Текст книги "Осень"

– А что за резон мне врать? У меня и без того голова дурная стала, да я и не умею больше врать, запутаюсь.

– Ог-го-о! Иные именно с дурной головы и начинают врать.

– Видишь ли, Паавель, – пихлакаский хозяин прищуривает глаза, – я могу, положа руку на сердце, сказать, что я и сам не знаю, доволен я этой покупкой или же нет. Когда так, а когда и этак.

– Гм… – Паавель убирает со стола свою правую руку и чешет в затылке,

– в таком случае, это все-таки минус Вот если бы ты всегда был доволен, тогда все было бы в порядке. Ну а виды на будущее – разработка целины и так далее?

– Где ж мне целину разрабатывать – с этим полуслепым Яакупом! Дай Бог с текущей работой справиться. Да я и впрямь собирался выкорчевать ольшаник там, на краю пастбища, сделать поле, но… да вы уже слышали.

– Второй минус, – бормочет капитан.

– Нет, пусть все так, – произносит Леста, кашлянув, но я поражаюсь твоей предприимчивости и смелости, дорогой школьный друг. И у меня тоже есть своя доля предприимчивости, но взяться за такое большое дело – нет! Так высоко взлететь я не в состоянии.

– Ох, дорогой Леста, об этом можно бы много чего порассказать. Ну да ведь я уже и рассказывал.

Яичницу с ветчиной приносят на стол, она пахнет так соблазнительно, что у всех текут слюнки. Только душа Кийра исходит желчью: смотри-ка, сколько всего съестного опять уплывает… просто так… ни за понюшку табаку.

– Спасибо, хозяюшка! – восклицает Паавель. – Это как раз то самое, чего в данный момент жаждут наше сердце и душа. Теперь быстренько под закуску еще по доброму глотку, тогда… Ох, простите! Пусть все же и сама хозяйка за стол сядет, тогда все будет, как надо.

– Ну куда мне! – Хозяйка нарезает для стола хлеб.

Но хотя бы вот это питье она должна отведать, тут ей не отвертеться.

– Ай-ай! – внезапно восклицает Киппель и поднимает вверх мизинец. – Чуть было не забыл…

Предприниматель выходит из-за стола, роется в своем рюкзаке, извлекает оттуда маленькую плиточку шоколада и, галантно поклонившись и щелкнув каблуками своих шикарных бахил, подает ее хозяйке. – Это специально для вас!

– произносит он с мягкой улыбкой, и кажется, будто при этом улыбается даже его борода; в лучах солнца белые пряди, которые уже никогда не изменят своей окраски, отливают синевой.

Киппель возвращается на свое прежнее место, и в передней комнате хутора Пихлака воцаряется почти полная тишина – до тех пор, пока гости не утоляют первый голод.

– Вообще-то я предложил бы вам чего-нибудь и посущественнее, – первым подает голос Кийр, – да нечего предложить в теперешнее время года. Если господа желают, я распоряжусь приготовить еще вторую порцию этого же блюда. Распорядиться?

– Нет, нет! – отвечают гости вразнобой. – Достаточно! Затем уже один Паавель убежденно добавляет:

– Достаточно, достаточно! Если мы наедимся сверх меры, мы не сможем идти. А нам сегодня надо еще одолеть порядочное расстояние. Перво-наперво – до Тоотса, оттуда – в Паунвере, а там и еще дальше. Вместо того, чтобы наедаться себе во вред, я кое-что скажу тебе, Георг Аадниель. Готов ли ты выслушать?

– Почему бы и нет! Говори же, говори, дорогой друг!

– Видишь ли, братец, из твоего рассказа касательно Пихлака я уловил два минуса. Их, разумеется, больше, но достаточно и двух.

– Ну и что дальше?

– Продай мне обратно хутор.

– К-как-кой хутор?

– Ну, этот же самый – Пихлака.

– Гм… гм… Все время мы вели серьезный разговор, теперь, поди, он так и норовит обернуться издевкой. Если бы такую байку завел какой-нибудь Тоотс, тогда еще куда ни…

– Нет, дорогой друг, я не собираюсь над тобой издеваться. А если бы и собирался, то хуже всего пришлось бы мне самому: глядите-ка, описал где-то там круг, ничего лучшего не нашел и теперь вернулся назад выпрашивать свой прежний хутор.

