Текст книги "Стерва на десерт"

– И что? Ты тоже начал грызть прутья? – глупо сострила я, забыв на мгновение, что передо мной мой же собственный потенциальный палач.

– Нет. Я начал собирать со стен груши.

– Чего стал собирать?

– Груши. И ананасы. Они росли прямо из стен.

– В смысле? – все еще не врубалась я.

– В смысле глюк такой меня посетил, не понятно что ли? Глюк, знаешь что это? ЛСД пробовала? Кокаин? Героин?

– Не пробовала.

– Неужели? – изумился он. – А выглядишь такой прожженной…

– Я только анашу курила. И то давно.

– Ну да ладно, не о тебе речь. Короче. Газ мой оказался галлюционагенным. И я чуть не расплакался, когда это понял. Но потом подумал, подумал и пришла мне в голову одна мыслишка. – Сулейман возбужденно заерзал. – В мире миллионы людей, готовых за кусочек миража маму родную продать. Уж что они не делают, чтобы оторваться от действительности: и в вены себе тычут, и в нос что-то суют, и жрут, и нюхают. А что если моего «Слепня» продать этим людям, подумал я, дать им то, о чем они мечтают. Упаковать можно в баллончики, наподобие тех, которые астматики с собой таскают. Конечно, массового производства я наладить бы не смог, да и на наркотик нового тысячелетия «Слепень» не тянул: уж больно дорого его производство, но загнать партеечку, другую – это было бы неплохо. Глядишь, деньжатами разживусь – так размышлял я, очухиваясь от наркотического дурмана на своем домашнем диване.

– И что? Загнал?

– Ага. Вот машину купил на эти деньги, компьютер со сканером, мне все это необходимо для работы. Сама понимаешь, научные изыскания требуют передовых технологий…

– Но кому? Что просто вышел на улицу и спросил у первого попавшегося прохожего, не желает ли он кайфа?

– Нет, – засмеялся Сулейман. – У меня есть сосед, Кирпичом зовут. Он «смотрящий».

– Кто?

– Ну не знаю, как этот титул или звание переводится с блатного на русский, авторитетный, короче, мужик, так вот, я к нему пришел. Мы с ним с детства знакомы, так что я ему доверяю. Пришел, все ему по полочкам разложил, товар на пробу дал, а через неделю он мне «бабки» вручил. Так завертелся мой маленький бизнес.

– Значит, всю эту резню, – я втянула ртом воздух, запыхтела, как паровоз, – всю эту резню ты устроил из-за наркоты!

– Опять ты не дослушала! – вспылил Сулейман. – Что за дурацкая привычка делать поспешные выводы!

– А что ты все вокруг да около? Ты по делу говори! – огрызнулась я.

– Все, что я говорю – по делу, курица ты безмозглая, – более спокойно, но все еще нервно воскликнул он. – А будешь перебивать, вообще ничего не узнаешь, ясно?

– Ясно, – буркнула я. – Только ты побыстрее излагай, мне некогда.

– На тот свет торопишься? – хохотнул он.

Я ничего не ответила – много чести будет! Тем более ответ ему явно бы не понравился, так как звучал совсем не так, как Суле думалось. Дело в том, что проволока, обхватывающая мою правую щиколотку, ослабла настолько, что, пока он вещал, я смогла освободить ногу от пут, и мне не терпелось лягнуть этого горе-ученого в район промежности. Может, это и не решило бы моих проблем – как ни как, на одной ноге отсюда не ускачешь, но я хоть душу бы отвела.

Однако пока я не узнаю всех подробностей, путь моей ноге к его паху заказан.

– Первую партию я вынес без проблем, – бодро продолжил свой рассказ Сулейман, видимо, ему самому не терпелось похвалиться передо мной своим коварством. – Семь баллончиков, они уместились в моих карманах… И чтобы ты не перебивала меня, поясню, про дыру в заборе я тогда еще не знал, так что выносил через проходную. Но со второй, более крупной, партией вышел прокол. Все баллоны в карманы не поместились, сумки у нас осматривают, так что пришлось засунуть несколько емкостей за пазуху. Когда я проходил КПП, дура вахтерша крутанула «вертушку» так сильно, что она долбанула меня под дых, я согнулся, пальто распахнулось, и из прорехи посыпались баллончики. Боже, я думал, что умру от страха и стыда. А эта курица начала кудахтать, грозить, хвататься за телефон, чтобы наябедничать начальнику караула. Короче, бучу подняла, еще ту! Благо, в институте уже никого не было, я тогда задержался до семи. И что мне осталось делать?

