Текст книги "Юридические конструкции и символы в уголовном праве"

§ 2. Средства законодательной техники

В юридической литературе не наблюдается единства мнений не только по вопросу о понятии, но также и относительно круга средств законодательной техники. Так, В. М. Горшенев, рассматривая средства как разновидность нетипичных нормативных предписаний и выделяя три разновидности, относил средства к двум из них: а) нормативным обобщениям, характеризующимся тем, что «в их нормативных предписаниях содержится известная доля допущения, относительность состояния»[124]124
  Горшенев В. М. Указ. соч. С. 116-117.


[Закрыть], к этой группе, полагал он, следует относить презумпции и фикции; б) нормативным предписаниям, которые выполняют функции своего рода трафарета и предназначены для того, чтобы с их помощью можно было удостоверить юридическую характеристику определенного фактического обстоятельства, реальность состояния, имеющего юридическое значение. Они как бы «прикладываются» к фактическим обстоятельствам[125]125
  Там же. С. 117.


[Закрыть]. К этой группе, по его мнению, относятся дефиниции и юридические конструкции. Однако в действительности В. М. Горшенев не ограничивал круг средств названными видами, относя к ним также «преюдиции и т. д.»[126]126
  Там же. С. 113.


[Закрыть].

М. К. Юков к средствам юридической техники относит нормативное построение, юридические конструкции и отраслевую типизацию[127]127
  См.: Юков М. К. Указ. соч. С. 47.


[Закрыть]. В. К. Бабаев причисляет к ним, в частности, аксиомы, юридические конструкции, правовые символы, презумпции и фикции, отмечая, что именно эти средства «оказались обойдены вниманием правовой и в особенности – учебной литературы», в то время как они «играют важную роль в правовом регулировании общественных отношений»[128]128
  Общая теория права: Курс лекций / Под общ. ред. В. К. Бабаева. С. 100.


[Закрыть].

В отраслевых дисциплинах, в том числе в уголовно-правовой литературе, этот вопрос также рассматривался. Так, по мнению Е. В. Ильюк, средства законодательной техники – это юридические конструкции (модели) и терминология[129]129
  См.: Ильюк Е. В. Указ. соч. С. 8.


[Закрыть]. Более широко толкует средства проф. О. А. Красавчиков – представитель науки гражданского права. К средствам юридической техники он причисляет (помимо упоминаемых Е. В. Ильюк видов – юридических конструкций и терминологии) также презумпции и фикции, систематизацию[130]130
  См.: Красавчиков О. А. Указ. соч. С. 124 и далее.


[Закрыть]. Возражая против последней, С. С. Алексеев обращает внимание на то, что систематизация есть «юридически содержательная деятельность и с этой точки зрения она не может быть поставлена в один ряд с терминологией и юридическими конструкциями»[131]131
  Алексеев С. С. Указ. соч. С. 275.


[Закрыть].

Видимо, по мере развития теории будут вычленены и иные средства – как уже фактически используемые законодателем, так и могущие быть использованными для нормативного закрепления, юридического выражения воли законодателя. Применительно же к современному уровню (состоянию) общей теории российского права есть основания оперировать в науке российского уголовного права понятиями: а) юридической конструкции, б) терминологии, в) презумпции, г) юридической фикции, д) символов и е) аксиом.

Вопросы терминологии в последнее время активно анализируются специалистами в области общей теории и науки уголовного права[132]132
  См., например: Язык закона / Под ред. А. С. Пиголкина. М., 1990; Власенко Н. А. Язык права. Иркутск, 1997; Бушуева Т. А. Язык уголовного закона. Язык Общей части УК РСФСР // Учен. зап. ДВГУ. 1973. Т. 66; Кузнецова Н. Эффективность уголовно-правовых норм и язык закона // Соц. законность. 1973. № 9; Ушаков А. Каким должен быть язык уголовного закона // Соц. законность. 1974. № 10.


[Закрыть]. Что же касается иных средств законодательной техники, то они практически обойдены вниманием, до недавнего времени оставаясь вне поля зрения науки уголовного права. Это ли не свидетельство недооценки значимости упомянутых средств (юридических конструкций, презумпций, аксиом, фикций и символов) при нормативном и системном построении уголовно-правовых актов? Между тем, как справедливо подчеркивается в общей теории права, «полное и правильное использование всех средств и приемов на основе отработанных правил юридической техники обеспечивает точное выражение содержания правовых актов, их доходчивость и доступность, возможность наиболее рационального их использования в практической работе»[133]133
  Алексеев С. С. Указ. соч. С. 270.


