Текст книги "Урок ловиласки"

– Их поиск – отдельное удовольствие, – ответила преподавательница, разом развеяв множество быстро растущих надежд и предвкушений, – не нужно мешать его с рутинными упражнениями.

Со своей стороны поутюжив с усердием, но без искры, сияющая Софья поднялась, приглашая последнюю участницу. Правда, при уходе мне был подарен настолько многообещающий взгляд, что я даже засомневался: не пропустил ли чего ненароком, какого-то намека или случайной детали, отличавшихся от остального?

Нет, не пропустил.

Я начал уставать. То, что сначала казалось нескончаемым праздником, сумело превратиться в обыденность. Вместо карнавала – одинаковый скучный хоровод. Сюжет сказки, однозначно заканчивавшийся безудержным фейерверком, завел в тупик, все ухудшавшаяся повторяемость угнетала, как заезженная пластинка. Кто бы мне сказал, что такое возможно – не поверил бы. И никто не поверит, могу поспорить, но качество переросло в количество. Энтузиазм иссяк. Уже не в космос хотелось, а поспать.

Чудеса.

Включение четвертое
Тимбилдинг

Варвара – великая искусница в сталкивании людей с собственными страхами к ее пользе. Урок она устроила и вела к своему удовольствию, всегда опережая остальных в лидерстве благодаря опыту и смекалке. Днем она с тем же размахом провела тимбилдинг – так это называлось у меня дома.

Вспомнилось, как отряд спасенных царевен под моим управлением выбрался из предгорий и после некоторых приключений расположился на полянке между лесом и апельсиновой рощей. Идеальное место для лагеря. Рядом блестело озерцо, слепило дневное солнце, и никто не подозревал, что ждало каждого грядущей ночью. Еще не было тет-а-тетов с Антониной, Ефросиньей и Марианной, а урок не мог присниться в самых лютых фантазиях. Горизонт прятался за дремучими зарослями, в чистом прозрачном воздухе хорошо просматривались вершины, со склона которых мы вчера спустились. Затянутые синеватой дымкой, отсюда горы выглядели фантастической картинкой и внушали трепета еще больше, чем у подножия.

Я уже говорил про одежду, в которой мы вышли в путь. Царевны попали в плен в повседневной школьной форме – однотипных широких штанах и рубашках на тесемках, одинаково бесцветных и различавшихся лишь размерами. По случаю местной зимы (три раза ха, у меня дома в августе не всегда так жарко) на ногах у всех были кожаные мокасины – чуть ли не излишество по меркам здешнего менталитета. Местные жители во всем руководствовались здравым смыслом: в быту царил прагматизм, в интерьере – минимализм, в вооружении – исключительно целесообразность. Женские украшения (о мужских даже заикаться не стоит) отсутствовали как понятие, произведениями искусства выглядело только некоторое личное оружие.

Недавние ученицы, не говоря обо мне, до личного еще не доросли или не заслужили – не знаю, как здесь его распределяют. Среди вещей, найденных у разбойников, многие подобрали доспехи по размеру, а кто-то нашел свои школьные. Например, я. Но не стал даже смотреть. Рост и сложение давно не те, а главное – это женские доспехи, теперь разбираюсь. У мужских грудь сделана и защищена по-другому, менее выпукло и более брутально. Мои бывшие доспехи ушли царевнам, кому не хватило. Их расхватали частями: кому шлем, кому нательная конструкция, кому наручи и поножи. Каждая понимала: частичный доспех в любом случае лучше отсутствующего полного.

Я удовольствовался разбойничьим комплектом, состоявшем из сапогов, юбки, рубашки и кожаной защитной амуниции. Также мне достались гнук со стрелами, нож и меч. Сапоги болтались, заправленная рубаха оказалась настолько длинной, что гляделась нижней юбкой. Немаленький лоскут верхней юбки пришлось учиться одевать правильно, это оказалось целой наукой: две противоположные стороны запахивались спереди, складки оставались сзади, в движении все это удерживала вставленная поверху тесьма. Сапоги надевались на портянки – для меня, человека другого мира, тоже вещь новая. Впрочем, с ними все оказалось просто: нога ставилась наискось ближе к одному концу прямоугольного лоскута, через верх стопы он загибался под нее, остальное обматывалось навстречу, затем через пятку, вокруг лодыжки и закреплялось на голени. В общем, просто и надежно. Гениальность этой вещи понималась лишь со временем.

