Текст книги "Храм"

– Ах! Входи, да входи же!

То же платье в цветочек, смятое вокруг изогнутых ног. Походка Джильды меня забавляла: она ходила вразвалку, словно при каждом шаге всю тяжесть своей жизни переносила с одной стороны на другую.

– Вы что-то готовите на кухне? – спросил я, едва переступив порог.

Приятное благоухание наполняло дом.

– Я готовлю отвар из мякоти мандарина. Он очищает артерии.

– У вас повышенный холестерин?

– Я ничего об этом не знаю, никогда не хожу к врачу. Лучше предупредить, чем лечить, как говорится.

– А как поживает наш Фернандо? Давно его не вижу…

Она что-то процедила сквозь зубы в бороду, которой у нее не было, точно так делал ее брат, когда недоволен. В обоих текла одна и та же кровь.

– Пойди к нему! Он работает в погребе. С тех пор как они закрыли стройку, он не выходит из дому.

– Совсем не выходит?

В кухне рядом со старой газовой плитой была низкая дверь, ведущая на крутую лестницу. Из глубины доносился скрип наждачной бумаги, которой старик полировал дерево.

Я спустился. Единственным освещением этого погребка был маленький иллюминатор и синеватый неон, потрескивающий на верстаке.

– Фернандо! Вы испортите себе глаза, если будете работать в темноте!

– Уф! Закончил. Посмотри!

Он поднял вверх, как трофей, деревянную деталь в форме V.

– Лозоходец? Что вы хотите делать с лозоходцем?

Он хитро оскалился.

– Это не лозоходец, странник.

– Только не говорите, что это…

– Да, великолепная праща! Из орехового дерева. Мне ничего больше не остается, как привязать сюда две резинки и кожаный мешочек.

– И как вы предполагаете это употребить?

– У городского головы крупная голова дракона. И жандармы, которые охраняют мой собор, причастны к его махинациям. Все они обыватели!

– Во дела! На самом деле это не такое уж сильное оружие… Вы возомнили себя Давидом? Неужели вы думаете победить политическую власть с помощью простой рогатки?

– Я черпаю силы в том, кто меня поддерживает. Голиаф в бронзовых доспехах прошел шесть локтей, или три метра. Достаточно было единственного камня, чтобы сразить маленького Давида. На первом месте доверие Богу.

– Фернандо… Вы шутите? Это первоапрельская шутка?

– Едва ли… – спохватился он. – Я достал из ручья несколько хорошо отполированных камней…

Фернандо снял крышку с металлической коробки, чтобы показать мне камни. Он был трогателен, играя роль наивного читателя, ребенка-короля, в буквальном смысле использующего легенду, о которой знает лишь понаслышке. Но знал ли он, что уже о нем самом ходит легенда? Чудак-человек, он вел себя как тот факир, что растерялся, оказавшись на доске с гвозд’иками.[16]16
  Игра слов «гвозди» и пряности из «гвоздики».


[Закрыть]

– У меня есть оружие, в котором вы нуждаетесь, Фернандо. Предлагаю пойти в сад и там поговорить. Под лучезарным солнцем.

Говорить о замке из песка или о соборе из камня – почти одно и то же: ребенок продиктовал, взрослый исполнил. В искусстве есть невинность, некий анахронизм, который меня ободрял, когда я был рядом с этим старым человеком. В куртке уже почти рычал мобильный телефон, и приблизительно две минуты как над нами самолет вводил в штопор тишину.

– Я их уже не слышу… – заметил Фернандо. – За исключением аварий, которые с ними случаются.

– Такое бывало?

– Всякое бывает.

– Вы хотите сказать, что все возможно?

Он ничего не ответил, только почесал голову через шерстяную шапочку.

– Вот в чем моя идея, – начал я.

Я объяснил свою стратегию. Он заупрямился. Я не переставал хвалить Марту.

– Она верующая? – спросил он.

– Вы сами ее об этом спросите. Неужели это так важно? Вы мне доверяете? И однако…

– Я не доверяю журналистам. Они всегда поддерживают тех, кто заставляет потреблять, а не тех, у кого есть душа.

– Вы можете изменить это.

