Текст книги "Урок ловиласки"

Там упала тишина.

– Собирайтесь, выдвинемся навстречу. Враг недалеко.

– Почему надо как утром? – не выдержал кто-то.

– Давайте сразимся! – донесся еще один возглас, наивный и звонкий.

– Там пятеро. Один с гнуком, настоящий мастер, – громко сообщила Варвара. – Остальные – крестьяне. Их жизни не стоят того, чтоб пострадала хоть одна наша.

– Не лучше разойтись миром?

– Нельзя обнаруживать себя, пока идет преследование. Каждая из нас – ценная добыча. Их стрелок – возможный рыкцарь, отставший от отряда или временно вернувшийся домой. Где один, там многие.

Она повернулась ко мне:

– Они же не сунутся к человолкам, правда?

– Правда, – признал я. – Пока не явится сила, способная нас выгнать, а их защитить, они сюда не придут.

– Вперед! – скомандовала Варвара, подбирая свои штаны и впрыгивая в них.

– А я? – Сидевшая на крутом бережке Кристина беспокойно крутила головой. Щеки пылали румянцем. Ее штанины были задраны до уровня шорт, пострадавшая нога с чувством морозилась на дне. Опуститься царевне пришлось прямо на влажную песчаную кромку, подоткнув под себя полы рубахи. Образовавшиеся грязные разводы не смущали; остальное, что выше и ниже, тоже красотой не блистало, выделяясь лишь степенью мокрости.

– Идти сможешь? – поинтересовалась Варвара.

– Сейчас попробую… – Кристина наступила несколько раз. Затем радостно потопталась. – Еще ноет, но, кажется, могу.

Я двинулся сквозь лес показывать дорогу. По мере одевания ученицы нагоняли меня, в просеку вошли уже полным отрядом. Перед пригорком, за которым пологий спуск, я остановился.

– Здесь.

Все как-то сразу потупили лица.

– Может, без Чапы справимся? – выразила общую мысль Антонина.

Я сказал:

– Сам бы с превеликим удовольствием устранился, но у человолков вожак всегда самец.

– Одно слово – звери, – сквозь зубы выплюнула Антонина.

– Если крестьяне сталкивались со стаей, они заметят несоответствие. – Меня чужие мнения не волновали, волновало наше будущее. – Все главные бойцы стаи – самцы.

Варвара перехватила слово:

– На этот раз враг будет близко. Глядя в упор, он должен принять нас за стаю и испугаться, а для этого должен поверить. Чапа, – ее лицо обратилось ко мне, – что сделать для правдоподобности?

Царевны застыли, на мне сосредоточилось их пугающее внимание.

– Кхм, – прокашлялся я. – Когда вы спускались с горы, издалека наблюдатель видел только отсутствие одежды и четвероногость, главные признаки человолков.

– А что еще? – недовольно вбросила Антонина.

– Чшш! – шикнули на нее.

– Ну-ка, рыкните, – попросил я.

Посыпалось:

– Рряв!

– Тяв!

– Гав!

– Ррр! – просто прорычала Амалия.

– Вот. – Я указал на нее. – Лучше просто рычите без всяких гавков. Не ртом, а из глубины, из самой груди, будто горло полощете. Ну-ка, все вместе!

– РРРР!

– Не фонтан, но сойдет. Рычать на противника – это первое. Второе: взгляд. Не опускать ни в коем случае. Кто отвел глаза, тот боится и заранее проиграл. Стая, которая боится, не противник. Третье.

Я перевел дух. Девочки ждали.

– Третье: поза и походка. Это главное. Любой отличит человека, ставшего на четвереньки, от настоящего человолка.

– Ну-ка, изобразили стаю, – включилась Варвара.

Ученицы опустились на карачки. Представшее глазам резало без ножа. Я вежливо попросил:

– Не возражаете, если поправлю.

– Для того и собрались, – кивнула Варвара, тоже приняв положение низкого старта. – Давай, знаток. Что не так?

– Все!

В таких позах только поясницу тренировать или челом бить перед вельможами. Не бойцовая стойка, а поклон или упражнение «достаньте руками пол». Царевен словно на веревке развесили, только прищепок не хватало. Перегнутые спины грозили сломаться, волосы свалились, обнажив загривки и перемешавшись с травой, налившиеся кровью лица видели только муравьев между ладонями. Лишь некоторые додумались не гнуть спину. У этих смекалистых торчали кверху округлые задики, глаза исподлобья пытались увидеть хоть что-то выше моих ступней, а никак. Потому что шея к такому не приспособлена.

