Автор книги: Петр Дружинин
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
«Опера готовилась в тайне от ЦК и правительства. ‹…› Мы в ЦК смотрим каждый фильм, прежде чем допустить его на экран, а тут оперу от ЦК скрыли. Разве коллектив Большого театра не заинтересован в нашей помощи – в помощи ЦК и правительства? ‹…›
Вы впустили в искусство людей, которые топчут искусство. ‹…› Если вы будете действовать так дальше, то вы забьете все таланты. Вы не даете развернуться наклонностям композитора, вы сковываете его творчество, навязываете ему так называемую “современную” музыку. ‹…› Увлечение модой – вот что характерно для Комитета. Вы поддерживаете эту музыку, но она не наша, не народная, это аристократическая музыка. Вы разделили музыку на два рода: одну для народа, в которой вы допускаете и напевность, и мелодийность, это – музыка советских песен. Другую – для “Олимпа”, для музыкальных гурманов. Комитет хочет сидеть между двумя направлениями – реалистическим и псевдофутуристическим»[432]432
Деятели русского искусства и М. Б. Храпченко… С. 118.
[Закрыть].
Поняв, какая роль отведена Храпченко, его уже мало кто защищал, в основном же его делали главным виноватым и повторяли безапелляционную точку зрения Жданова (особенно здесь старался Т. Н. Хренников); неблаговидную докладную записку Жданову подал позднее все тот же А. Б. Гольденвейзер… Лишь только В. М. Городинский (по некоторым сведениям, именно он был автором бестселлера 1936 г. – статьи «Сумбур вместо музыки») заступился: «…Никто так резко не критиковал оперу Мурадели, как Храпченко. Ему принадлежит самая резкая критика, которой я был свидетелем: я находился в Комитете по делам искусств, я выступал до его речи и после и знаю это хорошо»[433]433
Совещание деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б). С. 67.
[Закрыть].
Но исход дела был предрешен: 26 января 1948 г. Политбюро ЦК приняло постановление «О смене руководства Комитета по делам искусств при СМ СССР и Оргкомитета Союза Советских композиторов СССР», где первым пунктом было записано решение: «Освободить т. Храпченко М. Б. от обязанностей председателя Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР, как не обеспечившего правильного руководства Комитетом по делам искусств»[434]434
Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о смене руководства Комитета по делам искусств при СМ СССР и Оргкомитета Союза советских композиторов СССР, 26 января 1948 г. // Власть и художественная интеллигенция. С. 629.
[Закрыть]; на его место был назначен П. И. Лебедев. Также было обновлено руководство ССК: А. И. Хачатурян, В. И. Мурадели и Л. Т. Автомьян освобождены от работы в руководстве Союза; Оргкомитет ССК возглавил Б. В. Асафьев, а во вновь образованный секретариат Оргкомитета ССК в качестве генерального секретаря был назначен послушный и исполнительный Т. Н. Хренников (про назначение которого Сталиным точно выразился Шостакович: «Рыбак рыбака видит издалека»).
Стоит отметить, что М. Б. Храпченко повезло. По-видимому, он уже достаточно намозолил глаза Жданову, который в процессе разработки постановления занес в блокнот: «Наказать Мдивани и Мурадели материально. Храпченко под партийным судом. Отдельное следствие по опере Мурадели»[435]435
РГАСПИ. Ф. 77 (А. А. Жданов). Оп. 3. Д. 177. Л. 51 об. Подчеркивания в тексте принадлежат А. А. Жданову. В обоих случаях Жданов пишет «Мурадели» с двумя «л». Запись не датирована, лишь на Л. 53 об., где столь же кратко упоминается о Храпченко и финансовой составляющей постановки, стоит дата – 21 января 1948 г.
[Закрыть]. Но до суда (очевидно, суда чести) – дело тогда не дошло.
Биология – это тоже идеология
Одним из важнейших в цепи описываемых «идеологических» событий стала сессия Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, проходившая в Москве с 31 июля по 7 августа 1948 г. и получившая печальную известность под названием Августовская сессия ВАСХНИЛ.
