Текст книги "Паспорт: культурная история от древности до наших дней"

Чжуань добавляет важный аспект к культурной истории паспорта, потому что в нем объединены данные о человеке и его физическом облике, он сближает документ и путешественника как никогда раньше. Реконструировать значение древних паспортов стало возможным благодаря широкому использованию документов и тщательному ведению учета во времена династии Хань (202 г. до н. э. – 220 г. н. э.). За последнее столетие в руинах древних сторожевых башен, разбросанных вдоль пограничных оборонительных линий Цзюйян и Цзяньшуй, археологи и историки обнаружили более 30 000 бамбуковых планок и других документов, выполненных на деревянных табличках. К ним относятся подробные реестры – древние базы данных – тех, кто получил разрешение на проход через контрольно-пропускные пункты, а также деревянные паспорта, которые, очевидно, предъявлялись на границе, но впоследствии были конфискованы или каким-то иным образом получены от путешественников. Эти проездные документы могут считаться предвестниками другой, более мрачной составляющей парадокса паспорта, поскольку они предназначались не столько для защиты или передвижения уязвимого тела владельца, сколько для отслеживания и контроля его перемещения через границы.

Что особенно поразительно – и чжуань, и реестры содержали информацию, необходимую для идентификации личности путешественников, включая, как отмечают Бреннан и Хсинг, их имя, титул, рост, цвет лица, возраст и другие биоданные. Записи также свидетельствуют, что за поддельные или заимствованные пропуска полагалось наказание. Таким образом, физическое описание владельцев чжуаней, по-видимому, играло решающую роль в обеспечении надежности этих документов и более широкой системы контроля дорожного движения, на которые можно было положиться при отслеживании перемещения людей по территории империи Хань. В этом отношении те билеты предвосхищают современные проездные документы, появившиеся примерно два тысячелетия спустя. Уже сейчас они вызывают вопросы о том, как можно «считывать личность с тела», обращая внимание на конкретные физические черты, как проездные документы могут управлять дееспособным населением и даже как некоторые хитрецы могут пытаться обойти этот контроль, несмотря на значительный риск для своего благополучия{32}32
  John Torpey, The Invention of the Passport (Cambridge: Cambridge University Press, 2018), 21.


[Закрыть]. Если чжуани еще нельзя считать как таковыми идентификационными документами, годными для подтверждения характеристик личной и юридической идентичности, тем не менее мы можем говорить об их о предполагаемом назначении: с их помощью определялось местонахождение путешественников в рамках более крупной бюрократической системы регистрации и контроля, предназначенной для ограничения свободы передвижения.

Глава 2
Великие правители, великие туристы

То, что мы знаем о путешествиях Марко Поло, почти полностью объясняется его удачным заключением (если такое вообще возможно) вскоре после возвращения из Китая в Италию в 1295 году, когда он был захвачен в плен во время стычки между венецианскими войсками и их генуэзскими противниками. В течение нескольких месяцев, чтобы скоротать время за решеткой, он рассказывал экстравагантные истории о своих восточных путешествиях сокамернику, которым оказался итальянский писатель Рустичелло да Пиза. Писатель (которого многие называют бездарным) впоследствии соединил эти рассказы с другими историями, включая сцены из собственных артурианских романов и другие недавние сообщения из Китая, и получилась книга, известная нам под названием «Путешествия Марко Поло». Версии этого текста быстро распространились по Европе в нескольких рукописных переводах и вскоре стали играть решающую роль в формировании западного представления о Дальнем Востоке. Хотя Поло часто приписывают заслугу первого европейца, отправившегося в путешествие по Шелковому пути, другие искатели приключений с континента уже бывали в Монгольской империи, а некоторые, включая Виллема ван Рюйсбрука и Джованни да Пиана дель Карпине, даже записали отчеты о своих путешествиях. Но никто из них не странствовал так много, как Поло, который около двадцати четырех лет провел вдали от Венеции, перемещаясь по Китаю, Индии, Японии и другим дальним странам. Никто из них не создал такого убедительного, увлекательного и объемного отчета о своих путешествиях. Тот факт, что Поло проделал этот путь, выжил и смог о нем рассказать, во многом обязан некоторым весьма примечательным путевым документам.

