Текст книги "Урок ловиласки"

Вот так быть командиром. Все надеются, что он самый умный, а он только думает, что самый умный. Жизнь все расставляет по местам.

– Антонина, – позвал я.

Она посмотрела на меня одновременно испуганно, чуточку покорно и в то же время уничижительно-надменно, как обнищавший герцог на нувориша. С тем же уровнем послушания и доверия.

– Нет. – Я передумал. – Майя. Ты вроде бы лазишь хорошо. Вывесишь сигнал, чтобы все шли к нам.

– Две вещи, – не преминула напомнить пришедшая в себя Антонина.

Едко так намекнула, что на курносой царевне их всего две – рубашка и штаны.

– Мы будем ждать здесь, – сказал я.

Одновременно передал информацию и как бы сообщил, что не парься, никто не увидит.

Вставшая и замершая в таком положении Майя хлопнула ресницами:

– А если на обратном пути заблужусь?

– Найди точку обзора повыше. Выше ближайших деревьев. Если такой нет, выходи из леса и поднимайся в гору, пока не откроется вид сверху. Затем разворачивайся и иди на оранжевое. Тогда сбор у озера.

Майя все же сомневалась.

– Мне стоило бы, конечно, пойти самому, но… – Я показал на обездвиженную Кристину, которая самостоятельно не могла даже привалиться к дереву, где недавно сидела Майя. – Если что-то произойдет…

А произойти может что угодно, в этом все уже не раз убеждались.

Несчастная Мисс Кудряшка не сводила с меня глаз. То ли тоже не хотела оставаться в лесу наедине со сварливой напарницей, то ли по другой причине – кто их, девчонок, знает? Всегда смотрят так, чтоб мы горы сворачивали и цветы дарили. Во взоре – мольба и страдание, а спасение, как я должен понять, в моих руках. Или я сам – спасение. Если б я что-то понимал в девичьих капризах, то давно ходил бы в кино и на другие развлечения не с Томой, а в более интересной компании. А я ходил с Томой. В общем, это я теперь такой умный, потому что жизнь бурлит, и каждый день дает новые знания. Но не по всем направлениям. Если в людях в целом разбираться стало проще, то девушки по-прежнему оставались тайной за семью (или сколько их там) печатями. Говорят «всему свое время». Надеюсь, что говорят правду.

Майя оценила ситуацию правильно.

– Понимаю. – Ее курносое лицо, серьезное и собранное, дернулось в решительном кивке. – Сделаю.

Часть шестая

Туман. Прикосновения. Голоса.

– Кровь?

– Ничего. Одна капелька. Давайте воду.

Кажется, это Варвара. Не столько зрение, сколько ощущения подтвердили догадку, ведь кто еще будет обращаться со мной так бесцеремонно?

Из переданного шлема преподавательница бережно омывала пособие, обливая из набранной горсти, сосредоточенный взгляд при этом скашивался к переносице, где ее почти касался унылый сморщенный хоботок. За священнодействиями следили ученицы.

– Как ты узнала? – подозрительно осведомилась Антонина.

– Гусиная кожа. Волосики на ногах, – перечислила Варвара.

– Они и сейчас там.

– Лежат, – объяснила преподавательница. – А тогда – встали.

Я обнаружил, что мои глаза открыты, что время снова пошло и даже сколько-то прошло, намертво перечеркнутое сознанием.

– Чапа очнулся, – со смешком констатировала Майя.

– Это правда так хорошо? – робко поинтересовалась Амалия.

Спрашивала меня. Все замерли в ожидании.

– Это как летать, – выдавил я. – Только лежа.

– Кристина, а тебе? – переместилось общее внимание куда-то вбок.

Мой расплывающийся взор нашел героиню дня. Ее взгляд, вернувшийся из неведомых стран, осторожно теплел – от распускаемых цветков в уголках глаз, опасливо принимающих новую реальность, до обнаруживающих все новые и новые открытия зрачков. На лице блуждала улыбка человека, что-то нашедшего, но одновременно потерявшего нечто важное. И еще не решившего, насколько оно важное. Пальцы бездумно накручивали кудряшки, кожа светилась разлитым внутренним сиянием.