– Вам даже стоять неудобно. А бегать или драться? Центр тяжести должен располагаться как можно ниже. Толкните друг друга.

Полянка, запруженная согбенными до земли созданиями, колыхнулась. Кандидатки в человолки поочередно толкнулись, и каждая завалилась на бок. Потирая бока, все вновь встали на четыре точки, стараясь найти наилучшее положение. На их пыжившиеся усилия нельзя было смотреть без слез.

– Что это? – Я подошел к Александре.

Теперь она сидела пятой точкой на сведенных пяточках, опираясь на разведенные носки ступней. Прямые руки внизу касались друг друга сдвинутыми ладошками.

– Милое создание. Няшка, ми-ми-ми. Хочется погладить по головке и угостить вкусненьким. Человолки так не сидят! – выговорил я.

Александра испуганно пригнулась как отруганная собака, но за что ругают, так и не поняла.

Я встал у коряво изогнувшейся Клары:

– А это?

Типичнейшая ошибка, и никаких выводов из моего первого замечания не сделано. Царевна покраснела.

– Мне так удобно, – выдавилось сквозь надувшиеся губки. – По-другому не могу.

Снова сведенные ступни и ладони. Еще и колени. Прямо опущенные руки. Почти прямые ноги. Спина изображает трамплин, который заканчивается свесившейся головой. Удобно пукнуть в лицо врагу, но не драться с ним.

– Не пойдет, – просто сказал я, переходя к Майе.

У этой получше. Задние ноги чуть расставлены, а передние, увы, снова вместе. Снова трамплин, не позволяющий поднять лицо. Я нажал ей на поясницу, немного опуская, отчего спина выгнулась горбиком.

– Так? – радостно спросила она.

– Не так, но не хуже, чем было.

У одной низенькой царевны ладони и ступни упирались в землю строго друг за другом, по одним параллельным линиям. Как собирается ходить – боком, в манере краба?

Варвара, замершая в позе для прыжка, нервно ожидала похвалы. Ее тело прижалось к земле, выпятив лопатки, ноги напружинились, лицо глядело вперед.

– Для начала боя хорошо, а двигаться не сможешь: весь вес позади.

– А так?

Она переместила центр тяжести и чуть не завалилась вперед. Выправившись, девушка стала похожа на детскую лошадку, но никак не на бойца.

– Не пойдет, – подытожил я и обратился ко всем: – Встаньте и сделайте упражнение на растяжку. Кто умеет – сядьте на шпагат. Потренировались? Теперь расставьте ноги пошире.

– Настолько?

С усилием выпрямившееся воинство выполнило указание. Чтоб не растянуть или не порвать при сильном сгибании ног, каждая синхронно приподняла прихваченную над коленями ткань штанин. Чисто мужской жест, но в данном исполнении напомнил придерживание пальчиками пышного кринолина.

– Еще шире. Носки не в сторону, а вперед. Опускайтесь вперед расставленными на ширине плеч руками. При виде сверху должна получиться трапеция. Смотрите на меня.

Я показал.

– Так бы сразу, – облегченно выдохнула Амалия.

Вот же он, способ научить и воспитать: «делай как я». А «делай, как я говорю» – свидетельство беспомощности или высокомерное издевательство.

Дело сразу пошло.

– Колени не вперед, а в стороны и только потом вперед! Спины параллельно земле! Антонина, тебе шлем и меч не мешают?

– Пусть будут, – не отступилась та. – Придет время, сниму.

Точно, она ведь дежурная.

– Ступни держать параллельно, не раздвигать уголком. Варвара, чтоб выпрямиться, нужно не носки свести, а пятки раздвинуть.

– Тогда зад поднимается! – возмутилась девушка.

– Так и должно быть.

Одновременно еще несколько холмиков взметнулись ввысь.

– Положение ступней закрепили? Теперь таз опускать до тех пор, пока спина не выправится по горизонту.

– Но это слишком… откровенно, – застыдилась Клара, глядя на успешно выполнившую упражнение Варвару перед собой.

