Текст книги "Осень"

В придачу к этим словам Кийру сейчас очень подошла бы примерно в локоть [19]19
  Локоть – старинная мера длины, равная 53,3 см.


[Закрыть] длиною борода и – трубка но рту, тогда он, как две капли воды, был бы похож на какого-нибудь медлительного деревенского деда. Разве что недоставало бы вопроса «Как вы там, в ваших краях, поживаете?» – выражение, которое в ходу уже с тех времен, когда старый черт был еще только чертенком.

– Ну что же, – Маали направляется в сторону Паунвере, – стало быть, доброго здоровья.

– Доброго здоровья, доброго здоровья! – быстро отмечает Кийр, радуясь, что так легко отделался. Но между прочим, что ни говори, а эта самая Маали все же даст сто очков вперед его жене Юули. Ой, какие нюни распустила бы та, будь она сейчас на месте сестры, в ее шкуре! Да, да, вот было бы славно поселиться где-нибудь на отшибе, тогда можно бы и это дело решить так, чтобы все было шито-крыто.

Внезапно мозг Кийра пронзает некая новая идея, блестящая и сверкающая, словно ракета…

– Кто была эта дама? – спрашивает Киппель, выходя из лесу с двумя дорожными палками, сопровождаемый собакой, которая с хрустом разгрызает найденный между кочками кусочек льда.

– Ах эта… Сестра моей жены, портниха из Паунвере. – И усмехается. – Так что она не Бог весть какая важная дама.

– Кто как на дело смотрит. В наше время к каждой скотнице обращаются «барышня», отчего же нельзя взрослую особу женского пола назвать дамой? А теперь возьмите себе палку – выбирайте, которая вам больше по вкусу.

– Мне безразлично. Но с этими палками мы и впрямь выглядим, как перекупщики мяса или барышники. Да, когда-то у меня и впрямь была красивая трость, но хищный зверь съел ее, как в библейском сказании об Иосифе. [20]20
  Тщеславный Кийр сравнивает себя с библейским Иосифом, жизнь которого изобиловала опасными приключениями. В юности он был продан братьями в рабство. Они сняли с Иосифа одежду, омочили се кровью заколотого козла и принесли отцу. И тот, узнав одежду сына, сказал: «…хищный зверь съел его; верно, растерзан Иосиф».


[Закрыть] После той, самой первой и самой красивой, у меня были еще две-три подешевле, но братец во время войны черт знает куда подевал их.

– Палка есть палка, особенно в деревне; самое главное, чтобы она обороняла от злых собак. А с такого рода тварями я сталкиваюсь чуть ли не каждый день. Иная стерва даже и голоса не подаст – цапанет за штанину и все гут. Ладно, пойдемте-ка дальше. Кто знает, сколько еще гопать до этой деревни Ныве?

– Как мне кажется, полпути мы вроде бы уже прошли. На опушке леса и подальше от него притулилось несколько низких домишек. С первого взгляда понятно, что строения поставлены тут лишь недавно; большинство из них не обшиты, а обшитые – не выкрашены. Летом, конечно, здесь, несколько отраднее, но сейчас от пейзажа веет лишь бесконечной скукой и ощущением покинутости.

– Послушайте, господин Киппель, – произносит Кийр сравнительно бодрым голосом, – а эти здесь, не поселенческие ли хутора? С чего бы иначе люди тут ютились посреди голого поля? А что дома эти не пустуют, хотя бы по дыму из труб видно.

– Ну что ж, весьма возможно, что здесь живут поселенцы, но я должен признаться, такой убогой дыры мне и моих скитаниях еще никогда не доводилось встречать. Но всему видно – тут одна голытьба поселилась, похоже, у меня здесь и булавки не купят.

– Разговор-то вовсе не о булавках, мне важно узнать, не продается ли какой-нибудь из этих наделов.

– Это так, это так… Но неужели вы, господин Кийр, и вправду переехали бы сюда, если бы тут даже и продавался какой-нибудь хутор… пусть хоть и по цене гнилого гриба?

– Почему бы и нет, тем более, если удастся купить землю и домик по дешевке.

