Текст книги "Паспорт: культурная история от древности до наших дней"

Эпилог
«Хорошие» и «плохие» паспорта

И так далее. Эти слова произносит бесплотный мужской голос в начале танцевальной постановки Хелены Вальд-манн 2017 года «Хорошие паспорта, плохие паспорта: Опыт границ» (Gute Pässe Schlechte Pässe). Пока звучит текст, около тридцати одетых в черное мужчин и женщин собираются на тускло освещенной сцене, а затем начинают разделяться на противоборствующие лагеря в соответствии с командами: «„Да“ – налево, „Нет“ – направо»{170}170
  Helena Waldmann, «Good Passports Bad Passports – Official full length video», March 2, 2022, https://www.helenawaldmann.com/works/goodpassports-badpassports/.


[Закрыть]. Время от времени одна из фигур как будто начинает сомневаться и мечется по сцене, словно ее смущают эти заявления или она опасается, что ее могут уличить во лжи. Этот процесс сортировки прерывается только тогда, когда из каждой группы вперед выходит мужская фигура – и они совершают движения, поочередно комментируя их на своих родных языках. Фигура слева говорит по-немецки и исполняет впечатляющий акробатический номер в манере нуворишей; фигура справа говорит по-английски и грациозно двигается в современном танце, который, кажется, поставлен так, чтобы иронично спародировать своего коллегу. Вскоре к каждой фигуре присоединяются другие исполнители с каждой стороны сцены, образуя две конкурирующие группы: в одной три акробата, в другой четыре танцора. По мере продолжения спектакля движения групп наводят на мысль о столкновении различных, часто антагонистических национальных культур, включая эпизод, в котором танцоры агрессивно защищают линию, наклеенную по центру сцены, от любого нарушения со стороны акробатов – даже когда акробаты приглашают танцоров на свою сторону. Небольшие группы постоянно перестраиваются в серии драматических этюдов, вызывая в памяти моменты пересечения границы, пограничные патрули, проверку паспортов и другие аспекты глобального кризиса мигрантов. В конце концов после особенно напряженной схватки между танцором и акробатом остальные актеры (местные добровольцы из различных этнических сообществ) появляются из-за кулис и сцепляют руки, образуя стену из тел, отделяющую враждующие группы друг от друга. Но когда обе команды напирают на человеческий барьер, он начинает медленно вращаться вокруг центра сцены, постепенно ускоряясь, по мере того как артисты усиливают свои голоса в нестройном крике, пока центробежная сила не рассеивает их по всему пространству спектакля и все затихают.

Вальдманн описывает, что вдохновение для постановки она черпала из простого осознания того, что «хорошие» паспорта дают их владельцам свободу передвижения, которой лишены те, у кого «плохие» паспорта. Путешествуя с танцорами и шоу-командами из разных уголков мира, она часто была свидетелем того, как людей с «плохими» паспортами задерживали и подвергали интенсивным допросам, в то время как Вальдманн со своим «хорошим» немецким паспортом могла легко и быстро пройти таможню и въездные формальности. Конечно, она не одинока в подобных наблюдениях. Например, в книге «Шаг за черту» Салман Рушди описывает день, проведенный в иммиграционной зоне аэропорта Хитроу, наблюдая за тем, как с пассажирами обращаются сотрудники паспортного контроля: единственным фактором, который, казалось, имел значение, было наличие американского паспорта, который позволял путешественникам быстро передвигаться по стране, независимо от их этнических особенностей или предполагаемых ассоциаций. Он приходит к выводу, что «такая открытость границ – вожделенная мечта тех, для кого мир закрыт. Те же, кто считает беспрепятственное пересечение границ своим неотъемлемым правом, ценят его намного меньше». В «Хороших паспортах, плохих паспортах» эта неоспоримая двойственность показана во всей красе.

При этом танцевальная постановка напоминает о растущем значении паспортных индексов, например таких, как индекс, составленный компанией Henley & Partners (самопровозглашенной «Фирмой граждан мира»), которая ранжирует проездные документы «по количеству направлений, куда их владельцы могут попасть без предварительной визы»{171}171
  «The Henley Passport Index», Henley & Partners, www.henleyglobal.com/passport-index.


