Текст книги "Осень"

– Не надо ничего. Все, что нам потгебуется, мы найдем в Паунвере.

Лишь теперь осмеливается Кийр отворить дверь и переступить порог. И осмеливается сделать это именно на том основании, что – как он, стоя за дверью, услышал – у его спутника дело не выгорело. А если у старого Носова не выгорело, то ему, Кийру, должно бы повезти.

– Глядите-ка! – Волосатый поселенец отступает на шаг. – Вот идет еще один – интегесно, чего этому надо? Эг-ге-е, тепегь я понимаю: вы пгишли вместе. Один вошел в дом, дгугой остался на улице высматгивать, не идет ли кто со двога. Видать, у вас, господа, недобгое на уме. Но вот что я скажу вам пгямо, как только вы начнете выделывать тут свои штуки, я сгазу жахну. Плевать мне, что у нас палки, меня, стагого солдата, этим не запугаете. Линда, – кричит он в другую комнату, – пгинеси быстгенько сюда мой гевольвег, к нам пгишли два подозгительных типа!

Кийр до того пугается этих слов, что не соображает даже поздороваться.

– Святый Боже! – всплескивает руками Киппель. – Как это вам могло прийти в голову, будто мы задумали недоброе? Да оградят нас силы небесные от злых помыслов! Я бродячий торговец из Тарту, а мой спутник занимается портновским ремеслом тут же, в Паунвере. Может быть, вы слышали, что в Паунвере проживает мастер-портной Кийр? Перед вами стоит его старший сын, тоже бывший солдат.

– Как же, как же, – поселенец качает головой, – говогить-то вы мастега! Линда, гевольвег!

И вот уже Линда, толстая, с лоснящимся лицом и запитыми волосами, стоит на пороге задней комнаты, «гевольвег» в руке.

– Да отойди же наконец от них подальше, старый остолоп! – резко кричит она мужу. – Что ты стоишь у них перед носом! Пусть они знают, если припрет, так я и отсюда могу пальнуть.

– Не злитесь, дорогие хозяева! Мы вовсе не те, за кого вы нас принимаете. Между прочим, у нас и удостоверения личности при себе.

– Что мне ваши удостовегения личности! Может, вы их где-нибудь стибгили. Ну, допустим вы, мешочник, пгишли из Тагту, чтобы пгодать свое багахло, но объясните мне, в таком случае, зачем околачивается тут этот погтной… если он и впгавду погтной?

– Он зашел спросить, не продаете ли вы случаем свой хутор.

– Ой, святые силы! – вскрикивает вооруженная хозяйка. – Ишь, чего захотели!

– Кто послал вас сюда? – спрашивает поселенец жестким голосом.

– Никто, мы сами пришли… только по собственному разумению.

– Но пгежде чем пгийти сюда, вы, небось, куда-нибудь заходили?

– Не только куда-нибудь, сегодня мы уже побывали в нескольких местах, но нигде не угрожали нам огнестрельным оружием.

– Хогошо, уматывайте отсюда! Вся эта ваша болтовня не стоит и двух пенсов.

– Разумеется, умотаем. Что же нам еще остается, если вы нас черт знает в чем подозреваете. Всего доброго!

Киппель хочет шагнуть через порог, однако Кийр протискивается вперед, чтобы не выходить последним.

– Аг-га! – с издевкой говорит им вслед поселенец. – Как только увидели гевольвег, так сгазу наутек – готовы один дгугому на спину влезть! – И, обращаясь к жене, добавляет: – Чегт подеги! Я все же дал маху, надо было отвесить тому и дгугому пагу затгещин по цифегблату.

– Так поди догони их и поддай как следует, – советует хозяйка со злорадной усмешкой. – На, прихвати с собой револьвер.

– Добго, я выпущу пгямо во двоге загядик в воздух, поддам им пгыти, чтобы в дгугой газ сюда не совались. Ишь, чегт, газве же погтной может покупать хутог! Кто такое пгежде слышал?

Поселенец выбегает во двор и действительно выпускает «загядик».

Кийр, который успел со своим спутником отойти от этого ужасного дома лишь на два-три десятка шагов, кидается лицом вниз на землю. Он в свое время слышал от солдат-фронтовиков, что при вражеском обстреле рекомендуется ложиться; так он теперь и поступает.

