Текст книги "Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией"

«Голос опыта»

В 1978 г. Лэйнг вновь продолжает развивать идеи возвращения к рождению. В июле 1978 г. в специальном выпуске журнала «Self and Society» выходит его большая статья «Экзистенциальная топология». В этой статье он излагает основные идеи философии и психологии рождения, которые будет развивать в последующие годы на практике. В частности, он говорит о том, что мышечная система каждого человека, на его взгляд, хранит множество событий и эмоций, которые тот пережил в своей жизни. Они не всегда позитивны, это могут быть страх и боль, отчаянье и жалость. В процессе терапии модулируется и проигрывается ситуация рождения человека, в результате чего он проходит путь возрождения, перерождения и освобождается от зажимов и всего, что его тяготило.

Эти идеи Лэйнг начинает воплощать на практике и организует серию семинаров. Местом их проведения, а также местом встреч его идейных соратников становится дом Лэйнга на Этон-роуд. Там организуются психотерапевтические сессии и обсуждения, лекции и индивидуальные встречи. Постепенно в дело втягивается и его жена Ютта. Теперь деятельность Лэйнга тесным образом пересекается с его семейной, личной жизнью. В конце 1980-х гг. Лэйнг обобщит опыт этих многочисленных семинаров и на его основании напишет маленькую книгу в тридцать тысяч слов под названием «Политика рождения», но эта книга так и не будет издана.

Опыт рождения и внутриутробного развития становится призмой, через которую Лэйнг осмысляет методологические основания психиатрии. Этот проект научного изучения психиатрии – последний реализованный проект Лэйнга. Он возлагает на него большие надежды и в финансовом, и в научном плане. Книга, вышедшая по его итогам в 1982 г., называлась «Голос опыта»[448]448
  Laing R. D. The Voice of Experience. New York: Pantheon Books, 1982; Harmondsworth: Penguin, 1982. Анализируется по изданию: London: Allen Lane, 1982.


[Закрыть].

«Голос опыта» – очень противоречивая и странная работа. Наверное, самая странная книга Лэйнга. Причиной тому – та многослойность, которую большинство критиков, обрушившихся на нее сразу же после выхода, попросту не заметило. Здесь Лэйнг пытается совместить все то, что он впитал из традиции западной философии и философской психиатрии, и то, что он пережил в течение собственной жизни и на собственном опыте. Поэтому в содержательном плане отчетливо заметны два пласта, которые соответственно составляют две главы работы: критика объективизирующих концепций опыта и описание пренатального и натального опыта.

С одной стороны, Лэйнг в каком-то смысле возвращается назад, к своей первой книге. Как и в «Разделенном Я», он поднимает вопрос о критериях оценки патологического опыта и опыта вообще и настаивает на приоритете исследования именно непосредственного, а не опосредованного опыта. Эта неокантианская критика оснований психиатрии, медицины, науки в общем заимствуется им от экзистенциально-феноменологической психиатрии и, в принципе, в содержательном аспекте сохраняется в неизменном виде.

С другой стороны, в своих исследованиях натального и пренатального опыта и в критике всякого объективирующего исследования он выражает критицизм середины 1970-х, возможно, критицизм «Политики переживания», только обращенный теперь в сторону не современного общества в целом, а в сторону науки и ее принципов. Примечательно, что в рамках этой крайне критической позиции рассматривается теперь и экзистенциально-феноменологическая психиатрия, из которой он вырос и которая когда-то была ему столь дорога.

Работа начинается с крайне критических деклараций, по сути, с провокации, почти всегда отмечающей книги Лэйнга. Он пишет:

Опыт – это не объективный факт. Научный факт не может быть пережит. Различия и корреляции, общность и непохожесть, переживаемые нами как события, лишь иногда соответствуют тем различиям и корреляциям, которые мы расцениваем как объективно реальные. Каждый школьник или школьница знают, что внешность обманчива[449]449
  Laing R. D. The Voice of Experience. P. 9.


[Закрыть].