– Неужели прикончить бедняжку?

– Вот кровожадная баба! Чуть что – прикончить. – Возмутился он. – Конечно, нет. Я откупился. Достал из кармана всю имеющуюся наличность и отдал ей. Наврал про больного племянника, астматика, которому заправляю баллончики. Короче, выдумал какую-то дурь, они и поверила. – Сулейман вновь брезгливо скривился. – С той поры у меня появилась сообщница, если, конечно, можно так сказать, и я выносил «Слепня» уже не таясь. Это длилось где-то около 4 месяцев. Потом я забросил свою «наркоторговлю», так как подошел совсем близко к открытию «Осы», и мне было не до баловства. – Он мечтательно вздохнул. – И в один прекрасный день я вскричал «Эврика!». Газ нового поколения был изобретен и опробован. Причем, опробован не только на мышах, но и на людях – на мне и Пашке, произошло это по случайности, а вернее по небрежности моего дурня-ассистента, допустившего утечку. Валялись мы, помниться, на полу минут 20, ни рукой, ни ногой пошевелить не могли, а мозги-то ясными остались. Чудно!

– И этот хэпи-энд так потряс тебя, что ты укокошил тройку бабенок? – встряла я. – Я все еще ни черта не понимаю, Сулейман!

– Где ж тебе понять, курице безмозглой, – весело молвил он, сверкнув темными глазами. – Вот тут фортуна от меня отвернулось. Знаешь, будто за удачу с меня решили плату взять. – Сулейман погрустнел. – А началось все с тети Симы. Ты знаешь, что она в моей лаборатории убиралась. И убиралась из рук вон плохо. Мало того, вечно забывала подоконники протирать и стены, так еще постоянно нос совала, куда не надо. Приду иногда, а мои бумаги перерыты, колбы переставлены, реактивы в беспорядке. Будто что понимала, карга безмозглая! Я уж и ругал ее, и жаловался, и другую уборщицу просил прислать, но ничегошеньки не помогало – убиралась она так же отвратительно, но увольнять ее никто не собирался, в хозчасти ее за что-то ценили. Симка, надо сказать, меня терпеть не могла за мои придирки. И в долгу не оставалась. То бумаги мои зальет, то стул сломает. Но все эти мелкие пакости ее душу поганую не грели, поэтому она начала за мной следить. Я, конечно, не был в курсе ее шпионской деятельности, я даже подозревать не мог, но в один далеко не прекрасный вечер она завалилась ко мне в кабинет и злорадно так сообщила, что все про меня знает. Я отмахнулся от нее и попытался выгнать вон. У меня было прекрасное настроение, «Оса» появилась на свет, а значит в долбанной России меня больше ничего не держало, планы я строил грандиозные, о них я тебе позже расскажу, и тут эта вша… Она не уходила, даже когда я вышвыривал ее за шкирку. Она верещала, что выследила меня, что знает о моем воровстве, знает о моих «душегубских»… так именно и сказала… «душегубских» опытах, и что обо всем расскажет Генеральному директору, как только он вернется из командировки. Вот тут я струхнул.

– Почему? – удивилась я. – Думаешь, стал бы он слушать полуграмотную Симу?

– Стал бы. А знаешь почему? Потому что в свое время наш дражайший Поликарп Константинович работал в команде моего отца. Тогда он был еще младшим научным сотрудником, молодым и подающим надежды. Он знает и про «Осу», и про пропавший архив. И вот представь, пришла к нему эта синеволосая Сима…

– И что?

– Что, что? Наш ушлый Поликарп сразу бы просек о чем разговор, наложил бы лапу на мое изобретение, а то и присвоил бы себе, с него станется… Я же незаконно занимался разработкой, мне никто не давал ни полномочий, ни разрешения, я даже, если формально подходить к делу, химикаты воровал у института.