– Ложитесь, Киппель! – шепчет он «боевому товарищу». – Ложитесь быстро на землю, не то он застрелит нас насмерть!

– Ну, с какой стати этому г….ку меня убивать, – предприниматель извлекает из кармана новую сигару. – А если и застрелит, что с того? Я уже достаточно пожил на свете. А вы – давно ли вы ничуть не пеклись о моей жизни, чего же теперь-то впадать в панику? Но, черт подери, – торговец осматривается, – откуда это несет такой страшной вонью?! Выпачкался я где-нибудь, что ли?..

Киппель осматривает свои бока и штанины, старается оглядеть даже спину – но что невозможно, то невозможно.

– Будьте добры, господин Кийр, – обращается он к все еще лежащему на земле портному, – поглядите на мою спину, не испачкана ли она чем-нибудь вроде дерьма.

– Угомонитесь, – мычит портной. – Не стану я поднимать голову под таким страшным обстрелом.

– Да обстрелом-то и не пахнет! Это не выстрел был, а всего-навсего салют… в честь нашего ухода.

Предприниматель втягивает носом воздух, морщит нос и пожимает плечами.

– Знаете ли, господин Кийр, сдается мне, что вонь идет оттуда, где вы лежите. Постойте, я зайду с наветренной стороны – поглядим, откуда несет. Погодите, погодите! Теперь уже лучше, правда, немножко-то попахивает, но не так сильно, как прежде. Что бы это значило?

Тем временем поселенец вбегает в дом, останавливается смертельно бледный посреди комнаты и хриплым го-юсом говорит жене:

– Знаешь, Линда, что я наделал?

– Ну что? Всыпал им по первое число?

– Д-да-а! – Муж надрывно охает. – Только вот – больше, чем по пегвое. Одного ненагоком застгелил… этого, котогый помоложе, котогый вгоде бы погтной из Паунвеге.

– Да, я слышала выстрел, но где мне было знать, что ты прямо в них выстрелишь. Ведь обещал только паль-муть в воздух, как же это ты?..

– Ох, Боже пгавый, я и сам не понимаю, как это вышло! Я в них вовсе и не целился. Есть только два объяснения: либо у меня гука дгогнула, либо пуля сгикошетила, но как только газдался выстгел, этот погтной упал, как подкошенный. Нет, не гикошет был: ведь не могла же пуля отскочить от неба да еще и вбок. Наверное, дгогнула моя ганеная гука. Ох, Линда, Линда, и за каким чегтом сунула ты мне в гуку этот гевольвег! Тепегь пгидется мне не один долгий год отсидеть! А то еще и гасстгеляют. Как знать?

– Что за чушь ты мелешь? Кто это тебя расстреляем или посадит! Просто-напросто объяснишь, что тебе не было никакого резона в них стрелять, а ты всего-навсего испытывал револьвер: в порядке ли он еще. Не будь дураком!

– Да кто же в это повегит? – Поселенец снова охает. – Был бы он один, тогда еще куда ни шло, мол… Но оставшийся в живых тогговец сгазу докажет, что мы им уже тут, в доме, уггожали гевольвегом. Нет, нет, догогая Линда, пгопала моя жизнь! А ведь мы могли бы так хогошо. так мигно жить! Ой-е-ей! Может, и они были вполне мигные люди, а мы набгосились на них, как бешеные собаки.

– Ну что ты охаешь и ахаешь! Лучше пойдем поглядим в дверную щелку, что этот торговец делает с телом убитого.

– Какой тепегь толк от этого поглядения! Решительная женщина все же выпроваживает своего впавшего в отчаяние муженька в прихожую, приоткрывает входную дверь и осторожно выглядывает наружу.

– Где же они? – спрашивает жена шепотом.

– Там, по ту стогону оггады.

– Гм… Я что-то не вижу там ни живых, ни мертвых.

– Но они там! – поселенец вытирает потный от страха лоб.

– Ну так иди покажи, где они! – Для лучшего обзора Линда приоткрывает дверь еще пошире.

– Они там, там… – муж тычет дрожащей рукой в пространство, а затем все же набирается смелости, чтобы и самому выглянуть на улицу. – Что это значит? – спрашивает он все тем же хриплым голосом. – Их и впгавду там уже нет. Неужели… неужели тогговец так быстро сумел его утащить? Стганно!

