Текст книги "Возвращение седьмого авианосца"

– Правильно, гигант, – проворковала она. – Пусть говорит природа. – Он почувствовал, как ее бедра прижались к его и задвигались.

Глядя в черные глаза Кэтрин, Брент уже был не способен думать, волна яростного чувства расползлась по нему, заливая сознание, сжимая грудь и легкие, отнимая дыхание. Он ощущал, как на затылке, словно мелкие насекомые, зашевелились волосы и в его вены хлынула лава.

– Господи, – прошептал Брент, обнимая Кэтрин. – Господи, что же ты со мной делаешь?

Она жадно прильнула к нему, приоткрыв рот и обвив шею руками. Теплая, влажная мягкость ее губ явилась потрясением, а их языки встретились, как две противоборствующие рептилии, – быстро атакуя и отползая. Его ладони прошлись по ее напрягшимся грудям, скользнули за спину, сжали крепкие ягодицы, пляшущие в непрестанном движении пробудившейся женщины. Рука нащупала ее трусики. Прижалась к жестким волосам под ними. Поискала и нашла.

– Нет! Нет!

– Почему! Почему! – неистово взмолился Брент.

– Там, милый, – Кэтрин показала на холл. – Там. – И Брент последовал за ней в спальню.

Еще до того как закрылась дверь, юбка оказалась на полу, а лиф был брошен в угол. Она была только в трусиках, пока Брент раздевался, и скользила глазами по крепкой шее, широкой груди, мускулистым рукам, а он ругался, пытаясь совладать с непослушными пальцами. Наконец Брент остался перед Кэтрин в белых трусах-плавках. Зачем в своем нетерпении и страсти он оставил эту деталь одежды – было вне понимания его одурманенного разума. Возможно, единственная полоска ткани, что была на них обоих, символизировала последний барьер, который они должны были преодолеть вместе – церемониально. Был ли он пьян? Был ли он неразумен? Потерял ли рассудок от желания? В порыве, таком же древнем, как и само человечество, он схватил эластичную ткань на ее бедрах, а она – на его. Белье упало одновременно.

– О-о, – промурлыкала Кэтрин, поглядев на Брента. – Ты восхитителен. – И она повела его в спальню.

…Почти два часа спустя обессилевший Брент лежал на кровати, а рядом, свернувшись, словно спящий, насосавшийся молока котенок, лежала молодая обнаженная женщина. Ему никогда не доводилось испытывать такой страсти. Она была ненасытна. Неделями копившийся огонь томившегося желания неистово и яростно вырвался бушующим лесным пожаром, в котором оба они мгновенно сгорели. Потом желание приутихло, и Брент постепенно забирался на высокогорное плато страсти, словно лотофаг[12]12
  Пожиратель лотоса, дающего забвение прошлого; племя, описанное в «Одиссее» Гомера.


[Закрыть] к солнцу. И солнце взорвалось; Брент откинулся на спину, напряженные мускулы расслабились.

– Устал, Брент?

– Нет. Счастлив, очень счастлив, – Кэтрин поцеловала пульсирующую жилку на шее Брента. Потом пальцами погладила поросль волос на его груди и наткнулась на голый выпуклый шрам, протянувшийся от плеча к животу.

– Авария? – спросила Кэтрин.

– «Саббах». На одной из улочек Токио. Одного я убил, а второму изуродовал лицо. – Брент почувствовал, как Кэтрин задрожала.

– Ужасно. Ужасно. – И ее губы поползли по его волосам, а рука стала поглаживать мощный мускул между бедер, в конце концов сжав его теплой ладонью.

В пульсирующее пламя плеснули горючего, Брент повернулся к Кэтрин, опрокидывая ее на спину.

На сей раз утомление захватило их обоих, и после последних неистовых толчков Кэтрин вскрикнула:

– О Боже, – и беспомощно обмякла, ее руки соскользнули с его потной спины и раскинулись на кровати, словно в Кэтрин погасла последняя искра жизни. Погладив ее нежные плечи, Брент накрыл ее расслабленную ладонь своей, замер неподвижно, дыша прямо ей в ухо и по-прежнему ощущая в ней горячую, тяжелую, как ртуть, страсть. Им овладел безмятежный покой. Он заснул.

Проснулся Брент от голоса Кэтрин.