[Закрыть]. Отсюда необходимо осмысление всего круга средств, возможностей их использования в процессе законотворчества. Отрадно, что вопросам законодательной техники в уголовном праве наконец-то стало уделяться заметное место. В последние годы «не избалованные вниманием» виды средств стали предметом кандидатских диссертаций, подготовленных также аспирантами и соискателями ярославской юридической школы[134]134
  См.: Панько К. К. Фикции в уголовном праве: Дис. … канд. юрид. наук. Воронеж, 1998; Зуев Ю. Г. Презумпции в уголовном праве: Дис. … канд. юрид наук. Ярославль,


[Закрыть]. Представителями этой школы опубликовано немало работ, в том числе монографического характера[135]135
  2000; Спиридонова О. Е. Символы в уголовном праве: Дис. … канд. юрид. наук. Ярославль, 2002; Иванчин А. В. Уголовно-правовые конструкции и их роль в построении уголовного законодательства. Дис. … канд. юрид. наук. Ярославль, 2003.
  ³⁵ См.: Панько К. К. Фикции в уголовном праве. Воронеж, 1998; Кругликов Л. Л., Зуев Ю. Г. Презумпции в уголовном праве (в сфере ответственности за экономические и иные преступления). Ярославль, 2000.


[Закрыть].

Вопрос о существовании презумпций в уголовном праве российская наука ставит под сомнение. Так, не отрицая материально-правового значения и, следовательно, самого факта существования предположений в гражданском праве, некоторые ученые в то же время не допускают мысли о презумпциях в уголовном праве[136]136
  См., например: Строгович М. С. Учение о материальной истине в уголовном процессе. М., 1947. С. 172.


[Закрыть]. Очевидно, такой подход объясняется традиционным представлением о связи данного понятия с процессом доказывания. Безусловно, роль презумпций в процессуальной деятельности велика, но только к ней не сводится. Применение презумпции – это законодательный прием, используемый при конструировании правовых норм; он зиждется на предположении о наличии или отсутствии определенных фактов, которое, в свою очередь, основано на связи предполагаемых фактов с фактами наличными, исходя из предшествующего опыта. Характерной особенностью правовых презумпций является их прямое или косвенное закрепление в нормах права[137]137
  См.: Общая теория права: Курс лекций. С. 105; Горшенев В. М. Указ. соч. С. 117.


[Закрыть]. Презумпции как средство законодательной техники и применение их как прием присущи не только уголовно-процессуальному, но и уголовному законодательству.

Остается непреложным, например, тот факт, что презумпция знания уголовного закона, уголовно-правовых предписаний имеет, прежде всего, уголовно-правовое, материальное значение. Согласно ст. 9 УК, «преступность и наказуемость деяния определяются уголовным законом, действовавшим во время совершения этого деяния». Это положение отталкивается от того важного для констатации субъективного основания ответственности момента, что лицо знало о наличии запрета и тем не менее пошло на его нарушение. Действующее уголовное законодательство исходит, по сути, из бесспорности знания гражданами уголовно-правовых запретов (неопровержимости презумпции). На самом же деле вполне мыслимы ситуации ошибок в запрете, что непосредственным образом должно сказываться на форме вины и на возможности ответственности в целом. Проект Уголовного кодекса РФ эти ситуации предполагал регламентировать, устанавливая правила уголовно-правовой (материальной) оценки ошибок в запрете, однако без должных, на наш взгляд, оснований законодатель в окончательный текст эти положения не включил.

Материальный характер имеет и презумпция, касающаяся возрастных границ субъекта преступления: действует предположение, что лица, не достигшие 14-летнего возраста, не имеют того уровня духовной зрелости, который необходим для осознания социальной значимости своего поведения и возможности предвидения вредного результата. И напротив, все лица, достигшие 16 лет, полагаются имеющими минимальный уровень духовной зрелости. Прежнее уголовное законодательство (УК РСФСР 1960 г.) считало применительно к обеим ситуациям презумпцию неопровержимой, ибо не предусматривало каких-либо изъятий (не считая состояния невменяемости – ст. 11 УК). Первую брешь в этом попытался пробить Пленум Верховного Суда СССР, указав в постановлении от 3 декабря 1976 г. № 16, что с учетом умственной отсталости несовершеннолетнего – субъекта преступления – суд «может ограничиться в отношении его применением принудительных мер воспитательного характера»[138]138
  Сборник постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. М., 1995. С. 149.


