Текст книги "С мечом кровавым"

Дальше последовало еще одно открытие – как защитить людей от стасиса. Оно тоже действовало.

Теперь они впервые применили оба изобретения в полевых условиях, однако налицо был какой-то сбой. Защищенные войска ничем не отличались от незащищенных. Если это предательство…

Мима вышел из генерала, получив то, что хотел – он знал личность ученого, совершившего открытие. Генерал не разбирался в технике; ключом к решению проблемы был ученый.

Этого человека в Лаборатории сегодня не было. Ему предоставили свободный день, который он мог провести дома, потому что там он работал продуктивнее всего. Его пробовали заставить проводить в Лаборатории полный рабочий день, но никаких результатов это не принесло. Так как гений ученого носил непредсказуемый характер, то пришлось позволить ему работать по-своему.

Мима отправился к ученому домой. Жилье было скромным и располагалось далеко не в лучшем районе города.

Изобретатель походил на нищего батрака. На нем была залатанная, мешковатая одежда, и он спал на неопрятной мятой постели. И это гениальный ученый?!

Мима был в нерешительности. Следует ли ему попытаться войти в спящего? Никогда раньше он этого не делал.

Он лег на изобретателя, нырнул в него и слился. Мима уже превосходно научился входить в тела других людей, овладевая всеми органами чувств, однако всегда требовалось некоторое время, чтобы достичь полного контакта с сознанием. Разум был гораздо сложнее, нежели физический мозг, а мозг, в свою очередь, отнюдь не являлся просто тканью! Каждый мозг обладал собственными идиосинкрастическими моделями, ни один даже отдаленно не напоминал другой по режиму работы клеток, и поэтому Миме приходилось разбираться в каждом сознании методом проб и ошибок.

И этот мозг был другим, не по конфигурации, а потому что спал. Сон являлся совершенно новым состоянием. Более того: здесь присутствовали сновидения. Приспособиться к определенному мозгу и сознанию всегда бывало достаточно сложно, но куда труднее оказалось войти в альтернативную реальность, существовавшую в состоянии сна. Бытует мнение, будто сновидения представляют собой попросту дополнительное сознание, подчиняющееся тем же законам, что и состояние бодрствования, как если бы человек всего-навсего перешел из одной комнаты в другую. Но это было не так!

Мима гулял в каком-то парке. Над головой раскинуло крону дерево, ветви которого, казалось, были очень длинными и мощными. Потом чье-то лицо заслонило дерево, лицо женщины; собственно, дерево исчезло и больше не появлялось. Женщина была матерью этого человека. Однако она была мертва… Теперь возникло кладбище, по которому бродила странная птица. И вдруг – плошка риса, только риса в ней было мало, на самом донышке. Возникло чувство голода – воспоминание о годах недоедания. Появилась собака, и в нее полетел камень. Камень попал собаке по спине, и она убежала. Злость: зверь улизнул. Плохой бросок: камень должен был попасть в голову и убить пса. Вода, огромное озеро: давнее воспоминание, сейчас, во время засухи, тем более нереальное.

Мима понял, что наблюдает обрывки дремлющего сознания – те лоскуты информации, памяти и ощущений, которые мечутся прямо под поверхностью мысли, как будто поджидая своей очереди вынырнуть, и зачастую прорываются наружу, когда разум расслабляется. Бодрствующий мозг пытается осмыслить эту беспорядочную мозаику, создавая связный рассказ из случайных слов; иногда кажется, будто он обретает некое значение, но это иллюзия. Мима не мог позволить себе шарить в полумраке; он должен был выяснить, каким образом изобретатель открыл временную бомбу.