– Прошу тебя, ты тяжелый. – Стряхнув покров сна с глаз, Брент вернулся к жизни. Ее нога все еще обнимала его. Кэтрин ерзала под ним. – Прошу тебя, Брент. Это чудесно, но мне надо выйти.

Он скатился с Кэтрин, давая ей возможность встать с кровати. Выдохшийся и очень-очень голодный, Брент снова начал погружаться в наркотический сон, но до того, как это произошло, он услышал, как Кэтрин ходит рядом, а потом раздались щелчки – резкие звуки несрабатывающей зажигалки, повторившиеся несколько раз. И снова наступило забвение.

Брент внезапно проснулся, Кэтрин свернувшись лежала рядом. Он протянул руку к ночнику и включил лампу.

– Черт возьми, уже поздно, – выругался он, глядя на часы. – Мне надо возвращаться на корабль.

Тряся головой, Кэтрин села и показала на находившийся рядом телефон.

– А мне нужно найти телефон – этот выключен до начала туристского сезона.

Они быстро оделись.

Идя к джипу по тускло освещенной стоянке, Брент почувствовал легкое головокружение, и не только от безудержных занятий любовью, но и от голода. Он понял, что не ел почти одиннадцать часов.

Шедшая рядом Кэтрин была странно молчалива, непрестанно вертела головой, будто кого-то искала. Так оно и оказалось. Они почти подошли к джипу, когда Брент боковым зрением заметил какое-то движение немного сзади и слева. Резко повернувшись, он увидел мужчину, появившегося из-за кустов. Невысокий смуглый крепыш с острым орлиным носом и ястребиными глазами, зловеще мерцавшими в свете фонаря.

Брент схватил Кэтрин за руку и остановился, потянувшись к кобуре. Но Кэтрин вырвалась, повернулась и издевательски заговорила:

– Познакомься с моим другом, Мана Саидом Хиджарахом. Несколько месяцев тому назад на токийской улочке ты изуродовал его брата. Он бы хотел поговорить с тобой на эту тему. – В ее смехе слышалось какое-то безумие. Араб молчал.

Брент поглядел на приземистую фигуру перед собой, и ему показалось, что он все еще спит с Кэтрин и ему снится кошмарный сон. Но теплый влажный бриз, тяжелые удары сердца, отдававшиеся в ушах и ноющая пустота в желудке, который словно рвался наружу, сказали ему, что он ошибается. Все это было реальностью. Она заманила его в ловушку классическим образом, ослабив его отсутствием пищи и сексом. Брент расстегнул кобуру и схватил рукоятку «Оцу».

Кэтрин подошла к Хиджараху и встала рядом с ним.

– Голоден, Брент? Ослабел, а? – язвительно спросила она. – Разумеется, я из «Саббаха». У нас в «Юнкерсе» было двести килограммов бомб для вас. Надеюсь, там я не истощила тебя полностью. – И она махнула рукой в сторону кондоминиума. – Между прочим, пока ты спал, я разрядила твой пистолет.

Брент выдернул магазин – пусто. Щелкнул курком – ничего.

– Сука! Сука!

Кэтрин издевательски рассмеялась.

– Когда почувствуешь, как твердая холодная сталь вонзится в твои кишки, вспомни меня, ты, еврейский дружок, империалистская свинья. – Она развернулась и пошла по тропинке через кусты. – Козел! Ты был самым вонючим куском дерьма! – Кэтрин исчезла в темноте, ядовито крича напоследок: – И помни, ты сам затрахал себя до смерти!

В руке араба что-то блеснуло, и он приблизился, говоря тихим низким, словно гуляющий в камышах ветер, голосом.

– У меня есть кое-что для тебя, янки.

Брент зная, что саббаховцы всегда убивали ножом. Это было данью традиции, уходящей в глубь веков к Гасану ибн-аль-Саббаху, персидскому убийце, которого называли «старец с горы». Он также полагал, что Хиджарах сильно накурился гашиша, что делало его еще более безрассудным и опасным.

Бренту необходимо было оружие, он перегнулся через борт джипа, нащупал ящик с инструментами и схватил трубный ключ. Он отступил назад и встал в стойку, одной рукой сжимая пистолет, а другой тяжелый инструмент; все его чувства были обострены до предела. Брент шагнул вперед – он слышал тяжелое дыхание фанатика. Расправив грудь, араб выхватил нож и медленно повел им из стороны в сторону, словно кобра головой перед броском.