Лаконично рисуют ее суть слова министра высшего образования СССР С. В. Кафтанова:
«В биологической науке партия всегда поддерживала передовое, материалистическое мичуринское направление. За последние годы неизмеримо выросли силы мичуринского фронта в биологической науке. Но чем шире и крепче становился этот фронт, тем агрессивней выступали против него сторонники другого, антимичуринского направления – сторонники реакционного вейсманизма.
Партия не могла дальше терпеть такого положения, когда идеалистическое, реакционное вейсманистское направление в биологии препятствовало развитию истинно передового, материалистического мичуринского направления. Вмешательство Центрального Комитета и лично товарища Сталина положило конец затянувшейся борьбе между двумя направлениями в биологии»[436]436
Кафтанов С. В. За безраздельное господство мичуринской биологической науки: Стенограмма публичной лекции, прочитанной по поручению Общества в Москве / Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний. М., 1948. С. 5.
[Закрыть].
Несмотря на то что эта сессия явилась, по сути, сведением личных счетов амбициозного «народного академика» Трофима Денисовича Лысенко со своими оппонентами-биологами, вылилась она в трагедию многих. И если постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» оказало сильнейшее воздействие на общественные науки, то результаты Августовской сессии ВАСХНИЛ сотрясли не только естественные науки и медицину, но и в очередной раз ударили по гуманитарной сфере.
Трагедия под названием Августовская сессия ВАСХНИЛ берет свое начало еще в довоенные годы[437]437
См.: Сойфер В. Н. Власть и наука…
[Закрыть]; старт послевоенным событиям дал суд чести над президентом Белорусской академии наук и профессором кафедры генетики Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева А. Р. Жебраком, известным советским генетиком и оппонентом Лысенко.
В 1945 г. в октябрьском номере американского журнала «Science» была опубликована небольшая статья А. Р. Жебрака «Советская биология»[438]438
Zhebrak A. R. Soviet Biology // Science. 1945. Vol. 102. Is. 2649. 5 October. P. 357–358.
[Закрыть], в которой присутствовала и критика деятельности Лысенко, поименованного агрономом. Статья эта была подготовлена А. Р. Жебраком с ведома членов Политбюро ЦК Г. М. Маленкова, В. М. Молотова и Н. А. Вознесенского, а разрешение на отправку ее в США было получено от Секретаря ЦК ВКП(б) А. С. Щербакова[439]439
Сойфер В. Н. Указ. соч. С. 581–582.
[Закрыть].
Но к 1947 г. ситуация изменилась, отношения между СССР и США стали более чем прохладными, и этой публикацией А. Р. Жебрака решил воспользоваться Т. Д. Лысенко для сведения личных счетов. 6 марта в «Ленинградской правде» была напечатана статья пособника Лысенко профессора ЛГУ И. И. Презента с нападками на генетику, где среди прочего говорилось: «Загнивающий капитализм на империалистической стадии своего развития породил мертворожденного ублюдка биологической науки, насквозь метафизическое, антиисторическое учение формальной генетики»[440]440
Там же. С. 596.
[Закрыть], а затем, пройдясь по «мракобесу и злопыхателю» Карлу Саксу, профессору Гарвардского университета, упомянул Жебрака, который «по существу солидаризируется с профашистом Саксом в оценке теоретических достижений нашей советской передовой школы биологов, мичуринской школы, возглавляемой академиком Лысенко»[441]441
Там же.
[Закрыть].
И если в марте эта статья казалась случайной, то летом ситуация стала усугубляться: почти одновременно в центральных изданиях появляются две аналогичные статьи. 30 августа в «Литературной газете» напечатано письмо под заглавием «На суд общественности», а 2 сентября 1947 г. по поручению М. А. Суслова в «Правде» появляется статья И. Д. Лаптева «Антипатриотический поступок под флагом “научной критики”»[442]442
Там же.
[Закрыть].
Вследствие изменения идеологической обстановки вдруг оказалось, что Жебрак «потерял чувство патриотизма и научной чести ‹…› ослепленный буржуазными предрассудками, презренным низкопоклонством перед буржуазной наукой он встал на позицию враждебного нам лагеря»[443]443
Там же. С. 598.