Поэтому Мима внедрил собственную мысль о бомбе во всю эту неразбериху и ждал, какое воздействие она окажет на сон. Бомба в данном случае была сном внутри другого сна, воспоминанием. Сновидением, как человек услышал зов и пошел в том направлении, и обнаружил дверь в стене там, где ее раньше не было. Отворил дверь, вошел в пещеру, в дальнем конце которой что-то блестело. Направился к этому свету; оказывается, сияние исходит от книги с названием «Успех», написанной на незнакомом языке. Но во сне он сумел прочитать его и понял, что на страницах этой книги начертано все, что нужно знать человеку, если он хочет улучшить свое положение. Он положил ладонь на переплет – и тут же отдернул руку, ибо книга оказалась раскаленной. Да, ее окружали языки пламени: от них-то и исходило сияние. Но он знал, что другого способа прочитать книгу нет, и если не сделать этого сейчас, то иного случая не представится. Поэтому он, поборов себя, снова прикоснулся к переплету, открыл его, и огонь охватил руку, обжег ее и испепелил. Но книга уже открыта, и там были слова, указывающие ему путь к успеху. Слова формулы. Формулы временной бомбы.

Он прочитал их, хотя был неграмотен, и они отпечатались огненными знаками на внутренней поверхности черепа, став незабываемыми. Потом он сделал шаг назад и снова очутился в своей комнате. Сновидение растаяло, рука была невредимой, однако выжженный в голове образ сохранился.

Мима задумался, слегка потрясенный яркостью чужого видения. Он не был неграмотным; это крестьянин не умел читать. Однако каков же истинный источник информации? Фермер не мог создать ее в собственном подсознании: технические сведения были слишком замысловаты.

В то же время формула временнОй бомбы составляла лишь часть этой информации. А как же точечная нейтрализация?

Мима начал подталкивать сознание спящего в этом направлении, и сновидение вернулось. Оно было похоже на первоначальное. Раздался зов, и в стене появилась дверь. Он начал спускаться по зловещему проходу, – и правая рука превратилась в обугленный обрубок, вернулась страшная боль. Он подошел к ужасной книге «Успех», – незнакомое слово было понятно даже неграмотному, – от которой полыхало пламенем. Правая рука была бесполезна; пришлось пользоваться левой, чтобы открыть переплет, и когда он сделал это, огонь превратил ее в головешку. Но на листе были слова, уже другие, и жар их знаков, проникнув в голову через глаза, запечатлелся в глубине черепа. Теперь он обладал нейтрализатором.

Он снова попятился и вышел, во второй раз руки выздоровели, и он проснулся с огненными знаками в трепещущем мозгу. Все, что требовалось сделать, – это повторить обе формулы тем, кто мог их понять и применить. Вот тогда придет успех.

Мима знал, что этот человек так и поступил. Теперь у изобретателя была отличная жизнь, именно такая, какую он столь страстно желал. Однако, получив то, к чему стремился, он не испытывал удовлетворения. Никому, кто не был причастен к секретному проекту, он не мог поведать о своей значительности, поскольку это превратило бы его в мишень для вражеских агентов. Поэтому приходилось прикидываться простым крестьянином, добившимся достатка. Этого было явно мало. Изобретатель жаждал известности. Мечтал, чтобы красивые женщины теряли голову от его личных достоинств и обаяния. Чтобы первые люди государства советовались с ним, принимали всерьез и отдавали должное его знаниям.

Мима отлично понимал суть проблемы. Крестьянина грыз червь тщеславия. Он желал славы, хотел быть знаменитым, не мог удовлетвориться малым. Его уже не устраивало то, что он имел, ему было нужно больше чем успех.

Возможно, догадка Мимы заставила спящего войти в новую фазу. Образовался сон внутри сна.

– Я не стал бы этого делать, – проговорил во сне Мима.

Но изобретатель отмахнулся от этих слов. Червь амбициозности оказался слишком силен; яд проник чересчур глубоко. Бороться было невозможно.

Мима вышел из спящего. Со стороны он наблюдал, как у мужчины стали подергиваться ноги, словно он куда-то шел, как двигались руки, будто открывали дверь. Еще несколько шагов – и обе руки согнулись, как парализованные, превратившись в бесполезные когти.

Изобретатель затих, и Мима понял почему; тот пытался придумать, как открыть волшебный том «Успеха», если вместо рук – никчемные головешки. Одна нога вздрогнула: он открывал книгу пальцем ноги.

