Текст книги "Стерва на десерт"

Вторник. Продолжение
Явление Геркулеса

Очнулась я уже за проходной, на банкетке, стоящей в углу фойе. Под моей головой лежал чей-то плащ, а перед носом белел вонючий тампон.

– Чего это? – вяло отмахивалась я от ватки.

– Нашатырь. Нюхай давай, – упрямая Маруся продолжала издеваться над моим обонянием.

– Да я уже очухалась, отстань!

Я приподнялась. В голове было еще мутно, да и тела пока будто ватное. Но я знала, что это скоро пройдет, как никак в обморок падала уже не в первый раз. Ужаснее всего было ощущение, что я вся покрыта потом, у меня всегда очень обильное потоотделение перед отключкой, притом, что в обычной жизни даже в страшную жару я остаюсь сухой и благоухающей.

– Дай платочек, – попросила я у подруги.

– На, – услужливая Маруся сорвала с шеи шелковую косынку и протянула мне.

– Носовой. А, впрочем, не надо!

Я вытерла лоб ладонью. И только тут до меня дошло, что я наделала… В это миг пот на моем лбу высох сам собой, ибо я похолодела и даже слегка замерзла от досады.

– Зачем вы вперлись в институт? – ошалело обводя взглядом сердобольных нихлоровцев, ужаснулась я. – Вы же не только следы затоптали, вы еще и Леву лишили надежды на оправдание.

– Как это? – насупился Сулейман, который на соседней банкетке обмахивал тетрадкой лежащего Блохина.

– Нельзя было никого пускать, разве не ясно? Нужно было вызвать наряд, оцепить здание и прочесать все кабинеты.

– Зачем? – пролепетал Лева, совсем скисший после моих слов.

– Затем, чтобы найти того, кто женщину убил. Ведь это не ты?

– Не я, честное комсомо… честное слово, не я! – и он так трогательно схватился за сердце, словно не был уверен, выдержит ли оно подобные обвинения.

– Вот и я так думаю. Значит, в здании еще кто-то был. И этот кто-то теперь смешался с толпой, и мы его уже не вычислим.

– Вот именно!

Этот грозный возглас раздался откуда-то издали, и сначала я даже не поняла, кто его пророкотал, но секунда спустя, услышав вжиканье «вертушки» и уловив едва заметный аромат пряной свежести, я поняла – Геркулесов приехал.

– Вы, дорогие нихлоровцы, меня просто поражаете своей беспечностью! – продолжал браниться он, подойдя. – У вас под носом маньяк орудует, а вам на это глубоко наплевать.

– Почему наплевать! – возмутилась одна дама из лаборатории переработки. – Мы очень хотим, чтобы ВЫ его поймали, и МЫ бы вздохнули спокойно после этого.

– Как Я его поймаю, если у меня в НИИ только один помощник и тот иногда такие фортели выписывает, – после этих слов он посмотрел на меня, но так строго, что все поняли, что и из меня помощник аховый.

– А вы господин Блохин чего лежите? – продолжил он, все так же по-деловому строго. – Вставайте давайте, на допрос пойдем.

– Можно и я с вами? – встрепенулась я и тут же с резвостью молодой козочки вскочила с банкетки.

– Нельзя. А вы, – он обратился к остальным любопытствующим. – Расходитесь. Нечего вам здесь делать.

Народ пороптал, но, гонимый начальственным взглядом Геркулесова, вынужден был ретироваться. В фойе остались только мы: следователь, подозреваемый, свидетельница и труп, труп, оказывается, прикрытый, причем прикрытый скатертью из нашей комнаты.

– Как вы здесь оказались так скоро? – спросила я у Геркулесова.

– Случайно, мимо проезжал, решил проверить, как тут у вас, – буркнул он. Потом подошел к трупу, отогнул край скатерки, мельком глянул, передернулся и спросил у меня. – Все тоже самое?

– Да. Мертвая, с раной в животе. Только эта не уборщица, а вахтерша.

– Кто ее так? – впервые подал голос несчастный Блохин.

Геркулесов пристально посмотрел на подозреваемого, потом сочувственно спросил:

– И кто же вас так не любит, гражданин Блохин? Кто вас с таким упорством подставляет?

– Не знаю, – всхлипнул, вновь разнюнившийся Лева.

– Вы во сколько на работу-то пришли?