[Закрыть]. Вскоре Министерством высшего образования СССР был организован Суд чести, впрочем не столь громкий, как в «деле КР», но с неминуемыми оргвыводами – в октябре 1947 г. А. Р. Жебрак был снят с поста президента Белорусской АН.
Но даже после расправы над Жебраком Лысенко не чувствовал себя защищенным, поскольку его серьезно критиковала часть коллег-биологов. В связи с этим любопытна запись из дневника заведующего отделом информации газеты «Правда» Л. К. Бронтмана от 28 ноября 1947 г.:
«Вчера был у меня (зашел в кабинет) Василий Иванович Поляков из сельхозотдела. Рассказал две занятных истории:
1) За последнее время сельхоз. ученые довольно сильно наваливаются на Лысенко за его теоретические работы по генетике, утверждая, что он практик, а науке не дал почти ничего. Лысенко взял и написал в Сочи Хозяину: так и так, идут у генетиков споры, какого направления придерживаться, говорят, что я – не генетик. Хозяин ответил, что настоящим ученым, работавшим для науки и для народа, был Мичурин. Вот и понимай, как знаешь!
2) Хозяин достал где-то на Кавказе семена зонтичной пшеницы (на одном стебле – несколько колосьев) и прислал Лысенко, советуя попробовать разводить и акклиматизировать в других (не кавказских) местах. Лысенко написал, что думает испытать ее в двух пунктах: в Горках и в Одессе (в Горках у него Институт, в Одессе – опытная станция). Хозяин написал в ответ, что пшеницу надо разводить “не там, где Вам удобнее, а там, где ЕЙ удобнее. В Одессе – много солнца и мало осадков, в Горках – много осадков и мало солнца. Надо – где достаточно и солнца и влаги, например, где-нибудь в районе Киева”»[444]444
Бронтман Л. К. Указ. соч.
[Закрыть].
Несмотря на то что рассказ о ветвистой пшенице описывает события 1946 г., первая история важна для понимания положения Лысенко осенью 1947 г. Причем его позиции, казалось, лишь ухудшались.
Но в июле 1948 г. президент ВАСХНИЛ Лысенко (по рангу этот пост соответствовал должности заместителя министра сельского хозяйства), находившийся под напором критики, осознававший свое довольно шаткое положение, был вызван к Сталину для беседы. Раскрыв ему радужные перспективы развития отрасли, в том числе поведав и о ветвистой пшенице (посевы которой якобы повысят урожаи зерна по стране в пять – десять раз), президент ВАСХНИЛ пообещал исправить сложившееся положение.
«Но выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко назвал несколько иностранных фамилий, особенно часто упоминаемых критиканами, – такие как Моргана и Менделя, и настойчиво повторил, что если вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические учения на той, формальной генетике, то страна потерпит огромный ущерб. А вот если формальную генетику отменить как науку идеалистическую, буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут, быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности всех культур»[445]445
Сойфер В. Н. Указ. соч. С. 645–646.
[Закрыть].
Сталин поддержал Лысенко, поскольку после засухи и голода 1946–1947 гг. был готов пойти практически на все ради увеличения урожая. Наиболее важным для Лысенко был вопрос устранения оппонентов, которые у него еще оставались; тем более что он и его сторонники не обладали большинством в ВАСХНИЛ, а предстоявшие там выборы еще более бы ослабили их позиции. Здесь как раз и проявилась основная помощь: несмотря на списки предложенных кандидатов и сопутствующие предвыборные мероприятия, 28 июля 1948 г. в газете «Правда» было опубликовано постановление Совета министров СССР от 15 июля за подписью И. В. Сталина. В постановлении сообщалось о директивном утверждении сразу 35 действительных членов ВАСХНИЛ, большинство из которых составляли ставленники Лысенко[446]446
Там же. С. 652.
[Закрыть]. При таком подспорье планам «народного академика» уже ничего не угрожало.
Сессия ВАСХНИЛ открылась 31 июля докладом Лысенко «О положении в биологической науке». Доклад, предварительно просмотренный и отредактированный Сталиным, был неожиданно резким, очень политизированным, пугал своей наглой безапелляционностью. Основным нападкам со стороны Лысенко подверглись основоположники и приверженцы «буржуазной, антисоветской, антинародной реакционной генетики»[447]447
Шноль С. Э. Герои, злодеи, конформисты российской науки. 2-е изд. М., 2001. С. 465.
