Текст книги "Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1"

Апофеоз идеологических кампаний 1940-х годов

Но наиболее знаменитой из всех послевоенных идеологических кампаний стала так называемая борьба с космополитизмом. Подобно раскату грома она оглушила современников: началась внезапно и так же внезапно закончилась, оставив за собой шлейф многолетнего антисемитизма. Начало ей было дано 28 января 1949 г.: в этот день главная газета страны «Правда» поместила редакционную статью под названием «Об одной антипатриотической группе театральных критиков».

Почему же в начале 1949 г. свет сошелся клином на разборе деятельности театральных критиков? Почему эти разбирательства, бывшие внутренним делом Отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), Союза советских писателей и Всесоюзного театрального общества, оказались на слуху у всей страны?

Как и прежде, фигуранты громкой кампании, в данном случае «по борьбе с космополитизмом», были лишь заложниками невидимых, но крайне ожесточенных баталий и попались (правильнее сказать – были подставлены) под руку Сталину, который сделал их жертвами своего большого замысла.

Причины, побудившие партийное руководство в конце 1948 г. дать ход делу театральных критиков, разобраны в исторических работах последних лет[471]471
  Наиболее внятно и достаточно подробно (впрочем, несколько отличаясь в оценках) данный вопрос рассмотрен в кн.: Жуков Ю. Н. Указ. соч. С. 477–491; Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 319–347. Подробны и информативны, хотя и довольно эмоциональны мемуары одного из главных фигурантов этих событий: Борщаговский А. М. Записки баловня судьбы. М., 1991.


[Закрыть]. Традиционно они сводились к конфликту между драматургами и театральными критиками, причем чисто производственному по своей сути. Но поскольку высшим органом был Центральный Комитет ВКП(б), то автоматически такой конфликт свидетельствовал о сбое в работе контролирующего органа, в данном случае – Отдела пропаганды и агитации ЦК (что само по себе уже было явлением неординарным).

Но прежде чем говорить о непосредственном развертывании кампании по борьбе с космополитизмом, необходимо обратиться к неизвестным, но важным событиям, как предвосхитившим саму кампанию, так и предопределившим выбор ее основных фигурантов.

В этой связи важно отметить, что сталинский метод руководства – «жесткая вертикаль власти», иными словами – полная непререкаемость его волеизъявления как единственного руководства всеми действиями высшего аппарата, царившая в Политбюро ЦК, уже к середине 30-х гг. экстраполировалась и на прочие партийные и государственные и структуры, где каждый из руководителей насаждал единовластие и жесткое подчинение своей воле. Причин тому несколько, но главная, несомненно, состояла в том, что руководителю ведомства приходилось отвечать перед сталинским руководством за работу свою и подчиненных исключительно собственной головой, а такой риск производил цепную реакцию – жестокости, единоначалия, подозрительности, недоверия, нетерпимости к малейшему разномыслию, безынициативности.

Наряду с такой отлаженной системой, заставляющей всю партийно-государственную машину выполнять волю одного человека, главный устроитель этой системы органически не мог доверять даже самым близким людям, а потому он, не терпевший даже малейшего двоевластия рядом с собой, искусственно насаждал его в нисходящих структурах. Эта система получила в историографии нейтральное и неадекватное наименование «системы сдержек и противовесов».

Никто из членов высшего руководства, кроме самого Сталина, не мог чувствовать себя уверенно – всегда невдалеке, а то и совсем близко был соперник, подсаженный мудрой рукой. И если даже в Секретариате ЦК ВКП(б) просматривается постоянное противостояние, то и иные ведомства не были исключением; система же политического сыска, тотального наушничества и доносительства еще более усугубляла ситуацию.

Безусловно, такая перманентная аппаратная война приводила зачастую к серьезным, вполне заметным противостояниям, и в этих случаях верховным арбитром выступал Сталин, локализуя эти конфликты и выбирая, согласно своим интересам, победителя. Поверженный в таких схватках мог лишиться как должности (это в самом благоприятном случае), так и жизни (как вышло в случае с «ленинградским делом»). Нередко первое было предвестником второго, хотя иногда Сталин и миловал, опять же исходя исключительно из своего прагматического ви́дения.

Не было исключением для подобных аппаратных баталий и важнейшее идеологическое ведомство сталинской машины – Союз советских писателей СССР. Не далее как весной 1946 г. руководству страны пришлось прибегнуть к здесь к «системе сдержек и противовесов», локализовав конфликты вокруг ставленника аппарата ЦК ВКП(б) Д. А. Поликарпова, в результате чего А. А. Фадеев, заслуживший благодаря своей безукоризненной исполнительности как доверие Сталина, так и товарищеское отношение А. А. Жданова, был в сентябре 1946 г. утвержден генеральным секретарем правления ССП СССР.

