Текст книги "Осень"

– Да. Ох я, осел валаамов! [38]38
  От выражения «Валаамова ослица» – о покорном, молчаливом человеке, от которого и не ожидают, что он выразит свое мнение, «заговорит». (Из библейского Писания о Валааме, предсказателе и провидце, «возлюбившем мзду неправедную, но обличенном ослицею бессловесною», неожиданно запротестовавшей человеческим языком.)


[Закрыть]

– Портному Кийру! – повторяет Леста, втягивая голову в плечи, и значительно смотрит в лицо своему школьному другу.

– Да-да, именно этому самому господину, – капитан кивает головой. – И теперь сам я сижу здесь, и не в качестве мэра города или директора банка, а китайского императора. Все выше, выше… все дальше, дальше! А эта капля-капелька, которая открыла салон мод, свой «золотой фонтан», не далее, как вчера, пополнила торговый запас своего заведения одним пестрым платьем и с оставшейся кругленькой суммой отправилась в кинотеатр «Иллюзион». Вот, стало быть, победа и конечный результат! Нет, я могу быть неплохим мужем войны, но чтобы я смог стать мужем жены, меня надо перелить заново. Похерила, похерила, бестия, мой дорогой хутор Пихлака! Но я хочу еще хотя бы разок увидеть свой ненаглядный хутор, пусть даже дорога туда будет утыкана острыми, как иглы, штыками. Да, так. Но я уже достаточно помолол языком, пора бы его и придержать, пусть теперь кто-нибудь другой скажет что-нибудь более путное.

– Н-да-а… – подает голос предприниматель Киппель, но вновь умолкает, поскольку Леста опережает его своим вопросом:

– Вполне ли вас устроит, господин Паавель, если я, не сойти мне с этого места, торжественно поклянусь отправиться вместе с вами в Пихлака?

– Да, меня это вполне устроит.

– Потому что моя душа не обретет покоя, пока я не увижу Йорха Аадниеля Кийра в роли хозяина хутора.

– И я даю такую же клятву! – Тали поднимает правую руку.

– Хорошо! Очень хорошо!

Старый же предприниматель Киппель ворчливо замечает, что ему не надо давать никакой клятвы, – он и без того разделит компанию. Вопрос лишь в том, когда и как отправляться.

На третий день после описанного выше обмена мнениями, которое происходило в квартире Лесты, на станции Каавере выходят из поезда четверо по-господски одетых мужчин и останавливаются на перроне, словно бы совещаясь между собою: что же теперь делать и куда же теперь направить стопы?

Начальник станции разглядывает их, разглядывает и… не знает, что и подумать. Может, это какая-нибудь комиссия… следует незнамо куда? Можно бы и спросить, нет ли у господ каких-нибудь пожеланий, но, гм… пожалуй, господа выразили бы свои пожелания сами, обратились бы к нему. Кроме того, увидим, куда они повернут. «Ах, – начальник мысленно машет рукой, – куда же им еще идти, если не в Паунвере».

Однако начальник станции и станционный служащим еще не успевают умереть от мук любопытства, как капитан Паавель обращается к своим спутникам со следующими словами:

– Нет, мои господа, пусть все остается так, как я уже говорил прежде: перво-наперво мы направимся в деревню Ныве, на хутор Пихлака. Он тут совсем рядом, километра три-четыре и, к тому же, по дороге к Паунвере. Маленький крюк, конечно, будет, но какое это имеет значение. А идти сначала в Паунвере, оттуда в Ныве и за тем вновь назад в Паунвере – просто-напросто смешно.

У господ Лесты и Тали там близкие, и после посещения Ныве и тот, и другой могут спокойно у них оставаться. Не правда ли, мои господа и благодетели?

– Господин Паавель! – произносит Леста с улыбкой. – С кем это вы, право, ведете тяжбу? Кто возражает против того, чтобы в Пихлака направиться в первую очередь?

– Вроде бы кто-то… – отставной капитан бросает быстрый взгляд в сторону, затем – себе за спину, но там не видно ни души. – Нет, прошу прощения! Может быть, это начинает подавать голос коньяк с тремя звездочками господина Киппеля? А теперь – в путь! Я пойду впереди, стану показывать дорогу, вы шагайте следом. Поглядите, мои господа, какое чудесное утро! Оно словно создано специально для нас. Не так ли?

