Текст книги "Урок ловиласки"

Часть десятая

Зарина, прошу, покинь меня в такую минуту. Спасибо. Это не для твоих глаз. И не для моих, но я, слабак и тряпка, не смог отказаться. Золото всклокоченных кренделей Александры терзало взор. Еще не вспаханный лужок ждал трудолюбивого фермера. Целина ждала сохи, царевна – ощущений.

Что же я делаю… Зачем?! Не набрался впечатлений и ощущений? Еще как набрался. Даже перебрал. Точнее, перебираю, как со сладким: до тошноты и изжоги, до отвращения при одном упоминании, и чтоб все слиплось. Наверное, так пьют и не могут остановиться алкоголики. Знают, что завтра будет плохо. Знают, что будет стыдно. Но не могут иначе. И я уже не мог иначе. А царевны с удовольствием шли на непоправимое, не дорожили своим девичеством, они «сбрасывали негатив на нечто постороннее».

Роскошное золото Александры скрывало грудь. Руки взметнулись, отбросив никчемную завесу за плечи. На меня уставились два молочных пакетика с красными крышечками, откуда желалось испить. Именно желалось, а не хотелось, и именно испить, а не попить – другие слова не передавали истинного ощущения.

Вздрагивали неровным пульсом прожилки на грациозной шее. Заиндевевший взор улетел куда-то мимо меня. Как сомнамбула царевна опустилась, остановившись на уровне касания. Поцеловавшись естествами, наши тела содрогнулись.

В меня снова вернулась жизнь. А в Александру она просто ворвалась. Словно железная труба вонзилась в картонную стенку – сминая ее, дырявя, разрывая в клочья. Насаживая, будто холодец на вилку, и сокрушая, точно детскую постройку из пластмассовых кубиков настоящим строительным ломом.

Прорвался вскрик боли-торжества. Прокушенные губы, до тех пор судорожно сжатые, воззвали в мольбе о помощи… или от странного непереносимого удовольствия. Застывшее тело не давало ответа. Оно выражало одновременно все – от боли до радости, от восторга до смерти.

При вскрике все вздрогнули. Варвара привстала, следя за выпавшей за край сознания ученицей – ученицей, за которую она, как самоназначенный преподаватель, несла ответственность. Что делать: срочно останавливать действо? Или…

Непонятно. Навалившееся напряжение не давало вздохнуть. Все следили за Александрой. За ее реакциями.

Она застыла, будто одеревенев: ни звука, ни взгляда, ни шевеления. Только взволнованная тишина в ушах. Или – или.

Но вот зажмурившиеся глаза приотворились. Обескровлено-бледная царевна повела взором в сторону обратившихся в соляные столбы соучениц. Из опутанной золотом груди медленно, словно нехотя, отправился на свободу протяжный выдох.

Варвара обмякла и свалилась на мои ноги, как не удержанный грузчиком мешок цемента. Кажется, миг назад она прокляла устроенное собой безобразие. Вместе с возвращением к жизни Александры, вновь ожила и преподавательница.

Александра больше не вскрикивала, не было ни стонов, ни других поползновений, которые можно истолковать как желание все бросить и сбежать. Она даже не кривилась. Значит…

Да, значит. Иначе того, что было дальше, просто не было бы. А оно было. Царевна начала извечные движения. Протяжно и чувственно. Выгибаясь, ускоряясь и вновь прокусывая губу. Опершись руками о мои ребра, Александра понеслась в рай ездоком русской тройки. По накалу страсти и необузданности ее набиравший скорость аллюр уже догонял недавний галоп Ефросиньи.

– Отлично, – раздалось ожидаемое «тпррру» преподавательницы. – Кто следующий?

В момент заминки попыталась встать Ярослава.

– Нет, – категорически загородила меня Антонина. – Сказали же: упражнение только для новичков.

– Но Софью пустили!

– У нее обстоятельства. А Клара вообще с самого начала ждет.

– Клара? – обратилась преподавательница и еще два десятка глаз на побуревшую от смущения девочку.

– Нет! – выпалила она.

Тело обратилось в кремень.

– Откладывать больше нельзя, – настаивала Варвара. – Мы переходим к следующему этапу.