Но поскольку сталинская система не могла доверять ведомство одному, хотя бы и проверенному человеку, то в том же 1946 г. вместо Д. А. Поликарпова в качестве «присматривающего» от аппарата ЦК ВКП(б) в руководстве ССП появился новый ответственный секретарь правления – Л. М. Субоцкий. Именно с его фигурой связано зарождение антикосмополитической кампании.

Лев Матвеевич Субоцкий (1900–1959) был личностью необычной как для руководства ССП, так и вообще для писательской организации: долгое время он де-факто совмещал свою литературную работу с прокурорской. Причем это же касалось и его родного брата, поскольку Субоцких на литературной ниве начала 1930-х гг. было двое – братья Лев и Михаил. «Близнецы. Отличить их друг от друга редко кто мог. Оба служили в армии. Лев Субоцкий состоял на должности военного прокурора довольно высокого ранга. Оба принимали участие в ЛОКАФе (Литературное объединение Красной армии и Флота). Лев Субоцкий писал критические и критико-агитационные статьи на литературные темы»[472]472
  Кирпотин В. Я. Ровесник железного века. М., 2006. С. 184.


[Закрыть].

Л. М. Субоцкий к началу 1930-х гг. уже занимал высокое место в иерархии функционеров советской литературы, а в 1932 г. В. Я. Кирпотин привлек его в Оргкомитет по проведению Всесоюзного съезда писателей на должность литературного секретаря; именно в этом качестве Субоцкий присутствовал 20 октября 1932 г. на встрече писателей со Сталиным в особняке Горького, где В. Я. Кирпотин предложил ввести Л. М. Субоцкого в Оргкомитет на правах полноправного его члена[473]473
  В. Я. Кирпотин вспоминает в тот вечер и Сталина: «…Неожиданно он прервал свои литературные размышления и сказал, сделав шаг в мою сторону:
  – Хочу выпить с Кирпотиным.
  Тут же он подозвал к столу Гронского (И. М. Гронский – редактор «Известий». – П. Д.) и Субоцкого. Мы все трое не просто были в составе Оргкомитета, а занимали в нем рабочие должности. Поэтому Сталин и выделил нас из общего числа, так сказать, аппарат. Своей рукой налил нам в огромные бокалы коньяку.
  – Предлагаю, товарищи, выпить за успешную работу Оргкомитета!
  Я поглядел с ужасом на порцию коньяка, которую мне предстояло выпить, и неожиданно для самого себя сказал:
  – Товарищ Сталин, а вы с нами выпейте тоже.
  Сталин налил себе сухого грузинского вина. Мы выпили до дна. Он только пригубил.
  Разговор снова пошел о литературных делах…» (Кирпотин В. Я. Ровесник железного века. С. 200–201).


[Закрыть]. 22 марта 1933 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О Всесоюзном съезде писателей», утвержденное на Политбюро ЦК 27 марта, где Л. М. Субоцкому отводилось выступление по вопросу Устава Союза советских писателей[474]474
  Власть и художественная интеллигенция. С. 190–191, 758.


[Закрыть]. Позднее Л. М. Субоцкий был назначен заведующим Отделом литературы и искусства Центрального органа ЦК ВКП(б) «Правда», а в декабре 1935 г. утвержден на должности ответственного редактора «Литературной газеты», возглавив печатный орган ССП.

Одновременно с работой на поприще советской литературы Лев Матвеевич занимал высокое положение в системе советской военной юриспруденции. В 1925 г. при организации Военной прокуратуры Московского гарнизона он был назначен первым военным прокурором Москвы, затем начальником 4-го отдела Главной военной прокуратуры РККА по войскам НКВД СССР и погранохраны. В 1935–1937 гг. был помощником Главного военного прокурора РККА по пограничной и внутренней охране НКВД СССР в звании диввоенюриста (соответствовало общевойсковому званию комдива). Летом 1936 г. он исполнял обязанности Главного военного прокурора СССР; именно в таком качестве он активно участвовал в процессе антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра, проводившемся Военной коллегией Верховного суда СССР в Доме союзов СССР с 19 по 24 августа 1936 г., по которому были приговорены к высшей мере наказания Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев и др. А в 1937 г. он участвовал в допросах по делу «антисоветской военной троцкистской организации» (М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич и др.) в качестве помощника Главного военного прокурора РККА по надзору за законностью.