Все те же краткие, но эффектные прозрения, все то же глубокое проникновение в суть вещей с молниеносным попаданием в ядро проблемы. Только теперь он прозревает не будущее общества, а отношение науки к переживаемой нами реальности.

Лэйнг ставил перед собой практически невыполнимую задачу, поскольку пытается схватить то, что схватить невозможно. Он и сам признается, что «непросто даже сказать, что такое опыт. Все переживания – это отдельные примеры опыта, но переживание – это не опыт сам по себе»[450]450
  Ibid. P. 9.


[Закрыть]. Он стремится представить опыт, минуя традиционные методы исследования объективного мира, поскольку они по отношению к опыту слепы и не могут даже прикоснуться к нему. На этом пути наиболее правильной стратегией, на его взгляд, оказывается описание, которое наиболее адекватно представляет пережитое им самим и другими людьми, позволяя сохранить непосредственность переживания.

Опыт, – и здесь Лэйнг вспоминает один из самых интимных опытов своей жизни, – подобен музыке. Он диахроничесски развертывается во времени, включая отдельные переживания, но эти переживания еще не есть опыт. Музыка – это также последовательность нот разной высоты, однако мелодия – это не сумма нот и не ноты сами по себе, но система взаимоотношений, переплетений, последовательность, образующая целостность ансамбля. Точно так же опыт – это сложно организованный ансамбль переживаний. Мелодию нельзя исследовать и на основании этого исследования получить опыт ее проживания, ее, прослушав, можно лишь пережить заново. Если этот ансамбль нот не слышен как мелодия, доказать это невозможно. Нет иного способа, кроме как услышать музыку, нет способа, кроме как пережить, чтобы познать какой-либо опыт. Только такой подход, по мнению Лэйнга, может сохранить целостность опыта. «В теории мир уже раздроблен на части. Так ли уж нужно стараться раздробить его и в практике?»[451]451
  Ibid. P. 14.


[Закрыть], – спрашивает он своих читателей.

Лэйнг идет от обратного: от, на его взгляд, «неправильного» ракурса исследования опыта к стихии опыта как таковой. И, по традиции, первым этапом на этом пути является критика объективизации опыта в естественных науках и медицине. В этой критике Лэйнг отталкивается от того факта, что объективный мир, описываемый наукой, не является действительным, реальным миром. Напротив, это очень сложный искусственный объект, артефакт, созданный благодаря множеству операций, которые исключают из объекта реального весь непосредственный опыт.

Наука, по мнению Лэйнга, требует отказаться от всего субъективного как от помехи, препятствующей объективному исследованию. Она настаивает на отказе от ощущений, чувств и предрассудков. Однако при этом наука забывает, что, несмотря на это многократно повторяющееся в истории философии и науки правило отказа от всякой субъективности, субъективность эта постоянно всплывает в научном исследовании как инструмент познания. Действительно, исследователь не может избавиться от глаз, которыми он смотрит на мир вокруг себя, которыми он вглядывается в стекло микроскопа, поэтому он не может избавиться и от субъективности ощущений. Не может он отказаться и от обобщения фактов, которое является обязательным требованием научной объективности, однако обобщение это он совершает в субъективной стихии мышления. Здесь Лэйнг вскрывает очень важный момент: субъективный опыт никогда не уходит из науки, он просто превращается в инструмент. Напоминая, что не следует забывать об этой субъективной составляющей науки, Лэйнг пишет:

Я не прошу хирурга, вправляющего кость, или дантиста, удаляющего нерв зуба, в то время, когда он, надеюсь, полностью сконцентрировался на своей безличной задаче, питать ко мне какие-то личные чувства или намерения.

Однако хирурги или ученые иногда забывают, что именно посредством необъективных ментальных операций мы обращаемся к тому, что является «объективным». Необъективные процессы дают нам объективный мир.

Такой своеобразный парадокс: необъективные акты творят объективность. Мы можем передать «объективный» мир только если сами будем объективными. Нет ничего более субъективного, чем объективность, которая слепа к субъективности[452]452
  Ibid. P. 17.


[Закрыть].

