Текст книги "Урок ловиласки"

Часть третья

Это был звездный час Ефросиньи. Она показала себя во всей красе. Вернее, все еще показывала. В несколько ее движений я снова оказался на орбите. Еще чуть-чуть – и дальний космос. Вернула на землю ехидная усмешка-ухмылка: мол, видал, что могу?

Однажды спорил с Томой, какая подруга жизни лучше: неопытная или наоборот. Ответ лежал… сидел передо мной. Даже на мне. От непередаваемо-выверенных колдовских умений Ефросиньи желание не вырастало, а, наоборот, потихоньку пропадало. Невидимое приложение к умениям оказалось весомее самих умений.

– Софья! – очень вовремя последовала команда Варвары, следившей за действом.

Ефросинья еще раз прощально жамкнула пальчиками и встала. Нога переносилась через меня столь медленно, словно паршивка смотрела «Основной инстинкт». Разрезная сдобная булочка плямкнула, послав воздушный поцелуй.

Все еще не веря в свершившееся, Софья опустилась на колени. Лицо избавилось от остатков холодной бледности. Щеки раскраснелись. Округло-сливочная мякоть почти касалась моей кожи на бедрах – так низко склонилась царевна в жажде знаний.

Действовала она простовато, но с душой. Думала обо мне. Забота выражалась в небывалой нежности касаний и сказочной томности движений. Чтоб снова не поплыть, я принялся считать. Нет, не овец, перед глазами имелись другие представители фауны.

Софья – одиннадцатая. Всего их пятнадцать. Трое в дозоре. Значит, веселье подходит к концу. Не знаю, чего теперь хотел я как личность, а как мужчина просто визжал о счастье выплеснуться. Побывав в стольких руках – игривых, жестких, эмоциональных, пугливых, отзывчивых, легких, невыразимых, стыдливых, напористых, заботливых, всяких – грезил устроить такой салют, чтоб даже космос показался задним двориком. Чтоб не улететь, а взорваться, а если улететь, то сразу на Землю, откуда прибыл в этот странный, невыносимый, неправильный, но иногда такой чудесный мир. Очень иногда. Очень чудесный. Очень невыносимый и неправильный.

– Софья, свободна. – Варвара осталась на месте, глядя, как тихая царевна покидает свое.

Эскимо, которое совсем не эскимо, стремилась ввысь, вены и мысли надулись, как больные метеоризмом. Еще касание, любое, и я не сдержусь.

– Внимание. – Варвара обвела взглядом сосредоточенных задумчивых учениц. – Расскажу о мужской фишке, о которой большинство мужчин даже не подозревает. Поднимите пособию колени и разведите.

Указание выполнили раньше, чем фраза закончилась – энтузиазма грызунам науки было не занимать.

– Смотрите. – Преподавательница склонилась из-за моей головы. – Между выходным отверстием и кузницей жизней имеется… назовем это выпуклостью, хотя больше напоминает нежную равнинку между сопками. Резко надавливаем…

По моему телу как волна прокатилась. Непонятная – ни приятная, ни наоборот. Зацепив все уголки, она ушла куда-то в район затылка.

– И что? – не поняли царевны.

– Доведенное до точки пособие собиралось устроить незапланированный выброс, который был пресечен на корню.

Точно. Я по-прежнему оставался возбужден, но уже не перевозбужден. Буду знать.

– Правда, работает? – Сонм головок полез посмотреть поближе на куда давить.

– Чапа? – окликнула преподавательница.

– Работает, – нехотя признал я.

– Нажимать нужно в момент, когда процесс почти запущен, но еще не выстрелил. Тогда салют останавливается. Скажем так: при своевременном правильном применении имеется шанс, что остановится. И не усердствовать с частотой: для здоровья совсем не полезно.

– С этого факта начинать надо! – вскипел я.

Варвара просто отмахнулась, как от мухи.

Первых сменила вторая, затем третья смены. Если о неизвестной точке даже я не догадывался, то ученицы подавно.

– Вы все ощутили в ладони вот это движение. – Деятельная преподавательская ладонь еще раз обнажила улыбавшегося кашалота. – Запомните его, представьте, что оно происходит внутри.