[Закрыть]. В центральной части доклада, озаглавленной «Два мира – две идеологии в биологии», оратор проводил черту между агробиологией и «чуждыми» детищами трех ученых – основоположника генетики Грегора Менделя, впервые предложившего идею хромосомной наследственности Августа Вейсмана и основателя теории гена Томаса Моргана:
«Возникшие на грани веков – прошлого и настоящего – вейсманизм, а вслед за ним менделизм-морганизм своим острием были направлены против материалистических основ теории развития. Ныне, в эпоху борьбы двух миров, особенно резко определились два противоположные, противостоящие друг другу направления, пронизывающие основы почти всех биологических дисциплин ‹…›. Не будет преувеличением утверждать, что немощная метафизическая моргановская “наука” о природе живых тел ни в какое сравнение не может идти с нашей действенной мичуринской агробиологической наукой»[448]448
Сойфер В. Н. Указ. соч. С. 654.
[Закрыть].
Закончил Лысенко свой доклад направляющим пассажем:
Для ученых антилысенковского лагеря такой доклад был по меньшей мере удивителен. Особенно это было непонятно потому, что 10 апреля 1948 г. Лысенко, казалось, был почти повержен. В этот день начальник отдела науки Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Юрий Андреевич Жданов (сын А. А. Жданова) выступил на семинаре лекторов обкомов ВКП(б) в лектории Политехнического музея с докладом на тему «Спорные вопросы современного дарвинизма», в котором начисто разгромил «народного академика» со всеми его идеями; однако, что не было известно, сделал это исключительно по своей инициативе (хотя выступление и было предварительно одобрено его непосредственным начальником, секретарем ЦК М. А. Сусловым[450]450
Там же. С. 644.
[Закрыть]).
Ученым было невдомек, что 31 мая на заседании Политбюро Сталин уже выразил в резкой форме свое недовольство этим докладом, и было решено сформировать комиссию Политбюро для вынесения решения по инциденту, а Ю. А. Жданов подал в ЦК на имя Сталина письмо с объяснениями. Это письмо, которое он написал не без помощи отца[451]451
В. Н. Сойфер приводит факт, что было подготовлено даже два варианта этого текста: «Мне довелось слышать в 1978 году от ранее близкого к Ю. А. Жданову сотрудника, кандидата биологических наук А. Гапоненко, что Ждановым было подготовлено два варианта покаянного письма. В первом из них он якобы свел “покаяние” лишь к пустым формальным фразам. Гапоненко утверждал, что когда эта покаянка была принесена Сталину, тот будто бы написал в верхнем углу одну фразу – “Ишь, какой прыткий!”, чего было достаточно, чтобы молодой заведующий Отделом науки ЦК партии написал то, что от него ждали» (Сойфер В. Н. Указ. соч. С. 709. Примеч. 121).
[Закрыть], было вскоре зачитано Сталиным на заседании Политбюро ЦК. Юрий Жданов вспоминал:
«Отец рассказывал, что оно произвело впечатление “недостаточного разоружения”. Так считал Молотов. Берия бросил реплику: “Это, конечно, неприятно, но нужно быть выше отцовских чувств”»[452]452
Жданов Ю. А. Указ. соч. С. 258. В другом варианте Ю. А. Жданов приводит слова Берии несколько иначе: «Все это, Андрей, конечно, крайне неприятно, но надо быть выше отцовских чувств» (Там же. С. 310).
[Закрыть].
Дополнительную остроту ситуации придавало еще и закулисное участие во всем этом действе Г. М. Маленкова, курировавшего сельское хозяйство и стоявшего на стороне Лысенко. А поскольку соперничество Маленкова и Жданова является неоспоримым, то несомненно, что не без участия Маленкова была так разыграна карта Жданова-младшего.
Ход сессии ВАСХНИЛ жестко контролировался Политбюро: каждый вечер туда, персонально к Г. М. Маленкову, приезжал лысенковский коллега В. Н. Столетов (в будущем министр высшего образования СССР) с отчетом о «проделанной работе»; он же согласовывал с Лысенко список выступавших в прениях. Нет нужды говорить, в каком русле шла большая часть этих выступлений, особенно недавно «назначенных» академиков, что вполне соответствовало духу эпохи и конкретному моменту надругательства над биологической наукой.