Развернулись шелковые ткани тишины – на две минуты. На этом шелке было вышито решающее слово. Но Фернандо молчал. Он рылся в кармане выцветшего рабочего халата и поднес к губам оскарину. Мелодия рассеялась как завиток лазури, чем-то напоминая «Blowing in the Wind» Боба Дилана:

 
How many years can a mountain exist
Before it is washed to the sea?
And how many years can some people exist
Before they're allowed to be free?[17]17
Боб Дилан. «На крыльях ветра».Сколько веков могут скалы стоять,Пока не обнаружатся вдруг?Сколько мы в силах терпеть и молчать,Пока не свободны мы, друг?(Перевод с англ. Т. Болягина и Т. Сикорской.)

[Закрыть]
 

Папа,

Все эти долгие месяцы я хотел попросить у тебя прощение за то, что не пошел на похороны мамы, но так и не смог этого сделать. Знаешь, я часто думаю о том, что упустил возможность снова увидеть нашу семью, всех тех, кого люблю, тебя конечно же, крестную мать… Мне не пришлось увидеть твои потрескавшиеся от грусти губы, твою поникшую голову. Мне не довелось прочесть в твоих глазах утешение, которое ты мог найти в моем присутствии. Я потерял больше, чем мог себе представить. Всему виной эта проклятая хвала, которую воздает кюре Господу Богу, выход из церкви под дождем и скрипящий под ногами щебень на паперти… Может, я опасался, что не в силах буду туда пойти? Слишком сильное проявление чувств, твоих, моих – то, что сдерживает наша наследственная стыдливость. И главное – скрытая неловкость, которая со времени кончины мамы истязала меня.

Понятно, что приходит день, когда наши матери, как и наши отцы, умирают. Но ведь надо, чтобы их жизненный путь закончился так же, как и начался, чтобы они прошагали его ногами от начала до конца, как ручейки, впадающие в океан. Но кто может смириться с жестокостью разрушения и страданиями, которые пришлось испытать маме? Кто согласится наблюдать, как зло лишает здоровья лицо ангела? И поэтому я…

Было четыре часа, ночь с пятницы на субботу. В комнату через полупрозрачные шторы проник янтарный свет уличного фонаря. Для храбрости я жадно выпил стакан «Тоскар Монастрелль», блестевший на моем письменном столе. Но этого оказалось недостаточно. Я прекратил писать письмо. И позвонил Наде.

– Я тебя разбудил?

– Ммм…

– Извини… Пойдем пить шоколад с крендельками в Сан-Гинес?

– Сейчас?

– Мне нужно с тобой поговорить.

* * *

Бар ресторана «Сад» в Мехорада.

Близится полдень.

Суета, кудахтанье, выпученные глаза.

По телевизору, что висит в углу на потолке, передают новости Мадрида.

Сидя за стойкой бара, заказываю тарелку жаренных в масле кальмаров и светлое пиво. И слушаю. Беседы в кругу друзей, эти бесконечные дискуссии. Всех захватила одна-единственная тема: сумасшедший старик, шут Господа Бога. Рядом со мной двое: худой верзила и толстый коротышка с блестящей лысиной, в стиле «Лорел и Харди»,[18]18
  Лорел и Харди – Стэн Лорел и Оливер Харди – американские комики, одна из наиболее популярных комедийных пар в истории кино. Стэн был худым, а Оливер – полным. Рождением их творческого дуэта считается 1927 год.


[Закрыть] потягивают пиво и в клубах сигаретного дыма насмехаются над брюссельским запретом курить в барах. У испанцев есть гордость!

– Ты уже заходил в этот собор?

Гримаса недовольства на лице толстяка, затем он трясет отвислыми щеками.

– Никогда!

Глоток пива. Пена на небритом подбородке. Стирает ее рукавом.

– Но, я тебе скажу, это что-то! Помню, в детстве мы с друзьями швыряли камнями в этого шута. А он возил на тачке всякие обломки как ни в чем не бывало…

Толстяку еще нет сорока, но выглядит старше. Тому виной алкоголь, и табак, и некоторая тупость, что морщит его лоб. Должно быть, работает шофером или булочником – профессии, не исключающие наличие некоторого благородства, даже наоборот.

– Моя мать, – продолжил разговор верзила, – не хотела, чтобы я к нему подходил. Она говорила, что он сумасшедший и это опасно. Чего только не рассказывали о нем…

– Ты видел, что они пишут о нем в газете?