– Я… не хочу. Я же говорила. Хочу, чтоб потом, с мужьями и только с ними, – учащенно посыпалось из царевны.

Красная, как флаг над Рейхстагом, она изо всех сил не смотрела в сторону моего лица и всего распростертого тела. Ефросинья презрительно скривилась.

А Варвара застопорилась. Внимательный взор пробежался по ученицам, словно пересчитывая.

– Амалия? – Преподавательница вспомнила про другую скромницу, упорно державшуюся в тени. – А ты?

О, как. Никто даже не заметил, что одна очередь пропущена.

Серьезное личико образовалось среди раздвинувшихся голов. Локоны темного каре загибались на пухлые щеки. Переплетенные под подбородком руки своим продолжением вниз прикрывали с ее точки зрения меня не касающееся.

Не касающееся?! И это после всего предыдущего?! Пронеслась череда картинок: до сих пор вспоминавшийся поцелуй в игре на сплачивание… любопытный нос в моем междуножье, постоянно скошенный туда взор и, главное, чуткие пальчики, когда исследовательский интерес пересилил стыдливость… и открывшиеся глазам и губам створки перламутровой раковины, наполнявшие уши хрустальным звоном, а душу – счастьем… и чувственное ерзанье в двухэтажном валетике, и – венец эмоций! – изучение нового предмета на вкус и объем! Я могу нарисовать глобус ее родинок!

Не касающееся?! Забыв о стыде и приличиях, для меня здесь выставлялись мясисто-наваристые окорока Антонины и с трудом находимые достоинства Софьи, сладкие колокола Ярославы и тугие звоночки Майи. Подрастающие арбузики Любавы посмеивались над надменно вздергиваемым хлипким имуществом Ефросиньи, а Кристина витала в облаках, одаряя взгляд брызжущей солнцем мякотью белых апельсинов, нелогичным шедевром природы. Над этим паноптикумом царила ведьмовская роскошь Варвары, годная для обложки любого мужского журнала. Феофания и даже вечно застенчивая робкая Клара, впитавшие в себя руки, назойливо лезли в глаза расцветшей женскостью, как верхней, так и нижней. Да-да, и нижней, и не только у них. Сегодня меня касалось все. Сегодня я вещь, которой пользуются. А своей вещи хозяева не стесняются.

Царевны по определению были хозяйками и просто не смогли бы иначе. Здесь так учили с младенчества, из поколения в поколение. Только Софья, Феофания и Любава подобно Амалии прятались за спинами первого ряда, и то не полностью, и вовсе не от меня, просто места в партере не хватило. Антонина расположилась на земле, равнодушно расставив ноги, и сеновальчик над вскрытым подвалом невольно притягивал взор. Перехватив его, пышнотелая царевна даже не подумала свести колени, только покачала головой, как бы с укоризной, в уголках рта при этом прятался откровенный сарказм. Кристина, которая по примеру большинства присела на корточки, тоже чувствовала себя полностью в своей тарелке, даже с крышечкой, чтоб не расплескалось. Ее не волновало, что вторая серия кудряшек смотрится с не меньшим удовольствием, чем первая, и личико под ней тоже сияет, растягивая губки в задумчиво-мечтательной улыбке. Также и Ярославу нисколько не заботило выглядывание интимности из треугольника между соединенными коленями и широко расставленными опорными ступнями. Над облизывающимся зевом примялись скрутившиеся завитки, более темные, чем окаймлявшие активно крутившуюся голову локоны. Живые жгучие глаза пожирали сцену как лев полезшего с ним фотографироваться туриста. Майя сидела на вмявшихся в попу пятках, то сводя лежащие перед собой колени, то разводя их ненадолго, словно для вентиляции. Создавалось ощущение, что напоровшийся на вышку самолет все еще дымится глубоко внутри и готов вот-вот вспыхнуть вновь. Ефросинья расселась по-турецки, скрестив ноги. Колени ей пришлось чуть приподнять, чтоб не мешать жмущимся, как и она, к центру действия соседкам. Внутренности бедер распахнулись, словно крылья у бабочки, предоставляя любоваться вдохнувшим свободы организмом. Курчавые усики подчиняли взгляд как сержант новобранца и насильно загоняли в темноту низа, где бабочка превращалась в осу и жалила фантомными ощущениями. Втиснулась на прежнее место Александра, только что показывавшая всю себя обстоятельно снаружи и упоенно-радостно изнутри. Теперь у нее секретов от меня не было. Знакомство прошло бурно и познавательно. Состоявшийся обмен любезностями долго не сотрется из памяти. Пахарь подготовил поле под благодатный засев, ему большое спасибо. Поле тоже произвело на пахаря неизгладимое впечатление. Занавес. Занавес волос упал на плечи, скрыв две вертикальные трети тела. Но огибающий лицо центральный пробел ниспадал до самого низа, волнуя полунамеками, игрой плоти с полумраком и ублажая душу золотом вырытого клада. После Александры, еще не справившейся с дыханием, трудно смотреть еще на кого-то. Но надо. Клара и Феофания, одинаково повернутые фронтами, ушли вместе со мной глубоко в себя. Два персиково-нежных пушка ласково терлись о подушки ладоней, гладкие животики в запупочной вселенной приветствовали гостей и искали с пришельцами чуждой галактики общий язык. Вроде бы нашли. Теперь делились знаниями, умениями и способностями творить чудеса. У Варвары вообще видно все, что обычно скрыто, постольку она откинулась назад с упором на ладони, чтоб предоставить очередницам больше пространства. Подбритая щетка задралась ввысь, под ней немо вопил в голодном призыве спрятанный в человечьем теле Чужой. Его воплю вторил недавно упеченный в златовласое чрево другой чужой, теперь оставленный на ненужной воле. На нем сходились большинство взглядов. Я не возражал.