[Закрыть]. В 2017 году в паспортном рейтинге Henley Германия возглавила список (за ней следуют Швеция, Дания, Финляндия, Италия, Испания и США) с возможностью безвизового посещения 176 стран, в то время как Афганистан оказался в самом низу (сразу за Сомали, Сирией, Пакистаном и Ираком) – и только двадцать четыре страны открыли свои границы для безвизового посещения. Афганский или сомалийский паспорт может утверждать как личную, так и национальную идентичность своего владельца, но при этом лишает человека свободы, запирая в пределах страны его происхождения. Этот список фактически кодифицирует те самые переживания, которые Рушди выражает в начале своей книги: в то время как его британский паспорт «эффективно и ненавязчиво служит своему владельцу», индийский паспорт, который он имел в детстве в 1950-х годах, был «никчемным предметом».

«Вместо того чтобы служить своему владельцу по принципу „сезам, откройся“ в любом уголке мира, он был годен, как заявлялось брезгливым бюрократическим языком, только для путешествий в определенное – ничтожно малое – число стран»{172}172
  Salman Rushdie, Step across This Line (New York: Modern Library, 2003), 367.


[Закрыть]. «Плохой» паспорт означает, что его владельца будут донимать, допрашивать, возможно, даже задерживать или возвращать назад на контрольно-пропускных пунктах аэропортов и пограничном контроле по всему миру. Если «хороший» паспорт при нынешнем режиме является ключом, отпирающим двери международных путешествий, обеспечивая свободу передвижения и неограниченные возможности, то «плохой» паспорт запирает его владельца, как узника «нежелательного» национального сообщества, которому не рады в большей части мира.

Сцена из спектакля «Хорошие паспорта, плохие паспорта» (Gute Pässe Schlechte Pässe, 2017). Стена из людей стоит за танцовщицей Лисандр Куту-Сове, держащей паспорт. (Фото Вонге Бергманна, изображение любезно предоставлено Хеленой Вальдманн)

Постановка «Хорошие паспорта, плохие паспорта» в конце предлагает образ будущего, выходящего за рамки титульной дихотомии. Голос за кадром звучит по-новому: «Я верю, что однажды национальные границы перестанут существовать / Ich glaube, dass es irgendwann keine Landesgrenzen mehr geben wird». На этой фразе актеры все вместе выходят на авансцену и впервые в единодушном порыве берут друг друга за руки, глядя в зал. Захватывающее зрелище. В то же время спектакль наглядно напоминает зрителям в Штутгарте, Больцано, Бейруте, Тель-Авиве и других местах, что, пока «хорошие» паспорта обеспечивают безопасность, мобильность и возможности, другие люди лишены их – столь же достойные люди, как и те, кто имеет более продвинутые проездные документы.

Так подчеркивается разница в ценности паспортов, которую часто игнорирует те, кто пользуется документами, имеющими высокое экономическое и политическое значение, и остро ощущают другие – те, кто сталкивается с непреодолимыми препятствиями для путешествий и миграции, не имеющими никаких оснований, кроме гражданства или страны происхождения. И все же, когда на сцене выстраивается шеренга людей разного возраста и национальности, символически объединяющихся в подобие единого глобального сообщества, мы видим возможность мира без границ, где нынешняя международная система разделения, препятствий и задержаний больше не действует. Мы видим, хотя бы на мгновение, знак того, что Рушди называет «постграницей», которая может помочь нам представить себе новую эпоху неограниченного передвижения.