– Ты о чем думаешь?! – зашипела на нее Варвара. – О жизни своей никчемной думай!

– Но я… – пунцовая даже на верхней стороне ладоней, Клара заткнулась.

Она попыталась сделать, как надо, но что-то внутри не давало. Что-то в характере, а не в теле.

Остальные потихоньку справлялись. Еще не стая, но уже стадо, не толпа. Прогресс, однако, чтоб им счастья привалило размером с этот прогресс.

– Колени не должны быть под локтями, – заметил я ошибку сразу у нескольких. – Выводите за локти, наружу.

Клара чуть не плакала. Поняв, что дальнейшие замечания принимают опасно-интимный характер, Варвара обошла ее сзади.

– Таз ниже, ноги в стороны… – Она взялась руками поправлять Клару.

– Не могу! – взмолилась та. – Я как на выставке!

– О, точно, – согласилась Варвара, – представь, что я врачевательница, и нужно показать все как можно подробнее.

– Какой стыд, – пробормотала Клара.

Но нужную позу приняла.

Я встал перед ними:

– Теперь идем вперед. Одновременный шаг руки и противоположной ноги. Раз!

Кто-то завалился. Кто-то перепутал и шагнул иноходью.

– Еще раз, – скомандовал я. – Отлично. Еще. Раз! Молодцы! Раз! Раз!

Для большего нет времени.

– Можно выдвигаться. – Отвернувшись, я взобрался на край пригорка. – Едут. У нас пара минут.

Рядом с хрустом примялась трава под присоседившейся Варварой:

– Ты должен показать пример.

– Черт бы вас подрал, – бросил я, понимая, что девушка права.

– Я бы не отказалась, – облизнула она губы.

Это шуточки такие или возраст бурлит? Скорее бы сдать беспокойное хозяйство в родительские руки.

– Всем опустить головы, – приказал я. – Когда поднять, скажу.

Только что чувствовал себя пастухом перед стадом, теперь же превратился в зверушку на арене цирка, а четвероногие нелепости – в зрителей, причем придирчивых. Если б можно было как в цирке хоть на секунду свет выключить…

Увы. В небе шкворчала ослепительная глазунья, чей знакомый желток доказывал, что мы все же на Земле, пусть и не в своем времени. В каком? Позже разберемся. Сейчас передо мной стояла другая задача: прилюдно раздеться. Для начала пришлось отползти с бугра: не светиться же перед противником. Это еще больше приблизило меня к заждавшемуся на четвереньках… стаду? Отряду? Может, все же, стае, как они наивно о себе воображали?

Взгляд обвел плотно заполненную площадку, и вдруг пробрало до печенок: мне словно поклонялись. Ощущение, скажу, невероятное: полтора десятка царевен опустились на колени и покорно склонили головы. Только Варвара выделялась, с удобством возлежа в траве практически рядом: скрещенные ноги сзади, руки перед собой, в уголке губ дергалась покусываемая травинка. Пришлось состроить злобную рожу, чтоб сосредоточенные на мне влажные колодцы хоть на время прихлопнулись крышками.

Приступим. Откинутые портянки накрыли сапоги, следом отправилась рубаха, последней была быстро стянута юбка.

– Ваша очередь. – Я сел на пятки спиной к царевнам и стал ждать.

Необходимо было слышать приближение противника, но звуки неслись только сзади: шорох, кряхтенье, легкое звяканье металла.

– Можно, – раздалось через минуту.

Всеми силами вжимаясь в землю, на меня глядели полтора десятка пародий на человолков. Видны только вздернутые лица, покатые спинки и венчавшие композицию раздвоенные холмики. Глаза – испуганно-детские, ожидающие наказания за сотворенную шалость. Были конфузливо прячущиеся, как у Клары и еще кое-кого, а так же дерзкие, как у Варвары, и несколько деланно равнодушных. Пришлось напомнить:

– Что я говорил про взгляд?

– Кристина, останешься с вещами и оружием, – внезапно приподняв голову, распорядилась Варвара.

– Правильно, – согласился я. – Кстати, еще: всем, у кого стянуты или заплетены волосы, распустить их и растрепать. Человолки не расчесываются. Даже пятерней. Можете смазать глиной или землей, или что там у вас под ногами. Чем страшнее, тем лучше.