…И после всего этого – не касающееся?!

Амалия в две кратких фразы поставила меня на место:

– Я как Клара. Целиком поддерживаю.

Меня вновь испуганно-сладко сжало под упомянутой царевной и одновременно перекрутило в противосидящей.

– Тогда весь негатив первого опыта останется в семье… – попыталась переубедить Варвара отказчицу.

Амалия пожала плечами:

– Пусть остается. – Обчекрыженные волосы колыхнулись, выставившаяся на вид грудка быстро спряталась за спину восседавшей на корточках Антонины, за которую поочередно все прятались – ибо за кого же еще, если нужен быстрый и эффективный результат. – И никакого особого негатива я сегодня не заметила.

– Только благодаря последовательности построения занятия и правильности настроя.

– Зря, – бросила Ярослава Амалии. – Не понимаешь, от чего отказываешься. Вот я, например…

– Может, она как раз, чтоб не быть похожей на тебя, – обрубила Антонина.

В этот момент глубокие задумчивые глаза Амалии встретились с моими – и спросили мнения.

«Зря?»

– Не зря, Амалия, – поддержал я решение царевны.

На меня сошел сель непонимания:

– Почему?!

– Для разнообразия.

А как объяснить, чтоб дошло? А никак.

Меня поняли по-всякому. Антонина саркастически хмыкнула. Кристина наморщила лоб, уже жалея, что осталась на будущее без подобной «фишки». Варвара не отошла от разрыва шаблона. Ярослава искала в сказанном логическую прореху.

– Спасибо. – Покрасневшая Амалия полностью скрылась за чужими спинами.

Преподавательница решительно потрясла головой:

– Значит, переходим к следующему этапу. Кто готов?

Желающих первыми броситься амбразурой не нашлось. Царевны переглядывались, исподтишка подталкивали друг на друга локтями, косились назад и с детским хихиканьем пихали в спины передних. Жажда новых ощущений никуда не делась, в глазах блестело неугасимое любопытство, тела переполняла одержимость сотворить еще что-нибудь запретное, пока остались без надзора школьного руководства и вездесущего сестричества. Но никто не вызвался. Каждая ждала, когда другая сделает первый шаг.