29 сентября 1937 г. Субоцкий был арестован по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде[475]475
  Возможно, арест Л. М. Субоцкого связан с тем, что 11 июня 1937 г. в Севастополе особым отделом HКВД Черноморского флота был арестован его брат-близнец Михаил. С мая по сентябрь 1917 г. М. М. Субоцкий состоял в партии левых эсеров, в 1919 г. вступил в РКП(б), с 1935 г. до момента ареста был начальником политотдела бригады крейсеров Черноморского флота в звании бригадного комиссара. Обвинен в участии в подпольной военно-эсеровской организации и подготовке военно-фашистского заговора, а спустя пять дней – 16 июня 1937 г. – расстрелян.


[Закрыть]. На следствии ему вменялось то, что он «враждебно оценивал внутрипартийный режим, клеветнически обвинял руководителей партии в бюрократизме, казенщине, праздности, в зажиме активности масс и запрете свободного высказывания политических взглядов»; говорил о «зверствах ГПУ, чиновникам которого законы не писаны»; объяснял голод на Украине и Северном Кавказе «жестокой политикой руководителей партии, которые, проводя насильно коллективизацию сельского хозяйства, истребляют наиболее культурных крестьян»[476]476
  Роговин В. З. Партия расстрелянных. М., 1997. С. 246.


[Закрыть]. Также его винили в том, что, «будучи привлеченным прокурором СССР А. Я. Вышинским к допросам М. Н. Тухачевского и других «военных заговорщиков», уклонился от присутствия на приведении в исполнение вынесенных им смертных приговоров»[477]477
  Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 321.


[Закрыть].

Конечно, арестованный Л. М. Субоцкий сразу стал получать «сочувственные» отзывы некоторых литераторов: Ф. И. Панферов, например, 4 ноября 1937 г. в письме И. В. Сталину даже ставил себе в заслугу то, что он в течение ряда лет боролся с врагами народа, в том числе с «Субоцким и прочей сволочью»[478]478
  Панферов – Сталину о своей борьбе с «врагами народа» // Большая цензура. С. 484.


[Закрыть].

Но произошло чудо, которое, возможно, свидетельствует об особом отношении руководства страны к Субоцкому: 31 декабря 1939 г. дело было прекращено за недоказанностью и Л. М. Субоцкий был освобожден, восстановлен не только на литературной работе, но и в рядах ВКП(б) и в военной прокуратуре, а в 1941 г. был назначен заместителем военного прокурора Южного фронта.

После войны Л. М. Субоцкий по-прежнему принимал участие в работе ССП СССР, а весной 1946 г. выступил на закрытом партсобрании ССП с резкой критикой ответственного секретаря ССП Д. А. Поликарпова. В докладной записке Г. М. Маленкову по поводу этого собрания отмечалось, что «т. т. Нусинов и Субоцкий, имея в виду т. Поликарпова, требовали от Правления Союза писателей широкого, умного и квалифицированного подхода в деле руководства литературой и критикой»[479]479
  Докладная записка Агитпропа ЦК Г. М. Маленкову о закрытом собрании партийной организации Союза советских писателей СССР, 2 апреля 1946 г. // Сталин и космополитизм. С. 43.


[Закрыть]. В результате развернувшейся критики, в том числе и упомянутых выступлений И. М. Нусинова и Л. М. Субоцкого, 3 апреля на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) было принято решение об освобождении Д. А. Поликарпова от должности (9 апреля это решение было утверждено Политбюро ЦК)[480]480
  Сталин и космополитизм. С. 43. Примеч. 2. Также отметим, что одним из важных факторов, повлиявших на снятие Д. А. Поликарпова, стало письмо в ЦК по этому поводу от А. К. Тарасенкова (см.: Бабиченко Д. Л. Указ. соч. С. 112–113).


[Закрыть]. На его место был назначен Л. М. Субоцкий.