[Закрыть].

Совершенно ясно, что это разъяснение было направлено на ограничение, а не на устранение ответственности. Иным выглядит решение этого вопроса в УК РФ: в ч. 3 ст. 20 указано, что и в случае достижения возраста, предусмотренного ч. 1 или 2 ст. 20 УК, субъект «не подлежит уголовной ответственности», если вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения общественно опасного деяния он не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими. Таким образом, применительно к данной ситуации презумпция становится опровержимой – при сохранении неопровержимости ее вместе с тем применительно к лицам, не достигшим 14-летнего возраста.

Если презумпция зиждется на приравнивании «вероятного (или, по меньшей мере, возможного) к истинному», то фикция «идет по линии сознательного отождествления истинного с неистинным»[139]139
  НашицА. Указ. соч. С. 222.


[Закрыть]. Общее же в них заключается в том, что эти средства используются законодателем для обеспечения формальной определенности права, большей стабильности общественных отношений.

Фикция как средство законодательной техники не столь уж редко применяется в законоположениях. Так, согласно ст. 86 УК РФ лица, фактически судимые, при оговоренных в ч. 2, 3 и 5 условиях признаются не имеющими судимости, т. е. судимость как бы исчезает, хотя фактически она и имеет место. «Погашение или снятие судимости, – обоснованно подчеркивается в одном из Комментариев УК, – означает, что имевшийся в прошлом факт осуждения лица за совершенное им преступление утратил юридическое значение и не может более влечь неблагоприятные последствия, установленные нормами права для лиц, имеющих судимость. Однако этот факт, как и всякий другой, не поддается ни погашению, ни снятию»[140]140
  Уголовный кодекс Российской Федерации: Научно-практический комментарий. С. 175.


[Закрыть]. Ту же функцию, по сути, выполняло это средство и относительно признака неоднократности (бывшая ст. 16 УК РФ)[141]141
  Неоднократность исключена из Уголовного кодекса Федеральным законом 2003 г. (см.: Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 50. Ст. 4848).


[Закрыть]: последняя в уголовно-правовом смысле отсутствовала, если: а) в отношении первого преступления истек срок давности; б) снята или погашена судимость; в) законом устранена наказуемость деяния, которое лицо совершило в прошлом; г) за совершенное ранее преступление лицо было освобождено от уголовной ответственности или от наказания по нереабилитирующим основаниям[142]142
  См.: ст. 16 УК РФ; Сборник постановлений Пленумов… С. 184.


[Закрыть].

Невнимание к законодательному средству – фикциям в уголовном праве – не позволяет осмыслить многие возникающие вопросы теоретического и практического плана: каковы предназначение данного средства в этой отрасли законодательства и пределы его использования; насколько удачна сфера приложения его в настоящее время; до конца ли последовательно избранное законодателем решение? Так, в ст. 57 УК РСФСР умалчивалось, что же дает судимому в прошлом лицу погашение и снятие судимости; ч. 6 ст. 86 УК РФ на этот вопрос содержит относительно четкий ответ: «Погашение или снятие судимости аннулирует все правовые последствия, связанные с судимостью».

Что же касается приемов законодательной техники, то они «суть способы построения нормативных предписаний, в том числе соединенные с использованием определенного средства (приемы примечания, дефиниции, непосредственно-определенный и ссылочный приемы). Как прием следует квалифицировать и применение технического средства (например, способы использования языковых единиц)»[143]143
  Иванчин А. В. Уголовно-правовые конструкции и их роль в построении уголовного законодательства. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. С. 11. – Следует, однако, уточнить, что, помимо ссылочного, законодателем используется и отсылочный прием (отсылает не к иной статье уголовного закона, а к другому нормативному правовому акту), а в своей совокупности они могут быть названы опосредованно-определенным приемом в противовес непосредственно-определенному.


[Закрыть].

Заслуживает дополнительного осмысления высказанное в уголовно-правовой литературе положение о том, что первичные компоненты законодательной техники – средства, приемы (а также правила, регулирующие использование средств и приемов) – при их сочетании могут образовывать и более крупные единицы – методики как вторичные компоненты: методики построения санкции, языкового выражения нормативных предписаний, структуризации нормативного акта[144]144
  См.: Там же.


[Закрыть].

Глава 2
Юридические конструкции: понятие, виды, применение в уголовном праве

§ 1. Понятие, виды и значение юридических конструкций

Конструкция (от лат. constructio) – строение, устройство чего-либо. Современный энциклопедический словарь также трактует это слово как устройство, механизм, строение, составные части которого находятся в статическом и (или) динамическом взаимодействии[145]145
  См.: Советский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 629.