В уходе от погони мы долго шли по горам, спутниц то и дело приходилось подгонять, а особо уставших почти тащить на себе. Тогда решили бросить часть доспехов, некоторое оружие и шлемы, которые сползали на потные лбы и затылки. Если что могло нас спасти, то не броня и клинки, а скорость.

Скорость и смекалка спасли, а когда мы занялись приготовлением еды, оставшиеся шлемы успешно выполнили роль котелков – достаточно было выдернуть войлочную подкладку, а воду наливать до располагавшихся примерно посередине вентиляционных отверстий.

Воду в шлемах поставили между принесенных к огню камней, я ворошил поленья, сидя на корточках, когда громкое воззвание заставило обернуться.

– Пока закипает, предлагаю сыграть в игру. – Варвара стояла метрах в трех от меня, обращаясь ко всем. – Она из толпы делает команду.

Царевны заинтересовались. Пусть мятые и грязные, в некогда светлой одежде, ныне напоминавшей несвежий камуфляж, в душе они остались жаждущими игр и веселья девчонками. Ужасы недавнего плена только способствовали.

– Становимся вокруг костра в два круга, один внутри другого, – распорядилась Варвара. – Поровну, восемь и восемь. Лицом друг к другу.

Началось броуновское движение внутри одной отдельно взятой полянки. Меня Варвара поместила во внешний круг, сама встала рядом справа.

– Расположились? Теперь киваем тому, кто оказался напротив в другом круге. Один кивок означает рукопожатие. Два кивка – обнимание за плечи, можно с чуть отстраненным легким прижатием. И, наконец, три – тесные объятия, можно с поцелуями, если вам хочется и человек попался хороший. Если количество кивков разное, считается меньший результат. Все понятно?

– То есть, если хочешь обняться, а тебе жмут руку… – протянул кто-то сзади.

– Жмешь в ответ и не рыпаешься, – отрезала Варвара. – Правило должно соблюдаться четко. Закон всегда на стороне более скромного в запросах. Итак, киваем.

Во внутреннем круге передо мной стояла Кристина. Она так быстро откивала три раза, что мне пришлось сделать так же. Не хотелось обижать.

– Теперь выполняем то, что накивали, – объявила ведущая.

Мы шагнули друг к другу, обнялись и вместе со всеми расцепились, сделав по шагу назад. Порозовевшая Кристина благодарно улыбнулась.

– Не болит? – я указал взглядом на ногу.

– Теперь – совсем не болит, – лукаво сощурилась она, будто между нами завелась очередная тайна.

Варвара огласила:

– Внешний круг – переход на одного человека влево, внутренний остается на месте, и повторяем предыдущее упражнение!

Передо мной оказалась Майя. Она расплылась в такой непосредственной детской радости, что кивнуть меньше трех раз казалось кощунством. Мы тоже тесно обнялись, как старые друзья и соратники.

Мне игра начала нравиться.

По мере продвижения я оглядывался краем глаза на остальных, и так же делали все ученицы. До рукопожатия никто не снизошел, все обнимались: либо за плечи, либо по-настоящему.

– Переход!

Вот и Клара. Стеснительная, вечно краснеющая. Я упростил ей выбор: кивнул три раза и замер. Ее ресницы испуганно хлопнули, и она ответила тем же. Мои руки раскрылись. Клара робко подняла свои. По шагу навстречу, конфузливое соприкосновение, и мы неожиданно жарко обнялись, прижавшись щеками. Кларе пришлось встать на цыпочки. Ее щека была сухой и раскаленной, как песок на пляже.

– Видишь, я не кусаюсь, – шепнули мои губы в близкое ушко, решив то ли подбодрить, то ли успокоить, то ли пошутить.

– Не факт. – Кларино лицо осталось серьезным. – Это слова, а словам верить нельзя.

– Правильно, – согласился я и легонько цапнул зубами за мочку.

Опешившая царевна отпрянула.