– Где? – захотела подробностей Ярослава.

– Внутри. – Вскинутое на нее лицо Варвары сделало «ай-я-яй», а голос вновь обратился ко всем слушательницам. – Это движение – основа погружной ловиласки, называется «фриц и я», или попросту фриц.

– Ой. – Ефросинья прикрыла рот ладошкой. – Значит, когда дедушка говорит «Сто фрицев мне в задницу!»…

Я взбудоражился. Интересный у Ефросиньи дедушка, все-таки надо познакомиться. Только сначала узнать, как он напишет эту фразу. Если Фриц с большой буквы – наш клиент. Впрочем, в годы Второй Мировой, а затем в советских фильмах фрицами обобщенно называли всех фашистов. Тогда… Из долины ли Ефросиньин дедушка?

– Вопросы по пройденному есть? – Варвара выпрямилась. – Ни у кого не вызвало страха, брезгливости, неприятия? Вот что значит правильно выбрать пособие. Переходим к упражнению номер два. – Варварина поясница чуть расслабилась, спина прогнулась, и сладкая тяжесть легла мне на голову ушами Чебурашки. Теперь я чувствовал ее волосами. Сложив руки у меня на груди, девушка продолжила: – Как уже знаем, способы ловиласки делятся на бесконечное количество поверхностных и три погружных, два из последних вместе с поверхностными не имеют третьей составляющей, и каждый имеет множество вариаций. Мы рассмотрим основные. Опасный способ несет свое имя по третьей составляющей, и он, собственно, единственно правильный и необходимый. Остальные, как говорится, на любителя, а также они могут заменить опасный в белые и красные дни. Начнем с простейшего из погружных, которое иногда называют другим именем – от старинного слова «орало», что означало рот. Внимание, показываю!

Пока я внутренне хохотал над версией о старинном слове, преподавательница склонилась прямо из-за меня и по мне.

– Вот. – Из далекого далека донесся ее голос, объяснивший происходящее взбунтовавшимся чувствам. – Не кидайтесь сразу как дитя на леденец, просто подключите воображение и делайте все, что хочется и как хочется. Никаких запретов и ограничений, кроме возможного физиологического отторжения, здесь нет.

И их не было. Все, о чем в горячечном бреду нашептала ей собственная бурная фантазия, преподавательница жадно и с удовольствием демонстрировала притихшим ученицам. А я…

Я. И все. Просто я. Человек, вместивший мироздание и почувствовавший каждую клеточку как единственную. Кто был никем, тот станет всем – вот, оказывается, о чем эта фраза.

Выставившееся над лицом тело разошлось увлекательнейшей книжкой, переплет поразил неожиданным многоцветьем. Книжка раскрылась настолько, что стало возможно заглянуть в самую глубину сюжета. Стиль нисколько не интересовал, хотелось просто тискать обложку, листать страницы – до изнеможения. Пряный запах букв притягивал, звал читать, читать, читать и читать, проникнуть материализовавшейся мыслью в коварный замысел автора…

Глаза закрылись. Но продолжали видеть. Розовое на белом. Тонкое в плотном. Зовущее в отталкивающем. Набухшее в спрятанном. Бездонное в сказочном. Это сводило с ума – который уже отсутствовал. Но передавал привет. Просил вспоминать иногда. Я внутренне падал и тонул, захлебываясь в водовороте ощущений: исчезли верх, низ, мысли, память, сознание… Остались лишь обостренные до предела чувства, сбрендившие от происходящего. Словно попал в настоящий водоворот, и нет сил выбраться.

«А поцеловать?» – некстати (или весьма кстати?) вспомнился анекдот про корову и проведшего осеменение ветеринара. Образ, закинутый во Вселенную, нередко улавливается окружающими, и я как в воду глядел… хотя – совсем не в воду. Раскрытая надо мной книжка вдруг опустилась до моего носа и влажно поцеловала самым сердцем переплета, обняв щеки страницами.

