Текст книги "«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан"

Глава 59

Торжества по случаю одержанной Ибрагимом победы на Родосе длились несколько недель и завершились его женитьбой на сестре Сулеймана, Хатидже. В подарок новому великому визирю и своей сестре Сулейман преподнес старинный византийский дворец напротив Ипподрома.

Хюррем крепко обняла Хатидже. Ей не хотелось разлучаться с подругой.

– Прошу, милая моя, навещай меня как можно чаще, – взмолилась она. – Мне будет одиноко без твоего общества и без твоей поддержки.

Хатидже тоже обняла ее:

– Не бойся. Я буду совсем рядом, на расстоянии воробьиного полета.

– Но ведь я не могу покидать пределов Топкапы! Пожалуйста, обещай, что будешь навещать меня хотя бы два… или нет, лучше три раза в неделю! А когда Сулейман и Ибрагим отправятся в очередной поход, переезжай сюда и живи в моих покоях!

Хатидже улыбнулась и, нежно коснувшись губами щеки Хюррем, прошептала:

– Хорошо, милая. Обещаю!

Сев в карету, она радостно помахала подруге рукой:

– Сегодня я доставлю своему мужу наслаждение, подарить которое способна только женщина!

Хюррем долго махала вслед Хатидже даже после того, как ее карета выехала из ворот и скрылась из виду. Хюррем смотрела, как евнухи закрывалют ворота. Глухой стук болью отдался в ее сердце.

Возвращаясь к себе, она прошла мимо Двора наложниц. Молодые девушки, занимавшие двор и общую спальню, нежились на солнце, старательно вышивали или перебирали пальцами струны музыкальных инструментов.

«Почему Сулейман непременно должен содержать столько девиц в своем гареме, если у него есть я и он любит только меня? Я родила ему двоих сыновей и красавицу дочь. Если Хатидже может выйти замуж за Ибрагима, почему Сулейман не может жениться на мне?»

Хюррем рассматривала нежную кожу одной из девиц, которая играла на лютне и что-то пела нежным голоском. Она порывисто поднесла пальцы к своему лицу и ощупала его – не уходит ли ее молодость? Затем она провела руками по животу и улыбнулась: какой он еще упругий, несмотря на то что она произвела на свет нескольких детей!

Проходя по лабиринту коридоров, ведущих во Двор фавориток, Хюррем издали заметила Махидевран, которая куда-то вела за руку Мустафу. Их взгляды встретились.

Хюррем сжалась от неприкрытой ненависти во взгляде Махидевран, но не отвела глаз в сторону. Не сказав друг другу ни слова, фаворитки продолжили свой путь. Когда они встретились в коридоре, обе отодвинулись как можно дальше, чтобы не коснуться друг друга.

Снова оставшись одна, Хюррем оглянулась на мрачный коридор, освещенный факелами, и пробормотала себе под нос:

– Хатидже, как ты научишь своего мужчину удовольствиям, которые способна подарить лишь женщина, я докажу Сулейману, что дарить ему истинную радость способна только я. И когда я прочно поймаю его в мою сочную ловушку, он избавится от всех этих девиц во Дворе девственниц, а остальных фавориток, и особенно ту, с дурным глазом, отправит в Старый дворец, а на мне женится. Я стану его женой! На меньшее я не согласна.

Глава 60

Сулейман нежился в тепле хамама. Его день начался, как обычно, с шумного пробуждения под лязг и грохот военного оркестра. Затем он провел несколько часов в своей мечети, стоя лицом к Мекке. Он молился не только за своих наследников, фавориток и подданных, но и за своих врагов: пусть на них снизойдет разум и они сдадутся на его милость, под власть Полумесяца.

Успокоившись, он плыл по волнам удовольствия.

Султан лежал на мраморной плите. Над ним склонились несколько ичогланов. Один подстригал ему ногти на ногах, второй – ногти на руках. Третий с помощью острого клинка ловко подбривал ему подбородок. Султан был совершенно обнажен; ичогланы оставались в свободных шароварах, залоснившихся от жары и пота. Торсы ичогланов покрывала испарина.

