Текст книги "Осень"

– И чего она грызет голодного и усталого человека. Сама бы и ездила на мельницу.

– Да смогла бы и сама ездить, – слышится от плиты. – Нечего так уж кичиться своими поездками!

– Помолчи!

Ожесточенный грохот печных конфорок. Затем гремит какой-то чугун, потом шмякается на стол краюха хлеба.

– Ну, хлеб благополучно прибыл на место, – Паавель хмурит брови, – но где же нож?

– А ты что, сам не знаешь, где лежат ножи?

– Гхм!

– Ох-хо, – думает Кийр, чье сердце радуется такой супружеской перебранке, – нет, моя-то Юули не смеет так со мною собачиться. Она, правда, долговязая, как флагшток, но чтобы возражать – этого нет. Какой прок и привлекательной внешности, если под нею – злая душа?!

Разумеется, мимо внимания портного не проходит и то, что обстановка в пихласком доме гораздо богаче, чем там… у Липинга и у того бандита-душегуба.

– Не могли бы вы сказать, – обращается он к хозяину, – как название того поселения там, на лесной опушке, мимо которого мы проходили?

– Того?.. Нет, этого я не знаю. Да и есть ли у него вообще настоящее название? Просто говорят Пильбасте. [24]24
  Пильбасте – в переводе с эстонского – Щепкино.


[Закрыть]

– Хм-хм, Пильбасте.

– Как оказался там такой славный человек, как Липинг?

– Поди знай. Наверное, он чуток запоздал с получением своего надела.

– Ох, хорошо и так, – портной жалобно вздыхает. – У меня брат погиб на войне, а родителям ничегошеньки не дают. Как я ни ходил, как ни хлопотал – все впустую Страшные люди там, в Паунвере!

– Вот как?! Может быть, вы не с того конца начали?

– Может быть. Да и сколько же у такого дела вообще концов?

– Они все же имеются.

– Пусть они все катятся в преисподнюю со всеми своими концами! Лучше уж мне купить хутор, чем связываться с этими фокусниками.

– Ну что ж, покупайте, покупайте! Осмотрите тут завтра все как следует и…

– Завтра? А отчего не сегодня?

– Сегодня уже ничего не выйдет. Что вы в темноте разглядите? Разумеется, переночуете тут же, у нас места хватит. А сейчас для начала хотя бы пожуем хлеба, а там, глядишь, и супу получим. Ах да, у меня же есть еще это самое…

Хозяин встает, идет к вешалке, шарит в кармане пальто и приносит на стол бутылку спирта.

– Не показывайте ее! – шепчет Киппель, сжимая кисть руки Паавеля. – Уберите!

– Почему же?

Киппель делает движение головой и указывает глазами в сторону плиты: хозяйке это не понравится.

– А-а, пустое! – И обращаясь к жене, Паавель говорит:

– Ты, Лийзи, подай нам кружку воды и стакан или чашку и сама тоже вспрысни чуток мельничный день.

– О-о! – хозяйка смотрит на обеденный стол. – Так, стало быть, решили еще и дома тем же побаловаться, даже меня приглашают. Только того и не хватало, чтобы и я стала бражничать! Небось, тогда твой хуторок быстренько бы уплыл из рук.

– Эхма, из наших рук хуторок уплывет так или иначе. Разве ты не слышала, как я сказал, что один из этих господ – покупатель хутора?

– Может, оно и так, но с хмельной головой такие дела не делают. Поешь сначала да проспись, тогда и продолжим разговор. Вот и суп уже горячий, я мигом принесу на стол миску и тарелки.

Видавший виды торговец сразу же замечает, что тон хозяйки уже более покладист, чем прежде. Может быть, ей пришелся по душе разговор о покупателе хутора! Это было бы на руку и ему, Киппелю, – товар легче продать, а рассерженному человеку не до покупок.

Вскоре хозяйка ставит перед мужчинами большую миску, полную до краев аппетитно пахнущим супом, тогда как на тарелке ею разложены большие куски мяса.

– Знаешь, Лийзи, – восклицает поселенец, – ты начинаешь мне нравиться! Я говорю правду, Бог тому свидетель!

– Да ну тебя с твоей правдой! – молодая хозяйка уже улыбается уголками губ. – Сейчас тебе может понравиться только добрая порция водки, да отменная закуска.