– Гм! И впрямь, не успел ты его продать, как уже хочешь купить обратно!

– Да, такова жизнь: сегодня она поворачивается к тебе одним боком, завтра другим.

Кийр впадает в глубокое раздумье и в еще более глубокое сомнение. – Гм… – наконец он оживляется. – Все возможно, но об этом поговорим осенью. Я купил этот хутор осенью, и если я его продам – если я вообще стану его продавать! – так тоже только осенней порой.

– Хорошо! Я бы на твоем месте поступил точно так же Не думаешь же ты, в самом деле, будто я уже с прибыл сюда готовым покупателем? Нет мысль о покупке явилась ко мне лишь сию минуту, во время нашего разговора.

– Господин Паавель! – Предприниматель Киппель зажигает погасшую сигару.

– Что вы станете делать с хутором? Мы ведь имели намерение…

– Погодите, погодите, господин Киппель! – Капитан машет рукой. – Об этом мы еще успеем поговорить, у нас впереди длинная дорога. Тем более, что теперь нам остается только одно: айда в путь, мои господа!

– Я ничего не имею против этого, – поддерживает его Леста. – Мои глаза увидели то, что они увидели и теперь я могу с миром удалиться. Как ты думаешь, Тали?

– Я совершенно согласен – в путь!

– А ты все молчишь, молчишь, – тихонько укоряет его Леста, – будто на похоронах! Погоди, я пожалуюсь Тоотсу, небось, мы воскресим тебя к жизни.

И вот уже капитан Паавель начинает командовать. Кажется, будто от выпитого коньяка он в конце концов протрезвел.

– Кийр! – рявкает он. – Куда это ты запропастился, мошенник? Ага, вот ты где! Опять хотел улизнуть, а? Разве ты не говорил, что пойдешь в Паунвере?

– Да-да, сейчас! Я только переоденусь, тогда и пойдем.

– Вот и прекрасно. Наша рота станет и больше, и внушительнее.

Однако они направляются в сторону Паунвере не единой ротой, а словно бы сами собой разделяются на две группы. В первой – предприниматель Киппель и капитан Паавель, во второй – школьные друзья Леста и Тали. Кийр болтается между упомянутыми двумя группами, присоединяясь то к той, то к этой. Однако, стоит ему появиться возле какой-нибудь из них, разговор там сразу же обрывается и заводится новый, к прежнему ни малейшего отношения не имеющий. Кийр волей-неволей напоминает во время этого путешествия пятое колесо в телеге.

– Ну, Арно, – спрашивает друга Леста, когда пихлакаский хозяин пристраивается к первой группе путников, – как тебе нравится Кийр?

– Он сейчас почти такой же, каким был в школе. Да и все мы сейчас те же, только держим свои личностные проявления под более жестким контролем. У Кийра же самоконтроль, по-видимому, слабоват.

– Точно такое же мнение о нем и у меня. Не выкинул ли он и сегодня штуку? Интересно, обратил ли ты внимание? Сказали, что его нет дома, что ушел в Паунвере, не так ли? А он был дома. Поди знай, как он Паавелю в руки попал. Кийр, правда, говорил за столом то и се, пытался следы запутать, но ведь и мы тоже не вчера родились. Да, и что из этого следует? Он спрятался, он не хотел нас принять.

– Ну-у!? Ты действительно так считаешь?

– Дорогой мой, я не только считаю так, я совершенно в этом уверен. Его жена, эта кроткая и робкая женщина, врала, будто его нет дома, по принуждению. Ты заметил, как она при появлении мужа совершенно смешалась и убежала в другую комнату?

– Гм… – Тали усмехается. – Сразу видно, что имеешь дело с писателем: он все замечает, все слышит.

Внезапно Кийр отстает от капитана и торговца и поджидает школьных приятелей, он даже делает два-три шага навстречу им и улыбается дружелюбно… нет… все же недружелюбно. У него где-то там, внутри, нечто вроде ледышки, которая дышит холодом.

– Ну, дорогие школьные друзья, – спрашивает Кийр. о чем таком хорошеньком вы беседуете?

– Да так, разговариваем с Тали о том, до чего славно жить летом в деревне! Словно на руках у Бога, тут должны бы улетучиваться все дурные помыслы и все мелочные уловки, у кого они есть.