– Жалко, – жалобно прокуксилось сзади.

– Если вернемся, отмоем.

Варвара, державшаяся позади, но как можно ближе ко мне, уцепилась за слово:

– Если, поняли?

Ну, всех подготовил, осталось заставить себя самого. Я еще раз оглянулся на свое воинство, решив толкнуть что-нибудь воодушевляющее, как всегда делают полководцы перед битвой:

– Любое проблемное событие, будь то мелкие неприятности или неописуемое горе – измерение силы воли. Слабые ломаются, сильные закаляются. Будьте сильными! Побеждает не тот, кто сильнее, а кто идет до конца. Готовы?

– Алле хвала!

Как же режет слух этот боевой клич.

– И не забывайте: спины параллельно земле! Ступни ровно, колени в стороны, центр тяжести как можно ниже. Выходим!

– Я справа от Чапы, Антонина – слева! – понеслись команды Варвары, когда, совершив над собой насилие, я встал на четыре ноги, спина выпрямилась, и тело с кошачьей грацией двинулось вперед.

– Вот как надо ходить, видите? – обратила Варвара всеобщее внимание туда, куда я меньше всего желал.

У меня все подобралось и съежилось. И ведь все понимает, мерзавка, но нарочно желает. Ох, отомщу однажды, и мстя моя, как говорится, будет ужасна. И повод, который благородным мотивом прикроет будущий акт возмездия, тоже будет непробиваемым. Уж я постараюсь.

– Распределитесь по росту и комплекции! – продолжала распоряжаться царевна Дарьина. – Большие и высокие рядом с нами, мелкие во второй ряд. Создавайте видимость массовости! Нужно выглядеть грозно!

Я распластался как можно ниже, пряча все лишнее в траве. Трава щекотала и кололась. Миновав последние метры, я приподнял голову над пригорком.

– Человолк! – раздалось вдали.

Ну и зрение – до них метров двести. Лошадь мелко трусила, таща пустую телегу по не езженой с прошлого года просеке. Все пассажиры телеги соскочили, хватаясь за оружие: дубины, вилы. Бойник прикинул расстояние, посомневался, но стрелу направил. Правда, пока не выстрелил. Хочет, чтоб наверняка.

Я поднялся на всю высоту четырех конечностей.

– Грррррр! – раскатисто выдало горло подзабытый звук.

Справа ко мне прижалось крепкое холодное плечо Варвары, слева, немного отстраненно, высунулась Антонина. Самые массивные наши девочки. За ними появлялись и появлялись остальные. Сзади напирали еще, приподнимаясь всем телом на руках и ногах, высовывая вверх любопытные головы.

– Грр! – снова вступил я.

– РРРРРРР! – накрыло лес подхватившим многоголосым рыком.

Настал решающий момент.

– Он привел стаю!

– Отходим!

– Сысой, Рюма, лошадь спасайте! Уводите, прикроем!

Крестьяне засуетились, начали быстро вызволять лошадь из упряжи.

– Не отобьемся!

– Самыка, они, кажись, не голодные.

Все пятеро одновременно оглянулись на нас.

А вот вам баклажан в салат из помидоров. Я пошел вперед – медленно, крадущимися стелющимися шагами. Немигающий волчий взор обещал кусать, кромсать, рвать и грызть до последнего издыхания. Варвара выдвинулась рядом, выверяя каждое движение, следя за коленями и спиной. Чуть задержавшись, слева бочковато вывалилась Антонина.

Суета превратилась в панику:

– Бросайте все, бежим!

– А лошадь?

– Сама вернется.

– А если ее съедят?

– Пусть лучше ее!

Опережая Антонину, слева выскочила Майя. Курносый нос недовольно вздернулся: почему не преследуем? Казалось, еще секунда, она залает и бросится в нападение в одиночку.

Я продолжал идти медленно, лишь немного ускоряясь. Только увидев, что противник скрывается в лесу, осторожно перешел на бег.

– Гррр! – выдал им на прощание.

Ученицы в меру умения бежали за мной. Целая лавина звероподобных существ скатывалась с пологого холма. Лошадь ржала, запутавшись в постромках. Достигнув телеги, я остановился. Подоспевшая Варвара выпутала дергавшуюся лошадь, и освобожденная животина рванула в обратном направлении.