– Переход!

Секунда – и передо мной новое лицо. Ученица по имени Феофания испуганно взморгнула, ротик открылся. Чуточку низенькая, плотно сбитая, она лучилась жизнелюбием и бездонным доверием к миру. Близко посаженные глаза на широком лице создавали иллюзию полноты, но она сразу терялась при опускании взгляда ниже: коренастое тельце и желало бы растолстеть, да кто ж ему даст. Голод и нагрузки уничтожили былые запасы. Осталась только отрыгнутая обстоятельствами жизнерадостность.

Царевна нервно откинула лезущую в глаза темную прядь. Никогда не сталкивавшаяся со мной столь близко, Феофания не знала, что делать. Кажется, она меня боялась. С дружелюбной улыбкой я медленно махнул головой, потом еще… и еще. Не меняя ни выражения лица, ни застывшего в ступоре взгляда, ни даже положения раздвинутых бубликом малиновых губок, она почти бездумно поддержала мой выбор. Затем – шаг, словно на эшафот. Руки и тела переплелись на несколько горячих мгновений. Слишком горячих. С той же силой, что страшилась, теперь она вознеслась над собственным страхом. Отрываться не хотелось ни ей, ни мне. Но пришлось.

– Переход!

Александра. Ее роскошные золотые водопады заставили сердце сжаться в память о Зарине. Царевна уловила что-то в моем взгляде – некое страдание, спрятанную боль. Сделав три быстрых кивка, она, не дожидаясь ответа, сочувственно прильнула. Я прижал к себе чудесную светлую головку. Сердце дрогнуло. Отступая, пришлось отвернуться из страха увидеть не то лицо, что стояло перед глазами.

Следующий шаг в сторону привел меня к Любаве – еще одной серой мышке нашего отряда. Вместе с Феофанией они могли бы составить пару близнецов. С одинаково круглыми лицами, одной надежно-крепкой приземистой формации, обе компанейские неконфликтные хохотушки легко различались с первого взгляда: Феофанию природа одарила пышными темными волосами, ниспадавшими до ключиц, Любаву – не менее пышной и яркой белизной, подстриженной точно так же. Обе периодически закидывали непослушные локоны за любопытно торчавшие уши.

Любаву раздирали противоречивые эмоции, она глядела на меня с ужасом, тело одновременно отстранялось и тянулось вперед. Вспомнил: в мою бытность ангелом она вместе с Кларой расспрашивала меня о мальчиках потустороннего мира. Сейчас перед ней стоял живой мальчик мира реального. Обеспокоенный Любавин взор пробежался по сторонам. Там царило нарастающее братание. Два раза уже никто не кивал.

Пришлось помочь с непростым решением. Не бойся, я не злой серый волк, кушающий хорошеньких девочек, сказало мое трижды качнувшееся лицо. Царевна помедлила, вдруг засияла и поддержала предложенное решение. Плотненькое тельце привстало на носочки… и поцеловало в губы.

Я не ждал такого и как-то машинально отстранился. Любава сжалась, будто ее ударили, на лице вновь отразился ужас, а глаза заволокло сыростью, что грозила прорваться бездонным океаном.

Ну что ты будешь делать, детский сад и сбоку бантик. Взяв лицо окаменевшей царевны в ладони, я сам поцеловал ее – по-братски, успокаивающе, но… ведь в губы. В ответившие губы.

– Браво! – воскликнула все отмечавшая Варвара. – Переход!

Мы с Любавой смущенно распались двумя магнитами, вдруг обращенными другим полюсом, и покосились на окружающих. Оказывается, замечание Варвары касалось не только нас. Вот, вроде бы: у каждой ученицы свои понятия, свое мировоззрение, свое отношение к конкретным окружающим, которое понятно и незыблемо… Но нет. Глядя на ликующее переплетение тел рядом, стало стыдно кивать два раза и совсем невозможно один – даже если пересиливаешь себя для этого. А наблюдая за искренне обнимающимися и даже целующимися, хочется попасть на их место. Это же так просто – всего-то кивнуть на один раз больше.

