Текст книги "Урок ловиласки"

– Что это был за звук?

Любава испуганным тоном озвучила вопрос многих, не уследивших за произошедшим или просто не понявшим, что случилось. Из-за спин даже Амалия высунулась – нештатная ситуация представляла для нее чисто познавательный интерес, и царевна желала знать, что бывает в таких случаях, какие бывают последствия и принимаются меры, и что делать, чтобы подобное не повторилось.

– Стук – от соударения с костью. Радуйтесь, что не хруст, – объяснила Варвара. – Чапа, ты как?

Я поморщился:

– Сносно. – Было еще больно, но терпимо. Боль быстро отступала. – Жить буду.

– Я не о тебе, а о возможности продолжать урок. Судя по состоянию и внешнему виду, все в порядке. – Варвара выпрямилась и, обращаясь теперь ко всем, вновь взяла лекторский тон. – Сейчас могло произойти ужасное. Знайте, что таким образом случается перелом ключа, а это приводит к его порче и отказам в дальнейшем функционировании.

– На какой срок? – въедливо уточнила Антонина.

– От небольшого до бесконечного. У нас пособие не корчится от боли, а его действующая часть не потеряла рабочих свойств. Значит, произошло меньшее из зол. Будь удар чуть сильнее, могли случиться разрывы сосудов. Это тоже еще не беда – называется ложным переломом и врачуется как обычный зашиб. Настоящий перелом от мощного удара приводит к шоку, разрывы от сотрясения ведут к внутреннему кровоизлиянию, ключ искривляется, и два его участка оказываются друг к другу под углом. В момент травмы слышится хруст, как при переломе кости. Кровоток нарушается, это вызывает воспаление, а оно приводит к абсолютной потере работоспособности, что, в свою очередь, делает мужчину бесплодным и абсолютно бесполезным.

Тишина установилась полнейшая. На меня глядели, как на мученика, павшего в борьбе с непреодолимыми обстоятельствами. Или еще не павшего, но готового пасть в любой миг. С указанными необратимыми последствиями. Особенно нежно, будто я был стеклянным и в любой момент мог разбиться, на меня взирала со своего места Кристина – разомлевшая и в целом, насколько позволяла ситуация, предельно спокойная, но все же взволновавшаяся за мое столь хрупкое будущее. Кажется, в эту минуту она воспринимала меня как родственника, у которого возникли проблемы. Сейчас помощь вроде бы не требовалась, но царевна все равно переживала. Между нами давно установилась необъяснимая связь. Началась она, как мне кажется, с подготовки к спасению учениц, когда мы спали в пещере перед решительным боем. В качестве грелки, чтоб не замерзнуть на сырых камнях, царевна выбрала меня – чужого невестора, чьей помощью безумие обстоятельств позволило пользоваться без ущерба для чести. Тогда ее руки оплетали мои голени также, как я сжимал покрытые мурашками холодные ноги Томы, темные локоны разметались на моих бедрах, на середине левого покоились ухо и мягкая щека. Кудрявая головка ни разу не пошевелилась, чтоб случайно не нарушить мой сон. В ее жизни это был первый раз, когда она «спала с мужчиной». Спала в обычном смысле, но и совместное лежание не прошло бесследно. Или сближение началось еще раньше? Например, когда я, недавний зверь, скакал перед благовоспитанной школьницей по камням в обычном для человолка виде – стоявший в тот момент вопрос жизни и смерти если не разрешил это прямо, то ради общего выживания стыдливо прикрыл глаза. Что же во мне такого привлекательного? Как бы ни укрепила меня жизнь в стае, а в сравнении с красавцем Юлианом, участвовавшим во всех событиях вместе со мной, я выглядел жалкой пародией. Но Кристина обратила внимание именно на меня, и затем, когда я нес ее с вывихнутой ногой, отношения нет-нет, да и переходили дружескую грань. Дошло до настоящей ревности с ее стороны – например, к Майе.