После этого все общество начинает двигаться в направлении деревни Ныве, которая расположена слева от железнодорожной станции, тогда как дорога в Паунвере отходит от станции напрямик, ровная и белая, как выцветшее льняное полотнище. На обочинах большака и вблизи него трава и цветочки покрыты толстым слоем ныли, а поодаль зеленя и клеверные поля – в блестках росы, словно кто-то разбросал там ночью капельки расплавленного серебра.

– Смотри-ка, Юхан, – начальник станции всплескивает руками, после чего роняет их на свой кругленький животик, – они пошли вовсе не в Паунвере, они пошли… да, не возьму в толк, куда? Ты, Юхан, уроженец здешних мест, ну-ка, скажи, что именно расположено в той стороне, куда они направились?

– Там… – Юхан вычесывает свои знания из-за уха, – там поселенческие хутора на землях бывшей мызы. Нет, там и прежде было две маленьких деревеньки, но в последнее время поселенцы и еще домов понастроили. Одна называется Нюрпли, эту я знаю. Вторая… как же ее? Ах да – Ныве. Третья, самая новая… вот те на!.. У меня ведь никогда никаких дел в тех краях не было – выскочило из головы. Пилутси… Пильбатси… нет – Пильбасте!

– Да Бог с нею, а чего они там не видели?

– Не могу знать, господин начальник станции. Одного, того, на котором френч, мне вроде бы доводилось встречать и раньше, но где и когда – никак не вспомню.

– Был бы хоть один из них с портфелем, тогда бы еще куда ни шло – комиссия или вроде того, а то у двоих – чемоданы, у третьего, бородача, – заплечный мешок, а у того, который во френче, – руки в карманах… Какая же это комиссия? Я тут, в Каавере, в этой станционной будке, уже четвертый год, а такой подозрительной компании еще видеть не доводилось. Не сообщить ли, право, констеблю, как ты полагаешь, Юхан? Ты тоже старый солдат. Нет, если бы они направились в Паунвере, тогда бы еще ничего… Пусть бы себе шли! Но что за дела могут быть у них в Нюрпли, в Ныве или в Пильбутси?

– В Пильбасте.

– Какая разница. Главное – зачем они туда пошли? Начальник пожимает плечами, трясет головой и мысленно, словно бы против желания, скрывается в помещении железнодорожной станции.

А те четверо бодро шагают вперед, не имея ни малейшего понятия, что уготовили начальнику станции Каавере такие душевные муки. Предприниматель Киппель и капитан Паавель идут впереди, Леста и Тали – следом за ними.

– В этих краях мне еще не доводилось бывать, – произносит Леста, обведя взглядом округу.

– Я тоже не бывал, – отвечает его школьный друг, – местность довольно безрадостная. Летом-то можно жить всюду, в особенности, если поблизости есть железная дорога, но каково здешним жителям приходится зимою!

– Деревня Нюрпли! – Капитан оглядывается на двух приятелей и указывает рукой вперед, где виднеются маленькие, будто из досок сбитые домишки, горе-постройки. – Теперь с полчасика ходьбы, и мы – в Ныве, a тем самым и на хуторе Пихлака. Ой, господа, я готов лететь на крыльях!

– Знаешь, Арно, – Леста наклоняется к уху друга, – сдается мне, человек этот не вполне нормальный.

– Ну вообще-то он, конечно, преувеличивает, и коньяк Киппеля тоже этому способствует, но чтобы он… Люди и предметы иной раз становятся любимыми именно после того, как мы их потеряем.

Путники минуют поселенческую деревню Нюрпли; ее впору было бы посчитать за оставленную жителями, когда бы не дети и старушки на порогах и во дворах некоторых домиков. Да и куры тут и там копаются, и возвышает свой голос петух с куцым хвостом. Где-то поодаль даже тявкает собака.

Нет, деревня отнюдь не покинута. Народ в поле, потому что время страды. И Бог даст, через несколько лет появятся тут, на месте этих хибар, вполне добротные жилые дома с дворовыми постройками. Все может быть. Все зависит от Божьей милости да людского усердия.

Лишь капитан Паавель ничего не видит и не слышит, он так и рвется вперед, словно находится на поле брани…

– Смотрите, Ныве! – восклицает он вдруг. – А вот и хутор Пихлака! – Капитан протягивает вперед руку, он только что не кидается бегом к своей земле обетованной. – Господин Киппель, – Произносит он, порывисто дыша, – протяните мне бутылку Сараджева, иначе сердце мое не выдержит!