По этим причинам, как заключает Лэйнг, необходимо найти баланс между непосредственным, необузданным, сырым опытом и требованием абсолютной объективности. Объективный ученый может использовать свою субъективность во благо, превратив ее в инструмент своего объективного исследования.

Психиатрия использует общие для всей науки стратегии. Она требует объективности диагностики и теории, однако забывает, что выстраивает эту объективность с опорой на исключительно субъективный опыт. По сути, исходя из утверждений Лэйнга, психиатрия представляет противоречие объективности и субъективности в науке наиболее наглядно.

Психиатрическая диагностика осуществляется на основании теории симптомов и синдромов. Психика человека мысленно разделяется на части, а части методом соответствия относятся или не относятся к какой-либо диагностической группе. Таким образом получается объективная картина болезни или здоровья. Психиатрический диагноз при этом выступает способом идентификации нежелательного, неодобряемого поведения, но идентификация эта проводится путем ряда соответствующих объективной теории шагов.

Психиатрическая теория представляет своего рода модель, в которой по шаблону различные виды переживаний или действий относятся или не относятся к симптомам болезни. Эта простая операция и лежит в основе психиатрической диагностики. И в подобной трактовке Лэйнга нет ничего нового. Однако он указывает, что всякая новая альтернативная научная теория просто представляет новую модель истолкования и диагностики, а сама суть, сама процедура остается прежней. Происходит это, поскольку психиатрия, будучи не только практикой, но и научной дисциплиной, призвана исключать все субъективное и разделять его по объективным классам и группам признаков и симптомов.

Это постоянство диагностической сетки, независимое от направленности теории, Лэйнг подтверждает примером экзистенциального анализа Людвига Бинсвангера. Он рассматривает самый известный его клинический случай – случай Эллен Вест. Эта пациентка, по мысли Бинсвангера, страдала от желания стать словно эфир и парить в воздушном пространстве, она хотела уничтожить в себе все физическое, в том числе и тело, что притягивало ее к земле, и, словно птица, устремиться в небо. Ее телесное существование тяготило ее, поэтому она всячески стремилась уничтожить этот физический компонент, в частности, изводя себя диетами и мучаясь от голода. Она стремилась к чисто ментальному, не связанному с физическим миром бытию.

Такая интерпретация, как после краткого представления случая указывает Лэйнг, развита на основании совершенно иной, по сравнению с медицинской, парадигмы – с опорой на фундаментальную онтологию Мартина Хайдеггера. Однако, на его взгляд, в проекте экзистенциального анализа психиатрическая диагностика представлена во всей своей крайности и нелепости. Живой опыт пациентки, как и в классической психиатрии, объективируется, деиндивидуализируется и, в конце концов, представляется как объективная диагностическая картина, хотя и развитая на основании философской системы. Лэйнг заключает:

Как жутко и зловеще! Просто немыслимо! Бинсвангер и другие эксперты сохраняют свою власть, хороня жизнь и вопли боли в могиле слов. Крики есть лишь симптомы истерии. Страх – симптом паранойи. <…> Слабость – это психастения. Ее экзистенциальный гештальт, словно перевернутый гороскоп, показывает развертывание шизофренического расстройства, которому было предопределено разрушить ее. Бедная маленькая богатая девочка[453]453
  Ibid. P. 62.


[Закрыть].

Такая карикатурность экзистенциального анализа показывает, по мнению Лэйнга, все то же свойственное науке противоречие, только теперь акцентированное в психиатрии. За объективными данными и объективностью диагноза на самом деле скрывается опыт психиатра.

Как отмечает Лэйнг, большинство психиатров используют в своей диагностической и терапевтической практике критерий, в начале XX в. предложенный Карлом Ясперсом. Тот говорил, что при диагностике психоза, в частности шизофрении, можно использовать критерий понимания: если психиатр может понять связи между переживаниями пациента, т. е. структуру его опыта, то он болен неврозом или, может быть, даже нормален, если же нет – перед ним больной психозом. Лэйнг вслед за Хельмом Штирлином называет этот критерий «аксиомой пропасти», т. е. существования пропасти, которая отделяет нормального человека (психиатра) от больного. На этом различии и построена, на его взгляд, диагностическая система психиатрии.