И все же нити от меня к царевнам, которые протянулись теперь, за несколько «упражнений» урока, задвинули прошлое в дальний ящик. То были игрушки, флирт, осторожное прощупывание. Настоящее случилось теперь. Отныне слово «связь» воспринималось мной по-другому. Оно совместило все известные смыслы и наполнилось ими по горлышко так, что дыхание перехватывало. Был фильм по известной книге – «Опасные связи». После всего, что мне известно теперь, название звучит глупо. Опасность – неотъемлемое свойство связи. Зачем нужны солнце, которое не светит, или, скажем, театр, который не дает спектаклей? Безопасная связь – не связь, а недоразумение. Либо брак. Либо дружба. Либо использование доверившегося человека в корыстных целях. Но не связь.

Тишину нарушила переживавшая за меня Кристина:

– И ничего не поделать?

Варвара развела руками:

– Просто нужно быть аккуратнее в движениях.

– А если э т о уже произойдет? – не унималась Кристина.

Между голов на миг вновь мелькнуло короткое каре Амалии – застенчивая царевна как губка вбирала в себя информацию о сложностях будущей совместной жизни с таким непонятным противоположным полом. Как же повезет ее мужьям! Если мне суждено навеки остаться в этом мире и подчиниться законам, не оставляющим мужчине права выбора, то я хотел бы оказаться под крылышком щепетильной, в любой момент думавшей не только о себе, заботливой и эрудированной Амалии.

Или самоотверженной Майи.

Или с минуты знакомства так выделявшей меня среди остальных Кристины.

Или…

Да ведь список можно продолжать и продолжать! Перевод отношений в горизонтальную плоскость сблизил нас с царевнами за одну ночь больше, чем смогли самые невероятные приключения. Или… я переношу на окружающее исключительно свое видение? Именно для меня все они, от щедрой в своей нежности Кристины до самонадеянной остервенелой Ефросиньи, стали ближе и понятней. Даже изощренно-расчетливая Варвара не вызывала отторжения. Из-за неописуемости казавшегося сном случившегося (и продолжавшего случаться – в кинологическом смысле этого термина) меня влекло к ней не меньше, чем к остальным. Умение в нужный момент отойти в сторону и терпеливо ждать своего часа хотелось вознаградить. Объект вознаграждения сулил ответную награду, причем такую, что предыдущие экзерсисы могли показаться детскими игрушками. Обстоятельства не позволяли царевне Дарьиной развернуться во всю мощь, но то, что развернуться есть куда, ощущалось каждым нервом. Эту мысль до меня доносили едва не прямым текстом – взглядами, намеками, действиями и созданием ситуаций. И сам урок был, по-моему, такой специально созданной ситуацией, чем бы ни прикрывала его новоявленная преподавательница для идущих на поводу наивных царевен. А пренебрежение, с которым Варвара относилась к пособию, легко объяснялось – технически я и был инструментом, возможностью или, как здесь говорят, функцией. Отношение к инструменту, который обязан выполнять свою роль беспрекословно и безоговорочно, как машина, не могло быть иным. В то же время – не величайшее ли благо для любой особи мужского пола оказаться таким инструментом?

Варвара знала, что делала. Когда машина стоит в гараже, она ржавеет. Машины созданы ездить, и если они за что-то пеняют нерадивым водителям, то скорее за редкость и скучность поездок. Любая возможность выбраться приветствуется, и чем чаще машину выгуливают, чем больше разных интересных мест стальной конь со своими попутчиками посещает, тем более он счастлив. И тем более счастлива владелица, которая сидит за рулем. А кто у нас сейчас за рулем? То-то и оно.

Рулевая продолжала вещать случайным пассажиркам, без которых ее поездка тоже не состоялась бы:

– Срочные меры в таких случаях – холодный компресс на полчаса, тугая перевязка, чтоб обеспечить неподвижность, и немедленный вызов врачевательницы. Восстановление под ее наблюдением займет от недели до месяца, а срок зависит от того, насколько быстро вы обратились за помощью.