Отвечая за идеологию в Союзе советских писателей, Субоцкий имел достаточно устойчивое собственное мнение, к тому же обладал смелостью и твердостью. Любопытна характеристика, данная ему «критиком-космополитом» Даниилом Даниным:

«Предшественник Софронова на посту оргсекретаря Союза писателей, был он правой (или левой) рукой Фадеева. Он всегда пребывал на посту. Была в нем черта, которую можно без всяких двусмыслиц определить как мужскую женственность. Тем непредвиденней бывала его властность. Невысокий, красивый, благоухающий, вежливый, безотказный, он вершил делами писательского департамента. А еще печатал изредка критические статьи. Бесцветные – партийно-выверенные до последней точки. ‹…›

Кажется, нас исключали на одном (но двухдневном) собрании в Дубовом зале (Центрального дома литераторов, в феврале 1949 г. – П. Д.). Мой черед был раньше. Я признал за собою ошибки аполитичного эстетизма, дабы повиниться по правилам игры хоть в чем-нибудь. И жалел потом, что дал Николаю Грибачеву повод мстительно ухмыльнуться: “А король-то голый!” Но воистину уличенным в малодушии я почувствовал себя, только когда с той же трибуны слово самозащиты произносил Лев Субоцкий, знавший более сложные правила политической игры.

Он отводил все обвинения: никакой вины перед партией!

И грубейшие реплики из президиума не могли его сбить. Он прокурорствовал! Оскорбленно и надменно. И все бы хорошо, – все бы просто замечательно! – не впади он к концу в якобинско-чекистскую гордыню.

– Я заявляю! – обвел он нас всех зачеркивающим жестом маленькой волевой руки. – И прошу занести это в протокол! Трибуналы революции… Трибуналы войны… Я отправил на расстрел больше нечисти, чем сидит сейчас в этом зале! Понятно?!

Погребальным холодком повеяло от его карательной риторики. И была в ней надежда на великодушие обязанного восхититься партийного собрания… Да-да, обязанного! Вот потому это и про него: о стыд, ты в сладость мне!

И все мы отлично понимали – чувствовали: не окажись ключевая позиция оргсекретаря Союза писателей жадно-надобной Анатолию Софронову, исправнейший Лев Матвеевич мог бы уцелеть, даже несмотря на свое рязанское еврейство. И больше того – сам явил бы образец беспощадного палачества от имени и по поручению…»[481]481
  Данин Д. С. Бремя стыда. М., 1996. С. 349–350.


[Закрыть]

Таков был Л. М. Субоцкий, сменивший Д. А. Поликарпова: и был он для Фадеева не легче предшественника, поскольку серьезный дискомфорт от такого «ординарца» ощущался постоянно. И Фадеев попытался устранить «пятую колонну» в своей вотчине, затеяв интригу. Результатом должна была стать замена Л. М. Субоцкого на избранного в 1947 г. секретарем партбюро ССП прозаика А. В. Софронова, в то время откровенно заискивавшего перед Фадеевым и всецело подчиненного его воле (именно поэтому поэт И. Л. Сельвинский характеризовал тогда Софронова однозначно – «существо лица не имеющее»[482]482
  РГАСПИ. Ф. 17 (ЦК ВКП(б)). Оп. 125. Д. 567. Л. 29.


[Закрыть]).

По сути, открытая атака Фадеева против Субоцкого началась на XI пленуме ССП в июне 1947 г., на котором Фадеев выступил с речью «Советская литература после постановления ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года о журналах “Звезда” и “Ленинград”». Генеральный секретарь вел речь не столько о писателях, сколько о критиках, – именно поэтому при последующих публикациях это сочинение А. А. Фадеева и фигурирует под заглавием «Задачи литературной теории и критики». Обвинения Фадеева неминуемо задевали и Л. М. Субоцкого, который руководил работой Комиссии по критике и теории литературы ССП, к тому же основным фигурантом своей речи Фадеев сделал близкого к Субоцкому литературоведа И. М. Нусинова.

Но формальным поводом для непосредственного удара по Л. М. Субоцкому стала развернутая в конце 1947 г. по воле Сталина кампания по осуждению Ф. М. Достоевского. Так совпало, что в это время в Комиссии по критике и теории литературы ССП рассматривалась рукопись книги М. М. Поляковой о Достоевском; в октябре 1947 г. рукопись получила одобрительный отзыв заместителя председателя Комиссии Д. С. Данина, а в январе 1948 г. – заведующего теоретической секцией Комиссии по критике доктора филологических наук Д. Е. Тамарченко; таким образом, рукопись была рекомендована для публикации в издательстве ССП «Советский писатель». Именно этим обстоятельством и воспользовался А. А. Фадеев, инспирировав письмо своего верного товарища по партии, редактора «Литературной газеты» В. В. Ермилова секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Жданову.

Личность Ермилова была характерна как внешне («страшный Владимир Ермилов – карлик, а с посадкою головы как у жабы»[483]483
  Солженицын А. Бодался теленок с дубом: Очерки литературной жизни. М., 1996. С. 76.