– Я и не уходи-и-ил, – заныл Блохин. – Я заработался, а когда на часы глянул, оказалось, что уже 12, а в это время трамваи уже не ходят, а живу я на другом конце города, и мне лучше было вообще домой не ходить.

– То есть вы хотите сказать, что ни единая душа в НИИ не знала, что ночь вы провели здесь.

– Ни единая, клянусь. Даже Суля и Паня. Я вместе со всеми вышел, а уже по дороге решил вернуться, я же день пропустил, у меня работы накопилось, знаете сколько!

– Фатальное невезение! – хмыкнул Геркулесов.

– Чего?

– Не везет, говорю, вам по страшному. Один раз маньяк вас подставил, так вы во второй раз сами подставились.

По отвисшей нижней губе Блохина, я поняла, что он опять сейчас завоет, по этому быстренько взяла его за локоток и подтолкнула к графину, стоящему на столике рядом с вахтой и посоветовала:

– Хлебни водицы, Левушка, полегчает.

Он благодарно кивнул и поплелся к источнику живительной влаги.

А Геркулесов, между тем, уже трепался с кем-то по сотовому.

– Выехала, говорите? Я уже 10 минут здесь, а что-то не… Ну лады, жду, – увидев мой пристальный взгляд, он пояснил. – Вызвал криминалистов, а что-то никого. Долгонько добираются.

– А вы, значит, теперь каждое утро будите нас проведывать?

– Буду, – успокоил меня Коленька. – А вот теперь вы мне скажите, кому на хвост наступили?

– Я? Наступила на хвост? Да с чего вы взяли?

– А вам не кажется, что он трупы специально на вашем пути разбрасывает?

– Не кажется, – уверенно ответила я. – Разве он мог знать, что именно я первой войду в институт, – тут я осеклась – знать он мог, любой из нашего отдела был в курсе моей пунктуальности. Подумав, я продолжила, уже увереннее. – А первые два случая. Кто же мог предположить, что я…

– Да, да, да. О том, что вы попретесь на помойку, не мог догадаться ни один, даже самый извращенно мыслящий, психопат.

– Вот видите, – мило улыбнулась я, хотя Геркулесов, наверняка, ждал от меня взрыва негодования.

– Значит, в этой богодельне не везет не только Блохину, но и вам.

Я развела руками, типа, что поделаешь, не все такие везунчики, как ты. Геркулесов хмыкнул и заторопился к входной двери, ему показалось, что к крыльцу подъехала машина.

– Ваши прикатили? – вежливо осведомилась я, решив больше с ним не цапаться.

– Вроде, нет. Обычная «газель» притормозила. И что они не едут? Как всегда бензина что ли нет, – начал кипятиться Геркулесов.

– Да приедут, не волнуйтесь. Труп-то никуда не денется.

Но Геркулесов волновался. Он нервно ходил по фойе, сцепив руки за спиной, и чем-то напряженно размышлял.

Я до поры не лезла, решив дать возможность Геркулесовским извилинам поработать на полную мощь. Коровин тоже не мешал, тихо и печально он сидел на банкетке, держал в руках стакан с водой, вздыхал и охал.

– А извне никто не мог проникнуть? – ни с того, ни с сего спросил Геркулесов, затормозив прямо передо мной.

– Вы ограждение видели? Там два метра цемента, а по верху ток проходит. Кто через такое проникнет?

– Может, через окна на 1-ом этаже?

– На всех решетки, – разочаровала я. – Значит, вы думаете, что…

– Я ничего не думаю, просто рассматриваю все версии. – Он устало протер глаза. – Мне ваш убийца покоя не дает. Это ж надо быть столь расчетливым и осторожным. Эх, такую бы энергию, да в мирных целях.

– Да! – протянула я и поймала себя на какой-то смутной догадке. Что же мне не давало покоя все эти минуты. Что? И тут меня осенило. – А вдруг это диспетчер? Ведь он тоже мог, вернее она.

– Что уже не так уверены, что это мужчина?

– По-прежнему, уверена, но уже не на 100 %. Может, она свихнулась на почве… Ну не знаю… – Тут я ляпнула о наболевшем. – Она старая дева, бездетная и одинокая, на этом и двинулась. По этому все остальные женщины вызывают у нее чувство зависти и отвращения.