Он положил на стойку ежедневную газету и пальцем ткнул в строку: «В любом шедевре есть доля безумия».

– Да уж… Значит, шедевры дело опасное?

Статья появилась утром в «Эль Мундо». На целую страницу с фотографией Фернандо на фоне собора – портрет, на котором видны все пеньки его коренных зубов. Это его настоящий портрет: шапочка из красной шерсти и смеющийся смелый взгляд. И огромный заголовок: «Печать Гауди».

Статья начиналась так:

Однажды в пригороде Мадрида, Мехорада-дель-Кампо, появился удивительный человек, который воплотил свою мечту на высоте неба. Он выстроил собор своими собственными руками. Его зовут Фернандо Алиага, и он не кто иной, как добрый домовой…

История дона Фернандо похожа на сказку, но это не так. Фернандо Алиага на самом деле существует, и вот уже более четырех десятилетий его собор расцветает день ото дня. Фермер по профессии и бывший монах-траппист, этот почти восьмидесятилетний оригинал – самоучка в области архитектуры. Вдохновленный своей верой и любовью Девы Марии, он посвятил себя духовенству, всей душой и всем телом, прежде чем создать невероятное: монументальную церковь на перекрестке улицы Санта Роса с улицей… Антонио Гауди! Как подтверждение существования начала и конца, в жизни нет ничего невозможного.

Размах конструкции, ее башни в фахверковых стенах или огромный купол ярко-синего цвета вызывают восторг. Такая смелость, воплощенная в камне, неизбежно заставляет нас всех оглянуться на свои робкие попытки что-то совершить, отметить нашу лень и незначительность стремлений. Уж не в этом ли кроется причина насмешек и недоверия со стороны жителей маленького городка? Трудно понять. Но еще больше удивляют колебания официальных властей. Хоть государство никогда и ничего не финансировало, даже во времена набожного Франко. Что же касается епископа, так он натянул митру аж на глаза. Будучи не злопамятным человеком, Фернандо намеревается завещать свой необычный труд епархии Алькала де Энарес. Если будущее ему это позволит… Вот уже две недели, как доступ к зданию закрыт. Такое решениеприняла мэрия Мехорада, которая ссылается на принимаемые меры безопасности. Кроме того, она требует от этого старого человека оплаты астрономических налоговых задолженностей. Так что они хотят заполучить: руины? Или собор? Граждане Мехорада должны задать вопрос: кто же на самом деле идиот в этом городе?

И т. д.

Смелость статьи меня ошеломила. И оба завсегдатая бара, что сидели рядом со мной, не сводили глаз с заключения: «В любом шедевре есть доля безумия. Но желание убить мечту, которую он создал, – это еще большее безумие».

– Потрясающе, – возобновил разговор Лорел, – он не умеет даже читать. Работает без чертежей, по наитию…

– Скажи мне, как ты думаешь, это правда, что говорят о нем и его сестре?

– А что говорят?

– Ну… что они кое-что делают вместе.

– Что делают?

– Ну, кое-что! Я не собираюсь тебе все разжевывать!

– В его-то возрасте?.. Ну-ну, давай разузнай!

– Честно говоря, я думаю, что все это сплетни. Возможно, его несправедливо осудили…

Эйнштейн считал, что на свете есть две бесконечные вещи: Вселенная и человеческая глупость. Правда, относительно Вселенной он не был полностью уверен.

Резонанс статьи «Эль Мундо» разрастался как снежный ком. За несколько дней в Мехорада побывали журналисты из других газет (в том числе из учредительной газеты «Эль Пэ»), настойчиво добиваясь взять интервью у Фернандо. Я был его пресс-секретарем, мое присутствие его успокаивало и помогало ему раскрыться, я направлял совершенно новое пристрастие того мира, который обычно не беспокоится о том, чтобы «продвинуть тех, у кого есть душа».

Впрочем, в одном из репортажей Фернандо метко ответил на вопрос журналиста о том, легко ли ему живется вне общества: «Современное общество проливает свет на тех, кто заставляет потреблять, а не на тех, у кого есть душа. Так, как вы думаете, что мне пришлось выдержать из-за того, что у меня есть только душа?»