– О Господи! – предприниматель трясет головой. – Что до меня, то я хоть и не Бог весть какой богач, но жить сюда не приехал бы никогда. Посмотрите, в конце концов, на эту серую равнину – ни дерева, ни кустика вокруг домишек! Не знаю, как обстоит дело с вами, но я-то уже через неделю непременно тронулся бы умом в этом захолустье. Обстановка здесь точь-в-точь такая же, как до сотворения мира. – И после короткой паузы Киппель добавляет: – До чего же ничтожными бывают требования человека к жизни!

– Кто как на дело посмотрит. Ведь вы сами недавно так утверждали, – Кийр пожимает плечами. – Да я и не собираюсь вступать с вами в спор, знаю – это все равно, что носить воду в решете. Вы всю свою жизнь прожили и городе, суетясь в бесконечном людском водовороте; я же – с ног до головы житель деревни; подходящей пары мы с вами никак не составим. Меня, к примеру, ничуть не пугает эта местность, эта, как вы изволили выразиться, серая равнина. Во-первых, она серая лишь поздней осенью и ранней весной. Зимою она белая, летом зеленая, а в начале осени – желтая. Подумайте, господин Киппель. хотя бы о том, что мы попали сюда в самое безутешное время года. Что же до деревьев и кустов вокруг домов, так их ведь можно посадить. Все здесь, полагаю, не останется таким, как сейчас. Я бы, во всяком случае, разбил туч возле каждого дома плодовый сад, посадил бы декоративные кусты и так далее. И слушайте, господин Киппель: не забывайте, что тут же, под боком находится красивый еловый лес!

Если бы сейчас кто-нибудь из школьных друзей Кипра услышал такие его здравые рассуждения, то непременно сложил бы на груди руки крестом и поднял глаза к небесам: до чего же мудро и убедительно рассуждает рыжеголовый!

– К тому же, – продолжает портной, – мне почти безразлично, куда переезжать, главное, чтобы подальше от этого проклятого Паунвере. Я уже не в состоянии жить среди паунвереской публики.

– Чего же проще, – торговец зажигает погасшую сигару, – зайдемте хоть бы вот в этот ближайший дом, ведь за спрос по губам не ударят.

– Да, да, пойдемте разведаем! – сразу соглашается Кийр. – Вообще-то я еще и не видел, как поселенческое жилье изнутри выглядит.

Они останавливаются около маленького домика, возле которого нет даже дворовой ограды, не говоря уже о деревьях и кустах. Даже и в этой хибаре лишь одна половина выглядит пригодной для жилья, тогда как оконные проемы другой забиты горбылем. К домику приткнулась то ли летняя сараюшка, то ли хлев, то ли то и другое вместе. Скорее всего, верно последнее предположение, так как из этой боковой пристройки, сколоченной из того же самого горбыля и наполовину крытой соломой, слышится повизгивание подсвинков и сонное мычание теленка. Очень возможно, шаткое сооружение дает приют и лошади, ибо что это за поселенец, если у него нету даже самой необходимой домашней животины.

– Охо-хо! – Киппель трясет головой. – Стало быть, и так тоже на этом свете люди живут!

– Как видите, живут все-таки, – отвечает Кийр чуть ли не вызывающе.

В это мгновение открывается певучая дверь домика, и наружу выходят двое – мальчик и маленькая девочка с излохмаченными головенками. Оба в тоненькой одежонке, с вымазанными лицами и голыми икрами, на ногах у них чуни (сшитые из материи туфли).

– Здравствуйте, дети! – произносит Киппель, ободряюще улыбаясь. – А папа с мамой дома?

Детишки испуганно смотрят, не отвечая ни слова, засовывают палец в рот и, пятясь задом, протискиваются обратно в дом. На их месте на пороге возникает серый с черными полосами пес и, увидев чужаков, немедленно заливается громким лаем.

– Вот видите, господин Кийр, – бродячий торговец усмехается, – если бы не палки в наших руках, пес сразу на нас накинулся бы; у себя дома, тем более на пороге, собаки особенно агрессивны. Что же нам теперь делать?

К счастью, за первыми двумя выходами следует еще и третий: на ту же самую сцену с высящейся до самой стрехи грудой хвороста.

– Фу, что ты разорался, Мури! – стыдит кто-то чернополосого зверюгу и распахивает двери настежь. Появляется высоченный, среднего возраста мужчина с располагающим лицом, его волосы с проседью всклокочены, подбородок зарос щетиной, однако усы тщательно пострижены в истинно английском духе; на мужчине – защитного цвета «галифе» и тяжелая поношенная обувка.