– А крови нет! – заметила вдруг Антонина и злобно вскинулась на зависшую между мирами, еще не отошедшую от процесса Ефросинью.

Мысли не сразу переключились. Не только я, царевны тоже сначала поняли неправильно и явно собрались возразить, что перелома-то не было…

– Кровь не обязательна, – ответила вникшая первой преподавательница. – Я говорила, что преграда может растягиваться либо быть уже порванной при чрезмерном мытье или на активных занятиях. Можно просто не заметить, если не знать. Или разрыв настолько маленький, что крови не видно. Очень много причин.

– Обман – тоже причина? – не утихомирилась Антонина.

Варвара вопросительно покосилась на Ефросинью:

– Не исключено.

– Зачем это мне? – вспылила та, быстро отходя от пьедестала.

Она попробовала вернуться на прежнее место, но Феофания вцепилась в мое предплечье обеими руками и всем видом давала понять, что без боя не отдаст, и что выгрызть ее отсюда можно только вместе с моей плотью. Сузившиеся глаза царевны с вызовом смотрели на пришелицу, а тело ниже талии дерзко и емко покачивалось.

Былого не вернешь, и что-то там про дважды в одну реку. Бывшая владелица недобро зыркнула и смирилась. Феофания показала ей язык. Клара просто отвела взгляд в сторону: ваши разборки, вы и разбирайтесь, а своего не отдам. Назло бывшей сопернице она тоже показала, что не лыком шита. Мне почудилось, что из пальца стали добывать огонь трением. Внутри. Как такое возможно?!

А вот. Главное – не вспыхнуть.

С позором изгнанная Ефросинья разместилась среди остальных, поле боя осталось за новичками.

– А мне… дозволено? – послышался срывающийся голосок.

Пальчик из-за чужих голов указал в мою середину.

– Софья? – обернулась Варвара к быстро спрятавшей лицо зажатой царевне. – Твой замочек детства взломали… без разрешения?

Софья еще больше сгорбилась.

– У тебя… нет настоящего опыта? – поправилась Варвара.

Софья отрицательно помотала головой. Упавшие вперед волосы скрыли ее до самой поясницы.

– Хочешь открыть его еще раз – правильным чистым ключом?

Хлипкий занавес пошел взметавшимися вертикальными волнами: «Да».

Варвара обратилась ко всем, глядя в первую очередь на надувшуюся шариком Антонину:

– Думаю, возражений не будет?

Самая пышная грудь нашей поляны надменно вздыбилась над сложенными руками. Ее хозяйка недовольно вздохнула, но не взяла на себя смелость решать за всех.

– Пусть, – сочувственно пискнула Клара.

И напряглась от ужаса, что привлекла внимание. От этого напряжения меня чуть не выжало и едва не оторвало.

Тоже связь из тех, которые упоминал чуть раньше. И еще какая. Несмотря на то, что в горизонталь не переведенная. Теория о сближении душ через интим дала трещину, ведь если брать в расчет интим из разряда «интим не предлагать», который здесь не просто предлагали, а навязывали, то в отношении Клары это не работало. Она не предлагала, а, наоборот, категорически отказывалась. С другой стороны, как назвать то, что творилось между нами в эти самые минуты? В языке даже слов подходящих нет.

Но сближало не это. Это было следствием сближения.

Сближала обоюдность желания нового. Новое сегодня выступало на чувственном поле, против него играли стыд, воспитание и совесть, а таких противников чувственность научилась побеждать давным-давно, получая результат еще до начала соревнований. К финальному свистку принципиальная троица обычно валялась с переломанными хребтами, а чувственность кланялась зрителям и принимала поздравления. Все правильно, это закон выживания: побеждает сильнейший. Только почему-то обидно жить по таким законам.

