Текст книги "Матадор"

15

Бах. Бах. Бах. Все три выстрела попали в цель. Три жестянки взлетели в воздух и, сделав пируэт, упали на пакет с мусором. Я подошел к стене, поставил пять бутылок, по бутылкам стрелять было интереснее, мне нравился звук разлетающихся осколков.

Пока не убьешь свою первую жертву, веришь в сказку о том, что нужно научиться убивать. Учиться убивать все равно, что учиться умирать, просто в один прекрасный день ты умираешь – и все. Никто не учится убивать. Все это болтовня полицейских стукачей. Каждый умеет это делать от рождения. Если у тебя в руках есть оружие, значит, ты уже все знаешь. Это как в первый раз заниматься любовью, ты думаешь, что не умеешь, по твое тело все делает само, есть что-то, что находится внутри нас. В общем, это одно и то же.

Я тренировался каждый день, дождь ли, пасмурно ли, в обеденное время я переставал продавать канареечное семя и шел на пустырь рядом с моим домом, вдыхал в себя дозу кокаина и принимался стрелять. Поначалу меня это злило, хотелось бросить, я не мог попасть даже в большую мишень. Как-то Эрика нарисовала сердце на стволе банановой пальмы, посмотри сюда, ты должен научиться понимать, что в мире ничего другого больше не осталось, забудь обо всем, смотри сюда, только сюда, ты должен научиться концентрировать свое внимание. Забудь, что на мне короткая майка, перестань пялиться на мои ноги. Ты собираешься стать рабом своих мозгов или своих гормонов? Мозгов. По-английски мозг «brain». Бах, попал. Brain, бах, попал. Мозг, бах, бах, попал, снова попал. Сердце, «heart», this is my heart, бах, отлично, мозг. Эрика приносила мне удачу, начиная с того дня я стал стрелять в это сердце, стрелять головой. Когда пальма погибла, я велел нарисовать еще одно сердце на другой пальме. Я набил руку. У тебя стало неплохо получаться, сказала она. Сущая правда. Я становился другим человеком, оружие все меняет. Раньше, когда я выходил из дома, я смотрел только на свои ноги. Я не видел улицы, не видел людей, солнца, газетных киосков, объявлений, я видел только свои дырявые ботинки, собачье дерьмо, окурки, обрывки бумаги, мусор. Я заново научился ходить с тех пор, как стал держать в руках оружие. Я чеканил шаг. Я научился глядеть вперед, внутрь человека, видеть нервы и печень. Я изменился. Я уже не был тем, чем был раньше, я стал матадором, киллером, убийцей. Сегодня я знаю, что можно взять в руки кусок дерьма, крысу или потрогать чесоточную собаку, и все равно люди будут стараться делать это хотя бы с видимостью достоинства, они будут смотреть на это как на нечто естественное. Убивать друг друга? Прекрасно, люди убивают друг друга, на войне, например, хорошо это или плохо, мне было наплевать, я знать ничего не хотел, я хотел лишь делать свою работу чисто, вот к чему я стремился.

В обойме кончились патроны, Эрика хлопала в ладоши. Она сидела на капоте заброшенного «Фольксвагена» и курила, каблуки у нее были высоченные. Ногти покрашены красным лаком. Молодец, сказала она, а теперь иди ко мне, я хочу тебя. Она всегда это говорила в самых неподходящих местах, когда я был на работе или дома мыл посуду, потому что меня попросила Кледир, в баре, когда я сидел с друзьями, она наклонялась ко мне и шептала на ухо: пора в постельку. Мне нравилось подчиняться. Я вытащил у нее изо рта сигарету, она запустила свой язык мне в рот, достала мою жвачку и приклеила ее на крышу машины. Потом я трахнул ее.

Черные брюки, черная рубашка, черный ремень. Я встал перед зеркалом, скрестив на груди руки, мне нравилась моя новая одежда. Сапоги. Эрика позвала, продавщицу, будьте добры, посмотрите, пожалуйста, в обувном отделе пару сапог 39-го размера. Черные. Эта была форма, она сидела элегантно, как и должна сидеть форма, к тому же она была черная, ночью никто не увидит. Да и кровь на черном менее заметна. Я надел сапоги, Эрика сняла свои солнечные очки и надела их на меня. Класс, сказала она. То, что надо. Мы берем.

Еще мы купили веревку, фляжку, перочинный нож и прочую ерунду.