– Мне тоже в голову приходила эта мысль, – радостно сообщил мне Геркулесов. —Но. В дни убийств дежурили разные женщины. А заговор лесбиянок-мизантропок мне в голову не приходил.

– Не ерничайте, вам это не идет.

– Не буду, – послушно согласился Геркулесов, после чего встрепенулся и бросился к дверям. – Ну, наконец-то, приехали!

Увидев, как к крыльцу подкатил ментовский «козелок», я посчитала нужным убраться. Пусть без меня разбираются.

Оказавшись в комнате, я была взята в плотное кольцо. Окружили меня не только коллеги-подружки, но и почти незнакомые дамы, которые, оказывается все это время подкарауливали меня в нашей комнате. Я что-то им плела про тайну следствия и обязательства их не выдавать, лишь бы они не поняли, что я на самом деле ничегошеньки не знаю. Тетки мне не поверили, но и о моей неосведомленности не догадались – решили, что я себе цену набиваю. И ушли немного обиженные. Ну, как пожелаете!

К обеду меня вызвали на допрос. Прошел он быстро и неинтересно. Допрашивал меня незнакомый опер, старый и скучный. Задал несколько вопросов, ответы записал, моего мнения не спросил и даже не поспорил.

Выйдя из кабинета, я отправилась на поиски Геркулесова, он хоть и злючка, но все же свой человек, глядишь, болтнет что-нибудь лишнее. Пробегала я по этажам полчаса, не меньше, но искомого не нашла. В последнем кабинете, 46-ом, где обитал главный институтский бабник, а по совместительству инструктор по физкультуре (Только не спрашивайте, зачем он нам – не отвечу, сама не знаю) Антон Симаков. Антону было уже за 50, но был он еще очень даже ничего, не смотря на нехватку нескольких зубов и переизбыток жировых отложений на талии. Симаков, любопытный, как подъездная бабушка, и вездесущий, как Чип и Дейл вместе взятые, ввел меня в курс дела:

– Забрали Левку в ментовку!

– Ты мне рифмами зубы не заговаривай, скажи лучше, кого они из мужиков допрашивали, ты ведь в курсе?

– А то! – Горделиво тряхнул поредевшими кудрями Антон. – Допрашивали всех ваших, даже каждому домой звонили, чтобы узнать, кто во сколько на работу уехал.

– И что выяснили?

– Ниче! Зорин с Сережкой живут одни…

– Зорин с Сережкой?

– Ну да.

– Живут?

– Че? – он непонимающе на меня уставился, а потом как прыснет. – Ну молодежь пошла, одни пошлости на уме. Я в смысле, что и тот и другой живет один.

– Фу, – облегченно выдохнула я. – А то я напугалась.

– Ну, слушай дальше, – с азартом престарелой сплетницы продолжил Симаков. – Кузинская жена раньше его на работу отчаливает, так что во сколько отбыл ее муж, не знает. Санин с Маниным вообще только что прибыли, у них машина по дороге сломалась, они чинились 2 часа.

– И откуда ты все знаешь? – подозрительно прищурилась я.

– Оттуда, – многозначительно хмыкнул Антон. – Допрос знаешь, где ведут? Прямо подо мной, – он топнул ногой по полу. – А у меня радар есть.

– Радар?

– Ага, – и он показал на пустую литровую банку, стоящую на столе. – Прикладываешь к стене или полу и слушаешь.

– Ну, теперь мне ясно, откуда ты узнаешь процент премии первее всех. Кстати, ты случайно, не видел, во сколько каждый из наших мужиков на работу пришел?

– Кузин вместе со мной в проходную входил, это точно, Зорин, говорят, чуть раньше, его наши тетки видели, Серега опоздал примерно на час, а про Санина-Манина я тебе говорил. – Антон придвинулся ко мне и заговорщицки зашептал. – Выходит, что никто из них и не мог.

– Да нет. Выходит, что кое-кто мог…

В полной растерянности я вышла из комнаты, даже не обратив внимания на обиженную физиономию Антона и на его вопросительные взгляды. Мне пришла в голову мысль. И мысль эта, при всей ее первоначальной абсурдности, была не так уж и глупа, а именно… Мне вдруг подумалось, что Санин с Маниным, например, могли приехать к восьми, кокнуть вахрушку, потом спокойно сесть в машину и уехать в противоположном институту направлении. Мог это сделать и Серенька, он же опоздал…

Ох ты боже мой! До чего ж погано подозревать людей, с которыми бок о бок проработал несколько лет. И до чего, оказывается, сложно абстрагироваться от личной приязни к ним, для того, чтобы беспристрастно судить о происходящем.