Понемногу всем стало понятно, что было в голове у шута Господа Бога. Этот король строительного мусора, эксцентричный мусорщик поселка развил для себя основательную и логичную философию относительно счастья, взыскательного и скромного. Можно ли воспроизвести эту философию? В настоящее время его размышления красовались в газете, выходящей тиражом в сотни тысяч экземпляров. Из странного зверя он превратился в ярмарочного зверя. Хитрая обезьяна, которой уже не надо обучаться каким-либо ухищрениям и которая всех пленяет своим фокусом: умением быть самим собой. По-настоящему. «Моя маргинальность – это моя целостность», – заявил он в интервью для одной газеты Каталонии. Да, Мехорада превратился в зоопарк!

Городской голова вел себя как страус. Нигде не появлялся. Похоже, спрятался в малиновом кресле своего тесного кабинета. Отклоняя все запросы пристально следящей прессы. Муниципальная радиостанция Мехорада находилась рядом с мэрией, неподалеку от центральной площади. Частота 87,6 FM. И если прежде мэр неустанно полоскал горло на ревущих радиоволнах, то теперь его совсем не было слышно. В таком случае говорят: наступило радиомолчание.

Тем временем я собрал все статьи, опубликованные в прессе, отсканировал их и разместил в Интернете – для этого по моей просьбе наш австралийский друг Кадель создал официальный сайт. Разумеется, повторно публиковать выступления Фернандо, отражающие его душу, было несколько странно, но иначе я стал бы тем персонажем, которого посетителям сайта еще предстояло узнать, а на это могло уйти несколько дней. Я размышлял над словами Фернандо, напитывался ими, а теперь у всех есть возможность сделать то же самое. Чего-то я не замечал, что собственно никогда не принадлежало мне…

Я получил огромное удовлетворение, предоставив доступ всем на эту ступень действительности, в эту глубину. Мое ликование было сродни тому, что должен испытывать писатель, будучи проводником в далекие дали, которые приводят всех в восторг, или корсаром, что делится сокровищем, привезенным из длительного и мучительного кругосветного плавания. С той поры я уже знал, как буду писать книгу. Все, что предстояло написать, казалось, исходило из глубины моей души и жизнестойкости моего тела. Всего того, что побудило Фернандо создать свой храм. На вопрос, что он хотел этим доказать, старик говорил: «Люди моего поколения верили в такие утопии, как коммунизм, и когда утопии рухнули, это стало катастрофой, так как все лишились идеалов. И сегодня молодые люди пожинают последствия этой катастрофы, у них нет другого идеала, кроме денег. Но деньги – это ничто. Хочу им сказать, что каждый может создать свою собственную утопию. И вот тогда получится самое лучшее общество». Недоверчивый журналист изобразил гримасу недовольства: «Вы и вправду думаете, что такое возможно?» И Фернандо воспламенился: «Главное – не отрекаться от того, что хранится в глубине твоей души! И не надо подвергать опасности свою природу, иначе рискуешь стать несчастным. Но люди почему-то не спешат познать самих себя».

Но я познал, усвоил уроки наставника. Извлек пользу, ведь времени было с лихвой.

* * *

– Если ты не хочешь, чтобы я его надевал, так чего же молчал аж до самой этой дерьм…

– …дерьмовой? Можете произнести это слово вслух, Фернандо. Костюм подбирали для нашей встречи с мэром…

– Для встречи со свиньей?

– Я его представлял более открытым человеком.

– Теперь, когда я готов носить твой чертов костюм, ты возражаешь! Решительно ничего не понимаю!

– Ну, как вам объяснить… Я знаю, что любой неудаче вы противопоставляете свое доброе сердце, но, говоря современным языком, у вас уже есть имидж. Вы, так сказать, звезда…

– Я – звезда? Никогда в жизни! У меня нет ничего общего с этими пустыми звездами, что жаждут блестеть! И мне жаль тех молодых людей, которые тратят свое время на то, чтобы стать похожими на этих марионеток, этих никчемных существ… Богатство – в отличии, странник!