Услышав шлепанье босых ног по мокрому каменному полу, Сулейман обернулся и увидел Давуда, который вошел в главный зал хамама. Молодого ичоглана назначили хамам-пашой – «тем, кто омывает плоть султана». Султан внимательно следил за вновь вошедшим; он подошел к противоположной стене и наполнил ведро подогретой водой из фонтана. Затем Давуд низко опустил голову и скромно прислонился к стене, дожидаясь, когда другие закончат свою работу.

После того как султана постригли и побрили, ичогланы с поклонами вышли, а Давуд направился к своему господину.

Султан перевернулся на живот и подложил под подбородок кисти рук. Давуд опустился сбоку от него на колени. Окатив его подогретой водой, он начал массировать царственные спину и плечи.

Сулейман застонал от удовольствия; все тревоги и заботы растаяли, как только его тела коснулись сильные и ловкие руки.

– Давуд, как хорошо!

Не останавливаясь, ичоглан улыбнулся. Размяв широкие плечи Сулеймана, он двинулся ниже вдоль позвоночника. Особое внимание он уделил пояснице султана. Его чуткие пальцы, казалось, знали, где находятся все больные места. Покончив с поясницей, Давуд слегка раздвинул султану ноги и принялся за его мускулистые ягодицы.

Сулейман глубоко вздохнул, слегка повернув голову.

– Знаешь, Давуд…

Молодой ичоглан почтительно ждал, когда повелитель докончит фразу.

– Твои шаровары липнут к моей коже.

Давуд тут же встал и спустил с себя шаровары. Тонкая многослойная материя промокла насквозь. Отпихнув упавшие шаровары ногой, он снова присел над султаном и продолжил массировать его ягодицы и бедра.

Сулейман закрыл глаза, целиком погрузившись в чувственное наслаждение. Он радовался тому, что крепкие ноги Давуда прижимаются к его ногам. И хотя султан совершенно расслабился, сердце у него билось учащенно всякий раз, как детородный орган Давуда ненароком касался его икр. Кровь у него забурлила, прилила к низу живота, и он испытал великую радость.

Давуд пересел к ногам султана и принялся нежно разминать ему ступни и пальцы ног. Сулейман перевернулся на спину, и Давуд продолжил работу. Сулейман закинул руки за голову и, прищурившись, посмотрел на Давуда. Руки ичоглана медленно шли снизу вверх – от икр к бедрам. Сулейман внимательно разглядывал руки, которые так искусно разминали его мышцы. Казалось, Давуд не знает усталости. Когда он наклонялся, под кожей бугрились мускулы. Когда взгляд Сулеймана упал на мужскую плоть ичоглана, глаза его расширились от удивления.

Сулейман приподнялся на локтях, и Давуд бросил на него вопросительный взгляд.

– Давуд, ты настоящий красавец. Рядом с тобой любой мужчина начнет сомневаться в своей мужественности.

Давуд покраснел и вздохнул:

– Спасибо, господин, но твое мужское превосходство совершенно очевидно! Оно сказывается не только в размерах твоей империи, но и в твоем безупречном сложении.

Сулейман улыбнулся и, потянувшись, погладил прядь волос, свисавшую с виска ичоглана. Тыльной стороной ладони он провел по щеке, шее и груди Давуда. Кончики его пальцев коснулись старых шрамов.

– Следы татарских стрел! Наверное, ты в самом деле очень крепок, раз выжил.

Давуд начал было что-то говорить знаками, но Сулейман схватил его за обе руки:

– Со мной можешь говорить свободно. Ты красноречив; твои речи доставляют мне столько же удовольствия, сколько прикосновение твоих пальцев.

– Благодарю тебя, господин. То, что ты говоришь, совершенно верно. Я очень крепок, и не без причины.

Сулейман снова лег на спину и закинул руки за голову.

– Расскажи, Давуд, что же за причина так укрепляет и поддерживает тебя, что ты сумел несколько раз выжить после столь тяжелых ран.