Однако видение мира без границ может оказаться слишком утопичным, чтобы его можно было ожидать в нашей геополитической реальности в ближайшее время. На данный момент паспорт остается (и чем дальше, тем больше) объектом, имеющим огромное политическое, личное и финансовое значение, создавшим глобальную иерархию имущих и неимущих, подчиняющихся маленькой книжечке, которую предъявляют при пересечении границы и на контрольно-пропускных пунктах в аэропортах. Сегодня, как никогда раньше, права, которыми мы пользуемся, зависят не только от факта нашего гражданства или наличия у нас паспорта, но и от цвета паспорта, печати на обложке и статуса страны, выдавшей паспорт, в международном сообществе. Наш паспорт определяет, кем мы являемся в геополитическом порядке, куда мы можем путешествовать, где проживать, работать и так далее и тому подобное. В настоящее время международное сообщество прилагает мало усилий для повышения уровня гостеприимства в системе суверенных национальных государств или поиска практических средств для устранения неравенства в международном паспортном режиме. Организация Объединенных Наций может провозгласить, что «каждый человек имеет право покинуть любую страну, включая свою собственную, и вернуться в свою страну», но на самом деле не все паспорта равны и не ко всем относятся с одинаковым уважением{173}173
  United Nations, The Universal Declaration of Human Rights, 1948–1998 (New York: UNDPI, 1998), article 13(1); available at www.un.org/en/about-us/universal-declaration-of-human-rights.


[Закрыть].

Не стоит удивляться, что в таких условиях в XXI веке возник и почти в геометрической прогрессии вырос рынок вторых паспортов, поскольку владельцы паспортов стремятся повысить свой статус в международной системе. Компания Henley & Partners, а также другие фирмы, такие как Sovereign Man и Nomad Capitalist, стали консультировать своих клиентов – как правило, состоятельных бизнесменов и инвесторов, ищущих новые перспективы и налоговые льготы, – по различным способам получения нового гражданства и второго паспорта. Эти способы включают, разумеется, гражданство по происхождению и натурализации, а также инвестиции, иногда без необходимости когда-либо въезжать в страну, предоставившую гражданство.

За цену покупки недвижимости (от 250 000 долларов) и/или государственной пошлины (от 25 000 долларов), в зависимости от того, насколько «хорошим» является документ, люди могут получить паспорта таких небольших государств, как Сент-Китс и Невис, Доминика, Кипр, Вануату и Коморские острова. Таким образом, существуют значительные финансовые барьеры на пути к получению «глобального гражданства», так же как и очевидное значение фразы «У меня два разных паспорта / Ich besitze zwei verschiedene Pässe». Драгоценные книжечки обещают инвесторам большую политическую стабильность, а возможно, и расширение возможностей, хотя, как и следовало ожидать, эта деятельность часто сопровождаются обвинениями в коррупции.

* * *

Как мы уже отмечали, при пересечении границы и на контрольно-пропускных пунктах в аэропортах даже «хороший» паспорт зависит от соответствия конкретному лицу и физическому облику, которые так же оцениваются и подгоняются под разные категории, как и документ. Сара Ахмед, чья научная деятельность находится на пересечении феминистских, гомосексуальных и расовых исследований, подробно пишет о том, что она называет «политикой мобильности», – то есть о тех, кто имеет возможность без проблем перемещаться через границы, и о тех, «кто должен оставаться дома, а кто может физически перемещаться в обитаемые пространства»{174}174
  Sara Ahmed, Queer Phenomenology: Orientations, Objects, Others (Durham, NC: Duke University Press, 2006), 142.


[Закрыть]. Она начинает с наблюдения, что некоторых людей «останавливают» чаще других, чаще подвергают допросам со стороны представителей власти, включая полицейских, пограничников, таможенников: «Кто вы? Цель визита? Род занятий?»{175}175
  Ahmed, Queer Phenomenology, 139.