– Здравствуйте, – Киппель приподнимает шляпу.

– Здрасьте, здрасьте! – отвечает мужчина с порога. – Желаете войти в дом?

– Да, вроде бы есть небольшое дельце.

– Милости прошу! Милости прошу! – Мужчина делает несколько шагов навстречу посетителям и, хотя он всего лишь в жилетке, не обращает внимания на пронизывающий ветер. – Проходите же, проходите смелее, собаку я отгоню.

Предприниматель про себя отмечает, что они имеют дело не с каким-нибудь мужланом, а с человеком, которому ведомы правила вежливого обхождения, об этом говорит уже хотя бы то, что в дверях он пропускает гостем вперед и лишь после этого входит сам.

Киппель не сразу замечает высоту второго порога и словно бы выпрыгивает из крошечной передней в жилую комнату с земляным полом. На какое-то мгновение он так и остается стоять там, возле дверей – ноги циркулем, бородка задрана вверх; лишь постепенно предприниматель начинает различать отдельные предметы предельно простой обстановки полутемного помещения и делает два-три шага вперед. Ну конечно, убогому внешнему виду домика вполне соответствует и его внутреннее убранство. Под окном – стол на козлах, возле него – несколько некрашеных деревянных стульев; в одном углу – плита, в другом – два топчана, также на козлах, возле стены, между окном и дверью – низкий шкафчик, вероятно, место хранения нехитрых запасов продовольствия.

Вот и все, что поначалу бросается в глаза.

Кийр же, видя оплошность своего спутника, проявляет предельную осторожность: вначале ощупывает палкой «глубину» пола и лишь после этого переносит свою длинную ногу через порог.

Затем входит в комнату, прикрыв за собою дверь, и хозяин. (Ибо кем же иным он и может быть, как не хозяином.)

– Да, как видите, житье-бытье здесь на первых порах довольно-таки убогое, – произносит он, словно бы извиняясь, – но что поделаешь? Будьте добры, присаживайтесь!

– Большое спасибо, успеется! – Киппель отвешивает легкий поклон, сняв с головы шапку, и со спины – меток. – Ах да, – он протягивает хозяину руку, – моя фамилия Киппель, мелочный, то бишь галантерейный, торговец из Тарту.

– Очень приятно! – хозяин обменивается с Киппелем рукопожатием. – Моя фамилия Липинг, бывший солдат, а сейчас… ну да вы и сами видите, кто я теперь… поселенец, или бобыль, или как вам будет угодно.

– Ну зачем же бобыль! – Торговец вскидывает голову. Все-таки поселенец, именно так говорят и пишут о подобных вам людях. А этот господин, – он кивает на Георга Аадниеля, – мой добрый знакомый из Паунвере, Кийр, мастер-портной.

– Мастер-портной из Паунвере! – восклицает великан-поселенец так громко, что собака в другой комнате начинает рычать. – Возможно ли это? Ну так здравствуйте, и будем окончательно знакомы! Моя фамилия Липинг.

При этом он жмет и трясет руку несчастного Аадниеля с такой силой, что последний только что на колени не падает. Высвободившись из этих страшных тисков, перепуганный портной поначалу не в состоянии и слова вымолвить, однако он быстренько берет себя в руки, после чего произносит несколько жалобным голосом:

– Только вот господин Киппель забыл упомянуть, что и я тоже бывший солдат.

– Этого я не знал, – все так же громко продолжает поселенец, – а так… вообще-то… я знаком с вами уже давно. Хо-хо, не один добрый годок!

– Вы знакомы со мной? – Кийр отступает на шажок. – Готов поклясться, что ни разу в жизни вас не видел.

– Я вас тоже, и все-таки я знаком с вами. Поверьте!

– Не могу поверить в такое! – портной трясет головой. Как же мы можем быть знакомы, если никогда друг друга не встречали?

– Видите ли, господин Кийр, – произносит великан значительно, – я знаком с вами по одной книге, писатель Лутс написал ее еще до мировой войны. Хо-хо!

– Вот оно что, ну да… – у Йорха отвисает нижняя губа. – По книге, да, конечно, однако это все же не то, что личное знакомство. Надеюсь, вы не всему верите, что Лутс написал в своей «Весне»?