Продолжая разминать мышцы на бедрах Сулеймана, Давуд ответил:

– У меня есть любимая, мой султан, – девушка, которую я люблю с самого детства. – Он простодушно поправил символ мужества Тени Бога на Земле так, чтобы лучше промассировать его левое бедро.

– Расскажи о своей любимой, Давуд.

Ичоглан ненадолго остановился и посмотрел вверх, на купол хамама. Глубоко вздохнув, он снова принялся массировать тело Сулеймана.

– Она красивее, чем солнце, которое восходит над Золотым Рогом; ее струящиеся рыжие волосы ярче пламени страсти; кожа ее бела как алебастр и безупречна, как чистейший карпатский мрамор. – Он ненадолго закрыл глаза и продолжал: – А ее душа и ум сильны, как газель, которая бегает по горным лугам.

Султан внимательно слушал и думал о своей Хюррем, которая сейчас находится совсем рядом, в примыкающих к хамаму покоях.

– Твоя любовь глубока, друг мой, и похоже, что та, которую ты описываешь, достойна твоей привязанности. Где она сейчас?

Давуд замялся, словно погрузился в раздумья, как ему лучше ответить.

– Я… не знаю, господин, но она в моем сердце, и когда-нибудь я найду ее.

Прижавшись коленями к груди султана, Давуд принялся разминать мышцы его шеи и плеч. Иногда его мужское достоинство касалось безволосой груди Сулеймана.

– Как ее зовут?

Ичоглан нагнулся, не переставая работать, и, приблизив губы к уху Сулеймана, прошептал:

– Мою любимую зовут Александра, господин… Александра.

Сулейман лежал неподвижно. Он посмотрел в лицо ичоглана – и едва не утонул в его бездонных светло-карих глазах.

– Александра, – прошептал он наконец. – Очень красивое имя.

Глава 61

– Пожалуйста, обещай, что никогда больше не посмотришь ни на какую другую женщину, кроме меня, – робко попросила Хюррем.

Сулейман молча сидел на боковой веранде павильона. Уголки его губ дернулись вверх и расплылись в улыбке, которая одновременно приводила ее в ярость и радовала.

– Милая, ты ведь знаешь: вот уже более трех лет я не прикасался к другим женщинам!

– Обещай!

Хюррем капризно надула губки. Сулейман любовался ею, лежа на мягких подушках. В его глазах заплясали веселые огоньки. Он провел большим пальцем по ее лбу, но по-прежнему не отвечал. Затем султан медленно откинулся на спину и стал смотреть в парк.

– Дорогая, тем самым мы нарушим вековые традиции нашей империи.

Хюррем встала с дивана и, покачивая бедрами, вышла на открытую галерею. Обернулась и посмотрела на Сулеймана в упор, но тот в ответ лишь расхохотался. Затем догнал ее и, подтянувшись, сел на каменную балюстраду. Обвил Хюррем руками и нежно притянул к себе, зажав ногами. Нагнулся, чтобы его губы коснулись ее губ.

– Ради тебя я сделаю все, моя любимая, – даже пойду против традиций.

Хюррем наслаждалась и словами, и губами Сулеймана.

– Обещаю: пока мы с тобой живы, я не коснусь другой женщины.

Хюррем улыбнулась и отблагодарила любимого страстным поцелуем. Затем крепко обняла его за талию, прижалась к нему всем телом и глубоко вздохнула.

– В чем дело, любимая? Разве не этого ты хотела?

– Да, Сулейман, но… я все-таки хочу большего.

– Чего же больше? – резко спросил Сулейман.

Хюррем снова прильнула к нему губами и языком раздвинула его губы. Выпустив его талию, она положила руку ему на бедро и, поглаживая, обхватила ладонью его мужское достоинство. Султан сразу же почувствовал сильное желание. Хюррем гладила его жезл и чувствовала, как под ее рукой он пульсирует жизнью. Ее жизнью…

Не переставая ласкать его губами и языком, она раздвинула полы его кафтана, и он предстал перед ней во всей своей красе. Она провела губами сверху вниз по его груди и ниже, двигаясь к его чреслам, но Сулейман схватил ее за плечи и рывком вздернул на ноги. Их лица оказались совсем рядом.