Паавель шумно пьет, проводит рукавом френча по усам, извергает какое-то слово команды, оглядывается на спутников и велит им петь.

– Гм, – произносит Леста. – Слышишь, Арно, тебе приказано петь.

– Почему бы и нет. Начинай!

По полевой меже идет какой-то высокий, заросший бородой сатана, в одной рубашке, на ногах штаны в репьях, в руке – дымящаяся «собачья ножка».

– Ой! – он застывает, словно путевой столб. – Господин капитан!

– Что? Как? – Капитан Паавель вперяет в него взгляд. Ты ли это, Март?!

– Так точно, господин капитан! – встречный человек принимает стойку «смирно».

– Ой, черт возьми, кого мне довелось снова увидеть! —Старый воин подбегает к нему. – Здравствуй, Март! – Хватает его за обе руки: – Ты все еще жив и здоров? – И обращаясь к спутникам: – Поглядите, мои господа, это мой верный сотоварищ как во время войны, так и в дни мира! Вместе мы колотили врагов, вместе мы выкладывались на лугу и в поле… и всегда – рука об руку. Ох, мои дорогой Март! Дай Бог тебе здоровья! Как идут твои дела? Ты еще все там же, в Пихлака?

– Нет, я не в Пихлака, – Март мотает головой, – я теперь тут, в Овисте.

– Ну а Пихлака-то еще цел?

– Не без того, господин капитан. Небось, увидите сами. Посаженные вами рябинки целы. Цветут.

– Прекрасно! А этот чертов портной Кийр тоже цел?

– А как же – целехонек.

– В таком случае, Март, пошли с нами, оторвем ему башку: зачем он, дьявол, выманил у меня обманным путем мой прекрасный хутор!

– Чего ему, паршивцу, башку отрывать, у него и так дела неважнецкие.

– Как так – неважнецкие?

– Ну, все из-за того человека из Пильбасте, которого он на дороге заставил догола раздеться, а тот взял да и помер. Кийр – под судом ходит.

– Да, да, знаю. Действительно, зачем нам отрывать ему голову… я просто так… Айда с нами! Почему ты ушел и Пихлака?

– Там такой… странный народ. Я не могу их понять. Чтобы они плохими были, этого нет, но… никогда не скажут прямо, чего они вообще-то хотят. Вечно одно брюзжание или как это назвать…

– Ладно! – Капитан возвышает голос. – Айда вперед. Если мне там нечего больше делать, так я хотя бы обниму и расцелую свои рябинки.

– А я – самого хозяина, – произносит Леста. – Если только до того не умру от любопытства. А ты, Арно? Какие намерения у тебя?

– Понаблюдаю, как все это произойдет.

Как раз в это время Георг Аадниель Кийр, новый хозяин хутора Пихлака, возвращается с поля домой.

– Черт побери! – ворчит он еще на пороге. – Ну и вымотался я, семь потов сошло! – И, обращаясь уже непосредственно к Юули, своей жене, которая сидит возле стола с шитьем, продолжает: – Плохо ли тебе тут посиживать, как за каменной спиной, а попробовала бы ты вкалывать на поле под палящими лучами солнца! Не иначе как черт выдумал, что именно мужчины должны на этом свете выполнять самую тяжелую работу!

Кийр подходит к ведру с водой, берет кружку и выпивает чуть ли не целый штоф. [39]39
  Штоф– 1,123 литра.


[Закрыть] Пьет, булькая, словно лошадь, сопит, бросает поверх кружки злые взгляды на жену.

– Ведь и ты мог бы точно так же посиживать, как за каменной спиной, – тихо произносит Юули, слегка склонив голову, – но тебе не терпелось иметь хутор.

– Не так-то уж и не терпелось эту дрянь иметь, – хозяин швыряет в угол изношенную шляпу, – просто хотел показать паунвереским мазурикам, что я и без них кое на что способен. И показал. А теперь вот я с ним в затруднении, как девица с ребенком. Да еще и батраки – черт бы их подрал! – у нас не задерживаются. А чем им тут плохо?! Или, может, это ты их отсюда отваживаешь?

– Я? – Хозяйка испуганно обхватывает руками свою маленькую голову. – Святый Боже! Я стараюсь со всеми быть приветливой, никому даже слова плохого не сказала. Господи! – Она ударяется в слезы. – Если что-нибудь не ладится, всегда я виновата.