[Закрыть] Эти вопросы, привычный алгоритм допроса, ассоциирующийся с условным гостеприимством и государственным суверенитетом, настойчивее всего задаются лицам, цвет кожи или фамилия которых определяются как «подозрительные» или «неместные» и могут указывать на «неправильную» (или «плохую») этническую родословную, «неправильную» (или «плохую») национальную принадлежность. Цель этих допросов – выявить физическое соответствие человека условным стереотипам, принятым для граждан конкретного государства, хотя это не может быть правомерно в рамках идеологических координат национального государства. Вместо этого происходит задержка: подобные допросы лишают людей свободы передвижения и одновременно указывают на то, что они не принадлежат пространству национального государства. Более того, такое дознание накладывает свой отпечаток, подвергая человека сильному социальному стрессу и официальному контролю в процессе подобной «остановки», пусть даже и временной. Ахмед иллюстрирует этот феномен историей из собственного опыта на таможенном и иммиграционном контрольно-пропускном пункте США вскоре после теракта 11 сентября:

Я прибываю в Нью-Йорк, сжимая в руках свой британский паспорт. Отдаю его. Служащий аэропорта смотрит на меня, затем на мой паспорт. Я знаю, какие вопросы последуют дальше. «Откуда вы?» В паспорте указано место моего рождения. «Британия», – говорю я. Мне хочется добавить: «Вы что, не умеете читать? Я родилась в Салфорде», но сдерживаюсь. Он смотрит на мой паспорт, а не на меня. «Откуда родом ваш отец?» То же самое было и в прошлый приезд в Нью-Йорк. Теперь мне задают этот вопрос, который, кажется, намекает, что подозрительным лицом являюсь даже не я сама, а нечто, что передается по семейной линии, почти как дурное наследство. «Пакистан», – медленно говорю я. Он спрашивает: «У вас есть пакистанский паспорт?» – «Нет», – говорю я. В конце концов он пропускает меня. Имя «Ахмед», мусульманское, тормозит меня. Оно преграждает мой путь, пусть даже на время. Я застреваю, а потом иду дальше{176}176
  Ahmed, Queer Phenomenology, 140.


[Закрыть].

Как подчеркивает Ахмед, это не единичный случай в ее жизни. Ее имя и цвет кожи, парочка признаков, доставшаяся ей от отца, постоянно вызывают подобные допросы (несмотря на то, что у нее «хороший» паспорт) именно потому, что связывают Ахмед с ее пакистанским происхождением (и его ассоциацией с «плохим» паспортом). Одним словом, права, данные от рождения, стали политизированы. Когда через неделю она вылетает из Нью-Йорка, то узнает, что ее имя внесено в список «невыездных», и ей снова приходится останавливаться, пока ситуацию не исправит начальник Управления транспортной безопасности (TSA): «Унаследовать мусульманское имя на Западе, – пишет она, – значит унаследовать невозможность „нести с собой“ свою физическую оболочку, или даже невозможность расширить зону, в которой эта оболочка имеет какие-то возможности». Быть фактической мусульманкой или даже потенциальной мусульманкой в силу своего имени и физического облика означает испытывать определенный дискомфорт на территориях, где она должна быть постоянно начеку, чтобы избежать новых посягательств на свое «право перемещения».

Как и Вальдманн, Ахмед признает простую реальность: паспорта позволяют «некоторым людям» легко пересекать границы, но это работает не для всех. Для Ахмед, однако, это не просто вопрос «хороших» и «плохих» паспортов: «наличие „правильного“ паспорта не имеет никакого значения, если у вас не та внешность или имя: и более того, чужестранец с „правильным“ паспортом может вызвать большую подозрительность попытками проехать или пройти на территорию». Конечно, вопреки мнению Рушди, Ахмед предполагает, что кажущийся раскол между «хорошим» паспортом и «сомнительной» внешностью может породить новые формы напряжения и стресса: «Если национальность в паспорте не соответствует имени – а такие суждения отражают историю типичного мышления, – значит, человек вызывает подозрения». К подозрительным людям возникают вопросы: «Откуда вы? Откуда ваши родители?»{177}177
  Ahmed, Queer Phenomenology, 142.


[Закрыть] И так далее. Таким образом, ее опыт «остановки» – это не только вопрос о том, что ей помешали или доставили неудобства. Напротив – то, что ее останавливают, обращает внимание обладательницы паспорта обратно на себя, поскольку ее физическая оболочка не просто «идет» вместе с ней, а скорее привлекает нехорошее внимание со стороны государственных чиновников. «Некоторые люди» признаются чужаками, иностранцами, в то время как другие признаются «местными», так что паспорта расширяют их свободу и одновременно повышают социальную мобильность, дают доступ к возможностям, к безопасному убежищу.