Мима решил не смотреть, чем все кончится. Ему и так было ясно: каждая дополнительная порция информации будет стоить этому человеку какой-либо части тела. Когда он лишится обеих ног, ему придется открывать переплет зубами, и голова обратится в пепел. Что и станет для него концом; тело будет выглядеть по-прежнему, но мозг умрет.

Мима подозвал Верре, вскочил в седло и вернулся на поле боя. Там ждал Хронос.

– Мне казалось, ты собирался доставить эшелон зерна, – пропел Мима с некоторым вызовом.

– Я так и сделал – на прошлой неделе, – ответил Хронос.

– Так ведь прошло всего несколько часов!

– Ты забываешь о моей природе.

Теперь Мима вспомнил, что Хронос был воплощением Времени. Хронос мог шагнуть в прошлую неделю и снова вернуться в настоящее.

– Ну и где же тогда продовольствие?

– Я сделал все, что мог, но обнаружил, что мне противостоит более могущественная сила.

– Что за сила? – встревоженно спросил Мима.

– Людская коррупция.

И Хронос объяснил.

Он отыскал место, где застрял груз, и, проведя краткие переговоры, сделал так, что состав с зерном возобновил движение к месту назначения. Однако уже на следующей станции его задержали чиновники, намеревавшиеся взять совершенно чудовищную пошлину за груз. Данный состав доставлял продуктовую помощь и не подлежал налогообложению, но они прикинулись, будто не понимают этого, и конфисковали часть груза. То же самое происходило и дальше, на каждой станции, пока состав не опустел – еще до того как прибыл на место. Коррумпированные чиновники разворовали все продовольствие. Против этого Хронос был бессилен; он мог распоряжаться Временем, но тут проблема заключалась не во Времени. А в человеческой жадности. Жадность победила Время. Это зерно сейчас продавалось на черном рынке, и оно никогда не попадет к голодающим людям, для которых было предназначено.

– А как же правительство? – возмутился Мима. – Оно должно охранять состав, а не грабить его!

– Когда транспорт следует в район страны, где вспыхнуло антиправительственное восстание? – поинтересовался Хронос.

Разумеется, скрытая причина была именно в этом. Правительство не станет кормить мятежную провинцию, поскольку это может усилить позиции бунтовщиков. Поэтому оно поощряет лихоимство, в то же время торжественно заявляя о своей невиновности.

Мима сжал кулаки:

– Для войны есть оправдание! Чтобы уничтожать вот такие правительства!

– Возможно, – согласился Хронос. – Этот довод ты мне уже приводил и раньше.

– Разве? – озадаченно спросил Мима.

Хронос улыбнулся:

– В будущем, по твоей системе. – Он нахмурился. – Мне очень жаль, что я не сумел выполнить своей части договоренности. Поэтому если ты…

– Нет, ты честно старался, – пропел Мима. Он все больше узнавал об ограниченных возможностях инкарнаций при вмешательстве в человеческие дела. Смертные зачастую бывают такими непробиваемо придурковатыми и неисправимо близорукими! Действительно ли они заслуживают того, чтобы им помогали? – Я обнаружил источник изобретения технологии для манипулирования Временем… или его частью. У некоего человека было несколько видений или снов, открывших ему соответствующие формулы. Если его аккуратно ликвидировать до того, как он сам себя уничтожит, то никаких открытий не будет.

– Он не ученый? – с удивлением спросил Хронос.

– Нет. Ему снится какая-то особая комнатка, где лежит огненная книга под названием «Успех», сжигающая его, когда он черпает из нее сведения.

Хронос помрачнел:

– Все это во сне? Что-то знакомое.

– Правда? Откуда?

Хронос покачал головой:

– Я… полагаю, что мне не следует обременять тебя своими догадками, поскольку они основаны на воспоминаниях из твоего будущего. Скажу лишь, что все это не вселяет в меня оптимизма.