– Не знаю. – Кристина попробовала сосредоточиться на вопросе, но не получилось. Что-то мешало. Например, нежелание мыслей облекаться в слова. – Еще не разобралась. Я еще не пойму, где я.

– Это как?

– Узнаешь. – Ярослава толкнула в бок любопытную Любаву.

– Но было больно? – продолжился допрос.

– Ну… да. Наверное. Но… странно.

– Наверное?! А странно – это как?!

– Думаю, мне повезло. Боль забилась другими ощущениями.

– С первого раза? – хмыкнула Ярослава. – Действительно, повезло.

– Но тебе понравилось? – не унималась Любава.

Кристина смущенно опустила лицо.

– Чапа молодец. Я чувствовала, что он старается.

– Сколько говорить, – окончательно взъярилась Варвара, – что нет здесь никакого Чапы! Это пособие! Просто пособие, и ничего больше!

Что ее так задело? Своевольный взбрык моего организма? Так ему памятник нужно ставить за предварительный терпеж, когда уже совсем невтерпеж. Может, удачный опыт первой ученицы, и преподавательница теперь завидует, вспоминая неприятный свой, или что-то другое?

– Но наше пособие – Чапа, – осмелилась возразить Клара.

– Хорошо, пусть будет пособие, – согласилась Кристина, защищая Клару от резкой реакции Варвары. – Наше пособие – большой молодец.

На ее животе блестели мутные капельки. Двенадцать пар глаз, куда бы ни смотрели, упорно возвращались к ним, как пьяница к ларьку или творец к произведению.

Преподавательница обернулась к пожирательнице внимания, и протянутая рука до смешного обыденно черпнула пальцем из Кристининого пупка.

– Вкус бывает разный, – успела Варвара до созревшего цунами вопроса. – Зависит от человека и, в большей степени, от того, что недавно ел.

– Опять апельсины, – деланно нахмурилась Ярослава.

Сразу несколько рук потянулось к животу Кристины, и владелице пришлось защитить остатки собственности, накрыв ладонью.

– Почему так мало? – возмущенно хныкнула Софья, не успевшая даже посмотреть, пока пробивалась через образовавшие сплошную стену спины передних.

Хлюпнув носом, она вернулась на место.

– Мало?! – Мутные, как то, на что недавно глядели, Ярославины глаза взлучились кончиками, а губы расцвели в ухмылке превосходства. – Это много!

– Еще бы, наш Чапа столько терпел, – томно прибавила Ефросинья.

Наш. Уже. Ага.

Я вдруг совершил еще одно открытие: мой краткий уход в иные измерения не изменил диспозиции. Четыре пальца по-прежнему впивались в твердую мякоть Ефросиньи, которая фальшиво улыбалась и тем отводила от себя возможные подозрения (благо, всем было не того), а пятый лупило пульсом ее тела, будто я воткнулся в сердце. На другой ладони плескалось очарованное смущение. Оплетая тревожной паутиной, оно отталкивающе вбирало, втягивая – отстранялось, влюблялось и разочаровывалось, уходило и возвращалось.

– Кто любит попадать в неудобное положение? – совершив странный мысленный кульбит, осведомилась преподавательница.

Любителей не нашлось. Нашлись любопытные:

– А что?

Дескать, вдруг попадать в неудобное положение – приятно? Как туда попасть? Чем? Какое положение считать неудобным и положение чего?

– Поясни, – потребовала Ярослава. – А то я знаю позы, хоть и неудобные, но столь впечатляющие…

Ее взор из-под вздернутых домиком бровей вместе со всеми изучал содержимое преподавательских ладоней, которые завершали мытье.

