Текст книги "Тики-Так. Фантастические рассказы"

Рассказы

Бюст

Георгий чувствовал, что дни его на исходе. Старое тело постепенно слабело, подчиняясь закону природы. Но была одна особенность: он был юн душой, жизнерадостен, весел и мог бы при хорошем здоровье прожить еще одну жизнь. А может быть, и две. Ему очень хотелось продлить свое существование, пусть в качестве наблюдателя – просто быть.

К нему в гости приходила молодая девушка Маша. Они подолгу разговаривали, делились мечтами. Он забывал о своих болезнях и чувствовал себя с ней юным задорным парнем. У Маши в этих встречах загорались глаза, и только уйдя из этого дома, она становилась серьезной, сосредоточенной, в душе появлялась гнетущая тоска, перерастающая часто в страх потерять своего друга. Она стала понимать, что любит этого изможденного старостью человека. Те же чувства испытывал и он.

В ожидании приближающейся кончины он заказал в специализированной мастерской свой бюст в натуральную величину. Получив выполненный заказ, он пригласил к себе нотариуса и сделал завещание, в котором бюст завещал Маше. Когда наступило время ухода из жизни, он сосредоточил свое внимание на бюсте и с последним вздохом всем своим существом вошел в свое каменное изваяние, оставив бренное тело на попечение похоронной организации. Когда последняя воля умирающего была зачитана нотариусом, родственники удивились решению Георгия. Некоторые из них предполагали поставить хорошо выполненный бюст на надгробье. Но воля покинувшего этот мир обязана быть соблюдена. И бюст был вручен Маше.

В первую же ночь Маша почувствовала, что с ней в спальне кто-то есть. Кто-то наблюдает за ней. Она встала, проверила дверь, окна и, подойдя к бюсту, завороженно остановилась. Бюст притягивал ее. Маша не испугалась, потому что делал он это не жестко, а мягко, ласково. И Маша дотронулась до изображения так дорогого ей человека. И тут же она ощутила радость общения с Георгием. Она села в кресло, положила бюст себе на колени, обняла его, и мир грез поглотил ее. Рядом с ней был молодой, крепкий, улыбающийся Георгий.

– Здравствуй, дорогая.

– Здравствуй, милый.

И они впервые окунулись в объятья друг друга, наслаждаясь ощущением близости так дорогого человека. В эту ночь они гуляли по ночному городу, непрерывно разговаривали, боясь прервать этот поток объединяющих слов любви. Перед рассветом он поцеловал Машу и сказал:

– Тебе пора. Встретимся, когда будешь свободна.

– Нет!!! – воскликнула Маша.

Но было уже поздно. Она ощутила себя сидящей в кресле. В руках у нее бюст любимого ею человека.

Весь рабочий день был наполнен ожиданием новой встречи. Наконец, этот момент наступил, и она снова прислонилась к своему любимому. И они снова были вместе. И снова радость общения, жарких объятий и тягость прощания, прощания на целый рабочий лень. Все время, кроме рабочего, они проводили вместе.

Постоянные встречи постепенно сняли остроту ощущений. Теперь для решения каких-либо домашних дел Маша могла на время оставить Георгия. Она, так же как и раньше, ходила на работу, в магазины, по другим неотложным делам. Но где бы она ни была, всегда была поглощена ожиданием встречи с Георгием. В своих грезах они были уже муж и жена, заботились друг о друге и были счастливы в этой семейной жизни.

Однажды у Маши закружилась голова. Она зашла к врачу в поликлинику. Диагноз поразил ее. Она беременна. С одной стороны, это было счастьем любящей женщины, с другой – понимание того, что этого не может быть. Но это было. Уходя в счастливые грезы, Маша ощущала заботу Георгия. Он, так же как и она, был счастлив стать отцом. Но время от времени она замечала грусть в его глазах.

Шло время, и когда Маше пришел срок рожать, она, окунувшись в грезы, увидела слезы на глазах Георгия.

– В чем дело, Гоша?

– Машенька. У нас будет сын, вылитый я. Ты будешь любить его так же, как меня. А может быть, еще сильнее – как мать свое дитя. Я должен отдать ему твою любовь и покинуть этот камень.