– Ну да, и это, но все-таки ты – больше всего прочего.

– Ешь, ешь, не болтай столько! Да оставь немного и Марту выпить.

– Я уже посулил ему, – отвечает муж. – На здоровьице!

– Он отхлебывает хороший глоток разбавленного водой спирта и принимается усердно закусывать. – Черт побери! – говорит он себе под нос. – Все ж таки не зря сказано, что голод самый лучший повар на свете!

– Всеконечно! – подтверждает предприниматель мудрое изречение, наворачивая с тем же усердием.

– А теперь… – начинает Киппель после того, как с едой покончено, стол прибран, хозяин обстоятельно рьгнул и курево пущено в ход. – А теперь, стало быть, не соблаговолят ли гостеприимные хозяева посмотреть мои немудреный товар. К сожалению, у меня сейчас уже нет полного набора, но все-таки в этом мешке еще найдется кое-что, без чего не может обойтись ни одно домашнее хозяйство. Как вы думаете, уважаемая госпожа?

– Ну что ж, покажите, что у вас там есть.

– Но не вернее ли будет вначале поговорить о хуторе, – брюзгливо перебивает Киппеля портной, – крючочки-моточки лучше бы на потом оставить – это же не Бог весть как важно, иголки и нитки можно всегда купить, а продать хутор – совсем иное дело.

– Да, само собой, это дело иное, – соглашается господин Паавель, – однако вести разговор о хуторе, как я уже говорил, имеет смысл только при дневном свете; лишь тогда из нашего разговора может выйти толк. Сейчас же… Представим к примеру, что хутор Пихлака да и вообще все поселение Ныве понравится вам ничуть не больше, чем Паунвере… Какая же польза будет от нашего сегодняшнего разговора? А пока что я вам могу сказать только, что у хутора Пихлака – пятнадцать гектаров хорошей пашни, примерно пять гектаров покоса и пастбищ, а леса нет вовсе. О том небольшеньком, что на краю выпаса, и говорить не стоит, – его может кошка на кончике хвоста унести. Затем у нас, по меньшей мере, как я понимаю, добротный жилой дом, амбар, хлев, конюшня и гумно… там, несколько на отшибе. Возле покоса есть сеновал Что касается скота – две лошади, шесть дойных коров, четыре свиньи; кроме того – несколько овец и немного кур.

– Ого, стало быть, у вас весьма крепкое обзаведение! —Киппель кивает головой.

– Ну, крепкое не крепкое… Скажем проще – приличное. Если же вы хотите увидеть действительно «крепкое» обзаведение, вам надо обойти центр мызы Рийсеманна, дa и окрестности тоже. Сам-то центр, правда, в распоряжении одного полковника из резервистов, однако и у офицеров чином пониже, что в округе, тоже дела идут хорошо, то есть, утех, кто относится к земле уважительно и печется о своем хозяйстве. А вообще-то есть – и немало – такого сорта люди, кто продал свои наделы и постройки или же привел хозяйство в запустение.

– Однако вы, господин Паавель, вероятно, еще до получения надела крепко стояли на ногах, – высказывает предположение Кийр. – Иначе как бы вы смогли за такое короткое время поставить так много строений, обзавестись стадом, рабочими лошадьми и необходимыми сельхозорудиями.

– Да, было, было… Но не забывайте о поселенческих ссудах и банковских займах. Если состоится продажа хутора Пихлака, как того желает моя драгоценная половина, я, конечно же, немедленно погашу все ссуды, а останься я тут, понадобятся еще годы тяжкого труда, чтобы освободиться от долгов.

– Говорить-то говори, Антс, – произносит хозяйка, – а спою половину оставь в покое. Я же в ваш разговор и полсловечка даже не вставила.

– Сейчас-то и впрямь не вставила, зато в последнее время ты только и делаешь, что говоришь о продаже хутора. Но Бог с тобой, оставим это, я ведь сказал без всякого желания тебя обидеть! Лучше поглядим с вечера, какой товар предложит господин Киппель, а о более серьезных вещах поговорим с утра. Да, господин горожанин, раскройте свой мешок, весьма любопытно взглянуть, что в нем есть.