Однако, подчеркивает Лэйнг, развивая уже озвученные идеи, если повнимательнее присмотреться к этому критерию, то обнаружится, что пропасть эта не объективная, а субъективная. Она не связана с объективной реальностью, с набором объективных критериев, она переживается психиатром в опыте при столкновении и общении с другим человеком. Психиатр общается с пришедшим к нему человеком и на основании своего переживания, своих чувств, возникающих в присутствии другого, своего опыта коммуникации с ним, определяет, болен тот или нет.

Выходит, заключает Лэйнг, что психиатрия повторяет общенаучную ошибку. Говоря об объективности и требуя объективности, она не видит лежащего в основе своей диагностической системы живого, субъективного опыта психиатра, который он использует как инструмент объективной диагностики. Говоря о симптомах, Лэйнг пишет:

Они – названия различных типов переживаний психиатра… <…> Объективная психиатрия базируется не на биологии, а на верованиях. Биология как таковая – не более чем оправдание биологической психиатрии[454]454
  Ibid. P. 40.


[Закрыть].

В противоположность объективности научной теории и психиатрической практики Лэйнг концентрируется на исключительно субъективном опыте и в качестве наиболее показательного примера предлагает сосредоточиться на переживании пренатального и натального опыта. По сути, он повторяет те же идеи, которые уже озвучивал в «Фактах жизни», и подчеркивает исключительную важность подобных переживаний в жизни взрослого человека.

Эти штудии пренатального опыта включаются в широкую перспективу исследования субъективности повседневной жизни, т. е. того, что, по Лэйнгу, никогда не поддавалось и не поддастся научной объективизации. Пренатальный, как и любой другой опыт, исключается наукой, а сам опыт подрывает фундамент научного знания. Опыт и наука противоречат друг другу. Однако мы не можем отказаться от науки точно так же, как не можем отказаться от опыта, поэтому опыт необходимо поместить в горизонт исследования. Фактически Лэйнг имеет в виду то, что об опыте нужно начать говорить. А начиная этот разговор, необходимо задаться следующими вопросами:

Каковы границы переживаемого? Каково это – переживать или не переживать и быть пережитым? Если не переживать, то почему? Когда опыт становится возможен? Во время смерти, после смерти, перед инкарнацией, во время инкарнации, до рождения, во время рождения? Когда находятся без сознания? Каковы необходимые условия опыта?[455]455
  Ibid. P. 73.


[Закрыть]

В точке пересечения возможности/невозможности и развертывается, на взгляд Лэйнга, пренатальный опыт: все переживания здесь с необходимостью связываются с вопросом «возможно ли…». Возможно ли, чтобы женщина видела сновидения своего трехнедельного эмбриона… Возможно ли, чтобы человек переживал повторный опыт своего рождения… Возможно ли, чтобы во взрослом возрасте в сновидения вновь актуализировался опыт имплантации… Лэйнг задается теми же вопросами, которые он задавал в «Фактах жизни».

Относительно новой для книг Лэйнга становится идея сравнения натальных и пренатальных сюжетов с аналогичными сюжетами мифологии, религии и науки. Собственно, ничего нового для исследований культуры Лэйнг здесь не открывает, он и не претендует на авторство. Он подробно рассматривает и ссылается на работы Юнга, Фрейда, Фрезера и других психологов и антропологов, которые уделяли внимание сходству мифологических сюжетов и пренатального опыта, моментов человеческой психики и пренатальных переживаний. Вслед за ними и с опорой на их тексты Лэйнг рассматривает опыт связности как переживание связности с маткой, опыт двойственности как переживание рождения последа и т. д.

Вся книга постоянно возвращается к одному и тому же сюжету, который можно проиллюстрировать одним из отрывков:

Глаза новорожденного ребенка говорят некоторым из нас, что ребенок – духовное, интеллектуальное, чувствующее, сознательное существо. Другим, глядя в них, так не кажется.

Теория, противоречащая возможности, и опыт возможности противоречия несовместимы. Если теория правильна, ложен опыт. Если правилен опыт, ложна теория.