Как описать произошедшее словами? Невозможно, небывало? Полная хрень. Скорее, атомный взрыв и вынос мозга. Небеса разверзлись и пролились дождем нечеловеческих эмоций. Или я не прав, и – очень-очень человеческих?

Что там ощущала Варвара, не знаю, но самообладания она не теряла. Урок продолжался:

– Запомните, что слишком много – тоже плохо. – Чуткие пальцы пробежались по моей коже, по вскипающим рецепторам и по взъерошенным чувствам. Не зря Варвара остановилась, ох, не зря. – Умейте почувствовать, когда прекратить и перейти к чему-то другому. Например, можете принять ключ между молочных горок – даже если их нет, настоящих. Мужчине нужны такие, какие есть – не большие или маленькие, а ваши. Именно ваши. Прижмите. Покатайте. Ощутите.

Я тоже ощутил. Новое. Нежданное. Небывалое.

– Сделайте несколько фрицев грудью.

Словно кошка на мне выгнулась и потянулась. Неизведанное набежало толпой и взвопило хором.

– Мужчина, который вас любит, попадет в сказку именно от ваших прелестей, поскольку они – неотъемлемая часть вас. А от ваших сомнений про их форму или размер может не только не попасть, но и вообще пропасть из вашей жизни.

– А можно не загораживать? – Любава чуть пополам не сложилась, опустив вывернутую голову почти до уровня действия.

– Важны не детали процесса, а общее впечатление, – важно ответствовала Варвара.

– А вот это… – раздался возглас снова не выдержавшей Антонины, – то, что он тебе там, сзади… Это вообще что?

Варваре пришлось еще раз отвлечься на пояснения:

– Врата райского сада отворяются древом познания. Женщина сочетается с мужчиной. Естественно, что сначала они должны лучше узнать друг друга. Узнать во всех смыслах. Узнать и принять такими, какие есть.

– Я готова узнать и принять. – Антонина стала спихивать с меня Варвару.

Комфортно обосновавшаяся преподавательница поднялась нехотя, с тяжелым отлипанием. Взамен через меня перемахнуло и взобралось валетиком нечто пухлое, пышное и большое – мягкое, словно перина, но полновесное.

– Прежде, чем урок перейдет к следующей стадии, – голос Варвары прилетел со стороны, – ваши врата должны лучше познакомиться с мужчиной, привыкнуть к нему, а он – суметь сделать так, чтобы и вы привыкли как можно быстрее. Это прекрасно сочетается с освоением первого способа. Приступай, Антонина.

Могучие облака накрыли меня, устроив шторм, штиль и баюканье. Мой организм раскатали по разделочной доске, нарезали ломтиками, затем сваляли в комок, долго лепили и получили на выходе изрядно вареный, но вполне жизнеспособный батон.

Горизонт скрыли величественные холмы. Великое землетрясение подвинуло и обрушило холмы, шквал желаний порвал еще живые благие намерения, скомкал, как лист бумажки, слепил из него самолетик и запустил в подзуживающую тьму. Я больше не хотел себя сдерживать. Двойное мычание встревожило ночь.

– Отлично. Теперь Майя, – распоряженно распорядилась распорядительная распорядительница. Все плавало, слова теряли смысл, растягивались, дробились и множились.

Холмы исчезли, возникли холмики, восторженно поющие Аллилуйю. Я взялся петь дуэтом. В тридевятом царстве далекого государства одновременно сложился другой дуэт – глубокий и насыщенный, неопытный, но старающийся. Песнь песней вознеслась к небесам, прихватив с собой исполнителей.

– Следующая – Амалия! – вернули нас на землю.

Осколки песни еще висели в воздухе, а прежний дуэт сменился новым. Перед глазами обнаружились створки нежнейшей раковины, что скрывали внутри перламутровую жемчужину. Раковина упала на меня с хрустальным звоном, уши заложило счастьем, и губы наполнились жемчугом.

И вновь перемена мест. Вспорхнул крылышками немыслимый мотылек Кристины. Обычно он мирно жил в своем коконе, но сейчас расправлял малиновые крылья в ожидания чувственного, несказанного счастья. Кристину пучило, трясло и выкручивало. И меня под ней.