– Да, сущая правда, – поспешно подтверждает Георг Аадниель. – Вы вот наслаждаетесь природой, а у тех двоих там, впереди, только одна торговля на уме! Природа и их глазах не стоит и трех копеек. Никак не пойму, что они за люди? Добро бы еще были какие-никакие, но дельцы! У Киппеля, этого мешочника, рвань – спереди, рвань – сзади да носогрейка в зубах – вот и все его обзаведение, все имущество.

– Но у него весьма приличные бахилы, – высказывает свое мнение Леста.

– Ха, может, и так! Но ссужать ему деньги под одни 6ахилы – это по меньшей мере рискованно. Я бы никак не стал этого делать.

– Кто же ссужает?

– Ты и Тали, насколько я понял из их разговора.

– Ах вот что. Ну и как, продашь ты свой Пихлака Паавелю?

– Гм, а на какие шиши он купит? Деньги, которые он получил от меня за этот самый Пихлака, уже давно профуканы, он голый, как пуговица.

– Но к осени положение может измениться.

– С чего это оно изменится? Спустить денежки может каждый, а вот заработать снова – на это способен далеко не всякий.

В то же время между Киппелем и отставным капитаном происходит разговор совершенно иного рода.

– Знаете ли, господин Паавель, почему Кийр сейчас от нас отделился?

– Точно не знаю, но… у него там школьные друзья и…

– Друзья друзьями, однако главная причина в другом. Скоро мы пойдем по лесной пильбастеской дороге, мимо деревни Пильбасте, а у него, голубчика, с этим местом связаны довольно кислые воспоминания. Он боится, что я напомню ему об этом.

– Понимаю, вы о том фарсе, который он разыграл с пильбастеским поселенцем? Эпилогом же, по слухам, должен быть суд, о чем нам не далее, как сегодня, поведал Март, прежний пихлакаский батрак. Кийр может еще и за решетку угодить.

– Это так, но здесь еще и до этой истории происходили довольно странные вещи. Точнехонько в тот день, когда мы впервые попали в Пихлака. Вы как раз возвращались из Паунвере, с мельницы.

– Помню, конечно, как не помнить.

– Да, что было, то было, но оставим это, лучше поговорим о чем-нибудь более серьезном, хотя бы о том, с чего это вы так вдруг пришли к мысли купить хутор? Мы ведь собирались объединиться и открыть торговлю. Собственно говоря, мы уже и образовали товарищество, не правда ли?

– Совершеннейшая правда, господин Киппель, но как было не позондировать почву, когда я увидел, что Кийр хозяйство Пихлака заваливает? С другой стороны, если посмотреть на дело вполне серьезно, возникает вопрос: какой же из меня торговец и делец? Вот если бы мы завели корчму, но для более деликатной торговли модными вещами и галантереей… Ну представьте себе, господин Киппель, что за прилавком стоит чурбан вроде меня… мужчина, правда, здоровенный что твой бык, но по сути своей – простак простаком. Зайдут изысканные дамы и господа… Я уже одним своим видом отпугну их.

– Ах, господин капитан, вы просто ищете оправдание чтобы от меня избавиться! Да-да! Ведь я все вижу и понимаю. Но до чего же верно вы в тот раз изволили заметить по поводу своего характера – это было назавтра после того дня, как вы ездили на мельницу…

– И что же именно я заметил?

– Сказали, что у вас каждые пять минут шесть раз меняется настроение. Теперь я вижу, что это и вправду так испытываю это на своей собственной шкуре.

– Господин Киппель! – восклицает капитан с загоревшимся взором. – Не думаете же вы, будто я хочу вас подвести? Ради всего святого! Делайте свои займы у господ Лесты и Тали, а также у Тоотса – я стану лишь поддерживать вас по мере своих сил; я готов ставить свою подпись… сделаю все возможное и не захочу взять ни цента в свою пользу. Если мое достаточно дерзкое намерение пройдет, то есть, если оно осуществится тогда я тоже смогу вам помочь. Только, Боже упаси! не останавливайтесь на полпути из-за меня! Если же мой план сорвется, то весьма возможно, я с какой-нибудь суммой денег все-таки прибьюсь к вам, словно пес у которого нет хозяина. Понимаете ли вы меня, господин Киппель?