Лысенко до последнего дня не давал понять аудитории, откуда у него набралось столько смелости, тем самым провоцируя представителей оппозиции на резкие высказывания, которые, без сомнения, впоследствии должны были быть употреблены против их самих. Если немногочисленные знатоки аппаратных игр уже в первый день догадались, что причина такой дерзости Лысенко в высочайшем покровительстве, то другие стали догадываться в процессе – начиная с 4 августа «Правда» стала ежедневно печатать сокращенные стенограммы выступлений. А утром последнего дня сессии, 7 августа, это смогли понять и все остальные: в «Правде» была напечатана объяснительная записка Ю.А. Жданова Сталину, поданная им при разборе инцидента с его лекцией в Политехническом, где сын главного идеолога партии каялся в своих ошибках.
Скорее всего, если бы А. А. Жданов был в состоянии, он бы предпринял активные действия в защиту сына, но еще 6 июля Политбюро по настоянию врачей отправило его в двухмесячный отпуск[453]453
РГАСПИ. Ф. 17 (ЦК ВКП(б)). Оп. 163. Д. 1513. Л. 51 (Постановление Политбюро ЦК, Протокол 64, пункт 103). Накануне И. В. Сталин получил от начальника Лечсанупра Кремля профессора П. И. Егорова «Медицинское заключение о состоянии здоровья Секретаря ЦК ВКП(б) тов. Жданова А. А.», которое обязывало Сталина принять неотложные меры:
«Состоявшимся сегодня 5.VII с[его] г[ода] консилиумом в составе действительных членов Академии медицинских наук СССР Гринштейн А. М. и Виноградова В. Н., профессора Егорова П. И. и доктора Майорова Г. И. констатировано:
За последнее время в состоянии здоровья тов. Жданова А. А. наступило значительное ухудшение – усилились явления сердечной недостаточности настолько, что уже при обычных движениях возникает одышка. Сердце значительно расширено, имеются явления застоя в легких и печени.
В связи с ослаблением сердечной деятельности значительно упало кровяное давление.
Кроме того, на почве происшедшего интенсивного спазма сосудов головного мозга в ограниченном участке его развилось нарушение питания, выразившееся в нарушении чувствительности на правой руке и правой половине лица.
Необходимо теперь же предоставить тов. Жданову А. А. отпуск на 2 месяца, из которых месяц должен уйти на лечение при условии строгого постельного режима и месяц для отдыха» (Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР, 1945–1953. С. 268–269).
[Закрыть]. Сперва он поехал на юг, но там было очень жарко, после чего Жданова перевезли в санаторий «Долгие бороды» на Валдай; при этом все его служебные полномочия по Секретариату ЦК ВКП(б) передавались Г. М. Маленкову. 23 июля ему позвонил Д. Т. Шепилов: разговор был продолжительный, Жданов кричал в трубку в состоянии крайнего возбуждения; в ночь после разговора у Жданова случился тяжелый приступ стенокардии[454]454
Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 638–639.
[Закрыть]. Возможно, речь шла именно о положении сына. «Думается, что этот сюрприз, подготовленный Сталиным, немало способствовал приближению последовавшей вскоре кончины Жданова»[455]455
Там же. С. 309.
[Закрыть]. После публикации письма Ю. А. Жданов приехал к отцу на Валдай; Жданов встретил сына с грустной иронией: «Ну вот, мне пора на пенсию. Ты будешь писать и публиковать опровержения, на гонорар от них и будем жить»[456]456
Жданов Ю. А. Указ. соч. С. 258.