Если теория верна, опыт должен представляться иллюзией. Его можно допускать на любых основаниях, кроме обоснованности теорией. Если опыт не иллюзорен, всякая теория, которая заявляет, что он должен быть таковым, неверна[456]456
  Ibid. P. 84.


[Закрыть].

Движение Лэйнга в этой книге напоминает движение основателя экзистенциального анализа Людвига Бинсвангера. Во всех своих работах говоря об опыте – о его формировании, разновидностях, о его политике, в своей последней книге он приближается к самому опыту и пытается описать его как таковой, указать на важность обращения к его непосредственной реальности. Это вполне феноменологическое движение Лэйнга к опыту способствует весьма серьезному признанию книги на родине феноменологии, в Германии. В Великобритании и Америке, правда, такого отклика она так и не получает.

Последнее десятилетие

В 1978 г. для Лэйнга начинается период разрывов и разочарований, угасания популярности и забвения. Если в 1970-х после возвращения с Востока все ждут от него новых проектов и книг, то в 1980-е, с приходом новых приоритетов и угасанием старых идеалов, становится понятно, что ничего такого, что будет так же актуально, как это было в шестидесятых, Лэйнг уже не сделает. На нет стало сходить даже почтение к нему как к герою прошлого. Время стирало важность былых достижений.

Во многом изменение отношения к Лэйнгу связано не с изменением его поведения, а с трансформацией идеалов. Если шестидесятые были временем революции – подрыва устоев, реформ социальных институтов, расширения сознания и активных поисков подлинности по ту сторону общепринятых норм и правил, то восьмидесятые стали периодом острой реакции, и эта реакционность не согласовывалась с революционным поведением Лэйнга. Он по-прежнему жил так, как раньше. Но эпоха уже не принимала этого, более того, она уже больше не могла даже закрыть на это глаза. Его революционность теперь стала вызовом реакции. И общественность стала потихоньку отворачиваться от него: сначала не замечать, потом отгораживаться и, в конце концов, вовсе расправилась с ним, как с заклятым врагом.

Первый удар был нанесен собственным детищем Лэйнга – Филадельфийской ассоциацией. Тогда в нее входили несколько терапевтических общин, которыми управляли Хью Кроуфорд и Леон Редлер. Лэйнг уже не имел к их деятельности прямого отношения, постепенно отходил на второй план и исполнял, по сути, контролирующую функцию. В 1980 г. Хью Кроуфорд умер, и начиная с этого события Филадельфийская ассоциация впадает в кризис. Не хватает финансирования и рабочих рук. Лэйнг не обращает на это внимания, поскольку давно уже живет жизнью, никак не связанной с ассоциацией. Для Филадельфийской ассоциации он становится своеобразным «почетным генералом», «почет» которого в свете его угасающей популярности становится сомнительным.

В апреле 1981 г. члены ассоциации приходят к непростому решению, и 26 мая Хайя Оуки посылает Лэйнгу письмо следующего содержания:

От имени сотрудников и приглашенных членов Ф. А. я сообщаю Вам о Вашей официальной отставке с должности управляющего председателя ассоциации и ее комитетов. Мы будем очень благодарны Вам, если Вы останетесь членом ассоциации и примете должность почетного консультанта[457]457
  Laing A. R. D. Laing: A Biography. P. 209.


[Закрыть].

Выглядело это решение, разумеется, не очень хорошо. Да и у Лэйнга была собственная версия происходящих событий. Он считал, что члены ассоциации больше не желают признавать его и ориентируются на другие идеи:

Я обнаружил, что другие члены Филадельфийской ассоциации не желают изучать идеи Р. Д. Лэйнга. Они даже не собирались использовать мои работы, что было весьма странно для организации, которую я основал[458]458
  Mullan B. Mad to be Normal. P. 180.


[Закрыть].

Но, несмотря на официальное уведомление, дело с отставкой тянулось еще очень долго. Только в 1982 г. на ежегодном собрании ассоциация принимает официальное решение, которое фиксируется в документах и сообщается Лэйнгу, и только в конце 1983 г. он наконец принимает отставку.