– Сию минуточку! – Покопавшись в рюкзаке, торговец выкладывает на стол его содержимое. Хозяйка подвигается поближе к мужу, с любопытством оглядывая товар – и тот, что блестит, и тот, что без блеска.

– Да, – произносит она, – тут есть очень милые вещички! А чего-нибудь из одежды вы не прихватили?

– Нет, госпожа, – отвечает предприниматель с виноватой улыбкой. – Большая ноша не по моей старой спине. Чтобы торговать одеждой, пришлось бы подряжать лошадь и телегу, а это себя не оправдывает.

– А пудры и крема для лица?

– Тоже нету. На такой артикул спрос весьма невелик.

– Чего ты фокусничаешь, Лийзи, и спрашиваешь то, чего тут нет! Ты же видела, господин Киппель выложил из своего мешка все, и эти веши здесь, на виду.

– Да, это правда, но я теряюсь в выборе.

– Вот те на! Смотри, тут есть нитки и иголки, столовые ножи и вилки, складные ножи, бритвы и много чего еще.

– Хм, ты от своего спирта вконец поглупел. Скажи мне, право, на кой ляд женщине складной нож или бритва? Или ты, бедняжка, до того окосел, что меня бородатой видишь?

– Послушай, старуха, убери колючки! Купи тогда что-нибудь другое. Видишь, тут есть наперстки, ножницы, тесьма и даже несколько кусков туалетного мыла.

– Хорошо, купи мне кусок мыла.

– Что значит кусок! Уж если брать, так хотя бы два, тогда ноша господина Киппеля все же чуточку полегчает. А сам я?.. Да, именно так, одну хорошую зажигалку и к ней в придачу две дюжины кремней. Еще коробочку французских булавок. Но что же это я, черт побери, уже давненько мечтаю купить?.. Ну да, вспомнил, впрочем этого у вас нет.

– Чего именно?

– Я бы купил себе что-нибудь из художественной литературы, одну-две книги. Старые уже читаны-перечитаны. Даже и в паунвереской библиотеке ни одной не осталось, которые бы я не прочел. Сейчас вечера и ночи долгие, не знаешь, как их и убить. Иметь бы какое ремесло, хоть шорника, – чинил бы лошадиную сбрую. Единственное развлечение – перебранка с женою.

– Ну и пустобрех же ты! – ворчливо поизносит хозяйка, направляясь в заднюю комнату. – Когда это я подавала повод для перебранки?

– Чтобы у меня спрашивали книги, это впервые, – Киппель переводит разговор на другое, – хотя я уже второй год колешу по округе. Чаще всего спрашивают снаряжение для ружей и патроны для револьверов, но торговать этим у меня нет права. Можно бы изрядно подработать, да не тут-то было. Взять хотя бы сахарин… тоже был в моде, однако я, само собой, и его продавать не мог. Хе-хе, чего только у меня не спрашивали – то в открытую, а то и тайком!

– Что же еще, к примеру? – Поселенец сонно щурит глаза. – Я не могу тут назвать вам вещи, о которых осведомлялись так… без свидетелей и шепотком. Но медный купорос, средство от блох, мазь против вшей, еврейское… и так далее – все это частенько спрашивают, будто я какой-нибудь бродячий аптекарь! Где же тут всем потрафишь…

– Да, у каждого свои трудности.

Хозяйка ненадолго скрывается в задней комнате, заем вновь появляется на пороге и произносит:

– Будьте любезны, господин Кийр, зайдите на минутку сюда! Мне хочется немного поговорить с вами с глазу на глаз.

– Пожалуйста, – портной быстро вскакивает, – с полным удовольствием.

Поселенец поднимает брови, пожимает плечами и бросает на Киппеля вопросительный взгляд.

– Что бы это значило? – бормочет он удивленно. – Что еще за секреты от нас появились?

– Приватная беседа, – предприниматель усмехается. – Да, этот портной Кийр в некотором роде мужичонка довольно странный. Я ведь знаком с ним без году неделя, но все же приметил еще по дороге две-три его уловки, которые мне не понравились. Правда, теперешняя беседа наедине не по его почину начата, но я уже по лицу нашего милого Йорха понял, что это вода на его мельницу.

– Может быть, хочет провести меня при покупке хутора?

– Как это он, пустозвон, может провести, вы же при купле-продаже оформите контракт у нотариуса!