– Гррр! – напомнил я о себе, если кто-то вздумает остановиться.

– Победа? – прошептала сиявшая Майя.

Еще бы, такое приключение. Кому расскажешь… нет, лучше не рассказывать.

– Еще нет, – возразил я, взглядом избегая отвлекающего района подмышек четвероногих соратниц, где навязчиво белело, выступало, свисало, раскачивалось или заострялось. – Но почти. Забирайте из телеги все съедобное. Вещи оставьте. Если кто вернется, пусть он останется уверен, что в роще настоящая стая.

– Здесь котел! – Антонина выглядывала с другого конца телеги, чтоб не показаться мне на глаза.

– Нет.

Она указала на мешок с крупой:

– А в чем будем варить это?

Крупа?! Ура! На душе посветлело.

– В шлемах.

– Как в шлемах? – На меня воззрилась не только Антонина. – В них подкладка и отверстия!

– Подкладка съемная, а отверстия две трети объема оставляют глухим, что нам прекрасно подходит. Берите крупу, дуйте обратно, там переодевайтесь и ждите. Варвара, Майя и… Ярослава?

Стоявшая рядом красивая крепкая блондинка кивнула, что да, я не ошибся, Ярослава. Она быстро освоилась со звериной ролью, отлично бегала на четвереньках и не стеснялась меня. То, что требуется.

– Вы трое со мной. Проверим, реально ли от нас сбежали. Амалия, остаешься за старшую. Если за нами погонятся, беритесь за оружие.

– Здесь еще соль! – донеслось от телеги.

– Берите обязательно. – Мой кадык дернулся в непроизвольном глотке.

Я рванул по просеке галопом. Тыбдын, тыбдын, тыбдын. Прыжок, приземление на руки, перебирание, мощный толчок ногами. Тыбдын, тыбдын, – три ученицы за мной, остальные с радостью в обратную сторону.

Царевны не успевали, я набрал слишком большую скорость. Таков расчет. Они прикроют меня, если что, а в самое пекло, извините, я один. Моей целью был следующий волнистый пригорок, с которого можно увидеть, что дальше. До его верхушки – метров пятьсот. Для меня, долго передвигавшегося подобным образом, пустяки, для учениц – невыполнимая задача. Едва научившиеся ходить смешно перебирая руками и ногами, то и дело забывая о ровной спине и вскидывая попы, они были в шоке от моих прыжков.

С возвышенности удалось заметить, как, не снижая скорости, вдали исчезают крестьяне и балахонистый защитник. Все отлично. Я спокойно потрусил обратно, махнув царевнам, чтоб не старались и ждали там, докуда дошли. Ну, доковыляли.

– Сбежали? – спросила Варвара, единственная не опустив голову до земли, когда я приблизился.

– Только пятки сверкают.

Прикольный у нас получался военный совет: трое на одного, лицом к лицу, и все на четвереньках. На вид сверху – птичий след.

– Значит, можно больше не притворяться! – восторженно воскликнула Майя.

Восторг мгновенно сменился задумчивостью.

– Ну… – Я замялся, представив, как идем назад во весь рост, такие разные. – В принципе…

Царевны, до сих пор державшиеся в мою сторону только лицом, с сомнением переглянулись. Варвара начала подниматься.

Я резко встал, прикрывшись ладонями:

– Иду вперед и не оборачиваюсь. Иногда поглядывайте назад. Если что…

– Знаем, – перебила Варвара, – не маленькие.

Как же она права. Удаляясь, я буркнул под нос, выравнивая дыхание и выгоняя из памяти ненужное:

– В том-то и дело.

Часть девятая

В том-то и дело. Не маленькие. И вот к чему привело. Вынужденное, ради выживания, перевоплощение в не признававших одежды человолков и прочие стирки-полеты остались в прошлом. Сейчас не было ни угрозы жизням, ни другой необходимости, но меня по-прежнему окружала дюжина обнаженных царевен. Теперь они играли со мной в собственные нескромные игры, где от моего мнения ничего не зависело.