[Закрыть]. 31 августа 1948 г., по-видимому, по причине неоказания квалифицированной медицинской помощи А. А. Жданов скончался[457]457
Нет оснований не доверять письму кардиолога Л. Ф. Тимашук, впоследствии использованного для фабрикации «дела врачей-вредителей» (см.: Государственный антисемитизм в СССР. С. 430–431). Обстоятельства, изложенные Л. Ф. Тимашук 31 марта 1966 года в письме в президиум XXIII съезда КПСС, убеждают в этом (Там же. С. 488–491; также см.: Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 638–642). Как писал Д. Т. Шепилов, он «нисколько не удивился бы, если бы узнал, что Берия приложил руку к тому, чтобы жизнь А. Жданова во время нахождения его на Валдае преждевременно оборвалась» (Шепилов Д. Т. Указ. соч. С. 136). По-видимому, сыграли свою роль традиционные советские реалии: «В борьбе с недугом Жданова система номенклатурной медицины показала свою неэффективность. Несмотря на тяжесть заболевания, требовавшего постоянного контроля, в течение трех недель, начиная с 7 августа 1948 г., у Жданова не снимались электрокардиограммы, но зато регулярно производился только вредивший ему массаж конечностей. Лечащий врач Г. И. Майоров, вместо того чтобы организовать правильный уход и надлежащее лечение, передоверил все медицинской сестре, а сам часами занимался рыбной ловлей. В итоге 27 августа у Жданова произошел еще один сердечный припадок. ‹…› 29 августа у Жданова, которому [профессор П. И.] Егоров и лечащий врач разрешили вставать с постели и гулять в парке, вновь случился сердечный приступ…» (Костырченко Г. В. В плену у красного фараона. С. 311).
[Закрыть].
Президент Академии наук СССР С. И. Вавилов был вынужден написать такие строки:
«Советская интеллигенция и весь передовой культурный мир потеряли со смертью Андрея Александровича замечательного теоретика новой, советской культуры, давшего блестящие примеры широчайших обобщений по вопросам советской философии, литературы, музыки. Поразительные по своей остроте, сосредоточенности и меткости выступления А. А. Жданова по вопросам культуры навсегда останутся для нас руководящими.
Глубокую скорбь вызывает весть о смерти Андрея Александровича Жданова у советских ученых. С удивительной ясностью и отчетливостью Андрей Александрович понимал дух советской науки в целом и ее особенности в отдельных отраслях. По всем важнейшим принципиальным вопросам существа и организации науки наши ученые и научные учреждения получали у Андрея Александровича Жданова указания, советы и тончайшие замечания, попадавшие всегда в самую суть вопроса. От нас ушел выдающийся друг науки»[458]458
Вавилов С. И. Друг науки // Андрей Александрович Жданов, 1896–1948. [М.], 1948. С. 65–66.
[Закрыть].
Но вернемся к последнему дню сессии ВАСХНИЛ, точнее, к заключительному слову «народного академика». «Смелый новатор в науке академик Т. Д. Лысенко – славный воспитанник советской власти и большевистской партии»[459]459
Кафтанов С. В. Комсомол в борьбе за передовую науку и культуру: Стенограмма публичной лекции, прочитанной в Центральном лектории Общества в Москве/Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний. М., 1949. С. 22.
[Закрыть] только в самом конце сессии расставил точки над i, чтобы чувство победы было более упоительным, превосходство несомненным, а коварство – очевидным:
В. М. Молотов вскоре также во всеуслышание заявил: «Научная дискуссия по вопросам биологии была проведена под направляющим влиянием нашей партии. Руководящие идеи товарища Сталина и здесь сыграли решающую роль, открыв широкие перспективы в научной и практической работе»[461]461
Молотов В. М. 31-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции: Доклад на Торжественном заседании Московского совета 6-го ноября 1948 г. [М.], 1948. С. 20.
[Закрыть].
Спустя пять лет после смерти Сталина академик поместил в «Правде» хвалебную статью «Корифей науки», где написал, что Сталин «непосредственно редактировал проект доклада “О положении в биологической науке”, подробно объяснил мне свои исправления, дал указания, как изложить отдельные места доклада. Товарищ Сталин внимательно следил за результатами работы Августовской сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина»[462]462
Сойфер В. Н. Указ. соч. С. 663.
[Закрыть].
После Августовской сессии ВАСХНИЛ последовало августовское же расширенное заседание Президиума АН СССР, на котором достижения Лысенко обретали уже вполне директивную форму. С. И. Вавилов[463]463
Рамки настоящего издания, увы, не позволяют нам остановиться на трагической личности С. И. Вавилова, которому премного обязана отечественная наука и который вынужден был занимать столь почетное место в столь ужасное время.