– Чего же больше? – тихо повторил он.

Хюррем застыла, не зная, на что решиться. Мысли в голове путались. Она услышала свой голос словно со стороны:

– Пожалуйста, разгони всех наложниц, а фавориток отправь в Старый дворец. Я хочу, чтобы только я удовлетворяла тебя.

Сулейман гневно сдвинул брови и побагровел. Он так крепко стиснул ее плечи, что она поморщилась от боли.

– Как ты смеешь! Да кем ты себя вообразила, что требуешь такого богохульства?

Хюррем вырвалась и потерла плечо:

– Я та, кто родила тебе двоих сильных сыновей. Я та, кто дает тебе больше радости, чем любая до меня. Я та, кто когда-нибудь станет следующей валиде-султан!

Сулейман был вне себя от ярости.

– Ты не имеешь права так говорить! Махидевран выше тебя по положению, не ты, а она мать наследника престола! Как ты смеешь ставить свою глупость выше традиций моей семьи! Немедленно скройся с глаз моих, не то я прикажу утопить тебя в Босфоре!

Хюррем в упор посмотрела на султана; ей захотелось столкнуть его с балюстрады в густую листву парка. Но она отвернулась и вихрем выбежала прочь.

Сулейман еще больше разбушевался.

– Евнухи! – в ярости закричал он. – Сейчас же верните ее и притащите назад!

Два черных евнуха, охранявшие главный вход во дворец, остановили Хюррем. И хотя прежде они относились к ней почтительно и доброжелательно, сейчас грубо схватили и поволокли назад. Сулейман спрыгнул с балюстрады и быстро зашагал ей навстречу. Полы его кафтана по-прежнему развевались, но его нагота только подчеркивала гнев, от которого напряглись все его мышцы. Он схватил Хюррем за запястье и толкнул на диван. На глазах у двух молчаливых евнухов султан сорвал с нее рубаху и шаровары.

Хюррем в гневе вскричала:

– Отойди от меня, ах ты… ублюдок! Иначе ты не получишь то, что могу дать только я…

Сулейман положил ладонь ей на затылок и грубо толкнул ничком на подушку, чтобы заглушить ругательства, слетавшие с ее губ.

– Моя прекрасная одалиска, ты не смеешь перечить и приказывать величайшему султану, который когда-либо жил на земле! Ты моя собственность, и я волен поступать с тобой, как захочу. Ты думала, что тебе удастся, благодаря твоей искусности в постели, управлять мной? Так получай же то, на что напросилась сама!

Сулейман всей тяжестью навалился на нее и грубо, глубоко вошел в нее. Хюррем кричала, но он не останавливался. Его тело вдавливало ее в мякоть дивана; она стонала от боли. Волосы ее разметались по подушке; она царапала его бедра ногтями, но он не сдавался.

Наконец, дав выход своему жару, султан вышел из нее и тут же выбежал в парк.

Хюррем, плача, лежала на диване. Два евнуха переглянулись. Один из них положил руку на ее вздрагивающую спину.

– Не прикасайся ко мне, бесполая скотина! Оставь меня в покое! – презрительно выкрикнула она.

Евнухи оставили Хюррем и снова заняли места у главного входа в павильон. Из-за двери они слушали рыдания, которые не прекращались несколько часов.

Глава 62

Той же ночью Сулейман во главе корпуса янычар покинул Стамбул. Великий визирь Ибрагим-паша скакал бок о бок с султаном. Давуд маршировал в составе роты ичогланов, призванных охранять жизнь султана в Северном походе. Шли всю ночь; на востоке над горизонтом показались первые лучи солнца. И все же было еще так темно, что невозможно было ничего различить в нескольких шагах впереди. К утру Ибрагим осмелился нарушить зловещее молчание, в которое погрузился султан.

– Господин!

Султан гневно покосился на него, пришпорил Тугру и поскакал вперед на вершину холма. Ибрагим также пришпорил своего жеребца и догнал друга. Перед ними открылась широкая долина, поросшая величественными хвойными деревьями.

