Текст книги "Александр II и Наполеон III. Несостоявшийся союз (1856–1870)."

Умелое посредничество Валевского, которого в наиболее трудных ситуациях эффективно поддерживал Наполеон, позволило сторонам в скором времени придти к согласию и 30 марта подписать Парижский мирный договор[77]77
  Текст договора см.: Мартенс Ф. Указ соч. Т. XV. С. 307–328.


[Закрыть], который, по всеобщему признанию, оказался менее жестким и унизительным для проигравшей войну России, как этого можно было ожидать. В сущности, в нем были зафиксированы только те положения, с которыми Россия предварительно согласилась при созыве конгресса.

Наибольшее удовлетворение итогами войны, зафиксированными в Парижском мирном договоре, испытывал Наполеон III. «Весна 1856 года была временем подлинного цветения для императора и для Франции, – отмечается в современной «Истории французской дипломатии». – За ее пределами французская армия, вынесшая на себе основную тяжесть коллективных операций, проявив способность действовать на протяжении нескольких месяцев в условиях крайней удаленности, доказала, что она – лучшая на тот момент армия в мире. Париж заменил Вену и даже Лондон в качестве стержня европейского концерта… Хотя победа и [мирный] конгресс не принесли Франции прямых существенных выгод, они придали ей очевидный ореол. Если Наполеон имел целью разорвать то, что все еще называли Северным альянсом, то он полностью реализовал свой замысел. Отныне Австрия и Россия никогда уже не смогут выступить вместе, особенно против Франции»[78]78
  Histoire de la diplomatic franchise. / Presentation de Dominique de Villepin. P, 2005. P. 590.


[Закрыть].

Действительно, не получив никаких территориальных и материальных преимуществ, Наполеон III добился большего – как для Франции, так и для династии Бонапартов. Был взят моральный реванш за унижение 1814-15 гг. На смену господствовавшему прежде на континенте Священному союзу пришел «европейский концерт», в котором Франция получила ведущую роль, а император французов превратился в подлинного арбитра Европы.[79]79
  Sedouy J.-A. de. Op. cit. P. 321.


[Закрыть]

Чувствуя недовольство своих союзников обозначившимися на конгрессе признаками его интереса к России, и не желая компрометировать франко-британский альянс, Наполеон III вынужден был пойти навстречу настойчивым пожеланиям сент-джеймского и венского дворов о дополнительных гарантиях территориальной неприкосновенности Турции. 15 апреля 1856 г., спустя две недели после закрытия мирного конгресса, граф Валевский, лорд Кларендон и граф Буоль подписали трехстороннюю конвенцию о гарантиях Оттоманской империи.

Когда Валевский сообщил об этом Орлову, начавшему сборы к возвращению в Петербург, граф Алексей Федорович выразил французскому министру свое крайнее удивление этим актом, антироссийская направленность которого, как он не преминул заметить, не вызывает у него сомнения. В депеше на имя государственного канцлера Орлов следующим образом прокомментировал поведение Франции в этом деле: «…Австрия и Англия, вероятно, выдвинули эту комбинацию нарочно с целью скомпрометировать перед нами Францию и тем самым испортить наши отношения, проявление сердечности которых уже начинало беспокоить венский и лондонский дворы»[80]80
  Красный архив. 1936. № 2 (75). С. 52.


[Закрыть].

Александр II согласился с такой трактовкой Орлова, но одновременно укрепился в мысли, что Наполеону не следует вполне доверять. На депеше Орлова государь сделал помету: «Это поведение Франции по отношению к нам не очень лояльно и должно служить нам мерилом степени доверия, которое может нам внушать Л. – Н[аполеон]» [81]81
  Там же.


[Закрыть].

По всей видимости, и сам император французов испытывал некоторую неловкость от содеянного. Он пригласил к себе Орлова и выразил ему глубокое сожаление по поводу подписанной конвенции. Это решение, объяснял он, было вынужденным, так как прямо вытекало из заключенного еще на Венской конференции соглашения союзников о гарантиях Турции. К тому же, на него оказывалось сильнейшее давление со стороны Англии и Австрии.

Орлов, с присущей ему откровенностью, которая как будто бы всегда импонировала Наполеону, ответил, что он, конечно же, отлично понимает мотивы действий Англии и Австрии, но не может понять, почему Франция поддалась их давлению в принятии решения, имеющего очевидную антироссийскую направленность. Тем более странно для наметившихся дружественных отношений между Россией и Францией, добавил Орлов, что от него пытались скрывать сам факт переговоров по этому вопросу.