Среди волосато-физиономийного купола мой взгляд поискал отстоявшую собственное мнение царевну. Грубо подрезанного ножом каре видно не было. Жаль, мне хотелось поддержать ее, объяснить, что я на ее стороне, ведь что бы ни говорил мужчина женщине, любимой иили желанной, как бы ни восхищался ее телом и умениями, он не изменит своей натуры. Мужчина – собственник. Кому-то нужно многое, кому-то лучшее, кому-то – единственная и навсегда, но каждый хочет исключительно в единоличное пользование. Газировка, некогда открытая другим, тоже вкусная, но это сладкая вода, а не газировка. Машина бу, сменившая хозяина – шикарная машина, если с ней обращались бережно, украшали обвесом, не брезговали грунтовкой и аэрографией, а так же постоянно тюнинговали и умело водили. Даже битая – все равно хорошая, но спросите любого, если дать выбор, что он предпочтет: убитую по неизвестным дорогам, которая в любой момент откажет из-за скрытых болячек, или только что сошедшую с конвейера, пахнущую свежестью и не знавшую гаечного ключа? Не зря многие мужчины делят женщин на с кем гулять и на ком жениться, второй случай предполагает стремящееся к нулю количество предыдущих хозяев. А если случаи совпадают, то вряд ли взаимные обиды насчет прошлого ни разу не потревожат счастливую жизнь новобрачных в последующие годы.

С другой стороны: а приняла бы Амалия знак моей поддержки – вот такого, которого могут взять все желающие? Мужчина-тряпка. Мужчина-подстилка. Оказывается, женщины умеют нас иметь, а мы не всегда отказываемся. А потом кроем женщин последними словами за то же самое.

Возможно, я переношу на этот мир неизжитые комплексы своего. А если нет? Кто-то интересовался у мужской половины… даже трех четвертей местной семейной ячейки, каково им пить сладкую воду, не зная шипучего покалывания пузырьков на языке и вызывающей слезы отрыжки в нос? Нехорошее сравнение, но сравнивать не с чем, да и невозможно. Первый раз ничем не отличается от других, кроме осознания, что он – первый.

Варвара была далека от моих размышлений как логопед от устройства роторного грунтокопателя, ее дары природы кругло глядели по-птичьи в разные стороны, но видели, уверен, исключительно меня, поскольку двигались одновременно с моим взором, словно сопровождавшие цель радары.

– Ну что, нет готовых? – повторила преподавательница. – Тогда скажу еще несколько общих слов, чтобы вы лучше разобрались в определениях.

Включение одиннадцатое
Футбол

Снова школа. Еще живы Аглая с Кариной, а Фома с Глафирой втайне от всех продолжают наслаждаться жизнью. Лето, жара, учеба мчит вперед взбесившимся паровозом. Но учеба – не только классы, спортзал и стрельбище. Учеба бывает разной.

Снаружи раздалась команда построения. Мы выскочили на поле. Из кратких перебрасываний словами я узнал, что отбывший по тревоге отряд цариссы вызвал хозяйку в одну из деревень.

– Охрану школы уменьшить, – распорядилась царисса Дарья. – Достаточно войника над воротами и одной ученицы на противоположной стороне. Остальным спуститься. Все кроме дежурных – по коням!

Половинки ворот с деревянным скрипом разъехались, топот копыт и ржание наполнили школу. Я вполне достойно вспорхнул на предоставленного мне жеребца, а Тома никак не могла справиться со своим. Перехватив за пояс, я втянул ее на место.

– Спасибо. Этот конь… пусть будет Мерседесом.

– Если конь ученый, то может обидеться. Удивлю, но Мерседес – она. Даймлер машину назвал в честь дочки.

– И там дочки, – вздохнула Тома.

Со стены вслед горестно глядела оставшаяся на страже Зарина.

Деревня, в которую мы прибыли с цариссой и ее свитой, оказалась той самой, что в первую ночь подверглась нашествию Тайного круга. Я узнавал домишки, в свете дня выглядевшие по-другому, из четко очерченного озерца пили лошади, вокруг лежал брошенный сельхозинструмент… а сам народ как языком слизало. Причина обнаружилась быстро. На площадке в центре деревеньки проходило дознание. Вели его четверо бойников – под руководством одного из цариссиных мужей, энергичного здоровяка с кривым мечом на боку. В допрашиваемом едва узнался победитель потасовки, которого Карина бросила через бедро. Бойники хорошо поработали.