– Вы очень точно угадываете то, что я порой хочу вам объяснить. Вы – это только вы: неподражаемый, незаменимый. И в глазах средств массовой информации – большой оригинал. Вот почему телевидение хочет снять о вас кино: они ищут такую эксцентричную личность. И нам наплевать, что они появятся здесь ради вашего красного колпака на голове, недостающих во рту зубов или дырявых башмаков: все, что нам надо, так это привлечь их внимание к собору. Согласны?

– Но я – не звезда.

– Согласен: для этого вас еще недостаточно раскрутили средства массовой информации.

– Но я совсем не хочу этого! У меня очень много работы! Надо сделать витражи, закончить ризницу, приступить к фрескам…

– Даже при всем желании мы ничего не можем предпринять сейчас, Фернандо: городской голова все блокирует. И чтобы ему противостоять, необходимо привлечь средства массовой информации, заинтересовать общественность и перетянуть ее на нашу сторону. Это единственное, что может заставить его пойти на уступки. Это наша праща. Понятно?

Предложение телевидения Мадрида было кстати, так как два дня назад член муниципалитета, вероятно, рассерженный всей этой суетой, очень быстро отреагировал. Джильда получила заказное письмо для своего брата, в котором требовали немедленно заплатить все до копейки в течение пятнадцати дней, а в случае неуплаты мэрия приступит к сносу собора – что было незаконно, так как разрешение на строительство не требует оплаты. Поэтому нам срочно понадобилось самое мощное посредническое вмешательство – телевидение. (Будь мой динозавр французом, я бы непременно подчеркнул, чтобы заинтересовать телевизионщиков, родственность слов католический и катодный[19]19
  Игра слов: катодный или электронно-лучевой, что лежит в основе телевидения.


[Закрыть]).

Пользователи Интернета уже могли внести свой вклад на нашем сайте для того, чтобы помочь Фернандо рассчитаться с долгами. Меж тем первые денежные взносы заставили себя ждать. Сайт «La Toile» свободно распространял идеи маэстро в своем особенном стиле, очень искренне. К сожалению, многие не обратили внимания на содержание, на его суть: текст утратил привлекательность, и заложенные в нем идеи были сведены к рекламным объявлениям. Большая часть населения не могла увидеть движущиеся картинки, которые вызывают конкретные эмоции. На домашней странице сайта вскоре должно было появиться предисловие к этим событиям, отснятое с помощью портативной видеокамеры, где вначале появляется влюбленная парочка – ее играем мы с Надей, затем – молодая мать, которая держит за руку своего ребенка, и дед с внуком. И после этого наконец появляется Фернандо – он грустно смотрит (съемка идет снизу) на собор, оказавшийся под запретом. И тут на весь экран – врезающаяся в память фраза: «Жить без любви невозможно». Эту фразу мне сказал Фернандо в первые дни нашего знакомства, еще не зная, что она принадлежит одному из персонажей романа (Ларуэлль, если не ошибаюсь) Малькома Лори «Под вулканом»: No puede vivir sin amar.

* * *

Свинцовое небо. Тяжелые облака, туман. Через окно автобуса номер 282 ничего невозможно увидеть или услышать. Ни ярко-синего купола между деревьями, ни криков птиц. Слышны только выкрики шофера в микрофон. В Бильбао демонстрация за независимость страны басков вылилась в море крови. В столице предотвратили террористический акт, подозревают Алькаиду. Считают, что удалось избежать худшего; всегда есть что-то еще хуже.

Остановка. Все выходят, я остаюсь один. Ресторан «Асадор» закрыт. Металлической шторой. И хлещет гнетущая тишь, безмолвие гагата обдувает лицо, метет пыль по земле, ибо все есть пыль, и все снова превращается в пыль, и никак иначе. На огромном небе вдруг появляется красное зарево в форме слезы, Творец готовится оплакивать. Подымается ветер, льет дождь, я бегу вниз к собору, но там больше ничего нет, одна только бетонная плита, усыпанная обломками, и маленькие здания вокруг, которые напоминают квадратные павильоны культурного центра. А еще там Лорел и Харди, они стали гигантских размеров, хохочут, и от их смеха дрожит земля, и лысый неистово бьет по земле трясущейся от смеха ногой. Рядом с этой гигантской подошвой, которая чуть не раздавила его, съежился гном-шалун в красном колпаке с глазами вылинявшего фиалкового цвета, он плачет, изливая свою душу, и его теплые, быстро испаряющиеся слезы рисуют сердца среди железных обломков неба. Он склонился над молитвенником, и его голова свисает, точно как у безжизненного тела Христа на деревянном распятии. Он умеет читать, и он читает Откровение Иоанна Богослова…

В этот миг я проснулся и, о чудо, «пальцы потянулись к перу». Я начал писать книгу, которую предполагал посвятить отцу.