Некогда у дворян и служащих было понятие чести. Они давали присягу и умирали за сказанное. Они дрались на дуэлях, если задевалась честь – их или тех, кто нуждался в защите. Честь или жизнь – никто не сомневался, что выбрать. «Спасай свою задницу» и «своя рубашка ближе к телу» – пришедшие позже правила хапуг и маргиналов, людей без чести, которые легко ставят на чаши весов чемодан денег и родину. Смыслом жизни в их понятии становится не дело, а отдых, а единственным действительно неприкосновенным правом – право на удовольствия. Право на любые удовольствия. А единственным неприкосновенным – потому что основополагающим. Все остальные завоевания цивилизации, которыми гордится новый мир – равные возможности, права и свободы человека – существуют для галочки, в виртуальном виде, поскольку без них народ ополчится на тех, кто управляет им с помощью упомянутого главного права – законно жить без чести ради выгоды, чувственной или материальной. Хитрость в том, что любимым толпой правом на любые удовольствия могут пользоваться только те, кто не имеет принципов. Хочешь удовольствий – выкинь моральные рудименты на помойку. Не можешь – гляди со стороны, как другие отжигают, и чувствуй себя обделенным.

Для удовольствий требуются деньги, соответственно, они и стали главным мерилом человека. Больше всего денег у американцев (сами их для всего мира печатают), и это как бы дает им право всех поучать и всеми командовать. Ну, Америка – страна без корней, где никогда не знали дуэлей, не выполняли ставших невыгодными договоров, а слово «герой» ассоциировали со Спайдерменами-Бэтменами. «Работайте, братья» – этого они просто не поймут.

С американцами понятно, остальные люди произошли от обезьян, а они – от англичан. Исключительная, как вдалбливают всему миру, нация. И в плане жизни ради удовольствий действительно исключительная. Но что же остальные – те, кто еще помнит свою историю?

От размышлений отвлекли восклицания поддержавших Клару Амалии, Кристини и Майи:

– Конечно, пусть.

– Спасибо! – Софью сдуло попутным ветром.

Время то останавливалось, то вновь разбегалось. Сейчас оно полетело. Два девичьих «аха» от холода и жара слились в один, и не успели расположившиеся в первом ряду ученицы вернуться к изучению предмета, как пришлось сдвигаться и пропускать.

Рядом с моим бедром остановились тоненькие ножки. Над ними – выступ редко поросшего треугольника, удрученный свес животика, пипка пупка, худые ребра, пугливые остроносые выпуклости, угрюмо свесившиеся под грузом сгорбившихся плеч.

Закончившая с приготовлениями Варвара усадила печальное создание перед собой.

– Накидку отмыли, – едва слышно пробормотала Софья, – но она суховата. Можно, я увлажню?

– Если суховата, то нужно.

Девичье лицо быстро добралось до предмета и продолжило наклоняться.

Наклоняться.

Наклоняться.

На моих глазах менялись законы физики и представления о трехмерном пространстве. Последние сантиметры стали совсем невыносимы. Кончится ли это когда-нибудь?!

Кончилось. Лоб и подбородок уткнулись в живую преграду.

– Это как?! – Ученицы вскочили, желая рассмотреть вблизи.

Все, кроме Клары и Феофании. Переглянувшись, обе просто выгнулись в нужную сторону.

– Теоретически так может каждая из нас, – с явной завистью проговорила Варвара.

– У меня не такой большой рот! – авторитетно заявила Антонина.

Она первой вернулась на место, звучно шлепнувшись задом на траву и вновь сложив руки на груди.

– Размеры ни при чем, и я сказала «теоретически». – Видя, что многие ученицы пооткрывали рты, пытаясь сымитировать процесс, преподавательница объяснила фокус. – Чтобы пустить ключ дальше, нужно избавиться от рвотных позывов. Это практически невозможно. Даже без слова «практически». А тот факт, что у Софьи получилось… В жизни всякое бывает. У кого-то невообразимая для остальных растяжка, кто-то перемножает цифры в уме, а у кого-то открываются способности в других областях.