– Вид поистине величественный, господин, – снова начал Ибрагим, но, покосившись на султана, заметил, что глаза у того наполнились слезами. – Сулейман, друг мой! – встревоженно воскликнул он, протягивая султану руку.

Глаза у Сулеймана покраснели; по лицу бежали слезы, все его тело содрогалось.

– Поедем со мной, Ибрагим, – с трудом выговорил он, отпуская поводья и позволяя Тугре скакать, как ей хочется.

Они вместе спустились в долину и поднялись на соседний холм, продолжая скакать галопом, значительно опередив янычар. Наконец, выбившись из сил, измученные, остановились в роще. Сулейман соскочил на землю и в бешенстве помчался вперед. Ибрагим спешился и следом за ним ринулся в заросли.

– Сулейман!

Он нашел Сулеймана на поваленном дереве. Несмотря на величественный наряд, султан сидел, закрыв лицо руками, и горько, безутешно плакал.

Осторожно подойдя к нему, Ибрагим сел рядом, положив руку на дрожащие плечи, и стал в напряженном молчании ждать. Время от времени он поглаживал друга по спине. Наконец Сулейман уткнулся головой ему в грудь и затрясся в рыданиях. Великий визирь лишился дара речи. Когда наконец горе немного утихло, он снова осмелился нарушить молчание:

– Сулейман, господин мой… любимый… расскажи, что тебя печалит.

Через несколько минут Сулейман прерывающимся от горя голосом произнес:

– Я люблю Хасеки Хюррем больше жизни, больше, чем даже саму империю, но она хочет, чтобы ради нее я нарушил наши традиции, на что я никак не могу пойти – даже ради нее!

Ибрагим тяжело задумался.

– Она просит, чтобы я вышвырнул из дворца всех наложниц, а другим фавориткам запретил входить в Топкапы и показываться мне на глаза.

Ибрагим провел пальцами по волосам Сулеймана, но по-прежнему думал о чем-то своем. Затем он прошептал:

– В таком случае больше твоих ночей останутся свободными для наших совместных похождений!

Султан с трудом улыбнулся, прижавшись к теплому боку друга.

– Сулейман, – почти неслышно продолжал Ибрагим, – позволь мне возглавить этот венгерский поход. Ты давно говорил, что тебе больше нравится сражаться вместе с янычарами, чем сидеть на вершине холма и раздавать приказы. Обещаю: рассеивая своей саблей немногочисленное войско Лайоша, ты получишь такое наслаждение, какого не знал вот уже много лет. Представь, как возрастет боевой дух наших солдат, если они увидят, что их султан рядом, что он сражается плечом к плечу с ними! Они поймут, что ты – в самом деле их брат.

– А тебе не кажется, что они будут не так высоко ценить меня после того, как я откажусь от командования?

– Нет, господин.

Сулейман долго обдумывал просьбу друга.

– Ты прав, Ибрагим. Нужно искупать мою саблю и мои руки в венгерской крови. Красивый шелковый кафтан, расшитый золотом, необходимо испачкать грязью и кровью – символами победы и свободы!

Ибрагим встал на ноги и протянул другу руку. Тот схватил ее с искренней убежденностью.

– Спасибо тебе, Ибрагим. Спасибо, что побыл здесь со мной. Пойдем! Пора зажечь свет истинной веры в землях мелкого выскочки Лайоша.

Возвращаясь к своим лошадям, они крепко обнимали друг друга за талию.

* * *

Остаток лета прошел на северной границе империи в многочисленных стычках с войсками Лайоша. Сулейман еще грустил, но он оказался верен своему слову и сражался бок о бок с янычарами. Его сабля безжалостно рубила плоть врага; во всех битвах он горделиво стоял со своими людьми спина к спине. Янычары в свою очередь гордились тем, что сам султан сражается в их рядах.

Вечера проходили в тихих беседах с Ибрагимом; султан и великий визирь обсуждали планы на следующие дни и недели. Османское войско медленно продвигалось вперед, на север.