[Закрыть]. Поэтому в теории под конструкцией обоснованно понимают характер, тип связей между составными частями, разновидность «набора» или сочетания последних. Если согласиться с выделением внутренней и внешней законодательной (а равно юридической техники в целом)[146]146
  См. об этом, например: Иванчин А. В. Уголовно-правовые конструкции и их роль в построении уголовного законодательства. Автореф. дис. …канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2003. С. 12-13.


[Закрыть], то юридические конструкции относятся к внутренней ее стороне, т. е. применяются при компоновке содержания и определении структуры права в ряду таких средств, как презумпции, фикции, символы, аксиомы и т. д. Не случайно В. Н. Кудрявцев характеризует конструкции в праве как характер, тип связей между составными частями, разновидность «набора» или сочетания последних[147]147
  Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1999. С. 73.


[Закрыть].

Наряду с позицией, игнорирующей бытие и роль в праве юридических конструкций[148]148
  См.: Бабаев В. К., Баранов В. М., Толстик В. А. Теория права и государства в схемах и определениях. М., 1998. С. 82-89.


[Закрыть], существует мнение, что последние весьма значимы и находятся где-то на стыке правотворчества и правоприменения, «между техническими приемами разработки и систематизации правовых норм и техническими приемами, способствующими толкованию и применению этих норм»[149]149
  НашицА. Правотворчество. Теория и законодательная техника. М., 1974. С. 216.


[Закрыть]. Думается, однако, что в действительности юридические конструкции: 1) это не приемы, а средства законодательной техники; 2) представляют собой схемы, модели, типовые образцы (или, по выражению В. М. Горшенева, трафарет[150]150
  См.: Горшенев В. М. Нетипичные нормативные предписания в праве // Сов. государство и право. 1978. № 3.


[Закрыть]), используемые законотворцем для формулирования правовых норм, построения права, его систематизации, с их помощью возводится «скелет» права[151]151
  Алексеев С. С. Проблемы теории права: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 144 и сл.


[Закрыть]. Конструкции в уголовном праве используются для придания соответствующей формы как отдельным нормативным предписаниям, так и правовым институтам.

Термины «юридическая техника», «юридическая конструкция» далеко не новы. Еще Рудольф фон Иеринг, сопоставляя толкование с более глубокими формами познания правовых явлений, называл первое из них низшей юриспруденцией, противопоставляя ей как высшую – анализ, конструкцию и систематизацию. Но характеризовал он эту «высшую юриспруденцию» в качестве общих приемов изучения права, научных исследований. Согласно его концепции, наука обобщает знание, стремясь прийти к выводам, применимым к целым группам сходных явлений и заменяющим поэтому знание всех частных явлений, относящихся к исследуемой группе. Но для этого на первом этапе необходимо наблюдаемый материал подвергнуть известной обработке, анализу, отыскать общие элементы, из различных комбинаций которых составляется все разнообразие наших представлений. На втором этапе с помощью выявленных общих элементов строятся для целей науки различные комбинации, конструкции. Наконец, на третьем этапе полученные путем конструкции научные понятия систематизируются, подвергаются классификации, соединению их в группы, руководствуясь их сходством и различием[152]152
  См.: Иеринг Р. Юридическая техника / Пер. с нем. СПб., 1906.


[Закрыть].

Таким образом, в представлении ученого конструкции выполняют лишь гносеологическую, познавательную функцию, не имея отношения к процессу право(законо)творчества, к нормативной функции.

Проф. С. А. Муромцев связывал юридические конструкции с особенностями юридического воззрения, имеющего «лишь условное практическое значение»[153]153
  Муромцев С. А. Определение и основное разделение права. М., 1879. С. 931.


[Закрыть]. Под критическим углом зрения теория Р. Иеринга (а равно взгляд С. А. Муромцева) была рассмотрена и получила дальнейшее развитие в «Лекциях по общей теории права» крупного русского ученого Н. М. Коркунова[154]154
  См.: Коркунов Н. М. Лекции по общей теории права. СПб., 2003.


[Закрыть]. Ученый полагал, что анализ и конструкция, о которых говорит Иеринг, – это не приемы юридической техники и не исключительные особенности юридической науки, а частное применение общих научных приемов обобщения (с. 423), «общий логический прием», «общий прием научного обобщения» (с. 425), а правовая конструкция есть «приноровленное для целей юридического исследования идеальное построение» (с. 427). Нетрудно заметить, что и в представлении этого ученого конструкция в юриспруденции – способ научного познания, а не построения права.