Пока суть да дело, Софья привстала на корточках и столь же медленно и тягуче наполнилась в другом месте. Одуревшего от пережитого, меня поприветствовали новые гостеприимные стены, обняли по-дружески мягко, словно прижавшись щекой к щеке и трижды поцеловав с разных сторон. Потом, крепко сжав, приподняли радостно: «Вот и встретились, старина!» Будто всю жизнь знакомы.

А не водятся ли черти в этом тихом омуте? Допустим, не было никакого насилия – ведь Софья его не подтверждала. Была… или есть? однажды вспыхнувшая неудержимая страсть. Где-то. С кем-то. Как у Карины с Никандром. А урок позволяет реабилитироваться, не доводя проблему до рассмотрения в сестричестве.

И Ефросинья, кстати, та еще штучка. Теперь о каждой думалось по-другому, в каждой открылось нечто новое, что могло оказаться правдой и перевернуть представление о них.

А Варвара?! Как же забыл про главную возмутительницу спокойствия?

Похоже, урок устроили столь поспешно по той же причине, а не из-за всего, что перечислял прежде. Я в восхищении, королева. Так тонко выбрать место и время, нужным образом подогнать события, организовать общий настрой и провернуть масштабный проект, когда ничто, как говорится, не предвещало…

Браво, первая валторна.

А Софья продолжала удивлять не соответствовавшей внешнему виду страстностью. Она «возлюбила ближнего» со всей мощью, на которую оказалась способна. Честно говоря, не ждал, что совершенно никакая забитая царевна так заведет меня. Или ощущение идеально накладывалось на два других, где Феофания соревновалась с Кларой в открывшейся жадности. Помноженные на невероятные способности Софьи, их усилия быстро и верно толкали меня за черту.

– Хватит! – Варвара ускорилась и почти подлетела, когда меня выгнуло радостной радугой. – Софья, свободна. Нет, сиди! Не шевелись! Не вздумай двинуть ничем внутри!

Я завис между жизнью и смертью, трижды пойманный и столько же раз неописуемо окольцованный. Надо отвлечься. Но куда? На изучавшие меня лица, второй половиной сознания купавшиеся в недавних ощущениях? На колдовские выпуклости, никогда не виданные собранными вместе в таком количестве и разнообразии? На вкусившие рты, спрятанные за кроваво-алыми, красными, бледными и почти белыми губами, приотворенными в повышенном внимании и душившими в чудовищных воспоминаниях? Только не это. Хватит. Лишь теперь я смог оценить частую присказку взрослых: «Хорошего – понемножку».

– Успели? – склонилась ко мне преподавательница.

– А надо было?

Варвара заглянула мне глубоко в душу, секунду поковырялась и объявила:

– Успели. Урок продолжается. Софья, слезай осторожно, иначе тебе не простят. Кажется, ты произвела впечатление.

Не знаю как и почему, но стало вдруг все равно. Налетевшие события происходили столь нелогично и шикарно, столь вопиюще-чудовищно и безобразно в своей притягательности… Повторяемость в не самых лучших вариациях сделала их дежурно-обыденными. Софья была лучше Антонины, это бесспорно. Ефросинья – дерзновенней. Феофания – наивно-восторженнее. Любава – отважнее. Майя – слаще. Кристина… Даже слов не найти. Кристина была Кристиной. По-настоящему первой, потому что категорически не хотелось считать за чудо коварно-нежданное нахлобучивание Варвары.

Приближалась очередь Клары. То, что несговорчивую царевну будут изо всех сил подталкивать на решительные действия, можно было не сомневаться. И еще я не сомневался, кто займет место Клары, как только она встанет: Ефросинья нетерпеливо возилась на месте, а от сжатых губ словно морозом веяло. Она могла привлечь к нам общее внимание и разом прекратить невидимые игры. Могла, но не делала. Отсюда вывод: надеялась вернуться на утраченные позиции.