О-хо-хо! – охала я, бредя по коридору. Э-хе-хе! – кряхтела, сидя в своей комнате под розаном. У-ху-ху! – вздыхала, пережевывая безвкусный обед.

В два я настолько устала от окружающего и от себя самой, такой разбитой и нечего не соображающей, что, не смотря на то, что нам подкинули кой-какую работенку, решила уйти домой – как-никак с утреца тако-о-о-е пережила, что ни каждому дано увидеть даже в фильме ужасов.

Среда
Я начинаю сердиться

На сей раз в институт я вламываться не стала – решила подождать, когда все остальные подтянуться. Так и стояла у крыльца, ковыряя носком сапога подмороженную грязь. На ничейных собак смотрела, на тополя, на одинокие машины, так редко проезжающие мимо нашего богом забытого НИИ. Вот говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Не согласна! Вернее, согласна, но не до конца. Я, например, при том что вечно гоняюсь за каким-то видом транспорта, и страшно от этого страдаю, предпочту именно погоню, нежели бесцельное ожидание. Объясню почему. Когда я мчусь за ускользающим от меня трамваем, я что-то предпринимаю: шевелю конечностями, прибавляю или убавляю скоростью, машу руками, кричу, наконец, короче, произвожу действия, способствующие моему успешному предприятию. А шо це таке – ожидание? Лишь тупая покорность судьбе. Ведь в этом случае от меня ничегошеньки не зависит, а мне такое бездействие претит.

И вот именно от такого бездействия в это ясно-морозное утро я и страдала. Уже и на тополя насмотрелась, и собак распугала, и грязи нарыла гору величиной с Мамаев курган, а нихлоровцев все нет. К 8-20 я почти впала в какой-то транс, по этому бумцанье трамвая по рельсам, громкое, даже оглушительное, мне показалось тихим шуршанием ужика в траве.

Чекнулась – резюмировала я, отогнав от себя дурман. Тут же в ушах зазвенело, зарокотало, загомонило. Не иначе, дождалась.

– Ты чего тут стоишь? – удивилась Маруся, поравнявшись со мной.

– Вас жду.

– Нет бы чайник поставила, – недовольно пробубнила Княжна.

– А круассанов горячих вашему высочеству не надо? – разозлилась я.

– Я бы от обычных плюшек не отказалась, – запальчиво ответила Ленка.

– Да заткнитесь вы, сороки, – урезонила нас Маринка. – Я вам блинов принесла, сейчас поедим.

– А варенья? – я даже зажмурилась, предвкушая столь дивную трапезу.

– Есть варенье, – смилостивилась надо мной Княжна, она хоть и бубнила постоянно и отчитывала меня, но скорее для порядка, а не со зла. – Специально твое любимое принесла. Сливовое.

По истине, сегодня мой день! Блины да еще со сливовым вареньем – это же настоящий праздник для такой обжоры, как я.

А я вам разве не говорила, что обожаю поесть? О, да это же целая история! Начнем с того, что в детстве я не ели практически ничего, как та Дюймовочка, которой и горошины хватало, беда только в том, что я и горошину не желала проглатывать. Как меня бабушка обхаживала, чтобы я питалась хотя бы 2 раза в день: и в цирк обещала сводить, и постель разрешала не заправлять, и даже клялась купить мне собаку, как только я пойду в школу. Но ничего не помогало – есть я категорически отказывалась. Именно по этому меня перестали водить в детский сад, где я закатывала скандалы с битьем посуды, стоило только воспитательнице поднести к моему рту ложку с гречневой кашей (кстати, гречку я до сих пор терпеть не могу).

И бабушка придумал гениальный в своей простоте выход. Всякий раз, как наступало время обеда, она приглашала к нам в гости Сонькину старшую сестру Нину, девчушку прожорливую, пухлую и румяную. Нинка никогда не отказывалась ни от супов, ни от каш, ни даже от колбасы с жиром, более того, стоило только ей положить все это на тарелку, как она сметала предложенное в считанные минуты. Ее аппетит был заразителен, и я потихоньку начала кушать.