Отвечая на откровенный упрек Орлова, император попытался переложить ответственность на своего министра иностранных дел. «Когда я узнал через Валевского, что договор вам еще не сообщен, – заявил Наполеон, – то я выразил ему свое недовольство этим, так как это похоже на хитрость, на которую я не способен. Я прошу вас уверить в этом вашего августейшего государя. Я, впрочем, приказал, чтобы вам сообщили все документы, о коих идет речь»[82]82
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

Действительно, через несколько дней Валевский предъявил Орлову копии Венского меморандума (14 ноября 1855 г.) и апрельской конвенции 1856 г., после чего Алексей Федорович не удержался, заявив, что всегда считал графа Валевского честным человеком и поэтому не понимает, зачем нужно было так себя вести в отношении России[83]83
  Мартенс Ф. Указ. соч. Т. XV. С. 293.


[Закрыть].

Вплоть до отъезда Орлова из Парижа Наполеон III использовал каждую возможность, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление от участия Франции в конвенции 15 апреля. Однажды он прибегнул даже к помощи императрицы Евгении. По окончании одного из официальных обедов в Тюильри, где присутствовал Орлов, императрица отвела его в сторону и сказала, что император, ее супруг, чрезвычайно огорчен тем, что может быть заподозрен в неискренности в связи с подписанием апрельской конвенции. Присоединившийся к императрице и Орлову граф Валевский поспешил доверительно сообщить Алексею Федоровичу, что на секретных переговорах Кларендон и Буоль настаивали на четком определении всех casus belli в защите Турции. Однако Наполеон уполномочил его, Валевского, решительно отклонить эти требования, согласившись лишь на общее обязательство трех держав, предоставив каждой самостоятельно и на свой риск определять, имеется ли casus belli, или нет[84]84
  Там же.


[Закрыть]. Вежливо выслушав императрицу и графа Валевского, Орлов оставил их признания без комментариев.

12 мая император Наполеон дал прощальную аудиенцию графу Орлову. Выслушав слова благодарности за то постоянное дружеское содействие, которое Орлов ощущал со стороны императора и его министра-председателя конгресса, в отстаивании законных интересов России, Наполеон выразил надежду на успешное развитие взаимопонимания и сотрудничества Франции и России, обозначившееся в ходе работы мирного конгресса. Он добавил, что надеется на полное согласие с императором Александром. «Таково чувство моего сердца», – сказал по завершении аудиенции Наполеон.

Передавая в депеше содержание своей прощальной встречи с императором французов, граф Орлов отметил, что Наполеон показался ему вполне искренним в желании развивать отношения с Россией. «Все это было бы очень хорошо, если бы было искренне», – написал на полях депеши Александр II, продолжавший, видимо, испытывать сомнения на этот счет[85]85
  Там же. С. 294.


[Закрыть].

Эти сомнения подогревались одной, крайне болезненной для русского самодержца темой – Польшей. Его настораживала та настойчивость, пусть даже вежливая и осторожная, с которой Наполеон III время от времени поднимал польскую проблему. С этого он начал свое личное знакомство с графом Орловым, о чем уже говорилось. Когда мирный конгресс подходил к концу, Наполеон, в очередной раз принимая у себя Орлова, в беседе за чашкой кофе высказал ему пожелание обсудить на одном из последних заседаний вопрос о Польше, оговорив, что речь может идти исключительно о гуманитарном (о «милосердии и великодушии»), а не о политическом аспекте этой проблемы.

Орлов недвусмысленно дал понять императору, что подобное обсуждение совершено неприемлемо для достоинства его государя[86]86
  См. депешу Орлова от 19 апреля 1856 г. // АВПРИ. Ф. 133. Оп. 469. 1856 г. Д. 148. Л. 257–259. ’


[Закрыть]. В результате польский вопрос не был даже упомянут в документах конгресса. «Я вполне доволен тем, – писал Орлов, – что мне не пришлось слышать имя Польши произнесенным на заседаниях в присутствии представителей великих держав Европы»[87]87
  Цит. по: Татищев С.С. Указ соч. С. 162.


[Закрыть].

