Текст книги "Пират. История фокстерьера, рассказанная им самим"

Глава 9
Василис

Днем, когда хозяева вернулись домой и уже позвонили к обеду, вся семья собралась в столовой. Я зашел туда вместе с хозяином. Лукас увидел меня и вспомнил о том, как утром я убил кошку. Торопливо, с возбуждением он пересказал Еве, что я сделал.

– Правда, Пират? Ты сам, один убил такую большую кошку? – спросила Ева. – Как жаль, что меня там не было и я не видела это своими глазами!

Лукас быстро огляделся, убедился, что никто их не слышит, и доверительно сказал сестре:

– Нет! Хорошо, что ты этого не видела. Это было ужасно.

– Почему?

– Потому что несчастная кошка страшно извивалась у него в зубах. Просто кошмар!

Ева погладила брата по волосам.

– Тебе стало ее жалко? – спросила она. – Могу себе представить, какая ужасная была сцена…

Лукас ничего не сказал.

– Я не люблю кошек, – сказала Ева. – Они коварные. Дай им волю, ни одной курочки нам не оставят. Мы даже не можем нормально спать по ночам из-за их ора.

– Я тоже совсем их не люблю, – сказал Лукас, будто бы немного сомневаясь. – Они коварные, дикие… И едят бедных маленьких птенцов, воруют их из гнезд.

Уф! Я снова с радостью услышал эти слова, и мое сердце опять успокоилось. Этот день для меня оказался очень радостным. Сколько ласки я получил! Как по-доброму все на меня смотрели, и хозяйка даже забыла отправить меня в будку, так что меня оставили в столовой до самого ужина. Я никогда не бывал в доме так долго.

Перед ужином вся семья собралась в библиотеке. Госпожа Васиотакис и Ева вышивали. Двойняшки учились вязать. Лукас читал вслух и болтал о том о сем, пока не пришли хозяин и хозяйка и все не сели за стол. Это было время отдыха.

В тот вечер хозяин пришел пораньше, вместе с Мицосом и Хри́стосом.

– У нас для вас новость! – закричал Мицос, входя в комнату. – Угадайте, какая?

– Султан отуречился, – сказала Ева.

– Хорошая новость? – спросила Мицоса мать.

– Прекрасная, и такая, какую вы не ждали.

– Мне лень гадать, говори, – поторопила мать.

– Это что-то новенькое, – ответил Мицос. – Ну, ребята, давайте угадывайте!

– Мы поедем на Крит? К бабушке? – радостно закричал Лукас.

– Это было бы отлично, – ответил господин Васиотакис. – Но, к сожалению, весь сезон торговли хлопком, начиная с сентября, мы, владельцы хлопковых плантаций, не можем уезжать из Египта. Это кое-что другое. Думайте.

– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – подсказал Хри́стос.

– Именно так! – добавил Мицос.

– К нам приедет бабушка! – закричали одновременно трое младших детей.

– Да, бабушка приезжает!

Дети прыгали от радости, говорили наперебой, задавали кучу вопросов.

– Она долго тут пробудет?

– Когда она приезжает?

– Что она написала?

– А она будет жить у нас?

Им ответили, что она приедет к нам на следующей неделе и будет жить с нами всю зиму. Тогда снова начались крики и веселье. Что творилось…

Лукасу очень хотелось с кем-то поделиться своей радостью. Но его никто не слушал, поэтому он подошел ко мне, присел на корточки, обнял меня за шею и сказал:

– Милый Пират, ты не знаешь нашу бабушку, но скоро ты увидишь, какая она у нас замечательная. Я уверен, ты ее полюбишь! Она совсем не похожа на других бабушек. Волосы у нее белые, но на лице совсем нет морщин, и она вовсе не старая. Все время смеется, шутит и играет с нами.

Лукас обнимал и целовал меня так, как будто это я был его бабушкой, и я не сомневался теперь, что полюблю ее. Неделя прошла в приготовлениях. Дети не говорили ни о чем, кроме бабушкиного приезда. Мадемуазель ворчала, что они плохо занимаются. Мисс хмурилась из-за того, что они делают ошибки в письменных работах. А учитель музыки бормотал, что никто не разучивает гаммы и не делает упражнения. В конце концов и я заразился их нетерпением и вместе с ними начал считать часы. И вот великий день настал.