Серьезные изменения во взглядах на юридические конструкции произошли в результате научных изысканий проф. А. Ф. Черданцева[155]155
  См.: Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. Екатеринбург, 1993. Те же идеи им проводились в статье: Черданцев А. Ф. Юридические конструкции, их роль в науке и практике // Правоведение. 1972. № 3.


[Закрыть]. Во-первых, он доказал, что юридические конструкции обладают свойствами юридических моделей, а следовательно, имеют дело с явлениями со сложным строением. «Разновидностью моделей в правоведении, – писал он, – являются юридические конструкции…» (с. 131). И далее, применительно к правоотношениям, он отмечает: «Правовые конструкции как модели возможны именно потому, что исследуемые правоотношения и их элементы могут… рассматриваться как явления сложные, структурные, имеющие определенное системно-структурное отношение и состоящие из элементов» (с. 133). Во-вторых, автор сделал серьезную подвижку в определении функций моделей, конструкций. С одной стороны, в его работах также превалировал взгляд на них как на мысленные, воображаемые явления, как на средство, метод познания. «Модель в собственном (специальном) смысле слова выступает как вспомогательное средство познания, промежуточный этап построения образа теории объекта», – писал он (с. 123). В этом плане он подкорректировал мнение В. А. Штоффа, который придерживался следующего определения: «Под моделью понимается такая мысленно представляемая или материально реализованная система, которая, отображая или воспроизводя объект исследования, способна замещать его так, что ее изучение дает нам новую информацию об этом объекте»[156]156
  Штофф В. А. Моделирование и философия. М., 1966. С. 19.


[Закрыть]. Разделяя в принципе эту дефиницию, А. Ф. Черданцев замечал, что модель может и не влечь получение новой информации, выполняя, например, описательную, демонстративную функцию (с. 124), на что обращают внимание и философы[157]157
  См.: Глинский Б. А., Гоязнов Б. С. и др. Моделирование как метод научного познания. М., 1970. С. 137-138.


[Закрыть]. По поводу конструкций он утверждал: «Разновидностью моделей в правоведении являются юридические конструкции – гносеологическая категория, инструмент, средство познания правовых явлений. Юридическая конструкция – это модель урегулированных правом общественных отношений или отдельных элементов, служащая методом познания права и общественных отношений, урегулированных им» (с. 131); термины «юридическая конструкция» и «идеальная модель» – фактически идентичны (с. 138). Таким образом, автор тяготел к сложившейся до него трактовке конструкции в праве как гносеологической категории.

Между тем он полагал, что «применительно к юридической науке можно выделить три разновидности моделей в зависимости от того, какого рода информация положена в основу моделей: идеологическая, нормативная и реальная» (с. 128). Поскольку юридическая конструкция суть разновидность моделей, можно вести речь о тех же ее видах. В частности, «важная роль моделям, в особенности юридическим конструкциям, – заявляет А. Ф. Черданцев, – принадлежит в процессе нормотворчества. В этом процессе юридические конструкции выступают в качестве средств построения нормативного материала, т. е. средства юридической техники» (с. 149).

И далее: «Юридические конструкции, которые находят определенное закрепление и выражение в нормах права, можно бы назвать нормативными юридическими конструкциями, в отличие от теоретических юридических конструкций, используемых правовой наукой в качестве метода познания права» (с. 150).

Говоря о связи теоретической и нормативной функций юридической конструкции, автор приходит к справедливому выводу о том, что «нормативная юридическая конструкция может находить свое выражение в конструкциях юридической науки, и наоборот, конструкции юридической науки могут превратиться в нормативные конструкции» (с. 150). В итоге, по его мнению, можно говорить о единой юридической конструкции, используемой в различных целях, осуществляющей различные функции: гносеологическую или нормативную (там же).

Таким образом, заслуга А. Ф. Черданцева видится в том, что им осуществлен «перенос идеи существования общей структуры однородных правовых явлений в законодательно-техническую плоскость»[158]158
  Иванчин А. В. Указ. соч. С. 15.


[Закрыть], хотя необходимо признать, что познавательная функция конструкций все же в его представлении превалировала. Следует согласиться с тем, что основной, генеральной функцией юридических, в том числе уголовно-правовых, конструкций, «в которой раскрывается их роль и предназначение, должна считаться правотворческая». Сказанное ни в коей мере не умаляет роль науки в познании, толковании и совершенствовании юридических конструкций. У идеологических моделей (и у правовых конструкций как вида моделей) роль программирующая и прогностическая[159]159
  Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. С. 154.