– Иди-ка сюда, урод. Ты собирался ударить меня в спину. А теперь посмотрим, что ты сделаешь, когда мы лицом к лицу, – прошипел Брент.

Араб нанес удар. Брент отскочил в сторону, махнув пистолетом, который задел лоб нападавшего и оставил на нем длинный кровоточащий след.

– Пес языческий. Сейчас для твоих еврейских друзей я сделаю из тебя кошерную отбивную[13]13
  Кошер – пища, приготовленная по еврейским религиозным обычаям.


[Закрыть]. – Он рассмеялся своей шутке и рукавом стер кровь со лба.

Снова медленное движение вперед. Брент заглянул в сумасшедшие безжалостные глаза жестокой птицы, протянувшей когти, чтобы растерзать свою жертву. Но страх исчез, его смыли потоки хлынувшей изнутри ярости. Брент сделал шаг вперед, с его губ слетел сарказм злости:

– Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомет его пророк.

Крича «Аллах акбар!» и двигаясь к американцу короткими быстрыми шажками, араб прыгнул, его нож описал стремительную дугу. Отскочив вбок и размахивая стальным ключом, Брент услышал резкий свистящий звук, словно огромное насекомое пролетело у него над головой. И тут же что-то рвануло его новый синий китель у левого плеча. Ключ ударил по чему-то твердому, но податливому. Взревев от боли, Мана Сайд Хиджарах схватился за левое плечо.

– Приготовься к своему хаджу, сукин сын! Сейчас я отправлю тебя до самой Мекки! – глумился Брент, надеясь, что его противник от злости потеряет способность соображать.

Вопя, араб клюнул на приманку. С перекошенным от ярости лицом он рванул вперед, призывая на помощь Аллаха. На сей раз Брент не отскочил в сторону. Вместо этого он ударил ключом сверху вниз и услышал хруст кости, когда тяжелый прут переломил арабу запястье, и нож, звеня, выпал у него из руки.

Вереща от боли, саббаховец налетел на Брента, и они упали на джип. Араб орудовал одной рукой. Ударил Брента по скуле. Боль парализовала шею и отдалась в кончиках пальцев. Брента охватила ярость, и он метнулся вперед, как акула-убийца, почуявшая запах крови. Удар по спине согнул араба. Резко вздохнув, Брент размахнулся и изо всей силы обрушил ключ в сокрушительном движении, промахиваясь по черепу и попадая в плечо. Что-то с треском хрястнуло. Будто ветка отломилась с дерева. Ключица.

Араб, пошатываясь, со стоном откачнулся назад и уперся спиной в кузов джипа, его глаза затуманились, руки повисли по бокам, по подбородку потекла слюна.

Холодное, первобытное чувство – убить, уничтожить – снова, как тогда на улочке в Токио и в драке с Коноэ на ангарной палубе, руководило Брентом.

Он высоко над головой поднял трубный ключ и стремительно бросил его вниз. Раздался звук треснувшего арбуза, когда сталь встретила на своем пути череп Хиджараха, тот грузно упал, изогнув туловище и опрокидываясь на спину.

Подбежав к арабу, Брент снова и снова опускал инструмент. Он вновь оказался на токийской улочке. Без страха. Без жалости. Без единого проблеска мысли. С одним лишь желанием убивать.

Череп размягчился, а лицо перестало существовать. Наконец у него устали руки, энсин выпрямился и отбросил ключ, тот зазвенел по тротуару.

– Теперь, морда саббаховская, – прохрипел он, – ты и твой братец – близнецы.

Затем он увидел огни. Красные и желтые огни мигалок полицейских патрульных машин.

Освободить Брента из полицейского участка в Лайе оказалось делом несложным. После звонка, который Брент сделал под бдительным оком дежурного сержанта, подполковник Мацухара взял грузовичок с четырьмя вооруженными матросами-охранниками и приехал в участок. Расстегнув кобуру, в сопровождении охраны он вошел в небольшой, но ярко освещенный полицейский участок. Сержант тут же сообщил, что Брент невиновен в совершении каких-либо преступных действий и его рассказ о нападении неизвестного убийцы является правдивым. Энсин был освобожден под поручительство подполковника.