Всю свою долгую историю на всей протяженности Шелкового пути предпринимались разнообразные попытки контролировать, охранять и облегчать перемещение людей и товаров (не говоря уже об идеях и прочей заразе), и эти попытки предвосхитили наши современные методы управления потоками глобализации. В XIII веке, после многолетних беспорядков, попытки решительного и часто жестокого Чингисхана восстановить торговые пути и подчинить их единому политическому управлению привели к созданию Монгольской империи, простиравшейся от Черного моря на западе до Тихого океана на востоке. Здесь, вдоль казавшейся безбрежной сети дорог, по которым двигались купеческие караваны, вновь стали использоваться проездные документы. Возглавляя так называемый Pax Mongolica[10]10
  Монгольский мир.


[Закрыть], великие ханы, последовавшие за Чингисом, часто снабжали своих посланников и других чиновников, путешествующих по разным маршрутам, табличками из прочного дерева, бронзы, серебра или золота, называемыми пайцза (по-китайски) или гереге (по-монгольски), которые обеспечивали путешественникам безопасный проезд через монгольские земли, а также давали право требовать от населения различные блага и услуги по пути следования. Учитывая такие преимущества, местные монгольские власти, как известно, злоупотребляли этой схемой, выдавая неофициальные пайцзы, которые позволяли плохо обращаться с жителями придорожных районов и эксплуатировать их. Но официальные ханские золотые скрижали были особенными: они подтверждали разрешение государя на перемещение владельца по его территории и в другие юрисдикции по всему Шелковому пути. Несомненно, самым известным получателем такой таблички был наш предприимчивый венецианский купец Марко Поло, хотя он был даже не первым венецианцем, получившим такие широкие привилегии: в 1266 году его отец и дядя, Никколо и Маттео, были одарены пайцзами внуком Чингисхана, знаменитым Хубилай-ханом[11]11
  Хан Хубилай (1215–1294) известен также как Кублай-хан (по версии Марко Поло) или Кубла (после поэмы С. Т. Кольриджа «Кубла Хан»).


[Закрыть], чтобы помочь им в долгом путешествии домой из Даду (современный Пекин).

«Великий К{х}ан, передающий золотую скрижаль братьям Поло. С миниатюры XIV века» из книги «Путешествия сира Марко Поло» (1903), переведенной и отредактированной полковником сэром Генри Юлом. (Archive.org)

Братья Поло, одни из первых европейцев, преодолевших весь Шелковый путь, были встречены Великим ханом, который уже был знаком с «латинянами», но желал получить дополнительные знания о политических и религиозных вопросах Запада, особенно о католической церкви. Полагая, что мудрость и авторитет Римской церкви помогут ему подавить волнения в его огромной империи, Хубилай отправил братьев Поло вместе с одним из своих эмиссаров, чтобы передать Папе Римскому просьбу: прислать сто священников, «способных ясными доводами доказать, что христианская религия лучше» его собственной, а также «масло от светильника, который горит над гробом Господним в Иерусалиме»{33}33
  Marco Polo, The Travels of Marco Polo, trans. Ronald Latham (New York: Penguin, 1974), 35.


[Закрыть]. Чтобы обезопасить братьев в их долгом путешествии домой, монгольский государь передал итальянским купцам золотую скрижаль размером примерно 25 на 7,5 сантиметров, на которой было начертано грозное повеление примерно следующего содержания: «Силой вечного Неба да будет свято имя хана. Смерть тому, кто не оказывает ему почтения». Как явствует из «Путешествий», иностранец в чужой стране вполне мог оказаться не на том конце копья, попав в итоге в тюрьму, рабство или в руки палача. Золотая скрижаль, предоставленная ханом Хубилаем, не только защитила братьев Поло во время их путешествия в Венецию в 1270 году, сделав возможной их вторую и гораздо более знаменитую экспедицию на Дальний Восток, куда они взяли и подростка Марко; еще две пайцзы позволили трем Поло покинуть двор Великого хана в Ксанаду, сопровождать свадебное торжество принцессы Кокачин в Персию, а затем наконец вернуться навсегда в Венецию в 1295 году.