– Спрятал бы архивы, как твой отец… Ничего бы не доказали!

– Началось бы расследование. И не местными дурашками, типа этого волоокого Геркулесова, а ФСБ-шниками. Меня бы взяли на контроль, и тогда ни о какой Земле Обетованной речи бы уже не шло! Я стал бы, как мой отец, персоной нон грата. За тем исключением, что меня бы не казнили, не те времена! – Сулейман весь затрясся. – Я изобретал «Осу» не для того, чтобы переродившиеся в «дерьмократов» комуняки, убившие, между прочим, моего отца, захапали его себе, а мне сунули в нос копеечную премию, даровали звание академика и присвоили мое имя какой-нибудь провинциальной школе с химическим уклоном…

– А для чего тогда, Сулейман? Для чего тебе «Оса»?

Он зажмурился, блаженно привалился к стене спиной и промурлыкал:

– Завтра я вылетаю в Иерусалим. Сразу по приезде я продам «Осу» израильскому правительству. За миллионы долларов, заметь! Миллионы!

– Почему именно израильскому? Не лучше ли американцам? Они больше дадут.

– Не лучше! Потому что с помощью «Осы» Израиль, наконец, избавится от грязных арабов и установит свое господство в Палестине! – прогремел он, сверкая глазами.

– Но ты же сам…. э… вроде как… араб.

– Я еврей!

– Но Сулейман…

– Я еврей! И точка.

– Лады, – смиренно молвила я. – Продолжай.

– А? – он моргнул. – Чего?

– Ты про Симу давай, про Симу, а то из-за споров о твоей национальности, мы так не дойдем до финала.

– Я еврей.

– Ладно.

– Еврей. Ясно? – он еще минуту побуравил меня глазами, потом, убедившись, что я приняла его «чистокровное еврейство» продолжил. – А что про Симку рассказывать? Зарезал я ее без всякого сожаления. Пользы от нее человечеству никакой, так что…

– Так просто взял и…

– Конечно, не просто. Не решался целые сутки. Но не из-за того, что мне ее было жаль. Нет. Просто я знал, что по закону жизни, вспомни Достоевского, за преступлением следует…

– Наказание?

– Это не обязательно! За преступлением, следует еще одно. Насилие порождает насилие! Вместе со старухами процентщицами погибают безвинные… Разве ты это в школе не проходила?

– Не люблю Достоевского, – вякнула я.

– Ну и дура.

– Сам дурак! – разозлилась я.

– Рот закрой. – Скомандовал он и швырнул в меня первой попавшейся под руку книжкой. Я уклонилась, но рот закрыла. А то кинет в меня что потяжелее, – вон лампа настольная рядышком – и буду в гробу лежать с фингалом под глазом. – Короче, убил я ее по утру. Когда она мусор выкидывала. Получилось это спонтанно. Я хотел только проследить за ней, прикинуть, рассчитать удобное для идеального убийства время, я не торопился, у меня ведь был в запасе день, я знал, когда директор возвращается. Но тогда все будто специально сложилось благоприятно, видимо, не ее день был, – он лукаво улыбнулся, – кругом ни души, дождь, секатор рядышком. Ну я и пырнул… Потом вернулся в здание и занялся своими делами.

– Я-я-ясно, – протянула я. – Вернее не совсем. А вторая уборщица тут причем? Эта, как ее, Даша.

– А вот тут вступает в игру недоделанный Павел Игнатьич, чтоб ему! – Сулейман бросил негодующий взгляд на тюк полиэтилена. – Я ж ему, идиоту, говорил, что сам с «Осой» разберусь. Предупреждал, чтобы он не лез, куда не просят. А он… Да я сам, конечно, дурак… Понимаешь, когда мы с ним очухались после, так называемой, газовой атаки, я ж ему на радостях половину правды выболтал. Вот, говорю, открытие века сделал, и ты, говорю, Паня, к нему причастен… – Швейцер скрестил руки на груди, насупился. – Утром пожалел, конечно, да поздно. Пашка весь светится, меня чуть ли не «ваше величество» называет, сам весь раздувается от гордости. А несколько дней спустя подходит ко мне, радостный такой, и сообщает, что приготовил мне сюрприз… Знаешь, какой? Он, видишь ли, всю документацию по «Осе» – формулы, выкладки – законспектировал, отпечатал на машинке и отнес в патентное бюро. Чтобы, значит, мне не беспокоиться. Прикинь?