– Любава! Александре приготовиться.

Только Варварин голос и существовал в разрушенном миропорядке. Он возвращал в реальность, когда, казалось, вернуться уже невозможно. Основа основ. Полотно, собиравшее штрихи жизни в единую картину.

У подножья обелиска в ожидании очереди встала в почетный караул Рапунцель нашего отряда, златовласая Александра, а Любава нетерпеливо выстроила надо мной второй этаж. Башенный кран накрылся ковшом экскаватора, исчерченные трещинками стены встали перед моим бульдозером, экскаватор поскреб ковшом, а бульдозер в ответ взревел и бросился на стену. Трещинки округлились и стали дверными проемами, в проемах открылись комнаты и новые двери. С другой стороны стройки в стену стучался крановщик, вступивший врукопашную с безумным экскаваторщиком, а две бригады маляров спешно махали кистями и катали валиками, по-быстрому покрывая прозрачной краской все ставшее доступным недоступное.

– Александра! Феофании готовиться.

Исчезла стройка, развеявшись дымом. Нечто мягкое и невесомое окутало сверху донизу. Пушисто прижавшись, оно мурлыкнуло, ласкаясь, обняло… впиталось… и растворилось – во мне и в себе. Где-то в районе лопаток зарождались и росли два чудесных перистых крыла, они медленно и могуче распрямлялись за спиной, будто хвост токующего тетерева, нет, влюбленного павлина, и поднимали, неся ввысь, в многоцветную радугу, туда, где солнце круглый год и люди не умирают. Словно старушка-смерть пришла за мной и остановилась на пороге, опираясь на посох-косу, лукаво приглядываясь и вспоминая собственное былое. И не решаясь прервать кашлем последнего приговора безумства храбрых. И, будучи женщиной в душе, такой же страстной, влюбчивой, нелогичной, когда-то не менее желанной и желающей, скинув мрачный балахон, она примерила радостные одежды жизни… и решила не отвлекать от ее чарующих проявлений.

– Нам, конечно, повезло с пособием, – колыхался воздух вибрациями преподавательского голоса из параллельного мира, – но чтоб особо не увлекались, расскажу еще кое-что о второй составляющей. Болезни при ловиласке передаются не только погружением больного в здоровое или здорового в больное, но и трением кожи, перенесением заразы на пальцах и даже соприкосновением волос – стоп, паника, не тех! Бывает некая живущая в них мерзкая живность, что с удовольствием осваивает предлагаемые новые территории, она врачуется сбриванием и особыми мазями.

– А как врачуется все предыдущее? – озаботилась Антонина.

– А оно врачуется? – встречно вскинулась Майя.

А я несся к финишу – словно парашютист, давно парящий в свободном падении и незаметно, но быстро, приближающийся к незыблемой тверди, где трехмерный бездонный мир перестает быть огромным, превращается в двухмерный, а люди – в елозящих по нему плоскатиков, не знающих, не думающих и не помышляющих о высоте. О полете. О высших силах. Как воскликнул один чудом вырвавшийся в третье измерение киногерой: свободный полет – это как секс с богами.

***

Наблюдательная Варвара неким шестым чувством обнаружила приближение конца моего полета. Она дернула за кольцо парашюта:

– Нажмите, как я показывала.

– Так? – вспискнул далеко внизу голосок Феофании.

Не так. Меня по-прежнему несло, раскачивало и переворачивало, и точка приземления неудержимо надвигалась. До удара о землю оставались мгновенья.

Вновь вмешалась преподавательница, умело и успешно.

Несмотря на вынужденную остановку, сознание еще находилось за гранью разумного, выдавая причудливые образы, шизофренически-бредовые ситуации и несуществующие формы и лица. Не видящее реальности внутреннее зрение согласно поддакивало ему во всем, не выпуская из лап фантасмогорических иллюзий.