Мне не нужно было поднимать голову и тем более напрягать зрение, чтобы узнать, что видят царевны. Привычное ежедневное зрелище: снулый угорь в траве, сосиска, забытая на солнцепеке. Натруженная кожица собралась складками внизу уставшего тельца, на самом кончике складочки получались частые и мелкие, сходные с бутоном распускающейся розы. Давно посещала мысль: нельзя ли по ним идентифицировать личность, как по отпечаткам пальцев, и использовать для прохода на секретные объекты, как показывают в кино про шпионов? Только еще не придумал, как расположить сканер. И одежда мешать будет. Хотя… В стране башен мужчины ходят в юбках, и во многом это оправдано. Как минимум – это очень удобно. Если бы в моем мире климат столь же благоприятствовал…

Размечтался. Те же шотландцы расскажут, столько трудов и нервов нужно, чтобы тебя воспринимали всерьез, а не в качестве клоуна или извращенца. В общем, мысль о паховой идентификации – глупая (как большинство гениальных идей на этапе возникновения). К тому же – допустим, идею каким-то образом воплотили – как пропускать женщин?

А почему бы нет? Наверняка у них тоже найдется что-то индивидуальное. Проблема, увы, та же: сканер.

– В некоторых позах вместе с фрицами внутрь попадает воздух, – делилась Варвара новым для учениц знанием. – Это не страшно, но неудобно, поскольку при выходе получается забавное фырканье.

– В каких позах? – заинтересовались ученицы.

– Сугубо индивидуально.

– Вечно один ответ. Зачем разговор начинать? – завела свою шарманку Антонина. – Просто проинформировать?

– Научить бороться. Сожмите внутренние мышцы…

– Какие?! – всполошились царевны.

– Ну… будто пошли по-маленькому прямо в комнате папринция, а он внезапно вошел.

Любава и Феофания всхихикнули, Майя зажала рот, Клара сдавила губы до их полного исчезновения. Все вместе царевны принялись пыжиться, взоры ушли внутрь.

– Досчитайте до пяти.

– …три, четыре, пять. Уфф! Непросто без привычки, – покачала кудрями Кристина.

– Проделывайте это останавливающее движение ежедневно раз десять, меняя позы: стоя, сидя, лежа. Увеличивайте время сжатия, доводя с секунд до минут, тогда сможете стискивать мужа с силой сжатого кулака. Ему это как манна небесная, а к вам воздух больше не попадет – просто не останется места.

Некоторое время царевны пыхтели, напрягая щеки и безмолвно считая. Пальцы Варвары в это время теребили опустошенную вещицу, столь долго проявлявшую себя в лучшем виде, но теперь пальцы были крепче и, что обидно, длиннее.

– Не больно? – спросила Варвара, каким-то образом вспомнив, что отстрелявшийся солдат вообще-то имеет командира

– Нормально, – буркнул я.

– Если будет больно, ты скажи, – снизошла Варвара.

– Если будет больно, я крикну, – пообещал я.

Обрезанное каре Амалии с сомнением колыхнулось:

– Не крикнет. До последнего терпеть будет, разве по нему не видите?

Переставшая тужиться Антонина вдруг пихнула Варвару под руку:

– А если б ты не успела столкнуть Кристину?

Все замерли: вопрос своевременный.

– У нее зеленые дни, – напомнила Варвара. – Есть шанс, что обошлось бы.

– И тогда мы не увидели бы салют, – отметила Клара.

Она продолжала краснеть, багроветь и исходить пятнами. Причины валились на нее сразу с трех сторон. Одна измывалась напротив, вторая медленно, но упорно свершалась на главной арене, а третья происходила внизу. Бедняжка не могла ни оставить уже завоеванной позиции, на которую столь долго решалась, ни пойти дальше. Позиционная война являлась для нее началом конца, ведь вдолблено сызмальства: защита и оборона – отсроченная смерть. Чтобы остаться на месте, нужно идти. И бежать, чтобы двигаться вперед. Вечные правила. Оборона Клары трещала по всем швам, и каждый шов чувствовался моей рукой. Ее пылающее лицо скрылось за стеной локонов. Неизвестные будоражащие чувства впились зубастыми капканами, но все затмилось совершенно новым ярко-острым ощущением, когда пальцы, скользнув по ущелью, взобрались по ложбинке, а подушечка среднего нащупала сжавшуюся звездочку, погладила ее и вежливо постучалась.

«Закрыто!!!» – в панике завопили оттуда. Но из окошек глаз внутренние жители видели закатывавшую глаза соперницу-конкурентку, там тело билось в едва сдерживаемых судорогах, и кровоточили искусанные губы.