[Закрыть]), так и внутренне. Поддерживавший и пользовавшийся его услугами Фадеев сам порой остерегался этого человека. Вениамин Каверин дал ему следующую характеристику:

«Пожалуй, именно на этих страницах следовало бы рассказать о том, что представлял собой В. Ермилов, тем более что справедливое время, без сомнения, уничтожит самый след этого имени в литературной истории. А жаль! Среди преступников, которые десятилетиями отравляли духовную жизнь страны, он по праву занимает одно из первых мест. Не лишенный таланта, он был зол, болезненно честолюбив, беспощаден, опасен. От него, если можно так выразиться, на десять шагов несло предательством, стремлением унизить, жаждой показать свою власть. Не знаю, в ком нравственное уродство выразилось с большей силой. Его единодушно ненавидели все – думаю, что и друзья, то есть те, кто притворялся (из трусости) его друзьями. Недаром же, когда он умер, среди писателей не нашлось никого, кто согласился бы нести гроб, – редкий случай»[484]484
  Каверин В. А. Эпилог: Мемуары. М., 1989. С. 298–299.


[Закрыть].

27 февраля 1948 г. В. В. Ермилов переслал в ЦК ВКП(б) письмо на имя А. А. Жданова, в котором критически оценивал работу Комиссии ССП по критике и теории литературы, а в большей степени – позицию ее руководителя Л. М. Субоцкого, ставя ему в вину одобрение книги о Достоевском. Однако, кроме частных обвинений, это письмо содержит и ряд важных обобщений, фактически отражая позицию А. А. Фадеева и его верных помощников, которая в результате и вылилась в огромную кампанию начала 1949 г.:

«Для исчерпывающей идейно-политической характеристики деятелей, которым секретариат Союза писателей доверил идеологическое руководство работой критиков и литературоведов, я считаю необходимым, Андрей Александрович, остановиться на следующем факте, который нельзя назвать иначе, как чудовищным»[485]485
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 628. Л. 46.


[Закрыть].

После рассказа об одобрении Комиссией книги о Достоевском Ермилов наконец называет и виновника:

«Секретарь правления Союза писателей Л. Субоцкий, отвечающий за идеологическое направление деятельности Комиссии по критике и теории литературы, энергично обороняет Комиссию от какой бы то ни было критики.

Роль Л. Субоцкого, “шефа” Комиссии по критике и фактического лидера известной части критиков, – с моей точки зрения, является глубоко вредной (такова же точка зрения секретаря партийной организации Союза писателей тов. А. Софронова и ряда других товарищей). Л. Субоцкий возглавляет “космополитическую” часть критиков, чуждую понимания сущности советского патриотизма, национальной гордости советских народов и их лучших национальных традиций.

Именно от этой группы критиков исходят такие, например, статьи, как напечатанная в газете “Труд” статья Е. Усиевич о романе молодого украинского писателя А. Гончара “Знаменосцы”, в которой Е. Усиевич по-левацки, в чисто космополитическом духе, объявила чувство морально-идейного превосходства советских людей над буржуазной западной культурой – “национальной исключительностью” (!) и “вычеркнула” из литературы, – как говорится, “уничтожила”, – талантливое произведение молодого украинского писателя только за то, что автор осмелился показать чувство советской национальной гордости и морально-идейного превосходства!

Только отсутствие советского патриотизма и русской национальной гордости могло позволить Д. Данину и Д. Тамарченко восхвалять сочинение о Достоевском М. Поляковой, в котором клевета на русскую передовую общественную мысль изображается, как “бичевание пороков нашего (русского!) гражданского развития”!

Борьба “Литературной газеты” против низкопоклонства перед буржуазной культурой, за утверждение советского патриотизма вызывает неуклонное раздражение у части критиков, чувствующих себя в настоящее время “не у дел” в виде своего глубокого внутреннего расхождения с партийной линией борьбы за советский патриотизм, против низкопоклонства. ‹…› Лидерство Л. Субоцкого является одним из тормозов на пути развития советской критики.

Таковы, Андрей Александрович, некоторые вопросы, о которых я хотел Вас информировать. С коммунистическим приветом главный редактор “Литературной газеты”

В. Ермилов»[486]486
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 628. Л. 50–52.


[Закрыть].

Основные обвинения, высказанные в письме, впоследствии сделаются газетными штампами. Но пока что целью было лишь убрать Л. М. Субоцкого из руководства ССП, что и было достигнуто: 14 апреля 1948 г. на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б), проходившем под председательством А. А. Жданова и при участии секретарей ЦК А. А. Кузнецова, Г. М. Попова и М. А. Суслова, было приняло решение «О Субоцком Л. М. и Софронове А. В.»:

«Освободить т. Субоцкого Л. М. от обязанностей секретаря Правления Союза советских писателей СССР.