Мима пожал плечами. Его и раньше приводили в замешательство случайные откровения Хроноса о будущем; наверно, действительно лучше оставить эту тему.

Но что ему делать со сражением, которое так и осталось «замороженным»? Он рассматривал эту картину и кусал губу.

– Не беспокойся, – сказал Хронос. – Когда я уничтожу изобретение, ничего этого не произойдет. Можешь распорядиться исходом боя по собственному усмотрению.

Мима не очень-то понимал, как все будет, но очень хотел узнать.

– Отлично. – Он рассказал, где находится изобретатель.

Вдруг бой вспыхнул снова, но уже не так, как раньше. На этот раз обороняющиеся фермеры одерживали верх и никто не сбрасывал временной бомбы.

– Так тебе больше нравится? – осведомился Хронос. Видимо, он занимался делом, путешествуя во времени туда-сюда. Теперь реальность изменилась, по крайней мере в этом регионе. Изобретения сделано не было.

Мима покачал головой:

– Кажется, на сегодня с меня сражений достаточно… даже если ни одно из них не состоялось. Возвращаюсь домой.

– В моих владениях такое частенько случается, – проговорил Хронос.

Мима только диву давался, как этот человек еще сохранял здравый рассудок. Кто в состоянии догадаться, какие Хроносу приходилось распутывать головоломные узлы… из тех, которых никогда не было?

Мима сделал прощальный жест и вскочил на Верре.

12. ГЕЯ

Восторг все больше времени проводила вне Цитадели Войны. Ей очень нравилась земная работа, с которой она, судя по всему, хорошо справлялась. Впрочем, та налагала на девушку определенные обязательства. Мима радовался, что возлюбленная так хорошо приспособилась, но ему не нравилось столь часто проводить ночи в одиночестве.

Естественно, под рукой всегда была Лила. Когда Мима не мог заснуть, он гулял в саду, и демоница всегда находилась там. Разумеется, она постоянно была готова, преисполнена желания и могла бы стать его наложницей, однако целый ряд соображений мешал Миме воспользоваться такой возможностью. Во-первых, Лила происходила из Ада, а он по-прежнему не доверял созданиям Сатаны из принципа. С другой стороны, Мима начал терять уверенность в Восторг, что склоняло его к мысли не торопиться воспользоваться услугами другой женщины. Если бы положение Восторг было совершенно определенным и будь она беременна, то обзавестись наложницей было бы, в сущности, обязанностью, дабы не подвергать дополнительным тяготам ту, кто вынашивает его наследника. В теперешнем же положении наложница была бы преждевременна. Ему надо беречь свое семя для наследника, а не растрачивать как попало. Поэтому появление наложницы сейчас могло быть истолковано в том смысле, что он не желает Восторг или не хочет иметь наследника, а это не соответствовало действительности.

Кроме того, возникало маленькое побочное обстоятельство: Мима не был уверен, что Лила девственница. Безусловно, мужчине необходимо познать несколько женщин, ибо ни одна женщина не способна обеспечить необходимого разнообразия, но очень важно, чтобы женщина знала только одного мужчину. Достоинство принца серьезно пострадает, если он соединится с нецеломудренной женщиной. Создания Сатаны по всем меркам были сомнительного происхождения, и их формы здесь, в мире духов, оставались текучими и неверными, так что Лила вполне могла оказаться лже-девственницей.

Гордость не позволяла Миме подать в Главное управление Чистилища заявление о предоставлении официальной наложницы. Поэтому он оказался лишенным соответствующего обслуживания в данной области. Вот что делало Лилу такой адски искусительной, и она прекрасно знала об этом.

– Сегодня снова один? – сладко осведомилась демоница, возникнув перед ним, когда он проходил мимо копулирующей скульптурной группы. – Может, тебе следовало бы возвратить сюда свою невесту?

– Чтобы ты портила ее западными представлениями о женском суфражизме? – огрызнулся Мима. Как обычно, ему доставляло удовольствие говорить здесь без заикания.