Во время путешествия домой венецианцы получили еще больше табличек от персидского правителя (и правнучатого племянника хана Хубилая) Гайхату в ближневосточном регионе Монгольской империи, где Поло пробыли много месяцев:

Он дал им, как посланцам Великого хана, четыре золотые скрижали, каждая длиной в локоть и шириной в пять пальцев и весом в три или четыре меры. На двух был знак сокола, на одной – льва, а одна была пустой. На этих скрижалях было написано, что в знак почтения к Вечному Богу имя Великого хана должно почитаться и прославляться на протяжении всех лет, каждый, кто ослушается его повелений, будет предан смерти, а его имущество конфисковано{34}34
  Polo, Travels of Marco Polo, 44.


[Закрыть].

Выдача этих пайцзы свидетельствует о большом доверии и даже привязанности Хубилая и его семьи к Поло, которым было разрешено путешествовать с неким дипломатическим статусом в качестве доверенных эмиссаров. Но эти таблички, какими бы впечатляющими они ни были, также демонстрировали пределы их полномочий в дальних уголках Монгольской империи, где через два поколения после правления Чингисхана сила династии находилась под все большей угрозой. Их эффективность как охранных пропусков была прямо пропорциональна власти выдавшего их государя, даже если пропуска расширяли сферу действия этой власти, утверждая или подтверждая его авторитет в далеких землях. Но повеление, устанавливаемое ими, не гарантировало успеха. Марко рассказывает, что эти таблички также давали Поло право на конное и пешее сопровождение на нескольких отрезках пути, что было «необходимой мерой предосторожности, поскольку Гайхату не был законным правителем и жители могли пристать к ним, чего они не сделали бы, если были бы как вассалы подчинены государю, которому присягнули на верность»{35}35
  Polo, Travels of Marco Polo, 44–45.


[Закрыть].

Правдивость этих рассказов оспаривалась с момента их первой публикации в конце XIII века, и этот скептицизм только усилился в последующие столетия, отчасти из-за того, что текст существует примерно в 150 недостоверных версиях на дюжине языков, а оригинальная рукопись давно утрачена. Нет сомнений в том, что Поло и Рустичелло стремились оживить некоторые элементы истории, равно как и в том, что при копировании и переводе из версии в версию на протяжении многих лет допускались пропуски и ошибки.

И здесь скрижали снова играют важную роль. Когда в 1324 году, спустя почти тридцать лет после возвращения с Востока, Марко лежал на смертном одре, вокруг него собрались друзья и родственники, которые, отдавая последние почести, пытались добиться признания относительно всего, что они считали небылицами и экстравагантной ложью. По традиции к постели также вызвали священника, но вместо последней исповеди он выполнял роль нотариуса, чтобы расшифровать последнюю волю и завещание, написанные на куске овечьей шкуры размером примерно 65 на 25 сантиметров. В 2018 году группа итальянских историков завершила трехлетнее исследование завещания Поло, а библиотека Марчиана (Национальная библиотека Святого Марка в Венеции) опубликовала научную книгу об этом документе, включая репродукцию пергамента почти семисотлетней давности. В завещании значительное богатство купца-путешественника распределяется между гильдиями и религиозными институтами Венеции, а также между его дочерями, что было нетипично для того патрилинейного[12]12
  Патрилинейность – принцип наследования по мужской линии, от отца к сыну.