Несмотря на снижение тиражей книг, в 1970-х гг. Лэйнг ведет беззаботную жизнь обеспеченного человека и часто бывает за границей. На пасху 1978 г. вместе с семьей он катается на лыжах в Давосе, в мае проводит семинары в Бразилии, летом отдыхает в Греции, а на Рождество вновь отправляется кататься на лыжах. Он живет в огромном доме, у него трое детей-школьников, и он тратит деньги без счета. Он все еще уверен, что скоро напишет новую книгу, продажи которой укрепят его финансовое положение. Однако пока у него только надежды, и от надежд этих он устает. 2 ноября 1978 г. в своем дневнике он пишет:

7 октября был мой 51-й день рождения. Последний раз я ощущал себя таким старым, когда мне исполнилось двадцать один[459]459
  Laing A. R. D. Laing: A Biography. P. 203.


[Закрыть].

Надежды на будущее сопровождаются угасанием настоящего. Лэйнг все меньше и меньше участвует в конференциях, его уже практически не приглашают в качестве основного гостя. Он выдвигает все меньше оригинальных идей. На конференциях и лекциях, не напрягаясь, он рассказывает о том, что приходит ему в голову, считая, что присутствующие лишь пришли поглазеть на него. «Они не платят за последовательную лекцию, – говорит он, – они платят за то, чтобы увидеть Р. Д. Лэйнга, его бородавки, и все!»

В 1979 г. ничего не меняется. В апреле Лэйнг участвует во всемирном симпозиуме, направленном на спасение мира от нарастающих угроз и проходившем одновременно в Торонто, Лос-Анджелесе и Лондоне. Участвовали Ален Гинзберг, Карл Роджерс, Маршалл Маклюен, Фритьоф Капра и др. Открыв программу симпозиума, Лэйнг обнаруживает, что не значится даже в числе дополнительных докладчиков. Здесь он впервые отчетливо осознает, что его популярность угасла. В том же 1979 г., в июле, вместе со своей терапевтической командой он направляется в Женеву. Семинары прошли довольно успешно, но всем было понятно, что заработать большие деньги таким путем не получится. Коммерческий потенциал этого вида терапии, как оказалось, был чрезвычайно низок.

Лэйнг всерьез задумывается о том, как вернуть былую популярность, и планирует написать книгу с предполагаемым названием «Евангелие опыта». Он обращается к поэзии, и в июле 1977 г. в литературном приложении к «The Times» выходит три его ранних стихотворения, а в 1979 г. он издает очередную книгу «Сонеты»[460]460
  Laing R. D. Sonnets. London: Michael Joseph, 1979.


[Закрыть] – поэтический сборник. В нем Лэйнг впервые выступает исключительно как поэт. Если в его предыдущих работах такие отрывки перемежались прозой, то эта книга была всецело поэтической.

Поэзия Лэйнга в «Сонетах» аллюзивна. В вечных для него темах – любви и дружбы, ненависти и войны, свободы и подлинности – мы можем лишь угадать реальные отсылки:

СОНЕТ 4

 
Когда я думаю, что есть ты для меня,
Я неизменно понимаю,
Что ты – кратчайшая дорога к раю,
И забываю я, что говорят нам мудрецы.
Они остерегают нас не создавать богов,
Толкуя, что негоже рисковать нетленным
Ради всего, чему придется умирать,
И что не нужно очаровываться красотою бренной.
Но глупым кажется не восторгаться яркостью дневной
Лишь потому, что вскоре меркнуть ей во тьме ночной,
А вечность воцарится в тот же час,
Лишь только пламя жизни догорит для нас.
Ты – связность с пространством и времени нить,
Надеюсь, что робость мою ты сможешь простить.
 