– Ну, это дело писателя – да и хотел ли он так уж точно копировать это наше житьишко. Но я все же думаю, в этих «Веснах» и «Летах» есть своя доля правды. Но, мои господа, присядьте же, наконец! И не обращайте внимания, что тут еще все в таком зачаточном состоянии, если можно так выразиться. Прошу, прошу, присаживайтесь!

– Черт побери! – ворчит Кийр, опускаясь на стул. – Куда ни сунешься, всюду эта «Весна»! Видали, и меня теперь знают по всей Эстонии, словно пеструю собаку или белую ворону. Кому это нужно?

– Ну чем вы недовольны?! – подсаживается к столу и сам хозяин. – Вы, во всяком случае, личность популярная и можете вполне этим гордиться. Что такое, к примеру, я по сравнению с вами?! Или же господин Киппель?

Поселенец внезапно умолкает, прищуривает глаза, словно бы старается что-то вспомнить, барабанит пальцами по столу. Затем вдруг разражается смехом и, придавив своей внушительной лапой костлявую руку торговца, спрашивает:

– Простите, господин Киппель, а не… не фигурируете ли и вы там, в сочинениях Лутса?

– А то как же, – предприниматель ухмыляется несколько кисло. – Чью же душеньку этот человек оставит в покое? Он, правда, ничего плохого обо мне не написал, но хорошего – тоже. Однако, раз уж зашел разговор о пестрой собаке и белой вороне, я тоже один из них. Только подумайте: «Дельцы», «Свадьба Тоотса» и так далее. И неизвестно еще, когда он со мною окончательно сведет счеты.

– Так это же прекрасно! – Поселенец стучит костяшками пальцев по столу.

– Что же тут прекрасного! – Кийр начинает сопеть. – Следит за каждым твоим шагом, словно злой дух, а потом все – в печать и, само собой, с большими преувеличениями; а ведь многого он сам даже и не видел.

– Нет, это и впрямь прекрасно, – произносит хозяин с ударением. – Знаменитые герои историй о Тоотсе зашли ко мне в гости! Мне такое и во сне не снилось!

– Ну, мы пришли не совсем в гости, – Киппель почесывает бороду, – у нас все-таки и небольшое дело к вам есть. Я прихватил из города с собой немного товарца, необходимого в каждом домашнем хозяйстве. Может быть, и вам тоже окажется кстати какая-нибудь вещица, ради которой не хочется бежать в Паунвере или куда-нибудь еще дальше? Здесь, в заплечном мешке, все и находится, – предприниматель дает тумака своему рюкзаку.

– А нет ли у вас, случаем, какого-нибудь ножа от Энгельсвярка? – весьма любезно осведомляется поселенец Липинг.

– Как не быть? Есть!

– О-о, тогда немедленно становлюсь вашим покупателем.

– Простите, мои господа, – портной нервничает, – а не лучше ли будет поначалу оставить в стороне все эти кнопки-булавки Энгельсвярка и приступить к другому вопросу, поважнее.

– Что же может быть важнее, чем… – на лице поселенца появляется выражение разочарованности.

– Видите ли, господин Липинг, мой уважаемый фронтовой соратник, я, собственно, хотел у вас справиться, а не собираетесь ли вы продавать свой надел и домик? Да, именно об этом я и хотел поговорить.

– Продавать… свой надел и этот домик? – Хозяин настораживается. – Зачем же? Я совсем недавно, всего два-три года тому назад, получил этот кусок земли и с большими трудностями сколотил эту халупу! Как это в голову вам пришла такая мысль?

– Очень просто – есть покупатель.

– Покупатель? Кто же? Не заделались ли вы, господин Кийр, перекупщиком?

– Ну нет! – Кийр брезгливо машет рукой. – Какой же из меня перекупщик! Я сам купил бы для себя ваш хутор, если бы мы сошлись в цене.

– Что?! – Мускулы на лице бывалого солдата передергиваются от сдерживаемого смеха. – Как вы сказали? Купили бы для себя мой хутор?

– Да, видит Бог, это правда! – портной утвердительно кивает.

Хозяин не в силах больше сдерживаться и разражается громким смехом.

– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Вы, и вдруг – землевладелец?! Не выкидывайте шуточек в духе Тоотса! У Тоотса они словно бы сами собою разумелись, а вот вам – не подходит.