– Да-а. – хмыкнула я невесело. – Оказал тебе Пашка медвежью услугу…

– Ну, а я что говорю. Уж я его ругал… – Он тяжко вздохнул. – Да что ругать, если сам виноват. Этот идиотик ведь не знал, какие у меня планы на «Осу».

– И что ты сделал? – спросила я на всякий случай, хотя догадывалась «что».

– В патентное понесся. Прибегаю, а там Дарья Махална, сидит. Одна. Ну я к ней. Так и так, говорю, госпожа архивариус, вам тут мой ассистент документы принес, но я заявку на патентование не подавал, так что ошибочка вышла… А она хитренько так, знаю, знаю, господин Швейцер, о чем вы говорите, о некой «Осе», но мне Паша и заявку, и бумаги, все принес. И все это уже взято на учет, вот ждем Генерального, когда вернется из Стокгольма, подпись поставит, поедем юридически патенты оформлять. Так что, вернуть бумаги я вам не могу, извиняйте, только если с разрешения директора. Она вообще вреднющая баба была, эта Дарья Михална. Я обомлел. Вот, думаю, влип. – Сулейман вытер капельки пота под носом, выступившие от волнения. – А кто говорю, видел бумаги, кроме вас? Она, никто. Вот Генеральный приедет… Я заволновался. Покажите, говорю, бумаги, проверю, все ли правильно. Она достала папочку, тесемки развязала и подает мне стопку бумаг – листов 10, не больше. Вот тут я сглупил. Взял, да и разорвал в клочки все 10 листов…

– Почему сглупил? Правильно сделал. – Я одобрительно кивнула, рвать бумагу, все ж таки лучше, чем резать людей.

– Нет, не правильно. Когда клочки разлетелись по комнате, она укоризненно так на меня посмотрела и говорит, что же вы Сулейман Абрамыч, хулиганите? Все равно это ни к чему не приведет, у нас еще ксерокопия имеется, а где она хранится, я вам не скажу… А сама зырк на один из стеллажей. Ну, думаю, не говори, сам найду. Одна загвоздка, вечером нельзя – кабинет на сигнализации, а днем эта грымза постоянно в нем торчит. – Он сморщился. – Об этот я думал, выходя из кабинета. А возвратясь к себе в лаборантскую, я пришел к выводу, что у меня есть единственный выход…

– Убить грымзу!

– Нет, выкрасть бумаги, когда грымза будет убирать в туалете, на это время она свой кабинет не запирает, а сигнализацию подключает только после того, как вымоет свой участок. – Сулейман хихикнул. – А ты кровожадная! И мышление у тебя преступное. В прошлой жизни Джеком-Потрошителем не была? – он еще пуще разулыбался. – А убивать грымзу я не собирался. Но, по закону жизни, я тебе уже говорил… Пришлось. Видишь ли, она меня застукала, когда я в бумагах рылся. Вошла тихохонько в кабинет и говорит, вы, гражданин Швейцер, весь в отца – предатель. Я вас давно раскусила. Вы что-то там изобрели, но сделать это достоянием родины не желаете… – Сулейман фыркнул. – Тоже мне патриотка! Вы, говорит, гражданин Швейцер, преступный элемент. Вы вор и обманщик. И катитесь, говорит, из моего кабинета, пока я охрану не вызвала.

– Вот это да! А ты?

– А что я? Выкатился.

– А потом кокнул ее?

– Кокнул я ее на следующий день.

– Чего тянул-то?

– Искал, куда бы ее труп спрятать. – Сулейман завозился, пристраивая свой костлявый зад поудобнее. – Я ведь только потом понял, что сглупил, когда Симку на помойке оставил. Надо было оттащить ее, но я не додумал… Растерялся, сама понимаешь, в первый раз же, в конце концов. Зато второе убийство я решил обстряпать более профессионально. Чистенько убрать, труп припрятать. Пока гадали бы, почему Дарья Михайловна на работу не является, меня бы уже и след простыл.