Наполеон вновь вернулся к польской теме на прощальной аудиенции, данной Орлову, но на этот раз император был предельно корректен. «Он говорил со мной о Польше, – сообщал Орлов в секретной депеше об этой встрече, – но в смысле, совершенно согласном с намерениями нашего августейшего государя»[88]88
  АВПРИ. Ф. 133. Оп. 469. 1856 г. Д. 148. Л. 475.


[Закрыть].

Алексей Федорович Орлов покинул Париж и отправился в Петербург, где его встретят как героя, спасшего Россию от унижения. Он будет осыпан монаршими милостями, возведен в княжеское достоинство и назначен председателем Государственного Совета. Второй российский уполномоченный, барон Филипп Иванович Бруннов на некоторое время останется в Париже в роли чрезвычайного посланника. Он будет дожидаться там назначения нового посла.

Князь Горчаков и его «французский проект»

К моменту возвращения Орлова в Петербург в руководстве российской дипломатии произошли важные перемены, отражавшие смену внешнеполитических приоритетов нового царствования. 27(15) апреля 1856 г. 76-летний Нессельроде получил отставку с поста министра иностранных дел, сохранив за собой звание государственного канцлера. В тот же день последовал высочайший указ о назначении новым министром князя А.М. Горчакова, занимавшего в то время должность российского посла в Вене.

Парижский конгресс стал последней страницей в продолжительной карьере графа Карла Васильевича, одного из творцов Священного союза, «приказавшего долго жить» в результате Крымской войны. Уходя из российской и европейской политики, граф Нессельроде оставил нечто вроде завещания, в котором кратко изложил свои мысли и взгляды на новое международное положение России. Этот документ («Записка») составлен Нессельроде накануне открытия Парижского конгресса. Он датирован 11 февраля (ст. ст.) 1856 г., а впервые опубликован в лишь 1872 г.[89]89
  Записка канцлера графа К.В. Нессельрода о политических соотношениях России // Русский архив. 1872. № 2. С. 338–344.


[Закрыть]

В этой краткой четырехстраничной записке без труда можно почувствовать влияние идей, внушенных императором Александром, с которым канцлер находился в постоянном общении. Нессельроде всегда был послушным исполнителем монарших устремлений – и при Александре I, и при Николае I, и при Александре II, который намеревался, и Карл Васильевич это почувствовал раньше других, повернуть руль государственного корабля в направлении глубоких реформ. Парижский конгресс еще не открылся, а Нессельроде уже написал: «…России предстоит усвоить себе систему внешней политики иную против той, которою она доселе руководствовалась. Крайние обстоятельства ставят ей это в закон»[90]90
  Там же. С. 341.


[Закрыть].

Под «крайними обстоятельствами» государственный канцлер имел в виду последнее военное поражение России. «…Война, – писал он, – вызвала для России неотлагаемую необходимость заняться своими внутренними делами и развитием своих нравственных и материальных сил. Эта внутренняя работа является первою нуждою страны, и всякая внешняя деятельность, которая могла бы тому препятствовать, должна быть тщательно устранена»[91]91
  Там же.


[Закрыть]. И в этом тезисе также чувствуется направление мыслей императора Александра, впоследствии столь успешно воплощавшихся преемником Нессельроде на посту министра иностранных дел Российской империи.

Разумеется, верный последователь Меттерниха, каковым был Нессельроде, понимал, что произошел окончательный крах той самой системы, которую они совместно создавали в течение нескольких десятилетий. Но, надо отдать ему должное: Карл Васильевич сумел признать неизбежность разрыва «с политической системой, которой держались сорок лет», хотя и сделал это с определенными оговорками[92]92
  Там же. С. 344.


[Закрыть]. Эти оговорки сводились к двум его утверждениям: «В разумных интересах России политика наша не должна переставать быть монархической и антипольской»[93]93
  Там же.


[Закрыть].

Подобные оговорки свидетельствовали о том, что в сознании одного из творцов Священного союза разрыв с прошлым не был окончательным. «…Было бы крайне неосторожно подрывать наши добрые отношения с Пруссией или растравлять те, какие мы имеем с Австрией и на сохранение которых, ради необходимости, мы поплатились ценою стольких жертв», – утверждал Нессельроде[94]94
  Там же. С. 343.


[Закрыть].