Между тем тревожный взгляд преподавательницы окинул место действия… точнее, взаимодействия.

– Чапа, с тобой все нормально? – вдруг спросила Варвара.

– Грех жаловаться.

Это да, не поспоришь. Никто и не спорил.

– Странно. – Варварины пальцы пробежались по бесчувственной налитой мертвенности. – Не понимаю. С одной стороны, это замечательно, когда так мощно и без всякой пульсации…

– Это бывает, если мужик морально устал, – осведомленно сообщила Ярослава. – Мозги заклинило. Он и хочет, и не хочет.

– Давайте чуть-чуть отвлечемся, чтоб мысли нашего пособия вернулись к его желаниям…

– Зачем? – перебила Ярослава. – Пока работает, надо пользоваться!

– Не повредим?

Ярославу подобные проблемы не волновали.

– Александра, давай! – подтолкнула она следующую очередницу.

Переполненный уверенностью тон знатока убедил всех, в том числе Варвару, кивнувшую застывшей в ожидании златовласой статуэтке.

Александра. Чудесная, солнечная, почти как Зарина. Но, конечно, не Зарина. Волосы длиннее, рост выше, грудь… гм, другая. Тоже выпуклая, тоже достойная. Но разве округлость, вздернутость или диаметр играют роль, когда смотришь в душу?

Включение десятое
Зарина

Плечико вдруг дернулось. Потом еще раз.

Плачет. Худшее, что может произойти, когда ты с девчонкой. Что делать? Как спасать? Какой подвиг совершить? Подтереть глазки платочком? Вытереть носик? Вспомнил сценку в торговом центре: «Девочка, не плачь, мама слышит, она сейчас придет» – «Отойди! Я не тебе плачу!»

Поколебавшись, я придвинулся грудью к напряженной спине, свободная рука нежно и очень осторожно обняла. Нос зарылся в волосы.

Сработало. Судорожные всхлипы прекратились.

Я чувствовал ее пульс. Она слышала учащенное биенье моего сердца. Мы молчали. Через пять минут теплой тишины оба дыхания выровнялись. Заячья барабанная дробь сердец утихомирилась, став солидной дождевой капелью. Кажется, она уснула. И я бы уснул, если б не первая в жизни такая ситуация: прекрасная принце… царевна умиротворенно дремлет в моих объятиях. Что я отдал бы за это в прежней бессмысленной жизни? Все бы отдал.

Примите, распишитесь. Все в обмен на это. Как заказывали.

Верилось, я не прогадал.

Только когда тело совсем затекло, когда терпеть стало невмоготу, я высвободил руку и откинулся на спину. Стада живых колючек побежали по чреслам.

Зарина. Заря. Зорька. Зоренька. Солнышко. Наивная, доверчивая, ласковая, общительная, очаровательная, шаловливая, нетерпеливая, неподражаемая… Нескучная. Лучистая и сияющая, как звездочка в ночи. Иногда по-детски беззастенчивая и бесцеремонная. Но очень мило бесцеремонная и, к моему стыду, столь легковерно, но привлекательно беззастенчивая… Всегда жизнерадостная. Невероятно заботливая. Последнее даже не с чем сравнить. Разве что с мамой.

Мы лежали на сдвинутых лежаках в своей комнате, мир за стеной существовал далеко в параллельной реальности и жил собственной жизнью, а у нас была своя: странная, трудная, но чертовски насыщенная. Я бы ни с кем не поменялся.

Среди тишины вдруг раздалось решительно:

– Так нечестно.

Красивые глаза отворились слепящими вратами в небо и уперлись в потолок с несокрушимой твердостью.

– Что? – тревожно спросил я.

Намечавшийся сон порвало в клочья. Она все-таки собралась сдать меня. Не выдержала мук совести.

Понятно, заботится о себе. Ради чего ей рисковать жизнью? Что я могу предложить, кроме хорошего отношения? Надо срочно что-то предпринять. Только выкинуть вон навеянное телевизором «свидетеля ликвидировать, труп сжечь».