– Но, Мима, она же смертная, – напомнила Лила. – Ты сам выдернул ее из восточного окружения и поместил на Западе. Здесь все иначе. Тут женщины обычно живут собственным умом.

– Для чего? – рассердился Мима. – Восторг уже достаточно сведуща во всем, что ей положено знать.

– Ублажать мужа и вынашивать сына, – согласилась Лила. – А как насчет ее самоудовлетворения? – Она раскинула руки в стороны и вверх, отчего ее одежды распахнулись спереди, приоткрыв безукоризненные округлости грудей, поднявшихся от этого движения. Она походила на статую.

– В этом и заключается ее самовыражение! – кипятился Мима.

– Только не в этом полушарии, – проговорила Лила, как бы невзначай дотронувшись до одного из своих. – Она должна отстаивать собственные права, совершенствоваться, вскрывать свои возможности.

– Так говорят создания Преисподней.

– Может, я и проклята. Мима, но не глупа. Мое здравомыслие досталось мне нелегко. – Она наклонилась, чтобы поправить какие-то завязочки, обнажив при этом ногу до бархатистой ягодицы.

– Я так не считаю! – сказал Мима и зашагал прочь из сада.

Однако, оставшись в постели наедине с собой, он корил себя за глупость. Почему он позволяет себе раздражаться из-за слов мерзавки из Преисподней? Мнения женщин вообще мало что значат, тем более речи какой-то псевдоженщины. Отчего бы ему попросту не использовать ее по прямому назначению и вообще не слушать, что она там говорит? Дискуссия, в конце концов, не является непременной составляющей сексуального удовлетворения.

Конечно, он мог бы вернуться в сад и сделать это прямо сейчас или вызвать Лилу сюда в замок. Он может сделать с ней все, что захочет, а после просто выгнать. Это было бы естественным и разумным поступком. Тело, которое она так нарочито демонстрировала ему… Он знал, что, хотя Лила и принадлежит к миру духов, ее плоть на ощупь будет упругой и живой. Ведь она и в самом деле предназначалась для удовлетворения мужской похоти.

Но это означало бы что-то вроде капитуляции, а даже подобная мысль была для Мимы непереносима. Вот он и страдал в одиночестве. Он был Марсом, инкарнацией, отвечавшей за эффективное разрешение споров между смертными, и в то же время не мог справиться со своим внутренним конфликтом.

Когда Восторг появилась в следующий раз, перемены в ней стали еще более очевидными. Девушке было недостаточно тихо лежать в постели; она хотела беседовать о совершенно посторонних вещах. Она все время подробно рассказывала о студентах, которым помогает получать знания, и об их интересе к причудливой культуре Востока, где так мало применяются достижения науки. Теперь у нее были группы всех уровней, от выпускников до подготовишек. Восторг нравилось ощущение независимости, возможность принимать решения, основываясь исключительно на собственных предпочтениях. Она развивала уверенность в себе и чувство личной значимости, о которых раньше не ведала. Привыкала носить западную одежду, чтобы к ней не относились как к индианке тогда, когда она предпочитала быть самою собой. Носила даже джинсы.

– Брюки, сшитые из холщовой ткани синего цвета, – объясняла она, – очень практичные и удобные для…

– Для рабочих! – воскликнул Мима речитативом. – А не для принцесс!

– Я больше не принцесса, – напомнила Восторг, не обращая внимания на его раздражение.

– Видел я западных женщин в этой мерзости! – пропел он. – На заднице вот-вот все по швам лопнет!

– Да, это одна из привлекательных черт, – согласилась Восторг.

– Чтобы показывать всякому встречному мужчине! – закончил Мима с отвращением.

– Они не имеют ничего против, – заметила Восторг. – Между прочим, мне даже несколько раз делали комплименты.

– Ты моя женщина! – взбеленился Мима. – Только я могу видеть у тебя такие вещи!

Восторг рассмеялась:

– Мима, опомнись, где ты находишься? В древней Индии? В западном мире богатством принято делиться.