– И что же не припрятал?

– А ты не знаешь? – ехидно пискнул он. – Все из-за тебя. Хотя, по большому счету… – Очередная пауза. – По большому счету ты не при чем. Я когда территорию осматривал, выискивая место для тайника, наткнулся на дыру в заборе. Я сразу понял, что это открытие огромной важности. Я даже расстроился, что раньше на нее не набрел, ведь была она под самым моим носом, тогда не пришлось бы вахрушку подкупать, светиться… И вот, стоя у забора, я придумал план, согласно которому я убивал сразу двух зайцев. Вернее, одного убивал, другого убирал. А план был таков. Демонстративно уйти с работы, пошуметь на проходной, чтобы меня запомнили, потом обогнуть забор НИИ, ты же знаешь, я езжу домой не на трамвае, как вы, а на маршрутном такси, и моя остановка правее вашей, так что вы не видите, поехал я домой или нет. Так вот. Вернуться в здание, а предварительно, я забыл тебе сказать, необходимо было оставить после работы Пашку, найдя ему срочную халтурку.

– А его-то зачем?

– Ты слушай, слушай… – Он подался вперед и начал деловито объяснять. – Смотри, я убиваю грымзу, нож уношу с собой, выхожу через дыру и еду домой на попутке. На утро, когда тело обнаруживают, начинается выяснение – кто был в здании в момент убийства. Потом выясняется, что…

– Я, кажется, поняла. Ты решил свалить вину на Пашку! – я даже подпрыгнула, вернее шаркнула задом по стулу, потому как исполнить полноценный прыжок мне мешали путы.

– Именно. А ножичек подбросить ему в стол.

– И что же помешало?

– Что, что? Закон подлости. Я когда в туалете Дашу ждал, делать мне было особо нечего, иногда в окно поглядывал. И вот вижу, идет мой благодетель Пал Игнатич, уши по ветру… Ну, думаю, дела, опять сердобольный Блохин сжалился над молодым дарованием – домой отпустил. И что мне было делать? Весь план псу под хвост! – Сулейман зло сплюнул. – Ну да ладно, думаю. Прикончу Дашку по быстрому, труп оттащу в подвал, а потом перепрячу. Но и тут неудача! Дашку я прикончил без проблем, веришь, даже угрызений совести не было. То-о-олько собрался отволочь, как слышу – шаги. А потом фальшивое женское пение. Кто, думаешь шел?

– Неужто я? – удивилась я – мне-то всегда казалось, что я хорошо пою.

– Ты. Я так разозлился, сто и тебя прирезать хотел. До кучи. Но вовремя одумался.

– Пожалел?

– Нет. Испугался. За такими, как ты, вечно выводок кобелей бегает. Вдруг, думаю, вассалы на лестнице поджидают, не вернешься во время – хватятся. Вот по этому я и скрылся. – Сулейман вздохнул. – Но самое ужасное – я не успел выкрасть бумаги.

– И как же ты? – растерянно заморгала я.

– Ой! Получилось даже лучше, чем я планировал. На следующий день я пришел в Патентное бюро и нагло так, уверенно обращаюсь к начальнице, так, мол, и так, говорю, Галина Иванна, я намедни патентик вам приносил на аэрозоль освежающий, но напутал в одном месте, позвольте, исправлю. Она без слов бумаги достала, мне дала, только, говорит, при мне исправляйте, выносить не положено. Я взял, тут же присел за стол и давай листами шуршать, а когда она отвернулась, я их подменил. Так просто, представляешь!?

– Ага! – воскликнула я. – Ясно! Вернее… – я нахмурилась. – Не ясно, зачем ты тогда бюро сжег. Ведь это ты?

– Я. – Он слегка поклонился, торжественно улыбаясь.

– А зачем?

– Понимаешь… Я подумал, подумал… У них же в бюро все учитывается. Каждому патенту регистрационный номер присваивается. Вдруг, думаю, в связи со смертью одной из работниц, менты в архивах копаться начнут, выявят несостыковку, а там и до разоблачения недалеко. А мне надо быть безупречным, хотя бы до поры, пока я на историческую родину не вырвался.