* * *

Пятиминутное выступление Фернандо воодушевило весь Мадрид. Короткое интервью в вечерних новостях ради того, чтобы спасти результат тяжелого сорокапятилетнего труда и завоевать на долгие годы посмертное признание (я бы сказал на вечность, если бы только был уверен в том, что человечество не истребит себя).

Пять минут мой отшельник блистал как звезда, хоть это сравнение ему не нравилось. С божественным огнем страсти в глазах.

Его искренность произвела впечатление. Это было очевидно, как гортанно клокочущая буква «хота» в испанских словах «rojo» (красный) или «viajero» (странник) – характерный говор жителей Мадрида.

Репортаж телевидения Мадрида, который снимали перед собором во второй половине дня и пустили в эфир в самое популярное время, взволновал нас и обрадовал. Мы сидели одной компанией – Надя, Кадель, близнецы Марта и Мария – вместе с Фернандо и его сестрой в заброшенной на этой голубой планете, что катится в пустоту, таверне «Сад», где так много вибрировало чувств. Мне хотелось увидеть широко открытые глаза посетителей, настроенных против телевидения. Я надеялся прочитать в них неловкость или стыд, возможно, сожаление, хотел проверить, смогут ли они наконец искренне проявить свои чувства к Фернандо или навсегда решили избегать друг друга, погрузившись в кружку с пивом и изучая стеклянное дно. О, как мне понятны эти изнуренные взгляды, отягощенные привычкой и моралью, общественной нормой, установленной другими людьми. И если эти люди так и не поняли, что можно отказаться от соблазнов общества ради того, чтобы построить собор и проторить свой собственный путь, тогда как же им понять мой поступок в конце жизни моей матери? Два или три века назад они отправили бы меня на гильотину или виселицу, сопровождая плевками в лицо. Меня выставили бы демоном. Чудовищем, извергом. Козлом отпущения, который ощущает на себе ненависть, злобу, трудности повседневной жизни.

И вот мы вошли в непрочный двадцать первый век, где пошатнулось великое равновесие. Его взорвал этот отшельник с видом бродяги, появившийся сейчас на экране. В голосе журналиста слышна ирония, что может вызвать бурю негодования среди людей старшего поколения, которые сейчас остро чувствуют большой разрыв со своим временем. Привыкший наклеивать ярлыки, репортер задал вопрос разгоряченному Фернандо:

– Трудно определить вашу политическую принадлежность: вы капиталист или коммунист?

– Ни то, ни другое, – возразил Фернандо, – так как капитализм процветает на дурных привычках человека, а коммунизм наивно верит в добродетель человека. И потом… обе системы рассматривают существование человека как гонки: коммунизм создает иллюзию того, что все приходят к финишу наравне, а капитализм – иллюзию о том, что победу можно заработать. На самом деле жизнь – не гонки, в этом я уверен.

Такой ответ смутил журналиста, точнее, показался ему непонятным, и тогда он продолжил в том же духе:

– Стало быть, вы избрали третий путь, мистический, который состоит в том, чтобы оставаться вне игры.

Фернандо воскликнул:

– Я – вне игры? Дружище, да неужели ты не разглядел мой собор!

Старик взял журналиста за мочку уха и развернул лицом к башенкам.

– Видишь купол наверху? Его поддерживают бутылки из-под пива! А кирпичи вон там, видишь? Я их подобрал на стройке. В книге Бытие Господь сказал: «Наполняйте землю и обладайте ею и владычествуйте… над всяким животным…»[20]20
  Быт., 1:28.


[Закрыть] Знаешь, что это означает?

– ?..

– Это означает, что Бог вручил планету в руки человека, и с этого момента человек за нее в ответе. В отличие от наших политиков, я не освобождаю себя от этой ответственности, и мой собор – доказательство того, что я полностью исполняю свои обязанности: забочусь о людях, не граблю и не разрушаю их богатства, наоборот, я их преумножаю. Стало быть, я – в игре, в самой сердцевине, понятно?