Национальные государства не собираются отказываться от паспорта как средства идентификации и контроля за передвижением в поддержку своих претензий на суверенитет. Вместо этого с внедрением новых технологий и особенностей дизайна паспорт стал только более заметным в своей роли определения того, кто находится «дома», а кто «не на своем месте» в эпоху брекзита, трампизма и других популизмов. Когда в 2015 году в лондонском театре «Глобус» был представлен новый дизайн британского паспорта, он содержал изображения таких культурных икон, как Уильям Шекспир, Джон Констебл и Ада Лавлейс; таких технических достижений, как лондонское метро и бренд Penny Black; таких культурных достопримечательностей, как Вестминстерский дворец, колесо обозрения Лондонский глаз и Эдинбургский замок. Возможно, как ни странно, в знак явной уступки идее мультикультурной Британии на документе также были размещены несколько крупных работ известного британского скульптора Аниша Капура, родившегося в Бомбее (однако стоит отметить, что хотя лицо Шекспира отпечатано по всему паспорту, то на страницах Капура можно увидеть только абстрактные скульптуры, а не его портрет). По словам министра по делам иммиграции Великобритании Джеймса Брокеншира, новый паспорт, созданный в честь «творческого» Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии на протяжении последних пяти веков, также был оснащен новейшими технологиями для предотвращения подделок, что сделало его одним из самых защищенных документов в мире.

Вскоре дизайн британского паспорта стал предметом обсуждения в политической суматохе вокруг референдума по брекзиту: в августе 2016 года будущий лидер партии Brexit Найджел Фарадж выступил в социальных сетях с требованием: «Мы хотим вернуть наши паспорта»{178}178
  Nigel Farage, September 13, 2016, https://twitter.com/nigel_farage/status/775735864743829505.


[Закрыть]. Для Фараджа это означало удаление слов «Европейский союз» с обложки британского проездного документа, что стало бы символом «возвращения» своей страны, своей национальности и своего видения Великобритании при одновременном закрытии дверей для нежелательной, по его мнению, иммиграции из других частей ЕС. Таким образом, для сторонника Brexit и его последователей это была важнейшая эмблема национального суверенитета. В августе 2019 года Фарадж снова воспользовался социальными сетями, чтобы опубликовать фотографию, где он, самодовольно улыбаясь, держит в руках свой новый паспорт «без ЕС», а на обложке написано просто: «Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии». Он подписал снимок: «Мы получили наши паспорта обратно!»{179}179
  Nigel Farage, August 19, 2019, https://twitter.com/nigel_farage/status/1163423674780856320.


[Закрыть] В марте 2020 года, продолжая избавляться от всех признаков ЕС в своем паспорте, Соединенное Королевство начало постепенно отменять бордовые обложки, которые использовались для европейской версии с 1988 года, и вводить темно-синие, возвращаясь к «оригинальному» цвету британского паспорта, впервые использованному в 1921 году (хотя по иронии судьбы новые паспорта производятся голландской компанией Gemalto на типографии в Тчеве, Польша). Как бы удваивая символическое значение документа, новый британский паспорт будет иметь национальные эмблемы не только на лицевой стороне обложки, но и на оборотной, где вытеснены национальные цветы (и даже трилистник) Англии, Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии. В то же время из нового дизайна исчезли изображения работ Капура.

Эти изменения в оформлении, возможно, порадовали тех, кто вместе с Фараджем кричит «Сделаем Британию снова великой!» и «Мы хотим вернуть нашу страну!», хотя обладатели синих паспортов без пометок ЕС, скорее всего, будут огорчены, узнав, что их проездные документы больше не так «хороши», как у многих соседей по Евросоюзу. В глобальном паспортном рейтинге 2020 года, основанном на «общем балле мобильности» безвизовых и визовых направлений, паспорта Германии, Швеции, Финляндии, Люксембурга, Испании, Дании, Португалии, Австрии, Италии, Норвегии, Швейцарии и – что, возможно, наиболее болезненно для британцев – Ирландии с тиснением «Европейский союз» на обложках опережают паспорта Соединенного Королевства{180}180
  «Passport Index by Rank», Passport Index, www.passportindex.org/byRank.php.