Я был брошен. Я стал изгоем в стране безмерных ощущений. Я чувствовал себя засохшим деревом в пустыне возможностей, любой мог обидеть меня, опасность струилась в воздухе, обтекая мысли и конечности теплой кровяной волной. Коварные древние боги могли сжечь меня, недвижимого, своими молниями, драконы и львы – испепелить в пламени обжигающего дыхания или откусить что-нибудь нужное, без чего жизнь утратила бы краски и, померкнув, превратилась в серую хромую старушенцию, ковылявшую на костылях немощи и коротавшую в беззубой хвори тусклый век. Злые недалекие туристы могли срубить меня на дрова, чтобы под искры и сполохи стонущего в предсмертных судорогах костра орать свои песни о главном, ковырять грязными ножами консервы, а потом вырезать на мне надпись с пронзенным сердцем, что символизирует любовь до гроба на время похода.

А еще я был Моисеем, в одиночестве отторжения получающим заповеди на священной горе и готовым нести их ополчившимся на богов людям – создавшим свою корыстную религию и, не слушая, отметавшим любую другую непонятную им точку зрения. Ведь бескорыстной веры не бывает, каждый ежедневно совершает коммерческую сделку со своим богом – вот я тебе молюсь, а ты мне – счастье. Я тебе свечку, ты мне – исполнение желания. Выигрывает умеющий торговаться лучше, но с кем мне поторговаться сейчас?

Потом я был парусником в море, подпиравшим мачтой небеса и мечтавшим о дуновении ветерка, о настоящем ветре, о буре, которая накроет со всеми потрохами и разнесет к чертовой матери. Я ждал шторма, я молил о шторме, бился головой о бездонную рябую гладь штиля и посылал проклятия духам погоды, что равнодушно бросили меня посреди обездвиженного живого океана. «Сделайте со мной что-нибудь!» – молился я всем высшим силам вместе взятым и каждой по отдельности. Олицетворение моей надежды орало раззявленным немым ртом так, что перепонки звенели.

Видимо, кто-то из них услышал. Высшие силы, оперсонифицированные преподавательницей, скомандовали:

– Давай, Фаня, только очень аккуратно. Кларе подготовиться. Клара, начни с останавливающего нажима.

Подушечка маленького пальчика несколько раз нажала на кнопочку, словно позвонив в дверь:

– Сюда?

От каждого нажатия пристраивавшуюся Феофанию стукало по носу. Удары царевну не беспокоили, а веселили, она даже боднула ответно.

Варвара переадресовала вопрос:

– Чапа, сюда? Клара все правильно делает?

– Абсолютно, – выдохнул я, пока на грудь не опустился пусть небольшой, но чувственно ощутимый вес.

– Нажимать надо один раз, – расширила мой ответ Варвара, – и только в определенный миг, который нужно почувствовать. Суета убивает внезапность, и в нужный момент прием может не сработать.

– Только бы сейчас сработал. – Клара все еще разглядывала доставшееся ей в единоличное пользование основание.

– Почему? Пусть не сработает! – выдала плотненькая Феофания, расположившись на мне с максимальным удобством. – Никогда не видела, как оно… не работает.

– Нет уж, только после нас! – прилетело с хвоста очереди.

Перед глазами топорщились укатанные до твердости снеговые шапки, сияющую дугу ледника рассекала тоненькая латинская «и» с точкой – перевернутый восклицательный знак. Точку поставил себе весь организм, а восклицательное тире присвоил жадина-овал, до этого момента прятавший от посторонних свое приобретение. Теперь на обозрение выставили его самого. Удивившись, он отворился в изумлении, как рот у потрясенного малыша. На моих глазах четкий овал распался на половинки, раскрылись спрятанные лепестки, аленький цветочек расцвел, и я выполнил его желание.

Древний китайский мудрец Сюнь-цзы сказал, что если не знаешь, каковы твои дети – посмотри на их друзей. То же самое можно сказать про наших друзей и, соответственно, про нас. Мы все – такие же дети, обросшие никак не сбывающимися давними мечтами и грузом неудовлетворенных желаний – амбициозных, нередко невразумительных (или вразумительных, но пошловато-скользких вплоть до полной неэтичности), никогда не реализуемых самостоятельно. Но как же влечет нас к тем, кто эти (наши!) задавленные желания исполнил. Сны – материализовал. Пусть даже и совсем негодные к озвучиванию в приличном обществе, подспудные, старательно вытравливаемые… Нас почему-то тянет к таким, и мы – сознательно или нет – не замечаем, чего им стоили эти победы. Что было потеряно, а что оставлено. Мы не видим, не знаем и не хотим знать истинную цену Пирровых побед и количество ранее проигранных сражений. Мы мечтаем получить все, не затрачивая ничего.