– Понимаю, – Киппель протягивает капитану руку. – И одновременно осознаю, что слова мои на ваш счет были несправедливы. Простите!

– Вот и прекрасно! – капитан принимает предложенную ему сигару. – Присядем ненадолго на край канавы, передохнем.

– Именно это я и собирался сейчас предложить. Киппель издал сдержанный смешок. – Посидим, подождем остальных господ. Кстати, вот оно – Пильбасте. Здесь будет приятно вместе с дядюшкой Кийром освежить некоторые старые воспоминания. Он вечно подкусывал меня из-за моего заплечного мешка, дай-ка и я подкушу немного его самого. Нет, я вовсе не затаил против Кийра злобу или еще чего в этом духе; пусть это будут просто… маленькие уколы ради времяпрепровождения.

– Просим присаживаться! – зовет Паавель приближающихся спутников, при этом он расстегивает пуговицы на своем френче и смахивает со лба пот. – Тут отель-ресторан «Пильбасте». Узнаете ли вы еще это дорогое для вас местечко, господин Кийр?

– Небось, узнает, – подхватывает Киппель. – Он побывал тут когда-то в роли доброго покупателя.

– Доброго покупателя? – Пихлакаский хозяин останавливается на краю канавы, и лицо его принимает такое выражение, будто он выпил чернил. – Что вы хотите этим сказать, господин Киппель?

– Разве же вы не помните, как нас тут, в одном из домов, приняли? Фамилию хозяина я запамятовал, но имя бойкой хозяйки – Линда. Лихая бабенка! Интересно, где она теперь, после смерти мужа?

– Не стройте иллюзий, господин Киппель, она снова замужем.

– Конечно, это не моего ума дело, но объясните же, наконец, какого рожна вам недоставало, что вы этого несчастного человека догола раздели? Правда, он был по отношению к нам несколько невежлив, но как вы с ним обошлись – это все же чересчур.

– Все было вовсе не так, как раструбил по всей округе Тыниссон. Тыниссон – пустомеля.

– Ничего подобного! – рявкает Паавель. – Тыниссон самый золотой человек из всех, кого я когда-либо встречал: доблестный муж, как в повседневной жизни, так и на войне.

– Чертово брюхо жирное! От обжорства у него даже мозги заплыли салом, сам не знает, что говорит и что есть на самом деле.

– Гм! – капитан мотает головой. – Слова, которые вы говорите о моем фронтовом друге – тяжелые слова. Вообще, послушав вас, можно подумать, будто вы никогда не имели дела с порядочными людьми. Отчего это происходит? Здорова ли ваша печень? Может, у вас камни в желчном пузыре? Или же у вас обнаружился bandvurm, то бишь солитер? Допустим, что налицо все три недуга – в случае очень полезно время от времени принять добрую рюмку алкоголя. Что вы на этот счет думаете, господин профессор Киппель?

– Oalrait! [42]42
  Иск. от англ. all right – хорошо, все в порядке.


[Закрыть]

– отзывается предприниматель и берется за свой заплечный мешок. – Если бы господин Кийр только людей ненавидел!.. А то для него даже мой рюкзак – как соринка в глазу. Ну да, всеконечно! Но рюкзаку этому цены нет, мы должны быть ему премного благодарны.

– Совершеннейшая правда! – восклицает капитан. – Так сомкнемте же наши ряды, мои господа, подсядем поближе друг к другу, как и положено старым друзьям и добрым соседям! У меня сегодня такое хорошее настроение, словно в ладошку мне птичка какнула. [43]43
  «…словно в ладошку мне птичка какнула « – у эстонцев это считалось доброй приметой.


[Закрыть] И все время не оставляет предчувствие, будто меня сегодня еще ждет нечто такое, что возвысит мой дух.

– А как же! – ворчит Кийр. – Бутылка в твоих руках пока что непочата.

– Нет, дело тут не только в бутылке, должно, должно существовать еще что-то другое. Время проходит, но счастье не переводится. Выпьем! Пусть живет! Пусть живет Паунвере и все добрые духи, охраняющие эту милую обитель!

Бутылка весело ходит по кругу… то против солнца, то по солнцу, и никто не замечает, что Киппель уже давненько исчез. Это обнаруживается лишь, когда он выходит из лесу, в руке у него – только что вырезанная дорожная палка.