Рано утром дети спустились в сад, чтобы собрать цветы и украсить бабушкину комнату.

– Василис, Василис, где ты? – кричали они. – Иди сюда и неси скорее секатор! Папа разрешил нам срезать сколько угодно цветов.

Пришел Василис с секатором и неизменной доброй улыбкой на лице.

У каждого из детей в руках была корзинка, и Василис срезал и клал им в корзинки цветы, какие кто попросит. Потом, взяв меня с собой, дети бегом поднялись в бабушкину комнату, которая вскоре наполнилась розами, нарциссами и гиацинтами. Только один комод остался пустым, и дети решили принести горшок «с очень большим растением», чтобы «все встало на свои места» и не было бы видно мебели в комнате, а только цветы. Я впервые оказался наверху, в спальнях, и мне все было интересно: я запрыгивал на стулья, столики, на умывальник, совал нос в кувшин с водой, нюхал мыло и был очень доволен.

Естественно, госпожи Васиотакис дома не было: она поехала в порт вместе с другими взрослыми, чтобы встретить бабушку, иначе я бы не смог так весело проводить время! Она не понимала, что мне нужно прыгать по мебели и обнюхивать все вещи в доме.

Вдруг я замер. Я как раз стоял на умывальнике, и тут внутри шкафа, который был как раз напротив, я увидел еще одну комнату с умывальником, а на нем – пса, тоже фокстерьера. Я навострил уши, он сделал то же самое. Я вздрогнул.

Я спрыгнул на пол и стал рассматривать комнату в шкафу. Умывальник был на месте, но пес куда-то исчез.

– Пират, иди сюда, скорей, мы спускаемся, – позвал меня Лукас.

Но я его не послушался. Я мог думать только о той комнате внутри шкафа, где я успел увидеть вторую собаку. Я побежал к шкафу и увидел, что другая собака бежит прямо на меня.

Я остановился, тот пес тоже. Я поднял уши, и он тоже! Но не успел я с ним заговорить, как Анна подхватила меня на руки и побежала со мной вниз, вслед за Лукасом. В тот же миг другая девочка, с темными волосами, такими же, как у Анны, в точно таком же платье (но точно не Лиза), тоже наклонилась и взяла на руки свою собаку.

Потом я их обоих потерял из виду, как будто они спрятались от меня за шкафом. Я так удивился, что не сказал ни слова. Анна спустилась со мной в сад, где уже были Лукас и Лиза. Все трое побежали разыскивать Василиса, и я помчался за ними, забыв о девочке, другой собаке и умывальнике.

– Василис! – закричал Лукас. – Нам срочно нужен большой цветочный горшок для бабушкиного комода.

– Покажи нам самые красивые цветы в горшках, какие только есть у тебя в теплице! – закричала Анна.

– Пожалуйста, – робко добавила Лиза, которая никогда не забывала говорить «спасибо» и «пожалуйста».

– Большой горшок? – переспросил Василис. – А у вас есть подходящее кашпо для него?

– Нет.

– Без кашпо будет некрасиво! К тому же на дне горшка всегда стоит вода, она испортит деревянный комод.

– Что же делать? – расстроенно спросила Анна.

– Хотите, я быстренько сделаю вам такую корзину цветов, какие готовлю обычно вашей маме для праздничных ужинов? – предложил Василис, всегда готовый прийти на помощь.

Лица детей снова засияли.

– Ты лучший, Василис! – с восторгом сказал Лукас.

Дети и я вслед за ними побежали в теплицу. Василис постелил на полу солому, чтобы они могли сесть.

– Скорей, скорей, Василис! – кричала Анна. – Пароход вот-вот прибудет!

Она была самая нетерпеливая из всех детей.

– Сначала нужно собрать цветы, – ответил Василис.

И мы все побежали в заросли розовых кустов.

– Василис, а ты успеешь до бабушкиного приезда? – спросила Лиза, когда мы вошли в теплицу и уселись на солому, которую постелил там Василис; еще он принес проволоку и корзину.

– Успею, Лиза, если вы все трое мне поможете.

Дети воодушевились, но совершенно не знали, с чего начать. Вкривь и вкось они впихивали цветы куда попало.

– Нет-нет, Анна, если так делать, быстрее не получится, – сказал Василис. – Лиза, осторожнее, ты ломаешь стебли. Если хотите мне помочь, срезайте нижние листья, а потом обматывайте стебли проволокой. Корзину я буду собирать сам.