– Нет! Нет! Я буду любить вас обоих.

– Нет, Маша, ты поймешь это, когда родится сын. Я хочу, чтобы ты любила его сильнее, чем меня. Ведь он живой, родной, а я всего лишь изваяние.

Утром Машу увезли на скорой помощи в роддом. А на следующий день она держала в руках родной комочек, так похожий на Георгия плод огромной любви.

Когда родственники привезли ее домой, она попросила оставить ее одну, подошла к бюсту и погладила его. Бюст молчал, источая холодность камня.

Коронка

Поздно вечером Иван Петрович Шишколобов возвращался с дружеской пирушки.

Возвращался – это громко сказано. Он выделывал сногсшибательные зигзагообразные кренделя, но усредненное направление выдерживал точно в сторону обожаемой супруги в одной из многоэтажек в непосредственной близости. Еще немножко, еще чуть-чуть, и жена встретит его по привычке дружеским похлопыванием скалкой по башке. Поскольку синусоида движения Ивана Петровича была довольно широкой амплитуды, то и неожиданные препятствия попадались часто. Одно из этих препятствий было невозможно преодолеть, потому что это был столб. После столкновения с этим препятствием Иван Петрович крякнул и временно перестал дергаться, развалившись рядом со столбом. На столбе светился фонарь. Другой фонарь засветился на лбу Шишколобова. Иван Петрович представил себя в мягкой постели и заснул.

Той же дорогой спустя несколько минут двигался еще один бедолага – бомж. Подойдя к столбу с фонарем, бомж увидел еще один фонарь, который светился на лбу Ивана Петровича, поздоровавшегося со столбом. Внимание бомжа привлекло еще нечто, светящееся. Нагнулся. «Мать честная! Золотая коронка в верхней челюсти!» Поскольку бомж два дня не обедал, не ужинал и даже не завтракал, то обостренное чувство голода немедленно подсказало ему: «Этот зуб накормит меня, по крайней мере, раза два, а может быть, и три». И, недолго думая, он вынул перочинный нож, ковырнул коронку и сунул ее в карман. Иван Петрович взвыл и стал махать руками и ногами. Чем бы он ни махал, было поздно – бомж растворился в ночном тумане.

«Опять в зубодробильню», – подумал Иван Петрович, проснувшись рано поутру, и потопал в стоматологическую клинику. Издали увидел надпись мелом на стене клиники. Благодарный посетитель оставил память о своем посещении: «Приходи с зубами, уйдешь без зубов».

Врач сделал все необходимое и пригласил Ивана Петровича через два дня ставить коронку.

– Только сделайте мне не золотую, а стальную, пожалуйста, – уточнил Иван Петрович свой заказ. – А то мне, чего доброго, в следующий раз челюсть вырвут.

В назначенное время он пришел к стоматологу. Тот чего-то засуетился, забегал из угла в угол в поисках подготовленной коронки. НЭТУ. Обратился к коллегам: не взял ли кто по ошибке? Стали искать.

– Эта? – обратился к стоматологу один из его коллег.

– Наверное, эта, – согласился стоматолог.

Примерил на зуб – подходит. Поставил, заставил Ивана Петровича лязгнуть зубами, похлопал его по плечу.

– Все готово. Идите, чавкайте и радуйтесь жизни.

А радоваться было чему. Жаркое лето. Пляж. А на нем Иван Петрович загорает. Улыбается яркому солнышку. Вдруг как взвоет от боли. Какая-то букараха в виде маленького слоника приспособилась и сверлит зуб хоботком.

– Ты что тут делаешь, зараза?! – рассвирепел Шишколобов, выдрал букараху из челюсти и отбросил прочь.

Только расслабился, опять ползет. По животу. Взял ее двумя пальцами и забросил далеко в воду. Лежит, а сам напряженно озирается: «Не ползет ли?» Точно – ползет. Нашел камень, положил на него букараху и как треснет по ней другим камнем. Камни вдребезги, а букараха опять ползет. Плюнул, ушел с пляжа расстроенным.