– Этот помогал разбойникам, – сообщил царевич, когда супруга в сопровождении огромного эскорта прибыла на площадь.

Мы выстроились почти полным кругом. В центре уже даже не стонал крестьянин, превращенный в истекавший кровью кусок мяса.

– Что сказал? – осведомилась Дарья.

– Все сказал. Не хотел, пришлось припугнуть жизнью домочадцев.

Лоб цариссы пошел недовольными складками.

– Где сейчас преступники?

– Ушли вчера.

– Флаг – их работа?

– Да.

– Допускаешь, у них есть сообщники в школе?

– Исключать нельзя.

Среди учениц пополз возмущенно-опасливый неприятный шепоток.

Чтоб удержать на месте содержимое желудка, я упорно смотрел в сторону. Старавшиеся отрешиться мозги нашли зацепку для нового удивления. Слово флаг. Не стяг, не хоругвь, прапор, знамя или что-то в этом роде. Вновь современное мне понятие. Очередная непонятка, перемешивающая миры.

Деревня вокруг словно вымерла. Ни звука, ни тявка, ни мычания. А-а, у них же нет скота, кроме лошадей. То есть, я не видел. Люди безмолвно глазели из тьмы узких проемов в ожидании конца визита хозяйки и ее страшной челяди. Даже дети не шумели. Как нужно воспитать детей, чтоб они поняли состояние родителей и смысл происходящего? Сколько и чего должны насмотреться в свои годы?

– Количество разбойников?

– Здесь видели трех. Кудеяровские, база в лесах Евпраксии.

– Что еще? – продолжала опрос царисса.

– Все, – растерянно развел огромными руками царевич. – Сведения кончились, дальше очевидец только кричал, пока не скопытился.

Дарья обратилась к нам:

– Понимаете, зачем взяла вас с собой?

– Учиться править, – высказала ее дочка, Варвара.

– Именно. Какие выводы делаем из услышанного?

Повисла тишина. Первой, как всегда, сориентировалась Аглая:

– У разбойников имелась цель, и они ее достигли, потому что ушли. Не добыча. Не прием новых членов. Возможно, некий предмет, представлявший для них ценность.

Конь под ней всхрапнул и, как многие из наших лошадей, пытался попятиться от крови перед носом и налетевших мух.

Дарья сдержанно кивнула:

– Еще?

– Возможно, они ничего не достигли, – предположила Варвара, заметив, что мама ждет от нее умной мысли.

– Почему? – вбросила Дарья, порадовавшись за родную кровиночку, к которой однажды может перейти корона.

– Ушли после вызова царберов.

– Молодец. – Дарья обратилась к остальным: – Еще мнения?

– Может, кто-то искал потерянную любовь? – выдала Глафира и сразу застеснялась.

Перед цариссой подобные мысли высказывать было сложнее, нежели перед папринцием.

– Это тоже вариант, – неожиданно одобрила царисса. – Кто-то из давно беглых добрался до рыкцарей и теперь прибыл навестить семью. Еще?

Все молчали. Слово взял я:

– Может, просто шли мимо?

Дарьин указующий перст взлетел вверх:

– Вот! Учитесь! Начинать надо с простейшего. Чем сложнее версия, тем хуже для нее. Сложные планы труднее в исполнении. Сложные причины затмевают разум. Молодец, Чапа. Кто еще?

Тишина.

– Что тогда означал флаг? – заметила Аглая.

Дарья с неудовольствием глянула на дочку: почему не она задала напрашивавшийся вопрос?

– Ну, девочки, предполагайте. – Царисса застыла в ожидании.

– Либо это знак кому-то о своем прибытии, либо переданы необходимые вести, – стала накидывать Аглая. – Ведь не просто тряпка, а две фигуры треугольной формы. Например: нам нужно два меча. Или: встречайте двух человек. Или: через два дня у треугольника. То есть, на оговоренном месте, которое зашифровано треугольником. На холме или в домике с острой крышей. Хотя в шифре треугольник может значить что угодно: башню, озеро, лес, поляну, развилку дорог.