– Ха, что в этом странного. Хочешь увидеть, где сейчас твой торговец и застреленный портной?

– Что, что?

– Погляди туда, ты, дурень! – жена показывает рукой. Поселенец напрягает зрение и видит такую картину: двое мужчин, уже довольно далеко от его дома, торопливо шагают к большаку.

– Ну, что ты теперь скажешь? – говорит хозяйка, подбоченившись. – Разве не самое время отвесить тебе самому пару горячих по твоей глупой образине?! Чтобы неповадно было меня пугать!

– Подождите меня здесь, – с кислым лицом произносит воскресший из мертвых Аадниель Кийр, как только путники входят на большак. Мне надо зайти в лес.

– Да, идите, идите! – Киппель кивает. – И сделайте все мало-мальски возможное, потому что т а к и впрямь ни в коем случае нельзя появляться среди людей. Это добро – не добро. Жаль, снегу сейчас маловато. Зато сырого мха и лесу сколько угодно.

Слышит ли вообще портной последние слова своего спутника – неизвестно, так как уже торопливыми шагами направляется к лесу. Киппель снимает со спины мешок, кладет на край канавы и сам присаживается тут же. «Уф», произносит он, задирает бороду и с наслаждением почесывает кадык и шею. Затем предприниматель вытаскивает из кармана кошель, чтобы поглядеть, сколь велик его денежный запас. «Неплохо», – бормочет торговец. Если его коммерция, думает он, еще два-три дня продержится на том же уровне, можно будет, пожалуй, с миром и назад в Тарту вернуться; стряхнуть с себя дорожную усталость и пополнить свой отощавший заплечный мешок новым товаром. Неплохо, дело спорится!

По неровностям большака, приближаясь, тащится какой-то хуторянин, на телеге его – мешки. Само собой, он возвращается с мельницы, потому что на мельницу так поздно не направляются, – скоро уже начнет смеркаться.

– Здрасьте, хозяин! – кричит Киппель с края канавы. – Не можете ли сказать, далеко ли отсюда деревня Ныве, а может, поселок или?..

– Поселок Ныве? – Хуторянин сдвигает на затылок свою шапку-ушанку и придерживает лошадь. – Ну, не то, чтобы под рукой или под боком, версты три придется все же протопать. Вы что, туда путь держите?

– Да, есть кой-какое дельце. Сам бы я хотел предложить тамошним кое-что из своего товара, а мой спутник – он сейчас в лесу – вроде бы слышал, будто там какой-то поселенец желает продать хутор.

– Вот как? А что, этот ваш спутник, который сейчас в лесу, хочет купить этот хутор?

– Да, и как можно скорее. Мы и сюда заходили справиться, но здесь нет продажных наделов. Может, и есть, да мы того не знаем – не во всех домах побывали.

– А у этого вашего спутника хватит денег купить исправный поселенческий хутор? – кашлянув, осведомляется хуторянин, он полнотелый и черноусый, с румянцем во всю щеку.

– Доподлинно я этого не знаю, но, думаю, хватит, раз уж он подыскивает себе надел. Вряд ли он просто так, с пустым карманом, стал бы колесить по округе.

– Не обессудьте, что я об этом спрашиваю. Дело в том, что сам я как раз в Ныве и живу, тоже поселенец. Однажды и у меня появилось такое желание; мол, продам-ка я, право, свой хуторок да переберусь в город, мол, долго ли еще я тут, в деревне, себя гробить буду. Нет, сам я еще как-нибудь с грехом пополам пободался бы, да жена не дает мне покоя – так и рвется в город, однако… позвольте спросить еще, что за птица этот покупатель?

– Вы его, возможно, знаете, или по крайней мере слышали о нем. Старший сын паунвереского портного Йорх. да в добавок еще и Аадниель.

– Как? Как вы сказали? – Поселенец из Ныве спрыгивает с телеги и подходит к канаве. – Сын портного Кипра Йорх хочет купить поселенческий хутор? Мои старые солдатские уши, хоть и привыкли ко всяким шуточкам, но такого никогда прежде не слыхивали.

– Но это так, – Киппель пожимает плечами, – теперь наши многое слышавшие уши должны привыкнуть и к этому известию.

– Вот уж новость так новость! Стало быть, Йорх Кийр покупает хутор?! Это и впрямь большая загадка. Что станет делать такой человек, как он, с хутором… человек, который всю свою жизнь только и знал, что шил пиджаки да брюки? И откуда он возьмет деньги на покупку?