Тук-тук, снова постучался я, словно мне впечатлений не хватало. На чистом автоматизме постучался, потому что – дверца, а сегодня день открытых дверей.

Нормальная логика уже не действовала, а для новой, ненормальной, все было логично.

Тук-тук! – еще раз.

«Вам кого?» – боязливо приоткрылась малюсенькая щелочка.

«Вас, прелестное созданье». Кого же еще, в самом деле?

«Но это черный ход! Негоже столь почтенному господину ютиться в узости и тьме. Идите в парадное!»

«Я и так в парадном, подпираю дверцы, заглядываю в залы, восхищаюсь красотой и великолепием».

«Благодарю покорно. А посмотрите еще вот с такого ракурса. И вот так. Правда, замечательно?»

«Божественно!»

«Вы льстите мне».

«Ничуть. Ваш домик уютен и безупречен, полон чудес и колдовства, мечта любого гостя. Очарование течет рекой, тепло домашнего очага окутывает лучше одеяла. Здесь принимают как родного. Здесь хочется остаться. Сюда не терпится приходить, приходить и приходить, и делать это вечно».

«Вы очень любезны, но если вам так нравится холл в парадном – любуйтесь, пожалуйста, сколько хотите, располагайтесь, как пожелаете, все к вашим услугам. Зачем стучаться в запасники, если вся прихожая – вся, сударь! – ваша?»

«Зачем? Потому что мужчина – охотник и защитник. В заботе о безопасности он обязан изучить все входы и выходы. Посмотрите на соседские хоромы, видите, как им хорошо? Разве можно так радоваться жизни, не будучи уверенным в собственной безопасности?»

«Не уловила смысла, но логика бесподобна. Раз все настолько безопасно, логично и радостно… Прошу, благородный джентльмен. Нет! Только одним глазком. Нет-нет! Только в сени. Нет-нет-нет! Только полюбоваться темнотой и оценить красоту узости и величие теснины»…

У Клары порозовела грудь. Острые конусы могли проткнуть насквозь. Белые, вздутые, они шипели взбурлившим и убегавшим внутри призрачным молоком. Застучала предупреждающая крышечка. Вспузырилась кровь, взбесился пульс, открылись губы в страдальчески-сладком оскале, еще секунда – и громкий стон разнесется… и разнесет.

Я резко высвободился из плена. Только одним пальцем – тем самым. Только верхней его фалангой – той самой, но этого хватило. Качели перевернулись, и покатившийся под уклон трамвай чужого разума вновь оказался на вершине, оглядываясь ошарашено.

«Это было весьма своевременно, – сказали вернувшиеся глаза Клары. – Спасибо. Хоть вы и ушли по-английски, не прощаясь, но я на вас не сержусь»…

…«Но почему так быстро? – сразу добавили загрустившие глаза Клары. – Даже чаю не попили»…

…«Заходите еще, – смущенно закончили уже соскучившиеся глаза Клары. – Милости просим».

Глаза Клары. Ох, эти глаза Клары. Полубезумные, неописуемые, наполнившиеся ощущением жизни: жизни здесь и сейчас – невероятной и непредставимой доселе. Черновик внезапно стал чистовиком, жизнь из будущего пришла в настоящее, необъяснимое и непредставимое свершилось.

Глаза Клары смотрели на меня. Робея. Сияя. Мгновенно перемещаясь от категоричного «Никогда!» до столь же категоричного «Ну когда же?!». Глядели с вопросом. С намеком. Со страхом. С вызовом. С укоризной. А Кларин голос, вдруг абсолютно самостоятельный, хозяйке сейчас будто и не принадлежавший, ударил в хрупкую тишину, как булава в хрустальное блюдо:

– Варвара, расскажи про тесный способ.

***

Преподавательская бровь удивленно скользнула вверх.

– Тесный, – удовлетворила Варвара просьбу, к которой прислушались многие, – это ловиласка без третьей составляющей; единственная, которая вызывает к жизни сразу три оставшихся.

Это не объяснение, это издевательство какое-то. Общее недоумение едва не скатилось в возмущение:

– Объясни нормальными словами!

Море голов затрепетало надо мной волнами локонов, так что в глазах зарябило.