Их не остановили даже осенние дожди.

Вечером перед началом Рамадана Сулейман и Ибрагим пировали в своем шатре. Давуд, вместе с другими ичогланами, прислуживал им.

– Здесь оленина вкуснее, чем в Эдирне, – заметил Сулейман, жуя нежное мясо.

– М-м-м… – одобрительно промычал Ибрагим.

Султан и великий визирь жадно рвали зубами мясо и овощи, лежащие перед ними на блюде. После того как они насытились, блюдо отдали полководцам рангом пониже.

Давуд подошел к ним с флягой вина. Когда он наклонил флягу, собираясь наполнить кубок Сулеймана, султан схватил его за руку и нежно погладил волоски на тыльной стороне ладони:

– Спасибо.

Давуд поклонился и, пятясь, вернулся в шеренгу ичогланов, которые стояли в углу шатра. Другой ичоглан внес в шатер большой кальян. Сулейман и Ибрагим пересели с дивана на подушки, лежащие на полу, и взяли в рот мундштуки слоновой кости. Их окружило облачко густого ароматного дыма. Хотя Давуд стоял вдалеке, даже у него закружилась голова от сладкого дурмана. Наркотик сразу подействовал на него, потому что у него с самого утра крошки во рту не было. По его телу прошла крупная дрожь; он всей грудью вдохнул одурманенный воздух.

Стоя молча и неподвижно, он наблюдал, как двое лежащих на подушках мужчин теснее придвинулись друг к другу и сплелись в объятиях, как Сулейман прижался щекой к щеке Ибрагима. Неожиданно для себя Давуд сильно возбудился. Губы его дрогнули, и он непроизвольно провел по ним языком. Великий визирь распахнул свой кафтан и откинул полу кафтана Сулеймана; теперь оба оказались частично обнажены. Он медленно скользнул вниз, целуя грудь и живот друга, его рука и губы двигались к плоти между ногами Сулеймана.

Вытаращив глаза от изумления, Давуд смотрел, как Ибрагим нежно ласкает губами увеличившийся жезл друга, как берет его в рот… Кровь прилила к низу его живота; смутившись, он одернул на себе расшитую золотом рубаху.

Ибрагим как будто заметил его возбуждение и жестом приказал ему присоединиться к ним, но ичоглан был как в тумане. Его охватило смущение. Показалось, что и сам шатер, и все, что в нем происходит, – плод галлюцинации, его воображения.

Он сделал шаг вперед; его качнуло. Голова закружилась. От страха и желания он задрожал всем телом. Руки у него затряслись. Аромат наргиле продолжал наполнять его легкие, голова стала легкой, он вдруг страшно развеселился.

Давуд снова нерешительно шагнул вперед. Все кружилось у него перед глазами. В животе заурчало. Вдруг внутри все сжалось, и он изверг содержимое пустого желудка на красивый ковер. В ужасе зажав рот ладонью, он бросился вон из шатра. Он успел заметить, как побагровело от ярости лицо великого визиря, когда султан оттолкнул его и высвободился из его влажной и нежной хватки.

Давуд быстро пробежал мимо личной охраны, вниз, по травянистому склону. Спотыкаясь, он добрался до рощи и там неуклюже согнулся пополам. Его снова вывернуло наизнанку. Крупная дрожь сотрясала его тело. Вдруг к нему прикоснулась чья-то теплая рука. Давуд смущенно обернулся – голова кружилась по-прежнему. Он увидел султана. Тот последовал за ним, явно озабоченный его состоянием.

Сулейман мягко погладил Давуда по спине и животу, а тот продолжал извергать остатки желчи. Сладковатый запах гашиша лишь усиливал рвоту. Наконец, совершенно обессилев, он рухнул на землю. Сулейман нагнулся и подложил руку ему под голову, чтобы Давуд не ударился. Оба легли в высокую траву.

Забывшись, Давуд положил голову на грудь своему господину.

Сулейман нежно гладил бритые голову и щеки, заботливо прижимая к себе ослабшее тело.