В чистом воздухе кружила мошкара, но не досаждала. Под ногами шуршала трава. Стрекотали кузнечики. Только вряд ли кто-то видел сейчас окружающий пейзаж или слышал какие-то природные проявления. Все чувства сосредоточились на главном.

Меня пробрало до печенок: передо мной стояла Антонина – недавно надменная, озлобленная проигрышем в диспуте с возможным смертельным исходом, но прощенная и вновь принятая в команду. Всю дорогу пикировавшаяся со мной по поводу и без. Сейчас ее глаза говорили: забудем былое. Сосредоточенно глядевшее лицо деловито кивнуло – троекратно.

Ладно, забудем. Я раскрыл руки для объятия.

Из Варвары интриганка – не хуже, чем из ее родительницы. Человек всегда остается человеком, общественным животным, что бы о себе ни воображал. И поступает соответственно – думая, что сам принял решение. Ага, щщаз. Варвара лихо поставила всех в ситуацию, отступать из которой выглядело неприличным. Наоборот, приличным и естественным – не отступать. Я понимал это где-то внутри. Глубоко внутри. А снаружи следовал за фонтанирующим ручьем действия.

Антонина, крупная, одного со мной роста, сграбастала меня целиком, вжав в доспехи. Ее губы нашли мои и по-хозяйски впитали. Прилетел и окучил их нахальный язычок. Я не успел даже удивиться.

– Следующая! – выпалила Варвара, которая следовала за мной по пятам.

Она выпросталась из рук Любавы и шагнула к ошалелой, бурно дышавшей Антонине.

На меня глядела только что выпавшая из чужих товарищеских объятий Амалия. Девичьи щеки вспыхнули румянцем: все же не подружку получила в напарницы по игре, а парня. И командира в одном лице. Но какая разница, это игра, всего-навсего игра. Ей хотелось огня, фейерверка, забыться и улететь… но природные скромность и кротость просто перли из каждой щели… ну, это так говорится. Амалия была девушка милая, простая и серьезная. Каре темных волос пошло волнами: три безоговорочных кивка. Напряжение вспыхнуло и заискрило. Нас толкнуло друг к другу, как автомобили в краш-тесте: притиснуло, раздавило, расплющило. Передо мной возникло ищущее зовущее лицо. Глубокие глаза, затянутые поволокой, закрылись. Я впечатался в подставленные губы.

А ведь минуту назад ни она, ни я представить не могли, что наши тела заходят стать одним, а мысли и рты на миг станут общими. Параллельные прямые не пересекаются, учат нас в школе. Ерунда, еще как пересекаются. Только их слишком уж много.

– По одному или по два кивка в этом туре было? – донесся из другого мира голос Варвары.

– Было по два! – откуда-то ответили ей.

– Продолжаем! – объявила она. – Переход!

Амалию унесло вихрем ускорившихся событий. Снова Кристина. После семи раундов с другими поединщиками сердца бились бурно и в унисон. Оба взбудораженные, до предела взвинченные, мы сразу шагнули друг к другу. Губы встретились. Меня расплескало по горизонту чувств.

Спереди Ярослава дружески тискалась с Майей. Позади Амалия восполняла с Варварой время и ощущения, недодобранные со мной. Все четыре косились на меня и унесшуюся в межзвездные дали Кристину.

– Следующая!

Майя вспорхнула на меня радостным воробушком. Из внешнего круга донесся гул недовольства. Ярослава по-братски крепко прижимала к себе Феофанию, но лица обеих обратились назад, на меня. Выпрыгивавшее сердечко Кристины колотило довольную чем-то, хитро скалившуюся Варвару.

На этот раз Майя не обошлась без поцелуя. Мы оба помнили утро и внезапный порыв, совершенный в ожидании страшной развязки. Казавшийся нам последним, как достопамятная самая вкусная земляничка Хрисанфии, тот поцелуй был другим. Он стоил смерти.

Этот стоил жизни.

– Переход!

Снова Клара. Бегающие глазки. Вздымающаяся грудь. Пятнисто-пунцовые щеки. Сбитое нервное дыхание. В голове явно зреет непростое решение. Низенькая царевна делает над собой усилие и взлетает на цыпочках. Распростершиеся руки обвивают мою шею. Рот находит рот и залепляет его, как скотч дырку на штанах.