[Закрыть] времени. Свидетельствуя о путешествиях Поло по Востоку, документ также перечисляет такие предметы, как серебряный пояс татарского рыцаря, золотой парадный головной убор монгольской дамы и золотые пайцзы, подаренные ему ханом Хубилаем, чтобы обеспечить безопасный проезд домой. (Он никогда не привозил домой скоропортящиеся продукты – макароны и мороженое, – хотя ему часто приписывают желание познакомить с ними Запад). Ученые также обнаружили завещание дяди Марко, Маттео, в котором содержится четкая ссылка на договоренности относительно «трех золотых скрижалей, которые принадлежали великолепному татарскому Хану» (tres tabulae de auro que fuerant magnifici Khan Tartarorum), Гайхату{36}36
  Цитируется по: Hans Ulrich Vogel, Marco Polo Was in China: New Evidence from Currencies, Salts, and Revenues (Leiden: Brill, 2013), 85.


[Закрыть]. Хотя исследователи не обнаружили сами пайцзы, историки и археологи нашли другие скрижали, соответствующие описанию, в Китае и задокументировали их использование (и злоупотребление) монгольскими аристократами и чиновниками в течение всего периода существования Монгольской империи.

Один из самых примечательных фактов о золотых скрижалях, которыми владели Марко и Маттео, это долгий срок их хранения. Конечно, эти драгоценные скрижали имели довольно высокую материальную стоимость, но для Поло они, должно быть, значили больше – и здесь проявляется еще одна особенность паспорта, которая важна для нас и сегодня. Подобно серебряному поясу или золотому головному убору из их коллекции, скрижали были своего рода сувенирами, материальными подтверждениями их путешествий, более убедительными и конкретными, чем любые рассказы, составленные на основе опыта, полученного ими вдали от дома. То ли для того, чтобы доказать сомневающимся свою правоту, то есть продемонстрировать, что они действительно были теми чудесными искателями приключений, за которых себя выдавали, то ли для того, чтобы в более спокойные и оседлые времена вспомнить о своих многочисленных приключениях, обо всем, что они видели и делали на Шелковом пути; или, возможно, чтобы вспомнить о привилегиях и безопасности, которые обеспечивали в путешествии эти металлические таблички, подкрепленные имперской, даже божественной властью, распространявшейся на большую часть известного мира, и племянник, и дядя до конца жизни хранили свои золотые паспорта.

Помимо личной ценности для Поло, скрижали имеют и свое всемирно-историческое значение. Без них братья, возможно, никогда бы не вернулись домой, чтобы забрать юного Марко, послание от Папы Римского и освященное лампадное масло для обратного пути ко двору хана Хубилая. И двадцать четыре года спустя повзрослевший Марко, возможно, так и не вернулся бы домой, чтобы рассказать свою историю Рустичелло и вдохновить исследователей последующей эпохи. Действительно, во время своих путешествий в Новый Свет Христофор Колумб брал с собой издание «Путешествий Марко Поло», испещренное множеством пометок: по слухам, он рассматривал этот сборник как своего рода талисман и возможный путеводитель по Востоку, какими бы ошибками ни сопровождался его путь.

* * *

Выдача пропусков на безопасное передвижение, подобных пайцзам (хотя и не в виде драгоценных золотых скрижалей), станет обычной практикой в Европе в период позднего Средневековья, когда феодальная государственная система постепенно превратится в совокупность суверенных государств, а парламенты станут вести переговоры с монархами по ряду юридических и дипломатических вопросов. Канадский политолог Марк Б. Солтер предположил, что «контроль за передвижением» в этот период свидетельствует о «начале становления суверенного государства как международного актора и о формировании государства как безопасного внутреннего пространства, а внешнего мира – как опасного международного пространства»{37}37
  Mark B. Salter, Rights of Passage: The Passport in International Relations (Boulder, CO: Lynne Rienner, 2003), 11.


[Закрыть]. Термин «sauf-conduit» появился в среднефранцузском языке в конце XII века для обозначения разрешения на проезд в определенное место и обратно без задержания или ареста. К концу XIII века, незадолго до публикации «Путешествий Марко Поло», этот термин перекочевал в среднеанглийский язык как «sauf condut» через «Метрическую хронику Роберта Глостерского», легендарную «народную» историю Англии, в которой также было введено слово «conduct» или «condyt» в теперь уже устаревшем значении: то есть «обеспечение сопровождения или перевозки; компания сопровождающих, назначенная для безопасного сопровождения человека в путешествии; эскорт, конвой»{38}38
  «Conduct», OED Online, www.oed.com/viewdictionaryentry/Entry/38617.