СОНЕТ 16

 
Вот наши гости наконец ушли,
И мы друг другу можем ближе стать.
Мы ожидаем дня, и в спешке нет нужды,
Ночь угасает, нет причин предполагать,
Что не вернется уж потерянное прежде.
Я замечаю слабый свет в твоих глазах,
И это возвращает нам надежду,
Давая больше, чем понять могут сердца.
Но молодости дух уже давно иссяк.
Ничто не может пробудить к борьбе.
И проповедей не стерпеть никак.
И беззаботно не отдаться уж мечте.
Любимая моя, наша любовь жива, себя просто
не может превзойти
Наша уставшая и выжатая плоть, ну же, скорей
ко мне иди[461]461
  Цит. по: Laing R. D. Sonnet 4, Sonnet 16 / The Edinburgh Book of Twentieth-Century Scottish Poetry / Ed. by M. Lindsay, L. Duncan. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2005. P. 166.


[Закрыть].
 

Один неуспех за другим вызывает открытое недовольство и протест. Лэйнг начинает все больше и больше эпатировать публику. Его поведение становится все более непредсказуемым. Так, в 1978 г. помощник Карла Роджерса Морин О’Хара связывается с Филадельфийской ассоциацией с предложением организовать совместные семинары, и в августе Роджерс прибывает в Лондон. До этого Лэйнг и Роджерс никогда не пересекались. Вечером они встретились в холле перед семинаром. Роджерс и его группа представились Лэйнгу, тот ответил молчанием, но когда напряжение дошло до предела, бросил: «Если вы желаете установить со мной сколько-нибудь значащий диалог, вы должны отбросить образ славного калифорнийского парня и попытаться приблизиться к подлинной встрече»[462]462
  R.D. Laing: Creative Destroyer. P. 315.


[Закрыть]. После семинара во время обеда в ресторане Лэйнг, обособившись от других, напивался. Когда в ресторан вошла группа новых посетителей, Лэйнг, обратившись к ним и показывая в сторону Роджерса, прокричал: «Посмотрите на того лысого, вон там. Он не человек, он личччность!»[463]463
  Отсылка к работе Роджерса «Становление личностью». Ibid. Р. 319.


[Закрыть]. В гробовой тишине он удалился.

Начало 1980-х приносит еще большее спокойствие и забвение. Если судить по прессе и телевидению, никто практически не вспоминает Лэйнга. Умирает известность, умирают друзья и соратники. 3 августа он пишет в своем дневнике: «Два-три месяца назад умер Сартр, потом Ролан Барт, вчера Хью Кроуфорд, Питер Селлерс и Кен Тинан». Через несколько месяцев он дополнит этот ряд именами Франко Базалья, Джона Леннона и др. «Это был урожайный год для смерти», – напишет он в конце года.

В этом же году постепенно начал разваливаться брак Лэйнга. В отношениях с Юттой стало происходить что-то неладное, и в конце года он узнал, что во время конференции у нее был короткий роман с немецким адвокатом. Старые раны и старые обиды вспомнились вновь. Лэйнг так и не смог простить прошлого, и в конце концов в 1986 г. они развелись.

В 1983 г., после разрыва с Юттой, Лэйнг завязывает отношения с немкой Сью Занкель. Отношения продолжались около полутора лет, это был лишь роман, жить вместе они оба не хотели. Однако у Сью не было детей, и она очень хотела ребенка, а Лэйнг, как мы помним, никогда не отказывал своим женщинам в этом желании. 15 сентября 1984 г. Сью родила ему сына Бенджамина. В конце 1984 г. по причине недостатка средств Лэйнг продает дом на Этон-роуд, и некоторое время живет на квартире своего секретаря Маргерит на Клифтон Виллаз.

Статьи о Лэйнге и интервью с ним изредка выходят как в Великобритании, так и за ее пределами. В апрельском номере «The Observer» за 1981 г. появляется статья в проекте «Моя комната». Озаглавленная так серия статей об известных людях показывала их дома, там, где они живут и работают. Статья описывает кабинет Лэйнга на Этонроуд: маленький стеклянный журнальный столик, лампы ар-нуво, резные стулья, нерабочий резной камин из дуба, темно-коричневые обои под мешковину, большая софа, рояль «Стейнвей», рукописи и огромное количество лежащих повсюду книг. 31 января 1983 г., в «The Times» выходит интервью с Лэйнгом социолога Лори Тейлора, в котором он пишет:

Я был, мягко говоря, удивлен тем, что он так хорошо выглядит. Когда я рассказывал о своем намерении посетить его некоторым своим коллегам, они говорили, что он давно уже не тот, что прежде. Один даже сказал, будто был уверен, что Лэйнг давно умер… Я также несколько удивился по-прежнему отменному здоровью Лэйнга. Его вид свидетельствует, скорее, о пугилизме, а не об аскетизме, и он все еще говорит с тем шотландским акцентом, который, как вы знаете, вызвал бы уважение в переполненном баре[464]464
  Laing A. R. D. Laing: A Biography. P. 210.