Сбоку нас жгут неестественно зеленые лазеры Ярославы, стоящей во внешнем круге слева от меня. Белые, почти платиновые волосы недовольно змеятся, готовясь то ли к броску и укусу, то ли к удушению. В любом случае ничего хорошего не сулят. Собственные ощущения в данную минуту царевну не занимают.

– Так нечестно! – слышится от нее громко и обиженно.

Варваре не нужно объяснять, что именно, и, словно она давно готовилась, сразу разнесся ее довольный голос:

– Это командная игра, правила существуют лишь для начала. Дальнейшее строим сами, как пожелаем. Главное – вместе!

Ярослава и едва не опередившая ее Феофания мигом повисли на мне с одной стороны, Варвара с Кристиной – с другой. Подключились остальные. Куча-мала росла в геометрической прогрессии. Круги разрушились, все обнимались со всеми, поперек и всмятку, большинство атаковали меня.

– И я! И я хочу! – доносилось от оказавшихся сзади.

Варвара осторожно высвободилась, выползя из вопящего месива чуть не под ногами. Села на землю. И оттуда, со стороны, пожевывая тростинку, она с улыбкой наблюдала за устроенным безобразием.

Часть четвертая

Я завидовал Кларе. Отказавшись от желанного (ведь видно, что не менее желаемого, чем остальными), она перенесла свои лучшие впечатления в будущее. У меня, не достигнув вершины, они лавиной покатились назад, стирая приятные предыдущие.

– Пособие устало, – констатировала преподавательница и безапелляционно распорядилась: – Нужно дать ему время собраться с силами и взбодриться.

– Но осталась одна я! – вскинулась Ярослава.

Ее гладкая стройная ножка уже перемахнула через меня в районе подмышек, а пылавший взор метался с периодически рушившейся башни на руководительницу проекта. Кулаки побелели. Будь в ее руках меч, уже пролилась бы кровь. Точеные ягодицы сходились в нечто целое прямо у меня над глазами и пылали гневом не меньше обращенного в другую сторону лица. Для меня сейчас именно это было лицом Ярославы: жадным, нервным и озлобленным.

– Разве не видишь? – как художник художнику, то есть специалист специалисту, Варвара указала беловолосой практикантке на мою отрешенность.

– Поправимо.

– Уверена?

– Разве ему не хорошо? – влезла удивленная Софья.

– От тебя зависело, – ядовито вставила Антонина, – ты развлекалась последней.

– Я не развлекалась!

– Но должна была оставить пособие хотя бы в том виде, в каком получила.

– Оно уже было таким! – В глазах Софьи захлюпало. – Фрося таким отдала!

– А что сразу Фрося? – надулась. Ефросинья. – Чуть что, сразу Фрося. В отличие от вас я умею с ним обращаться. Каким взяла, таким сдала, просто устал человек, нельзя столько терпеть. Дали б ему спокойно отсалютовать, не искали бы теперь виновных.

Оказавшаяся в порядке очереди на моей откинутой руке, она съехала с предплечья на самую ладонь. Я ощутил влажное невидимое прикосновение, потом нажатие и… пожатие. Тысяча чертей и спаржа под хреном, разве такое возможно?! Как она это сделала?!

– Успокойтесь, мы не ищем виновных, – вмешалась преподавательница. – Я согласна с Фросей, что немного перестарались.

Антонина не преминула куснуть:

– Мы перестарались? Мы? Ты перестаралась!

– Да, я перестаралась, если тебе от этого легче. Чапа не опытный мужчина со стажем, чтоб уметь себя сдерживать и контролировать.

– За что и ценим, – обронила Кристина.

Сидевшая зеркально от Ефросиньи, она заметила, что делает соперница. Насупилась. Лицо спряталось за кудряшками. Стараясь не выдать себя, царевна тоже тихо сдвинулась на запястье, а затем – решительно, как бы переборов сомнения – прямо на ладонь.

– Если выбирать между стажем и чистотой, – добавила она, – я за чистоту.

Челка перед ее глазами даже не шелохнулась.

Влажная теплота поглотила меня сразу с обеих сторон.