Это невозможно. Мы это знаем. Но, глядя на других, все равно периодически гложет завистливая мысль: как же, а вот у такого-то получилось. Ему все словно с неба на блюдечке свалилось. Незаслуженно и, должно быть, не по адресу. Несносно видеть перемежаемое приключениями чужое счастье и довольный покой изо дня в день. Мы тоже хотим так – но почему-то не можем. Не получается. Хотя, если подумать, и не стараемся-то особо.

Ждем. Опять же: ждем, что оно само упадет. Под ноги – чемоданчик с миллионом. В постель – божественное создание, никак нами не завоеванное. В мозги – шикарная идея, которая перевернет мир, прославит и обогатит. И будет нам щасте…

Говоря «мы», я имею в виду человечество. Но как и все, лично я тоже хотел, чтобы мне завидовали, чтобы у меня было все – живое и мертвое, в невообразимых количествах. И теперь, когда кусочек этого «всего» привалил откуда не ждали, я чувствовал себя двояко. Тело радовалось, а душа отворачивалась. И как их примирить – неясно. А примирять надо. Иначе радость не в радость, а про ощущение счастья в смысле чего-то огромного, чистого и бесконечного лучше вообще не заикаться.

– Вы спрашивали о врачевании позорных болезней, – между тем продолжала преподавательница зацепившую многих тему. – О каждой нужно говорить отдельно, чуть попозже я расскажу о самых распространенных.

– Сильно распространенных? – испугалась Кристина.

– Среди нарушителей семейного права – сильно.

– Нарушителей семейного права казнят на месте, – напомнила Антонина. – Значит, не сильно.

Царевны с такой логикой согласились, сказанное их успокоило. Мои знакомые по прежнему миру размышляли также: страшное и неприятное – значит, нас не коснется. Потому что страшное и неприятное. И потому что не хочется, чтобы коснулось. Вот и выходит, что не коснется. Для уверения себя в этом подойдут любые причины, самые дикие и нелогичные. Оттого люди всегда верят в лучшее. И очень удивляются остальному.

– Клара, твоя очередь, – уведомила Варвара, указав на освобождавшееся по ее кивку место.

Поглядев на звенящего сталью узника теплых застенков, миниатюрная царевна объявила:

– Я пропущу это упражнение.

Ефросинья недовольно оттеснила ее:

– Сказала бы сразу.

Она переместилась на место Феофании. В глазах зажегся праздник, зубы оскалились в плотоядном довольстве. Прежде, чем приступить, худенькая царевна задалась странным интересом:

– А правда, что невесторов на выпускном тестируют наши мамы?

– Чьих невесторов? – сощурилась Варвара.

– Наших.

– Это кто тебе сказал?

– Слышала.

– Мало ли, что говорят, – отмахнулась преподавательница.

Все с сожалением выдохнули: тема уведена, вопрос завис. Весьма любопытный вопрос. Каждая прокручивала в уме, как бы отреагировала на «нет», а как наоборот.

Кристина быстро зажала рот.

– А ведь правда, – громко прошептала она. – Когда старшая сестра ждала парня из невестория, мама уезжала и не сказала куда.

– Может, совпадение, – заметила Амалия.

«Совпадение? Не думаю», – выдало напрягшееся лицо Антонины.

– По-моему, – заявила Варвара, – не найти лучшего экзаменатора, чем мама, поскольку мама всегда желает тебе только самого хорошего.

Меня вскоре отправят в этот их невесторий. До сих пор он казался мне видом школы или курсом лекций на тему семейной жизни, теперь я задумался. Слишком уж бурно отреагировали царевны на сообщение.