Утвердить т. Софронова А. В. секретарем Правления Союза советских писателей СССР»[487]487
  Там же. Ф. 17. Оп. 116. Д. 347. Л. 25.


[Закрыть].

А 21 апреля состоялось заседание правления ССП, где было подтверждено партийное решение, причем в прениях, с поддержкой точки зрения руководства, с критикой Л. М. Субоцкого выступили М. С. Шагинян и В. П. Катаев[488]488
  Там же. Ф. 17. Оп. 125. Д. 628. Л. 102.


[Закрыть]. Был обновлен и состав Комиссии по критике и теории литературы, во главе которой встала ответственный секретарь газеты «Культура и жизнь», специалист по советской литературе, доктор филологических наук и профессор МГУ Е. И. Ковальчик.

Причем, по принятой в аппарате ЦК скрупулезной процедуре рассмотрения поступающих документов, уже после решения о снятии Л. М. Субоцкого заведующий отделом Управления пропаганды и агитации Н. Н. Маслин отчитался А. А. Жданову о рукописи, которая была избрана в качестве предлога для письма: «Рукопись М. Поляковой о Достоевском рассматривалась Управлением пропаганды, было установлено, что оценка рукописи как произведения “контрреволюционного” не имеет оснований; однако, она содержит ряд ошибок и к печати не может быть рекомендована»[489]489
  Там же. Л. 53.


[Закрыть].

Таким образом, А. А. Фадеев достиг своей цели и освободился от Л. М. Субоцкого. Эта замена для литературной организации не только внесла корректировку в области идеологии, но и знаменовала расстановку акцентов в национальном вопросе: именно нагнетаемые сообразно сталинскому волеизъявлению антиеврейские настроения сделали выбор А. А. Фадеева еще более прагматичным. А благодаря такой рокировке не только возросла роль А. В. Софронова, но и усилилось положение сторонников нового ответственного секретаря – прежде всего драматургов А. А. Сурова, М. С. Бубеннова и других, знаменитых не столько литературным дарованием, сколько зоологическим антисемитизмом.

Иначе говоря, благодаря умелой интриге и покровительству А. А. Жданова Фадеев серьезно укрепил свое положение в глазах Сталина, и без того доверявшего главе советских писателей. Сам же А. А. Фадеев, общаясь в случае надобности напрямую со Ждановым, совершенно перестал считаться с аппаратом ЦК. Он уже мог затыкать рот даже секретарю ЦК и начальнику Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) М. А. Суслову[490]490
  Ср.: «Как-то на одном из заседаний Комитета по Сталинским премиям Суслов поставил под сомнение кандидатуру малоизвестного татарского поэта, выдвинутого в лауреаты Фадеевым. Реакция последнего была мгновенной и довольно резкой: “Товарищ Суслов, а вы читали его стихотворения? Читать нужно, товарищ Суслов, а уже потом высказывать свое мнение”» (цит. по: Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 322).


[Закрыть]. Не особенно считался А. А. Фадеев и с его замом Д. Т. Шепиловым, который в результате реорганизации аппарата ЦК возглавит 7 июля 1948 г. Отдел пропаганды и агитации. Но аппарат ЦК вынужден был сносить такое поведение Фадеева, поскольку Жданова все устраивало.

Однако к осени 1948 г. ситуация изменилась: 31 августа 1948 г. Жданов умирает, начинается дележ его политического наследства, и многие его выдвиженцы оказываются уязвимы. Пришедшему на место второго человека в партии Г. М. Маленкову, как и прежним сотрудникам аппарата ЦК, казалось необходимым наконец-то урезонить и А. А. Фадеева. Именно с этим и связано аппаратное начало того процесса, который приведет к появлению 28 января 1949 г. знаменитой статьи в «Правде».

Первым звонком стала докладная записка первого секретаря ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлова секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову, поданная 16 ноября 1948 г., в которой речь шла «о крупных недостатках в работе советских театров», причину чего автор видел в низком уровне ставящихся пьес. Дополнительную актуальность этому вопросу добавляло и то, что такая жалоба указывала на невыполнение постановления ЦК «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» от 26 августа 1946 г.

Учитывая то обстоятельство, что Михайлов был, по сути, подручным Маленкова, то можно предполагать, что Маленков ждал эту записку, тем самым готовя удар по генеральному секретарю ССП Фадееву.