– В любом случае, но я почему-то все-таки сомневаюсь, надежный ли он покупатель. Ха, я рассуждаю чуть ли не так же, как Кийр, когда он по дороге сюда спросил меня, настоящий ли я продавец. Но теперь вы, господин Киппель, сами, хоть и немного, слышали и видели, что за ураган моя жена, теперь вы уже не можете сказать, будто я насочинял вам тогда, возле деревни Пильбасте.

– Не стоит принимать близко к сердцу каждое слово женщины, насколько я их знаю, все они более или менее так… элемент легковесный.

– Но та, – поселенец указывает большим пальцем на дверь, – которая сидит сейчас с Кийром в задней комнате, та следит не только за моими словами, но и за каждым моим шагом, за каждым движением. Однако, ежели сейчас сам я войду к ним и спрошу, дескать, что это за новая мода такая – секреты от меня заводить, она непременно поднимет крик и наговорит мне добрую дюжину едких словечек.

– Так ведь суть этого приватного разговора не останемся секретом для в а с, ее хотят скрыть только от меня.

– Кто знает. Ну так вот, я именно потому почти согласился продать хутор и переехать в город, что там для жены есть кинематографы, театры, танцевальные вечера и тому подобное, пусть себе развлекается, тогда я не буду вечно ей под руку попадаться.

– Гм, да-а… – Подперев рукой свою мудрую голову, Киппель погружается в недолгую задумчивость. – Да, по и эта мера в своем роде обоюдоострый меч,

– продолжает он рассуждать.

– То есть?

– Что вы скажете, господин Паавель, если ваша супруга будет злоупотреблять развлечениями, там, в городе, где они станут для нее так легко доступными? Кино-то еще куда ни шло, гораздо больше потребуют театры и танцы. Тут понадобятся модные платья и туфли, золотые украшения и так далее. А сколько все это стоит! Сверх того еще завивка волос, румяна, пудра… В конце концов может и к куреву пристраститься.

– Да, да, об этом я уже и сам думал. Я сразу увидел в вас человека умудренного жизнью, вы знаете, что говорите, и вы совершенно правы. Но, черт побери, ведь я все-таки не такой дурак и глупец, чтобы совершенно выпустить вожжи из своих рук! Если жена легкомысленна – а она такая и есть! – это еще вовсе не значит, будто я должен в каждом деле плясать под ее дудку. Не правда ли?

– Оно так, небось каждый сам лучше всего знает свои возможности, как я уже говорил там, на опушке леса.

Хлопает наружная дверь, из прихожей доносятся шаги. В комнату входит долговязый пихлакаский батрак, на его выбритом лице добродушная улыбка, словно он только что по-доброму с кем-то поговорил.

– А-а, это ты, Март! – Хозяин поднимается из-за стола и идет к буфету.

– Ну, все в порядке?

– Точно так, господин капитан!

– Тогда иди сюда и хлебни как следует. А после сам налей себе супу и возьми мяса. Сейчас еще все теплое – мы только что поели. Хлеб в буфете.

– Спасибо, спасибо! Небось, найду.

– А что, служанки у вас нет? – спрашивает предприниматель.

– В летнее время есть. А зимою хозяйке приходит помогать одна старушка, она живет тут неподалеку. Ночует v себя дома.

– Так, так. Но теперь я, наверное, и впрямь могу сложить свой товар обратно в рюкзак.

– Нет, погодите еще немного, я хочу подарить что-нибудь старому холостяку Марту, он у нас славный и исполнительный.

– Ох, хозяин, ну что обо мне-то!..

– Нет, нет, иди сюда со своей тарелкой, ешь и высматривай, что тебе по душе…

– Но скажите все же, господин Кийр, – выспрашивает пихлакаская хозяйка у паунвересца в задней комнате, – почему вы хотите покинуть ваши родные места и ваших родителей?

Портной довольно долго и обстоятельно рассказывай свою печальную историю:

– Стало уже совершенно немыслимо существовать в этом недобром краю, наверное, в аду и то лучше. До войны еще можно было жить и даже довольно сносно, а теперь всяк на тебя рога наставляет, так что и подойти страшно. Поверьте, госпожа, даже на большаке в меня так и норовят зубами вцепиться.