Этот постулат он доказывал сохраняющейся общностью интересов бывших участников Священного союза в отношении Польши. «…С раздела Польши между Россией, Австрией и Пруссией, – писал канцлер, – установилось взаимооохранение интересов, соблюдение коего, из этих трех держав, наинеобходимее именно для нас. Польское восстание [1831 г.] послужило тому достаточным доказательством. Да и в последнее время, – продолжал свою мысль граф Нессельроде, – коалиция, вызванная под предлогом восточной войны, не угрожала ли сплотиться еще сильнее приобщением к нему и вопроса Польского»?[95]95
  Там же. С. 343–344.


[Закрыть]

Наибольшее беспокойство у Нессельроде вызывала тенденция к сближению с Францией, обозначившаяся после смерти императора Николая Павловича. «Войти с нею [Францией] немедленно в положительный и тесный союз, – утверждал автор записки, – значило бы изменить преждевременно нашей новой системе. Уверенный в нашей поддержке, Наполеон III видел бы в ней поощрение пуститься в новые предприятия, в которых могло бы оказаться для нас невыгодным ему сопутствовать в той мере, в какой бы он того желал»[96]96
  Там же. С. 342.


[Закрыть].

Помимо внешнеполитических угроз, вытекающих для России от союза с Францией, Нессельроде указал и на «идеологическую» несовместимость существующих в двух странах режимов. «…Не представляется ли неосторожным и несвоевременным, – предостерегал старый канцлер, – основывать политическую систему на тесном союзе со страной, которая с 1815 года, и помимо всех Европейских гарантий, была поприщем трех революций, одна другой неистовее и демократичнее, среди которых обрушились в 24 часа две династии, тверже, по-видимому, установленные, чем Наполеоновская»[97]97
  Там же. С. 344.


[Закрыть].

Трудно с уверенностью сказать, в полной ли мере взгляды Нессельроде на Вторую империю отражали в тот момент мнение Александра II, но, так или иначе, император, видимо, склонен был разделять недоверие старого канцлера к Наполеону III. Это недоверие начало сглаживаться с приходом к руководству Министерством иностранных дел князя А.М. Горчакова, свободного от многих предрассудков своего предшественника.

Александр Михайлович Горчаков[98]98
  Жизни и деятельности А.М. Горчакова посвящена обширная литература. Из работ обобщающего характера см.: Андреев А.Р. Последний канцлер Российской империи. Александр Михайлович Горчаков. Документальное жизнеописание. М., 1999; Бушуев С.К. А.М. Горчаков. М., 1961; Горчаков Александр Михайлович / Очерки истории Министерства иностранных дел России. М., 2002. Т. 3. Биографии министров иностранных дел 1802–2002 гг. С. 115–133; Канцлер А.М. Горчаков: 200 лет со дня рождения / Примаков Е.М. М., 1998; Кессельбреннер Г.Л. Светлейший князь. М., 1998; Модзалевский Б.Л. К биографии канцлера князя А.М. Горчакова. М., 1907; Семанов С.Н. А.М. Горчаков – русский дипломат XIX в. М., 1962; Чичерин Г.В. Исторический очерк дипломатической деятельности А.М. Горчакова. М., 2009.


[Закрыть] принадлежал к древнему аристократическому роду, исходящему от Рюрика и ев. князя Михаила Черниговского. Он родился 4 (15) июня 1798 г. в городке Гапсаль (Хаапсалу) Эстляндской губернии в семье генерал-майора князя Михаила Алексеевича Горчакова. Мать будущего министра, Елена Васильевна, была дочерью подполковника русской службы барона Ферзена. Александр был единственным мальчиком из пятерых детей супругов Горчаковых. Родители возлагали на наследника большие надежды и постарались дать ему хорошее начальное домашнее образование, которое он продолжил в престижной петербургской гимназии. Летом 1811 г. Александр успешно выдержал вступительные испытания и был принят в только что учрежденный Царскосельский лицей, призванный готовить из отпрысков знатных фамилий будущую правящую элиту России. Юный Горчаков оказался в составе первого набора лицеистов, наряду с Александром Пушкиным, с которым он подружится, Иваном Пущиным, Антоном Дельвигом и другими известными впоследствии, но не всегда лишь на государственном поприще, личностями.

В лицее Горчаков обнаружил счастливое соединение ярких природных способностей и редкого трудолюбия, что обещало успешную карьеру. «Благоразумен, благороден в поступках: любит крайне учение, опрятен, вежлив, усерден, чувствителен, кроток; отличительные свойства его: самолюбие, ревность к пользе и чести своей, великодушие», – так характеризовал юного Горчакова в 1814 г. один из его лицейских наставников[99]99
  Цит. по: Бушуев С.К. Указ. соч. С. 15–16.