Мне бы следовало появиться на работе, старина Умберту испытывал приступы ярости, когда меня не было на месте, но быть рядом с Эрикой было так здорово. У нас с ней была игра: я обращал внимание на какого-нибудь типа в парике и говорил ей: я заплачу тебе полтинник, если ты подойдешь к тому мужику и сорвешь у него с головы парик. Плачу еще полтинник, если ты подойдешь вон к той женщине и поцелуешь ее, причем в затылок, а потом скажешь: ой, извините, это получилось случайно. Мы хохотали до упаду, так смешно нам было. Мы шли не торопясь, подтрунивали друг над другом, иногда, желая ее подразнить, я пародировал ее манеру говорить, «сссукин ссын», «дохххлая курица». Она толкала меня на мостовую, дурак, послушать, как вы говорите в своем Сан-Паулу, так уши вянут. Вы же «с» совсем не произносите.

Мы купили мороженое. Эрика захотела пойти в кино на восьмичасовой сеанс, я хочу посмотреть «Малыш-карате 4», я обожаю этот фильм, ты видел «Малыш-карате 2. Момент истины продолжается»? Обязательно посмотри. Так мы и стояли, влюбленные, улыбающиеся, когда Кледир вышла из автобуса. Я не сомневаюсь, что она видела, как мы шли, держась за руки. Она несла какие-то сумки. Ты стала такая огромная, не удержалась Эрика, на сколько ты поправилась? Кледир откинула назад волосы, она всегда так делала, когда была чем-то недовольна. Мне стало ужасно грустно, этот ее огромный живот, все эти сумки, дай, я помогу тебе, сказал я. Ты уже не идешь со мной? спросила Эрика. А куда вы собрались? Никуда, ответил я, я иду домой, Эрика. Пока.

Мы пошли к дому, когда я уже дошел до угла, Эрика окликнула меня. Я побежал к ней, уронил мороженое. Плачу полтинник, если ты крикнешь, не сходя с места: Кледир, мы собрались в кино. Посмеялись. Ничего не выйдет, сказал я. Старый говнюк, вот ты кто. Все кончено, сказала она. Не попадайся мне больше на глаза, козел.

Она развернулась и зашагала по улице. Походка у нее вдруг стала мужская.

16

План был простой, я должен был пойти на дискотеку и подцепить там одного парня, Конана. Я работал не один, кроме Маркана, в нашу команду входили Зе Курятина и Энох, Зе носил это прозвище, потому что в начале своей карьеры воровал кур, а у Эноха было такое библейское имя, потому что его папа и мама были очень набожными людьми.

Я никогда раньше не был на фанк-дискотеках, не думал, что это так весело. Сам танец очень простой: ты должен толкнуть или ударить того, кто стоит напротив тебя и пройти через весь зал. Сколачиваются группки, ты присоединяешься к одной из них, вот и вся интрига – молоти кулаками. Люди говорят, что ходят туда, потому что им нравится танцевать, потому что им нравится эта музыка, потому что они черные или белые, потому что фанк – это целая культура, но я в это не верю, они ходят туда, чтобы подраться, только и всего.

Конан был уже пьян, я еще раз наполнил его стакан. Мы проговорили почти целый вечер, и он уже считал себя моим другом, он тратил мое время, тратил мои деньги, спросил у меня, хочу ли я женщину, ты классный парень, сказал я ему, негр нырнул в толпу и через минуту появился с двумя девчонками, я даже лиц их не разглядел, мы пошли танцевать вчетвером, я толкнул на пол какого-то парня и пнул его ногой в живот, потом пнул в лицо, мне вспомнился отец, мне было три года, пинок, мы оба возвращались домой, еще пинок, я в одной руке, курица – в другой, мясник за нами, пинок, вы не заплатили за курицу, кричал мясник, мой отец разозлился и, бац, ударил мясника наотмашь этой курицей, курица еще была жива, пинок, мясник побежал обратно, пинок, весь в крови, мой отец добил курицу о его спину, бац, фанк, парень на полу, пинок, Конан схватил меня, тряхнул за плечи, ты хочешь убить его? Хочешь, чтобы тебя выгнали отсюда вон?

Я спросил у Конана и у девчонок, не хотят ли они прогуляться, будет интересно, сказал я, вам правится марихуана? Это было ошибкой, но они приняли приглашение.

«Додж Дарт» цвета коричневый металлик стоял па углу. Мы сели. Я завел машину, но не успел я отъехать, как появились они, трое парней перегородили дорогу, стоя плечом к плечу и попивая баночную кока-колу, ботинки, ремни, за поясом оружие. Маркан приставил пистолет к голове Конана, вон отсюда, сказал он девчонкам, те выпрыгнули. Энох сел на переднее сиденье, Маркан и Зе Курятина сзади, сдавив с обеих сторон Конана, который дрожал от страха и лепетал что-то невнятное.