– Опасным назвали другой способ, а зря, потому что у этого собственных опасностей выше крыши. Удовольствием – четвертой составляющей – такое часто не становится вовсе. Также имеются два материальных фактора, не обязательных в других видах: сначала требуется увлажнение-умасливание, потом очень тщательное омовение. Место приложения высокочувствительно, у некоторых это возбуждающая зона, у других – болезненная. Многие вообще не переносят вторжение в столь ответственную для жизнедеятельности область.

– Их крайним мужьям не повезло, – покачала головой Ефросинья.

И не только головой, но кроме меня, этого никто не заметил. Я тоже не заметил, но ощутил.

– Треугольник практикуется единицами, большинство придерживается в семейной жизни стандартной очереди, – возразила Варвара.

– Но иногда чувственные праздники просто необходимы, – не сдалась Ефросинья.

Остальные напряженно вслушивались. Мнение по поводу дискуссии у каждой имелось свое, но встрять никто не решился.

– Не то, чтоб необходимы, а, скажем так, не запрещены. Попробуйте назвать возможные допустимые варианты применения «тесного».

– В красные дни, – первой рубанула Антонина, еще больше разведя ступни для устойчивости.

Спасибо, я и так не жалуюсь.

– В послеродовой период? – вопросительно предположила из-за ее спины скромно прятавшаяся Амалия.

– Во время вынашивания ребенка, – дополнила Кристина, зачем-то быстро глянув на меня. Пальцы принялись теребить черный завиток. Она скромно жалась между Антониной и Майей и даже не понимала, что у двух «наседок» на моих руках идет активная личная жизнь. Кристине хватало собственных впечатлений. Обожаю таких.

Кхм, это вовсе не значит, что я обожаю Кристину. Скажем, Клару за отказ от чересчур интимного «упражнения» я обожаю еще больше. Хуже всего, что это обожание нисколько не мешает пресловутому «охотничьему инстинкту», из-за отказа сразу же вспыхнувшему в ее отношении. Чертова психология полов. Нельзя ли с этим как-то бороться?

Царевны продолжали:

– При заболеваниях райской дверцы.

Это версию, смущенно спрятав курносый носик за сложенные ладошки, выдвинула Майя. Сдвинутые колени, на которых она сидела в позе гейши, надежно скрывали упомянутую дверцу, локотки собрали красноклювую мякоть вместе, создав уютную складочку, в которой что-то могло поместиться и даже спрятаться.

Варвара обобщила:

– Другими словами: используется только при желании и необходимости, когда невозможен или нежелателен опасный способ.

– Еще – по настроению, – прибавила Ефросинья, обведя всех надменно-нервным взором человека, который знает о чем-то неправильном больше остальных.

– На наших организмах как-то скажется, – робко поинтересовалась Кристина, – если мужчина туда… это?

– Войдет? – помогла Варвара.

Клара внезапно сжалась, отчего все под ней застыло – и свое, и чужое.

– Нет. – Кристина побагровела. – Отсалютует.

– А как скажется именно вхождение? – испуганно не удержалась Клара, сама не своя от проявленной смелости. И от собственного безрассудства.

Поощряющий взор преподавательницы перетек на нее:

– Молодец, Клара, очень важный вопрос. Вопрос здоровья. Помните молитву: «Я забочусь о своем здоровье, ведь потом оно позаботится обо мне». От тесного способа категорически отказываются при заболеваниях органа, который для отличия от райской дверцы называют калиткой. Эксплуатация калитки со временем доводит до недержания кишечной продукции, появляются внутренний зуд, опухоли, трещины на выводной кишке и кровотечение изнутри. Невидимые частички из помещений за калиткой, попадая в мочевую дырочку, вызывают цветение букета других болезней. И не приведи Алла-защитница, да простит Она нас и примет, хоть раз мужскому ключу войти из калитки в дверцу минуя очистительную купальню.

– Что будет? – не выдержала Любава, словно ей больше всех надо.

– Для начала будут боль, зуд и жжение глубоко за дверцей у вас и то же самое в ключе мужчины.

– А потом?!

– Потом только хуже. Вопрос уже не ко мне, а к врачевательницам, и далеко не ко всем.