– А… – Округлившиеся глаза Майи сделали ее похожей на напуганную сову. – А как они тестируют?

Варвара покачала головой:

– Успокойся, не так, как подумали некоторые некультурные особи.

Отлегло у всех, включая меня. Между тем Ефросинья приступила, и с этого мига я видел лишь то, что предложили моему вниманию в обмен на ощущения. Ощущения сообщили, как не слишком далеко отсюда жаждущее мяса чудовище спикировало, болезненно объяло пламенем, и не осталось ни капли сомнения, кто сейчас кого. Совершенно сумасшедшим способом царевна показывала свою власть. Она ничего не давала, только брала. Даже отбирала. Не возникло никакого желания ответно знакомиться с ней в узкой области, загородившей свет.

Донесся голос Варвары:

– Кстати, давайте раскроем четвертую составляющую…

– Давайте! – вклинилось несколько довольных возгласов.

– Раскроем?! – одновременно ужаснулась Любава. – Я не умею. Как она открывается?!

Преподавательница с улыбкой закончила фразу:

– …более подробно. Вообще-то, все способы ловиласки, и погружные, и поверхностные, должны иметь четвертую составляющую, но должны – не значит имеют.

– Не можешь – научим, – втиснула Антонина знакомую мне по другим поводам поговорку, – не хочешь – заставим.

В отличие от упражнения с другими практикантками, в отношении Ефросиньи я не участвовал в активном потреблении себя как пособия, даже отвел лицо от навязываемой картины мира, успев заметить, как Варварин палец отрицательно покачался у носа крупной царевны:

– Только не в этом случае, Антонина. Здесь внешнее воздействие не поможет, тело каждой женщины не похоже на другие, поэтому единых правил не существует. Указываются лишь направления. Не только внутрь, – последовал укоризненный ответ что-то изобразившей жестами Ярославе. – Если упрощенный до безобразия мужской организм имеет единственную зону удовольствия, то у нас их неимоверно много, они разбросаны как по поверхности тела, так и внутри. Шея, грудь, живот, внутренняя поверхность локтей, коленей и бедер, запястья, поясница, ступни, пальцы ног… У некоторых даже макушка!

– А вот это? – Ладони Феофании постучали по налитой упругости тыла.

Звуки разнеслись звонкие, сочные и веселые, как сама вызвавшая их к жизни царевна.

– И это, причем по-разному: у одних поглаживанием, у других поцелуями, у третьих – похлопыванием или поркой.

– Что?! – Руки Феофании отдернулись, будто ошпаренные. Она даже зачем-то подула на них.

– Помните, я упоминала удовольствие от боли? – донесся усмехнувшийся голос Варвары. – Существуют женщины, которым это нравится.

– И когда нас наказывают плетьми, им это как нежданная порция сладости на обед? – возмутилась Феофания несправедливостью жизни.

– Только в другом месте, – хохотнула Любава.

Антонина угрюмо осведомилась:

– А среди нас есть такие?

Головы с любопытством повертелись, старательно выискивая что-то глазами, извилины загудели, прокручивая известные факты и стараясь припомнить неправильную особь по каким-то случайным деталям прошлого.

– Не думаю, что на сегодня такие имеются, – весьма убедительно сказала Варвара.

– На сегодня? – всколыхнулись ученицы.

– Никто не знает, какой он внутри, пока не попробует.

– Не суди по себе! – насупилась Антонина.

– А что нам мешает попробовать? – весело предложила Любава поперек поднявшегося гомона… и все разом умолкли.

Любавина ладонь запоздало прикрыла рот, откуда вылетело провокационное кощунство.

– А правда. – Зеленый дурман Ярославы прополз по каждому лицу, ядовито затекая в мысли и заставляя примерить на себя: вдруг именно я – такая?! – Разве нам что-то мешает?

– Кто будет проверять? Варька? – Спина Антонины гордо выпрямилась, всем видом сообщая, что не доверит преподавательской руке то место, откуда с таким пафосом начиналась.