– Но, – предупредил сержант дрожащим голосом, – будет проведено полное расследование и вашему командованию прислан рапорт. Понимаете, араб смертельно ранен – у него нет лица.

– Нет лица?! Нет лица, – задумчиво повторил подполковник, бросая взгляд на Брента Росса. И снова глядя на сержанта, сказал:

– Адмирал Фудзита будет рад изучить ваш рапорт и тесно сотрудничать во всех отношениях. – Мацухара застегнул кобуру.

– Разумеется, подполковник. Я полагаю, адмирал Фудзита должен быть порядочным человеком.

– Он исключительно порядочен, сержант.

Затем, после полубессонной ночи, длившейся почти до десяти утра, облаченный в форму номер два Брент стоял перед столом адмирала Фудзиты, где сидели подполковник Мацухара, полковник Ирвинг Бернштейн и адмирал Марк Аллен. Брент чувствовал себя подсудимым.

Слово взял адмирал Фудзита, командир самого мощного на Земле боевого корабля.

– Еще одна драка, энсин Росс?

– Я защищал себя.

– Вы были беспечны?

– Возможно, с женщиной, сэр, но не с фанатиком-мусульманином.

– Он из «Саббаха»?

– Да. Он напал на меня с ножом. Пытался убить сзади.

Брент хотел прочесть что-нибудь на лице старика, но непроницаемая безжалостность не поддавалась анализу. Он понимал, что адмирал находится в затруднительном положении после инцидента с Коноэ на мемориале «Аризона». И вот теперь арестован член его штаба и, возможно, освобожден с помощью силы, в лучшем случае благодаря плохо скрытым угрозам Мацухары. Но самурай ценил хороший поединок, ненавидел «Саббах» и превозносил месть.

Вмешался Мацухара, процитировав строки из самурайской «Библии», кодекса самурайской чести: «Если вы столкнулись с врагом, напавшим первым, и погибаете, умрите, повернувшись к нему лицом».

Слова вновь вернули Брента в Средиземное море: с ними Фудзита отправил его в бой.

Казалось, что старик японец не услышал их. Он сказал:

– Как я понял, враг остался без лица. А женщина? Вы были с ней?

Брент сглотнул.

– Да, сэр.

Заговорил адмирал Аллен, слегка приоткрывая правду.

– Я приказал довезти Кэтрин Судзуки до дома ее тети, адмирал.

– Знаю.

– Сэр, женщина оказалась из «Саббаха», – волнуясь сообщил Брент.

– И это я знаю, энсин. Утром мы проверили сведения о ней.

– Те «Юнкерсы», они несли бомбы, – продолжил Брент. – Хотели проскочить, пользуясь гражданскими опознавательными знаками. Вероятно, они случайно оказались вместе с самолетами, совершавшими налет. – Росс увидел, что все сидевшие за столом понимающе кивнули. – Она лгала во всем, сэр.

Заговорил Фудзита:

– Ее ложь раскрыть было трудно, пока мы находились в открытом море. Она знала, что мы храним радиомолчание и в любом случае не будем раскрывать присутствие у нас на борту пленных. Нет, она поступила умно и знала, как обращаться с мужчинами. – Повисла унылая тишина.

– Она позвонила. Связалась со своим другом-мусульманином Мана Саидом Хиджарахом. А ее тети Итикио Кумэ не существует.

– Не совсем так, Брент, – возразил Бернштейн. – Я разговаривал с ней сегодня утром.

– Черт подери! Настоящая тетя? Она сказала правду?

Израильтянин улыбнулся.

– Не совсем так. Есть тетя Кумэ, которая живет в Милилане, а не в Лайе, и кондоминиум действительно принадлежит их семье. – Брент почувствовал, как его щеки охватывает жар. – Но Итикио Кумэ ненавидит Кэтрин и говорит, что ее настоящее имя Фукико Хино. В 1974 году ее отчислили из университета за революционную деятельность – она всего лишь метнула бомбу в синагогу. Потом переехала во Францию, где встретила «Карлоса Якеля» – Ильича Рамиреса Санчеса – Аль Капоне террористов. Она долго жила с ним, была соучастницей убийства в Париже троих полицейских и информатора по имени Майкл Морикарбаль. Затем, когда запахло жареным, они удрали под крылышко Каддафи и исчезли на пару лет, за исключением одного маленького происшествия, когда женщина, по описаниям похожая на Хино, бросила гранату в лимузин Анвара Садата.