Когда-то вывели замечательную формулу: «Находя богатство, теряешь совесть. Находя женщину, теряешь рассудок. Находя истину, теряешь веру. Находя власть, теряешь честь. И только потеряв все, обретешь свободу». Красиво сказано, чувствуется рука (то бишь язык) мастера. Но, как в любой вымученной мудрости, здесь истинность тоже умело подменена красивостями и обобщениями, внешне похожими на глубокие. Для каждой части формулы найдется множество исключений. А уж о правдивости и кажущейся логичной несомненности вывода и говорить не приходится: кто жаждет стремиться к обещанной свободе без совести, без рассудка, без веры и чести? Мне такой свободы не хотелось.

Раньше. Сейчас я смотрел на миг по-другому.

Да, меня лишили свободы, зато я обрел богатство, выраженное второй частью формулы, то есть женщинами, а еще точнее – их нежданно свалившимся количеством. Правда, как сказано выше, действительно потерял рассудок. От такого богатства. И веру в людей потерял – вместе с честью. Это тоже дословно соответствовало формуле. Обрел ли я при этом последнее звено той логической цепочки – власть, которая дается в обмен на честь? Некоторую – несомненно. Даже считая меня бездушным инструментом, царевны не перегибали палку в отношениях, относились бережно, и с каждой минутой эта взаимная зависимость все росла и росла. Им, взбудораженным и раздраконенным, хотелось продолжения не меньше, чем мне. Продолжение зависело от меня, отсюда та самая зависимость, перераставшая во власть. Раньше, пока я жил первыми частями формулы, мою власть подкреплял авторитет, заработанный в совместных приключениях. Сейчас она не выходила за рамки физиологии. Но она была – власть над убежденными аристократками, которые прежде в мужчине человека в упор не видели! Ныне они подчинялись грубой физиологии, ими руководил инстинкт. Царевнам казалось, что при выбранной позе событиями распоряжаются они, и я не разрушал их иллюзий. Пусть считают, как нравится, какое мне дело? Я знал правду. И правда мне нравилась. До сих пор казалось так: счастье – есть, и с ним сравнится только счастье спать. Реальность оказалась богаче моих представлений о ней.

– Кто следующий? – прозвучало надо мной.

– Я! – Ефросинья так резко встала, что моя рука некоторое время взлетала вместе с ней.

– Вперед, – махнула Варвара головой в сторону озера.

После ухода Ефросиньи место на моем предплечье заняла еще не пришедшая в себя Феофания. Ее грудь бесилась, сбитое дыхание не желало восстанавливаться. Оставленные без острого десерта внутренности стучали в мозг и бурно возмущались. Пережатая ими рука явно не годилась в заменители. При общей оглушенности произошедшим в движениях чувствовалась неудовлетворенность, на лице читалось ощущение потери, причем потери чего-то важного, необходимого и, к сожалению, в данную минуту никак невосполнимого.

Тут веки Феофании исполнили дробь, мелко взморгав при виде плавно двинувшей бедрами Клары. Челюсть царевны отвалилась.

«Тсс!» – беззвучно бросила ей Клара.

Осторожная стрельба глазами по сторонам привела Феофанию к выводу: ими двумя никто не интересуется, взоры прикованы к церемониальным священнодействиям преподавательницы с необходимым реквизитом.

Пятясь коленями вдоль руки, Феофания достигла ладони. Замерла. Пристально сверилась с позой напарницы.

Ситуация перевернулась. Теперь Клара чувствовала себя наставницей, глядевшей свысока на явного несмышленыша.

«Ты… – Взгляд Феофании будто бетоном залили, где он увяз и застыл. – Т а м?!»

«А что такого?» – возгордилась Клара, победно вскидывая подбородок и совсем по-взрослому поводя холмиками сказочной долины.

«Тогда и я! – покраснела и сразу побледнела Феофания. – Хотя… нет. Зато я уже взрослая, вот! – Поймав идею за хвост, она вдохновлено выпрямилась. – Да. Уже взрослая – в отличие от некоторых. А это значит…»

Горячие пальцы нашли меня и с беззаветной отвагой утопили в только что вырытом море женственности.

Внутри бушевал огонь, плавился металл, и текла лава.

Клара совершенно без зависти улыбнулась:

«Я еще нет, но мне и так хорошо».

– Я здесь! – прибыла худенькая очередница к сегодняшнему алтарю.