– Сколько дней назад вывесили флаг? – осведомилась царисса.

– Два, – подсказал кто-то из учениц.

– Что случилось за это время?

– Ничего, – ответил тот же голос, – кроме ложной ночной тревоги.

– Если мы не знаем о событии, это не значит, что оно не произошло, – огрызнулась Аглая.

– Превосходно. – Дарья кивнула царевне, оценив вклад. – Вам с Чапой объединиться, цены бы не было. Самое простое и самое сложное.

Аглая метнула в меня злым взглядом, как кувалдой. Желания объединяться с кем-то в ней было не больше, чем деревьев на полюсе.

– Ладно, следующий вопрос, – громко сказала Дарья. – Что бы вы сделали, узнав все, что сейчас узнали?

Снова задумчивость на лицах и отвод глаз. Снова Аглая первая:

– Расширить зону поисков. Попросить цариссу Евпраксию быстрее разобраться с известной шайкой. Предложить помощь и ударить вместе. Поймать преступников и допросить. Исходя из ответов предпринять следующие шаги.

– Неплохо, – признала царисса, поняв, что после Аглаи никто не выскажется. – Но Евпраксия, как любая другая правительница, воспримет такую просьбу как оскорбление. Это повод для войны. Нужно осторожнее со словами. От них зависят головы.

– Почему оскорбление? – настаивала на своем Аглая. – Все знают, что Евпраксия сейчас слаба…

– Что ты этим хочешь сказать? – раздался напряженный голос Феодоры.

– Девочки, не ссорьтесь. – Открытые ладони Дарьи успокаивающе выставились вперед. – Аглая учится мыслить, но у нее еще не получается. Тебе Феодора, тоже иногда может быть неудобно за какие-то слова или поступки. Учитесь прощать. Для того мы в школе. Здесь учимся уживаться и жить по закону так, чтобы потом оставаться добрыми друзьями и столь же добрыми соседями.

Феодора опустила голову. Вряд ли простила, но сделала вид. Я стал понимать, против кого собирается тайная коалиция. Видимо, не в первый раз у них стычки.

– Теперь сделаем так. – Царисса повернулась к царевичу Руслану. – На всякий случай сменить кладовицу и врачевательницу. Прежних с мужьями пристроить подальше, они поймут. Дополнительную охрану из одной ученицы не отменять. Папринцию вменить чаще проводить досмотры комнат и лучше контролировать самих учениц. Следить за их свободным временем. Ночью запретить любой выход из комнат кроме уборной. Отчет по Кудеяровским отправить царберам – если помощь одной из царисс предложат они, проблем не возникнет.

Она вновь обвела всех нас взглядом:

– Понятно, как делать выводы и насколько глубокие принимать решения? Урок окончен. Возвращаемся.

Большинство учениц во главе с Аглаей унеслись вперед. Я никуда не торопился и увидел, как к ехавшей передо мной Варваре подъехала Дарья и что-то долго шептала. Кивнув маме, дочка догнала подругу и что-то шептала ей. Та внимала – сначала с отстраненным любопытством, затем с неподдельным интересом. В глазах читалась работа мысли, которая пахала на износ. Еще через минуту Аглая отстала и что-то долго предлагала цариссе, кипятясь и доказывая. Со сдерживаемой улыбкой удовольствия Дарья некоторое время отнекивалась. Выискивались и приводились многочисленные причины для отказа, но затем царисса признала правоту ученицы и милостиво разрешить соизволила. Интриганка.

Теперь Аглая делилась со всеми нами высочайше одобренной идеей, которую искренне считала своей.

– К крепостным нельзя относиться как к скоту, – обратилась она с речью к царевнам и всем, кто слышит. – Это неправильно и недальновидно. Нельзя вручать ключи от собственной жизни людям, что тебя ненавидят.