Через день, уже будучи дома, снова взвыл. Выбросил букараху в окно. Пришел на работу, занимается делами, а сам озирается. Увидел! Ползет по столу. «Вот чертовщина!» Взял ее и в тигель с температурой в тысяча двести градусов по Цельсию. Выползает, как маленький танк. Когда остыла, бросил ее в бутылку, закупорил. «Сиди и не рыпайся. Завтра на исследование в институт физики отвезу».

Раздался телефонный звонок. Пора на банкет по поводу проводов уважаемого директора.

– Иду, иду. Через полчаса буду.

И снова надрался. И снова кренделя, синусоида и снова преодоление препятствий. Из статистики военных лет известно, что в одну воронку бомба два раза не попадает. Но это не про Шишколобова. Иван Петрович, противореча закону теории вероятности, снова поздоровался со столбом. И, когда он, крякнув, присел, а потом лег отдохнуть, вторая шишка на его лбу начала стремительно вырастать в здоровый рог. Пришлось лечь отдохнуть, а потом и вздремнуть. Ему снился кошмарный сон о том, как зубной врач со скрежетом выдирает ему только что залеченный зуб. Проснулся. Сунул палец в рот. А изо рта вылетела какая-то жужжалка. Пощупал зуб, а коронки нет. Перед глазами темнота и многоголосое жужжание. Будто все пчелы Российской Федерации собрались погудеть Ивану Петровичу. Прошло несколько секунд, гул умолк, небо посветлело. На нем появились светлячки звезд.

«Кто это мне так по кумполу долбанул?» – подумал Иван Петрович, ощупывая очередную шишку на лбу, встал на четвереньки, сосредоточился и после нескольких попыток приобрел неустойчивое, но привычное, вертикальное положение. «И какая скотина все время меня хочет без зубов оставить?»

Из сборника «Астрономические наблюдения»:

Оптический телескоп международной космической станции зафиксировал удивительное явление: над европейской частью России появилось облако, состоящее из частиц размером порядка пяти миллиметров. Повисев над пунктом N, облако стало подниматься, прошло на расстоянии в несколько десятков миль мимо станции наблюдения и с большой скоростью устремилось в космос. Изучение записи главного компьютера к какому-либо объяснению этого явления не привело.

Заметка в редакции «Смешные случаи»:

К нам в редакцию пришел некий Иван Петрович Шишколобов с объяснениями необъяснимых явлений, сопровождающих пропажу сначала золотой, а потом стальной коронки у него из верхней челюсти. Редакция склонна считать рассказ Шишколобова бредом сивой кобылы, поскольку накануне каждого из случаев пропажи последний напивался до зюзиков, доказательством чему служат две здоровые шишки на лбу Шишколобова.

Рассказ экстрасенса

Течет бурная река Ветлуга, оставляя на своем пути при поворотах высокие берега с одной стороны и широкие пляжи желтоватого песка или местами болотистую равнину, накрытую густым лесом, с другой. Чистотой воды отличалась лесная река, пробивая себе многокилометровый путь до Волги. Когда-то, лет шестьдесят тому назад, рыбаки сетями вылавливали и грузили в большие корзины царскую рыбицу – стерлядку, достигающую иногда метровых размеров и более. Затем наступили времена бурного технического освоения с загрязнением ветлужской воды и, как результат, оскудение рыбных богатств. И пропала в реке стерлядка. Остались одни воспоминания уцелевших в борьбе со временем старожилов.

В семи километрах от рабочего поселка Красные Баки вниз по течению реки делает она не очень крутой поворот в сторону к востоку, в связи с чем правый берег высоко вздыбился над волнующейся водной гладью. На обратной стороне – густой лес, и, кажется, нет конца этому лесному массиву, богатому грибными и ягодными полянами.

На высоком берегу – село Ильинское с двумя-тремя улочками деревянных построек и высокой башней, где когда-то размещалась школа. Сейчас она пустует. Теперь в селе наездами отдыхают почти одни дачники. Кажется, совсем недавно – лет тридцать назад – в селе кипели страсти накачанных клюквенной брагой мужиков, сопровождаемые криками баб, безуспешно пытающихся образумить их, а то и увернуться от тумаков.

Теперь все по-другому. Мужики перебили друг друга, женщины вымерли естественным путем или разъехались по центрам цивилизации. Мой дачный дом рядом с обрывом, последний в селе. За забором – местное кладбище.

Захотелось побродить, заглянуть в прошлое. Вот сгрудились в беспорядке холмики большого семейства Панкратовых. Возглавляют бывшую семью, как и в былые времена, глава семейства со своей супругой. Прочитать их имена и даты смерти невозможно – время безжалостно стерло когда-то старательно выведенные буквы и цифры. Ниже рассыпаны холмики членов семьи более поздних времен: дети, внуки, правнуки. Рядом еще два семейства.

Я закрыл глаза, представив себе жизнь села столетней давности. Господи! Совсем другой мир. Весна. Солнце. Воздух чистый и свежий, как родниковая вода. Вон вдалеке мужики пашут землю, управляя волами, – хлебопашцы. Кормят себя и всю Россию.

Тюк, тюк – слышатся удары топоров. На дальнем конце улицы строятся новые хоромы. Рядом мужик с бородой запрягает лошадь – собирается куда-то ехать. За соседней улицей раздаются глухие удары – кузница. По дороге возница везет мешки с мукой – из мельницы возвращается. Смолотил остатки зерна за вычетом посевного.

А вон дом местного купца. Первый этаж – склад товаров, второй – жилое помещение. Оттуда раздаются разухабистые звуки гармоники. Веселятся. Из открытого окна распространяется соблазнительный запах пирогов. Интересно, что за пироги? Ага, вон как: на весь противень – слой теста, а на нем рыба всякая, запеченная вместе с тестом. Сначала вкушают рыбу, а уж потом и запеченное тесто, пропитанное соками рыбы. Запивают клюквенной бражкой.

Во дворах свинарники, коровники, конюшни. По улицам, чинно расхаживая, гогочут гуси, кудахчут куры, охраняемые ярко раскрашенными природой петухами.

Раздался протяжный звук колокола. Церковь. Какое же село без церкви?

А на той стороне реки бригада лесорубов. Лес рубят – щепки летят.

А нынче? По ночам все они, позабыв обиды, весело перекликаются дружескими словами, нарушая тишину вечного упокоения.

Ну, хватит. Иду дальше. А это что за чудо? Огромный, в два обхвата, дуб высоко вознес свои ветви над окружающей лесной растительностью. И вырос этот дуб прямо из того места, где когда-то был похоронен, судя по всему, незаурядный человек. Ствол дуба сдвинул на могилу небольшой памятник с памятной металлической пластиной.

«Иван Петров Акинфов. Почил безвременно в 1913 году тридцати лет от роду».

Закрываю глаза и пытаюсь представить себе человека, удостоенного по тем временам памятника. Вот он – веселый, крепкий парень, создавший в селе Ильинском артель по вырубке леса и сплаву его по Ветлуге до Волги. Родители молодых девиц засматривались на этого богатого жениха и норовили наперебой пригласить его на стерляжью уху да на пироги с рыбой. Что касается девиц, то они все были без ума от него – веселого гармониста, обладателя завораживающего голоса.

– Женить тея надыть, – говорили старики, – не то усохнешь без потомства. Кому тоды дело передашь?

– Успеется, вот подрастет Настасья, на ней и женюсь.

А Настасья-краса год от года расцветала, становясь все краше и краше, и молодые парни, отплясывая на гулянках лихие выкрутасы, мечтали о ней, но засылать сватов не решались. Знали – это не мое.

Я открыл глаза. «Так вот какой ты был, Иван. Широко, перспективно смотрел на жизнь. И не зря этот дуб впитал силу твою и вымахал на десятки метров ввысь. Повторил дуб твою натуру, и смотришь ты, Иван, теперь с высоты птичьего полета на бескрайние лесные просторы. Твои просторы. Любуйся с высоты богатствами своими».

А неподалеку еще одна могилка, без каких-либо опознавательных знаков. А в изголовье дерево стоит. Мертвое. Голое – без коры. Желто-коричневый ствол, сухие кусты лапами разбросаны в разные стороны без единого листика. Будто ядом спалило корневую систему дерева, превратив его в Кощея Бессмертного. Сколько ядовитого зла надо было всосать этому дереву, чтобы превратиться в такой страшный образ смерти.

И вдруг я услышал странный звук – проникающий в душу стон.

«Кто ты, мил человек?» – подумал я.

«Грешник я, и нет мне прощения. Душа моя рвется в муках, и нет ей успокоения».

«Что же сделал ты? В чем виноват ты и перед кем?»

«Перед всеми виновен, и перед собой тоже. Гордыня сгубила меня».

«А кем ты был?» – мысленно спросил я.

«Гулякой, бражником был. Не работал. Грабил тех, у кого было что взять. Не мог себя найти. Точки опоры не было. А когда Настю увидел, все перевернулось во мне. Готов был на все. Жизнь готов был отдать за нее. Работать стал у Ивана. Подарки ей приносил. Не брала – не любила».

«Счастье любви не всем выпадает. Если не любит, значит, счастье не твое. Время лечит раны. Надо терпеть. Пройдет время, и счастье придет – твое».

«Терпел. Спать перестал, Здравый смысл стал терять. Ушел из села, чтобы где-нибудь сгинуть. Ничто меня не брало, только тоска беспросветная мучила. Терпел. А когда узнал, что Настя с Иваном в церкви венчаются, вспыхнул пламенем, зло неугасимое поглотило меня, и я прямо в церкви вонзил в спину Ивану тесак. Иван упал. Настя вскрикнула и упала рядом без памяти. Люди выволокли меня на улицу, бить стали, а я смотрел на небо и ничего не чувствовал. А когда увидел, как Настю вынесли, чтобы к лекарю везти, вскочил я, взвыл зверем и убежал в лес. Метался по лесу несколько дней, а потом почувствовал сердцем что-то неладное, бросился в село, а там Настю сетями ищут. Не выдержала Настя потерю любимого своего, вышла на крутой берег, да и прыгнула в воду – утопилась. Долго искали ее – не нашли. Река быстрая, унесло ее. И решил я во что бы ни стало найти ее, прижать к своей груди и оживить любовью своей. Далеко ушел вниз по течению, навесил на себя два камня тяжелые и стал по дну бродить, пока воздуху хватало, выныривал и снова нырял, постепенно приближаясь к селу. И на третий день нашел я ее в заводи недалеко от села Ильинского. Целовал, обнимал, согревал я ее, бездыханную. «Настенька, прости, очнись, милая. Господи! Возьми мою жизнь, отдай ей, пусть она живет, а я, проклятый всеми, готов гореть вечно в геенне огненной». Сколько слез я пролил над ее телом, сколько ненависти и проклятий я обрушил на себя за содеянное мной, пока не понял, что для освобождения души должен я похоронить ее. И похоронил я ее ночью в той же могиле, где Иван похоронен, и даже на дощечке надпись сделал:

«Здесь упокоены любящие друг друга Иван и Настя, сгинувшие от руки бандита и разбойника. Пусть земля им будет пухом, а на убийцу пусть обрушатся громы и молнии».

Вот только дощечку эту убрали люди, потому что Настенька покончила жизнь самоубийством. А я после этого по лесам бродить стал. Ходил и стонал».

«А ты бы к батюшке сходил. Исповедался бы в грехах своих. Может быть, и полегчало бы», – подумал я.

«А я не хочу, чтобы мне полегчало. Я не достоин этого. Я сам истязал себя, сам себя наказывал, и этих наказаний все равно было мало. Хотел сжечь себя, да не успел. Свалился в лесу и дух испустил. Муравьи сожрали половину оставшейся на мне плоти моей. Кто-то из добрых людей нашел и зарыл останки мои здесь, в этой яме, рядом с тем, кого я жизни и счастья лишил. И теперь душа моя витает рядом с местом моего упокоения и рвется на части со стоном. И вспыхивает в останках моих зло на себя за то, что погубил я любимую мою, счастье ее и ее возлюбленного».

Я открыл глаза. Передо мной столбом стоял голый ствол, изъеденный червями, а рядом стоял огромный дуб – воплощение Ивана.

И я подумал: «А ведь все это было до того, как в России созрела революция, до того, как разразилась Великая Отечественная война, до того, как распалась великая держава СССР. И этот дуб перед моими глазами, по сути, еще один исторический памятник».

Я вышел с кладбища, взглянул на сегодняшнее село Ильинское. Школа давно опустела, дома в большинстве своем подгнили. Только так же журчит река Ветлуга, как журчала она уже много десятилетий. А над крышами с грохотом пробил звуковой барьер сверхзвуковой реактивный самолет.

Карапузик

В Саратове умер известный экстрасенс, колдун, обладавший, как говорят, удивительными способностями мысленно путешествовать во времени. А что это значит? Много. Это значит, что он обладал даром общения с прошлым, с теми, кто когда-то жил, то есть, (ух как страшно!) с давно умершими. Более того, он умел заглядывать и в будущее, значит, и не только заглядывать, но и предвидеть.

А вот двадцатилетний Артем вообще никогда не верил ни в Бога, ни в дьявола и тем более в ту чертовщину, которую пытаются внушить доверчиво развесившему уши среднестатистическому гражданину всякого рода знахари, наводящие и снимающие порчи и сглазы, привораживающие и отвораживающие ничего не подозревающих холостых мужиков. Даже такое явление, которое нельзя было объяснить иначе как сверхъестественным, он умудрялся считать естественным стечением обстоятельств. А именно: всю жизнь, начиная со школьной скамьи, он, как бы ни торопился успеть к остановке трамвая, троллейбуса или автобуса, всегда, без каких-либо исключений, транспорт захлопывал дверь у него перед носом и оставлял его на остановке в долгом ожидании следующего. Эту закономерность он множество раз демонстрировал своим друзьям и, несмотря на уверенность друзей в том, что он завороженный опоздун, с упорством втискивал свои неудачи в закономерности теории вероятности.

После похорон великого саратовского мага и волшебника многочисленные скорбящие родственники разделили его имущество, а всякую мелочь выставили на продажу по дешевке, чтобы не выбрасывать на свалку, а оставить благодарным гражданам города.

Артем в это время находился в командировке в городе Саратове, и друзья перед отъездом затащили его к специально снятому арендованному киоску, где продавали разные бытовые мелочи экстрасенса. В основном здесь продавались различные обереги, побуждающие покупателей надеяться на долгую безопасную жизнь.

Артему все находящееся здесь было неинтересно. Однако, взглянув в угол одной из полок, он увидел маленького резинового карапузика с нарисованными ртом, носом, ушами и глазами. Карапузик глядел этими глазами на Артема, и в этих глазах выражалась такая тоска, что Артем пожалел безделушку, купил ее за двадцать рублей и сунул в карман.

На следующее утро Артем, вернувшийся в свой родной город, топтался в парке у памятника Горькому в ожидании Наташи. Прошло еще только пять минут после назначенного для встречи времени, а он уже готов был выпрыгнуть из штанов от волнения. Он нервно ходил взад-вперед, не имея сил справиться с собой и успокоиться. Под ногами что-то пискнуло. Артем инстинктивно поднял ногу. «А это что за хрень? Карапузик! Ты как выскочил из кармана?» Артем поднял его и начал разглядывать. Карапузик как карапузик. Резиновый. Нажмешь – пищит. «А где дырка – непонятно. На животике нет. На спинке нет». Перевернул, заглянул туда, где у живых карапузиков дырки, – опять нет. «Странный карапузик. И глаза странные. Как живые. Веселые. Интересно, вчера, когда стоял на полке, был грустный, а сегодня веселый».

– Ты чего разглядываешь? – спросила неожиданно подошедшая Наташа.

– Вот, купил кукленка. Хочешь, подарю?

– А чего ты его в грязи вывалял? Брось.

– Нет. Он мне нравится. Пищит. Только чем пищит, я так и не понял.

Артем сунул карапузика в карман. «Пусть в кармане попищит».

– Куда пойдем?

– Ой, какая погода хорошая! Пойдем в парк «Швейцария».

– Пойдем.

Артем положил правую руку на плечо своего сокровища, и они, счастливые близостью друг друга, пошли к остановке троллейбуса.