– И как ты это сделал? Ведь дверь…

– Ну-у! Это проще простого. – Он вновь самодовольно улыбнулся. И я подумала, что если так пойдет, то к концу своего монолога он раздуется и лопнет от гордости. – Ты знаешь, где моя лаборатория находится?

– На третьем этаже.

– Ну. Прямо над Патентным бюро. Окна под окнами. А у них всегда форточка открыта – эта дура, Ниночка, вечно кабинет проветривает.

– Ты влез в форточку?

– Я тебе акробат что ли? – Сулейман насупился. – Я сварганил зажигательную бомбочку. Дождался, когда в кабинете никого не будет, и бросил ее в форточку. И все! Почти без шума, а как полыхнуло!

– Здорово!

– Как и все проделанное мной! – Он спрыгнул со стола, расправил свои коротенькие брючки и провозгласил. – Ну, мне пора.

– Как это? – закудахтала я. – Ты же еще не все рассказал…

– Я рассказал о самом важном, а остальное…

– Но как ты проникал в комнаты? В нашу, в коморку Васи Бодяго? Ведь они на кодовых замках?

– Элементарно, – фыркнул он. – Кнопки, на которые чаще всего нажимают, самые истертые, так что…

– А вахтершу ты зачем кокнул?

– Она мне проходу не давала в последнее время. Привязывалась – когда племянничку новый баллончик понесете, да когда. Понравилось на халяву деньгами разживаться. Я уж ей говорю – помер племянник. А она – врете, с другой, наверное, вахтершей договорились, она, видать, меньше берет. Вот поспрашиваю, говорит, если узнаю что, тут же директору про вас расскажу. Задолбали, честное слово! Каждая на меня жаловаться решила, и главное, не кому-нибудь, а директору. Ну что мне оставалось?

– А Пашку зачем?

– Его-то в первую очередь надо было – он же единственный свидетель. Да я все жалел.

– А Коляна?

– А это еще кто? – опешил Сулейман.

– Кто, кто? Сосед мой, Никалай Дуреев.

– А! Алканавт этот, из-под лавки. Видишь ли… он меня узнал.

– Да ладно! Он и поговорить с тобой толком не успел, отключился. Не то что внешность твою запомнить…

– И я так думал, по этому не таился, когда твой адрес спрашивал. К тому же, если рассудить, где два таких разных человека, как доктор наук и бомжеватый алкоголик, могут пересечься в четверть миллионном городе? Нигде. И узнать меня он не может, даже если и запомнил что-то.

– Вот именно! А ты говоришь – узнал!

– Вот именно! – передразнил Сулейман. – Встретились на следующий день. И где? В «Доме просвещения и науки»! Это же надо! – возмущенно запыхтел он. – Пьянь наведывается в дом науки. Зачем?

– Лекции слушать. О пользе спиртных напитков.

– Ну дела! – Сулейман вновь присел. – И главное, увидел и тут же узнал. Ломанулся ко мне, да еще оторву какую-то за собой под ручку тащит. Лыбится. Орет «Лелин хахаль!». Еле убежал. А вечером наведался к Коляну вашему в гости. Нарядился пьянчужкой – это ж самая лучшая маскировка. Синяк себе подрисовал, шапчонку на глаза, рот самогоном прополоскал. Так и явился. Бутылку с собой принес.

– С отравой, – пробормотала я.

– С отравой. Все равно, думаю, помер бы – не сегодня, так завтра. Либо от водки паленой, либо от пневмонии.

– Но не помер же!

– Ты прикинь! – Сулеймановы глаза округлились еще больше. – Выжрал бутылку денатурата, от которой даже лошадь бы сдохла, и ничегошеньки! Лежит песни поет.

– И ты его ножичком…

– Ножичком, – согласился он. – А предварительно мешок ему с твоими вещами дал, наврал, что у жены барахлишку натырил, и пока его припрятать надо. А завтра, говорю, вместе с тобой загоним. Он и обрадовался.