Ее надменное и властное лицо горело энтузиазмом, щеки пылали. Воздев подбородок и расправив плечи, она вдохновенно продолжила:

– Сегодня одним из жителей деревни был попран закон. Помощь разбойникам – величайшее преступление. Виновный справедливо наказан. В то же время деревенские свидетели наказания считали, считают и будут считать смерть излишней строгостью. Им не дано до конца ощутить глубину слова Аллы-законодательницы, да простит Она нас и примет. Крестьяне, конечно, неправы, но они такие, с этим ничего не сделать. Мудрый правитель должен знать людей и учитывать их настроения. Если гнев накопится, он вызреет в бунт. Чувствам требуется выход. Нужно помочь сегодняшней ярости выплеснуться, безопасно слиться и впитаться в землю подобно каплям дождя.

Аглая сумела заинтересовать, повернутые к ней головы внимательно слушали.

– Что же делать? – не выдержал кто-то.

Наша высокомерная предводительница завершила:

– Царисса Дарья согласилась с моей мыслью устроить в деревне забаву. Как бы извиниться и предложить крепостным разойтись миром – решить проблему мячом. Выигрываем мы – они признают наше право казнить и миловать как заблагорассудится. Если вдруг выиграют они…

Все напряглись. Упало:

– Они как бы получат законное право нас наказать.

– Как наказать? – взвилась Феодора.

Конь под стройной упрямой царевной плясал и словно рвался в бой вместе с всадницей. Взгляд убивал.

Вызов не приняли.

– Им все равно как, – отмахнулась Аглая, – лишь бы озвучили возможность.

– Правитель должен предусматреть все варианты, – подсказала царисса. Она специально подъехала ближе. – Впрочем, не буду мешать. Присутствие меня и свиты вас будет смущать, а крепостных ограничивать в выражении чувств. Благородные девочки для них все же девочки, это снизит накал. Но благородные есть благородные, это значит, что в расчете на справедливую месть крепостные действительно выложатся до конца. Они станут считать, что поквитались… то есть участвовали в шансе поквитаться. Пар будет выпущен, зла не затаят.

Послав дочке едва заметную улыбку, царисса в сопровождении мужей, войников и бойников ускакала в сторону школы.

Впервые ученицы оказались на воле одни, причем верхом и вооруженные. Моя первая мысль: хватать Тому и дать деру. Но – куда? Что мы можем вдвоем в незнакомой местности? Без еды и питья. Не знающие ничего, что способствует выживанию.

Перехваченный взгляд Томы свидетельствовал об аналогичном ходе мысли. В ответ я развел руками. Вместе со всеми наши кони двинулись обратно в деревню.

– Какое же наказание для нас предлагаешь? – не унялась Феодора.

Аглая начала злиться. До сих пор в интерпретации чужой идеи ее фантазии хватало. Здесь, видно, впала в ступор.

– Пусть крепостные сами решат, – вдруг подала голос Варвара. – Предложим им.

– Правильно, – громко поддержал я. – Что лучше скажет о наших искренних намерениях?

Феодора покосилась на меня:

– Согласна.

– Они такого напридумают… – откуда-то сзади изрекла Карина.

– Последнее решение остается за нами, верно? – подсказал я для себя очевидное.

С этим согласились все.

Деревня встретила мертвыми окнами и такой же тишиной. Два десятка всадниц прогарцевали на площадь. Тело-полутруп уже унесли, но кровь по-прежнему заливала траву. Мы спешились.

– Жители деревни! – громко объявила Аглая. Осанка корабельной мачты и напоминавшая снегоотвал паровоза надменно выставленная челюсть придавали ей значимости не только в собственных глазах. – Царисса Дарья в своих великих мудрости и сострадании послала нас извиниться за возможную чрезмерную строгость, что могли проявить при расследовании.

В окнах мелькнули первые удивленные лица. Аглая продолжила:

– В качестве компенсации предлагаем забаву. Пусть мяч расставит точки в наших отношениях. Согласны?

В дверях ближней хибарки возник бородатый мужик в холщовой юбке и заправленной в нее рубахе.

– Что нам будет, если проиграем?

– Ничего. – Аглая красиво развела руки в стороны, словно обнимая или даря весь мир. – Это будет значить, что Алла-милосердная, да простит Она нас и примет, прощает вас за греховные мысли, которым не дано перейти в дела, и наставляет на путь истинный.

– А если…

Он даже не договорил. Язык не повернулся.

Все поняли.