– С этим можно как-то бороться? – вместе с Любавой всколыхнулись и остальные.

– Надо очень хорошо мыться до, еще тщательнее мыться после и следить, чтобы ничего из калитки не попало в дверцу во время. Поэтому перед уроком я рекомендовала хорошенько очистить кишечник.

– Клизма надежнее, – со знанием дела информировала Ефросинья.

– Где нам сейчас взять кожаный бурдюк с узким носиком? – едко поинтересовалась у нее преподавательница.

Ефросинья умолкла. Варвара, которая поднялась на коленях над моими бедрами, вновь опустилась мягким на твердое. Ласковая прохлада обтекла голени.

– А что по поводу моего вопроса о живчиках внутри при тесном способе? – напомнила Кристина.

Ярослава осклабилась:

– Главное – не представлять себя на их месте.

– Твои тупые шуточки годятся только для тупых! – не выдержала Антонина, переступив затекшими ногами и чуть не снеся этим движением менее габаритных соседок.

– Не для себя стараюсь, – расплылась в ухмылке оппонентка.

Она сидела напротив Антонины по другую сторону моего распластанного по земле таза и задиристо лыбилась. Словно на дуэль вызывала. Большая царевна только фыркнула и отвернулась. Ко мне. Впрочем, обе заняли похожие позы, развернувшись в мою сторону ровно настолько, чтоб лицезреть все, от головы до того места, что голову в данный момент замещало.

– Кристина. – Варвара вернула внимание к себе и к вопросу. – Большое количество живчиков за калиткой может спровоцировать слабительный эффект. И еще: вместе со всем остальным им ни в коем случае нельзя позволить попасть из «тесноты» в «опасность».

– Это в смысле переноса или… – Бровки Клары взлетели на вершину лба. – Они что же, сами могут передвигаться?!

– Они ведь живые, – логично и несколько конфузливо предположила вечно незаметная Софья, впервые подав голос, когда ее не спрашивали.

Варвара разъяснила:

– Они могут приплыть, а об их жажде к жизни мы уже не раз говорили. Влажная среда для них дом родной.

Клара всплеснула руками, затем обе ладони накрыли рот, и оттуда к всеобщему ужасу донеслось:

– Выходит, если семя попадет в озеро, а мы там искупаемся…

Мир вокруг меня пошатнулся: все царевны одновременно всколыхнулись, лица оборачивались друг к другу, напряжение в глазах быстро перерастало в страх:

– Как же теперь купаться? А вдруг там…

– Глупости, – пресекла Варвара начавшуюся панику, – даже в купальной бочке вам ничего не грозит из-за количества воды.

– «Вам» не грозит? – судорожно всхохотнулось Майе, ежившейся от заловиласившихся в уме воображения с пришедшими знаниями.

– Нам, – с улыбкой поправилась преподавательница. – Теперь пройдемся по составляющим ловиласки по отношению к способу, о котором говорим. Первая может наступить по множеству причин, от неудобства позы до наличия хворей в области калитки и за ней, о которых вы можете даже не подозревать. О второй составляющей – о болезнях – мы уже говорили и вскоре еще поговорим. Третья в этом способе обычно отсутствует, хотя при неправильном обращении тоже бывает, это обсудили при вопросе Кристины.

– Осталась четвертая составляющая, – напомнила Кристина и резко понизила голос, – главная.

Варвара кивнула.

– Четвертая бывает не у всех и не всегда. У нас, женщин, четвертая составляющая появляется от давления на определенную область, оно приводит к дополнительному возбуждению. Теперь напомню об одном факте: если человек слышит много нового, лучше всего он запоминает сказанное последним. Чтоб у вас не осталось излишне радужного настроя, прошу не забывать про описанные ранее зуд, жжение, трещины и недержание.

Да уж, теперь сказанное последним запомнится.

Любава покрутила головой, и ее задумчивый взор остановился на мне.

– Можно вопрос, – отвлек ее нежный голосок от предыдущего кошмара. – Почему когда мальчики писают, то все забрызгивают? Почему их не учат попадать точно?