– Смотрите-ка, смотрите-ка! – Молодая женщина кивает головой. – Да, из-за этих войн и впрямь все теперь шиворот-навыворот. Взять хотя бы меня – да будь сейчас прежние времена, разве бы я куковала здесь, в этом захолустье, в этой глуши?

– Но чем же вам тут плохо, если смею спросить?

– Плохо?.. Вы не представляете, что значит для городского человека крестьянская работа! Если бы хоть после долгого тяжеленного рабочего дня было куда пойти, было с кем пообщаться! Здесь адская скука. Я бы с удовольствием плюнула в лицо тем горожанам, которые за рюмкой вина разглагольствуют о тишине и покое сельской жизни. Пусть бы приехали да пожили тут немного тогда запели бы совсем иную песню.

«Эта из моей команды», – думает Кийр без малейшего сочувствия, но он с удовольствием обнял бы и поцеловал эту пышнотелую молодую женщину, на щеках которой такой свежий румянец и такие аппетитные ямочки.

Однако портной вообще не так-то легко теряет над собой контроль, а сейчас, когда его ждет серьезная торговая сделка, тем более.

– Да, это совершенно верно. – Он словно бы с сожалением склоняет голову набок. – Каждый из нас несет своп крест.

– А вы женаты? – спрашивает хозяйка неожиданно и для себя самой. – Нет,

– она краснеет, – я этим вовсе не хотела сказать, будто ваша супруга для вас – крест. Я… и сама не понимаю, с чего вдруг так некстати задала это: вопрос.

– Пустое! Однако, по правде говоря, она и впрямь – мой крест, моя жена.

– А дети у вас есть?

– Нет, детей нету. Моя жена… она такая узкобедрая… Бог весть, способна ли она вообще иметь детей.

И тут вдруг к портному возвращается та мысль, которая проклюнулась в его рыжей голове, когда он разговаривал со своей свояченицей Маали.

– А впрочем, кто знает, может быть, все-таки способна.

– Что до меня, так я не хочу детей. – Госпожа хозяйка мотает головой. – Я и без того живу, словно в тюрьме, куда же тут еще детей, чтобы они хныкали да за подол цеплялись! Сейчас я хотя бы два разика в год могу в город съездить, а тогда бы… Ох, даже подумать страшно.

– Да, верно, верно! Моя-то, правда, деревенская жительница, она никуда не рвется, а вы, разумеется, дело другое, я очень даже понимаю ваше положение. Но, госпожа Паавель, не могли бы вы мне так, по секрету, сказать, сколько ваш муж хочет за хутор? Вы, разумеется, знаете.

– Слышать-то я слышала, но, если я вам скажу, то пусть это действительно останется между нами, не хочется, чтобы Антс подумал, будто я стараюсь вперед него забежать.

– Нет, нет, видит Бог! Уж я-то не скажу ему ни словечка до того, как он сам назовет цену. В этом вы можете совершенно не сомневаться.

– Он говорил о шестистах тысячах…

– Как? Шестьсот тысяч?! – Кийр разом сникает и в ужасе смотрит в лицо пихлакаской хозяйки, его мысли о румянце и ямочках на щеках женщины мгновенно улетучиваются. Теперь бедняга видит перед собой судью, объявившего ему смертный приговор. – Шестьсот тысяч! – Он громко охает, роняя голову на руку.

– Тише, тише! Он же в передней комнате, услышит.

– Ах да! – Кийр испуганно оглядывается на дверь. Затем произносит еще раз, но уже шепотом: – Шестьсот тысяч! Ой, таких денег у меня никак нет.

– Может быть, он уступит, если поторгуетесь. И часть суммы можно заплатить в рассрочку; оформите закладную или… или как это называется. Наверное, поселенцев, на ком бы долги не висели, и нет вовсе – у одного меньше, у другого больше.

– Да, но как ни кинь – все клин. Во всяком случае, сумма эта – пугает. Я рассчитывал, что ваш муж запросит хотя бы вдвое меньшую, даже и тогда она была бы более чем достаточной. Но… я не знаю, как вам это объяснить… Ну да, если у вас твердое желание переехать в город, вы и впрямь должны мне помочь.

– Как же я могу помочь вам?

– Поговорите с мужем наедине, постарайтесь убедим, его сбавить цену, елико возможно. Разумеется, только после того, как он уже сам мне ее назовет, и я скажу, что считаю ее чересчур высокой. Не раньше. Иначе это будет выглядеть так, будто вы со мною в сговоре. Не правда ли?