На следующий день, 17 ноября, Маленков переслал это письмо заведующему Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Д. Т. Шепилову с требованием разобраться, но сразу получил ответ от сотрудников Отдела, что уже готовится отчет о выполнении постановления от 26 августа 1946 г., и письмо Михайлова будет учтено при работе.

Тогда же, в ноябре 1948 г., сектор искусств Отдела «решил привлечь группу критиков для подготовки материала о состоянии драматургии и театров»[491]491
  Жуков Ю. Н. Указ. соч. С. 479.


[Закрыть], вызвав 27 ноября на совещание тех критиков, чьи фамилии потом станут известны всей стране. Уже 4 и 6 декабря критики с готовыми материалами еще раз собрались в ЦК для обсуждения. На всех этих заседаниях, ознакомившись с позицией ЦК, резко (и часто вполне справедливо) критикующего современную драматургию, критики, чувствуя поддержку, перестали стесняться в своих оценках.

Именно в таком «приподнятом» состоянии, полном ощущения дозволенности и высочайшего покровительства, один из критиков – А. М. Борщаговский – 29 ноября 1948 г. выступил на объединенной конференции, проводимой Комитетом по делам искусств при Совете министров СССР, Комиссией по драматургии ССП и секцией театральных критиков ВТО. Она была посвящена обсуждению спектаклей, поставленных театрами Москвы к прошедшей годовщине Великого Октября.

Выступление было резким, особенно в отношении пьес упоминавшихся выше А. В. Софронова и А. А. Сурова, которые тремя днями ранее также критиковались и сотрудниками ЦК; не забыл оратор и руководства Малого театра и МХАТа, ставивших плохие пьесы, и даже Комитет по делам искусств, который всему попустительствовал. Именно смелость речи Борщаговского дала недвусмысленно понять маститым авторам и театральным чиновникам, что такая же точка зрения на их творчество сформировалась в секторе искусств ЦК. И они были правы: сектор искусств уже подготовил Д. Т. Шепилову записку, где вина за состояние драматургии возлагалась на руководство ССП, то есть прежде всего на генерального секретаря ССП и члена ЦК ВКП(б) А. А. Фадеева.

Драматурги, почуяв неладное, обратились за поддержкой в сектор художественной литературы того же Отдела пропаганды и агитации ЦК, имея козырной картой национальную однородность фамилий театральных критиков, которых обвиняли в формализме и буржуазном эстетстве.

Группа Фадеева – Софронова мобилизовала все свои аппаратные ресурсы – А. А. Фадеев заручился не столь авторитетной для ЦК, но все-таки поддержкой председателя Комитета по делам искусств П. И. Лебедева, для которого защита ССП была важна по роду службы, а А. В. Софронов привлек к этому делу своего покровителя – предводителя столичных коммунистов и секретаря ЦК ВКП(б) Г. М. Попова. Кроме того, явно не без участия руководителей ССП до Сталина было донесено «общественное мнение» в форме письма журналистки Анны Бегичевой о «замаскированных космополитах» в лице ведущих театральных критиков[492]492
  Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 325–326.


[Закрыть], напоминавшее по своей эстетике письмо В. В. Ермилова А. А. Жданову.

Претензии А. А. Фадееву выглядели на этом фоне довольно бледно: 14 декабря Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) подал Г. М. Маленкову записку о неудовлетворительном состоянии дел в издательстве «Советский писатель», подписанную Д. Шепиловым, Ф. Головенченко и Н. Маслиным. В этой записке указывалось на грубую ошибку издательства, выразившуюся в переиздании романов И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», а также прочих порочных изданий типа романа Ю. Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», книг В. Кирпотина и А. Долинина о Достоевском и т. д. Была охарактеризована и роль Фадеева: «Одновременно следует указать Секретариату Союза писателей (т. Фадееву) на грубую ошибку, допущенную Секретариатом, принявшим постановление о включении романов Ильфа и Петрова в юбилейную серию. Проект постановления ЦК ВКП(б) прилагается»[493]493
  «Пошлые романы Ильфа и Петрова не издавать» // Источник: Документы российской истории. М., 1997. № 5 (30). С. 94.


[Закрыть]. Именно по этой причине проект постановления Секретариата ЦК ВКП(б) от 14 декабря 1948 г., озаглавленный «О грубой ошибке издательства “Советский писатель”» содержал и оргвыводы в отношении Фадеева: «Указать Секретариату Союза советских писателей СССР (т. Фадееву) на неудовлетворительный контроль с его стороны за издательской деятельностью Союза советских писателей»[494]494
  Там же.