– Не хнычь! – рявкает Георг Аадниель. – И… и принеси мне поесть! Видали, даже и этого самой не сообразить всякий раз клянчи и кланяйся, чтобы тебе что-нибудь подали.

Откуда ей было знать, сейчас ведь не обеденное время..

– Обеденное время тогда, когда в животе пусто! Понятно?

Хорошо, она подаст сразу, только не надо так злиться.

Хозяйка быстро встает, смахивает слезы и, все еще вздрагивая от рыданий, отправляется в кладовку; дрожащими руками шарит в полутемном помещении. Какая-то посудина падает с полки и разбивается. Немедленно на месте происшествия появляется хозяин. Что?! Так она еще вздумала уничтожать и без того скудное имущество?

– Соскочила, ну… нечаянно.

– Соскочила?! Ведь ног у миски нет, чтобы она могла соскочить. Пошевеливайся! Я умираю с голоду.

Кийр хочет вернуться в комнату, но прежде бросает беглый взгляд на двор и еще дальше – на большак. И то, что он видит, заставляет его сердце на несколько мгновений остановиться. Ог-го-о, тысяча чертей! От большака в сторону хутора Пихлака идут четверо мужчин, и он, Кийр, вроде бы, всех их знает; во всяком случае, двоих наверняка. А что они идут именно в Пихлака – в этом нет ни малейшего сомнения. Волк их заешь! Чего они тут не видали?

Ошарашенный Аадниель пятится в прихожую, оттуда – в кладовку.

– Иду, иду уже! – хозяйка выходит из кладовки, в обеих ее руках посуда с едой.

– Не выноси! Не выноси! – свистящим шепотом приказывает Кийр. – Унеси быстро назад!

– Но?..

– Неси назад! Понимаешь?

– Не понимаю.

– Тьфу! Черт бы тебя побрал! Сюда сейчас придут четыре негодяя, я не хочу им показываться. Теперь понимаешь? Если они зайдут и спросят меня, скажи, что на дома. Скажи, что… что ушел в Паунвере.

– Да-да, но куда же ты спрячешься?

– Гм… дьявольщина! – Несчастный Аадниель кружит по прихожей, беспомощно смотрит туда и сюда, готов хоть сквозь стену пролезть. – Выскочить на улицу уже поздно, – он вбирает голову в плечи, – они меня увидят, не то забрался бы на хлев. Слышишь? Они уже во дворе! Ох, черт их сюда принес! Постой, погоди! Спрячусь-ка я здесь же, в кладовке, вряд ли они станут искать. Дай сюда эти миски и запри за мною дверь! Запомни – пошел в Паунвере!

Вот уже путники дошли до ограды, господин Паавель, правда, не обнимает и не целует свои рябинки, однако все же гладит их ладонью и говорит им нежные слова. Во время этой драматической сцены Леста входит в прихожую хуторского дома и стучит в двери передней комнаты.

– Да, прошу! – Хозяйка открывает дверь. Но ее мужа, увы, сейчас нет дома. Он пошел в Паунвере.

– Ах, как жаль! – Леста качает головой, и даже по его лицу видно, что это вовсе не пустая фраза, что ему действительно жаль.

– Что такое? – Паавель поспевает к месту действия.

– Господина Кийра нет дома, – отвечает Леста. – Он пошел в Паунвере.

– Вот как? Ну, не беда. В Паунвере и мы тоже пойдем, но прежде передохнем тут, если госпожа позволит. – И выступив вперед, Паавель кланяется: – Здравствуйте, госпожа Кийр! Узнаете ли вы меня?

– Отчего же не узнать, господин Паавель! Здравствуйте! Прошу, проходите в помещение.

Бедной Юули мучительно неловко своих заплаканных глаз, что гости, конечно же, замечают – ведь не слепые же они. Еще мучительнее для нее то обстоятельство, что она вынуждена говорить неправду, всяческая ложь всегда была ей отвратительна.

– Ну поглядите, мои господа, – капитан разводит руки в стороны, видя, что все его спутники вошли в дом, – в этом жилище я провел самые прекрасные годы моей жизни! Это были дни, богатые работой и радостью, и память о том золотом времечке все живет и живет во мне. Присядем, мои друзья, любезная госпожа Кийр, само собою разумеется, позволит нам обсушить крылья и дать отдых ногам – какие-нибудь четверть часика или вроде того. Не правда ли, госпожа?

– О-о, прошу, прошу!