[Закрыть].

Этот термин стал обозначать официальный документ только в конце XIV века во Франции и в начале XV века в Англии, когда английские монархи ввели обычай выдавать пропуск на безопасный путь тем, кто въезжал или выезжал из их владений. Тиран Ричард II и его узурпировавший власть кузен Генрих IV подписывали документы, дающие разрешение на проезд различным лордам, их путникам, «необходимым лошадям и т. д.», часто «с условием, что в их компании не должно быть никого скрывающегося от английских законов». Но только в 1414 году, вскоре после того как Генрих V взошел на трон, парламентский акт закрепил эту практику и предоставил монарху право выдавать такие документы всем, кому он пожелает, будь то английские подданные или иностранцы. Акт также подтвердил, что обладатель пропуска находится под личной защитой королевской власти, и тем самым утвердил суверенную монополию на насилие: любое нарушение суверенной власти путем убийства, ограбления или иной «порчи» обладателя пропуска становилось актом государственной измены короне и каралось смертной казнью{39}39
  Thomas Edlyne Tomlins and John Raithby, The Safe Conducts Acts 1414: The Statutes at Large, of England and of Great Britain – From Magna Carta to the Union of the Kingdoms of Great Britain and Ireland (London: George Eyre and Andrew Strahan, 1811), 2:320–26.


[Закрыть].

Генрих V запомнился тем, что подавлял внутренние противоречия, часто довольно безжалостно, чтобы править Англией как монарх единого государства, и тем, что вел внешние кампании, не испытывая недостатка в доблести и амбициях, чтобы распространить свою власть на Францию и объединить престолы двух стран. К слову, его легендарный статус в истории Англии во многом обусловлен тем, как Уильям Шекспир изображал монарха в своих исторических пьесах, особенно в одноименном «Генрихе V» (ок. 1599 г.), и в первую очередь в знаменитой речи в день святого Криспина в четвертом акте, произнесенной юным монархом накануне битвы при Азенкуре в 1415 году. Хотя этот воодушевляющий монолог был написан почти два столетия спустя, он, как считается, дал жизненно важное представление о лидерстве Генриха V и всех сильных средневековых монархов, которые правили не только по божественному праву, но и благодаря силе своей личности и убеждениям. Узнав, что его кузен Уэстморленд пожелал выделить еще десять тысяч солдат – тех «англичан, что праздными теперь сидят»[13]13
  У. Шекспир, «Генрих V» в пер. Е. Бируковой.


[Закрыть], – чтобы противостоять огромной численности французских войск, Генрих отвечает, что слава собранных им солдат – «горсточки счастливцев, братьев» – будет больше, поскольку не придется делить ее между большим количеством людей. Затем, удвоив свое смелое заявление, король предлагает любому, не желающему остаться и сражаться, оформить соответствующие документы, чтобы проводить его домой:

 
Нет, не желай, кузен, еще людей нам.
Клянусь создателем, я б не хотел
Делиться славой с лишним человеком.
Нет, не желай подмоги, Уэстморленд,
А лучше объяви войскам, что всякий,
Кому охоты нет сражаться, может
Уйти домой; получит он и пропуск
И на дорогу кроны в кошелек.
Я не хотел бы смерти рядом с тем,
Кто умереть боится вместе с нами.
 