– Ну да, это я могу сделать, будь оно хоть сговор, хоть еще что. Уж я ему растолкую, что покупателей хуторов в нынешнее время не густо. Их было предостаточно, когда некоторые офицеры и солдаты продавали по цене гнилого гриба доставшиеся им, как почетная награда, наделы, но сейчас обстоятельства изменились. Он, правда, и сам это знает, но если я начну его подталкивать, будем надеяться, муж станет покладистее.

– Да, правильно! – Павший было духом Кийр вновь приободряется. – Действуйте смелее – это в интересах нас обоих. И, если быть вполне откровенным, шестьсот тысяч за этот хутор и впрямь чересчур большая цена, муж ваш никогда столько не получит. А если и найдется покупатель, который согласится с этой суммой, то так или иначе попытается обвести вашего мужа вокруг пальца. Я же человек чести и в точности выполняю все обязательства, которые когда-либо на себя брал. В этом ни на йоту не сомневайтесь, дорогая госпожа.

– Да, я верю вам, господин Кийр.

Но тут случается нечто такое, что в сельской местности происходит довольно редко: в дверь задней комнаты стучат.

– Что это за комедия?! – восклицает хозяйка недовольно. – Кому надо войти, пусть входит!

– Я хотел спросить, – поселенец отворяет дверь, – скоро ли закончится этот приватный разговор? Дело в том, что нас тут уже клонит ко сну, мы хотели бы лечь.

– Ах да! Ну что же, так или иначе, спать ложиться надо, но я никак не пойму, о каком таком приватном разговоре ты болтаешь. Сидим тут с господином Кийром, беседуем просто так о том, о сем.

– Ну как же, ведь ты сама позвала господина Кийра именно для разговора с глазу на глаз.

– Ничего подобного я не говорила. Мельничная пыль вконец тебе мозги запудрила, слышишь то, чего и в помине не было.

– Хорошо, а теперь возьми на себя труд, помоги Марту устроить гостям постели.

– Это я и сама бы сделала, без твоих напоминаний.

– Гхм, ты мне и рта не даешь раскрыть! – произносит поселенец. – А впрочем… гхм, какая разница!

Он выходит в переднюю комнату и слышно, как открывает там дверцу буфета.

– Стало быть, на том и порешим, – Кийр протягивает хозяйке руку, – как мы сейчас обговорили.

– Да, так! – Молодая женщина пожимает руку портного, и на этот раз по телу паунвересца пробегает сладкая дрожь. «Да, да, – думает он, – если вообще можно надеяться на спасение, то не где-нибудь, а именно здесь».

На скамейках и стульях быстро устраивают постели для Кийра и Киппеля, хозяева желают им доброй ночи, уходят в заднюю комнату, после чего в жилом доме хутора Пихлака устанавливается такая тишина, какая бывает и рождественскую ночь. Только храп Киппеля и батрака несколько нарушает этот глубокий ночной покой.

Лишь один Кийр долго не может заснуть, даже и в полусне снова и снова всплывает перед его глазами пугающая цифра шесть со своими пятью нолями. Откуда, черт побери, взять деньги, даже если Паавель и скостит порядочную часть этой суммы?

С утра все, как всегда, вновь на ногах, однако Кийру это утро отнюдь не кажется ни будничным, ни обычным – впереди его ждет борьба «не на жизнь, а на смерть».

– Ну, если господа желают, – произносит хозяин после совместного кофепития, – мы теперь можем пойти и познакомиться поближе с землями и насаждениями хутора Пихлака. О деревьях, правда, особо и говорить не стоит, их, как я уже вчера сказал, мало, самое главное – это земля. И все-таки прежде всего осмотрим жилой дом, надворные постройки и скотинку.

– Да, это было бы весьма интересно. – Киппель взваливает на спину свою ношу. – Но я могу уже заранее сказать, что ваш хутор вряд ли уступает юлесооскому. У меня хоть и не совиные глаза, однако я все же еще с вечера разглядел, что…

– Будет видно, как он вам понравится. Свой рюкзак вы вообще-то могли бы пока здесь оставить, незачем его без надобности таскать.