– У меня и в мыслях не было шутить! – восклицает Кийр чуть ли не сердито. – Хочу покинуть Паунвере; я уже на дух не переношу это место.

– Гм… Вот оно как! Хорошо, ну, а если бы я и продал вам этот хутор, что вы стали бы тут делать?

– То же самое, что и вы до сих пор делали. Да-да.

– Хо-хо! С трудом верится! Это во-первых, а во-вторых, куда же податься мне со своей женой и детьми в случае, если я этот надел продам? Ведь с таким хвостом из трех человек меня даже в хуторские батраки не возьмут. К тому же, я теперь не Бог весть какой крепкий работник; каждый раз в страду приходится нанимать сезонника.

– Ну-ну, что же у вас в таком случае за изъян? – Киппель угощает хозяина сигарой. – На вид вы такой моложавый и цветущий – смотреть одно удовольствие.

– Да-да, моложавый и цветущий… Но ведь и я тоже в этих больших и малых войнах получил свою долю. Поглядите на меня еще разок повнимательнее и скажите, что вы видите?

Лишь теперь Киппель замечает, что голова Липинга беспрерывно двигается, вернее, не двигается, а трясется, словно у какого-нибудь дряхлого старичка.

– С вашей головой, похоже, что-то стряслось, – тихо, с сочувствием произносит предприниматель.

– Вот именно, господин Киппель; совершенно правильно, я, так сказать, имел контузию головы. И не только голова, все мое тело контужено. Война! Кроме того, у рук-ног тоже свои изъяны, но это не беспокоит меня так сильно, как беспрестанное дрожание головы. Я, правда, не знаю, кто из нас больше инвалид, Тоотс или я, но настоящих работников ни из него, ни из меня уже быть не может.

– Как? – восклицает предприниматель. – Выходит, вы знакомы и с господином Тоотсом из Юлесоо?

– И еще как! Были в одном взводе всю Освободительную войну, разумеется, за вычетом тех периодов, когда ют или другой из нас лежал в госпитале на излечении.

– Ну, тогда мне уже нет смысла продолжать разговор, – Кийр вздыхает.

– Отчего же? – удивляется хозяин. – Говорите, говорите!

– Нет, я имею в виду покупку хутора.

– Ах так. Об этом и впрямь не стоит больше рассуждать. Мне тут, действительно, довольно-таки тяжело, да еще долги и так далее, но куда же я денусь? Где меня ждут? Не знаю я никакого ремесла, не имею ни малейшего понятия и о торговле. Мое место – только здесь, и сели Отец небесный не оставит меня своей милостью, я тут и останусь до тех пор, пока… ну, это и без того ясно.

– Ну что ж, стало быть, этого вопроса мы больше не касаемся. Но, может быть, вы, господин Липинг, слышали, не продается ли тут, по соседству с вами, какой-нибудь другой поселенческий надел?

– Не слышал ничего такого. – Великан качает своей трясущейся головой. – В последнее время я, правда, весьма редко вижусь со своими соседями, но, по меньшей мере, в дни уборки урожая никто ни о чем подобном и словом не обмолвился. Однако, поди знай; может, теперь, когда урожай уже собран, иной хозяин и пришел к мысли о продаже. Чего ж проще пойти да спросить – тут недалеко.

– Но прежде чем мы двинемся дальше, – говорит Киппель, улыбаясь, – я быстрехонько развяжу свой мешок и… тогда будет видно, что мы в нем обнаружим.

– Да, да, выкладывайте, что у вас там, – Липинг тоже улыбается, – авось что-нибудь и подойдет. Да-а, Энгельсвярк – чертовски известная фирма.

– Ну конечно, Энгельсвярк… – Предприниматель раскладывает свой товар на столе. – Сам-то я, разумеется, не чета Энгельсвярку, а лишь маленькая частица этой всемирно известной фирмы.

– Одним словом, маленький мешочник, – Кийр фыркает довольно язвительно.

– Ну зачем так-то? – Бывший солдат Липинг поднимает брови. – Всякий честный заработок почетен, не правда ли?

– Пусть себе господин Кийр говорит, что хочет, – Киппель машет рукой, – меня от этого не убудет, да и что путного может сказать портной, который даже ворон боится. Ну так взгляните, господин Липинг, тут весь мои товар.