[Закрыть]. Эта ситуация вряд ли улучшится, поскольку все больше стран требуют от владельцев британских паспортов получать визы для пересечения их границ, а возможности британцев учиться, работать и выходить на пенсию в Шенгенской зоне продолжают сокращаться. Это не значит, что, учитывая относительную экономическую мощь Соединенного Королевства, его паспорта вдруг станут «плохими». Скорее, это напоминание о том, что гордыня национализма может сыграть плохую службу, обернувшись более глубокой незащищенностью, и стать прямой угрозой мобильности и безопасности граждан в глобальной системе. Это также напоминание о том, что история паспорта все еще развивается, хотя и необязательно линейным или целесообразным образом, который привел бы к окончательному списку победителей и проигравших.

Пожалуй, нигде это не проявляется так ярко, как в истории с запретом на въезд мусульман и американским паспортом. В январе 2017 года, как мы уже отмечали в предыдущей главе, президент Трамп подписал исполнительный указ № 13769 под названием «Защита нации от проникновения иностранных террористов в Соединенные Штаты». В нем он утверждал, что гражданам шести преимущественно мусульманских государств – Ливии, Сирии, Ирана, Сомали, Йемена и Судана, – не имеющим «благонадежных» связей или «близких родственных отношений» с лицами в Соединенных Штатах, не будет разрешен въезд на территорию страны. Здесь имело место неприкрытое утверждение суверенной власти, поскольку президент претендовал на право определять, как и к кому применяется закон: размашистым росчерком ручки Sharpie он в одночасье признал определенные паспорта «плохими». О том, сколько произвола было в этом утверждении суверенной власти, можно судить по тому факту, что ни одна из стран, перечисленных в указе, не была связана с террористическими актами в США с 2001 года. При этом страны, из которых прибывали террористы, в указе не упоминаются. Причудливое исполнение запрета привело к разделению семей, вынужденным задержкам людей из США в других странах, где они и так находились длительное время, а также к тому, что путешественников стали задерживать в терминалах аэропортов по всему миру. Внезапно национальная печать в их паспортах могла привести к тому, что их изгоняли, исключали, останавливали; права этих граждан из других стран были одномоментно приостановлены, как будто их жизнь стала лишена юридической, политической или даже человеческой ценности.

Тем, кто придумывает подобные запреты, не мешало бы помнить, что нарратив всегда может измениться – в истории наших геополитических раскладов то, что должно произойти, всегда обязательно происходит. В последний день января 2020 года Соединенные Штаты объявили чрезвычайное положение в связи с распространением вируса COVID-19 и одновременно запретили иностранным гражданам, за исключением ближайших родственников граждан США, въезжать в страну в течение четырнадцати дней после пребывания в Китае. Хотя большинство исследований сходились на том, что ограничения на поездки могут замедлить, но не полностью сдержать распространение вируса, вскоре были введены дополнительные запреты: 2 марта правительство распространило ограничения на тех, кто побывал в Иране, а затем, 13 марта, на тех, кто в течение предыдущих четырнадцати дней находился в любой стране Шенгенской зоны. Неуклюжее расширение европейского запрета, в котором не уточнялось исключение граждан США или приезжих из Великобритании и Ирландии, привело к хаосу, когда тысячи путешественников оказались запертыми в терминалах аэропортов по всей территории США и Европы. Вскоре, однако, неэффективная реакция администрации Трампа на распространение вируса привела к тому, что Европейский союз исключил Соединенные Штаты из списка стран, рекомендуемых для поездок туристов. В июле 2020 года паспортный индекс Хенли зафиксировал эту драматическую потерю престижа в обновленном рейтинге, согласно которому владельцы американских паспортов теперь имеют доступ всего к 158 странам, что на двадцать семь меньше, чем в январе; фактически американский паспорт опустился на двадцать пятое место в индексе, что является стремительным падением по сравнению с 2012 годом, когда этот документ возглавлял список.