[Закрыть].

Блестящее будущее предсказывал своему другу Пушкин, посвятивший Горчакову несколько посланий. В первом из них он писал о 16-летнем Горчакове[100]100
  Пушкин А. С. Поли. собр. соч. в 10 т. 3-е изд. М., 1962–1966. Т. 1. С. 56.


[Закрыть]:

 
Что должен я, скажи, в сей час
Желать от чиста сердца другу?
Глубоку ль старость, милый князь,
Детей, любезную супругу,
Или богатства, громких дней,
Крестов, алмазных звезд, честей?..
 

Тогда, в 1814 г., Пушкин еще сомневался – изберет ли Горчаков государственную или военную службу, но при этом был уверен, что всюду его ожидает успех. Уверен он был и в том, что у них будут разные, совсем непохожие судьбы. В послании, относящемся к 1817 г., он писал[101]101
  Там же. С. 259.


[Закрыть]:

 
С надеждами во цвете юных лет,
Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.
 
 
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый и славный, —
Моя стезя печальна и темна;
И нежная краса тебе дана,
 
 
И нравиться блестящий дар природы,
И быстрый ум, и верный, милый нрав;
Ты сотворен для сладостной свободы,
Для радости, для славы, для забав.
 

Еще в начале обучения в Лицее Горчаков сделал выбор – он посвятит свою жизнь дипломатии, что побуждало его, по собственному выражению, «запасаться языками». Наряду с французским, будущий министр изучил английский, немецкий и итальянский. Как и все лицеисты «пушкинского» набора, он жадно и много читал, получив достаточно полное представление о мировой литературе.

Летом 1817 г. 19-летний Александр Горчаков был выпущен из Лицея с похвальным листом, и в чине титулярного советника поступил на службу в канцелярию Министерства иностранных дел, где вскоре стал ближайшим помощником второго статс-секретаря, графа И. Каподистрия. Под руководством Каподистрия начинающий дипломат прошел хорошую выучку. Он был включен в свиту Александра I во время проведения конгрессов Священного союза в Лайбахе, Троппау и Вероне, что позволило Горчакову изучить все закулисные пружины европейской политики.

По всей видимости, именно близость к сановному греку была первопричиной устойчивой неприязни к Горчакову со стороны другого статс-секретаря по иностранным делам, графа Карла Васильевича Нессельроде, соперника и недоброжелателя Каподистрия. Несколько лет они вдвоем управляли Министерством иностранных дел – Каподистрия ведал в нем восточными делами, включая Балканы, а Нессельроде, как первый статс-секретарь, отвечал за европейское направление. В мае 1822 г. Каподистрия был отправлен в отставку, и Нессельроде стал единоличным руководителем министерства.

Его неприязнь к Горчакову впервые проявилась еще в 1819 г., когда Нессельроде попытался помешать производству молодого князя в камер-юнкеры. Тогда Александр Михайлович все же получил первый придворный чин, что лишь усилило недоброжелательность к нему Нессельроде[102]102
  Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого // Русская старина. 1883. Октябрь. С. 161.


[Закрыть].

Пушкин откликнулся на первый успех своего лицейского друга очередным посвящением [103]103
  Пушкин А. С. Указ соч. Т. 1. С. 378–379.


[Закрыть]:

 
Питомец мод, большого света друг,
Обычаев блестящий наблюдатель,
Ты мне велишь оставить мирный круг,
Где, красоты беспечный обожатель,
Я провожу незнаемый досуг;
Как ты, мой друг, в неопытные лета,
Опасною прельщенный суетой,
Терял я жизнь и чувства и покой;
Но угорел в чаду большого света
[…]
Не слышу я, бывало, острых слов,
Политики смешного лепетанья,
Не слышу я изношенных глупцов,
Святых надежд, почетных подлецов
И мистики придворного кривлянья.
И ты на миг оставь своих вельмож
И тесный круг друзей моих умножь,
О ты, харит любовник своевольный,
Приятный льстец, язвительный болтун,
По-прежнему остряк небогомольный,
По-прежнему философ и шалун.
 

Безукоризненная секретарская работа Горчакова на конгрессе Священного союза в Лайбахе (май 1821 г.) была отмечена орденом ев. Владимира 4-й степени, а в декабре 1822 г. коллежский асессор князь Горчаков был определен на должность секретаря посольства в Лондоне, где прослужил до 1827 г. под начальством графа Х.А. Ливена.