Будучи уже школьницей, ела я, как грудничок. Ложку картошки, кружку молочка, единственное, что поглощала в неограниченном количестве, так это конфеты «Барбарис». Лет в 13, когда все мои ровесники сводили с ума родителей своим обжорством, я только начала есть: впервые попробовала печень, суп, пельмени, до этого все это я просто в рот не брала. В институте отведала холодец, оказалось, что объеденье. Устроившись на работу, продегустировала сало. Господа! Я даже не догадывалась, как это вкусно, раньше-то я и представить не могла, что жир мертвой свиньи может мне настолько понравиться.

И вот с тех пор, ем я с таким завидным аппетитом, что даже Сонькина сестра Нинка мне бы позавидовала. Особенно я люблю все то, что вредно для здоровья и фигуры, а именно: копченое, сладкое и соленое. Шоколад, торты, жирную скумбрию, сало, тушеную со свининой фасоль, плов – все это я обожаю! А еще пиво в неограниченных количествах, орехи, чипсы. Мои товарки только диву даются, когда видят, как часто я совершаю набеги на холодильник.

– Ты скоро не пролезешь в дверь! – ругается на меня Княжна.

– И печень посадишь, – вторит ей Маруся.

– А еще прыщами покроешься, – добавляет Эмма Петровна.

Но мне все нипочем! Я отъедаюсь за предыдущие 20 лет голодовки, ни на минуту не беспокоясь ни о фигуре, ни о здоровье. Просто я считаю, что если пища в удовольствие, то вреда она не принесет. А что касается фигуры, то она у меня почти идеальная: тонкая талия, крутые бедра, аппетитная попка, полная грудь, чуть округлый животик. До модельного стандарта мне, естественно, далеко, но даже если я буду изводить себя диетами, то при моей крупной конституции, все равно не стану двойником Кейт Мосс. И слава богу! Мне мои формы, а-ля Дженифер Лопес, нравятся гораздо больше, чем суповой набор супер-моделей. И, поверьте, не только мне.

Но, пожалуй, приостановим поток самовосхваления, и вернемся к повествованию.

В комнату мы ввалились в полном составе. Тут же загрохотали стульями, защелкали выключателями, зашаркали подошвами сапог, вытирая их о коврик. Я нетерпеливо завозилась с плиткой.

– Давай, Маринка, блины! Есть хочу.

– А когда ты не хочешь?

– Когда сплю.

– А я именно ночью и хочу, – пожаловалась Марья. – Иногда просыпаюсь часа в 2 и иду на кухню пельмени варить.

– А я, – гордо сообщила я. – После 6 не ем. По этому ваши пророчества насчет того, что скоро я не пролезу в дверь, не сбудутся. И я останусь стройной и красивой до…

– До? – вопросительно вытаращилась не меня Маруся.

– До… До самой смерти, – упавшим голосом закончила я.

– Леля, ты чего? – испугалась за меня Маруся. Она, в отличие от других, уловила перемену, произошедшую с моим лицом.

– Там. – Я ткнула пальцем в свой стол.

– Что там?

Все, как по команде, обернулись. И увидели то, что минуту назад увидела я – мой разгромленный, выпотрошенный стол. Ящики валялись на полу, а содержимое их, смешанное в кучу, громоздилось рядом. Перевернутые стаканчики, с высыпавшимися из них ручками и карандашами, бумажки, скрепки, и прочие мелочи покрывали поверхность стола почти сплошь.

– Ты всегда была не слишком аккуратной, – нахмурилась Эмма Петровна, – но сегодня ты превзошла саму себя.

– Надо было так нахавозить! – охнула Марья.

– Когда бы она успела? Мы ведь только пришли. – Княжна глянула на меня растеряно. – Откуда этот бардак?

– И почему ты так побледнела? – испугалась Маруся, а сама тем временем подошла к моему столу. – Фу, гадость!

– Не трогай! – выкрикнула и бросилась оттаскивать подругу от стола. – Или перчатки надевай!

– Почему?

– Пусть милиция приезжает, отпечатки пальцев снимает.

– Ты думаешь, кто-то обыскал твой стол…

– А ты как думаешь? – выкрикнула я. – Только что он искал? – Я зашарила по захламленной поверхности, разгребая перемешанную канцелярскую мелочь.