Давайте на минуту остановимся на упоминании «пропуска» (Pasport) в этих строках. При написании «Генриха V» Шекспир в значительной степени опирался на «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» Холиншеда (1577) и разные истории Тюдоров (а также на другие пьесы о монархе), но это слово не встречается ни в одном из приведенных исторических источников и фактически является анахронизмом (особенно если учесть, что Генрих V способствовал использованию английского языка в официальных целях). Слово passeport, представляющее собой соединение слов passer (проходить) и port (морской порт или гавань), появилось во французском языке лишь через несколько лет после событий пьесы, в 1420 году при Людовике XI, для обозначения разрешения на свободное обращение товаров, и лишь в 1464 году оно стало обозначать документ, гарантирующий свободное передвижение человека. Термин вошел в английский язык как «pasportis» в конце XV века в «Registrum Secreti Sigilli Regum Scotorum» (Реестр тайной печати Шотландии), но принял форму, которую использует Шекспир – ту, которая до сих пор знакома нам, – гораздо позже, в книге Джона Барета «Триязычный словарь английского, латинского и французского языков» (An aluearie or triple dictionarie, in Englishe, Latin, and French, 1574). В обоих текстах это слово является синонимом пропуска для безопасного перемещения: «auffconductis или pasportis» и «a Pasport или saulfe conduct to passe»{40}40
  «Passport», OED Online, www.oed.com/viewdictionaryentry/Entry/138557.


[Закрыть].

Из строк «Генриха V» очевидно, что даже на чужой земле паспорт является инструментом суверенной власти, который может быть использован для изгнания труса из рядов героических англичан. Но, как и многое в пьесе, эти строки обоюдоостры. С одной стороны, они указывают на государя, который, как говорится в прологе[14]14
  «A mirror of all Christian kings» – строка из пролога ко второму акту пьесы.


[Закрыть], «образ всех королей», ведущий своих людей (и английский народ) с энергичной и харизматичной риторикой, которая связывает их вместе в непобедимом союзе (это убедительно показано в экранизации «Генриха V» Кеннета Браны 1989 года). Поскольку спонтанное предложение Генриха выдать паспорт любому, кто может дезертировать из его рядов, демонстрирует как благосклонность монарха, так и его уверенность в ходе кампании, оно также способствует укреплению мужества и преданности солдат, стоящих перед ним. С другой стороны, в его высказываниях содержится зловещее, хотя и довольно ироничное, предвестие чудовищной практичности короля-воина, который приказывает убивать французских военнопленных ради предосторожности, нарушая военный закон. Упоминая о паспорте, Генрих демонстрирует чувство суверенной власти, которая смело и даже нагло распространяется на чужие территории, когда он утверждает свои династические притязания на них: на поле боя во Франции (даже больше, чем на троне в Англии) монарх обладает избыточной властью, рискуя превысить свои полномочия.

Пьеса Шекспира, написанная в последние годы правления королевы Елизаветы I, читается не только как пример того, какими качествами должен обладать эффективный правитель, будь то король или королева, но и как поучительное послание действующему монарху. Как и Генрих V, Елизавета управляла королевством, которому угрожали глубокие внутренние разногласия, что требовало от монарха проницательных и смелых решений, не в последнюю очередь в создании ослепительного публичного имиджа, олицетворения национальной чести. Однако к концу XVI века власть государя, требующего подчинения, стала более ограниченной, и Елизавете пришлось полагаться на сотрудничество с часто несговорчивым парламентом ради финансирования правления. Именно во времена так называемой королевы-девственницы влиятельный юрист Эдмунд Плауден ретроспективно сформулировал важнейшую двойственность английского государя: «тело природное», его (или в данном случае – ее) физическое или биологическое «я», которое стареет, страдает и в конце концов умирает, и «тело политическое», бессмертная и даже мистическая сила, объединяющая государя и его подданных во взаимной ответственности и управляющая нацией во всем{41}41
  См. исследование Э. Канторовича (Ernst Hartwig Kantorowicz) The King’s Two Bodies: A Study in Mediaeval Political Theology (Princeton: Princeton University Press, 1957), 7–23.


[Закрыть].