Горчаков был весьма невысокого мнения о безынициативном после, называя его тупицей и даже «трупом». Нелестные отзывы обычно осторожного Горчакова вскоре дошли до ушей Христофора Андреевича, постаравшегося избавиться от нелояльного сотрудника, переведенного без повышения в менее престижное посольство в Рим.

В начале 1825 г., находясь в отпуске, Горчаков встретился с Пушкиным, отбывавшим ссылку в Михайловском. По просьбе заболевшего Горчакова, гостившего у своего дяди, предводителя дворянства Псковской губернии, Пушкин навестил его в имении Лямоновское и провел с лицейским другом целый день, читая ему отрывки из «Бориса Годунова». Позднее, в своем стихотворении «19 октября» Пушкин напишет об Александре Михайловиче[104]104
  Пушкин А. С. Указ. соч. Т. 2. С. 275.


[Закрыть]:

 
Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе – фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Все тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.
 

В Риме Горчаков прослужил совсем недолго, и в 1828 г. получил назначение советником посольства в Берлин, где так же пробыл лишь короткое время. В декабре 1828 г. его направляют поверенным в делах во Флоренцию, где ему доведется прослужить без малого пять лет. Это назначение сопровождалось пожалованием ему придворного звания камергера. Тем не менее, Александр Михайлович впоследствии писал: «Я не пользовался благоволением императора Николая Павловича именно вследствие неприязни ко мне графа Нессельроде»[105]105
  Русская старина. 1883. Октябрь. С. 168.


[Закрыть].

Как бы ни относился к Горчакову граф Нессельроде, но направляемые им в Петербург депеши, с которыми часто знакомился и император Николай, были столь содержательны, что оба высокие адресата не могли не отдавать должного достоинствам дипломата. В ноябре 1831 г. князь Горчаков производится в коллежские советники, а в следующем году получает орден ев. Владимира 3-й степени и знак отличия за 15-летнюю беспорочную службу.

Новый этап в карьере Горчакова начался с назначением его в ноябре 1833 г. советником посольства в Вену, где он воочию столкнулся с двуличной меттерниховской дипломатией. С одной стороны, князь Клемент Меттерних демонстрировал дружественное отношение к союзнице, в которой нуждался из-за постоянного страха перед революционно-освободительным движением в пределах и на границах Габсбургской империи, а с другой – постоянно интриговал против России, добиваясь ослабления ее влияния. Эта двойственность и неискренность в политике Меттерниха очень скоро стала понятной Горчакову, который считал своим долгом информировать Петербург о подлинных мотивах и целях австрийской дипломатии. Среди прочего, он неоднократно предупреждал о намерении Меттерниха найти взаимопонимание с Англией для ослабления позиций России на Востоке.

По-видимому, не без влияния информации, получаемой от Горчакова, которого в целом поддерживал посол в Вене Д.П. Татищев, у Николая I возникли серьезные сомнения в искренности заверений Меттерниха в вечной дружбе с Россией. Зато вице-канцлер Нессельроде, друг и последователь Меттерниха, не верил предостережениям Горчакова, настаивая на прочности русско-австрийского союза. Настойчивые сигналы, подаваемые Горчаковым из Вены, вызывали растущее раздражение у Нессельроде, но он вынужден был считаться с настроением императора. Так или иначе, но в сентябре 1834 г. князь Горчаков был произведен в статские советники, а во время отъездов посла ему неоднократно поручалось исполнять обязанности поверенного в делах.

Летом 1838 г. в жизни 40-летнего Горчакова, имевшего репутацию убежденного холостяка, хотя и ценителя женской красоты[106]106
  В этом отношении Горчаков вполне оправдал юношеское напутствие Пушкина: «Дай бог, любви, чтоб ты свой век / Питомцем нежным Эпикура / Провел меж Вакха и Амура!» // Пушкин А.С. Указ соч. Т. 1. С. 57.