Куда это он ходил, спрашивают его.

– Зашел немного поглубже в лес, – объясняет Киппель. – срезал эту палку. Но второй раз я туда не пойду, во всяком случае, в одиночку.

– Ну, что же там такое? Волк, что ли? Медведь?

– Нет, нет. Там бродит какой-то голый человек Сплошной скелет, борода – обвисла, волосы – всклокочены. Брр! «Что ты тут делаешь?» – спросил я. – «Мне холодно», – ответил он и передернул плечами, да так, что все его кости загремели. Брр!

– Ог-го-о! Ну и ну! Кто же это был?

– Не знаю. Только уж очень смахивал на того пильбастеского поселенца, о котором у нас как раз перед этим разговор шел. Так ли, нет ли, но один я в этот лес больше не ходок ни ночью, ни днем. Прошу, позвольте мне разочек глотнуть, – что-то не по себе.

– Да-а, да-а, – Паавель протягивает торговцу бутылку, – небось от подобных встреч здоровья не прибавится. И не странно ли – сейчас, средь бела дня?! Да и то сказать, здешний лес – густой, и там, в глубине, хоть день, хоть ночь – все едино.

– А ч-что, вы рассказу Киппеля к впрямь верите или к-как? – спрашивает Кийр, губы его дергаются.

– Отчего же не верить, – капитан подмигивает Киппелю, – если пожилой человек говорит.

– Слышишь, Арно, – Леста толкает школьного друга в бок, – все это уже начинает смахивать на те самые тоотсовские проделки, которые Лутс описывает.

– А чего же проще, – Киппель протягивает капитану трубку и достает вторую – для себя, – вы, господин Кийр, подите в лес и срежьте себе такую же палку, как у меня. Очень возможно, что он… тот самый господин… и вам тоже покажется – до кого же еще у него может быть больше дела, чем до вас. Ему холодно, как он сказал. Подите прикройте его!

– Оставьте меня в покое! – Кийр нервничает, втягивает голову в плечи. – Идите, поскачите у него на спине, если желаете, только перестаньте терзать мою душу!

А в душе Арно Тали, когда путники продолжают свой путь к хутору Юлесоо, устанавливается такой покой, такая тихая радость, каких он уже давным-давно не испытывал.

– Ну и хороша же тут лесная дорога! – произносит он с воодушевлением. – Этот смолистый воздух можно не только вдыхать, но и пить! Как правильно ты поступил, Леста, что вытащил меня оттуда, из тесноты городских стен! Здесь совершенно, совершенно иная жизнь!

Предстоит интересная встреча со школьным другом Тоотсом и его женой, прежней раяской Тээле… Потом он, Арно, вновь в кои-то веки увидит своих стариков на хуторе Сааре… Сходит на кладбище, проведает могилу бабушки… побродит по хуторской меже, покосу, посидит на перекрестке дорог, где в школьные годы поджидал раяскую Тээле… Ой, сколько чарующих мгновений ждет его впереди!

Сейчас Киппелю было бы самое время завести речь о займе: он говорил бы не для глухих ушей и не для замкнутого сердца.

И Киппель, действительно, заводит речь, но не о займе.

– Да, – говорит он, – здесь и впрямь иная жизнь! До сих пор я только осенью бродил по сельской местности и не видел красот весны и лета. Теперь вижу. Может быть, это моя последняя весна, последнее лето, но что с тою Тем точнее попадает в цель теперешнее путешествие.

Только Кийр пребывает в беспрерывном расстройстве, он будто в котле с кипящей водой живет. Ему кажется, что обитатели всей округи носят на плече лопату, чтобы выкопать ему яму.

Путники добираются до хутора Юлесоо, о котором уже столько говорено и писано. В правой части просторного двора находится старый жилой дом и при нем – рига, гумно и конюшня, а прямо против проселочной дороги красуется новый двухэтажный, совершенно достроенный дом. Тут не цеплялись за установившееся обыкновение: закончив строительство нового дома, непременно разрушить старый, словно стыдясь своего прошлого и его предметов. Из новых дворовых построек достойны внимания амбар и коровник.