Предприниматель вновь пожимает плечами.

– Вам надо бы поговорить с ним самим, небось, каждый лучше всего сам знает и представляет собственные дела.

– Это, конечно, справедливо, но где же он сам? Что он там, в лесу, так долго делает?

– Поди знай. Пошел и застрял. Очень возможно, заблудился и вместо того, чтобы выйти на большак, направился в другую сторону. Он, когда уходил, был немного не в себе.

– Хм… – продолжает поселенец. – Но, прошу прощения, я еще даже не представился. Моя фамилия Паавель.

– Паавель!? – Предприниматель вскакивает, словно пружина. – Именно к вам-то мы и направляемся. Моя фамилия Киппель.

– Очень приятно! Но скажите все же, почему вы решили направиться именно ко мне?

– Все потому же, из-за этого хутора.

– Хм… Откуда вы узнали, что я собираюсь продавать свой хутор?

– Кийр услышал об этом не далее как сегодня от юлесооского хозяина, господина Тоотса.

– Смотри-ка ты! Я незнаком с господином Тоотсом лично, однако достаточно о нем наслышан. Да, да, он был в пехоте, я в артиллерии, мы не встречались. Но на фронте он слыл храбрецом – настоящий Кентукский Лев. Хе-е, хе-е! А откуда Тоотс-то узнал, что…

– Вы вроде бы сами говорили об этом продавцу паунвереской лавки.

– А-а, смотри-ка, до чего быстро распространяются слухи даже и у нас тут, в глуши! Словно по радио. Стало быть, Кийр и впрямь задумал всерьез хутор покупать. Но я все-таки не понимаю, почему этот человек решил покинуть Паунвере.

– Говорит, что не может больше на дух выносить паунвереских жителей и хочет перебраться куда-нибудь подальше от них, под свою крышу.

– Вот оно что. Ну что же, деньги у него и вправду могут быть: всю войну он ошивался при армейский складах. Поди знай… Может, и сторгуемся, ежели у моей жены еще не прошла охота перебраться в город. Так где же этот Кийр застрял? Не приключилось ли с ним чего?

– Ну что с ним могло приключиться! – Киппель маша рукой. – Тут, в лесу, ни волков, ни медведей, ни других хищников не водится. Небось, объявится.

– Будем надеяться. А теперь, господин Киппель, разрешите задать вам еще один вопрос?

– Сделайте одолжение.

– А вы… а вы-то женаты?

– Ой, святые отцы! У меня никогда и в мыслях не было жениться, а теперь, когда я одной ногой стою в могиле – теперь о такой блажи, разумеется, и речи быть не может.

– В таком случае я, пожалуй, могу назвать вас счастливцем и сказать – благодарите Бога! Да, если человек заполучит добрую и спокойную жену, он может жить да поживать и быть счастливым, но если промахнется, тогда, ох-ох-хо-о!

– Как это вам так вдруг пришло в голову задать мне именно этот вопрос?

– Предприниматель улыбается.

– Небось и сами понимаете: у кого что болит, тот о том и говорит, тем более, что одна мысль порождает другую Речь у нас только что шла о продаже моего надела, не правда ли? А жена вовсю на меня наседает, мол, продадим да продадим, однако, если у нас после продажи дела пойдут плохо, то, разумеется, виноват буду я. Она, бывает, и сейчас впадает в сомнение: дескать, не знаю, стоит ли продавать, может, и лучше тут, на месте, продержаться. Вот и пойми ее! И так во всем, в любой мелочи каждые два часа у нее по три раза меняется настроение, не успеет сказать одно, как тут же говорит сама себе наперекор.

«Смотри-ка, какое открытое сердце у человека, – думает Киппель, предлагая нывесцу папиросу. – Едва познакомившись, начинает описывать свою семейную жизнь. Редкостный случай!»

Но этот «редкостный случай» сразу же становится объяснимым, как только поселенец присаживается рядом с торговцем на край канавы. Явственно пахнуло перегаром.

– Ну, как же это, – продолжает предприниматель уже более непринужденным тоном, – вы артиллерист, а сладить со своей собственной женой не можете?! Вы преувеличиваете!