[Закрыть], произошло важное событие. Он впервые по-настоящему, глубоко и страстно влюбился[107]107
  Вторая, еще более страстная любовь, настигнет князя Горчакова в возрасте 65 лет, когда он без памяти влюбится в свою 24-летнюю внучатую племянницу Надежду Сергеевну Акинфову, имевшую мужа и двоих детей. Министр поселит ее в своем доме, где она будет принимать гостей на правах хозяйки. Муж Акинфовой все это время тихо проживал в городе Покрове Владимирской губернии, где был предводителем дворянства и исполнял скромную должность смотрителя местного училища. За безропотное поведение князь Горчаков исхлопотал законному супругу своей возлюбленной придворное звание камер-юнкера. Роман Горчакова с Акинфовой продлится четыре года, пока канцлер не узнает о ее неверности. Оказалось, что одновременно у Надин была связь с Его Высочеством князем Николаем Максимилиановичем Романовским, герцогом Лейхтенбергским, членом Императорской фамилии. После долгих мытарств с разводом, когда законный муж Акинфовой оговорил себя, признавшись в прелюбодеянии, Надежда Сергеевна, наконец, получила возможность соединиться с молодым любовником, от которого родила еще двоих детей. Любопытно, что жестоко обманутый Горчаков нашел в себе силы смириться с ударом судьбы. Он даже великодушно содействовал своей неверной любовнице в осуществлении ее замыслов замужества с герцогом Лейхтенбергским. См. об этом: Экштут С.А. Надин, или Роман великосветской дамы глазами тайной политической полиции: По неизданным материалам Секретного архива III Отделения. М., 2001.


[Закрыть]. Предметом его увлечения стала графиня Мария Александровна

Мусина-Пушкина (урожденная княжна Урусова), молодая вдова гофмейстера двора Е.И.В. Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. Он сделал ей предложение, она его приняла, и 17 июля 1838 г. состоялось их бракосочетание. Женитьба окажется удачной и для карьеры дипломата. Его тесть, князь Александр Иванович Урусов, глава Московской дворцовой конторы, станет влиятельным защитником и ходатаем за зятя от происков Нессельроде, который создал для Горчакова совершенно невыносимые условия работы в посольстве, окружив соглядатаями, и преследуя его постоянными придирками.

Когда выведенный из равновесия Горчаков летом 1838 г. демонстративно подал прошение об отставке, надеясь привлечь внимание государя к невозможным условиям, созданным для него стараниями Нессельроде, многоопытный в интригах канцлер сумел добиться у императора удовлетворения этого прошения. В борьбе против строптивого дипломата Нессельроде прибегал к помощи его влиятельных недоброжелателей. Одним из них был князь Меттерних, откровенно не любивший и опасавшийся Горчакова и желавший его отзыва из Вены. Другим, как полагал Александр Михайлович, оказался шеф III Отделения граф А.Х. Бенкендорф.

Вот что вспоминал об этом сам Горчаков: «Как-то однажды в небольшой свите императора Николая Павловича приехал в Вену граф Александр Христофорович Бенкендорф. За отсутствием посланника, я, исполнявший его должность в качестве старшего советника посольства, поспешил явиться, между прочим, и к графу Бенкендорфу. После нескольких холодных фраз, он, не приглашая меня сесть, сказал: Потрудитесь заказать хозяину отеля на сегодняшний день мне обед».

Я совершенно спокойно подошел к колокольчику и вызвал maitre d’hotel’я гостиницы.

«Что это значит?» – сердито спросил граф Бенкендорф.

«Ничего более, граф, как то, что с заказом об обеде вы можете сами обратиться к maitre d’hotel’io гостиницы».

Этот ответ составил для меня в глазах всесильного тогда графа Бенкендорфа репутацию либерала»[108]108
  Русская старина. 1883. Октябрь. С. 168.


[Закрыть].

Отъезд Горчакова из Вены стал подлинным облегчением для Меттерниха, освободившегося, наконец, от бдительного контроля со стороны русского дипломата.

Более года Александр Михайлович находился не у дел, пока хлопотами тестя и других влиятельных заступников не был возвращен в Министерство иностранных дел. Видимо, император посчитал несправедливым удаление талантливого и энергичного дипломата. Он даже компенсировал Горчакову вынужденный, явно затянувшийся «отпуск», генеральским чином действительного статского советника. Правда, граф Нессельроде подозрительно долго не мог подыскать Горчакову соответствующую новому чину посольскую должность, ссылаясь на отсутствие вакансии. Поиски затянулись на два года.

Наконец, в декабре 1841 г. такая вакансия открылась. Князь Горчаков получил назначение посланником в королевство Вюртемберг. Его первым важным делом в Штутгарте стало устройство брака великой княжны Ольги Николаевны, дочери Николая I, с наследным принцем Вюртембергским Карлом-Фридрихом-Александром. Горчаков успешно справился с ответственным поручением, заслужив благодарность государя. На своем посту в Вюртемберге Горчаков прослужил двенадцать лет, получив многочисленные награды, в том числе высоко ценившийся орден ев. Анны 1-й степени.