Когда же усталые путники рассаживаются вокруг обеденного стола, капитан вновь возвышает свой голос и советует Киппелю открыть его рог изобилия, чтобы освежить дух дорогих собратьев, ибо сегодня им предстоит еще бесконечно долгий путь.

Киппель извлекает из своего заплечного мешка на свет Божий бутылку коньяка, ставит ее на стол и беспомощно оглядывается. – Госпожа, позвольте нам один стакан! – произносит он неуверенно, несколько просительным тоном.

– Да, сейчас, сейчас! – Хозяйка спешит выполним, просьбу гостя. – Но, прошу, погодите секундочку, – она ставит стакан на стол. – Я принесу вам немного закуски.

– Не затрудняйтесь, госпожа!

– Какое же это затруднение, – хозяйка направляется в сторону кладовки,

– секундочку!

Аадниель Кийр сидит в кладовке на мешке с солью, чмокает губами и часто моргает ресницами от врывающейся в двери полосы света.

– Чего им надобно? – шепчет он вошедшей жене.

– Ничего такого. Просто зашли передохнуть по дороге. Снесу им немного закуски, они собираются пить вино.

– Ишь ведь, им еще и закуску подавай! Ни крошки не смей отсюда брать! Здесь не столовая какая-нибудь и не трактир для всяких бродяг.

– Ах, Йорх, голубчик, я пообещала принести…

– Пообещала принести? Ты? Ну что же, тащи, если ты такая богатая! Да, конечно, ты ведь и впрямь принесла и дом отменное приданое – и мызу, и семь пар быков. Тащи, тащи! Стащи целую охапку! Опустоши кладовку, тогда мы сами всласть пососем палец!

– Ну взгляни же, наконец, Йорх, только эту кроху хлеба и масло, – хозяйка вновь начинает всхлипывать, – ведь не убьет же это тебя. И вовсе они не бродяги какие-то, а все – люди интеллигентные.

– Как, как? Что ты сказала? Интеллигентные? Ог-го-о. брат, какое словечко отыскала старая громоотводиха! Да сама-то ты понимаешь ли, что это такое – интеллигентный? Нет, ответь, ответь, что значит интеллигентный?

– О Боже! – Юули охает. – Я прыгну в колодец!

– Отчего бы и нет! Сначала стащит туда, этим негодяям и бездельникам, целый воз масла, а потом еще и колодец опоганит. Тьфу! Дорогая Юули решила показать, что она в Пихлака полная хозяйка и распорядительница, угощает щедрой рукой. Ну да, а чего же ты в таком случае пыхтишь да кряхтишь и не вручаешь им эту прорву снеди? Пусть грабят меня!

– О Боже! – Хозяйка вытирает глаза углом передника, берет мисочку с маслом и намеревается идти в комнаты.

– Сказала, что я ушел в Паунвере? – Кийр хватает ее за плечо.

– Да, сказала.

– А что они сказали?

– Ничего.

Тем временем городские господа сидят все вместе, радостные, пуская по кругу стакан с коньяком. Правда, насколько именно радостен каждый из компании, определить трудно, так как разговаривает, в основном, капитан Паавель; но все же и другие отпускают шуточки, смеются.

– О-о, премного благодарны, госпожа! – восклицает бывалый воин при возвращении хозяйки. – Премного благодарны! Чего нам теперь не жить и не бродяжничать по-холостяцки. Подсаживайтесь-ка и вы к нашей компании, расскажите, как вы тут, в Пихлака, живете-можете? Однако, госпожа Кийр… – Паавель внимательно смотрит на Юули, – похоже, вы плакали сегодня! Отчего вы плакали?

– Нет, я вовсе не плакала, – Юули пытается улыбнуться. – У меня насморк. Глаза слезятся.

– Вот оно что! В таком случае, отхлебните отсюда добрый глоток, это прекрасное лекарство от насморка.

Юули подносит стакан ко рту и лишь пригубливает.