Ярослава прыснула, Антонина покачала головой, пеняя на совершенную несвоевременность вопроса относительно происходящего, но смене темы тоже обрадовалась. Зато Амалия согласно мотнула неровным каре: природа ничего не делает просто так, значит, либо задумка, либо все мальчишки – тупые сволочи и разгильдяи.

Варвара терпеливо разъяснила:

– Волков природа заставляет мочиться на деревья или кустики. Почему?

– Чтобы поливали! – Любава уже начала понимать.

– Именно. Садовую лейку видели? Почему она такая? Чтоб донести до нужного места и затем охватить поливом максимально большое пространство независимо от желания поливщика. Логика ясна?

У всех отлегло от сердца: мальчишки, как выяснилось, это делают не специально. Потепление сказалось и на мне, после рассказа о «прелестях» второй составляющей царевны вновь вспомнили, что у изучаемого предмета есть и другие стороны.

– Можно вопрос? – послышалось со стороны Софьи.

Ее хлипкое тельце едва выглядывало из-за частокола голов над крепостным валом плеч. Невысокий рост не давал возможности склониться над ними вперед, да и желания такого у тихой царевны не возникало. Только когда взбудораженное любопытство пересиливало забитость, раздавался срывающийся голосок.

– Чапа всегда делал это левой… Я про вот это самое поливание, – уточнила она. – Почему?

Ну, блин горелый и тапки ей в глотку, додумалась же, о чем спросить.

Преподавательница перевела стрелки на главного специалиста в затронутой области:

– Чапа? – Она сосредоточила на мне все свое и, само собой, общее внимание и осведомилась с чрезвычайной серьезностью: – Это так? Теория на этот счет молчит.

Вопрос «Почему?» читался во всех глазах, но будь у меня зеркало, я прочитал бы его и там. А действительно, почему?

– Не знаю. Может, не всегда левой. Никогда не задумывался. А у вас, когда складываете пальцы рук в замок, какой большой палец оказывается сверху – левый или правый?

Надо мной начался множественный научный эксперимент.

– Это неважно, – сообщил я вдогонку. – Главное – не забывайте дышать.

После нескольких разномастных вдохов-выдохов меня пнули коленями:

– Специально сказал, да?! Мы никогда об этом не думали! А теперь думаем!

– Вот и я тоже.

На миг установилась тишина. Царевны ушли в свои мысли, а я в свои, но те и другие все равно вернулись к уроку. Глаза, наглядевшиеся внутрь, вновь обратились вперед. У царевен там было только пособие, в то время как у меня возможностей пристроить взгляд имелось намного больше. Две таких возможности – нежно-пухленькая темненькая вместе со своей лайт-копией – сосредоточенно изучали нижнюю часть пособия.

– Почему одна ее часть ниже другой? – Феофания с Любавой подняли любопытные носы к преподавательнице.

– Левое должно быть ниже правого, – объяснила она. – У Чапы норма.

– А когда мужчина сдвигает бедра, ему не больно? – заботливо вздернулись бровки Клары.

Варвара лихо откинула прядь, которая упала на лицо и мешала смотреть вбок. Движение показалось мне бессмысленным: кроме красоты жеста и желания в очередной раз выпятиться, это ничего не дало – преподавательница как глядела на меня в упор, так и продолжила глядеть.

– Чапа, тебя спрашивают. – Варвара с деловитым видом ерзнула по мне, как бы привлекая мое внимание такого рода пиханием. – И верни, пожалуйста, ноги в положение изучения.

«Пожалуйста». Воспитание потихоньку приносит плоды. Правда, плодов вокруг хоть отбавляй, но те, что лезут в глаза, плодами воспитания не назовешь. Ну, совершенно невоспитанные, если так нагло лезут.

– Не больно, – кратко ответил я.

Хотя на языке много чего вертелось. Мог осведомиться: «А вам груди не мешают, когда на животе лежите?» Реально задавался этим вопросом, но не все присутствующие поняли бы суть. Не всем еще могло мешать по-настоящему. И об ответе я теперь догадывался, по аналогии: если у тебя что-то растет и болтается от природы, оно не мешает. На него просто не обращаешь внимания, пока не понадобится для каких-то целей.