Я восхитился умением Василиса. Дно корзины он застелил сухим мхом и по одной втыкал в него розы. И они стояли без всякой поддержки, как будто на ножках.

– Как ты красиво это делаешь! – сказала Лиза, которая смотрела на него как завороженная. – Кто тебя научил делать такие корзины?

– Я работал в хорошей цветочной лавке в Афинах, когда только приехал в Грецию, до того, как перебрался сюда, – ответил Василис.

– Когда ты только приехал в Грецию? – переспросил Лукас. – А где ты был до этого?

– Я был турецким подданым.

– Что это значит? – спросила Лиза.

– Это значит из турецких земель, – торопливо объяснил Лукас. – А откуда ты родом, Василис?

– Ты что, турок? – возбужденно перебила их Анна.

– Нет, малышка, я грек.

– А ты воевал, Василис? – спросил Лукас.

– Конечно, воевал.

Василис сдвинул густые черные брови, так непохожие на его мягкие белые волосы, и от этого лицо его, обычно такое доброе и спокойное, стало суровым. Лукас задумчиво смотрел на него, ничего не говоря.

– Лукас говорит, что, когда вырастет, станет офицером, – сказала Анна. – Мадемуазель над ним из-за этого подшучивает.

– Пусть подшучивает… Лукас, ты правда станешь офицером, когда вырастешь?

Василис поднял глаза на мальчика и увидел, какое серьезное и задумчивое у Лукаса лицо. Однако тот ничего не ответил. Василис ласково потрепал его по голове.

– Тебе нужно будет отправиться на войну, господин Лукас, если к тому времени Греция еще не будет свободной. Но сейчас ты еще мал. По-моему, лучше бы туда поехал господин Мицос и отвоевал бы ее для нас, пока враги не вырвали ее у нас из рук!

Он произнес это с такой ненавистью, что я невольно навострил уши. Почему лицо у Василиса вдруг стало таким злым? Лукас тоже это заметил и испугался.

– Василис, враги тебе сделали что-то плохое? – спросил он. – Они тебе лично нанесли какую-то обиду?

Василис ничего не ответил, губы его нервно дрожали, но руки продолжали одну за другой вставлять розы в мох на дне корзины. Лиза положила свою маленькую белую ручку на большую грубую руку садовника.

– Скажи, Василис, что они тебе сделали? – ласково спросила она.

Но он снова ничего не ответил.

– Ты не хочешь нам говорить? Почему? – более резко спросила Анна.

– Давай не будем говорить обо мне, малышка, – сказал наконец Василис очень уставшим голосом. – Видишь, у меня волосы поседели всего за несколько дней! Позволь мне просто есть хлеб, который дает мне ваш отец, да хранит его Божья Матерь. Не нужно меня ни о чем расспрашивать.

Дети больше ни о чем его не спрашивали. Садовник молча обвил последние розы вокруг ручки корзины. Вдруг Лукас поднялся и, обхватив Василиса руками за шею, поцеловал его.

Суровый взгляд Василиса тут же смягчился.

– Господин Лукас, почему ты меня поцеловал? – хрипло спросил он.

– Просто так. Потому что я тебя люблю, – ответил Лукас, слегка смутившись. В глазах у него заблестели слезы, и он с жаром добавил: – Вот погоди, Василис, я вырасту, мы освободим от турецкого рабства всех греков!

– Твои бы слова да Богу в уши, мой милый, – серьезно сказал Василис. – Не забудь об этом, господин мой Лукас.

Лицо Лукаса зажглось воодушевлением.

– Вот увидишь! – уверенно сказал он.

Он завел руки за спину и гордо вскинул свою кудрявую головку.

Мне показалось, что мой Лукас как-то вдруг вырос, вдруг стал мужчиной.

Лиза смотрела на него с волнением. А Анна почему-то нахмурилась.

– Как жаль, что девочкам нельзя на войну! – сказала она, насупившись. – Я бы тоже пошла с тобой, Лукас! – Вдруг она спросила: – А у тебя, Василис, есть сын?

Сначала садовник не ответил, а потом тихо сказал:

– Был когда-то…

Анна, которая вслед за братом вскочила было на ноги, вдруг поспешно уселась обратно на солому.