– Так, так, – поселенец пододвигает свой стул поближе к столу, внимательно оглядывая предложенный товар. – Четыре столовых ножа и четыре вилки сразу же отложите в сторону, я куплю их. Вообще-то хватило бы и двух пар, но пусть и мои поросята тоже привыкают есть по-людски.

– Поросята? – Киппель делает большие глаза.

– Ну да, мои поросята – мальчик и девочка, вы их только что видели на улице. Но больше я и впрямь не могу ничего выбрать. Хотя погодите, одну секундочку, я позову хозяйку, возможно, ей что-нибудь понадобится.

– Да, да, будьте так добры, пригласите сюда хозяйку. Время терпит. Да и детишек тоже, и для них у меня кое-что найдется.

Поселенец Липинг уходит в другую комнату, которую, по всей видимости, называют задней, и там с кем-то разговаривает. Сквозь приоткрытую дверь предприниматель видит лишь дощатый пол и маленький комод возле стены, но достаточно и этого; ведь Киппель не какой-нибудь судебный пристав, который хочет разглядеть все, что находится и перед домом и внутри него.

– Видите, господин Кийр, – говорит Киппель, – четыре пары ножей-вилок уже проданы, торговля идет.

– Чего же ей не идти, – отзывается портной, взглянув на него исподлобья, – но вы сказали сейчас господину Липингу, что время терпит.

– Оно и впрямь терпит.

– То есть как это – терпит? Пора двигаться дальше.

– Мы так и поступим, но не могу же я прервать свою торговлю на середине и улизнуть! Не теряйте спокойствия, ваше дело уже решилось.

– Что значит – решилось! Разве вы не слышали, что мне ответили?

– Ну что ж, каждое предприятие – наполовину дело везения, – Киппель вбирает голову в плечи и разводит руками. – Мы тут оказались совершенно случайно, нашей основной целью была деревня Ныве. Неразумно ждать, чтобы первый же поселенец, возле которого вы остановитесь, кинулся со своим хутором в ваши объятия! Не правда ли?

– Ах, не журите и не учите меня на каждом шагу! Я не младенец какой-нибудь. Я уже две войны прошел, а вот вы, скажите мне наконец, чем вы в это время занимались?

– Хватит вам, оставим это препирательство в чужом доме. Для этого у нас будет предостаточно времени по дороге.

И Кийр, действительно, умолкает, лишь зловеще сопит. Первый же неудавшийся шаг в поисках нового жилья несколько выбил портного из колеи, и теперь его душонку пилит зависть, что Киппелю так везет.

– Иди же, иди, Роози, – слышится громкий голос поселенца из задней комнаты, – не смеши людей! Это мои старые знакомые – они же тебя не съедят! И вы, дети, тоже идите. Торговец сказал, что у него и для вас кое-что имеется. Идемте, а то еще подумают, будто мы людей боимся!

Наконец хозяин выходит из задней комнаты в сопровождении своей жены. За их спинами жмутся дети, а позади всех – серый, с черными полосами пес, вид у него угрожающий.

– Ну, погляди, – подбадривает хозяин свою жену, рослую брюнетку, – вот они тут. – Разрешите, господин Киппель и господин Кийр, я представлю вам мою жену, которая совершенно добровольно отправилась следом за мною сюда, в изгнание, или вроде того.

Киппель быстро вскакивает и отвешивает элегантный поклон записного прожигателя жизни.

– Весьма приятно!

Портной же ведет себя совершенно по-остолопски, но что тут поделаешь, если он такой неотесанный болван, в особенности, когда в дурном настроении.

– Выбирай, Роози, что тебе может пригодиться, – подбадривает хозяин свою молодую жену. – Может, иголок или ниток, или?.. Погляди, тут много чего есть, – указывает он на стол.

– Вообще-то иголки и нитки всегда нужны, – слабая тень улыбки появляется на смуглом, как у египтянки, липе хозяйки. – Да, так дайте вот этих…

Она называет номер ниток в мотке, рассматриваем швейные иглы и бельевые пуговицы, но рукой ни до чего не дотрагивается. – Да еще ножницы у нас уже совсем никудышные, но… небось, новые дорогие.

– Стоит ли говорить о цене ножниц. Раз нужно – значит нужно. Бери же, бери, Роози!