[Закрыть].

Сторонник концепции А. Ф. Черданцева – В. Б. Исаков также полагает, что юридические конструкции – это образования материально-идеального характера, а в некоторых случаях они представляют собой юридико-фактические образования. Таким образом, речь идет об образовании «научно-практического назначения»[160]160
  См.: Исаков В. Б. Фактический состав в механизме правового регулирования. Саратов, 1980. С. 29-30.


[Закрыть] (с. 29-30).

А. Ф. Черданцев выделил следующие черты юридических конструкций: они представляют собой идеальную модель, служат формой отражения действительности; в этом качестве являются упрощенным, огрубленным образом отражаемого объекта; имеют сходство с последним лишь на уровне существенных признаков, т. е. аналогичны отражаемому объекту, но не тождественны ему[161]161
  См.: Черданцев А. Ф. Юридические конструкции, их роль в науке и практике. С. 12-13.


[Закрыть].

Думается, в юриспруденции будущее за юридическими конструкциями как средством именно юридической техники, как правовой реальностью. К этому склоняются и те ученые, которые посвятили этому феномену в последние десятилетия отдельные работы. Так, Т. А. Доценко определяет юридические конструкции как комплексы правовых средств, которые образуют типизированные модели[162]162
  См.: Доценко Т. А. Сущность юридических конструкций // Проблемы юридической техники / Под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 321.


[Закрыть]; А. В. Иванчин – как средство внутренней законодательной техники, представляющее собой структурную модель группы однородных правовых явлений, определенную комбинацию элементов которой законодатель наполняет юридически значимой информацией, регламентируя тем самым соответствующую разновидность данных явлений[163]163
  Иванчин А. В. Указ. соч. С. 16.


[Закрыть]; третьи характеризуют конструкции как средство построения нормативного материала[164]164
  См.: Марксистско-ленинская теория государства и права. Основные институты и понятия. М., 1974. С. 104.


[Закрыть], «архитектурный элемент» нормотворчества[165]165
  Баранов В. М., Мареев Ю. Л. Юридические конструкции: сценарий компьютерного урока // Проблемы юридической техники. С. 729.


[Закрыть].

«Создание конструкций (в праве, как и в других отраслях науки), – справедливо отмечает Р. Лукич, – трудное, ответственное и опасное дело. Трудным оно является потому, что необходимо найти лучший способ понимания и отражения чрезвычайно сложной правовой реальности; ответственным и опасным потому, что последствия недоброкачественных или излишних конструкций могут оказаться весьма тяжелыми»[166]166
  ⁶ Лукич Р. Методология права. М., 1981. С. 278.


[Закрыть].

Ф. Бэкон в свое время также писал, что хорошим может считаться только тот закон, который отличается «точностью того, что он предписывает»[167]167
  Бэкон Ф. О достоинстве и об усовершенствовании наук. Собр. соч. Ч. 1. СПб., 1874. С. 587-588.


[Закрыть]. В этом плане юридические конструкции должны быть «пригодной формой для наглядного и точного воспроизведения всех свойств правовых явлений и их взаимного соотношения. Пригодность для этой цели установившегося приема юридической конструкции как конструкции отношений лучше всего доказывается успешным ее применением на практике»[168]168
  Корку нов Н. М. Указ. соч. С. 427.


[Закрыть]. Действительно, нечеткие предписания, допускающие двусмысленность, различную трактовку, непонимание мысли законодателя, порождают противоречивую, а то и явно ошибочную практику их применения. В качестве примера можно привести предложенный Федеральным законом от 21 ноября 2003 г.[169]169
  Федеральный закон «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» // Собрание законодательства Российской Федерации. 2003. № 50. Ст. 4848.


[Закрыть] вариант диспозиции ч. 1 ст. 222 УК РФ, что было вызвано стремлением правотворца исключить из круга предметов незаконного оборота гладкоствольное оружие. Напомним, что УК 1960 г. (ст. 218) устанавливал ответственность за незаконный оборот огнестрельного оружия {кроме гладкоствольного охотничьего), боевых припасов и т. д. Из УК 1996 г. упомянутое в скобках было удалено, но затем законодатель пришел к выводу об ошибочности такого шага. Однако восстановлена диспозиция статьи была не в прежней редакции, а в иной, расширенной. Говорилось: «(за исключением гладкоствольного)», с сохранением указания далее на боеприпасы и т. п. предметы. Подобная редакция статьи породила двоякого рода вопросы: 1) неужели стал ненаказуемым незаконный оборот любого гладкоствольного оружия, в том числе боевого (пушек, минометов, пулеметов и т. д.); 2) как реагировать на незаконные приобретение, хранение и т. д. боеприпасов к огнестрельному гладкоствольному оружию?