– Нет, нет, госпожа Кийр, – Паавель отстраняет протянутый ему стакан, – так дело не пойдет! Такое лечение не поможет. Глотните как следует, тогда будет совершенно иная картина, и здоровье поправится. – Нет, госпожа Кийр – человек симпатичный и с самого начала ему, Паавелю, нравилась, но сам-то Кийр – трюкач. Нет, пусть она не обижается, это он, Паавель, хоть самому Кийру прямо в лицо скажет. Ваше здоровье! А этот прекрасный хутор Пихлака для Кийра то же самое, что для собаки колбаса. Кийр этот хутор уплетет. Уже с первого взгляда он, Паавель, заметил там и сям беспорядок. Хлеба посеяны слишком поздно, у лошадей вздутое брюхо и слабые мышцы, а взгляните на двор! Двор – словно еврейская лавочка. Коров он, Паавель, не видел, но, небось, и у них еле душа в теле держится. Нет, он и сам поначалу был не Бог весть какой крестьянин, но потом все наладилось, но всем был порядок. Нет, прямо-таки с болью в сердце он. Паавель, видит теперь, что… на хуторе Пихлака – коза за садовника.

– Это правда, – Юули кивает головой. В своей беспомощности и с непривычки она немного размякла и теперь чувствует себя менее подавленной, чем прежде. Теперь она с удовольствием приготовила бы городским гостям мясное блюдо с яичницей, все бы сделала, как надо, если бы в кладовке не сидел ее мучитель.

А мучитель действительно все еще сидит в кладовке, не смеет оттуда выйти: чего доброго, увидят. Лижет масло и сметану, ковыряет ветчину, сам есть не хочет, а уделить хотя бы немножечко кому-нибудь другому – и того меньше. «Долго ли эти дьяволы будут там торчать, они, похоже, и не собираются уходить?» – рассуждает он, все больше злясь. «Да, убеждаешься, что есть на свете люди, у кого нет ни малейшей совести! И мое масло они, само собой, сожрут до последней крохи – в этом не приходится сомневаться. И все по вине этой карги Юули. Могла бы сказать этим бездельникам, что… что ей недосуг их принимать, что она должна немедленно куда-нибудь идти – и все было бы в порядке». – Ну погоди же, старая кочерыжка, громоотводиха, небось он, Йорх, потом покажет ей, где ее настоящее место! Когда-нибудь эти незваные гости все же уберутся, ведь не останутся они, дьяволы, тут жить.

Но так уж с давних времен установилось: каждое мало-мальски заметное волнение влияет на организм Кийра… определенным образом. Вскоре пихлакаский властелин чувствует в своем нутре известное брожение, которое сопровождается ужасающим скрежетом и шумом – можно подумать будто Георг Аадниель проглотил парочку мельничных жерновов. Ему необходимо пойти…

Кийр тихонько приоткрывает дверь, ведущую из кладовки в прихожую, и прислушивается. Да, эти там, в комнате, все еще продолжают галдеть, и если он станет ждать, когда они уберутся, с ним может приключиться нечто неприятное. Вперед!

Расчет пихлакаского хозяина был совершенно верен, и псе шло бы своим чередом, если бы в дело не сунул свой нос некий своенравный господин, которому время от времени приходит охота ставить с ног на голову всяческие планы и намерения. Имя этого господина – Случай. Вот и случается, что как раз в то время, когда Георг Аадниель бочком выбирается из кладовки в прихожую, дверь, ведущая в комнаты, внезапно распахивается и – словно бы кем-то вытолкнутый – нос к носу с крадущимся Кийром оказывается какой-то человек.

– Ну? – Паавель выпучивает глаза на обитателя кладовки, будто перед ним привидение.

– Ну?! – восклицает в свою очередь хозяин хутора Кийр, поскольку никакое другое слово на язык ему не наворачивается. Зато с противоположного конца выворачивается – прр и трр.

– Ты вроде бы находишься в Паунвере.

– К-кт-то это сказал?

– Твоя собственная супруга.

– Кхе-гм, нуда, я и нахожусь в Паунвере. Нет, я только что из Паунвере вернулся. Нет, я только еще иду в Паунвере… Я был в хлеву, подновил скотине подстилку.

– Гм… – Паавель мотает головой. – А я опьянел, никак не пойму, о чем это ты говоришь. Был и пришел, и… и теперь ты тут. Да и вообще Бог знает, ты это или не ты. Скажи, как твое имя?

– Кийр, ну!

– Да, верно – Кийр! Но ты же находишься в Паунвере. Супруга сказала.

– Ах Юули, что ли?

– Ну да.

– Ох уж эта Юули! – Хозяин Пихлака быстренько приходит в себя. – Она немного… ну, того… – Он стучит себя по виску. – Ее не стоит принимать всерьез. Я только обещал пойти в Паунвере, но это вовсе не значит, будто я уже пошел. Был в хлеву, подбросил кое-что скотине пол бок и в ясли. Ты же понимаешь – крестьянские заботы Ежели бы я знал, что ты здесь, сразу бы пришел и… Ну, как твои дела?