Что сразу бросается в глаза пришедшим, так это порядок, в котором содержится двор, необычная чистота всюду. Нигде, ни возле амбара, ни под стрехой, не валяется никаких ненужных предметов. Как видно, все находится на своем определенном месте. Посреди двора посажена стройная береза, вдоль дворовой ограды растут молодые клены и готовые вот-вот расцвести сиреньки.

– О-о, Юлесоо теперь и не узнать! – Леста делает большие глаза, на мгновение останавливается и оглядывается вокруг.

– Да, – Тали в свою очередь останавливается и кивает головой, – гляди, как развернулся наш школьный друг Тоотс!

– Фуй! Тоотс тут ничего не сделал, – ворчит Кийр. – Все деньги и хлопоты – от хутора Рая.

– Но ведь и он тоже…

– Да ничегошеньки! Сам Йоозеп и палец о палец не ударил. Все ему готовеньким преподнесли. Я же сам видел.

Бывший школьный приятель все больше раздражает Лесту, он уже хочет резко ответить Кийру, но именно в этот момент возле нового дома раздаются громкие голоса, можно подумать – там происходит ссора.

Юлесооскому хозяину Йоозепу Тоотсу, который только что вышел из дому, Киппель уже успел представить капитана Паавеля. Последний же повел себя при этом неожиданно шумно. Леста и Тали приближаются к ним, прислушиваясь. Следом, насупив брови, с хмурым лицом семенит Кийр.

– Стало быть, вы и есть господин Тоотс! – радостно восклицает капитан.

– Я о вас много наслышан и читал тоже! Наконец-то мне выпало это счастье: увидеть вас собственными глазами! Дай вам Бог здоровья и удачи в делах! Ведь вы – хоть мирное время взять, хоть военное – личность легендарная, вы стали героем уже на школьной скамье!

Капитан хватает обеими руками руку Тоотса и трясет с такой силой, что тот в своей хворости поначалу не в состоянии и слова вымолвить, лишь растерянно улыбается.

– Ну что такого я… – бормочет он наконец. – Люди преувеличивают. Так ведь и о вас мне тоже доводилось слышать, господин капитан. Да, да.

– Ну чего же обо мне-то!.. – Паавель машет рукой. – Я того не стою, чтобы про меня говорить.

– И все-таки молва о вас идет, взять хотя бы Тыниссона из деревни Кантькюла, каждый раз, когда нам случается где-нибудь встретиться, он о вас вспоминает.

– А-а, Тыниссон! Да, да, он мой старый боевой соратник. Ого, с ним мы проделывали головокружительные трюки, и не раз! Но… я веду себя так, будто я единственный человек на свете, – капитан оглядывается, – ваши школьные друзья тоже хотят с вами поздороваться.

– О да, вижу! Гляди-ка, Леста! Кийр! Гляди-ка… гляди-ка… Тали! Не сразу и узнаешь! Здрасьте! Здрасьте! Но как и каким образом вы все так дружно сюда прибыли. Чудеса да и только!

Тоотс с радостью пожимает руки школьным друзьям, даже глаза его увлажняются.

– Идемте, – он увлекает их за собою, – посидим поначалу немного в саду, передохните. Издалека ли вы, господа, путь держите?

– Всего лишь от станции, – отвечает Леста. – Мы вовсе не Бог весть как устали: передохнули у Кийра, отдыхали в лесу… Но до чего же тут у тебя, Тоотс, славное житье! – восклицает писатель, входя в юлесооский молодой сад с декоративными и плодовыми деревьями, который, конечно же, был разбит уже после свадьбы Тоотса.

– Что есть, то есть, – хозяин пожимает плечами, – но вообще-то лучше, чем в прежнее время.

– Великолепно! – Паавель потирает руки. – Именно таким и должно быть хозяйство, если жизнь и пребывание на этом свете принимать всерьез. Глядишь, и я тоже превратил бы свое Пихлака в нечто… хоть немного похожее, но… Но что об этом теперь говорить! Еще подумают, будто я завидую господину Тоотсу.

– Да, везет же некоторым… – Кийр склоняет несколько набок свою кунью голову.

– Везти-то везет, но надобно и самому везти, высказывает свое мнение капитан, особенно выделяя слово «самому».

– А ты, Йоозеп, не мог бы присоветовать мне какого-нибудь стоящего батрака и служанку? – Георг Аадниель напускает на себя деловитость. – Вообще-то я затем сюда, в Юлесоо, и пришел.