– Был? А где он сейчас? Почему ты его к нам не приводишь? Он бы играл с нами, когда у нас нет уроков.

– Скажи, Василис, почему ты не приводишь его к нам? – поддержала Лиза.

Василис ничего не ответил. Вместо этого он сказал:

– Идите поиграйте на улице. Здесь большая влажность, вы можете замерзнуть.

– Почему ты нас прогоняешь? – расстроенно спросил Лукас. – До этого ты нам не говорил, что здесь влажно.

Тут я вскочил и радостно залаял. Вдали послышался стук копыт Боба и Дейзи, которые сворачивали на нашу улицу. Наши экипажи возвращались.

– Бегите, детишки, ваша бабушка приехала, – сказал Василис своим обычным спокойным голосом.

Все трое вскочили на ноги, выбежали из теплицы (я за ними) и помчались к садовым воротам. В какой-то момент я обернулся, чтобы посмотреть, идет ли за нами Василис. И увидел, что он направляется к дому с красивой цветочной корзиной в руках. Он не улыбался и выглядел постаревшим. Но в этот момент Лукас подозвал меня свистом, и я побежал вслед за ним.

Глава 10
Бабушка

Лошади гордо вошли в сад и встали у парадной мраморной лестницы, ведущей в дом. Первыми шли Боб и Дейзи, за ними – Офицер и Звездочка. Мой хозяин вышел из экипажа, в котором он приехал вместе с Мицосом и Хри́стосом, и помог своей матери выйти из экипажа Боба и Дейзи. Как только она ступила на землю, трое детей одновременно бросились ей на шею. Бабушка со смехом обняла их и по очереди поцеловала.

– Ой-ой! Как вы выросли, Анна-Лиза! – воскликнула она, назвав двойняшек одним именем, как будто они были одним человеком. – Ну а ты, Лукас? Дай на тебя посмотреть. Каким молодцом ты стал! Дай-ка мне руку, помоги подняться по лестнице.

Сопровождая ее, Лукас сиял от гордости, а она поднималась медленно, но с неизменной улыбкой. Бабушка была худенькой и живой и совсем не выглядела старой, если не считать белых волос. Я хотел было подняться за ними следом, но меня остановил возглас Дейзи.

– Сейчас умру! Уф, не могу больше! – заржала она, откинув назад голову и открыв рот, чтобы легче было дышать. – Уф… Как давят удила!

– Ну ладно, ладно, Дейзи, не капризничай, – сказал всегда терпеливый Боб. – Мы все проделали один и тот же путь, и никто из нас не жалуется.

– Такая жара! А нас выгнали на улицу! Когда уже наконец здесь станет прохладнее?! Что за проклятое место! – причитала красавица-кобыла, расстраиваясь все больше и больше. – Я правда не понимаю, почему наши хозяева живут здесь, а не уезжают на Крит…

Кучер натянул поводья.

– Но, но! – крикнул он.

Дейзи и Боб двинулись к конюшне. За ними последовал второй экипаж, с Офицером и Звездочкой.

– Что ты там говорила про Крит? – спросила Звездочка, дойдя до конюшни, где уже стояла Дейзи, пока двое саисов торопливо мыли ее сбрую. – Дейзи, что ты говорила про Крит?

Дейзи повернула к Звездочке свою изящную голову, но не снизошла до разговора. Вместо нее ответил добродушный Боб:

– Бабушка сказала, что в Ханье уже выпал снег, а у нас здесь до сих пор лето. С этого момента Дейзи и мечтает о Крите.

– Бедняжка Дейзи, ты сама не знаешь, чего хочешь, – сказала Звездочка. – Если бы ты поехала туда, то жаловалась бы, не переставая. Спроси меня или Офицера, нас привозили на месяц в Ханью, чтобы продать, так мы там чуть все ноги не переломали, и нас несколько раз грузили на разные корабли. Уф…

– Почему чуть не переломали? – спросил я.

– Потому что там все улицы мощеные.

– Что значит «мощеные»?

– Ну, они сплошь покрыты небольшими камнями, вдавленными в землю и совершенно разной формы: одни круглые, другие с острыми краями. Очень неудобно…

– Пф… – сказала Дейзи с пренебрежением. – Если бы ты была из благородных, ты бы высоко поднимала колени и не боялась каких-то там камушков.