– Погоди, схожу до ветру, тогда и скажу.

– Мне тоже надо до ветру. Разве ты не слышишь, как внутри у меня бурчит – брр, брр?

– Слышу, а как же. Вот и сходим: одна дорога – два дела.

– Да, сходим. У меня… черт, как бы не опоздать! После этих слов Кийр, придерживая штаны, припускается куда-то в неопределенном направлении.

Паавелю приходится довольно долго стоять во дворе и ожидании Кийра, капитан хочет самолично ввести пихлакаского хозяина в дом, как бы в подарок своим спутникам. Садится на ступеньку крыльца, закуривает и подпирает рукой щеку. Голова у него тяжелая, но все же работает.

Ну да, стало быть, он снова находится в своем дорогом Пихлака и… Но что это такое? Погоди, повремени, как это понимать? Дорогой Пихлака… Собственно, так ли уж он ему дорог, как представлялось из Тарту? Довольно-таки заурядный хуторской надельчик теперь, в руках Кийра, заметно пришел в упадок. И вот что… Поскольку в Тарту у него, Паавеля, не было лучшего занятия ему там вообще нечем было заняться! – он постоянно и беспрерывно думал о своем прежнем владении, раздул и мечтах его красоту и преувеличил свою любовь к нему. Вот как обстояло дело! И все-таки негоже ему теперь ни с того ни с сего впадать в другую крайность.

Наконец невесть откуда появляется Кийр, он кисло улыбается.

– Ну а теперь – айда в дом, поглядим, что другие-прочие там поделывают!

– Что за другие-прочие? – Кийр разыгрывает из себя ничего не ведающего.

– Небось увидишь. Иди же, иди, теперь я тебя уже не отпущу, не то ты опять умчишься Бог знает куда. А ну, взгляните, мои господа, – капитан подталкивает Кийра «перед, – вот он, пихлакаский хозяин во всю свою величину! – И, обращаясь к самому Кийру, спрашивает: – Узнаешь этих господ?

– Не узнаю, – врет Аадниель и мотает головой.

– Что ты паясничаешь, Кийр!? – Леста поднимается из-за стола и хватает школьного приятеля за руку. – Ты не узнаешь меня? Погляди мне в лицо!

– Так вы… так вы… – бормочет Кийр, заикаясь, – Леста?

– Разумеется. Кто же еще?

– Гляди-ка, каким большим вырос, да и постарел! Ох, здрасьте, здрасьте, дорогой школьный друг! Подумать только, как много времени прошло с тех пор, как мы в последний раз виделись. Чего же тут удивляться, что я тебя на сразу узнал.

– Хорошо, а этого господина? – Леста делает жест в сторону Тали. – Ты что, и его тоже не узнаешь?

Снова Кийр вначале разыгрывает небольшую комедию. – Господи помилуй! – восклицает он наконец. – Это же Арно Тали! Здрасьте! Как идет жизнь? Так ведь я и тебя тоже давным-давно не видел. Слышал только, будто теперь ты живешь в Таллинне… Ну да, отчего бы и нет! Таллинн – город красивый.

– Так, – вновь включается в разговор Леста, – но господина Киппеля ты, конечно же, знаешь?

– Узнаю, а как же, и если не по чему другому, то хотя бы по узлу, который он всегда на себе таскает. Здрасьте, господин Киппель!

– Здрасьте, чудо Господне! Стало быть, только по узлу и узнаете? А меня самого вроде бы и нет вовсе?

– Не совсем так, но все же…

– Хорошо! – произносит Паавель. – Сядем снова за стол и с радостью насладимся тем, что Бог послал. Господин Киппель! Только что шла речь о вашем рюкзаке, не найдется ли там часом еще чего-нибудь для нас?

– Как не найтись, – предприниматель извлекает из своей заначки новую бутылку. – Поглядите, господин ландрат [40]40
  Ландрат – в некоторых странах должностное лицо земельного самоуправления, обычно крупный землевладелец. Здесь – иронически.


[Закрыть] Кийр, и не относитесь с презрением к моему заплечному мешку. Этот мешок, или узел, как вы его называете, творит чудеса. Не далее, как сегодня утром, я сунул в него всего лишь одну бутылку, а теперь их уже… Не знаю точно, сколько их там, потому что они все время приумножаются.