Сулейман замолчал, вздохнул удовлетворенно и начал сосредоточенно застегивать молнию на сумке. Видимо, сказал, все что хотел, и больше разговаривать не намерен. Что ж, значит, мое время пришло. А как умирать-то не хочется! Надо еще что-то придумать, что-то, что оттянуло бы мою кончину еще хотя бы на четверть часа.

– Вроде все ясно, – подумав секунд двадцать, выпалила я. – Не понятно одно – за фиг ты в моем столе рылся, за фиг в квартиру проник…

– Вот дурочка! – радостно воскликнул он. – Неужели до сих пор не поняла?

– Нет. – Я нахмурилась. – Вроде, нет.

Сулейман вновь расплылся в улыбке, зачем-то припрыгнул и вытащил из кармана смятый листок.

– Узнаешь? – он помахал им перед моим носом.

– Э-э-э. – Я послушно уставилась на листок. – Э-э-э. Вроде.

– Как это вроде? – Сулейман ткнул бумагу мне в нос. – Это же тот самый, что Сеня в коридоре нашел.

– А! Контрольная по органической химии. И где ты ее взял?

– Ну ты ва-а-аще! – протянул он уже разочарованно. – Неужели не дошло, что это та самая формула «Осы» из-за которой все и началось?!

– Но ты же сказал…

– Да мало ли что я сказал! – гаркнул он. – Я много чего тебе мог наговорить, например, что это реферат по квантовой физике, и ты бы поверила. – Он шлепнул меня листком по носу. – Надо же быть такой необразованной дурочкой, чтобы принять это, – вновь шлепок, – за институтскую контрольную. И я еще думал, что ты это специально…

– Что специально?

– Я решил, что ты издеваешься надо мной. Веришь, я подумал, что ты все знаешь, все вычислила, поняла, по этому зажала формулу, припрятала ее, а мне сунула в нос с банальным вопросом лишь для того, чтобы поиздеваться.

– Поиздеваться? – ахнула я.

– Ну…Либо дать понять, что формула у тебя, и в скором времени мне придется у тебя ее выкупить. – Он досадливо тряхнул головой, от чего вокруг его лба закружился вихрь белой пудры. Выглядело это очень гадко!

– И когда же ты понял, что я не коварная шантажистка, а просто дура?

– Когда, когда, да никогда! Разве я мог предположить, что ты ей книжку закладываешь! – не унимал возмущения Сулейман.

– И как ты потерял этот лист?

– Как, как. Бежал после пожара по вашему коридору, запнулся. Упал. Бумаги, ну те, что я выкрал, из-за пазухи высыпались, я их собрал. Думал, что все, а оказалось, что главную проворонил. Потом вернулся, давай искать, а тут вы с Сеней. Пришлось сбежать. – Сулейман почесал своей внушительный нос. – И я не придумал ничего лучшего, как подкараулить тебя в кустах, думал сумку вырвать. Помнишь такое?

– А как же! Чуть руку мне не оторвал.

– Ты же мертвой хваткой в сумку вцепилась! Как фурия. Бросила бы кошелку свою, ничего бы не случилось … Вот тогда я и подумал, что ты явно хранишь в ней что-то ценное, не иначе формулу… Не из-за мелочи же, не из-за пудры с помадой ты жизнью рисковала… Это же ерунда…

– Ерунда? – оскорбилась я. – По твоему помада «Гош» и пудра «Римель» ерунда? А духи «Кензо»? А тушь «Ревлон»?

– Ничего не понял, – замотал головой он.

– А маскировочный карандаш «Буржуа»? Да это твоя квантовая физика по сравнению с моей косметикой – ерунда.

– Н-да, – протянул он удивленно. – Я знал, что у всех система ценностей разная, но чтоб настолько…

– Потом ты обыскал мой стол, – продолжила я, не давая ему времени на раздумье, а то вспомнит еще о том, что я уже пол часа, как должна быть мертва. – И между прочим сукой обозвал.

– Разозлился, извини. – Он пожал своими костлявыми, обсыпанными перхотью, плечами. – Потом пришлось наведаться в твою квартиру. Но и там ничегошеньки не обнаружилось, только жуткого вида соседка, с какой-то гадостью на голове…

– Ты видел Соньку? – охнула я.