– Ты точно не говорила с демоницей?

– Лилой? Нет, я не видела ее с тех пор, как перебралась в мир смертных. Но я многое узнала об истинном положении вещей, Мима.

– Мне кажется, тебе лучше бросить эту работу и вернуться сюда.

– Я этого не сделаю! – воскликнула Восторг. – Я в высшей степени довольна своей теперешней жизнью. Впервые чувствую себя по-настоящему независимой и полезной. Я знаю, что там, в университете, я нужна.

– Ты нужна мне здесь!

– А, брось! Здесь есть все, что тебе нужно, и без меня.

– Нет, не все! Я слишком много ночей провожу один.

– Один? А что случилось с Лилой?

– Я к ней не прикасался.

– Почему, Мима? Она же твоя наложница.

– Мне не нужна наложница, мне нужна ты!

Восторг улыбнулась:

– Это очень мило. Но не стоит впадать в крайности. Когда меня здесь нет, пользуйся услугами этой проклятой наложницы.

Мима был потрясен не только ее языком, но и настроением. Он уже не был уверен, не бранится ли Восторг на западный манер и не произносит ли имен созданий Преисподней, а может, делает и то и другое.

– Ладно, давай с этим завязывать, – сказала Восторг и придвинулась к Миме.

Давай с этим завязывать? Что бы это значило?

Однако он понял, что продолжение диалога может закончиться лишь еще одной одинокой ночью, и промолчал.

Работа Марса становилась все более рутинной. Миму продолжали не удовлетворять ее частности, а также усердие младших инкарнаций, с которыми ему приходилось сотрудничать; с другой стороны, он находил утешение в том, что все больше ставил войны под свой контроль и теперь они наносили смертным меньший ущерб, чем без Миминого присмотра.

Действительно, существовали вопросы, которые следовало решать, и достигнуть этого можно было лишь с помощью насилия. Война, при надлежащем управлении ею, безусловно, казалась предпочтительнее, чем такие альтернативные варианты, как угнетение или грабеж. Тем не менее насколько лучше было бы, если б войны вообще прекратились! Если бы смертный человек мог просто существовать в мире, гармонии и изобилии, не нуждаясь в том, чтобы инкарнации обуздывали его жестокость…

Но царство смертных было таким, каким было, а человеческая природа оставалась неизменной. Поэтому требовались разные инкарнации, и Мима с удовольствием выполнял необходимую службу. Его беспокоила не работа, а личная жизнь.

Ситуация за один день превратилась из неудовлетворительной в катастрофическую.

Однажды появилась Восторг и как будто вылила на него ушат холодной воды.

– Мима, я ухожу от тебя, – коротко бросила она.

– Ч-ч-ч-что?

– Я нашла очень милого смертного мужчину и переезжаю к нему.

– Т-т-т-т… – Мима вспомнил о речитативе. – Ты выходишь замуж за смертного?

– Нет. Мы будем вместе жить. Если не разбежимся, то потом, может быть, я выйду за него, но пока – никаких обязательств.

– Но ведь ты моя женщина! – запротестовал было Мима.

– Уже нет. Мима, – ответила Восторг. – Мы разошлись после того, как ты стал Марсом. У тебя твоя жизнь, а я нашла свою. Лучше нам обоим это признать и предпринять соответствующие шаги сейчас.

– Я не отпущу тебя! Я тебя люблю!

– И что же ты сделаешь? Начнешь за меня войну? – Она сочувственно улыбнулась. – Мима, ты никогда не любил меня. Ты любил мое тело и мою полную зависимость от тебя. А я любила то, что ты меня ценишь. Но мне не нравится твое нынешнее положение, и если я должна исполнять роль некоего сексуального объекта, то предпочитаю выступать в этом качестве как независимая сторона. Поэтому быть с Джоном лучше, чем с тобой, и я всего лишь признаю этот факт. Надеюсь, что мы мирно пойдем каждый своей дорогой, но, будет это по-дружески или нет, мы все равно разойдемся.