– Ты шутишь? – изумился Боб. – Тогда бы ты точно поскользнулась и еще быстрее сломала ногу.

– Но мы бы точно так не потели! Уф! – в отчаянии простонала Дейзи. – Бабушка сказала, что в горах уже выпал снег. Я так давно не видела снега…

– Помолчи, Дейзи, – добродушно прервал ее Боб. – Бабушка говорила, это плохо, что так рано похолодало. А знаешь, что она сказала про дядюшку Манолиса?

– Кто такой дядюшка Манолис? – спросил я.

– Это старый дядя нашего хозяина, – ответил Боб. – А кстати, – обратился он к Звездочке, – бабушка говорила кое-что, что будет тебе интересно. Она сказала, что дядюшка Манолис, который уже очень старый и заболел из-за нынешних холодов, когда-то был знаком и со вторым твоим хозяином, Атанасиосом Дьякосом.

– Правда?! – воскликнула Звездочка. – Может, и бабушка тоже с ним знакома?

– Не знаю. Она этого не говорила.

– А что еще она сказала?

– Больше ничего, только то, что дядюшка Манолис уже очень старый. А еще она называла его «капитан Манолис». «Он такой старый, – сказала она, – что был знаком даже с Атанасиосом Дьякосом. И эти холода могут его убить». Вот я и говорю Дейзи, что в холоде есть свои минусы, пусть она так не мечтает о нем…

Один из саисов занялся Бобом, стал окатывать его водой из ведер. Я поскорей убежал. Вода и мыло не лучшие мои друзья, а меня утром уже измучили мытьем. Я пошел в дом и увидел, что бабушка вместе с детьми поднимается в свою комнату, чтобы снять шляпку и «освежиться», как она сказала. По своему обыкновению, все трое детей говорили одновременно, чтобы успеть как можно скорее рассказать бабушке все домашние новости. Я вприпрыжку поднялся по ступенькам и встал перед ними.

– Пират! – закричала Лиза, прервав на полуслове свой рассказ. – Бабушка, смотри, это наш Пират.

– Ой, откуда взялся этот новый песик? В позапрошлом году его у вас не было.

– Да, не было, – ответил Лукас. – Он совсем молодой. Его нам весной подарил Хри́стос, тогда он был еще щенком.

– И знаешь что, бабушка, – с воодушевлением подхватила Анна, из которой от желания рассказать все и поскорее слова так и вылетали одно за другим, – знаешь что? Он такой сильный песик, что может догнать и убить любую кошку в два счета!

– В два счета?! – поразилась бабушка. – Подумать только, в два счета он забирает у кошек все девять жизней! Бедные кошечки…

– Бедные? – недовольно переспросила Анна. – Бабушка, почему же они бедные? Знаешь, они очень плохие. Однажды Фанасис забыл закрыть окно на кухне, ночью в него пролезла кошка и съела целую рыбину! Они не бедные, бабушка, они плохие.

– Ну ладно, кошки плохие, – засмеялась бабушка. – Значит, и Анна у нас плохая, ведь она ест всегда, когда голодна.

– Плохая? Почему? – недоверчиво спросила Анна.

– Разве ты не ешь, если проголодаешься?

– Ем, конечно. Но разве это плохо – есть, если ты голоден?

– Ты сама так говоришь, ведь ты называешь плохой кошку, которая была голодна и съела рыбу.

Анна не знала, что сказать. Лиза тоже изумленно смотрела на бабушку.

– Но я ем ту еду, которую папа мне кладет на тарелку, – нашлась наконец Анна.

– Да, папа кладет еду нам на тарелки, и мы все должны доесть, оставлять нельзя, – робко добавила Лиза.

– А кошка взяла рыбу, хотя никто ей не давал! – решительно перебила ее Анна. – И это, бабушка, называется воровством!

– Да, верно. Но, может быть, бедная кошка не знала, что это рыба Фанасиса. Может быть, мама не научила ее, что нельзя залезать в окна и есть рыбу, которую Фанасис оставляет на кухне. Наверное, она увидела открытое окно и рыбу на тарелке и подумала, глупая, что все это подготовили специально для нее, что это ей накрыли на стол, а потому вошла на кухню и все съела.

– Но что же это получается, бабушка? – спросил Лукас, тоже ничего не понимая. – То, что кошка съела рыбу, это было правильно?