– Вы сможете как-либо наказать нас, выступающих от лица цариссы и ее людей, допустивших возможное излишество в рвении соблюсти закон, – высказала Аглая, строго глядя на опустившего лицо мужика. – Выставляйте команду.

Повторять не пришлось. Плюсом к первому вышли еще два мужика и женщина. Возможно, семья. Все были одеты так же просто, по-деревенски. Босые. Женщина держала в руках мяч. О, как. Спорт побеждает границы миров.

Аглая обернулась к нам:

– Будут в малую. Я защищаю вотчину, ты, ты и ты – со мной. Пошли.

Начальственный палец выбрал Варвару, Карину и меня.

Поле с готовыми жердями ворот, на которые спешно накинули сеть, оказалось сразу за деревней. Наша команда скинула доспехи и сапоги, оставшись в нижнем. Деревенским переодеваться не требовалось.

Аглая и женщина встали каждая в свои ворота. Карина как старшая указала мне место защитника, Варвару послала вперед, сама заняла центр. Три деревенских мужика распределились так же. Жители деревни в полном составе вывалили на одну сторону поля, ученицы столь же дружно перешли на противоположную. Все встали вдоль двух рядов деревьев, являвшихся естественной границей игровой площадки.

Женщина подняла руку.

– Договоримся о правилах. Бывает разное. До какого счета играем?

– До трех, – выкрикнула Аглая. – В быструю.

– Что делаем за нарушения?

– Пять плетей и замена!

Ученицы выстроились между деревьев неровной шеренгой, приготовившись наблюдать. Количество собравшихся крепостных поражало, и продолжали подтягиваться новые. Они расположились в несколько уровней: первые лежали на земле, вторые на ней сидели, держа радовавшихся любому зрелищу детей. За ними стояли те, кто ростом поменьше. Самые высокие замыкали своеобразную зрительскую трибуну.

– На какое наказание согласитесь, если мы… гм, если вы не выиграете?

Аглая повела плечами. Кулаки сжались. Лицо с трудом сотворило подобие улыбки:

– Решайте сами.

Деревенские зашумели. Спор вышел долгим. Кто-то настаивал на чем-то радикальном, но, глянув в нашу сторону, скукоживался и терялся из виду.

– Они же маленькие, – басом твердил огромный одноглазый мужик. – Как можно? Дети совсем!

– А не эти дети в прошлом году тебя…

Шум. Снова что-то пробивается:

– Высечь по первое число, чтоб голова помнила, а задница не забывала! Чтоб до третьей свадьбы сидеть не могли, а лежали только мордой в подушку!

– Как же высечь, они ж благородные. Не нам руку подымать.

– А может их…

Снова неразборчиво.

– Во все…

Громкий шум. Который вдруг оборвался, и, во внезапной тишине, отчетливо:

– Потом пусть хоть на кол сажают!

Сказавший испуганно оглянулся и сник.

– А если…

Снова все загалдели одновременно. И вот, наконец, решение принято.

– Уважаемые царевны. Примете ли вы наказание в виде трех плетей в нашем присутствии от рук друг друга?

Ученицы на всякий случай возмущенно переглянулись. Это было меньшее из того, что предложили бы сами.

– Согласны, – ответила за всех Аглая.

– Пусть все подтвердят! – донесся гомон деревенских.

– Все? – вспыхнула Глафира. – Почему все? Мы же не играем!

Передние и задние противовесы ее талии испуганно колыхнулись.

– В случае нашего поражения наказаны будут все! – не допускающим возражения тоном объявила Аглая. – Повторите согласие!

Ученицы одна за другой кивнули. Деревенские проследили, чтоб это сделала каждая.

– Начинаем!

Одноглазый с «трибуны» с силой пнул мяч вверх. Три секунды – и первая сшибка за падающий мяч окончилась не в пользу Карины. Оттолкнутая плечом, она завалилась на траву. Мужик ринулся к воротам. Меня обвел как трехдневного цыпленка. Удар. Гол.

Затихли обе стороны поля.

Аглая посмотрела на нас, словно хотела удавить, порубить и утопить одновременно с сажанием на кол. Лицо показывало, что поиск вариантов продолжается