Дальше события покатились под откос со скоростью мысли, и на долгое время звонкое предвкушающее «Я здесь!» стало последним членораздельным высказыванием. Меня перемахнуло бронзовое колено, и взнуздали шпоры пяток. У лихой наездницы не вылетело ни ожидаемого «ой», ни стона от боли или хотя бы от неожиданности. Не было и уже привычного мертвенного молчания с закусыванием губ. Вместо этого разнесся почти ковбойский крик:

– Йу-у-ухх!

Жеребец скакнул в стойло и счастливо заржал. Ефросинья с ходу пустила его в галоп.

Нижняя челюсть преподавательницы поссорилась с забывшей о ней хозяйкой и отправилась в свободный полет. С прочих учениц можно было писать картину «Иван Грозный убивает своего сына – лица свидетелей, попавших в этот момент на глаза царю». Такого накала страсти и такой внутренней мощи в походившей на спичку царевне никто вообразить не мог. Ее тощенькие мячики, выросшие из пинг-понга и застрявшие где-то на уровне большого тенниса, не могли тягаться с более командными видами спорта Антонины, Варвары или Ярославы, но прыгали и падали, раздавленные появившимся из ниоткуда весом, не хуже остальных. Даже сильнее, ведь другие не достигали таких амплитуд. На Ярославе украшенные клубничкой сладкие пудинги колыхались бы, как на подносе поскользнувшегося пьяного официанта, их однозначно пришлось бы поддерживать. Антонина, если представить ее в момент таких приземлений, страдала бы от сногсшибательных пощечин, а Варвару разновекторные движения могли вообще разорвать – ее мягкое сокровище было не столько обширно, сколько весомо, и пойди ее тщательно державшее осанку красивое тело вразнос…

Никогда не пойдет. Варвара следила за впечатлением, которое производила, и любое шаг, жест, приседание, нагибание и даже наклон головы служили не только основной, но и эстетической целям. Любопытно, что в школе она себя так не вела. Но в школе не было мальчиков. Получается, что все это – ради меня? Приятно, конечно, но где-то внутри меня скорчился и дрожал от страха разоблачения Гоголевский Хлестаков. Во мне тоже видели кого-то другого. Или хотели видеть, потому и видели. У женского пола это равнозначные понятия с подчиненным их извращенной логике причинно-следственным результатом.

Возможно и более простое объяснение: во мне видели исключительно пособие, и ничего больше. Практически неодушевленный предмет. Этот предмет оказался единственным на немаленькую компанию, оттого ученицы и боролись за право пользования на выгоднейших для себя условиях. Не мои качества играли роль, а жадность, зависть и ревность царевен, привыкших всегда получать желаемое.

Эта версия больше походила на правду, но только на начальном этапе. За время путешествия, проведенного под моим начальством, мы все сблизились, отношения из деловых переросли в дружеские, если не сказать больше. Когда спасаешь другому жизнь, кормишь и всячески заботишься, в тебе перестают видеть только функцию. Будь механистический взгляд на мужчин главным в мировоззрении царевен, обо мне не заботились бы ответно. Мое мнение никого бы не интересовало. И меня не стеснялись бы, как до сих пор некоторые, вроде Амалии, прятавшей свою нежность за горами чужого бесстыдства. И не пытались бы соблазнить морально плюсом к уже случившемуся соблазнению физическому, чем, например, постоянно занималась Варвара.

Ефросинья меня не стеснялась, не заботилась обо мне и дополнительно соблазнить не пыталась. Не случись ночного разговора, можно было подумать, что уж для нее-то во мне ничего человеческого не существовало. Она смиренно дождалась законной очереди и теперь отрывалась с полной самоотдачей. Проблем с мешающими движениям эротическими излишествами, вроде вышеупомянутых Варваро-Антонино-Ярославиных, у нее не было, и это преимущество вовсю использовалось. Высота скачек и набранный темп перешли все мыслимые границы. На мои бедра обрушивалась маленькая жесткая плоть, и одновременно, как ноги спортсменок в синхронном плавании, опадал вниз подбородок, будто работавший с бедрами в связке. Тандем живота и лица с небольшим запаздыванием догоняли две острые капли. Они дергались над решеткой ребер с щедростью самоубийцы, распоряжавшегося имуществом в последнюю минуту жизни, и, кажется, хотели добраться до главного места действия, туда, где творилась история. Они тщетно косились вниз при каждом падении, глазки у них были маленькие, не больше аналогичных бусинок на узком, глядевшим на меня лице. Во взоре светилось торжество: «Ну, теперь-то ты, наконец, понял?!» Волосы подлетали темно-бардовыми кляксами, когда макушка проваливалась, и на миг рисовали в воздухе рваный темный нимб. Затем странная юбочка, напоминавшая поля шляпы, опадала, и голова выстреливала ввысь осьминогом-сороконожкой, вытягивавшим бессчетные щупальца в ровный обрамляющий хвост. За подскоком мгновенно следовало падение с мигом той же невесомости, и волосы вновь образовывали вокруг головы кольцо Сатурна, а прикрепленные к грудной клетке удивленные шарики по инерции еще долю секунды закатывали глазки. При этом голова казалась плохо прикрученной, шаталась, готовая вот-вот оторваться, каждое новое движение увеличивало люфт и пугало страшными последствиями. Ефросинье было все равно. Она ушла внутрь себя целиком, погрузилась в ощущения, и окружающее перестало существовать.

И не для нее одной. Как бы я ни относился к не очень разборчивой в средствах царевне, какие бы чувства ни испытывал в остальное время, сейчас я испытывал совсем другое. Стало глубоко плевать на ее пренебрежительную неприязнь к подругам, на заносчивость, бестактность и даже некоторую нечистоплотность в отношениях с теми, кого считала конкурентками. Зато она была честна со мной. Говорила то, что думала. Ловила удовольствия и наслаждалась, нисколько этого не скрывая. Опять же: она не скрывала чувств именно от меня, а не от тех, кто был ей своим или старался оказаться выше равных. И это сработало. Прямое и безоговорочное потребление меня в единственно возможном качестве мужчины – со всем пылом, ничего не требуя взамен и лишь с безумной надеждой на нечто большее – оказалось именно тем, что требовалось в данную минуту. Мне стало вдруг хорошо не только физически. Будто с глаз пелена упала. Или в театре подняли занавес. Интерактивная пьеса захватила с потрохами, меня тоже перестало волновать окружающее. Так ощущаешь себя, когда долго ходил по холодному городу, и вдруг открылась дверь, и заботливые хозяева по каким-то соображениям схватили подмерзшего путника за шкирку и насильно водворили в теплое помещение, к исходящему жаром пылающему камину, и принесли дымящуюся чашку кофе, и закутали пледом… Только тогда понимаешь, как неуютно и плохо было раньше. Огонь потрескивает, от него идут теплые волны, на них качаешься, как на детской лодочке-аттракционе – вперед-назад, вперед-назад… Только очень-очень быстро. Так, что голова кружится. И дыхание перехватывает. И космос все ближе. И я уже не в тепле и уюте, а теперь я – летчик-испытатель, покоряющий стратосферу на аппарате неизвестной системы. Вру, это я – испытываемый аппарат, который трещит по швам от перегрузок, но получает неземные ощущения от полета на грани.

Галоп неугомонной наездницы быстро нес меня к финишу. На одном скачке всадник вылетел из седла, и в момент приземления раздался глухой стук.

– Ой. – Вновь подскочившая Ефросинья потянулась к месту аварии. – Сейчас исправим.

– Стоять! – крикнула Варвара.

Царевны поняли, что произошло нечто редкое и программой непредусмотренное и скопом бросились оценивать масштаб трагедии. Обрушившемуся вниманию я был совершенно не рад, хотя происшествие отключило уносивший за пределы реальности форсаж и вернуло меня с небес на землю. Больно, зато отрезвляет. Вместо безрассудно-честной, великодушно-бескорыстной, искренне дарившей мне счастье молодой особы я вновь увидел перед собой искавшую выгоды и развлечений бессовестно-грубоватую царевну. Она недовольно замерла по приказу преподавательницы и готовилась вспылить, если ее в чем-то обвинят. Что бы я себе ни навоображал во время использования себя как пособия, а как был для Ефросиньи бездушным предметом, так и остался. Не думаю, что в ней проснулась бы хоть капелька сочувствия или даже огорчения, если б от случайного попадания временно твердого в постоянно твердое, окружавшее нужное, у меня появились проблемы – как физические, от передернувшей резкой боли, так и юридические (ибо кого еще обвинять, как не пособие? Не себя же? И, естественно, не преподавательницу – та в таких делах еще более подкована).