– Нет, господин Киппель, ничуть не преувеличиваю. Видите ли, орудие, то бишь пушку, я волен направить куда хочу, а такая вот несговорчивая жена повернуть себя ни в какую сторону не дает; она, трещотка, может быть, и душе с тобой и согласна, но все равно станет перечить. Скажешь, к примеру, что то или се – белое, так она, вишь ли, должна возразить и доказать, что нет – черное. Делай что хочешь! Но… постой, у меня же здесь, в нагрудном кармане, должна быть бутылочка с лекарством от холода. Не понимаю, с чего это я сегодня такой недогадливый – не соображу попотчевать хотя бы и тем малым, что у меня есть. Какой же хозяин в Ныве, съездив па мельницу, не прихватит из Паунвере чуток горячительного! Аг-га-а, вот она тут – прошу, господин Киппель!

– Но… стоит ли?.. – Предприниматель ухмыляется.

– Стопки у меня нет, что правда, то правда, но запустим просто так, по старой ветеранской привычке.

– Ну так и быть, – Киппель подносит бутылку ко рту, ваше здоровье, господин Паавель!

– На здоровье!

Буль-буль, издает горлышко бутылки, словно выстреливая пузырьки в рот пьющего; когда же бывший управляющий торговлей Носова заканчивает действо, то, не творя ни слова, вперяет взор в землю и причмокивает.

– Брр! – обретает он наконец голос, передернув плечами. – Послушайте-ка, это же никакая не водка, это – спирт!

– Тем лучше! Быстрее подействует. Не то окостенеете на холоде в своем легком пальтишке. Будьте здоровы! – Новопоселенец берет бутылку и проделывает ту же операцию уже гораздо основательнее, чем сдержанный горожанин. – Уф, хорошо пошло, – произносит он, закончив пить, – как огнем полыхнуло!

– А то как же! – Киппель крякает. – Что до меня, так мне за довольно-таки долгую жизнь не доводилось пробовать питья такой крепости. Уф!

– Но это полезно, особенно, если человек мерзнет. Заметьте, господин Киппель, завтра у вас не будет ни насморка, ни кашля, ни какой-нибудь иной хвори, конечно, если вы не застудитесь снова.

– Не застужусь, когда ходишь – не холодно, – предприниматель смотрит через плечо. – Аг-га-а, – возвышает он голос, – наконец-то идет наш друг Кийр.

– Так это он и есть? – говорит Паавель, глядя на приближающегося портного. – Но почему он шагает так странно, скособочась? Или это я уже окосел. – Эй, господин Кийр, – кричит он, – идите наконец скорее. Вы же не с пулей в теле с поля боя идете!

Дрожащий от холода, с посиневшим лицом, портной останавливается, не дойдя двух-трех шагов до сидящих.

– К-ка-ак… – с трудом произносит он одно единственное слово.

– Ох, не разводите долгих разговоров! – кричит поселенец. – Вы – Йорх Аадниель Кийр из Паунвере, а я – Антс Паавель из Ныве, вот и все дела. Отпейте-ка быстренько отсюда добрый глоток, не то у вас вид точь-в-точь такой, словно вы сию минуту предстанете пред ликом Господним. Пейте быстро, пока не поздно!

– Да, но… – Кийр неуверенно принимает протянутую ему бутылку, – но что тут внутри?

– Ну, коли это годилось пить господину Киппелю и мне самому, то, небось, сгодится и для вас тоже. Не ял вам предлагают.

Портной с некоторым недоверием смотрит на бутылку, взбалтывает содержимое, но в конце концов все же отпивает отменный – для такого молодца, как он, – глоток.

– Ай, черт! – вскрикивает он. – Что вы мне дали? Это же купорос!

Кое-как выдавив из себя эти слова, бедняга начинает так сильно кашлять и хрипеть, что торговцу даже страшно становится. Сегодня уже второй раз его спутник находится чуть ли не в объятиях смерти.

– Не беда! – поселенец делает рукой успокаивающий жест. – Ничего, скоро пройдет. Только такое средство и может спасти от воспаления легких. – И вскакивая, восклицает. – Ой, не бросайте бутылку наземь! В ней остался еще добрый глоточек веселящего!

– Огонь да и только! – Кийр вытирает навернувшиеся на глаза слезы. – Ну и обожгло, да и сейчас еще жжет.

– Беда невелика! – Артиллерист берет бутылку в свои руки. – Поглядите на меня, господин Кийр!