[Закрыть].

Вершиной признания становится в этот период событие отнюдь не в научном мире. 25 февраля 1985 г. Национальная портретная галерея Шотландии представила новый образчик своей величественной коллекции – портрет Лэйнга был выполнен известной художницей Вики Кроу. На официальной церемонии побывали друзья Лэйнга, а также его дочь Фиона. Все были удивлены, но Лэйнг был образцом безупречного поведения: учтив, хорошо одет и, главное, трезв. Окружающие были вынуждены признать, что при желании он может быть совершенно вменяем.

В эти годы Лэйнг по-прежнему постоянно участвует в конференциях, правда, график его уже не такой напряженный, как раньше. Начиная с 1980 г. его сопровождает новый секретарь – новозеландка Маргерит Ромайн-Кендон. Она будет вести его дела вплоть до его смерти.

В сентябре 1980 г. Лэйнг участвует в трехнедельной конференции в Испании, в старинном монастыре около Сарагосы. Там он общается с Ролл о Мэем, Фритьофом Капрой и др. и совершенно очаровывает всех участников. Он был героем недавнего времени и нес романтизм эпохи шестидесятых. В 1982 г. Лэйнг посещает с лекциями Дублин, выступает на Международной конференции по активному рождению в Лондоне, принимает участие в популярной телевизионной программе «The Late Late Show», где большую часть времени, будучи изрядно пьян, просто-напросто хохочет. Он колесит по миру. С 21 по 30 января он совершает мировой «мини-тур», посещая Лос-Анджелес и Сиэтл, Хельсинки, Стокгольм, Копенгаген и др. Но лекции, выступления и доклады уже не приносят былого удовлетворения. «Путешествия сужают сознание», – пишет он своей тетушке Этель.

О Лэйнге и его визитах снова начинают писать, но уже как о герое минувшей эпохи, о том, кому удалось «выжить» и остаться все тем же Лэйнгом, имя которого когда-то гремело на весь мир. В «The Family Therapy Networker», в выпуске за май/июнь 1983 г. появляется большая статья с фрагментами интервью Ричарда Саймона «Still R. D. Laing After All These Years», в которой рассказывается о посещении Нью-Йорка:

Это был конец января, Лэйнг сидел в огромном танцзале New York City Hotel перед шестьюдесятью участниками Восточной региональной конференции Ассоциации гуманистической психологии. В свои пятьдесят пять Лэйнг, скорее, не разгневанный Иеремея, а воспитанный английский джентльмен, который здесь и сейчас стремится удовлетворить нужды большого социального организма, находящегося напротив него. Для сидящих в этой аудитории он заботливый отец. Не хотят ли они поставить стулья в круг? О чем они хотели бы поговорить? Не будут ли они возражать, если он закурит?

Первые двадцать минут семинара или около того было потрачено на решение этих вопросов, которое достигло кульминации в долгом обсуждении перерывов. Какой продолжительности лучше их сделать? Когда их лучше устроить? Достаточно ли для обеда 90 минут?

В конце концов становится понятно, что аудитория не хочет услышать что-то конкретное, они пришли послушать Р. Д. Лэйнга и то, что он скажет. И Р. Д. Лэйнг говорит о том, о чем говорит обычно, – «о голосе моей мысли, таком, каким он мне открывается»[465]465
  Simon R. Still R. D. Laing after all These Years. P. 17.


[Закрыть].

В интервью, сопровождающем статью, стремясь объяснить свой новый статус забытого гуру, Лэйнг говорит: