Текст книги "Открывашка и пробой"

Бытовой химией население обеспечивает госкорпорация-монополист «БытХимТорг». Три вида зубной пасты («Здоровые зубы» от 1 до 3), «Зоя» для мытья посуды, стиральный порошок «Универсальный» – его я уже опробовал в деле, бритвенные станки и лезвия для них, и два типа мыла: хозяйственное и туалетное. Из косметики в магазине нашлась пожилая тушь в коробочке – в такую надо плевать, чтобы начала краситься. Стоит – охренеть – сто пятьдесят рублей. Неудивительно, что у Вали и бабы Зины косметики нет – она тут без пяти минут элитный товар.

Канцтовары – шариковые ручки, карандаши, фломастеры и всяческие тетрадки прямо дешевые. Производит – правильно, госкорпорация «КанцТорг». Монополии – это всегда странная ценовая политика и стагнация: нет смысла производить новое и улучшать старое, если и так «схавают». Канцтовары дешевые, потому что субсидируются из государственного бюджета – образование здесь стараются давать всем, чему способствует широкая сеть ПТУ, техникумов и ВУЗов. Учат в них бесплатно, но оборотней, понятное дело, не берут. Отслужившим в армии дают квоты на поступление – очень для меня актуально, учитывая планы на жизнь.

Обменяв бумажную «десятку» – на купюре нарисована какая-то незнакомых очертаний башня, с обратной стороны – портрет, внезапно, товарища Сталина, которого в этом мире почитают. Видимо, жучиная угроза и слияние армейской и политической верхушки не оставило времени на поливание Сталина грязью. Мне так-то все равно: история и история, но мама Иосифа Виссарионовича сильно любила, а я, получается, от нее немножко заразился.

Потянувшись, я зевнул на синее, кажущееся бесконечно глубоким небо и поднялся с одеяла. Сделав четыре шага в правую сторону, протянул руку к пятну. Это оказалось «живым», и я уже пару часов думаю о пустяках и накапливаю смелость, чтобы в него зайти. Больше откладывать не стану – не зайду в него сейчас, не зайду уже никогда, оставшись одним из миллионов ничем непримечательных жителей большой и странной страны. Глубоко вдохнув, я перекрестился и сделал шаг вперед.

Глава 9

Под ногами – тьма, и, если смотреть вниз, становится страшно и начинает кружиться голова, поэтому туда я больше смотреть не буду. Наверху – та же тьма, но это почти привычно – затянутое тучами ночное небо порой выглядит так же. Самое интересное – вокруг: неисчислимое множество пространственных «пятен». «Мертвых» среди них нет – все вполне рабочие, но есть огромная проблема: я вообще не представляю, куда они ведут. Исключение – вот это пятнышко, смотрю на него и понимаю, что через него я попаду обратно на свою полянку. Проторчал я здесь минуты три, и беспокойство за коров мешает постоять еще. Выходим.

Выбравшись, посмотрел на стадо: спокойно пасется, проблем нет. Осмотрелся – никого нет. Да и зачем им сюда переться? До деревни добрых три километра, а рассчитывать на то, что Валентина в очень милой и пасторальной сцене принесет мне покушать – быть полным идиотом. Еда у меня с собой: кусок хлеба, яблоко, два вареных яичка и миска жаренной картошки. Мяса пока не будет – курочки нужны, чтобы нести яйца, поросята еще не «созрели», а корову на мясо пускать можно только от безысходности. Вот она, Зоречка наша, из ручейка воду лакает, теленочка вынашивает. Теленка, когда вырастет, мы на мясо сдадим – баба Зина рассчитывает на пятнадцать тысяч. Короче – диета у меня теперь веганская до тех пор, пока с Лёхой на рыбалку не схожу, вернувшись с уловом. Завтра утром и пойдем, если я, конечно, сейчас не попаду в портал, который отправит меня в мир жуков, или, например, в пропасть. Очень было бы здорово сунуть голову, осмотреться и только потом проходить, но так нельзя, каждый раз придется рисковать. Но разве возвращение домой не стоит риска?

Ну что, погнали? Вернувшись в «предбанник», не раздумывая – иначе струшу и забью, чтобы потом кусать локти до конца своей жизни в государстве с налогом на мясо – вошел в ближайшее пятно. Ноги приземлились на поросшую травкой землю, в нос ударил запах моря, немного заложило уши – давление изменилось. Перед глазами – длинные, ровные ряды деревьев, усыпанные ярко-оранжевыми плодами. Апельсины! А может это и есть мой мир, только «выплюнуло» меня не дома? Ой, да какая разница! Английский я знаю неплохо, смогу объясниться с местными. Оно, конечно, новый виток холодной войны, но не людоеды же здесь живут? Главное – не попасть на территорию зачем-то решившего умирать назло большому соседу государства.

Деревья начинались прямо перед моим носом и росли насколько хватало глаз. На самом деле не так уж и далеко, просто местность холмистая, поэтому не видно, что там дальше. Справа – деревянный, крашенный белой краской забор на три горизонтальные доски. За ним, через метров пять травяного покрова, земля обрывается и сменяется синим, до самого горизонта, морем. В воздухе летают и орут чайки, по водной глади, вдалеке, плавают корабли. Парусов не вижу, значит более-менее современные. Слева – тоже деревья. Судя по встающему из-за моря солнышку и чуть более холодной, чем на пастбище, температуре – раннее утро. С неба раздался рёв, и я увидел летящий самолет. Низко летит – где-то неподалеку аэропорт. Что ж, как минимум здесь не средневековье! Коровы!

Вернувшись на полянку, удостоверился, что доверенная мне живность в порядке и вернулся на апельсиновую плантацию. Начинает болеть голова – то ли условная «мана» кончается, то ли естественная реакция на путешествие. Нужно осмотреться, а для этого лучше всего подойдет холм. Вдохнув приятно щекочущую ноздри комбинацию запахов моря, земли и цитруса, взбежал на холм и увидел спускающиеся по нему деревья, за которыми нашлась окруженная кирпичным забором, кирпичная же двухэтажная вилла с открытыми окнами и покатой, покрытой черепицей крышей. Рядом – деревянный амбар. Ферма европейской архитектуры! За домом апельсиновый сад продолжался, а видимость холмами теперь ограничивалась со всех сторон. Блин, ферма – это плохо, потому что в первую очередь заподозрят во мне воришку, и, возможно, выпорят. Но потом ведь сдадут в полицию, верно? А там объясниться я смогу – в Европе английский считай язык международного общения.

Во дворе фермы, на веревках, сушились простыни и вполне современного вида одежда: джинсы, рубахи с коротким рукавом, яркие футболки. Собаку не видно. Поначалу я попробовал красться к дому, прячась за деревьями, но вскоре одумался – вор именно так себя вести и будет! Выпрямив спину, я пошел по траве нормально. Увидят в окно – и хорошо, быстрее установлю контакт. Да я даже ручкой помашу с приветливой улыбкой! Через пару десятков шагов одумался еще раз – а если это не мой мир, а прошлый или еще какой-нибудь третий, где отстрел нарушителей собственности является древним, уважаемым обычаем, типа как в условном Техасе? Пригнувшись, я добежал до забора и посмотрел на доступные мне окна. Пустота и тишина. Перелез, огибая цветущие клумбы добежал до веревок, наклонился и пробежал под бельём, достигнув крылечка с деревянной дверью. Стоп, а что дальше? Стучать и пытаться объясниться жестами? Ладно, если что – убегу, едва ли здесь живет спецназовец.

Постучал, подождал. Снова. Никого нет? Окна открыты, а хозяина нет дома? Что за вопиюще наплевательское отношение к имуществу? Или здесь как у оборотней – у своих не воруют? Или просто на километры вокруг, кроме плантации, нифига нет, и закрывать окна нет никакого смысла? Или хозяин-таки видел меня в окно и ждет, пока я попробую пролезть в дом, чтобы снести мне голову из фамильного ружья?

– Puta! [шлюха] – раздался из открытого окошка справа от меня какой-то странный, неестественный, хриплый голос. шлюха! [шлюха] – раздался из открытого окошка справа от меня какой-то странный, неестественный, хриплый голос.

«Пута»? Латиносы в кино обычно так обзываются. Испанский язык – это или собственно Испания, или Латинская Америка.

– Maricon! [гомосексуалист]

Это слово мне незнакомо, но едва ли оно означает вежливое приглашение зайти на чай.

– Экскьюз ми? – попробовал я наладить контакт.

– Joder! Joder! [твою мать] – ответил голос и засвистел. твою мать! [твою мать] – ответил голос и засвистел.

Не выдержав, я подошел к окну и заглянул в него, увидев неплохо обставленную, просторную кухню: электрическая плита сияла хромом, слева от нее жизнеутверждающе гудел холодильник с надписью Korting. Выглядит вполне современно! Справа от плиты – светлых тонов кухонный гарнитур со встроенной раковиной. Смеситель с двумя «барашками». Напротив всего этого – ведущий вглубь дома проход и мебель: стол и стулья на металлических ножках. Это что, реально мой мир?! На холодильнике стояла клетка с серым попугаем. Я много смешных видосов про них смотрел, поэтому без труда опознал породу – жако.

– Puta! – проорал он на меня, похлопал крыльями и сунул голову в висящий на потолке клетки колокольчик – типа шлем надел.

Подавив приступ умиления, продолжил осматриваться и увидел на оклеенной обоями с узором в виде виноградной лозы стене глянцевый календарь с одетым в униформу Папы Римского здоровенным мужиком средних лет, сурово взирающим на меня ярко-зелеными глазами и красующимся мощным подбородком с ямочкой. Невольно захотелось пасть перед календарем на колени и перекреститься.

Надежда рухнула, на душу снизошла апатия – этого мужика я видел на размещенной в газете фотографии еще когда «чалился» в Центре. Бенедикт XVII, действующий номинальный глава Священной Римской Империи. Это тот же мир.

Апатия обернулась злостью: какого хрена я там в деревне на веганской диете сижу, за две сраных тыщи пасу скот, а здесь, в Европе, обычная апельсиновая ферма выглядит так, будто принадлежит отечественному олигарху из моего старого мира?! Сопру-ка я чего-нибудь, чтобы не так обидно было.

Перевалившись через подоконник…

– Joder! Cojones! [твою мать! Охренеть!] – прокомментировал пернатый. твою мать! Охренеть!! [твою мать! Охренеть!] – прокомментировал пернатый.

…Я дошел до холодильника. Круг сыра, колбаса, ветчина, сосиски, копченый кусок окорока. Да вы тут совсем охренели! Пошарив по шкафам – уже без опаски, если на рев попугая и издаваемый мной шум никто не пришел, значит и дома никого нет – нашел спортивную сумку. И нафига она на кухне? Плевать.

Побрезговав колбасой и сосисками, положил в сумку сыр, ветчину и окорок. Консервированные персики в количестве трех банок отправились следом. Кетчуп марки Heinz – туда же, потому что в сельпо кетчупа нет. А это что за консерва? Фасоль? Нафиг, у нас в огороде есть.

– Que te follen! [чтоб тебя трахнули] – прокомментировал попугай. чтоб тебя трахнули! [чтоб тебя трахнули] – прокомментировал попугай.

Пошарив по шкафам верхним, набрал баночек и пакетиков с приправами. Пригодится! Блин, тяжеловато получилось. Пофиг, допру!

– Хочешь в Сибирь? – спросил я попугая.

– Me la sudo! [мне пофиг!] – ответил он. мне пофиг!! [мне пофиг!] – ответил он.

Звучит вполне утвердительно! Открыв клетку, аккуратно взял в руку совсем не сопротивляющегося попугая. Он аккуратно жмякнул клювом кожу, лизнул и вынес вердикт:

– Y una polla! [ни хрена себе!] ни хрена себе!! [ни хрена себе!]

– Поладим! – улыбнулся ему я.

Все, сваливаем, и, возможно, возвращаемся через пару недель, когда пыль уляжется.

Перевалившись через подоконник обратно в сад, не удержался и спёр джинсы – я теперь даже не в СССР живу, а в гораздо более скудной на потребительские ништяки стране. Запихивая их одной рукой в сумку, спросил попугая:

– Ку-ку?

Они в «ку-ку» играть любят.

– Cono! [нецензурное междометие] – ответил он. нецензурное междометие! [нецензурное междометие] – ответил он.

Ладно, потом научу. Так, забор и побежали.

– Bastardo, ¡Detente en este minuto! [Стой, подонок!] – раздался за спиной разгневанный оклик. Стой, подонок! [Стой, подонок!] – раздался за спиной разгневанный оклик.

На такое мы не оборачиваемся, ходу!

– Te colgarе de un аrbol!!! [я повешу тебя на дереве!] – к гневному крику добавился топот. я повешу тебя на дереве! [я повешу тебя на дереве!] – к гневному крику добавился топот.

Не выдержав любопытства, все-таки обернулся и увидел бегущего за мной загорелого, усатого мужика в оранжевой рубахе с коротким рукавом и джинсах.

– Cojonudo! [офигеть] – поделился впечатлениями попугай. офигеть! [офигеть] – поделился впечатлениями попугай.

Главное я увидел – ружья у мужика нет, да даже дубинки нет – поэтому отвернулся и ускорился насколько смог. А могу я неплохо – я же пловец, у меня большой объем легких и хорошее кардио!

В голове бурлила гремучая смесь адреналина, азарта и ощущения вседозволенности – оно, конечно, риск, но как минимум в этот портал за апельсинами наведываться можно! А какие сокровища скрываются за другими пятнами? Воровство – это ужасно, но это ведь не мой мир! Меня никто не спрашивал, хочу ли я сюда, а значит – могу делать, что хочу до тех пор, пока кто-то не надает мне по ушам. Крепко зарубаем себе на носу: осторожность и осмотрительность – наше всё! Около пятна я остановился – мужик отстает метров на двести – подчеркнуто-медленно, кайфуя от того, насколько я крут, сорвал и сунул в сумку пяток апельсинов, помахал фермеру рукой – с таким доминой и таким огромным садом от одной маленькой сумочки жратвы не обеднеет, так что пофигу – и вошел в портал.

– Y una polla! – подвел итог приключению попугай.

Интерлюдия. Инквизитор

Три дня спустя после появления Андрея на апельсиновой ферме.

У попавшего в древние катакомбы под собором Святого Петра, незнакомого с особенностями тяжелой, грязной, неблагодарной, но богоугодной инквизиторской работой человека легко могло сложиться впечатление, что со Средних веков здесь ничего не изменилось. Что ж, это недалеко от истины – древние, пропитанные болью и безнадегой камни так же надежно хранили секреты Папы, как и сотни лет назад. Но прогресс не оставил без своего внимания и катакомбы: чадящие факелы заменили лампами дневного света, с сыростью и вонью немытых, израненных тел боролась вентиляция, а на КПП установили телефоны. Не обошел прогресс и инквизиторский инвентарь: зачем нагревать щипцы, прутья и лезвия в очаге, если с этим прекрасно справляются электрические печи? Даже старая добрая дыба изменилась, и теперь растягивать еретиков помогает пневматика, чтобы инквизиторские практики не так сильно уставали.

Минус второй этаж катакомб неофициально именуется «кругом лжецов», и это название полностью соответствует его назначению: здесь проверяют достоверность свидетельских показаний. Не всегда и не всех, разумеется – в 99.9% случаев этой работой занимается полиция, и пытки она не применяет, ограничиваясь сбором улик и опросом свидетелей. В конце концов, Священная Римская Империя – вполне развитое, пропитанное христианским милосердием и старательным соблюдением Закона – как божьего, так и мирского, государство. Но сейчас, в четвертой от лифта (не будут же инквизиторы ходить по узким, крошащимся лестницам – чай не Темные века на дворе, а 2023 год!) камере, идет допрос умудрившегося угодить в особо важный 0.01% бедолаги.

Сидящий на КПП у лифта аколит-пиромант средних лет, одетый в черную рясу, подпоясанную простой веревкой – дань традиции, Святая Инквизиция щедро платит своим служителям – подскочил со стула и согнулся в почтительном поклоне. На его лбу выступила капелька пота – не каждый день увидишь, как в катакомбы спускается лично Великий инквизитор Диего де Деса Таверма.

Не обращая на аколита внимания, одетый в подпоясанную инкрустированным золотыми пластинами и рубинами поясом с литерой «I» на бляхе рясу, глава Инквизиции пошел по коридору. Казалось, его тяжелые шаги способны раздробить древние камни в крошку. Диего де Деса Таверма был очень стар – недавно лично Папа поздравлял его со столетним юбилеем – однако увидеть в этом двухметрового роста, мускулистом, гладковыбритом, остроносом и обладающим сверкающими фанатичной верой карими глазами мужчине старика не смог бы никто. Церкви служат лучшие целители Империи, и Великий Инквизитор не без оснований намерен прожить еще как минимум столько же, прежде чем Господь призовет его к себе для Высшего суда.

Открыв дверь, Диего де Деса Таверма впустил в коридор полный боли вопль и вошел внутрь, не забыв закрыть за собой дверь. Аколит шумно выдохнул и плюхнулся на стул, вытерев пот со лба. Эту смену он запомнит надолго, а то, что происходит за дверью номер четыре – совсем не его дело!

Тесную камеру ярко освещала лампа дневного света. У левой стены располагалась электропечь. В ней своего часа ждали два раскаленных докрасна железных прута. У стены левой – письменный стол, за которым до прихода Великого Инквизитора сидел ведущий протокол допроса аббат Фердинанд, верная правая рука Диего де Деса Тавермы. Малый сан подчиненного никого не смущал – сделать сколь угодно одаренного человека кардиналом в двадцать один год не по силам даже Папе, ведь истинное благочестие приходит только с возрастом. Сейчас этот коротконогий, толстый брюнет с красными щеками, наделенный Господом глазами разного цвета: левый – зеленый, правый – голубой, с уважительным поклоном протягивал Великому Инквизитору заполненные аккуратным каллиграфическим почерком бумаги.

Писать гусиным пером – не только дань традиции, но и способ отсеять торопливых и неряшливых.

Но самое «интересное» происходило напротив двери: здесь, пристегнутый железными кольцами к стене, висел усатый, загорелый, крепкого телосложения, покрытый ожогами голый мужчина, в котором Андрей без труда узнал бы хозяина апельсиновой фермы.

Повинуясь движению мохнатой брови Великого Инквизитора, одетый в кожаный фартук поверх черной рясы и скрывший лицо под кожаной маской практик убрал передавший жар телу испытуемого прут от левой грудной мышцы усатого. Вопль стих, узник бессильно повесил голову.

– Три дня одно и то же, Фердинанд? – спросил Диего де Деса Таверма у своего помощника.

– Да, Ваше Преосвященство, – с поклоном подтвердил он. – Но окончательный вердикт – за вами.

– Я знаю! – недовольным взглядом заставил Инквизитор согнуться Фердинанда в глубоком поклоне.

Эти талантливые помощники – палка о двух концах. С одной стороны, можно поручить ему любое не требующее личного присутствия дело и со спокойной душой забыть о нем, зная, что юный аббат сделает все в лучшем виде. С другой – стоит зазеваться, и справа от Папиного трона будет сидеть новый Великий Инквизитор.

– Простите вашего недостойного слугу, Ваше Преосвященство!

Отмахнувшись, Диего де Деса Таверма положил протокол на стол и прошел к узнику. Жестом заставив практика схватить усатого фермера за волосы, чтобы Великий Инквизитор мог заглянуть ему в глаза, Диего спросил:

– Ты ведь не врешь Святой Инквизиции, Карлос?

– Нет! О господи, нет! – испуганно выпалил фермер и лишенным надежды тоном начал бубнить под нос молитву.

Он уже слишком давно в этих катакомбах, и начал сомневаться, что Господь слышит его через десятки метров камня.

Великий Инквизитор сложил руки в молитвенном жесте и начал вторить узнику. Следом присоединились и аббат с практиком. Это ведь последние минуты жизни бедного Карлоса, а значит нужно проводить его в последний путь.

Глава 10

Когда я вывалился из портала на полянку, видок у меня был что надо – растрепанный, потный, немножко запылившийся – переваливаясь через заборы и подоконники невозможно не вытереть их собой – плечо оттягивала туго набитая заморскими ништяками сумка, а в левой руке – растрепанный попугай.

Неудивительно, что сидящий вне «дистанции вспугивания» коров – на моем покрывале – Лёха подпрыгнул и ошарашенно уставился на появившегося из пустоты меня.

Это конец.

– Puta! – обрадовался новому знакомому попугай.

– А как?.. – попытался задать вопрос пацан, осекся и попробовал снова. – А где?.. – снова осекся. – Это что, попугай? – решил начать с самого интересного.

– А ты чего здесь? – спросил я, всей душой содрогаясь от ужаса.

Спалился! Теперь мелкий растреплет всей деревне, и меня от греха подальше сдадут обратно в лабораторию. «Жадность фраера сгубила», как время от времени говорил отец. Выход только один – обратно в пятно!

– Стой! – мелкий перехватил меня в прыжке, и очень унизительно поднял над землей, держа за подмышки.

Ненавижу этот мир.

– Да что случилось? Ты «открылся»? – обиженным тоном спросил он, исподлобья глядя мне в глаза снизу вверх. – Я думал мы друзья, а ты от меня убегаешь!

– Y una polla! – недовольно проскрежетал попугай и ощутимо цапнул меня за руку.

На свободу хочет. Лети, птичка, живи за нас двоих!

Попугай шлепнулся на землю, похлопал крыльями и неуклюже взлетел, приземлившись завороженно следящему за ним Лёхе на плечо:

– Que te follen!

Отпустив меня, пацан дрожащими руками потянулся к птахе. Можно попробовать сбежать снова, но… Но может все не так плохо? Он же «мужик и воин», а значит при правильной обработке хотя бы попытается сохранить мой секрет. Проблема в том, что я совсем не уверен, что смогу устроиться где-то еще – это развитая планета, и пацан без документов рано или поздно попадется. Дальше, основываясь на языке или благодаря международной базе данных – если такая существует – найдут мой новенький паспорт и депортируют на Родину. И вновь я попадаю в Центр!

Вообще не факт, что получится отыскать мир родной. Грустно об этом думать просто до одури, но лучше быть морально готовым ко всему. Меня-то сюда закинуло непонятно как, а вот за обычные пробои ответственны жуки. С гораздо большей вероятностью этот мир связан с их миром. Но, раз я как-то умудрился сюда попасть, есть связь и с моим миром?

Ходить по порталам лишний раз не хочется – вдруг на той стороне жерло действующего вулкана? А новый дом так сразу не найдешь, придется рисковать снова и снова.

Мысли пронеслись в голове наскипедаренным попугаем и вылились в кусочек правды:

– Я «открылся».

– А зачем убегал? – не отрывая взгляда от птички и не решаясь ее потрогать, спросил Лёха.

– Потому что если ты об этом кому-то расскажешь, меня или вернут в лабораторию, или от греха подальше убьют, – я опустился на покрывало и поставил сумку рядом. – Я вижу следы пробоев и могу ходить между ними.

Посмотрев на меня вспыхнувшими любопытством глазами, он воскликнул:

– Ты не врешь?!

– Коров напугал! – шикнул я на него. – Угощайся, – с улыбкой хлопнул рукой по окороку. – Пойду стадо успокою.

– Извини, – смущенно буркнул маленький оборотень. – Это что, копченая свинина? – с явным удовольствием втянул запах ноздрями и уселся рядом с сумкой, аккуратно пересадив попугая на ногу. – Откуда?

– Украл, – не оборачиваясь, ответил я. – Из богатого дома, так что не переживай, купят себе еще.

Сделав круг по поляне и немножко по лесу, собрал коров как было и вернулся к отрывающему зубами от окорока мелкие кусочки – съел совсем немного, смакует – и довольно щурящемуся Лёхе. Рядом, на покрывале, столь же довольно щурился придавивший лапкой половину апельсина и зарывшийся в нее клювом жако.

– Ножик же есть, – осудил я отсутствие столового этикета.

– Я в твои вещи без спроса не полезу, – пожал плечами пацан, причмокнул и разразился вопросами. – А почему ты думаешь, что тебя убьют? За воровство что ли? Воровать плохо, но ты же у богача украл, как Робин Гуд! А Капитана Флинта – ничего, что я без тебя имя придумал, мне «Остров сокровищ» капец как нравится? – ты тоже там украл? Он меня вообще не боится! – последняя фраза сопровождалась предельно счастливой рожей. – А там еще много всего осталось? Если ты принес через пробой Капитана, значит и меня сможешь провести? – Отложив окорок, он хлопнул себя по ляжкам и предложил. – Давай вернемся и украдем что-нибудь еще! Я сильный, я много унесу!

Это трогательное желание выросшего в нищете ребенка тронуло меня до глубины души. Ощутив, как намокают глаза, я проморгался и сел на покрывало рядом.

– Ему же клетка нужна? – поспешил добавить он еще одну причину вернуться на ферму.

– Меня там «спалили», – покачал я головой. – Убегать пришлось. Пока мы здесь сидим, фермер вызвал полицию, они приехали на ферму и сейчас снимают отпечатки пальцев и смотрят на уходящие в никуда следы.

– А ты что, видишь, что там происходит? – восхитился он.

– Пиастры! – вставил в беседу свои пять копеек попугай.

– Это ты научил? – восхитился я еще сильнее.

Не Лёхой – попугаем, быстро освоил.

– Я! – гордо подтвердил пацан. – Так ты видишь или нет?

– Не вижу, – покачал я головой. – Просто что еще может произойти после ограбления?

– Может быстренько посмотрим и вернемся? – почти взмолился он.

– Я покажу, но только если ты поклянешься, что унесешь мою тайну в могилу.

– Чтоб я сдох! – с решительным лицом ударил он себя кулаком в грудь. – Но почему ты решил, что это так опасно?

– А ты когда-нибудь где-нибудь видел или слышал, чтобы кто-нибудь умел перемещаться через пробои? – спросил я его в ответ.

Подумав с полминутки, пацан просветлел и ответил:

– Я понял! Ты – такой один, и… – прервавшись, он закусил губу.

– Вот видишь, – развел я руками.

– Я поклялся никому не говорить, – отвел он глаза. – И я не расскажу. Но тебе надо рассказать Владимиру Ильичу.

– Кто это? – спросил я.

– Староста наш, – Лёха немного расслабился. – Оборотень, он умный, он придумает, что делать!

Добрый, наивный маленький волчонок.

– Я подумаю, а пока – не говори, ладно?

– Я же поклялся! – напомнил он, разломил для попугая еще один апельсин и поднялся на ноги, пояснив. – Чтобы не убежал. Мы вернемся, Капитан Флинт, никуда не убегай! – выдал птичке наказ. – У него крылья подрезаны, – поделился со мной результатами зоонаблюдений. – Как у кур – улететь не сможет.

– Puta! – прокомментировал жако.

– Я не гарантирую, что получится, – предупредил я, освободив сумку и поднимаясь на ноги. – Он-то птица, а ты – человек.

– Я – оборотень! – поправил Лёха.

– А оборотень что, не человек? – изобразил я удивление.

Развели, блин, расизм.

– Человек! – охотно подтвердил Лёха.

Комплексует.

– Только не убей никого, мы – грабители, но у нас есть честь! – пафосно выдал я наказ.

– Я людей не убивал и никогда не буду! – обиженно насупился он.

– Извини, – протянул я ему руку. – Пошли.

– Идем! – принял ее он.

Пробой пропустил нас обоих.

– Мы пришли? – тихонько шепнул Лёха, удивленно оглядываясь. – А почему так темно? Мы в подвале?

Не видит! Ни пятен, ни пространства. В глубине души шевельнулось что-то темное: если я сейчас отпущу его руку и убегу обратно в пробой, маленький оборотень останется здесь навсегда, медленно умирая от жажды и голода.

«Андрей, хватит, вернись, мне страшно!».

Содрогнувшись, я в полный голос ответил:

– Это – что-то вроде прихожей. Ты не видишь, но здесь столько пробоев, что мне не обойти их за всю жизнь.

– Я бы хотел посмотреть, – вздохнул он. – Куда нам идти теперь?

– Приготовься, там яркий солнечный день сейчас, – предупредил я. – И не убегай далеко.

– Готов! – решительно кивнул Лёха.

– Шагай! – велел я, и мы вошли в пробой.