– Э-хе-хе, я со своим мешочком так свыкся, что и ходить-то без него не умею, – торговец поправляет лямки. – К тому же он теперь не Бог весть сколько тянет. А вся когда я выходил из города, мне и впрямь было тяжеленько.

– Как вам будет угодно. Стало быть, осмотрим дом, сначала изнутри, потом снаружи. Перво-наперво задняя, или, как принято говорить, женская комната, сейчас она еще не убрана, но… – взгляд хозяина падает на жену, не то чтобы с очень большой укоризной, а так… с поддразнивающей усмешкой. Кийр зажмуривает один глаз и нацеливается другим на неприбранную постель: да, да, стало быть, тут и спит соблазнительная хозяйка Лийзи. его сообщница. Киппеля не интересует ни постель, ни горшок с ручкой под кроватью, его внимание привлекает лишь довольно вместительная полочка, на которой немало книг, переплетенных и без переплетов. Ну конечно, неспроста же Паавель спрашивал у него вчера что-нибудь по части чтива.

– А здесь, – хозяин идет дальше, – две маленьких комнатки. Их мы даже и не отапливаем, здесь пока что просто-напросто лежит всякий ненужный хлам. Только в летнее время, когда приезжает какой-нибудь гость, мы прибираем одну из них, а то и обе, чтобы приспособить под жилье. Вот и все. Стало быть: четыре комнаты, кладовка, прихожая и рядом с нею еще полутемный чуланчик… Бог знает для чего. Так! Пойдемте теперь во двор. Посмотрим хлев, конюшню и амбар.

– Ну что же, великолепно! – хвалит Киппель, когда они осматривают и эти постройки.

– Да, но… – Кийр хочет что-то сказать, однако вовремя спохватывается – он чуть было не проговорился об лих страшных шестистах тысячах.

– Что – «но»? – спрашивает Паавель с улыбкой.

– Гм, ничего особенного! Просто так подумалось…

– Хорошо. В таком случае, идемте теперь посмотрим самую суть этого хутора – поля и покосы. Ты пойдешь с нами, Лийзи?

– Нет, мне-то зачем. Я на них достаточно насмотрелась.

– Тогда, дорогая госпожа, – Киппель кланяется, – позвольте мне с вами попрощаться и поблагодарить за сверхдушевное гостеприимство! Как знать, вернусь ли я сюда. Не знаю, как будет с господином Кийром, но я, во всяком случае, наведаюсь еще на кое-какие соседние хутора, может, удастся что-нибудь продать. Будьте здоровы! Сердечно благодарю за вашу доброту!

– И я тоже с вами прощаюсь! – Портной пожимает руку хозяйки и многозначительно смотрит ей в глаза, что, разумеется, надо понимать так: «Стало быть, на том и порешим, как договорились! Помните об этом!»

И трое мужчин – один с ношей и двое без ноши – выходят со двора пихлакаского хутора, чтобы оценить его ноля и луга.

Поля, действительно, достойны похвалы, ровные, словно стол, без валунов, без пней. Покосы и пастбища – также. А вот этот болотистый участочек не в счет, и его гоже впоследствии можно будет преобразовать либо в пашню, либо в покос.

– Ну и сколько же вы… – Кийр приостанавливается, сердце его громко стучит, – за все это хозяйство запросите?

– Сколько я запрошу?.. – Поселенец слегка поводит глазами. – Шестьсот тысяч марок.

– Шестьсот тысяч?! – Портной медленно качает головой. – Да, цена и впрямь крепкая.

– Так и хутор крепкий.

– Но я ведь не хулю хутор, но… что слишком, то слишком. А стадо, лошади и сельхозорудия в эту сумму входят?

– Нет. Движимое имущество сверх того.

– Ой, ой, ой! – Лицо Кийра принимает выражение страдания.

– Что такое? – Владелец хутора усмехается. – Не по карману, что ли?

– Ничего удивительного. Но вы ведь сбавите и на часть платежа дадите рассрочку?

– Нет, так не пойдет. Я вырученные за хутор деньги должен буду пустить в какое-нибудь дело, а ежели я начну новую жизнь с того, что закину ноги на стену, так надолго ли этой небольшой суммы хватит? Разве не так, мои господа?

Киппель согласно кивает, но ничего не произносит.