– Ничего не пропало? – спросила Марья, высунувшись из-за моего плеча.

– А чему тут пропадать? Денег нет, косметики тоже. Одни бумажки. А бумажки он изорвал… Козел…

– А тот документ, который Слоник нашел? Его тоже порвали?

– Нет. – Я достала из сумки книжку, в середине которой красовался потрепанный листок, использованные мной в качестве закладки. – Кстати, в пятницу я проконсультировалась по поводу этой бумажки с доктором Швейцером. Он сказал, что это ерундовая писулька, скорее всего, контрольная по неорганической химии какого-нибудь студента заочника. Сказал, что смело могу выкинуть. – Я засунула книгу обратно в сумку. – Вот дочитаю роман и выкину…

Хмуро оглядев завалы, я начала потихоньку их расшвыривать, едва прикасаясь к предметам обтянутыми перчатками пальцами.

– И что же он искал?

– А кто ОН? – свистящим шепотом спросила Маринка.

– Кто, кто? Маньяк! – испугала саму себя Княжна.

– Ой, мама! – Маруся охнула и брякнулась на стул.

– Да какой маньяк? – разозлилась я. – Чего вы болта…

Я замолкла, ибо под грудой ластиков, только что мною разобранной, я обнаружила лист белой бумаги, на котором красным фломастером было написано:

Берегись, сука!

– Ох, – охнула я, резко отстраняясь от стола, будто кровавые буквы могут причинить мне боль.

– Ох, – испуганно вдохнули все.

Потом загалдели. Каждая старалась перекричать остальных.

– Это кто-то так шутит! – орала Маруся. – Придурок какой-то.

– Скорее всего, – поддакнула Эмма Петровна. – Только не придурок, а придура. Это же баба, ясно, понятно… Она из зависти, наверное…

– Какая баба! Это мужик, – перебила Княжна. – Баба не додумается. Потом, почерк явно мужской, вон буковки какие корявые…

– Конечно. Воспользовался общей паникой и решил тебя напугать…

И среди этого гама вдруг раздался тихий, испуганный, но очень отчетливый голос Марьи.

– А как этот придурок попал к нам в комнату?

Повисла напряженная пауза.

Девчонки стояли истуканами, даже не шевелились. Все взгляды были устремлены на меня, будто они надеялись, что я их сейчас успокою, заверю, что я сама устроила на столе беспорядок, и анонимную угрозу адресовала сама себе, дабы всех развлечь.

– Выходит, что кто-то был в нашей комнате. И этот кто-то не шутник, а убийца. И он решил сделать следующей жертвой меня, – чуть не плача закончила я.

Все ахнули.

– Но как он сюда попал? Ведь у нас кодовый замок!

– Код многие знают.

– Как многие! – возмутилась Княжна. – Только наши мужики и зна… Леля, уж не хочешь ли ты сказать, что это кто-то из них?

– Скорее всего.

– Не может быть! – заголосил весь курятник в страшной панике.

– Но чтобы вас успокоить, скажу, что замок у нас элементарный, количество комбинаций ограничено, открыть его мог практически любой упорный человек.

– Значит, это не обязательно кто-то из наших? – обрадовалась Маруся, она просто не могла представить, что кто-то из тех, кого она с таким пылом любит и кормит своей выпечкой по праздникам, способен на злодейство.

– Не хочу тебя разочаровывать, но, похоже, что все же кто-то из них.

– Но кто? Кузин старый, у него внуки, ему не до этого, Серега слишком хилый, чтобы справится с кем-то, кто крупнее зайца, Санин с Маниным чокнулись на железках, им не до убийств.

– Остается Зорин, – страшным шепотом выдала Княжна.

– Да перестань! Нашла на кого думать, этот и мухи не обидит, – уверенно оборвала ее Марья.

– Стоп, стоп! – Я подняла руку, предотвращая зародившийся спор. – Не о том размышляем. Нам надо выяснить, когда это, – я брезгливо мотнула подбородком в сторону стола, – подбросили на мой стол.

– Как когда? Ясно, что вчера.

– Почему именно вчера?

– Точно – вчера, – деловито изрекла Маруся и поудобнее устроилась на стуле, который до сего момента занимала лишь на треть. – Ты ушла в два. Ну и мы следом.

– А работа? Нам ведь полно складских документов принесли на обработку.