Если когда-то Восторг и была зависимой, то теперь зависимости и в помине не осталось! Миму так разозлило такое предательство, что он даже забыл о речитативе.

– Ну что же, прощай, – сказала Восторг, повернулась и вышла.

Только сейчас Мима увидел в соседней комнате Танатоса, готового доставить Восторг обратно в мир смертных. Оказывается, она явилась лишь для того, чтобы сообщить Миме свое решение.

Мима ощутил во рту вкус крови. От злости он прикусил язык. Теперь эта кровь порождала в нем ярость иного рода. Уж он разберется с ее Джоном!

Мима схватил Алый Меч и мысленно приказал перенестись в царство смертных. Ему было известно, где Восторг работает и живет; оттуда он сумеет выследить этого смертного мужчину Джона.

Но тут он задумался. Вправе ли он, воплощение Войны, применять свою власть таким исключительно эгоистичным, отрицательным образом? Причинять боль той, кого любит, или любил, или думал, что любит? Насколько это соответствует его собственному идеалу мира? А этот Джон… наверняка ни о чем не ведающий молодой человек, – ибо Восторг никогда не скажет смертному о своих отношениях с бессмертным. Мужчина, которому очень нравится Восторг, и ему, наверно, она нужна больше, чем он ей, и он хочет узнать ее как можно лучше…

Мима обдумывал свое положение. Нет, он не должен, да и не хочет причинять боль Восторг или ее другу. Он первым подаст пример, которому, как ему хотелось, смертные должны бы следовать, и примет неизбежное со всем смирением, на какое только способен.

Мима вышел в сад, пребывая в самом скверном расположении духа. Что правда, то правда: они с Восторг все больше отдалялись друг от друга, и даже хорошо, что она проявила инициативу. Но Мима познал радость любить и быть любимым сначала с Орб, а потом еще раз с Восторг; теперь он уже не мог переносить одиночество.

Орб. Где она сейчас?

Возникла Лила.

– Стало быть, она на тебя наплевала, – проговорила демоница.

Будь она проклята! Впрочем, она и так уже проклята.

– Не без твоей помощи, чертовка, – устало ответил Мима.

– Все равно она тебе не подходила. Может быть, раньше, когда вы играли в принца и принцессу среди смертных, но не в нынешних условиях. Тебе нужна женщина, которая понимает, что такое инкарнация.

– Правильно. Буду искать.

Она улыбнулась, глубоко вздохнув. На Лиле было одно из ее полупрозрачных переливающихся одеяний, распаляющих воображение сильнее, нежели полная нагота.

– Никто из смертных не годится. Мима. Тебе нужна женщина, принадлежащая Тому Свету.

– Танатос, кажется, довольно хорошо ладит со смертной.

– У Танатоса очень незаурядная смертная. Второй такой, как Луна, нет.

– Заблуждаешься, чертовка. У нее есть кузина Орб.

Лила выразительно пожала плечами:

– Так-то оно так, но все давно прошло, и вернуться ты не можешь.

– Не убежден. Я любил ее раньше, а она любила меня. Я мог бы снова любить ее.

Лила прошлась перед ним, соблазнительно изгибаясь.

– Ты порвал ту связь, когда бросил Орб ради другой женщины.

– Не по собственной воле!

– Как бы то ни было, ты оставил ее в весьма затруднительном положении. Видишь ли, она была тяжела.

– Тяжела?

– Ну да, ребенком. Со смертными, знаешь, такое случается.

– Беременна? Это невозможно!

– Можешь проверить по нитям Судьбы, Мима. Она носила твою дочь, родила ее после твоего бегства и отдала на воспитание. На том ваша любовь и закончилась. Очень сомневаюсь, что ей захочется пройти через все это снова.

– Но она никогда ничего мне не говорила!

– Она сама еще не догадывалась, когда ты ее бросит.

Мима был поражен:

– Если бы я знал!..