Как глава государства, Елизавета по-прежнему обладала правом выдавать документы на безопасное перемещение по согласованию с Тайным советом Англии, чтобы защитить внутреннее пространство от внешних угроз и помочь в дипломатических делах, шпионаже и, в случае необходимости, в военных кампаниях. Как свидетельствуют более поздние тома «Реестра Тайного совета Англии», она часто получала просьбы от своей кузины-соперницы, Марии Стюарт, о выдаче пропусков, позволяющих членам шотландской знати и их свите свободно путешествовать через Англию для ведения дипломатических дел на континенте. При этом подданные английской королевы были обязаны получать «разрешение на путешествие» у Елизаветы и ее Совета всякий раз, когда хотели покинуть английскую территорию, будь то по официальным делам или по менее уважительной причине. Действительно, члены королевского двора, потерявшие расположение государыни из-за какого-нибудь частного проступка или публичного неповиновения, часто обращались за лицензией на выезд за границу как за относительно изящным средством избежать монаршего гнева, в виде добровольного (или по крайней мере вынужденного) изгнания.

Но не все такие разрешения выдавались для спасения королевства от внешних угроз или для сохранения лица после какого-либо оскорбления короны. В елизаветинскую эпоху, задолго до появления современного туризма, в некоторых исключительных случаях выдавались документы, разрешающие поездки на континент в образовательных или более широких, культурных целях. Разрешение на путешествие, скрепленное королевской печатью королевы Елизаветы и датированное 25 мая 1572 года, было обнаружено случайно в 1966 году, когда орнитолог, исследователь английской литературы и стипендиат Оксфорда Джон Бакстон и его коллега, врач, сотрудник Медицинской школы и соучредитель Общества библиофилов Оксфордского университета Бен Джул-Йенсен, рассматривали издания в библиотеке Нового колледжа Оксфорда по окончании Михайловского семестра. Они наткнулись на выцветший дорожный документ, один из немногих, дошедших до наших дней, который хранился среди коллекции бумаг, «очевидно, как образец подписей английских королей, королев, дворян и других выдающихся личностей»{42}42
  John Buxton and Bent Juel-Jensen, «Sir Philip Sidney’s First Passport Rediscovered», The Library, 5th ser., 25, no. 1 (March 1970): 42.


[Закрыть]. Документ представляет собой кусок пергамента размером примерно 25 на 30 сантиметров с четким автографом самой Елизаветы, а записьсделана изящным почерком королевского секретаря и пестрит различными юридическими терминами XVI века (которые тем не менее напоминают дорожные грамоты предыдущих эпох):

Елизавета, Божией милостью Королева Англии, Франции, Ирландии, защитница веры и проч. Всем мировым судьям, мэрам, шерифам, приставам, констеблям. Таможенным казначеям и досмотрщикам, а также всем прочим должностным лицам, министрам и нижестоящим, которым это будет угодно, и каждому из них, приветствуем. Доводим до вашего сведения, что мы разрешили и этими документами / разрешаем нашему верноподданному и благонадежному Филипу Сидни, эсквайру, отправиться из здешних земель королевства Англии в части за морями и там для его обучения иноземным языкам оставаться в течение двух лет, следующих / непосредственно следующих за его отъездом из королевства. Поэтому мы завещаем вам и каждому из вас спокойно / позволить ему проехать мимо вас без всякого вашего внимания или хлопот, с тремя слугами, лошадьми или повозками, и одним фунтом стерлингов / наличностью или менее, и со всеми его и их багажом и необходимым…{43}43
  Цитируется по: Buxton and Juel-Jensen, «Sidney’s First Passport», 44.


[Закрыть]

В дальнейшем Сидни станет образцовым человеком эпохи Возрождения – солдатом, государственным деятелем, ученым и поэтом. Но на момент получения королевского разрешения ему еще не было восемнадцати лет, он только что окончил Крайст-Черч в Оксфорде после трех лет обучения (правда, без получения степени, как это было принято среди молодых людей его положения). Теперь, весной 1572 года, новый мирный договор между Англией и Францией предоставил ему возможность пересечь Ла-Манш и впервые отправиться на континент.