Я вдавил педаль в пол и помчался по боковой улочке, я пил сегодня водку и чувствовал себя отлично, лететь вперед на машине – что может быть лучше? Я вспомнил рекламу по телевизору: машина мчится по проселочной дороге, за рулем женщина, голубоглазая, красивая – умереть не встать, – мужчина, верхом на черной мускулистой лошади. Он мчится во весь опор, подлетает к воротам фазенды, она на машине, они бегут навстречу друг другу, счастливые, и перед входом в дом обнимаются и целуются. Машина года, говорит голос за кадром. Я начал думать об этой паре. Когда они войдут в дом, что они станут делать? Они займутся любовью, решат все. Пока я не познакомился поближе с этими типами, я тоже так думал. Зубные врачи, бизнесмены, адвокаты, промышленники, чиновники, менеджеры и врачи не любят трахаться. Особенно молодые. Сначала они должны купить музыкальный центр, компьютер, подписать договор, приобрести машину года, завести детей, пустить пыль в глаза соседу, поломать свою семейную жизнь, помыть машину, наорать на секретаршу, а если останется время, то можно и потрахаться. Я мчался по боковой улочке и воображал себя на коне, с баксами в кармане, трахающим эту блондинку. Я вспомнил Эзекиела, насильника, он улыбнулся, и мне это не понравилось. Я достал косячок и мы покурили, ночь, музыка, из динамиков слышен голос Би Би Кинга, я сказал Маркану, что, по-моему, он поет про то, как его девушка без конца меняет бикини. У Маркана случился приступ смеха, и мы расхохотались, мне кажется, что это Том Майа, да, точно Гом Майа, он чокнутый, слушает музыку, развалившись на диване, пузо, как у Деда Мороза, а его жена без конца меняет бикини, знаешь, эти музыканты просто ненормальные, ведь что они вытворяют? Делают липосакцию, а потом умирают, или ломают руку своей девушке, целую неделю сидят на ананасах, чтобы похудеть на два килограмма, точно тебе говорю, залезают на стол в ресторане и без конца меняют бикини, добавил Маркан, и мы опять расхохотались.

В конце проспекта Гуарапиранга я повернул направо и остановился у какого-то оврага, ребятам я сказал, чтобы подождали в машине. Мы с Марканом свернули еще один косячок. Покурили. В небе сияла луна, виднелись звезды, мы легли на землю, я скучаю по Робинсону, сказал Маркан. Я тоже. Он сказал, что с Робинсоном все было по-другому, я хочу рассказать тебе кое-что о нем, то, чего ты не знаешь, это касалось нас двоих, сказал он. Только нас двоих Проблема марихуаны, алкоголя, да и вообще всех наркотиков в том, что они напрочь отключают тормоза, и человек сразу начинает хотеть вывалить свой мешок с мусором на голову первому встречному, сначала он ширяется, а потом грузит своим дерьмом про секс, про работу, про домашние дела; я не хочу ни о чем знать, сказал я. Мусор это все. Я встал. Маркан поплелся за мной.

Вдалеке я увидел такую сцену: у нашего пленника были связаны руки и ноги, брюки были спущены, я угощаю тебя дерьмом, сказал Зе Курятина, съешь – и мы тебя отпустим. Уже не первый раз Зе пытался провернуть такую штуку. Я ускорил шаг. Энох держал тарелку, на которой лежал пакет с дерьмом, я все приготовил, сказал он Зе Курятине.

Я быстро развязал Конану руки. В чем дело, Майкел, дай мне закончить мою работу. Он будет есть дерьмо ложкой, и ты мне не сможешь помешать.

Никакого дерьма он есть не будет. Надень брюки, сказал я Конану. Конан так дрожал, что у него все валилось из рук. Я помог ему, застегнул ремень. Рот у Зе Курятины не закрывался ни на минуту, нет, он съест дерьмо, съест, никуда не денется, я этот цирк не заказывал и в пакет не гадил, огрызнулся я, нет, этот сукин сын все съест, съест, мать его. Я выхватил тарелку у Зе из рук и отбросил подальше. Ты что, Майкел?! Блин, посмотри, ты испачкал мне ботинки дерьмом, ты и брюки мне испачкал! Твою мать! Тебе, может, понравилась его попка? Ты меня задолбал! Совсем охренел что ли?! Крутым себя считаешь? Жук навозный, вот ты кто! – сказал он мне. Я достал пистолет и выстрелил, пуля попала в голову, Зе Курятина упал замертво.