– И я! – несколько одновременных возгласов подтвердили правильный выбор. – Мы все за чистоту!

– Вы все за Чапу, – улыбнулась Варвара, подмигнув мне.

Вроде как польстила, но не окажись под рукой меня, любой другой вызвал бы не меньше воодушевления, тоже являясь для них единственным и неповторимым. Причем – искренне. Помню, как родители решили сделать мне подарок. «У нас есть деньги на новый телефон для тебя, а старый отдашь папе. Или можем отложить, чтоб накопить и взять планшет, как ты мечтаешь». Я с ликованием выбрал телефон, потому что нечто вещественное и сразу. И был счастлив. Журавль в небе хорош лишь в качестве пейзажа, голодный желудок всегда выберет синицу в пределах досягаемости.

Здесь так же. Я был синицей. Но какой востребованной!

Происходящее вновь стало приносить удовольствие. Ладони взопрели, пальцы провалились в сладкое никуда, их мяли и перетирали упругие жернова.

– Ой, снова брыкается! – Любава вернула внимание к моей середине. – Словно его ветром качает. Только без ветра.

– Для такого увальня ураган нужен, – со знанием дела изрекла Ефросинья.

Ее руки уперлись в мой локоть, а бедра незаметно для окружающих поерзали – медленно, мелко, но смачно. Она будто устраивалась поудобнее и никак не могла устроиться. Глаза, подернутые странной поволокой, на миг закатились, затем нехотя выплыли из невидимого посторонним тумана… и обнаружили на другом конце Ойкумены почти полное свое отражение. Разница была небольшая, в нюансах: у Кристины темные волосы кучерявились, у Ефросиньи практически такие же ровно свисали. Одна была худенькой, другая худющей. Первая робко жалась в восторженной дрожи от собственной смелости и боялась привлечь внимание, вторая действовала нагло, не вызывая подозрений именно будничным спокойствием и демонстративной обыденностью происходящего. Ее принцип: хочешь хорошо спрятать – положи на виду. Эти нюансы и делали отличие между темненькими стройняшками разительным, как между лебедой и лебедкой. Нет, даже так: как между лебедкой и лебедушкой. И не надо, думаю, пояснять, кого бы я назвал прекрасной птицей, а кого вытягивающим агрегатом.

Теперь, ревниво косясь, две конкурентки синхронно истязали поверженного меня невероятными ощущениями.

– Так я могу продолжать или нет? – симпатично скроенное недовольное «личико» надо мной повело толстыми «щеками».

Острый угол сходящихся ног, куда переместился взгляд, на самом деле не острый. Там помещается целая жизнь. Кожными складками так и написано: ж, жизнь, или – женщина. Боковые полукружья буквы «ж» – «икс» кончавшихся ног, в котором они утрачивают свое названье. Икс – тайна, загадка, решение большинства вопросов. Некоторым особо одаренным «математикам» не хватает икса, они добавляют к иксу параллельный чужой игрек, а то и не один. Бог им судья. Мое сердце требовало всего одного икса, вполне конкретного. Я хотел подарить ему жизнь. Мечтал, чтоб жизнь подарили в ответ, а со временем и не одну. Увы, не сердце правило бал. Оно замкнулось, затворилось, не смея взглянуть на творившееся. Оно умирало и плакало, одно во внезапно опустевшем организме – одинокое, запертое и всеми забытое. Командовал господин инстинкт. Перехватив бразды правления, он гнал кровь от мозга, чтоб случайно не очнулся, накачивал ее гормонами и провоцировал. И в данный момент обрел напарницу.

– Можешь продолжать, – донеслось от Варвары.

Получив одобрение, Ярослава тут же сказала «да» своему инстинкту. Тот высунулся и, увидев снизу распростертого меня, показал язык. Даже два. Они вывалились, как внутренности самурая, совершившего сеппуку, и отворили глаз в вечность.

Не мигая, мы смотрели друг в друга.

Меня уносило.

Меня рвало на части.

Меня корежило. Я улетал в темную глубину, не смея пошевелить ни телом, ни мыслью. Змей стал драконом. Дракон захотел взлететь и тоже утонуть в нависших небесах.