[Закрыть], брат гонимого и уничтоженного Лысенкой академика Н. И. Вавилова, уже не говорил о различных точках зрения в биологии: «Речь идет не о дискуссии ‹…›. Нужно также, как и всюду, на биологическом участке научной работы искоренить раболепие и низкопоклонство перед заграницей»[464]464
Сойфер В. Н. Указ. соч. С. 679.
[Закрыть].
Министр высшего образования С. В. Кафтанов, близкий к Лысенко[465]465
Там же. С. 600.
[Закрыть], в своем выступлении говорил, что «та борьба, которую вели мичуринцы ‹…›, имела огромное научное, идейное и политическое значение, ибо они отстаивали марксистско-ленинское мировоззрение»[466]466
Там же. С. 680.
[Закрыть]. Остальные выступавшие также приводили вопрос к политическому знаменателю.
Примечательно, что в сессии ВАСХНИЛ принимал участие и заведующий кафедрой диалектического и исторического материализма философского факультета МГУ профессор З. Я. Белецкий – инициатор обсуждений в ЦК ВКП(б) философских вопросов. Его филиппики в адрес окопавшихся в МГУ вейсманистов завершались словами:
«Наша партия тем и сильна, что она знает, за что она борется, и знает, под знаменем каких идей, какой теории она побеждает. Учение И. В. Мичурина и Т. Д. Лысенко оказалось проверенным практикой социалистического строительства. Теоретическим фундаментом этого учения является диалектический материализм. За этим учением будущее. (Аплодисменты.)»[467]467
О положении в биологической науке: Стенографический отчет сессии Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, 31 июля – 7 августа 1948 г. М., 1948. С. 163.
[Закрыть]
Собственно говоря, кроме разгрома в биологии – трагического, но все же локального события – уже для всей страны была выведена общая, универсальная мораль. Повсюду стали ругательными определения «менделисты-вейсманисты-морганисты», еще опаснее и резче стали обвинения в антипатриотизме.
Решения Августовской сессии ВАСХНИЛ хотя и не имели грифа решения ЦК ВКП(б) и не являлись, соответственно, одним из постановлений ЦК по идеологическим вопросам, но имели огромный, чрезвычайный резонанс. Конечно, этому способствовало и то общеизвестное обстоятельство, что доклад Лысенко был рассмотрен и одобрен этой высшей инстанцией. На это постоянно обращалось всеобщее внимание, это же обстоятельство было особо отмечено в постановлении Президиума АН СССР от 26 августа 1948 г.:
«Одобренный Центральным Комитетом ВКП(б) доклад академика Лысенко ставит перед учеными Советского Союза и прежде всего перед биологами и представителями других отраслей естествознания ряд новых, принципиальных вопросов…»[468]468
Постановление Президиума АН СССР // Правда. М., 1948. № 240. 27 августа. С. 1.
[Закрыть].
В сентябре – октябре 1948 г. в подавляющем большинстве научных и учебных учреждений страны (даже далеких от биологических проблем) состоялись обсуждения решений Августовской сессии и доклада Т. Д. Лысенко, и везде осуждались сторонники буржуазной реакционной науки, а Мичурин и Лысенко, используя терминологию того времени, были подняты на щит. Стенограмма сессии (более чем 500 стр.) была издана в самые сжатые сроки (подписана в печать 21 августа 1948 г.) огромным тиражом – 200 тыс. экземпляров.
Даже за границей стали издаваться многочисленные труды Лысенко – статьи и монографии; в свою очередь, апологетический труд английского пропагандиста мичуринской биологии Джеймса Файфа «Лысенко прав», изданный в Лондоне в 1950 г., вскоре появился в русском переводе[469]469
Fyfe J. Lysenko is Right. London, 1950; Файф Дж. Лысенко прав. М., 1952.
[Закрыть]; а в 1952 г., публикуется в СССР работа Алана Мортона «Советская генетика»[470]470
Morton A. G. Soviet Genetics. London, 1951; Мортон А. Советская генетика. М., 1952.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