Приведем пример из судебной практики. Приговором районного суда г. Ярославля С., совершивший разбойное нападение, был осужден также и за то, что незаконно приобрел, хранил и носил короткоствольный многозарядный пистолет и два патрона к нему. В кассационном порядке приговор изменен: исключен из круга предметов осуществленного С. незаконного оборота оружия пистолет, поскольку по заключению эксперта тот относился к категории гладкоствольного огнестрельного оружия. Что же касается такого предмета, как боеприпасы (2 патрона к пистолету), осуждение С. за незаконное обращение с ними было признано обоснованным[170]170
  Архив Ярославского областного суда. Дело № 2525/03/60-2004.


[Закрыть]. Как видим, нечеткая (добавим, весьма спорная и по существу) редакция ст. 222 УК РФ породила дважды судебные ошибки. Не случайно Федеральным законом от 30 июня 2004 г. диспозиция этой статьи вновь изменена и ныне она выглядит так: «Незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение огнестрельного оружия, его основных частей и боеприпасов (за исключением гражданского гладкоствольного, его основных частей и боеприпасов к нему), взрывчатых веществ или взрывных устройств…»[171]171
  Федеральный закон «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации // Российская газета. 2004. 28 июля.


[Закрыть] В итоге устранены сомнения по обоим возникавшим вопросам, упомянутым в предыдущем абзаце.

В теории права предпринимались неоднократные попытки сформулировать правила (или, по терминологии Р. Иеринга, законы) юридических конструкций. Р. Иеринг к ним относил условия: 1) совпадения с положительным материалом, 2) непротиворечия, 3) красоты и 4) простоты[172]172
  См.: Иеринг Р. Указ. соч. С. 82 и далее.


[Закрыть]; Н. М. Коркунов – а) полноты, б) последовательности, в) простоты, естественности[173]173
  Коркунов Н. М. Указ. соч. С. 427-428.


[Закрыть]; Т. А. Доценко – 1) полноты, целостности, 2) последовательности, непротиворечивости и 3) простоты, совершенности[174]174
  Доценко Т. А. Указ. соч. С. 319.


[Закрыть]. А. Ф. Черданцев, рассматривая этот вопрос в плоскости значения рассматриваемого феномена, писал: «Юридические конструкции придают нормам права логическую стройность, последовательность, ясность их изложения, предопределяют связь между нормами права, способствуют полному, беспробельному, четкому урегулированию тех или иных общественных отношений или их элементов»[175]175
  Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. С. 149.


[Закрыть]. Безусловно, юридические конструкции как постоянные, относительно устойчивые элементы, не меняющиеся с каждой переменой законодательных определений[176]176
  См.: Коркунов Н. М. Указ. соч. С. 421.


[Закрыть], вместе с тем представляют собой абстракцию, обобщение, соотносясь при их приложении с действительностью, соответствуя «положительному материалу». И в это смысле Р. Иеринг абсолютно прав.

Конструкции в праве призваны вкупе с другими средствами законодательной техники упорядочить нормативный материал, придать институтам и нормам права стройность, простоту, естественность. Должны быть соблюдены также условия: а) полноты – она налицо, когда конструкция покрывает собой всевозможные частные случаи, и б) последовательности. «Правильная конструкция, – считал Н. М. Коркунов, – должна быть последовательна и притом в двояком отношении. Она сама не должна составлять исключения из более общих юридических положений, она должна быть согласована с ними. И, кроме того, она должна быть такова, чтобы решение всех частных вопросов, относящихся к данному отношению, получалось как необходимый логический вывод»[177]177
  Там же. С. 428.


[Закрыть]. Здесь речь идет скорее об идеале, к которому законодателю следует стремиться; в действительности же, как будет показано далее (см. § 2 настоящей главы и поел.), эти условия законодателем неоднократно нарушаются, что и приводит к пробелам, неясностям, неизбежности толкования уголовно-правовых норм.