– Какая работа, Леля? Мы все перенесли душевную травму, когда увидели ту несчастную женщину, как там ее…

– Мы все? – засмеялась я. – По-моему, кроме нас с тобой ее никто не видел.

– Остальные могли вообразить. А воображение у нас, сама знаешь, – и Маруся со значением покосилась на Княжну. – Короче, мы отпросились у Кузина пораньше, наплели ему о расшатанных нервах и утаили о том, что у нас работы полно. Он нас и отпустил.

– И, выходит, что весь отдел знал, что наша комната пустует.

– Весь, ни весь, а мужики, как есть четверо, присутствовали, когда я перед Кузиным страдание жертвы Фреди Крюгера изображала.

– Так, – попыталась сосредоточиться я. – Так. Что же нам делать?

– Провести свое расследование, – радостно вскрикнула Маринка.

– Каким образом? Спросить у каждого, не он ли обозвал меня сукой и пошвырялся в моем столе.

– Нет, конечно. Но ведь можно что-то сделать. Например, поискать улики, опросить свидетелей.

– Каких свидетелей? На всем этаже только мы да электрики, – обречено махнула рукой Княжна.

– Стой, а она ведь дело говорит, – встрепенулась я. – Пойдемте к электрикам сходим, вдруг они что-то видели…

– Что можно в нашем темном коридоре увидеть?

– … или слышали. Или обоняли. – Все дружно рассмеялись. Вот обезьяны! Лишь бы похихикать. Даже угрозы в мой адрес не мешают им веселиться. – А чего вы ржете? От Сереги, например, всегда одеколоном несет, а от Кузина спиртом. Санин с Маниным, правда, не пахнут, но зато Зорин благоухает лавандовым маслом, как французская куртизанка конца 18 века.

– Кстати, зачем он им мажется?

– Он его в волосы втирает, – сообщила Маруся, она была поверенной во всех делах нашего чудо-юдо программиста. – Для придания пышности.

– А лаванда, похоже, по ошибке придает пышность не волосам, а телу, – хихикнула Княжна.

– Собрались, – строго проговорила Маринка. – Нам расследование вести.

– Насчет улик можете не беспокоиться – их нет. Следов ОН не оставляет, – задумчиво протянула я. – Скорее всего, бардак он устроил, чтобы их замести… А вот поспрашивать электриков, думаю, стоит.

Тут Эмма Петровна, бледненькая, осунувшаяся, встала, пошаркивая, прошла к двери и у порога прошептала:

– Не могу, девочки. Что-то мне страшно. Можно я не буду расследование вести, а? Можно я пойду? – Эмма Петровна молитвенно сложила руки и жалостно на нас посмотрела.

– Можно, – смилостивилась Маруся. – Идите погуляйте.

– Или домой езжайте, – сурово молвила Княжна. – Нечего у нас под ногами мешаться. Нам сейчас не до вас.

Эмма Петровна закивала головой, вскочила и бросилась к двери. Маруся рванула следом и участливо распахнула дверь перед трусоватой коллегой. Тут же комнату огласил ее радостный вопль:

– На ловца и зверь бежит!

– Неужто маньяк? – ахнули мы.

– Какой маньяк? Электрики идут. Сеня, Вася, подите сюда.

Мы высыпали за дверь. В полутемном коридоре разглядеть мужиков было практически невозможно, Маруся их скорее почуяла. Спустя 10 секунд и мы догадались об их присутствии: Сеню мы услышали, он громко топал и сопел; а о Васином приближении нас оповестил многоголосый кошачий хор.

Когда мужчины подошли вплотную, мы загалдели:

– Мужики, вы не видели, в нашу комнату вечером никто не заходил?

– А если не видели, может, слышали?

– Или обоняли?

– А подозрительного ничего не заметили?

– Девчонки, вы чего? – растерянно спросил Вася и осторожно улыбнулся. Он вообще все делал осторожно, уж такой был человек. Больше всего в жизни Вася Бодяйко боялся кого-то нечаянно обидеть.

– Мы тебе вопрос задали, отвечай.

– А чего вам хотелось бы услышать? – поинтересовался он, преданно заглядывая в глаза каждой из нас.

– Видел ли ты кого или нет? – нетерпеливо переспросила Марья.