– Гм… Батрака и служанку?.. Чего ж ты с этим так припозднился, сейчас все сельские работники уже наняты и при деле. Но мы еще поговорим об этом. А теперь пойдем, посидим там.

Возле изгороди, между двух лип стоит большой прямоугольный стол с двумя длинными скамейками. Все рассаживаются, курящие вытаскивают свои припасы и угощают куревом друг друга.

– Нет, всякого можно было ожидать, на всякое надеяться, – заговаривает Тоотс, – но что на горизонте появится также и наш друг Тали – это, впрямь, и во сне не снилось! Ой-ой-ой!

И школьному другу Тали приходится хотя бы в двух-трех словах поведать, где он живет, чем занят и как вообще его дела. Как раз в тот момент, когда он заканчивает свое нехитрое повествование, возле садовой калитки появляется пышущая здоровьем, в меру полная женщина и, заслонив рукой глаза от солнца, смотрит в сад. «Ог-го! Какие редкие гости!» – с улыбкой бормочет она себе под нос. Одета она только что не по-воскресному и соответствующим образом причесана. Не иначе как уже увидела из окна или же услышала через раскрытую дверь, что во дворе целый полк мужчин, и – само собою! – она тоже должна им показаться.

Несколько неуверенно приближается она к сидящим за столом мужчинам, сожалея, что не заняла руки каким-нибудь предметом, – они вдруг становятся словно бы лишними, их некуда деть, где бы они выглядели естественными… более или менее на своем месте. Но она пересиливает себя и здоровается ясным и звонким голосом.

Все, за исключением самого Тоотса, поднимаются и отвешивают ей вежливый поклон.

– Ну, Тээле, – произносит хозяин Юлесоо с соответствующим жестом, – ты, конечно же, узнаешь всех этих господ, кроме господина капитана Паавеля. Познакомьтесь! Моя жена и…

– Весьма приятно!

Действительно или только кажется такому человеку, как Кийр, но госпожа Тоотс, бывшая раяская Тээле, вроде бы задерживает руку Арно Тали в своей на какое-то мгновение дольше, чем руки прочих. Как знать? Ведь рядом никто не стоит с хронометром и не измеряет точное время. А когда юлесооская хозяйка встречается с Арно Тали взглядом, в ее глазах вспыхивает яркий язычок пламени. И снова никто не может утверждать, предназначается ли эта вспышка ее давнишнему поклоннику и другу или же кому-нибудь другому? Остается лишь догадываться…

Затем Тээле отступает на несколько шагов, вскидывает голову, подбоченивается (должна же она куда-нибудь деть руки!) и заявляет, что видит чудо из чудес: происходит встреча четырех школьных друзей и одной школьной подруги, и не когда-нибудь, а в совершенно рядовой будний день… и не где-то, а в Юлесоо! Подобное обычно случается лишь в книгах и никак не в повседневной жизни. Но пусть ей позволят сначала немного прийти в себя, небось потом она расспросит подробнее, как и каким образом, если употребить излюбленное выражение Тоотса, когда происходит что-нибудь из ряда вон выходящее. А теперь пусть ее извинят! – она должна на минутку уйти. Но – скоро вернется назад.

Тээле и впрямь торопливо идет к жилому дому и приостанавливается возле калитки, где появился хозяйский сын Лекси, порядком измазанный, с пальцем во рту.

– Не ходи туда, – предупреждает мать, – пока я не приведу тебя в порядок! Что это ты вечно палец во рту держишь, ведь уже большой мальчик! Лучше уж засунь в рот весь кулак. – И про себя почти с неприязнью: «Надо же, чтобы у него проявились все тоотсовы замашки школьных времен!» И вновь обращается к сыну: – Иди в дом, вымой лицо и надень что-нибудь поновее, не то ты – как чумичка-замарашка.

Хозяйка уходит в дом, а Лекси и не думает выполнить материнское распоряжение. Подгоняемый любопытством, мальчик подкрадывается все ближе к гостям, пока его не замечают.

– Послушай, Йоозеп, – Леста толкает школьного друга в бок, – а этот мальчуган случайно не твой сын?

– Мой, а как же. – И зовет сына: – Что ты там прячешься, Лекси? Подойди сюда, поздоровайся с гостями-дядями! Палец изо рта!