– Подумай, прежде, чем что-то сделать, – только и смог вымолвить. – Решение затронет не только тебя.

– Знаю, – сурово кивнула она. – Но иначе нечестно.

Мой вздох был слишком выразительным. Зарина попыталась обернуться ко мне, но по дороге лицо смущенно опустилось.

– Ты видел меня безо всего, – с огромным усилием вылепили ее губы. – А я тебя – нет.

Сначала не понял. Потом облегчение от одного перемешалось с безумием другого.

– Что предлагаешь? – тупо вопросил я, хотя какого-либо развития событий кроме единственного ситуация не предполагала.

Девушка съежилась. Руки набросили простыню на лицо.

– «И да воздастся справедливым», – еле слышно донеслось оттуда.

В голопузом детстве я очень похоже обиделся на Тому. Причем – до смерти, непрощаемо, до самого завтрашнего утра. Играя в «доктора», девчулька совершила полный осмотр еще более мелкого карапуза в лице меня. А в ответном отказала. На год старше, невообразимо сильнее, не менее упрямая – что я мог с ней поделать? Перебесился, на следующий день еще раз напомнил, а получив второй отказ – смирился. Больше с «нарушительницей слова» в такие игры не играл. А маленькая, но уже по-женски умная Тома считала правой себя: об очередности исполнения роли доктора договоренности не было. Правила детских игр придумывают сами дети, и если перед игрой внести пункт о взаимности я не озаботился, значит, мои проблемы – только мои проблемы. Так что по-своему Зарина права. Сам бы в подобном случае подумал о том же… но только подумал. Хоть режьте, никогда не высказал бы вслух. «Пусть все рухнет, но восторжествует справедливость» – не мое кредо. Восстанавливать ее, обрушивая другие ценности, не есть хорошо. Надо учиться на чужих ошибках, опыт прошлого вопиет трубным гласом. Ну, пойду я на поводу вымученного девчачьего каприза. Жизнь разделится на до и после. Ни одно слово, ни один жест, ни один поступок не будут прежними. Возможно, мы забьемся в свои коконы, или, наоборот, жизнь после станет раскрепощеннее, вседозволеннее, приятнее – в чем-то. В остальном… Исчезнет искрящая нервами возбуждающая мысли загадочность. Уйдут, хлопнув дверью, очарование и застенчивость. Окажутся под вопросом чистота и невинность. Наивность и откровенность. Точнее, они останутся, но переродятся в нечто иное. Как в кино чуточку укушенный неизбежно превращается в кровожадного вампира или в чуждого человеческому Чужого.

Я внутренне колотил себя за слишком взрослые мысли. Мал еще для подобного благоразумия! Почему не плыть по течению? Будет только лучше! Нескромная игра окажется ниточкой, потянувшей за собой целый паровоз. Локомотив притащит вагоны, один другого интересней и зубодробительней…

Исчезнет дружба, которая просто дружба, зато может появиться «связь». Хорошо, если появится. А если все рухнет к чертям собачьим? Или появится, а потом рухнет. Мои обиды останутся моими проблемами. Ее обида выльется в мою же проблему. Одно некстати брошенное слово – и здрасьте вам с того света. Статус-кво имел вероятность безопасного будущего. Провокация несла только беды. Не сразу, так после.

Надо же, как расписал весь сумбур, взбивший серое вещество в черно-бело-полосатый гоголь-моголь. Конечная же мысль была одна: Зариночка, ну не готов я данную секунду на необдуманные поступки! Я жить хочу! Домой хочу! А как попасть домой, если вздернут за нарушение закона?

– Нет, – жестко отрубил я. – Ты не показывала себя специально. Вообще не показывала. Так получилось. Если так же получится со мной, возражать не буду. Но только так.

Тишина бывает тяжелей чугуна. Наконец, с соседней койки прилетело:

– Я красивая?

– Очень.