– Я нет, – выдал-таки Вася, после чего наклонился к своим облезлым четвероногим любимцам и засюсюкал. – Проголодались, мои хорошие? А вот я вас покормлю. А какой я вам вкуснятины сейчас дам, м-м-м!

– Убери ты их! – выругалась Княжна. – Нагадят нам под дверью, а мы в темноту потом наступай!

– Они не гадят, где попало, они воспитанные.

– Еще скажи породистые, – фыркнула Княжна, благоговейно относящаяся к голубой крови не только у людей, но и у животных.

– Да они даже лучше… – Горячо начал Вася, но неожиданно был прерван своим другом Сеней:

– А я видел!

– Как они гадят? Так и я видела, – торжественно изрекла Княжна.

– Да нет, как к вам в комнату кто-то заходил.

– Когда?

– В начале пятого.

– И кто это был?

– Разве увидишь в такой темнотище?

– А ты бы пригляделся, – разозлилась Маринка.

– Да если б я знал, – и он беспомощно развел своими пухлыми руками.

– Ну, хотя бы силуэт ты можешь описать?

– Могу, – Сеня сморщил лоб, вспоминая. – Худой, длинный, немного сутулый.

– Кузин или Серега? – вопросительно посмотрела на меня Маринка.

– Серега маленький, скорее всего, Кузин. Сень, а еще что-нибудь не вспомнишь?

– Ну…Э…. А! Чуть не забыл! Спиртом от него несло, как от…от…

Пока Сеня придумывал звучное сравнение, мы возбужденно переглядывались. Значит, Кузин. Наш безобидный, славный и простой гражданин начальник и есть тот самый убивец? Или его визит в нашу обитель еще не доказательство, а простое совпадение?

Маруся поманила нас в комнату. Мы дружно переступили порог и захлопнули за собой дверь, не взирая на то, что Сеня уже подобрал нужный эпитет и приготовился его выдать.

– Пошли выведем его на чистую воду!

– Правильно, – поддержала подругу Княжна. – Скажем, мы все знаем, так что нечего отпираться.

– А вдруг он просто так заходил? – предположила я.

– Зачем, если нас никого не было?

– Чайники считать.

Княжна нахмурилась. Она знала, как и все остальные, что Кузин мог зайти к нам и для этого. Дело в том, что наш начальник был настолько рачительным хозяином, что даже гоголевский Плюшкина по сравнению с ним был вертопрахом и транжирой. У Кузина каждая ерунда, типа стаканчика для карандашей или ластика, была учтена и прономерована. Для более серьезных вещей – машинок, чайников, каминов – имелся регистрационный журнал, в котором еженедельно он отмечал, в каком состоянии находится вышеперечисленные предметы. Даже пустые коробки Кузин не выбрасывал, и сломанные стулья хранил, не говоря еже о перегоревших лампочках.

– Давайте ему позвоним и спросим, что он делал в нашей комнате, – предложила Марья.

– Давайте, только осторожно, как бы не спугнуть.

– Кто будет говорить? – Маруся замерла с поднятой трубкой.

– Пусть Леля. – предложила Княжна. – И громкую связь не забудь включить.

– Ладно. – Я набрала номер, когда трубку взяли, осторожно произнесла. – Але.

– Кузин слушает.

– Иван Львович, это Володарская.

– Здравствуй, Лелечка, я узнал.

– Вы, говорят, к нам вчера заходили?

– Кто говорит? – голос его напрягся, или мне это только показалось.

– Соседи наши – Сеня с Васей. Так вы заходили?

– Заходил.

Все так испуганно ахнули, будто он уже и в трех убийствах сознался.

– А что ты хотела?

– Вы, Иван Львович, из моего стола ничего не вынимали?

– Как я могу… Без спросу.

– И ничего не оставляли?

– Нет, – растеряно протянул он.

– Может, что-то видели?

– Конечно, видел.

– Значит, когда вы вошли, на моем столе что-то было? – я даже дыхание затаила, предвкушая ответ.

– Было, было, не волнуйся ты так. – Он немного покашлял, потом затараторил. – Машинка счетная, 1 штука, регистрационный номер 1122, стаканчик пластмассовый, 1 штука, номер 1165, в стаканчике: карандаши, 2 штуки…

– Эй, Иван Львович, стойте, – испуганно выкрикнула я, вспомнив, что у меня на столе была коробка со скрепками, и не известно, коробками он их учитывает или поштучно. – А больше ничего?