Маркан и Энох старались не смотреть в мою сторону.

Конан дрожал, спасибо, пробормотал он, он тоже старался не смотреть в мою сторону. Он смотрел на мои ботинки, словно сам Господь Бог присутствовал при этой сцене. Он смотрел на мои ботинки с позолоченными металлическими вставками. Я трижды выстрелил Конану в голову.

«Мой малыш» было написано на обложке. Никаких «Малышей», никаких «Моих первых шагов», ничего такого, я хочу самый простой фотоальбом, без позолоты, без пошлости. Продавщица порылась на полке и протянула мне синий альбом в синей обложке, «Мои воспоминания», это самый незатейливый, сказала она. Не идеально, конечно, но я беру.

Я пошел домой, Кледир еще не вернулась из Маппина, я открыл кухонный шкаф, достал бутылку спирта и стер цветочки, украшавшие обложку альбома. Потом я вырезал газетную заметку. «Молодой человек был застрелен в Гуарапиранге».

Тело Педру Сантуса, по прозвищу Конан, обнаружил местный житель на узкой проселочной дороге в районе Итупу, в южной части города. Я шел на работу, рассказывал очевидец, и решил, что это какой-то пьяный спит. Только когда я подошел ближе, то увидел, что парень-то уже покойник.

Я вклеил заметку в мой новый альбом и написал под ней: Конан, автомобильный вор.

Было уже семь часов. Они, должно быть, заждались меня.

17

Альбом перекочевал из рук доктора Карвалью в руки производителя шампуней, посмотрите на этого сукина сына, это он, воришка хренов, жаль, что они не поместили здесь его поганую физиономию, сказал производитель шампуней, я бы с удовольствием плюнул ему в морду. Я засунул очередную горсть фисташек в рот, глотнул еще виски, я никогда раньше не пробовал фисташек, вкусно. На шесть подонков стало меньше, сказал производитель шампуней, подсчитав фотографии в альбоме; восемь, уточнил я, двое не вошли сюда, Суэл и Эзекиел. Мы рассмеялись. Фисташки. Мне очень понравились брюки со складками, которые были на докторе Карвалью. Мы довольны твоей работой, сказал он, очень довольны, этот ворюга Конан обчистил машины чуть не у половины нашего квартала. Бар из красного дерева, обеденный стол из красного дерева, полки из красного дерева, красиво. Он обчистил машину доктора Рикарду. Доктора Марселу. Картины с цветами на стене. Доктора Педру. Доктора Жозе Карлуса. Картины с лошадьми. Хозяин аптеки на углу, не помню, как его зовут. Сухие цветы, мне нравится. Фисташки. Его машину он тоже обчистил. Деревянная утка, доктор Карвалью хотел поговорить со мной, но я слышал только обрывки фраз. Коллекция каких-то стеклянных зверьков, очень красиво. Гравюры, они мне особенно понравились. Я смотрел на моих собеседников, делая вид, что слушаю их, но на самом деле дом доктора Карвалью интересовал меня больше, чем он сам. Я сел поудобнее, скрестил ноги и стал воображать, что этот дом мой, что я живу здесь с Эрикой, что я зубной врач, здравствуй, любимый, как прошел сегодня день? День был не из легких, к врачу ведь ходят только с гнилыми зубами, пей виски, отдыхай, ешь фисташки, кухарка уже готовит индейку по-калифорнийски, я обожаю индейку по-калифорнийски, потом появилась еще и пицца по-калифорнийски, тоже очень вкусная, на днях я купил капкан, сказал производитель шампуней, хозяин магазина мне так и сказал: можете поставить его, где хотите, ничего страшного, подумать только, ведь он зарабатывает на жизнь, продавая капканы.

Я извинился и вышел, они, наверное, решили, что я пошел в туалет, но я направился по коридору, который вел в другие комнаты. Гостиная с телевизором. Кабинет. Я не удержался и прошмыгнул в комнату доктора Карвалью. Сплошное красное дерево, похоже, они его очень любят. И вишневое дерево тоже. Много позолоты. Ящики ночного столика, мне стало любопытно. Чековые книжки, кредитные карточки, я ни разу в жизни не держал в руках ни одной кредитной карточки.