К счастью, эти слова не вырезали при монтаже. Фернандо предоставил средствам массовой информации то, что они искали, – сенсацию. Но то, что для других было сенсационным, для него – обыденным. Или точнее: он доказал, что повседневная жизнь может быть исключительной.

Глупо, конечно, но я впервые в жизни гордился своей смекалкой, слушая бахвальство моего друга по телевидению. Буквально утром я прочел ему тот пассаж из книги Бытие, который он только что процитировал.

* * *

Фернандо не питал отвращения к современности, он даже признавал в ней три основных достижения: развитие медицины (он пережил смерть своего малолетнего брата), видимость демократии (бланк, который бросают в урну в знак общественного компромисса) и победу над голодом – только для половины человечества. В остальном, думал он, человечество не прогрессирует и современность создает ему одни лишь помехи. Разве не на современность ссылался городской голова, желая оправдать свои действия и противостоять анахронической мечте своего согражданина?

Мы с Фернандо ликовали, выставив против мэра довод современности. После того как о нем заговорили в средствах массовой информации, Фернандо внезапно стал современным, модным, а его собор, так сказать, – актуальной темой. Мы успешно осуществили путч при диктатуре средств коммуникации.

Фернандо ничего не делал преднамеренно, во время выхода передач в эфир обнажались его искренность и целостность. Радио, национальное телевидение переезжали с места на место. Они уже более настойчиво просили об интервью, и Фернандо продолжал вести игру. Однажды ему предложили надеть футболку с надписью сайта www.save-the-cathedral.com. Впрочем, это нельзя назвать ошибкой средств массовой информации, просто в этом уже не было надобности. На протяжении нескольких дней мы наблюдали взрыв обращений на этот сайт в Интернете, посыпались пожертвования – сотни, даже тысячи евро. Нас представляли несколько ассоциаций, в итоге удалось собрать очень много денег. На сайте «La Toile» появилась петиция о защите собора и возобновлении стройки. Жители Мадрида прошли по улицам города с плакатами в руках. Группа студентов самовольно вселилась в пустующий дом напротив здания муниципалитета. И Фернандо уже опасался навсегда лишиться спокойствия.

Фернандо предстояло согласиться с тем, что собор будут посещать туристы, если его признают памятником архитектуры. Туристы, которые не умеют читать по глазам! Они будут фотографировать собор, снимать его на камеру. И Фернандо тоже появится на фотографиях. От такой перспективы старик хмурил брови и все чаще молчал. Я его убеждал держаться стойко, так как нашествие средств массовой информации еще продлится какое-то время, а потом он снова будет наслаждаться тишиной. И я тоже. Мне предстоит написать книгу. Да и пора возвращаться домой, повидаться с отцом. Я чувствовал, что уже готов к этому.

Ночью, когда не шел сон, я перелистывал Библию Фернандо и нашел там нечто совершенно новое для меня: четыре Евангелия, которые залпом прочитал. Меня смутила их простота, даже наивность, впрочем, не стоит забывать об эпохе их написания, когда повсюду бродила смерть и непросвещенные люди жаждали покоя. Вот откуда появилась эта потрясающая история о пророке, который раздает чудеса, как драже, проповедует любовь и пожинает ненависть. И очевидные противоречия между текстами этих Евангелий, могут ли они быть залогом достоверности? Непонятно только, почему надо было ждать двадцать лет, чтобы о фантастическом воскрешении Христа – если оно доказано – сообщил первый автор Евангелия. Если я горел желанием поделиться историей Фернандо, то сразу же о ней был готов рассказать. Затем я вспомнил об отце и эвтаназии матери, распятой на белой постели. Вернулось ощущение той ужасной боли, что как горячий воск капает на сердце. Да, бывает такая боль, которую очень долго нельзя заглушить, поэтому ее невозможно сразу выразить, даже когда приходит хорошая весть, способная эту боль смягчить.

Но вот настает тот день, подходящая минута – то время, когда надо говорить, повествовать. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть… В нем была Жизнь, и Жизнь была Свет человеков».[21]21
  Иоанн, 1:1–4.


[Закрыть] Рассказывать, писать, дабы просвещать людей и освещать им путь.