Робко и как-то боком подходит мальчик к столу и протягивает всем по очереди свою грязную ладошку. Проделав это, он мигом смелеет.

– Это ты, дядя бородатый, дал мне в тот раз маленький ножик? – Лекси задерживается возле Киппеля.

– Я, а то кто же. Он у тебя цел?

– Не-ет! Потерял. Давно уже.

– Жаль! Мне сегодня нечего дать тебе в замен. Сегодня у меня нет с собой ничего такого, золотко, разве что… постой, постой, я погляжу в своем мешке!.. вот плиточка шоколада. Но если ты когда-нибудь приедешь с отцом в город и разыщешь меня, я, всеконечно, подарю тебе новый ножик, да побольше, чтобы не так легко потерялся.

– Спасибо! – Лекси отвешивает поклон и – мало того! – даже шаркает ножкой по песку дорожки.

– Славный у вас мальчик, господин Тоотс! – Паавель трясет правой рукой ручонку Лекси, а левой поглаживает спои обвисшие усы.

– Поживем – увидим! – Кийр усмехается. – Дайте срок, небось подрастет и начнет выкидывать фокусы, до которых у Тоотса в свое время руки не дошли.

– Ну-у? И какие же такие фокусы Тоотс выкидывал? Лично я, да и многие другие, знаем господина Тоотса, как отважного воина и верного защитника родной земли – что значат в сравнение с этим какие-то школьные проделки! Да и кто из нас был в школе лучше? Но это не имеет значения. Важно, чем и как человек займется в своей последующей жизни, став взрослым.

– Совершенно правильно! – восклицает Леста. – Безоговорочно присоединяюсь к вашему мнению, господин Паавель. Какой прок в том, что какой-нибудь мальчик или же девочка были в школе, так сказать «образцовыми», если они, вступив в жизнь, беспомощны и ни к чему не способны. Ведь с окончанием школы жизнь человека не заканчивается, а всего лишь начинается.

«Ну, это в некотором роде и в мой огород камешек! – думает Тали. – И как бы я тут ни пытался возразить, все это было бы ребячеством, было бы смехотворным». И на Тали вновь наваливается беспросветная хандра, от которой, как ему казалось, он, по меньшей мере на сегодня, освободился. Взгляд его блуждает по молодому плодовому саду, тот вскоре зацветет – и это будет так, словно сила явью какая-то волшебная сказка.

Тоотс наклоняется к уху сына и шепчет ему то же самое, что сказала прежде мать: пусть идет в дом, вымоется и приведет в порядок свою внешность, в таком виде некрасиво появляться за обеденным столом.

– Но ведь ты и сам – точно арап! – Лекси хихикает.

– Небось, я сам о себе позабочусь. Ступай! И не вздумай кривляться перед гостями!

Мальчик вытягивает губы трубочкой и уходит, сдирая с шоколада обертку.

– Та-ак, ты, стало быть, все-таки побывал там и продолжаешь упрямиться,

– говорит мать, идя ему навстречу из кухни. – Хорошо же! А теперь марш в погреб, я выдам тебе хорошую порцию березовой каши! – Гордая душа Тээле никак не может смириться с тем, что ее сын бегает таким сорванцом. Никто ведь не обвинит самого мальчика, обвинят именно ее, его мать. И что только подумает о ней Арно Тали, этот тонко чувствующий господин, этот эстет?!

– Не подходи со своими розгами! – Мальчуган пятится, не спуская с матери глаз. – Я заору, да так, что и чужие дяди услышат!

– А я тебе рот завяжу, ты и пикнуть не сможешь!

– Не кипятись ты! На, возьми лучше кусок шоколада»

– Бессовестный мальчишка! Погоди, пусть только уйдут гости, небось, я попрошу отца всыпать тебе таких горячих, что надолго запомнишь! Умойся, поросенок!

«Не к спеху», – думает Лекси, делает поворот на пятке и отправляется к рыжебородому батраку Мадису – поговорить. – Знаешь, что это такое? – Лекси показывает ему плитку шоколада…

– Ну а как ты-то поживаешь, дорогой Арно? – осведомляется Тоотс, затягиваясь предложенной Киппелем сигарой. – Все молчишь, как и в школьные годы…