И тут уже пришедший в себя житель Паунвере видит, как нывеский хуторянин опрокидывает себе в рот по меньшей мере в два раза более того, что выпил он сам; и что самое непостижимое – поселенец из Ныве даже не крякнул после такой порции!

– Ой, ой! – Кийр вбирает голову в плечи. – Как же это вы так можете? У вас, наверное, луженая глотка.

– Ну зачем же, глотка как глотка, – поселенец засовывает бутылку в карман и закуривает папиросу. – Однако не пора ли нам двигаться, господа! Близится вечер, до Ныве еще идти да идти, а дорогая плохая. Поговорим по пути. Я не полезу больше на мешки с мукой, лошади бунт легче тянуть воз.

– Однако я толком не уразумел, – Киппель хихикает себе в бороду, – не хочет ли господин Кийр еще раз прогуляться назад, в то самое поселение?

– Идите вы к черту вместе с этим поселением! – отвечает Кийр со злостью.

– Нo-o, н-но-о! Пошевеливайся! – Поселенец трогает лошадь с места; и трое мужчин двигаются по узкой, но утоптанной пешеходами обочине большака в направлении деревни Ныве. Они вынуждены идти гуськом, потому что ходьба по неровностям дороги не только неудобна, но даже и несколько опасна: можно вывихнуть ногу, разодрать сапоги. Впереди всех шагает Киппель со своим заплечным мешком, затем – поселенец Антс Паавель и в арьергарде семенит портной Георг Аадниель Кийр, лицо у него кислое, сердце ноет от всевозможных переживаний.

Местность вдоль дороги еще более безутешная, чем возле оставшегося позади поселения; вокруг лишь серые, покрытые тонкими полосами снега поля – и ничего более. Правда, вдалеке виднеются маленькие рощицы и одиночные хуторские дома, но и они не в состоянии развеять уныние поздней осени. Сейчас Кийр с удовольствием бы оказался дома, сменил нательное белье и бросился в постель всем своим уставшим телом с усталой душой. Доведись ему еще раз отправиться смотреть поселенческие хутора, он нанял бы возницу и ехал бы себе как фон-барон. И надо же было этому чертову Носову именно сегодня попасться ему, Кийру, под руку! Но с другой стороны, Киппель все же старик крепкий: он не трус, и смотрите-ка, идет себе вприпрыжку, будто двадцатилетний юнец.

Между тем сумерки сгущаются все больше и далеко впереди в домах уже зажигаются огоньки, словно чьи-то зовущие глаза.

– Хоть бы он, чертяка, снежка подсыпал! – Поселенец Паавель, тяжело дыша, смахивает со лба капли пота. Было бы полегче идти. Но, видите ли, он изводит сельских жителей, как только может.

– Да-а, да-а, – предприниматель оглядывается назад. – Но ведь у вас теперь появилась возможность перебраться в юрод. Покупатель хутора идет за вами по пятам.

Кийр вздрагивает и навостряет уши.

– Да, так-то оно так, но поди знай…

Портной больше не в состоянии удерживать на привязи свой язык.

– Р-разве вы и есть тот самый господин Паавель. который хочет продать свой хутор в Ныве? – спрашивает он, почему-то слегка оробев.

– Ну да, я и есть, – отвечает поселенец. – Без обмана и во весь рост. В Ныве больше нет никого по фамилии Паавель.

– О-о, тогда это замечательно, что мы уже тут с вами пообщались!

– Благодарите меня, господин Кийр! – бросает предприниматель через плечо, замедляя шаг. – Никто другой, как я, завел разговор с господином Паавелем. Вы находились в лесу и понятия не имели, что хозяин из Ныве мимо проезжает.

– Небось я его все равно разыскал бы! – хорохорится портной.

– А чего там искать, – поселенец привязывает вожжи к передку телеги. – Если уж вы попадете в Ныве, так каждый ребенок укажет, где находится хутор Пихлака [21]21
  Хутор Пихлака – в переводе с эстонского – Рябиновый.


[Закрыть] и его хозяин Антс Паавель.

– Ах, стало быть, название вашего хутора Пихлака? – По лицу Кийра пробегает довольная улыбка – ему нравится название хутора, хотя оно и напоминает о горько-кислых ягодах. Портной опасался гораздо худшего: чего-нибудь наподобие Сивву, Супси или Сузи [22]22
  Сивву, Супси, Сузи – Змеиный, Слякотный, Волчий.