Парк «Швейцария» тянулся на несколько километров вдоль крутого берега реки Оки. Когда-то, в сороковые – пятидесятые годы прошлого столетия, эти деревья высаживались их дедушками и бабушками, школьниками близлежащих школ. Кроны этих деревьев поднялись ввысь, оберегая отдыхающих от ярких солнечных лучей. Артем с Наташей подошли к заросшему лесом крутому склону правобережья реки. Он обнял ее, прижал к себе, и долгий поцелуй унес их из реальной действительности в страну блаженства. Но в реальной действительности появилась другая парочка, и Артем с Наташей чуть-чуть отстранились друг от друга.

– А давай спустимся по дорожке вон на ту площадку, – предложил Артем.

– Давай.

И через пять минут они уже были в тени деревьев на три десятка метров ниже края склона.

– Наташенька, милая, я люблю тебя. Люблю.

Артем осыпал Наташу поцелуями. Два разгоряченных тела слились воедино. Весь мир сгруппировался в этом ощущении близости. Мир сосредоточился в них, только в них.

И вдруг Артем почувствовал сокрушительный удар по голове и, уже теряя сознание, увидел расширенные, с выражением ужаса, глаза Наташи. Очнулся он привязанный к стволу дерева. Руки его были скручены сзади вокруг ствола и связаны его же собственным ремнем. Наташа лежала на спине с кляпом во рту, в разорванном платье. Двое держали ее, чтобы не дергалась, а третий насиловал. Артем взвыл и попытался вырвать ладони из петель завязанного узлом ремня. Один из троих встал, взял пустую бутылку и еще раз ударил его по голове. Артем снова потерял сознание. Тот, кто насиловал Наташу, был уже третий.

– Адью, мадам, – сказал Наташе последний насильник, застегивая брюки. – Хиляем отсюда. Вдруг кто-то видел.

Артем снова очнулся. По лицу текла кровь.

– Наташа, развяжи меня.

Наташа вся в слезах встала и стала развязывать узел, связывающий руки Артема.

Когда руки освободились, он застегнул брюки снятым с него бандитами ремнем, схватил валяющуюся бутылку.

– Куда они ушли? Я растерзаю их! – покачиваясь, хрипел он.

– Не надо, Артем. Они убьют тебя.

– Тогда их надолго посадят. Ты свидетель. Где они?

– Там, – показала Наташа в сторону, куда убежали насильники.

Артем, спотыкаясь и падая, бросился за ними.

– Вызывай скорую и полицию, – крикнул он, обернувшись.

Наташа подождала несколько минут, выбралась наверх, в парк, попросила у одной парочки сотовый телефон и позвонила по ноль-два.

– Полиция? Меня ограбили и изнасиловали. Что? Где? В парке «Швейцария». Сейчас я подойду к шоссе напротив входа в городок Тобольские казармы. Нет, телефон не мой. Мой у меня забрали бандиты… Их было трое. Побежали в сторону Дворца спорта. Меня легко узнать – я в разодранном платье.

– Давайте, мы вам поможем, – сказала девушка, у которой Наташа взяла телефон.

– Спасибо, – ответила Наташа, отдавая сотовый телефон, и в сопровождении молодой пары пошла к тому месту, где когда-то был клуб имени Фрунзе.

После того как Наташа дала пояснения полиции, подъехала скорая помощь и отвезла ее в больницу. Домой из больницы ее отвезли папа с мамой. На руках была медицинская экспертиза.

Артем целый день молчал. Наконец, позвонил Наташе домой из больницы.

– Сотрясение мозга, – сказал он, – обещали завтра выпустить. Эту сволочь не нашел. Но запомнил. Буду их уничтожать поодиночке.

– Тебя ограбили?

– Да. Все забрали. Только пупсик резиновый в заднем кармане остался.

Пауза. Наташа замолчала. Она не знала, как дальше сложатся их взаимоотношения.

Артем понял, о чем задумалась Наташа.

– Наташа, надо это пережить. Пока я жив, я буду искать их и мстить.

– Тебя посадят, – сквозь слезы произнесла она.

– Пусть. Ты будешь меня ждать?

– Да. Буду. Я тебя люблю.

– Наташенька, забудь этот кошмар. Я тоже тебя люблю. Очень.