– К счастью, обитатели Того Света не беременеют. С ними получаешь только удовольствие, без всяких последствий. Так почему бы тебе не образумиться и не сделать то, чего так долго хочешь? – Лила вздрогнула, и ее одежды растаяли, как дымка. Она раскрыла объятия. – Я могу быть исключительно услужливой, Мима, и ничего не требовать взамен.

Он посмотрел на нее. Казалось, создание Ада вот-вот наконец одержит победу. Ее тело было прекрасным, но природа – демонической. Мима не сомневался, что она преданно служит своему повелителю, а хозяином ее был Сатана.

Мима опять почувствовал привкус крови. На сей раз он позволил инстинкту берсеркера взять верх.

Огромный Алый Меч оказался обнаженным и со свистом рассек воздух. От туловища Лилы отделилась голова и взлетела вверх. На лице было изумление; тело так и продолжало стоять. Крови не было.

Снова свистнул Меч. Он отсек по локоть руки и разрубил торс, пройдя точно посередине груди. Приподнялись шея, плечи, две груди – все так же бескровно. Нижние половинки грудей напоминали две чаши, доверху наполненные сероватым веществом.

И опять Меч мелькнул, расчленяя тело по линии гибкой талии. И еще раз – по гениталиям, а потом – по коленям. Пять мгновенных взмахов, и тело разделилось на шесть основных частей, от которых, в свою очередь, отделились руки и ноги. В мгновение ока на земле валялась просто груда членов.

– Я и так могу служить тебе, – проговорила голова. Она лежала несколько в стороне, куда откатилась после падения. Укороченная шея находилась сверху, лицо было перевернуто.

– Я хочу только, чтобы ты оставила меня в покое! – прохрипел Мима.

– Тогда сложи мои части в чемодан и отправь его прямо в Преисподнюю, – посоветовала голова.

– Нету у меня чемодана.

Мима рассматривал Меч и не находил на клинке крови. Его берсеркерская ярость испарилась, и он испытывал лишь смущение. Мима знал, что демоны отличаются от людей, однако был не совсем готов к тому, что увидел.

– Тогда возьми пьедестал статуи.

Мима подошел к копулирующей скульптуре и свалил на землю фигуры. Теперь пьедестал представлял собой пустотелый ящик. Мима вложил Меч в ножны и сдвинул пьедестал с места. Формой он действительно напоминал гроб.

Мима поднял часть торса и кинул его в сундук. Кусок этот был на ощупь как теплый воск, упругий, но мягкий; внутренняя сторона ничем не отличалась от внешней. Лила, совершенно очевидно, не имела ни пищеварительного аппарата, ни кровеносной системы, ни дыхательной. Она была всего лишь формой, изготовленной из псевдоплоти, телом без личности.

Тем не менее Лила ходила, разговаривала и казалась живой. Она сбивала с толку Восторг, а большая часть ее речей несла определенный адский смысл. Ясно, Лила не была личностью, хотя и неодушевленной материей тоже не являлась. Чем же в таком случае она была?

Мима помедлил, держа верхнюю и нижнюю части ее ноги, затем попробовал приладить их друг к другу. Они соединились, образовав целую ногу.

– Можешь снова собрать меня, если хочешь, – промолвила голова. – Еще один кусок, и у тебя в руках окажется очень интересное место.

Мима бросил ногу в сундук. Подобрал куски другой ноги и руки. Потом взял часть туловища от пояса до середины груди. Просто поразительно, до чего полными и упругими были эти полугруди.

– А можешь собрать только те части, которые хочешь использовать, – посоветовала голова.

Мима бросил кусок в ящик.

– Предпочитаю настоящих женщин.

– Настоящая женщина променяет тебя на смертного мужчину, – отозвалась голова. – Здесь Тот Свет, и тебе нужна женщина с Того Света.

В ее словах крылась весьма коварная логика. В том, что она говорила, смысла было куда больше, чем Миме хотелось бы признавать. Он попытался опровергнуть эти доводы:

– Я не принадлежу Тому Свету; я – обыкновенный смертный, проживающий здесь временно. Мне нужна женщина с таким же положением.