[Закрыть].

Таким образом, руководству страны надлежало поддержать одну из сторон делавшегося явным конфликта: либо члена ЦК ВКП(б) А. А. Фадеева с группой писателей, «затираемых» критиками с нерусскими фамилиями; либо же заведующего Отделом ЦК Шепилова с группой тех самых критиков. Очевидно, для решения этого вопроса Сталину не потребовалось серьезных размышлений: во-первых, он уже ранее высказал свое мнение, одобрив замену Л. М. Субоцкого на А. В. Софронова, а во-вторых, он был знаком с пьесами Софронова и Сурова и даже остался ими доволен[495]495
  Сталин, как и всегда, оставался последней инстанцией, и то, что критикуемые пьесы ему понравились, имело ключевое значение. Поскольку если произведение ему не нравилось, то бывало и ровно наоборот: когда Сталину не понравилась опера «Великая дружба» и были попытки перевести обвинения на музыкальных критиков с нерусскими фамилиями, то слова главного редактора музыкального вещания Радиокомитета были услышаны: «Мне кажется, что некоторые композиторы здесь настолько все сваливают на критику, что получается впечатление, будто сами критики писали плохую музыку» (Совещание деятелей советской музыки в ЦК ВКП(б). С. 158).


[Закрыть].

Г. М. Маленков, таким образом, лишь осуществлял высочайшую волю. Заодно, впрочем, он решил разобраться и с ждановским наследием в Отделе пропаганды и агитации: 15 декабря Секретариат ЦК, проходивший под председательством Г. М. Маленкова, не одобрил подготовленный ведомством Шепилова проект постановления, а распорядился «заслушать на заседании Секретариата ЦК ВКП(б) отчет о работе издательства “Советский писатель” за 1948 год. Поручить Отделу пропаганды и агитации ЦК подготовить заключение по отчету издательства…»

Тем самым, всякие инициативы Д. Т. Шепилова были погашены, а Фадеев получил карт-бланш.

Решительный бой был дан на XII пленуме правления ССП (причем ведомство Шепилова, почуяв недоброе, даже требовало отложить пленум по причине плохой готовности). Доклад Софронова об актуальных проблемах советской драматургии на вечернем заседании 17 декабря 1948 г. хотя и сопровождался выпадами в адрес критиков, но был в этом достаточно сдержан и содержал больше упреков в адрес драматургов; на следующий же день все окончательно переломилось. Если доклад председателя Комитета по делам искусств Лебедева был посвящен критике периодических изданий, то доклад Фадеева, с переходами на личности, был столь резок, что к нему вполне применима формулировка «зубодробительный»: здесь он выступал не хуже, чем Лысенко в биологии.

В резолюции пленума, принятой 20 декабря, говорилось, что среди критиков «культивируется низкопоклонство перед буржуазной культурой, игнорируется богатейшее наследство русской классической драматургии», особенно отличившиеся критики были названы поименно. 22-го числа в «Литературной газете» напечатали сокращенную стенограмму речи Фадеева, а 23 декабря в «Правде» контролируемая Отделом пропаганды и агитации ЦК театральная периодика подверглась нападкам в статье Софронова «За дальнейший подъем советской драматургии».

Кроме того, руководство ССП 25 и 31 декабря обратилось к Г. М. Маленкову с просьбой разрешить публикацию материалов пленума в «Правде». Поскольку просьбы эти проходили через Отдел пропаганды и агитации, то его руководство всячески пыталось избежать публикации (именно объяснению нецелесообразности обнародования резолюций была посвящена записка Отдела пропаганды Г. М. Маленкову от 8 января 1949 г.). Но выбор в пользу А. А. Фадеева был уже давно сделан, и 13 января Маленков распорядился напечатать в «Правде» резолюции XII пленума.

Действия Г. М. Маленкова следует определить характеристикой, данной ему тем же Д. Т. Шепиловым: Георгий Максимилианович «был идеальным и талантливым исполнителем чужой воли ‹…›. Когда он получал какое-либо указание от Сталина, он ломал любые барьеры ‹…›, чтоб исполнить это задание молниеносно, безукоризненно, и доложить об этом Сталину»[496]496
  Цит. по: Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина… С. 330.


[Закрыть].

А когда уязвленный Шепилов пришел после этого на доклад к Сталину и завел речь о ситуации в Союзе писателей, то глава государства моментально отрезал: «Антипатриотическая атака на члена ЦК Фадеева!»[497]497
  Борщаговский А. М. Указ. соч. С. 69.


[Закрыть]