Бабушка снова рассмеялась, а потом ласково потрепала Лукаса по голове.

– Нет, глупыш, это не было правильно, но это было естественно, ведь кошка не знает, что такое правильно или неправильно. Если кто и виноват в том, что ту рыбу съели, так это Фанасис, который по невнимательности не закрыл на ночь кухонное окно. Ведь он же знает, что туда может влезть какая-нибудь голодная кошка.

– Правда, – задумчиво проговорил Лукас. – А ведь правда! Значит, виноват Фанасис.

Я с волнением прислушивался к беседе. Анна говорила то, что сказал бы я, если бы умел говорить, но бабушка на все возражала! Но что хуже всего – слова бабушки казались мне вполне разумными, потому что и я бы съел косточку, если бы она попалась мне на глаза, а дяди Фанасиса поблизости не оказалось. Но все-таки мой внутренний голос не переставал кричать: «Ты должен, должен, должен убивать кошек, всех кошек, без всякого разговора и сожаления!» А что, если они не злые? Если для них естественно есть рыбу дяди Фанасиса так же, как я ем косточки, разве правильно мне их за это убивать? Я глубоко задумался, но только еще больше запутался.

Я слушал бабушку, навострив уши, и думал, что бы она ответила мне, если бы я смог ей рассказать все то, что крутилось у меня в голове. Лукас будто бы прочитал мои мысли и спросил ее вместо меня:

– Бабушка, так что же, значит, это Пират плохой, раз он убивает кошек?

– Конечно, нет, – ответила бабушка, – потому что и для него естественно их убивать, так же как для кошки естественно убивать мышей, а для мышки естественно – грызть обувь и книги и делать много такого, что нам кажется плохим и неправильным.

– Бабушка, но ведь мыши едят наш сыр, – заметила Анна, – они тоже очень плохие.

– Да, они очень плохие, – эхом отозвалась Лиза.

– Ну почему же они плохие, деточки? Они ведь не знают, что делают что-то плохое для нас. Можно сказать, что нам эти животные вредят, это правда, поэтому мы ставим ловушки на мышей или приводим кошек, чтобы они их переловили. А когда нам начинают мешать кошки, когда они таскают рыбу со стола у Фанасиса, мы выпускаем на них Пирата, чтобы он их убил. А если нам начинает вредить Пират, то мы…

– Ой нет, бабушка, Пират никогда нам не вредит, он такой славный и очень полезный! – закричал Лукас и обнял меня за шею обеими руками.

– Конечно, – сказала бабушка, – Пират – лучший пес на свете, я в этом не сомневаюсь! И если уж хотите услышать всю правду, признаюсь вам по секрету, что я недолюбливаю кошек, а вот собак очень люблю, потому что они наши верные друзья.

Ах, как мне понравились бабушкины слова! Я подпрыгнул и лизнул ей руку. Я простил ей все, что она сказала о кошках и мышах, и почти был готов признать, что кошка не делала ничего плохого, когда ела рыбу и птенцов и что там она еще творила, потому что для нее естественно творить все эти безобразия. А то, что кошки убивают мышей так же, как и я, в этом нет никакой их заслуги! Они просто не понимают, что делают. Ведь все кошки такие глупые!

Я вприпрыжку поднялся на последние ступеньки. Бабушкина комната была вся уставлена цветами и напоминала сад. На комоде гордо красовалась красивая цветочная корзина Василиса.

– Бабушка, бабушка, ну скажи, что она очень красивая! – закричала Анна. – Ее сделал Василис.

– Мы тоже помогали, – добавила Лиза.

Бабушка восхитилась. И, сняв шляпу, подошла к комоду, чтобы рассмотреть корзину.

– А что это за Василис, который создал такое произведение искусства? – спросила она.

– А и правда, ты же его еще не знаешь… – задумчиво заметил Лукас, тоже глядя на корзину. – Мы его очень любим. И знаешь, бабушка, он сегодня очень грустил…

– Да, потому что болгары очень плохие, – успела вставить свое слово Лиза.

Анна перебила ее:

– Бабушка, он убивал и турок, и болгар. И знаешь, бабушка, у него волосы поседели за несколько дней, – сообщила она.

– Бабушка, разве так бывает? – спросила Лиза, которая тоже услышала это от Василиса, но не была уверена, что это правда, хоть и не решилась его переспросить.