Его глубокое знакомство с германскими делами доставило ему в 1850 г. пост чрезвычайного посланника и полномочного министра при Германском союзе с местопребыванием во Франкфурте-на-Майне. Одновременно за ним был сохранен и пост упосланника в Вюртемберге. Во Франкфурте Горчаков быстро выявил экспансионистские тенденции в политике Пруссии, намеревавшейся подчинить себе мелкие германские княжества. В своих донесениях в Петербург он постоянно отстаивал необходимость сохранения Германского союза с участием в нем Австрии, которую прусский представитель в сейме князь Отто фон Бисмарк настойчиво пытался оттуда выдавить.

В 1852 г. Горчаков на несколько месяцев был откомандирован во Францию, где в это время происходил процесс перерождения Второй республики – малокровного детища Февральской революции 1848 г. – во Вторую империю. Александр Михайлович при содействии Н.Д. Киселева, русского посланника при принце-президенте Луи-Наполеоне, изучал в Париже политическую обстановку и устанавливал полезные связи. По всей видимости, именно тогда произошло его знакомство с графом де Морни, сводным братом будущего императора французов. Когда в 1853 г. разгорелся Восточный кризис, Горчаков, вернувшийся в Германию, считал целесообразным для России более сдержанное поведение в отношениях с Турцией, чтобы не провоцировать Англию и

Францию на выступление в защиту последней. Однако занимаемое им в то время скромное положение, конечно же, не могло оказать необходимого умиротворяющего влияния на Николая I.

В разгар Восточного кризиса в Баден-Бадене умирает жена Горчакова. Смерть Марии Александровны глубоко потрясла князя, впавшего в отчаяние. Он искал и находил утешение лишь в молитвах, отстранившись от дел и сторонясь общества.

Из затянувшегося на несколько месяцев затворничества его вывело сообщение о начале русско-турецкой войны. После разгрома русской эскадрой турецкого флота при Синопе в ноябре 1853 г. международная обстановка резко обострилась. Пытаясь предотвратить окончательное крушение Турции, Англия и Франция ввели свои флоты в Черное море, а в конце марта 1854 г. объявили России войну. Находясь в Германии, Горчаков прилагал энергичные усилия, чтобы предотвратить переход Пруссии в антирусскую коалицию.

В это время со всей очевидностью вскрылась предательская по отношению к России политика Австрии, о чем Горчаков предупреждал еще в 1830-е гг. Габсбургская империя, буквально спасенная в 1849 г. Николаем I от распада, подумывала об аннексии Молдавии и Валахии, куда были введены русские войска. Хотя Меттерниха, «унесенного ветром» революции 1848 г., давно уже не было у руля австрийской внешней политики, его преемник, граф Буоль подталкивал молодого императора Франца-Иосифа к выступлению против России.

В связи с этим принципиально важное значение приобретал пост главы российской дипломатической миссии в Вене. Ее прежний руководитель, барон П.К. Мейендорф, связанный близким родством с графом Буолем, был отозван «в отпуск», и ему требовалась подходящая замена. Николай I вспомнил о давних предостережениях Горчакова и настоял на его назначении в Вену, вопреки возражениям Нессельроде. Государственному канцлеру удалось лишь одно – князь Горчаков направлялся в Вену в качестве временно управляющего посольством, что, конечно же, задело самолюбие Александра Михайловича.

По прибытии к новому месту службы Горчаков развернул энергичную работу с целью предотвратить вступление Австрии в войну. Ему удалось нейтрализовать воинственные устремления Буоля и убедить Франца-Иосифа воздержаться от участия в войне, что получило высокую оценку императора Николая I.

Когда в Вене начала работу конференция послов по поиску путей выхода из войны, Горчаков, несмотря на крайне трудное положение, в котором он находился, будучи обложен со всех сторон «заботами» графа Буоля, достойно защищал интересы России, что снискало ему расположение вступившего на престол в марте 1855 г. Александра II.

Проигнорировав возражения Нессельроде, молодой император утвердил князя Горчакова в качестве чрезвычайного и полномочного посланника при венском дворе. Ему же он поручил ведение конфиденциальных переговоров с графом де Морни о возможности прекращения войны.