Никита по кличке Барбос шел навеселе после очередной выпивки с друзьями. «Сегодня буду спать, – решил он, – завтра голова должна быть свежая. Дело предстоит серьезное, можно на нары загреметь». Сзади, постепенно догоняя Никиту, шел Артем. Оставалось метров пятнадцать. В кармане тяжелый голыш.

Эту шайку он обнаружил в ресторане «Золотая вилка». Правда, их было четверо. На одного больше, чем в прошлый раз. «Вот этот рыжий насиловал Наташу, когда я первый раз очнулся. Ну, тварь! Теперь ответишь!»

Артем следовал за ними по центральной улице. Сначала попрощался тот, неизвестный. Потом – тот, который треснул Артема по голове бутылкой второй раз. Остались двое: рыжий и тот, что держал Наташу. Эти двое расстались на трамвайной остановке. Рыжий нырнул в трамвай. За ним – Артем. Вышли на многолюдной улице. Артем отстал метров на тридцать, нашел голыш, сунул его в карман. Ждал, когда выйдут на безлюдное место.

Дул сильный ветер, собиралась гроза. Где-то вдали сверкнуло, громыхнуло громом. «Надо поторопиться», – решил Никита. Когда он подошел к своему дому, где проживал со своей вечно пьяной мамашей на восьмом этаже, небо озарилось яркой вспышкой, и стрела молнии, как показалось Никите, ударила в крышу его многоэтажного дома. Раздался грохот электрического разряда. «Во врезала! Если в антенну, то телевизорам хана», – подумал Никита. Но дальше его мысль оборвалась. Над головой что-то засвистело и так звякнуло ему по рыжей голове, что искры, собравшиеся было разлететься в разные стороны, не успели сделать этого, поскольку разлетелся череп Никиты на две половинки. Никита упал. Рядом с ним упал белый силикатный кирпич, ребро которого было окрашено красным.

Артем, который был уже почти рядом, вздрогнул и остановился в трех шагах от поверженного Никиты. Взглянул наверх. «Вот она, кара божья, – подумал он, – там, на крыше, ремонт какой-нибудь. Вот кирпич и грохнулся». Глядя на расколотую, как орех, голову своего врага, у Артема как ветром сдуло острое желание сделать с ним то, что сделала фортуна. Он развернулся, ушел за угол дома и выбросил из кармана голыш. Выронил нечаянно карапузика. Поднимая его с земли, обратил внимание на выражение лица карапузика. Тот весело улыбался.

Следователь Максимов приобщил кирпич к вещественным доказательствам. Экспертиза не обнаружила каких-либо отпечатков пальцев на кирпиче.

«Да… – подумал Максимов, – сработал грамотный рецидивист. Надо выяснить, кому пацан помешал своим пребыванием на этом свете». После разговора с протрезвевшей от горя мамашей составил список ближайших друзей погибшего. Не откладывая в долгий ящик, решил зайти к одному из них – Василию Пшеничному.

Дома у Пшеничных следователя приняли недружелюбно. Самого Василия дома не оказалось. На вопрос, где может быть Василий, его отец злобно метнул глазом и пробубнил что-то вроде: «Найдете – узнаете». Мать вообще постаралась ретироваться в другую комнату, а напуганная бабушка-одуванчик с дрожащими кистями рук ничего не могла ответить. Только хлопала испуганными глазами, обращенными на правоохранительный орган, и все время пыталась встать. Но у нее это никак не получалось.

Следователь вырвал из блокнота лист и заполнил его.

– Вот вызов. Завтра пусть зайдет в отделение милиции. Если понадобится позвонить, здесь мой телефон и моя фамилия.

Несмотря на несложившийся разговор, все-таки вернулся и выяснил, кто у Никиты лучший друг. Оказалось, что это Борис Савельев.

«Что-то мне не нравятся эти ребята, – подумал следователь, – завтра похороны. Приду, присмотрюсь. Заодно и с Борисом Савельевым поговорю».

В назначенное время Борис Савельев – кликуха Боб – топтался на шоссе недалеко от выезда из города. Ждал. Из автобуса выскочил Василий по кличке Кот и вприпрыжку подбежал к Борису.