Обтянутая простыней грудная клетка, на которой можно было пересчитать каждое ребрышко, вздулась в верхней, некостистой части. Набрав воздуха, царевна зажмурилась и с бесповоротной решимостью выдала:

– Если не произойдет ничего страшного… непоправимого… Если все останется, как есть… ты согласишься стать моим первым мужем?

Передернуло. Мозги как при ударе в челюсть вывернуло бешеным неприятием. Она даже не понимает, как коробит слово «первым»! Словно приглашают сходить в кино знакомой компанией. Или выпить на троих. Или еще: поматросить и бросить, изначально зная, что позже будет другой… Нет, местным это в голову не стукнет даже от большой фантазии. Первым – значит первым номером в общепринятом комплекте из трех. Без вариантов.

– Если когда-нибудь женюсь, – не оборачиваясь и тоже глядя в потолок, с расстановкой ответил я, – только на правах единственного. Никак иначе.

Заявление поставило девушку в тупик. Глаза привычно принялись округляться, сломавшиеся бровки поползли на лоб. Она даже привстала:

– Так не бывает! Это нарушение природных и людских законов!

– С удовольствием поспорю. В следующий раз. Сообщу лишь, что в моем мире по-другому не бывает.

Запнулся. Негоже отвечать за весь мир. У одних допустимы четыре жены, а где-то в Тибете и Полинезии до сих пор в почете многомужество. Полигамия, полиандрия, в общем, сплошная полиамория. Везде сомневаются в традиционном стандарте и ищут свое. Даже шведы нашли. Правда, в основной массе сразу потеряли, но товарный знак застолбили. Да и обычный брак… Все ли живут согласно «не прелюбодействуй» и «не возжелай жены ближнего своего»? Вертикальная система добра и зла, где первое однозначно хорошо, а второе отвратительно, наш мир сломал и растянул по равнозначной горизонтали. Одна крайность теперь именуется моралью, другая – практическим расчетом. То и другое – хорошо. В разное время. Жутко нравственный идиот Достоевского Ф. М. (для несведущих: это не название радиостанции) портит всем жизнь. Цыкающие на неправильную одежду бабульки в церкви отвращают от Церкви. Воспитательный девиз «делай, как говорю, а не как делаю» дает обратный эффект. Честность заставляет выдавать соратников, отправляя на смерть. То есть, мораль и игра в мораль одинаково треплют всем нервы, иногда угрожая жизни. Бессовестный банкир живет хорошо. Его хитромудрые аферы ломают жизни одним, но поднимают других. Одни убийцы убивают других, зачастую еще более кровавых. Найти в каждой ситуации баланс между моралью и практическим расчетом – вот задача человека. Чтобы остаться человеком и не быть проклятым окружающими.

Подумалось: почему же местная традиция так выбивает из равновесия? Лишь потому, что не нравится? Потому, что иначе? Они нашли свою золотую середину. Им так лучше. Привычно. Иначе представить не могут. Зачем со своим уставом с чужой монастырь? У них даже честнее. Как положено по установившемуся закону, так и делают. Зато семья превыше всего. Дороже жизни. Привет нашим борцам за права человека против прав общества. И за права иметь это общество как заблагорассудится, если знаешь хорошего адвоката.

Поэтому я умолк. Не принял их традицию, но и не стал навязывать свою. Каждому свое.

Уставившись на меня, как кроманьонец на монитор, Зарина села на лежаке, руки поправили сошедшуюся впереди простыню и обхватили колени. Мозги гудели, маленькими порциями вырабатывая и формируя мысль. Наконец, родилось:

– Но как же? Мужья нужны для забавы, большой и малой. Брать единственных, не притертых, старающихся лишь для себя? Прости, я тебя не понимаю… Кто же добудет лучшую вотчину?

Она скривилась. Я тоже. Правда, сосало под ложечкой, что случилось некоторое недопонимание сказанного, вызванное разницей менталитетов.

Зарина отвернулась. Засопела.

Я тоже.