– Не знаю, как звали то отвратное существо… Я, веришь, даже испугался сначала, когда она мимо меня проплыла – думал приведение. Я, чтоб ты знала, в прихожей прятался, хотел тебя там подстеречь. Но чудо вошло в комнату, покричало, очень, кстати, противным голосом, потом село на кресло. Что оно делало дальше, не знаю, я выскользнул из квартиры и из подъезда. Да! Покидать твой дом очень удобно – кругом арки, куда не поверни, везде есть проход на бульвар.

– А потом ты засел в нашей комнате?

– То, что формула лежит в твоей сумке, стало очевидным. Поэтому я затаился в вашей коморке и стал ждать – я знал, что ты первой появляешься на работе.

– Ты хотел меня убить?

– Уж не сомневайся. Убил бы. Но произошло чудо! Сижу я за шкафом, жду. Вдруг открывается окошко. И что я вижу? Заветную сумку. А в ней, между страницами какого-то идиотского романа лежит он, родимый, листок с формулой. – Он счастливо улыбнулся. – Так что сгубило тебя твое глупое любопытство и самонадеянность. Если бы ты не стала за мной шпионить, осталась бы жива. Вот так-то!

Он крякнул, хлопнул себя по коленям, сполз со стола. Взял нож, поиграл им, весло глядя на меня, потом спросил.

– Орать не будешь? А то я тебе рот скотчем заклею.

– Не надо!

– Значит, не будешь? Клянешься?

– Не надо меня убивать! Ну пожалуйста. – Взмолилась я, мне еще казалось, что раз он не маньяк, с ним можно договориться.

– Заткнись, – приказал он.

– Ты сам говорил, у меня ноги красивые. Так хоть их пожалей, их же крысы погрызут.

– Так. Где у меня скотч? – обозлился он.

Мне конец! Теперь окончательный.

Я мысленно чмокнул маму, бабушку, подружек, даже коту Муслиму достался поцелуй, и приготовилась к скорой смерти. Сулейман, видя мое смирение, сосредоточенно кивнул и начал приближаться, обхватив рукоятку ножа так, чтобы удобно было долбануть меня по башке. Спустя десять секунд, за которые я успела помолиться всем известным мне богам: от Будды до Амона-Ра, он размахнулся и тюкнул меня по лбу.

Я закричала, пронзенная болью.

– Чего орешь?

– А ты чего? Мало каши что ли ел?

– А ты не вертись! Дай прицелиться.

– Может тебе еще и показать, куда бить удобнее?!

Он вновь долбанул меня по башке. На этот раз сильнее. Голова закружилась, перед глазами поплыли привычные караси, но сознание ни как не желало покидать меня.

– Да что за убийцы-то пошли! – взвыла я. – Убить с первого разу не могут!

– Нет, это женщины пошли с черепными коробками, как у Терминаторов!

– А ты не умеешь, не берись! Только шишек мне набил.

– А тебе то что? Все равно помирать!

– Хрен тебе! – взревела я и каким-то непонятным образом дотянулась лбом до его подбородка и ка-а-ак шарахну им по Сулеймановой челюсти. Мучитель хрюкнул, из его рта брызнула кровь.

Тут я вспомнила про свободную ногу. Резко ею дернула, вскинула ее вверх, да как вмажу по Сулеймановой промежности. Он пискнул, моментом перейдя на фальцет, и согнулся по полам. Когда его лоб оказался на уровне моей груди, я вскинула ногу еще раз и обрушила ее вновь, теперь уже на костлявый хребет доктора Швейцера.

А потом произошло уж совсем невероятное. В дальнем конце комнаты грохнуло, потом оглушительно бухнуло, затем вновь грохнуло. За этой канонадой последовал фейерверк: вспышки света и бегающие огоньки. А в финале этого карнавала Сулейман захрипел, схватился за бок и, накренившись куда-то в сторону и вперед, начал заваливаться на меня.

Когда его тело накрыло мое, а его припорошенный перхотью затылок оказался у моего лица, мы грохнулись вместе со стулом на пол, после чего я благополучно провалилась в небытие.