СМИ по всему миру поспешили сообщить, что американский паспорт теперь фактически, хотя и временно, эквивалентен мексиканскому паспорту с точки зрения свободы передвижения, предоставляемой его владельцам: «Мы видим появление новой глобальной иерархии в плане мобильности, – сказал Кристиан Кейлин, председатель совета директоров Henley & Partners, – при этом страны, которые эффективно справились с пандемией, занимают лидирующие позиции, а страны, которые справились с ней плохо, отстают»{181}181
  Цитируется по: Ollie Williams, «US Passports Are Now on Par with Mexico as Freedoms Are Cut», Forbes, July 7, 2020, www.forbes.com/sites/oliverwilliams1/2020/07/07/us-passports-are-now-on-par-with-mexico-asfreedoms-are-cut.


[Закрыть]. Пандемия наглядно продемонстрировала – возможно, слишком поздно, – что право покидать свою страну, свободно путешествовать и беспрепятственно возвращаться обратно дается нам не как людям, а как гражданам конкретных национальных государств, и эти права могут быть отменены в один момент.

* * *

В ответ на дискриминационную практику пересечения границ и человеческие последствия таких «задержек» мальтийский поэт Антуан Кассар создал поэму протеста, арт-бук и перфоманс под названием «Паспорт» (Passaport, 2009). Малоформатная красная картонная книжечка, имитирующая мальтийский паспорт, первоначально была опубликована на мальтийском языке; впоследствии она выходила в переводе (на английском, испанском, словенском, хорватском – всего на двенадцати языках), в обложке одного из трех цветов («океанский синий, красный, как засохшая кровь, и угольно-черный» – как паспорта всего мира) с тиснением в виде лебедя, кружащего над земным шаром. Вместо фотографии, личных данных и юридических формулировок национального государства «Паспорт» содержит около 250 стихотворных строк, в которых выражается несогласие с убойной силой международной паспортной системы и ее зачастую жестокими формами исключения и изгнания. Обращенное непосредственно к владельцу книжечки стихотворение начинается с признания физического присутствия как паспорта, так и его владельца:

Я твой, мой старый или новый друг, всем сердцем и кожей – ты, кто схватил меня обеими руками, сильными и ласковыми, и приветствовал меня тепло и открыто…{182}182
  Antoine Cassar, Passport, trans. Albert Gatt and Antoine Cassar (n. p.: Passport Project, 2010), 5.


[Закрыть]

Этот документ обещает свободу передвижения всем, независимо от национального происхождения или цвета кожи, своего рода утопическую фантазию о мире, где границу можно легко пересечь без стресса или страха «быть остановленным». Вместо потенциального алгоритма допроса «Паспорт» предлагает утешение:

 
въезжайте, выезжайте – смелее,
вас никто не остановит,
никто не влезет перед вами и не отправит в конец
очереди, и ждать вам не придется,
никто не скажет «ваши документы»,
ткнув бледным пальцем, от чего сожмется сердце,
никто не будет оглядывать вас с головы до ног,
оценивая валовый продукт на душу населения
страны, откуда родом вы,
никто не заклеймит вас чужаком, и иностранцем,
и преступником, и даже нелегальным иммигрантом,
никто не станет лишним…{183}183
  Cassar, Passport, 8.


[Закрыть]
 

Вот документ, который нельзя отвергнуть, нельзя обратить против его обладателя, нельзя использовать, чтобы навесить на него ярлык «подозрительного» или «неуместного»:

он ваш

этот паспорт

для всех народов и для всех земель,

куда бы ни пошли, с собой его возьмите, ни штамп, ни виза больше не нужны,

вы можете уехать иль остаться сколько захотите, срок действия его не истечет, и даже отказаться можно от него, он не подвластен государству, герцогам и королеве, вы даже можете их несколько иметь…{184}184
  Cassar, Passport, 16.