[Закрыть] …да мало ли встречается непривлекательных названий. И как прекрасно звучит сравнительно с ними – Пихлака. Как приятно было бы услышать когда-нибудь в чьих-нибудь устах: хозяин хутора Пихлака – Кийр!

– Да, я его сам так окрестил. Мой поселенческий надел отрезан от земель бывшей мызы Рийсеманна, и, поручив его в собственность, я мог назвать его по своему усмотрению. Не правда ли?

– Почему бы и нет.

– Но вас, может быть, интересует, отчего я выбрал именно название «Пихлака»?

– Да, это и впрямь интересно! – Кийр трет свои покрасневшие уши, цветом они также напоминают созревшие ягоды рябины.

– Видите ли, друзья, дело в том, что я в молодости очень любил рябиновую наливку или же, как ее в то время называли, «рябиновку»… Ну, получил я от властей лот полагающийся мне надел и стал ломать голову, как же его назвать. Вот тут-то мне и припомнились те старые времена, и название было найдено: Пихлака! В тот же день устроил крестины, посадил возле своего наполовину выстроенного «дворца» четыре красивых рябинки. Так было дело; теперь вы уже немного знаете историю моего хутора, хотя сам-то хутор еще и не увидели. Ага – теперь он уже и виднеется, вернее, он виден только мне, вы же еще не знаете, куда смотреть. Но подойдем поближе, тогда увидите.

– Не знаю, стоит ли нам идти дальше?.. – неожиданно произносит Кийр писклявым голосом.

– Это еще что за разговор? – Пихлакаский хозяин останавливается. – Вы же собирались присмотреть какой-нибудь поселенческий хутор? Хотели посетить деревню Ныве, как мне говорил господин Пик… Пик… нет, господин Киппель? Странно, с чего это вы теперь так сразу?..

– Ничего удивительного тут нет. Мы с вами уже встретились, разве не все равно, где задать вам вопрос, тут или там: а вы действительно настоящий продавец?

– Как это настоящий? Что это значит?

– Ну, это ваше желание продать свой хутор – достаточно ли оно серьезно? В противном случае мы идем в Ныве совершенно напрасно.

– Да, я настоящий продавец. – Паавель щелкает каблуками и по-армейски отдает Кийру честь. – Но при этом я вам все же скажу, что на бутерброд свой участок и строения не сменяю, за нормальный хутор я должен получить и нормальную цену.

– Так ведь никто и не рвется заполучить ваш хутор и обмен на бутерброд. У меня есть деньги, которые я скопил усердным трудом и добропорядочным образом жизни.

– Так оно и должно быть. Именно поэтому вам и необходимо поближе познакомиться с моей землей, жилым домом и надворными постройками. Кто же покупает поросенка в мешке? И разве не свой глаз – король? Идемте же, идемте дальше, видите, лошадь и господин Пик. Пик… нет, Киппель, уже порядком от нас оторвались. На мне еще шуба чертовски тяжелая надета, давит на плечи, как вражья сила. Но прежде мы все же произведем небольшую заправку.

С этими словами поселенец извлекает на белый свет бутылку и протягивает ее Кийру.

– Нет, нет, – портной отмахивается обеими руками, – ни за что! Заплатите мне хоть золотыми, все равно пить не стану, я уже знаю, какой вкус у вашего веселящего.

– Ну, wie konnen Sie so kena sein! [23]23
  Wie k nnen Sie so kena sein (нем.) – как Вы можете.


[Закрыть] Отпейте хотя бы глоточек!

– Нет, – Кийр пятится, – ни одной капли!

– Ну что поделаешь, тогда я хлебну сам.

И поселенец производит небольшую заправку, даже не поморщившись.

– Теперь захмелеете, – Кийр с сочувствием качает головой.

– Не беда, такая отрада не каждый день выпадает. Так-то вот. А теперь надавай следом за господином Киппелем!

Примерно через полчаса они и впрямь добираются до деревни (или поселения) Ныве. Даже и при поверхностном взгляде видно, что народ здесь гораздо состоятельнее, чем там, где живут Липинг и тот душегубец, грозившийся пристрелить двух путников.