– Прекрасно! – произносит Киппель, охваченный торговым азартом. – Я продам вам ножницы самого лучшего сорта. Ими, дорогая госпожа, сможете пользоваться много-много лет. Может быть, желаете еще чего-нибудь?

– Нет, спасибо, – хозяйка медленно качает головой. На этот раз мне и впрямь ничего больше не надо.

– Всеконечно, этого достаточно. Совершенно правильно! Не зря же некий умный писатель, или кем он там был, сказал: «Когда мы покупаем ненужные вещи, то вскоре вынуждены будем продавать те, которые нам нужны». Разве это не так? А куда подевались ваши дети? Aгa. подходи же смелее, молодое племя! Смотри, сынок, вот я дарю тебе этот маленький перочинный ножичек, только будь осторожным, не потеряй его; когда пойдешь в школу, станешь точить им карандаши. А ты, маленькая барышня, возьми этот наперсточек. Небось, мама скоро научит тебя шить, тогда он пригодится.

– Смотрите-ка! – поселенец складывает руки крест-накрест на груди. – А теперь поблагодарите дядю-гостя. Вы же знаете, что надо сказать?

Дети что-то бормочут, после чего в смущении убегают и заднюю комнату, а за ними по пятам устремляется собака, словно бы и она тоже хочет как следует рассмотреть, что именно подарили хозяйским детям.

– Ну вот, каждому что-нибудь досталось, – говорит хозяин, – только я остаюсь без всего. Ножи и вилки не в счет – они, так сказать, общее семейное имущество. Было бы куда как славно, если бы и я приобрел что-нибудь лично для себя.

– Для себя лично?.. – повторяет Киппель. – Что бы такое вам предложить? Хороший складной нож?

– Нет, нож у меня уже есть. Отличная вещица, всю войну со мной прошел.

– Аг-га-а! – вдруг восклицает предприниматель. – А как вы отнесетесь к мундштуку для папирос? Поглядите, вот – на выбор.

– Верно! Это мне нужно, к тому же будет напоминать мне о посещении господами Киппелем и Кийром моей халупы. Так. Теперь подсчитайте общую сумму, а ты, Роози, не будешь ли так любезна, не принесешь ли чего-нибудь подзакусить.

– Нет, ради Бога! – Киппель отмахивается обеими руками. – Мы лишь недавно поели в Юлесоо до того плотно, что идти тяжело. Ежели мы еще хоть немного добавим, так и с места не сможем сдвинуться. Благодарствуем за хлебосольство, но что слишком – то слишком.

– Как вам будет угодно, – хозяин пожимает плечами и платит деньги за купленный товар, не делая ни малейшей попытки поторговаться.

– Не знаю, стоит ли нам идти на какой-нибудь из соседних с вами хуторов? – спрашивает Кийр, поднимаясь со стула.

Поселенец Липинг, увы, ничего определенного на этот счет не в состоянии сказать. Но они могут в каком-нибудь из домов и спросить, возможно, и впрямь там знают больше.

– Ну так пойдемте, господин Киппель! – торопит портной своего спутника.

– Одну минутку! – Предприниматель завязывает рюкзак и закидывает его себе за спину. – Так. А теперь можем идти. Большое, большое спасибо хозяевам за радушие. Бог даст, когда-нибудь еще и увидим друг друга. Доброго здоровья!

– Доброго здоровья! – отвечает хозяин. – И доброго пути!

Кийр же отвешивает легкий поклон и распахивает дверь в прихожую. Но именно в то мгновение, когда он открывает дверь, мимо него пулей проносится полосатым пес и сбивает насупленного мастера-портного с ног, так что последний растягивается на пороге вниз животом.

– Мури! Мури! – зовет хозяин, – куда ты, чертяка, летишь?

Но Мури на это и внимания не обращает; вот он уже поднимается возле наружной двери на задние лапы и распахивает ее сильными передними. То ли у него всплыло в памяти, что во дворе чужая собака, то ли он только теперь ее почуял, – как бы то ни было, пес решил познакомиться с нею поближе. Не успевают путники выйти из дома, как Мури накидывается на убогую собачонку, терзает и треплет ее, словно пук черной кудели.