– Так-то оно так, но… – Кийр переступает с ноги на ногу, – но каждый должен протягивать ножки по одежке. Для меня, во всяком случае, ваша цена чересчур велика.

– Стало быть, вы не станете покупать Пихлака?

– Нет, этого я не утверждаю, но сбавьте, небось, тогда поглядим.

– Хорошо, а сколько же в таком разе предлагаете вы? Кийр поначалу не может ничего предлагать, сначала он должен пойти домой и отнести весть тому и этому. А пока что пусть господин Паавель хорошенько подумает, пусть взвесит вопрос со всех сторон и пусть определит свою последнюю цену. Тогда в один из дней, скажем, хотя бы через неделю, он, Кийр, придет сюда снова и скажет либо нет, либо д а, он, Кийр, любит только чистую воду и точный расчет – так это всегда было. И главное, пусть хозяин имеет в виду, что в нынешнее время мало честных покупателей. Ведь не станет же – Боже упаси! – господин Паавель, герой Освободительной войны, продавать свой хутор кому-нибудь из прежних владельцев мыз. Ради этого самого земельного надела пихлакаский хозяин проливал свою кровь, возможно ли теперь отдать его обратно своему бывшему врагу?

– Ничего подобного я и не собираюсь делать, однако за этот, мною завоеванный кусок земли я все же должен получить достаточно, чтобы более или менее приемлемо обустроить свою будущую жизнь.

– Вы и получите. Но разве вам для обустройства будущей жизни нужно непременно шестьсот тысяч?

– Нет, господин Кийр, я хочу даже большего: движимое имущество – особая статья.

– В том-то и загвоздка! – Портной неопределенно пожимает плечами. – Однако, что мы попусту спорим. Примерно через неделю я приду снова, тогда и продолжим разговор. Я, во всяком случае, отношусь к этому делу серьезно и надеюсь, что вы – точно так же. А теперь прошу извинить меня, я поспешу в Паунвере, не то мои домашние подумают, что я Бог знает куда подевался. Господин Киппель, разумеется, останется тут мешочничать и суетиться со своим барахлом от Энгельсвярка, теперь дороги наши расходятся.

– Я-то со своими делами управлюсь, – торговец с усмешкой почесывает бороду, – а вот как вы сумеете пройти лес возле Пильбасте – это вопрос. Да, да, как бы там еще чего не случилось.

– Что? – Кийр выпучивает на Киппеля глаза. – Что там может случиться?

– Где же мне все точно знать, но угрожать-то он туда, на обочину большака, приходил.

– Кто? Кто приходил угрожать?

– Ну, все он же, поселенец из Пильбасте, который вчера палил из «гевольвега» и чуть было не застрелил нас.

– Х-хех-хех… – заикаясь, произносит портной. – Когда по он выходил к большаку?

– Когда вы в лесу были, точнехонько незадолго до появления господина Паавеля.

– И что, что он сказал?

– Что сказал?.. Сказал, мол, пусть только он, этот паунвереский портной, попробует еще раз объявиться тут поблизости, небось тогда он увидит. Мол, этакий босяк приходит ко мне мой хутор выпрашивать.

– И что же он собирается со мной сделать?

– Так ведь я в душу ему не заглядывал. Во всяком случае, он был разъярен, как бык. Да вы и сами видели и слышали, когда к нему заходили, что у этого человека вместо сердца – нож для забоя свиней. И прекрасно видели, что и его дорогая женушка далеко не Святая Женевьева! [25]25
  Святая Женевьева (1419) – покровительница Парижа. Вела аскетический образ жизни, пользовалась особым уважением за то, что не раз оказывала городу помощь в трудные времена. Ее мощам приписывали чудотворную силу.


[Закрыть]

– Господин Киппель, – произносит Кийр чуть ли не просительно, губы его трясутся, – поклянитесь именем Господа нашего, что это, действительно, правда, то, что вы говорите.

– Именем Господа нашего?! – Торговец презрительно усмехается. – По поводу такого пустяка! Неужто вы не, знаете, господин Кийр, что имя Господне нельзя поминать всуе. Довольно и того, если я вам сообщу, что он купил у меня сравнительно дорогой складной ножик. Нет, против меня он ничего не имеет, только вы, вы у него словно соринка в глазу, ну да, дескать, хотите разорим его хозяйство или что-то в этом духе.