Я услышал шум, хотел спрятаться, но, прежде чем я успел хоть что-то сделать, вошла Габриэла, обмотанная полотенцем. Я прыгнул к ней, боясь, что она закричит, мы оба упали, полотенце сползло с нее, почувствовав желание, я заткнул ей рот рукой, но эта стерва не шевелилась, не пыталась прикрыть грудь, не сжимала ноги, она лежала неподвижно, у меня мелькнула мысль вонзить в нее зубы, вырвать кусок мяса, я убрал ладонь с ее рта, но она продолжала смотреть на меня безумными глазами, какие иногда бывают у актрис, кончающих жизнь самоубийством, что ты хочешь сделать? спросила она. Я встал, засунул руки в карманы, под пальцами я нащупал маленькую конвалюту с кокаином, которую недавно купил. Я вытащил ее. Я зашел сюда, чтобы дать тебе это, госпожа волчица. И вышел. Она побежала за мной. Эй, что еще за госпожа волчица? Эй, послушай! Я не собираюсь ничего слушать. До свидания, госпожа волчица.

Сядь, я хочу тебе кое-что рассказать, сказал доктор Карвалью, я опасался, что они увидят, как у меня вздыбились брюки, кредитная карточка и чековая книжка доктора Карвалью все еще лежали у меня в кармане, интересно, как я смогу их положить на место?

Они говорили о каком-то парне, который воровал телевизоры, я беспокоился из-за Габриэлы, хотя нет, глупости, госпоже волчице нравилось ширяться, она ничего не скажет отцу, кредитная карточка, вот это действительно проблема, я решил, что засуну ее между подушками дивана, как только представится возможность. Я обязательно это сделаю. Но в эту минуту у производителя шампуней зазвонил мобильный телефон, я отвлекся; телефон, миксер, соковыжималка, у меня в голове не укладывается, как люди могли изобрести такие вещи, самолет, летящий под облаками, холодильник и эта штука без проводов, без ничего фактически, хочешь попробовать, сказал он, хочешь позвонить кому-нибудь? Мне некому было позвонить, я набрал номер магазина старины Умберту, я был уверен, что он уже ушел домой; алло, ответил он, это я, Майкел. Майкел, мерзавец, сукин сын, ты что думаешь, что тут богадельня? Я тебя предупреждаю, я вычту с тебя за все твои прогулы, паршивец ты этакий, я тебя выгоню к чертовой матери. Он был пьян, вы похожи на лошадь, сказал он однажды какой-то женщине, которая пришла покупать корм для собаки, он выпустил птиц из клеток, он выскочил на улицу и приставал к прохожим, джин, целая бутылка джина, от тебя воняет, сказал он разносчику пиццы, парень не съездил ему по морде только потому, что я оказался между ними, и все зуботычины достались мне. Доктор Карвалью и производитель шампуней посматривали то на меня, то на телефон, то на часы, ты уволен, гаркнул он и швырнул трубку мне в лицо. Я был озадачен, быстро записав основную информацию о моем будущем заказе, я сказал, что у меня возникло одно срочное дело и откланялся.

Когда я вошел в магазин, старина Умберту лежал на прилавке, голова его была в крови, над бровью красовался большой порез. Эта корова, простонал он, доконает меня. Я пошел в туалет, смочил уголок полотенца и промыл рану, он вел себя тихо, он всегда затихал после побоев. Я прибрал все вокруг, собрал осколки битого стекла, потом отвез старину Умберту домой. Он попросил уложить его в постель, скажи этой корове, чтобы она не била меня больше, сказал он, пока я укрывал его одеялом. Она стояла в дверях в ожидании, пока я уйду, дона Мария, обратился я к ней, я не хочу, чтобы вы и дальше колотили своего мужа. Не хочешь? Нет, не хочу. Ну и что ты сделаешь, если я пробью башку этому куску дерьма, который годится только на то, чтобы плыть по течению в реке Тиете? Я убью вас, ответил я. Она промолчала, явно не ожидала такого ответа. Он притянул меня к себе и поцеловал в лоб, сынок, пробормотал он. Я решил, что ослышался. Что вы сказали? Я сказал, что ты гаденыш и сукин сын, ответил он.

Когда я вышел, сердце у меня сжималось, в глазах стояли слезы. Сынок. Когда я был уже на полпути к дому, я вдруг сообразил, что кредитная карточка и чековая книжка доктора Карвалью все еще лежали у меня в кармане. Сынок. Совсем новенькая чековая книжка. Двадцать листов. Пять звездочек. Сынок. Старина Умберту назвал меня «сынок».