– Ох, мерзавец – смотрите, что он делает! – Киппель выхватывает из подмышки свою палку и спешит на помощь несчастной собачонке. Однако поздно – лохматый темный комочек уже не шевелится. Мури, правда, отступает в сторону, но свое черное дело он успел совершить.

– Готов! – Торговец дотрагивается до маленького тельца кончиком палки.

– Вот дьявол! – Хозяин выходит во двор и грозит кулаком своему чернополосому зверюге. – А это была ваша собака?

– Нет, просто увязалась за нами. Дайте, пожалуйста, мне лопату, я ее закопаю.

– Нет, раз она не ваша, я и сам улажу это дело; наш бандит уже не впервой разделывает так маленьких собачонок.

– Ну, видите теперь, господин Кийр! – произносит торговец, приближаясь к следующему дому.

– Что я должен видеть?

– Видите, какой печальный конец нашла эта маленькая лохматая шавка!

– Ну чего еще о падали говорить! Хорошо, что мы от нее избавились. Только вот что: это еще одно дурное предзнаменование. Может, будет лучше, если мы не станем заходить на соседний хутор. Как вы думаете?

– Да ну вас со своими предзнаменованиями! – Торговец швыряет наземь огрызок до предела искуренной сигары. – У меня, к примеру, уже давненько не было такого удачного торгового дня, как сегодняшний. И деньги в кармане куда как легче, чем всякое барахло в заплечном мешке.

– Нет, позвольте, я думаю вовсе не о вашем торговом деле, у меня в мыслях собственный день покупки.

– Небось, дойдет черед и до вас. Давайте-ка двигаться вперед! Не исключено, что именно на этом втором хуторе повезет нам обоим.

Через недолгое время они останавливаются возле ближайшего домика; внешне он не лучше и не хуже, чем принадлежащий Липингу. Разве что двор окружает невзрачный, сплетенный из прутьев заборчик.

– Ну, чего раздумывать, айда внутрь! – Киппель поправляет свой рюкзак.

– Да, да, идите себе вперед. Может, и тут есть какой-нибудь зверюга, как у Липинга.

– Гм… выходит, моя жизнь дешевле, чем ваша. А впрочем, отчего бы ей и не быть дешевле, – я ведь гораздо старше вас. Ну что же, идемте!

Киппель решительно открывает наружную дверь и, миновав темную прихожую, стучится. Портной следует за ним тихо и осторожно, на цыпочках, с тайным желанием в голове: «Хоть бы этого чертова коробейника цапнул за нос какой-нибудь псина! Будет знать, как все время говорить только о себе и о своей торговле, будто меня и нет вовсе!»

Поначалу на стук никто не отвечает, только откуда-то, может быть, из задней комнаты, доносятся голоса. Когда же предприниматель стучит вторично, уже громче, к двери приближается кто-то шаркающей походкой.

– Какой чегт там багабанит? – спрашивает грубый мужской голос. – Заходи в дом, ежели ты добгый человек!

Киппель заходит в помещение, где в нос ему сразу же ударяет удушливо-кислая вонь. Перед ним стоит заросший бородой кряжистый мужчина, загривок у него – горбом, словно у окуня.

– Здравствуйте! – говорит предприниматель.

– Здгасьте, – отвечает бородач. – Чего надо?

– Хозяева хутора дома?

– Хозяева хутога?.. Ну, а что с того, ежели и дома? Чего вам от хозяев тгебуется?

– Хотел бы кое-что продать.

– Ах, кое-что пгодать! – бормочет человек. – Гхм, так я сгазу и подумал. Такие мешочники ходят тут почитан каждый день со своим товагом – уж я-то этих господ знаю. Один чегтов сын, видишь ли, запудгил мне мозги и навязал велосипед и швейную машину. Вгоде бы наполовину дагом, а тепегь доплачивай каждый месяц, так что в глазах мутится. Ггызи тут салаку да хлебай обгат, чтобы им, воговским гожам, было на что кутить. Нет, нет, не выйдет тут никакой тогговли, никакого навязывания – такие пгививки мне уже не газ делали, с меня хватит.

– Но позвольте, хозяин, мой товар весь при мне, и рюкзаке, а в рюкзаках ни велосипедов, ни швейных машин не носят. Я могу предложить только такие мелочи, как ножи, вилки, нитки, иголки, пуговицы и тому подобное, одним словом – галантерейный товар, нужный на любом хуторе, в любом доме.