– Я бы доверила проверку нашему пособию. – Голова Ярославы склонилась с долей лукавства. – Если некое удовольствие существует, думаю, мужская рука обнаружит его у нас быстрее. Кто «за»?

Вот так, снова голосование решает, кем мне быть и что делать. И никого не волнует мое мнение.

И меня не волнует. Я пособие. Инвентарь, как изящно определила преподавательница в начале урока.

Осторожно потянулась вверх рука Александры. Ее отважно поддержала Майя. Одновременно со страхом приподнялись руки Любавы и Феофании, а Кристина совершила подобный подвиг без сомнений:

– У нас замечательное пособие, этим нужно воспользоваться по всем направлениям!

– Если вы не забыли, – влез в поднявшийся ажиотаж рассудительный голос Варвары, – наше замечательное пособие неоднократно пыталось воспрепятствовать проведению урока и сбежать. Нельзя давать ему волю, пока основная часть программы не будет пройдена, согласны?

Особо активные энтузиастки опустили лица.

– Согласны.

Ефросинью на поверхности пособия подошла сменить Софья, которая давно и нервно ожидала очереди. Из стены обрезанных по плечи волос выглядывали, как ребенок в дверную щель, любопытные ушки, беспокойная улыбка застыла на развязавшемся бантике губ. Кожа да кости. Жалобный взгляд. Просительное умоляющее личико, вечно ждущее гадостей от судьбы. И от окружающих. По сравнению с ней худенькая Ефросинья казалась стройной, а, скажем, Ярослава просто Кустодиевской барышней.

Тощенькая невзрачная практикантка с непонятной грустью глядела на мелкотравчатый газон, опоясывавший одинокое древо. Ствол уходил корнями в валун, выросший меж отрогов кряжистого хребта, дерево было чуть покосившееся и тоже грустное, но еще не желавшее отдавать миру живительные соки. Рано. Два печальных создания обменялись сочувственными взглядами и через секунду нашли общий язык.

Преподавательница продолжила неоднократно уведенную в сторону тему:

– Повторю: мы, женщины, получаем удовольствие многими местами от ушей до пяток, про райскую дверцу даже не говорю.

– А ты скажи, – с серьезностью вклинилась Ярослава.

Варвара почему-то согласилась:

– Хорошо. Сложное устройство дверцы дает нам возможность получать четвертую составляющую по-разному: наружной лаской, трением лампады, фрицами на разной глубине и под разными углами…

– Кстати, некоторым это может быть больно, – продолжая оставаться серьезной, сообщила Ярослава ученицам.

Хоть какой-то от нее толк. Наши взгляды как раз пересеклись, и я благодарно кивнул блондинке за откровенное дополнение. Зеленые глазищи хлопнули, и мне от души показали язык.

Вот и делай что-то для других. Я с непередаваемой обидой отвернулся, переведя взгляд на то, с чем предлагалось ознакомиться. Под темным солнышком скорбно жалело себя поникшее шторками, словно собачьими брылями, сумрачное окошко в запредельное. Кажется, в преподавательском списке не было поцелуя «воодушевляющий». Мои губы постарались изобразить его.

Варвара отметила проявленные жажду сотрудничества и изобретательность в этом – моей кожи коснулось подбадривающее поглаживание ее пальцев, которое тут же прекратилось, когда я отреагировал резким отдергиванием.

Я не пляшу под чужую дудку! Я делаю то, что нравится мне! Да, я пособие. И что? Даже Господь, предопределив людям их судьбы, зачем-то оставил подобие свободы воли. У пособия тоже есть мнение и желания, и в меру оставленных мне возможностей я буду выказывать сочувствие и симпатии – когда и кому захочу, а не потому, что так требуется по сценарию!

– Места удовольствия, о которых говорим, у каждой свои, – сказала Варвара, сразу забыв о строптивом инвентаре. Вещь есть вещь, вещью она и останется – зачем же тратить на нее время и внимание? – Будущим мужьям придется потратить немало сил и времени, чтоб обнаружить и разбудить все.

– А Ча… гм, пособие не может помочь с поисками? – донеслось из зашоренного пространства будоражащее любопытство Кристины.