[Закрыть]

Таким образом, «Паспорт» правильнее понимать как своего рода «антипаспорт», документ, предлагающий мир, где паспорта больше не будут делиться на «хорошие» или «плохие», пропуская одних и мешая другим. Это радикально утопический объект, который под видом проездного документа разрушает все условности – о нациях, границах, иностранцах, иммигрантах, – которые были связаны с нашими паспортами. Это документ, который, по словам Кассара, представляет собой «мир без таможни и контрольно-пропускных пунктов, без пограничной полиции, готовой лишить вас возможности увидеть рассвет, без необходимости заполнять анкеты, документы и биометрические данные… Мир без необходимости пересекать пустыню босиком или плыть на плоту по маршруту надежды, слишком быстро перечеркнутому реальностью, где царят шантаж и эксплуатация»{185}185
  Antoine Cassar, «Passaport (2009)», https://antoinecassar.net/passport-2009.


[Закрыть]. Другими словами, это драгоценный предмет, который помогает нам представить себе «постграницу».

Поэт, который вырос между Англией, Мальтой и Испанией, а затем учился и работал в других странах Европы, путешествует по миру, читая поэму, чтобы распространить свое видение вопроса. На фестивалях и конференциях на четырех континентах он предлагал зрителям приносить на выступления свои «настоящие» паспорта, а затем символически «отказываться» от своей национальной принадлежности во время чтения. Кассар также обязался пожертвовать средства, вырученные от продажи этой маленькой книжки, местным организациям, поддерживающим всеобщую свободу передвижения и помогающим беженцам в четырнадцати разных странах.

Что говорит его книга о возможном будущем паспорта? Как такой утопический документ может помочь нам переосмыслить функции настоящих документов? Что безграничное гостеприимство, постулируемое Кассаром, говорит об интересах и потенциале будущей геополитики? Как мы видели, паспорта в той или иной форме существуют уже более трех тысячелетий, хотя в своем последнем проявлении – в том, которое служит укреплению границ, запретов и суверенитета национального государства, – они являются исключительно современным феноменом. Таким образом, паспорт со всеми его обещаниями мобильности, безопасности и свободы, служит напоминанием о том, что люди очень уязвимы и зависят от текущего статуса наших документов гораздо больше, чем от самого факта нашей человечности.

Последние события даже примерно не предвещают, что эта историческая тенденция скоро сойдет на нет. В дополнение к синей обложке и национальным эмблемам в новом британском паспорте появился ряд технических новшеств, призванных обеспечить безопасность документа, в первую очередь – пластиковая страница биометрических данных с лазерной гравировкой и встроенным чипом радиочастотной идентификации, который дублирует эти данные для предотвращения подделки. Таким образом, паспорт становится все более захватническим, окончательным, практически неуничтожимым документом, удостоверяющим нашу личность. Тем временем ритуал проверки паспорта был «усовершенствован» с помощью сканирования отпечатков пальцев, радужной оболочки глаза и даже лица. Государства – от Канады до Японии, от Нидерландов до Австралии – начали собирать больше данных не только о своих гражданах, но и о международных путешественниках, проходящих через их аэропорты. Конечно, у правительств есть множество причин использовать идентификационные документы для обеспечения безопасности, но эти усовершенствованные процедуры также вызывают беспокойство по поводу конфиденциальности нашей личной информации и желания быть открытыми для такой слежки. В условиях пандемии COVID-19 обсуждение паспортов здоровья с прививочными сертификатами (или требование отрицательных результатов анализов) только усугубило эти опасения. В совокупности такие новые разработки позволяют утверждать, что теперь, как никогда ранее, мы – это наши документы: они сообщают миру, кто мы, откуда прибыли и куда можем отправиться, и при этом наша внешность должна соответствовать удостоверению, а не наоборот, чтобы документ мог подтвердить нашу личность и обеспечить мобильность и защиту. Все это довольно антиутопично.