Бабушка не успела ей ответить. Послышался звон колокольчика, и я с лаем выскочил на лестницу, скатился по ней и помчался к парадной двери.

Я лаял так страшно, как только мог, чтобы напугать тех, кто стоял за дверью, чтобы они поскорее ушли.

– Тихо, Пират, от тебя голова болит! – закричал Мицос, который сидел недалеко от входной двери вместе с хозяином и дамами; все они ждали, пока бабушка снова спустится.

Но я лаял все громче, я кричал Сотирису, который уже подошел к двери:

– Не открывай, не пускай их в дом! Они снова испортят нам весь день!

Все напрасно. Люди не понимают ни наших криков, ни наших чувств. Но наша нелюбовь к некоторым людям не бывает беспричинной. И если бы хозяева прислушивались к нам, они бы чаще избегали дурных компаний и внимательнее выбирали себе друзей.

Дверь открылась, и в дом с шумом и криками ввалилась вся семья Сарделидис. В это же время сверху спустилась бабушка с тремя детьми. Они сразу приуныли. Никто не был рад этим гостям, особенно в день приезда бабушки, когда вся наша семья собралась вместе.

– Добрый день, добро пожаловать! Как поживаете? Хорошо, спасибо. Дорога не слишком вас утомила? Отлично, – на одном дыхании проговорила госпожа Сарделидис, не дожидаясь ответов на свои вопросы.

Затем она уселась на диван, достала из кармана веер, улыбнулась и замолчала. Исполнив свой долг, она успокоилась и не собиралась больше раскрывать рта до конца дня. Ах! Вот бы и господин Сарделидис последовал ее примеру! Он немного задержался, чтобы заплатить извозчику, и вошел последним, размахивая руками, крича и обнажая все свои желтые зубы в широкой пугающей улыбке.

– Что за радость, что за удовольствие, дорогая моя госпожа! Мы так надеялись на ваше прибытие и жаждали его всей душой. Но по понятным причинам в вашем преклонном возрасте вас пугал наш жаркий и влажный климат. Да, конечно, разумеется. Разделяю ваши сомнения, разделяю, да-да. Мы уже и не чаяли дождаться этого радостного события. Да, конечно, разумеется…

– Почему же не чаяли, сеньор Амбрузис? – спросила бабушка, как только господин Сарделидис на миг замолчал, чтобы перевести дух. – Пока мои дети живут здесь, я буду тут появляться время от времени.

– Конечно, конечно, я вас понимаю, – тут же откликнулся он. – Я восхищаюсь вашей смелостью и выдержкой, госпожа, ведь вы отважились отправиться в путь в вашем возрасте, покинули ваше прекрасное, дарящее отдохновение имение, несмотря на все тяготы и опасности предстоявшего вам долгого пути, и… и…

– Все не так страшно, – сказала бабушка и рассмеялась.

К этому моменту господин Сарделидис понял, что запутался, и стоял в растерянности, не зная, как выпутаться. Бабушка обратилась к нему:

– Наверное, Евангельо, в моем возрасте разумнее сидеть на месте, как курица на яйцах? Вы это хотите сказать? Может быть, вы и правы. Но знаете, сердце не стареет. А вот эти соблазны, – бабушка с улыбкой обняла одной рукой двойняшек, другой – Лукаса, – сильно перевешивают влажную жару египетского октября. Что же до старости…

– Ах, госпожа! – воскликнул сеньор Амбрузис. – Не прибегайте к этому неблагозвучному и непривлекательному слову «старость»…

– Почему же неблагозвучному? Старость – не то же ли это самое, что возраст? – возразила бабушка. – А вот наступление этой поры и правда неприятно. Ведь «старость не приходит одна», как говорили древние.

– Ну что же вы говорите, милейшая госпожа! Я не имел в виду… я не говорил… я не мог сказать, что… – все больше путался господин Сарделидис. – Врасидас! – вдруг крикнул он. – Сними шляпу!

Врасидас вошел, ни с кем не поздоровавшись, и, прислонившись к стене, грыз ногти. Он был так погружен в это занятие, что забыл обо всем на свете. Он даже не подумал снять в доме шляпу.

Окрик отца, который в гневе сразу забыл все свои изысканные словечки, так его напугал, что он подскочил, споткнулся об меня, оступился, упал и придавил меня всем своим весом.