Все это заняло долю секунды. Глаз закрылся, язычки отпрянули, буква «ж» ужалась, как при смене шрифта, и унеслась ветром перемен вместе с перемахнувшей меня ногой. В сторону. Куда?! Почему?!!

Небо. Просто небо надо мной. Просто лица по кругу, с удивлением следившие за ареной небывалого цирка. Просто мои пальцы, плотно залепившие два других глаза вечности и дотягивавшиеся еще до двух – тоже приоткрывавших сонные веки. Темная сторона луны. Аут.

Ярослава обнаружилась за моей головой. Хитро оглядевшее подружек лицо склонилось, губы нежно прикоснулись к моим перевернутым губам и впитали, как губка лужицу. Жадно и бесповоротно. Я не смог ни отказаться, ни отказать. Мысли дезертировали перед мощью наступавшего противника. Мощные врата отворились, и крепость сдалась, обнажив гирлянды белых флажков. Вперед робко выдвинулся парламентер. Его снесла и водворила обратно ринувшаяся на захват чужая конница. Едва не затоптала. Троянский конь рассыпался по территории враждебным воинством, пораженные вероломством обитатели крепости вспомнили об обороне и постарались вытолкать супостата за пределы стен. Контратака удалось – ненадолго. Завязались бои на подступах. То осажденные врывались в осадную башню, то стальной таран проламывал выстроенную защиту и вновь переносил битву в покинутую королем Разумом и королевой Честью крепость.

Со стороны мы представляли то еще зрелище. Словно лев целовался с пантерой. Стон, рык, чавк и мычание. Языки и губы в собственном соку. Смертельный спарринг на мечах в поддавки.

Наконец, я был оставлен – вылизанный, высосанный, выжатый и выплюнутый. Едва смог вдохнуть. Резко отлипнув, пантера метнулась через меня вниз, вперед, бедра навалились на ключицы, острая грудь с лету врезалась в живот и растеклась по нему.

«Грейся!» – сказали, отдавая тепло, прятавшиеся в теплом ущелье растрепанно-зовущие язычки.

«Пей!» – сказали они, предлагая сок.

«Гляди!» – сказали они, распахивая красный глаз вечности, глаз-колодец, глаз-Черную дыру, утягивавшую и не выпускавшую. С ее гравитацией не могли поспорить ни взгляд, ни мысль, ни поступок. Все сущее завертелось спиралью, с каждым кругом приближаясь к влекущему центру и падая, падая, падая в него… Пузырь восприятия, которым Кастанеда обозвал наше личное мировоззрение, лопнул, ошметки мира поползли на зов обезволивающей бедны, глядевшей на меня, словно из дота.

«Иди сюда!» – уговаривала и звала бездна.

«Бери!» – увещевала и кричала бездна, злясь на мои недогадливость и неповоротливость.

«Я жду!» – одновременно на всем диапазоне восприятия вопила бездна всем, чем могла, и живая листва шевелилась вокруг, как волосы Медузы Горгоны.

Околдованный, я боролся с собой, одновременно жаждал нырнуть в приглашающий зев и боялся там сгинуть. Закрывал глаза… но и внутренний взор показывал ту же картинку. Щупальца Горгоны дотянулись до меня и порхали мохнатыми махаонами по щекам и прикрытым векам. Вовсе они не ужасны. Легенды врут. Обратившиеся в камень умирали счастливыми.

Аллилуйя! Или Алле – луйя! – как здесь говорят.

В дальней части меня лихая наездница вторично знакомилась с пойманным зверем.

«В тесноте, да не в обиде», – сказали ему.

Еще как не в обиде.

«Желанному гостю всегда рады», – намекнули ему.

И хозяевам низкий поклон. Долгих лет и отменных желанных гостей. Чтоб возвращалось сторицей.

«Чувствуй себя как дома, – подтвердили ему. – Чем богаты, тем и рады».

О, да. Богатство – не в деньгах. Подтверждаю. Богатство – в ощущениях. В вопиющих двойственных ощущениях конца света, наступившего минуту назад.