Юридические конструкции, безусловно, связаны с содержанием. Но если содержание определяет, что нормативно следует отразить, закрепить, то юридические конструкции позволяют ответить на вопрос, как это все отразить, закрепить. На такого рода связь обратил внимание еще Р. Иеринг. В теории права не раз подчеркивалось важное значение юридических конструкций при формулировании правового материала: без них право представляло бы собой «авгиевы конюшни», как характеризовал в свое время английское право Шустер[178]178
  Цит. по: Шаргородский М. Д. Избранные работы по уголовному праву. СПб., 2003. С. 163.


[Закрыть], сумбурный набор нормативных положений, в которых крайне трудно, если вообще возможно, было бы разобраться даже весьма квалифицированному юристу. Юридические конструкции облекают правовой материал в определенную форму, способствуют приданию нормативному акту стройности, четкости и определенности, последовательности изложения, полноте и беспробельности нормативного предписания. Н. С. Таганцев не без оснований критиковал уложения о наказаниях 1845 и 1885 гг. за игнорирование средств и приемов законодательной техники. Он писал, что в этих уложениях правоведов поражало «отсутствие обобщений, способов обработки материала, оказавшейся весьма неудовлетворительной». «В связи с казуистичностью стояло отсутствие и юридической техники: составители, по-видимому, и не додумались до необходимости особых приемов законодательной техники, они упустили из виду даже такое основное требование, чтобы определения закона не заключали в себе ничего излишнего… Крайне неудачной являлась столь излюбленная уложением ссылочная санкция»[179]179
  Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Т. 1. СПб., 1902. С. 222-224. – О ссылочной санкции речь пойдет в последнем параграфе данной главы.


[Закрыть].

Итак, юридическая конструкция как одно из средств правотворческой техники представляет собой абстракцию, разновидность нормативной модели (что отражает сложное строение соответствующих явлений), призванной придавать праву внутреннюю форму, строение. Это «архитектурный элемент» нормотворчества, тип, «образ», помогающий «строить» право, придавать ему логически завершенный характер.

По вопросу о видах юридических конструкций мнения высказаны самые разнообразные, что отнюдь не случайно, ибо деление, согласно науке логики, мыслимо по различным признакам, основаниям[180]180
  См.: Кириллов В. И., Старченко А. А. Логика. М., 1982. С. 52; Гетманова А. Д. Учебник по логике. 2-е изд. М., 1994. С. 46-47.


[Закрыть]. Так, А. Ф. Черданцев полагает, что можно говорить: а) о нормативных юридических конструкциях – они находят определенное закрепление и выражение в нормах права, и б) о теоретических юридических конструкциях – они используются правовой наукой в качестве метода познания права[181]181
  См.: Черданцев А. Ф. Логико-языковые феномены в праве, юридической науке и практике. С. 150.


[Закрыть]. Кроме того, встречаются деления их на: 1) универсальные (общие), межотраслевые и отраслевые (примером межотраслевых может служить конструкция правонарушения, а отраслевых – конструкция преступления);

2) статические и динамические; 3) нормативные и теоретические; 4) истинные и ложные, фиктивные и ошибочные[182]182
  См.: Баранов В. М., Мареев Ю. Л. Указ. соч. С. 734. – Деление, упомянутое в п. 4, нам представляется далеко не бесспорным.


[Закрыть].

Следует согласиться с С. С. Алексеевым, что в каждой отрасли права существуют устоявшиеся конструкции: в уголовном праве – типические схемы (модели) составов преступления, в гражданском праве – разнообразные конструкции договоров, конструкция «ответственность без вины» и т. д. Использование данного средства в любой отрасли права позволяет облегчить формулирование юридических норм, придает нормативной регламентации общественных отношений четкость и определенность[183]183
  Алексеев С. С. Указ. соч. С. 276.


[Закрыть]. А. В. Иванчин, различающий законодательные и уголовно-правовые конструкции, выделяет пять видов последних, говоря о конструкции: 1) преступления, 2) деяния, совершенного при обстоятельствах, исключающих его преступность, 3) наказания, 4) освобождения от уголовной ответственности и 5) освобождения от наказания[184]184
  См.: Иванчин А. В. Указ. соч. С. 19.


[Закрыть]. Думается, этот круг конструкций применительно к уголовному праву не является полным. Любопытно, что еще в начале XIX в. появились работы, посвященные юридическим конструкциям, в частности форм виновности[185]185
  См.: Фельдштейн С. Г. Психологические основы и юридические конструкции форм виновности в уголовном праве. М., 1903.


[Закрыть], что также может свидетельствовать о несводимости видов юридических конструкций к упомянутым выше пяти видам.