Пока же познавательная цель заставляла все болтавшееся приглядываться, примериваться и прицениваться друг к другу. Желания соотносились с возможностями. Возможности благодаря провокаторше-преподавательнице присутствовали шикарные, и познавательное направление постепенно увлекало желания в особую область познания, где результатом становятся не знания, а ощущения. И все снова перевернулось с ног на голову, перекувыркнулось безумным акробатом под куполом внутреннего цирка. Сошедший с пути поезд вновь встал на рельсы и покатил дальше, как ни в чем не бывало. Тело снова хотело. Очнулось, выбравшись из странного обездвиживающего забытья. Краткий сон развеялся, и осталась только сладкая истома – подкупающе нежная, нарастающе требовательная. Я проснулся, но сон почему-то не расплылся утренним туманом, как положено правильному и добропорядочному сну. Он продолжался. Беспардонно. Неистово. Безжалостно. Прекрасно.

Ресницами преподавательницы словно выстрелили вверх, а потом в меня. Новая реальность взбудоражила царевен. Коктейль из подкрепленных возможностями желаний всшипел, все завозились на местах, Варвара довольно потерла ладони.

– Клара, может, ты? – обратилась она и еще два десятка глаз на побуревшую от смущения царевну.

– Нет! Я… не хочу. Я же говорила, – учащенно посыпалось из нее. – Хочу, чтоб потом, с мужьями и только с ними.

Красная, как флаг над Рейхстагом, Клара изо всех сил не смотрела в сторону моего лица и всего распростертого тела. Ефросинья презрительно скривилась.

Преподавательница равнодушно пожала плечами.

– Значит, идем дальше. – Ее богатство приятно колыхалось при любом движении тела или даже жеста руки, она это знала и бесцеремонно использовала при каждом случае. А если случая не подворачивалось, создавала его, как, например, сейчас. – Так кто у нас следующий?

«Кто следующий»! Сладкая музыка для особы пубертатного периода, коей являюсь от макушки до пяток. Два слова разбили усталость в пух и прах, господин Инстинкт принял командование и повел дивизию в атаку.

Увы. Позорный йесмен. Человек-говорящий-да. Соблюдающий чужие правила, если выгодно. Если приятно. Трудно сказать «нет», когда тебя топят в шоколаде. Почти невозможно. И отключенный мозг не видит, что у спектакля есть автор, и что топят – по-настоящему. В шоколаде, да, но – топят.

***

– Варвара, ты говорила, что забрала у рыкцаря мужскую накидку. – Взбудораженная Антонина всколыхнулась телом и душой. – С ней можно и в опасные дни?

– Ну… собственно, это одно из главных предназначений.

Варвара вздохнула, понимая, что теперь не отвертеться.

– Значит, можно?! – порвал ночь полный воодушевления возглас Антонины.

– Можно. Но отмывать сами будете.

– Будем!!!

Преподавательница отправилась за гаджетом.

– А я слышала, что накидки – одноразовые, – удивилась вслед Амалия.

– Говорят, где-то бывают и одноразовые, – согласно буркнула Варвара через плечо, – из каких-то других материалов. Я не видела. У тебя кишки одноразовые?

Амалия заткнулась и привычно спряталась.

Антонина, вся в мыле, мощно дыша, в несколько мгновений отметилась в озере и над костром, и теперь стояла надо мной, сложив руки на груди… точнее, под грудью, вывалив ее сверху для моего обозрения. Для чьего же еще? У Варвары – опыт, у Ярославы – дерзость, а у нее – лучшая в присутствующем коллективе грудь, если судить по объему. Почему не предъявить в качестве аргумента для чего-нибудь? Осталось разобраться, для чего. Вряд ли она сама знала, обнадеженной царевне было не до эфемерных размышлений, ей уже физически требовалось переступить рубеж вменяемости, совместить явь и навь, поступки и мысли, романтические мечты и постыдные сны. Поэзия чувств победила прозу жизни и взвинтила эмоциональный накал до недосягаемого уровня. Крутой зад Антонины звучно шлепнулся на мои колени, спеленав, как грудничка. Из надувшихся щек подуло ветерком, ресницы пощекотали, нос посоревновался в прочности и проиграл.