– Ну вот, мы и у цели, – произносит Паавель, делая соответствующий жест. – Это и есть мой дорогой хутор Пихлака, а там, видите, растут и те знаменитые рябинки. Жалковато будет отсюда уезжать, если когда-нибудь придется уехать. Эхма! Минутку, я открою ворота.

Все входят во двор, отделенный от проселка аккуратным забором из штакетника. Справа стоит весьма привлекательный жилой дом с маленькой верандой, слева – две хозяйственные постройки и – ни одного временного или же наскоро сбитого строения, какие наблюдались в том поселении, что на краю леса. Здешние же со спокойным сердцем можно оставить даже и в наследство последующему поколению.

– Погодите, погодите, – произносит хозяин, – я отведу лошадь к амбару, пусть батрак перекидает в него мешки. Гак. А теперь идемте в дом.

Но прежде, чем они успевают дойти до низкого крыльца, открывается входная дверь, и первый, кто выскакивает им навстречу – опять рычащий пес.

– Молчать, Понсо! – прикрикивает на него поселенец – Пошел отсюда!

Следом за собакой из дома выходит мужчина с зажженным фонарем и освещает переднюю.

– Добрый вечер! – произносит он дружелюбно.

Да, добрый вечер, но пусть Март будет теперь так любезен, перетащит мешки с мукой в амбар и распряжет лошадь. Сам же хозяин до того устал и голоден, что сегодня не в состоянии больше ничего делать.

– Хорошо, все будет в порядке, – отвечает батрак. – Входите в дом, я посвечу.

– Ладно. Так тому и быть. Когда управишься, я налью тебе стопку.

Едва мужчины входят в дом, как из второй комнаты появляется моложавая румяная женщина, стриженая под мальчика, одета она по-домашнему, выражение лица не очень-то дружелюбное.

Киппель громко щелкает каблуками своих великолепных бахил (сапоги с добротной обсоюзкой) и почтительно здоровается. Кийр что-то бормочет… так что не понять «здрасьте» это или нечто другое в подобном роде.

– Ну, мамочка, – произносит поселенец излишне громко, – вот я и дома! Подойди поближе, я тебя познакомлю с этими господами. Один, тот, что постарше – торговец из Тарту, второй собирается купить наш хутор.

Полнотелая «мамочка» подходит ближе и без особою желания здоровается с гостями за руку.

– Да, да, – уточняет хозяин, вешая пальто на вешалку,

– господин Киппель и господин Кийр.

– Столько времени пропадал на мельнице! – Хозяйка скрещивает на груди руки. – Целый божий денек!

– Да, дорогая Лийзи, но ведь я к мельнице не первым поспел. Ты же знаешь: кто раньше приедет, тот раньше и смелет. Да и воды в зимнее время маловато – всего две пары жерновов кое-как ворочаются.

– Ну оправдание-то у тебя всегда найдется! А как ты объяснишь, что опять нализался?

– Как это нализался? Прошу, не заводи снова этот свой пилеж. Ежели я и хлебнул пару глоточков – что с того? Выйди, взгляни, какая погода. Ветер страшенный, только что шапку с головы не срывает. – И обернувшись к гостям, поселенец говорит: – Снимайте же, снимайте пальто и повесьте вот сюда, тогда быстрее согреетесь. – Затем вновь обращается к жене: – А ты, Лийзи, принеси нам поживее поесть! Я голоден, как волк, да и с гостями дело обстоит не лучше.

– Придется подождать, пока согрею суп, – недовольно отвечает молодая женщина, направляясь к плите.

– Черт возьми, вечно только жди да жди! Мало я еще ждал на мельнице? А теперь и дома то же самое.

– Тьфу, не могла же я, в самом деле, явиться следом за тобой на мельницу с миской супа в руках!

– Тогда подай нам пока что на стол хотя бы ломоть хлеба. И не ворчи! Я не с увеселительной прогулки вернулся, а с мельницы.

– Разве мельница существует для того, чтобы там напиваться?

– Оставь, – говорит поселенец со злостью. – Постыдись хотя бы посторонних людей!

– Ты сам должен бы постыдиться, ты, пьянчуга! Как куда отправится, так и насосется.

– Ну, черт побери!

– Остыньте, остыньте, господин Паавель! – уговаривает тихо и просительно Киппель хозяина, положив руку на ею плечо. – Не заводитесь! Давайте-ка лучше закурим по сигаре – это успокаивает.