И сразу же оглядеться – никого!

– Нихрена себе! – ошалел от свалившейся на голову красоты всю жизнь проживший в сибирской деревне Лёха и жалобно посмотрел на меня. – Убегаем?

– Никого же нет, можно апельсинов нарвать, – предложил я.

– А мне складывать некуда, – расстроился Лёха, посмотрел на воду, блеснул глазами и мечтательно протянул. – Вот бы в море искупаться! – оглянулся на холм. – А где богатый дом?

– Там, – указал я туда же. – Побежали.

Пацан рванул вперед так, что я едва не потерял равновесие. Чертыхнувшись, высвободил руку.

– Извини, – раскаялся он.

– Нормально, – улыбнулся я.

Добежав до вершины холма, увидели ферму.

– Во люди живут! – присвистнул Лёха. – Но у нас лучше – у нас лес и речка есть! – проявил патриотизм.

– Дома всегда лучше, – нейтрально ответил я. – Теперь крадемся и прячемся за деревьями. Если нас кто-то увидит, хватай меня и быстро неси обратно, понял?

– Понял! – откликнулся он и похвастался. – Нас красться и людей носить Максим Николаевич на тренировках учил!

– Отлично! – похвалил его я.

Нам удалось благополучно добраться до забора, перелезть через него, и пацан обежал дом вокруг, заглядывая в открытые (!) окна, после чего поделился со мной выводом:

– Я никого не чую! А если кто-то будет подходить – услышу, если от окон далеко уходить не будем. Можно грабить!

Начали с кухни – в шкафу нашлись еще две сумки, и Вовка, демонстрируя потрясающую скорость, принялся за дело, опустошив холодильник и шкафчики. Навесив сумки на себя, он подхватил клетку левой рукой, присел на корточки и, похрюкивая от смеха, предложил:

– Садись на меня, добрый молодец!

Я не стал комплексовать и уселся Лёхе на плечи:

– А за что держаться?

– А вот! – выдал он мне правую руку. – Пригнись.

Я едва успел выполнить команду, и мой ездовой оборотень выпрыгнул в окно. В мгновение ока достигнув забора, перемахнул его и понесся вверх по холму.

– А в боевой форме еще быстрее? – спросил я.

– Намного! – не без гордости ответил Лёха и остановился.

Потому что прибежали – если бы я не держался за его руку обеими своими, меня бы сдуло. Он присел, я спрыгнул на землю и затащил его в пробой, не став задерживаться в «прихожей».

– Офигенно! – поделился впечатлениями Лёха.

– Que te follen! – поприветствовал нас попугай и взлетел, зацепившись лапками за прутья клетки.

– Домой хочешь! – умилился оборотень и открыл для попугая дверцу. – Я тебе еще корма принес, – порадовал птичку новостью.

Я тем временем пересчитывал коров – все на месте. Лёха поставил клетку и принялся высыпать на одеяло содержимое сумок.

– Еще хочешь? – хохотнул я.

– Я плиту хочу забрать, – поделился он планами. – Маме подарю. И апельсинов целую кучу! Можно?

Как отказать такому хорошему ребенку?

– Пошли, но теперь иди один – так будет быстрее. А я пока апельсинов наберу, – достал из авоськи принесенную из дома еду. И почему я не догадался взять эту чудо-тару с собой раньше?

– А почему ты авоську в прошлый раз не взял? – подумал о том же самом Лёха.

– Так нужно! – не захотел я оправдываться перед малолеткой.

Во вторую ходку пацан приволок шмотки и плиту – я ее поднять даже не смог. В третью – «толстую» цветную видеодвойку марки «Sony» – с кассетами, включая фильм «Звездный десант»! – радио, кассетный магнитофон с кассетами и несколько настольных ламп. Еще через десять минут на полянке, к полному безразличию коров, появились пылесос «Bosh», холодильник и стиральная машинка-автомат.

– Нужно еще картины забрать, в нашем ДК повесим! – со слегка ошалелым видом заявил не собирающийся останавливаться Лёха.

– Я думаю, достаточно! – заставил меня подпрыгнуть от неожиданности низкий хриплый мужской голос за спиной.

Почему я такой необучаемый?