Я, слепой обездвиженный котенок, купался в восторге. Вспухшие губы, десны и зубы, язык и даже мокрый нос, желающий и получающий свою долю участия, вели с партнершей интереснейшую дискуссию на одном им понятном языке. Где-то вдалеке я забивал гол за голом. И здесь забивал. Крылышки колибри затрепыхались в клетке моего паха, стремясь вырваться на волю, в голове уровень переполняющегося водохранилища повысился до критической отметки, готовясь хлынуть через край плотины или вовсе прорвать ее.

Нирвана?

– Стоп! – Увидев или как-то почувствовав предстартовые конвульсии, преподавательница отложила взлет.

– Я еще не…

– Ты уже да, – оборвала Варвара тщетный плач Ярославы. – Итак, первый способ ловиласки с успехом пройден. – Увидев Клару и посомневавшись, поправилась: – На практике и на примере. На очереди самое важное, но сравнению с которым пройденное можно считать прелюдией. Переходим к «опасному» способу.

– Наконец-то, – с показным неудовольствием проворчала Антонина.

– А участвовать будут все? – одновременно прилетело от застенчиво прятавшейся Софьи.

– Да, все должны или можно опять на примере? – отметилась Клара.

Спасибо, Клара, за твердую позицию. Светлый луч в темном царстве. Пусть у тебя все будет хорошо… а у меня сегодня пусть будет все остальное, что приготовила судьба – то самое темное царство, президентом которого я столь волшебно назначен. Целое царство! Да, темное… но это если смотреть со светлой стороны.

***

– Сначала послушайте вводное слово, вопросы потом. – Варвара поднялась над расчирикавшейся стайкой. – Любое незнание в будущем принесет боль и большое разочарование. Умейте не только слушать, но и слышать. Из моих слов делайте выводы, решайте для себя, и большинство вопросов отпадут сами собой. Сначала: зачем вообще нужна ловиласка?

Вопрос убил. Царевны притихли, ответить на казавшееся риторическим осмелилась лишь Ефросинья:

– Для удовольствия?

– А откуда берется удовольствие?

– Кхм. – Ефросинья оглянулась на девочек. – Из этих мест. Ну, которыми мы мужчин берем.

– А там оно как появляется? – не унималась Варвара.

– Само. От природы.

– Если само, то зачем мужчина?

– В смысле, что от мужчины и появляется. Когда он там.

– Когда он там – что?

– Ну… двигается?

– Вот! – Варвара победно вскинула руки. – Удовольствие, как элемент счастливого образа жизни, появляется только при движении. Это верно как в частном, так и в общем. Кто не двигается вперед, не работает над собой, не пересиливает себя, тот никогда не обретет счастья. Помните, из молитвы: «Я буду заставлять себя заниматься день и ночь»… Кстати, здесь ответ и на твой вопрос, Клара. Процитируй сама.

– Я буду заставлять себя заниматься день и ночь, – послушно принялась декламировать царевна, – буду изнемогать и не обращать внимания на боль, ибо кто победит: кто умеет, или кто знает, как это делается?

– Алле хвала! – автоматически откликнулись ученицы.

Варвара удовлетворенно продолжила:

– Так в жизни, так же в ловиласке. Движения – фрицы – это естественный массаж организма изнутри. При нем тела вырабатывают особые вещества – природные элементы счастья. Кто-то из ангелов придумал бессмысленное слово, которым мы теперь пользуемся. Эндорфины. Чтобы тело и душа стали счастливыми, нужно дать им такую возможность.

– Убрать преграды! – воодушевленно вбросила Ярослава.

– Ты-то уже убрала, уборщица малозимняя, – как всегда, свредничала Антонина.

– Завидно? – хмыкнула оппонентка.

– А больно было? – не удержалась поежившаяся Любава.

– Кровь была? – подала голос Софья.

Принужденная к ответу, Ярослава не стала вдаваться в подробности:

– Как у всех.

– А как у всех?

Вставшая надо мной Варвара успела перехватить инициативу:

– Бывает по-разному. Больно и нет, с кровью и без. Боль – показатель неготовности, ее можно и нужно избежать. Для чего мы тратим время на предварительные упражнения? Учимся возбуждаться, организмы учатся вырабатывать смазку. Нет возбуждения, недостаточно смазки – будет боль. Просто, как два и два.