– Фуй! – Кийр сопит, – такие разговорчики разводите где-нибудь в другом месте, а в Пихлака в черную магию не верят. Но Господи помилуй! на столе нет ничего съестного! И о чем только хозяйка думает! До чего бестолковое существо! Юули! – зовет Кийр. – Юули! – Когда же перепуганная хозяйка появляется в дверях заднем комнаты, продолжает: – Послушай-ка, душа моя! Ты что, решила уморить наших дорогих гостей голодом?

– Вовсе нет, но я подумала, что вы теперь хотите между собой побеседовать, вот и ушла, чтобы не мешать.

– Побеседовать между собой удается только в том случае, – повторяет Кийр с ударением, – если желудки полны и настроение хорошее. Поэтому, старушка Юули, на жарь нам ветчины и залей ее яичницей – ну да ты сама знаешь.

– Столько-то я знаю, – хозяйка бросает робкий взгляд на сидящих за столом и отправляется в кладовку. «Ох, Боже милостивый! – Она подносит дрожащую руку ко лбу. – Если я теперь приготовлю мало, будет плохо, а если много, будет еще хуже. Не знаю, как и быть…»

Тем временем капитан Паавель отпивает отменный глоток, устанавливает локти на столе, обхватывает руками голову и командует:

– Ну, Кийр, теперь, когда мы тебя все-таки заполучи ли, теперь отчитайся перед нами, каким образом ты ведешь хозяйство.

– К-ка-ак я должен это сделать? – спрашивает Георг Аадниель, заикаясь.

– Расскажи о своих полях, о лошадях и коровах, о скотине помельче, о видах на будущее и так далее. Любому бобылю [41]41
  Бобылями называли безземельных крестьян, которые арендовали землю и обычно жили на хозяйском хуторе в каком-нибудь старом строении, иногда в старой бане.


[Закрыть] и то есть что сказать о своем хозяйстве, о тебе же и говорить нечего. Давай выкладывай!

– Да-да, но ведь я еще только начинающий, и пусть господа не удивляются, у меня пока что всего в обрез, и все мое устройство еще не набрало полных оборотов. Две лошади, четыре коровы, одна телка, две свиньи с поросятами, пять овец, куры… вот и весь мой домашний зверинец.

– Для начала достаточно! – Леста кончиками пальцев выбивает по столу дробь. – Как мне известно, многие, многие начинали на своих двадцати пяти гектарах с гораздо меньшего.

– Нет, я ведь не жалуюсь, дорогой школьный друг, – Кийр склоняет голову слегка набок, – но самое большое наказание, что в наше время никак не найдешь путных батраков. К примеру, был тут уже с самого начала батрак по имени Март, фамилия его Прууэль…

– Послушай, Кийр, – Паавель стучит по столу. – Что-6ы о Марте – ни одного дурного слова! Март – золотой человек, мы с ним прошли всю войну, а после работали бок о бок тут, в этом самом Пихлака. И если он отсюда ушел, так в этом ты сам и виноват. Святая правда!

Пихлакаский хозяин бросает на капитана испытующий взгляд и продолжает:

– Теперь у меня некто Яакуп, человек уже старый, одним глазом все же немного видит, а вторым – нисколечко. Он, правда, старается, да работа в его руках не очень-то спорится. Я и взял бы кого-нибудь помоложе и посильнее, и жалованья положил бы побольше, но где такого возьмешь, все прежние хуторские батраки перебрались в город на хлеба полегче.

– Тут ты частично прав, – Паавель кивает. – Меня и самого-то потащили в город затем, чтобы лишь пирожными из кондитерской питаться.

– Постой, Йорх! – восклицает Леста. – У тебя же были родители, братья и… Где они?

– Средний брат погиб на войне, мать умерла прошлой зимой, отец и младший брат живут в Паунвере, там же, где и прежде. В их хибарке пристроилась и моя свояченица Маали, она, так сказать, при них двоих за экономку, да еще и вяжет помаленьку, когда время позволяет.

– Отчего же они не переезжают сюда?

– А-а, почем я знаю! – Георг Аадниель машет рукой. – Отец и брат уже давно не в ладах со мной.

– А теперь ответь, Кийр, совершенно откровенно и правдиво, – капитан продвигает свои локти чуть ли не к противоположной стороне стола, – доволен ли ты, что купил этот хутор или жалеешь? Нет, ты подумай, подумай сначала, а потом ответь; главное, чтобы ты сказал правду.