Я залаял от боли и злости, инстинктивно развернулся и укусил его. Ох, какой крик поднялся! Как будто настал конец света. Лежа на полу, Врасидас прижимал к себе укушенную руку и кричал:

– Ой-ой-ой! Он меня укусил! Ох, моя рука! Ох…

Его мать бросилась к нему и с плачем упала перед ним на колени.

Сеньор Амбрузис махал руками и издавал нечленораздельные звуки. Мицос притянул меня к себе за ошейник и несколько раз ударил по спине. Все давали советы. Все говорили одновременно. Царил полный хаос. Только Ева не растерялась. Она бегом поднялась по лестнице и быстро спустилась с черной бутылочкой и ворохом каких-то белых тряпочек. Она схватила укушенную руку Врасидаса, окунула ватку в черную бутылочку и прижала ее к двум дырочкам от моих зубов. Врасидас закричал еще громче:

– Ой, щиплет! Ой, больно!

Бедная госпожа Сарделидис снова ударилась в слезы.

– Как тебе не стыдно, Врасидас! – сердито сказала Ева. – Йод жжется совсем немного, а ты так кричишь! Смотри, как ты напугал свою матушку. Ну-ка, вставай! Все уже прошло.

И она ловко закрыла укус небольшой повязкой.

Но господин Сарделидис разозлился не на шутку и решил нам это показать.

– Я надеюсь, что это дикое и невоспитанное существо понесет наказание! – с возмущением воскликнул он.

– Конечно, – ответил Мицос. – Пират, иди в угол!

– Я не намерен шутить, Мицос! – строго заметил господин Сарделидис.

– Я тоже, дядя. Пират, в угол!

– Мицос! – одернула его мать.

Бабушка попыталась исправить ситуацию.

– Совершенно понятно, что вы расстроены, сеньор Амбрузис, – примирительно сказала она ему. – Вы видели, что Мицос отлупил Пирата, чтобы тот понял, что кусаться нельзя. Но если взглянуть с другой стороны, не Пират напал на Врасидаса, а Врасидас наступил на Пирата, который преспокойно сидел на коврике…

– Да, конечно, разумеется. Но ничего подобного не происходит в домах у людей, которые не позволяют собакам входить в жилые помещения, – заметил с кислой миной господин Сарделидис и, нажав на кнопку звонка, добавил: – Сестрица Марина, позволь нам откланяться раньше, чем было уговорено. Я считаю необходимым проконсультироваться со специалистом по поводу раны Врасидаса. Собачья пасть всегда грязна и… Сотирис, один экипаж, немедленно! – приказал он, прервав свои излияния, как только в комнату вошел слуга.

– Поверь мне, дядя Амбрузис, с рукой у Врасидаса все в порядке, – сказала Ева. – Я очистила место укуса, продезинфицировала его йодом. Дядя, я уверена, что все хорошо!

– На клыках собак полно грязи! – гневно возразил сеньор Амбрузис. – И вероятно, смертоносные микробы уже проникли в кровь моего отпрыска…

Врасидас услышал это и снова разревелся.

– Ой-ой-ой! Пойдем к врачу, мама, скорей! – закричал он.

Госпожа Сарделидис не совсем поняла, что произошло, но, увидев, что ее сын плачет, тоже заголосила.

– Тетя, я же помазала укус йодом, не убивайся так! – попыталась успокоить ее Ева.

Но ее никто не слушал, и все говорили одновременно.

– Мариги́, прошу, поднимайся скорей! – скомандовал господин Сарделидис.

Его окрик перекрыл все остальные голоса. На миг наступила тишина. И тогда господин Сарделидис сказал:

– Любезнейшая госпожа Васиотакис, мне очень жаль, что сей печальный и прискорбный эпизод лишает нас искреннего и нелицемерного удовольствия пребывать с вами более продолжительное время. Мое почтение.

С этими словами господин Сарделидис, подталкивая к выходу заплаканного сына, в сопровождении оцепеневшей от ужаса жены, с величественным видом вышел из дома и сел в экипаж. Трое детей с облегчением выдохнули и незаметно переглянулись. Госпожа Васиотакис была очень расстроена.

– Тебе не нужно было подшучивать над дядей, – сказала она Мицосу. – Он рассердился и уехал. Ты поступил дурно!