Таким образом, письменное разрешение, обнаруженное Бакстоном и Джул-Йенсеном, имеет немалое значение для истории литературы, поскольку этот кусок пергамента позволил Сидни, который вскоре станет самым лихим литератором Англии, продолжить свое образование в наиболее почитаемых культурных учреждениях Европы. Другими словами, этот документ стал для молодого человека билетом, позволяющим следовать идеалу гуманизма эпохи Возрождения: в полной мере развивать безграничные способности человека, вбирая в себя различные формы знаний, где бы он их ни находил, будь то дисциплинарные или национальные границы. Нынешнее состояние этой бумаги позволяет предположить, что ее использовали по назначению: документ был сложен несколько раз, обтрепан по краям сгибов и, судя по пятнам чернил и выцветанию, подвергался воздействию и дождя, и ветра. На самом деле, хотя документ давал Сидни разрешение «на пребывание в течение двух лет» за пределами Англии, он вернулся на родину лишь спустя целых три года, проехав через несколько стран и часто задерживаясь на несколько месяцев в городах, которые посещал по пути. Если в конце XVI века подобные путешествия еще были необычны для англичанина, то в XVII и XVIII веках они становятся все более модными среди аристократической молодежи, которая совершает так называемый гранд-тур в качестве профессионального обряда, часто в рамках подготовки к карьере на дипломатической службе или государственного чиновника. Однако для других главная ценность таких путешествий заключалась в эстетическом воспитании или по крайней мере развитии эрудиции через знакомство со знаменитыми музеями, архитектурными чудесами и изысканными библиотеками.

Разрешение на путешествие, выданное Филипу Сидни, подписанное королевой Елизаветой I, 1572 г. (С разрешения начальника и стипендиатов Нового колледжа, Оксфорд)

В этом смысле путешествие, в которое Сидни отправился в 1572 году, стало важным предвестником (и даже каноном) традиции гранд-тура. Естественно, первой остановкой стал Париж, где ему посчастливилось познакомиться с рядом выдающихся протестантских художников и интеллектуалов, а также стать непосредственным свидетелем печально известной резни французских гугенотов в Варфоломеевскую ночь. Проехав через Страсбург и Франкфурт, он на несколько месяцев заехал в Вену, а затем продолжительное путешествие по Венгрии и Италии привело его в Венецию, где молодой человек погрузился в общественную и культурную жизнь города. В перерывах между поездками в Геную и Флоренцию Сидни также долго учился в знаменитом университете в Падуе, где придерживался учебной программы, прописанной в его лицензии на путешествие, – «для его обучения иноземным языкам» – и одновременно занимался дополнительными изысканиями во многих других областях. В этот период, как пишет Бакстон в своей книге «Сэр Филип Сидни и английское Возрождение», молодой человек переводил труды Цицерона «сначала на французский, затем с французского на английский и наконец {обратно} на латынь „с усердием, достойным вечного двигателя“»{44}44
  John Buxton, Sir Philip Sidney and the English Renaissance (New York: Palgrave, 1988), 73.


[Закрыть]. Сидни одновременно изучал принципы работы венецианского правительства и конституцию, трактаты о политике и дипломатии Европы, письма знаменитых итальянских государственных деятелей, а также осваивал книги по астрономии, геометрии и итальянской поэзии. Несколько лет спустя этот курс междисциплинарного обучения в сочетании с более ранним образованием в области греческой и римской классики приведет к созданию «Астрофила и Стеллы» (1591), первого цикла сонетов, написанного на английском языке, и трактата «Защита поэзии» (1595), первой вехи литературного гуманизма эпохи Возрождения.

Из этих работ мы знаем, что Сидни учитывал роль, которую в его довольно необычном образовании сыграло разрешение на путешествия. В «Защите», написанной примерно в 1580 году, но не опубликованной до его безвременной кончины через несколько лет в возрасте тридцати одного года, содержится одно из первых образных употреблений слова «паспорт» в английском языке – как «качество, талант, атрибут и т. д., дающие человеку или вещи право, привилегию или возможность войти в какое-то состояние, положение, социальную сферу и т. д.». Убедительно доказывая, что многие дисциплины зависят от поэтического языка, который привлекает аудиторию и лучше передает идеи, Сидни заявляет, что «Ни философ, ни историограф, разумеется, не смогли бы в те давние времена войти в ворота народных суждений, не будь у них могущественного ключа – Поэзии»{45}45
  «Passport», OED Online.


[Закрыть].