– Боже, – пробормотал Брент, – она намного старше, чем выглядит.

– Ей тридцать четыре. И насколько известно израильской разведке, а мы имеем достаточно пухлое досье на Фукико Хино, она провела несколько лет в Ливии в кругу марксистов различного толка, диссидентов и террористов и проходила подготовку в Эль-Хамре, где научилась умело обращаться с автоматом Калашникова, пистолетом Макарова, гранатометом, стреляющим гранатами РПГ—7, САМ—7 и с пластиковой взрывчаткой. В 1980 году она приняла участие в инциденте «Деметриос»…

Брент недоуменно спросил:

– Деметриос?

– Извините, энсин. Группа федаинов, палестинских партизан, загрузила греческий пароход «Деметриос» динамитом и ракетами и направила на Эйлат к побережью Рош Хашана, когда они узнали, что туда прибудет огромное количество израильтян на празднование Нового года. Они установили автопилот и покинули судно. К счастью, оно было перехвачено израильскими ВМС.

– И это сделала она? – не веря промямлил Брент.

– Она была вторым человеком после своего нового любовника Мухаммеда Абу Кассема. Мы называем его Надер.

– Дальше, – глухо попросил американец.

– Есть сведения, что в течение последних пяти лет ее видели на Кубе, в Сальвадоре, Чили, Ливане и Греции в качестве инструктора. Она также помогала разрабатывать план нападения на казармы морской пехоты в Бейрутском аэропорту.

Вмешался Фудзита.

– Благодарю вас, полковник Бернштейн. – Его глаза сконцентрировались на Бренте Россе. – Она оказалась умницей – одурачила нас всех, энсин. А умный человек учится в школе и не возвращается с пустой головой.

К Бренту обратился Мацухара.

– Вы мстили за нас там, на стоянке. А мы запомним Кэтрин Судзуки-Хино или кто бы она ни была.

– Правильно, – согласился Фудзита. И потом, растянув лицо в усмешке, словами, принесшими облегчение Бренту, самурай Фудзита подытожил: – Мы, японцы, превозносим месть – месть сорока семи самураев, но следует помнить, что нельзя требовать, чтобы она длилась вечно. Как можно реагировать на мгновения, когда жизнь есть не что иное, как череда мгновений? Нет, только долг по отношению к микадо – ясный, чистый и вечный – может выдерживать стремительный натиск времени. Давайте отставим это неприятное происшествие и заглянем в будущее – темное от грозовых туч новых опасностей. – Черные глаза сверкнули в направлении летчика. – Но Йосисан, если представится соответствующая возможность… – Оба японца улыбнулись друг другу.

Брент вздохнул, чувствуя, как давящая тяжесть тревоги упала с его плеч. Раздался стук в дверь, и адмирал кивнул энсину. Брент открыл ее и ввел кэптена Уилфреда Роудса и сопровождавшего его писаря с огромным портфелем.

– Извините, что помешал. Финансовый вопрос, – сказал докмастер, оглядывая рубку.

– Члены моего штаба. Можем обсуждать любой вопрос. Садитесь, – пригласил Фудзита.

Усевшись, кэптен достал из портфеля толстую пачку документов.

– Счета за ремонт, пользование доком, вооружение и топливо на сумму двадцать два миллиона четыреста пятьдесят шесть тысяч двести тридцать четыре доллара и двадцать один цент. И, как я понимаю, вы ожидаете, что мы заправим еще семь кораблей сопровождения. Наши PBY их уже засекли.

Марк Аллен с лукавым огоньком в глазах тихо спросил:

– А за что двадцать один цент, кэптен?

– Это всего лишь часть суммы счета, адмирал, – с жаром ответил Роудс.

– Счета оплатят, – сказал Фудзита. – Перешлите их в Национальный департамент по обслуживанию и ремонту техники.

– Не в Управление сил самообороны?

– Нет, кэптен. «Йонага» нарушает статью девятую Конституции Японии. Мы заявлены как памятник истории, – объяснил Фудзита. – «Йонага» зафиксирован в Регистре национальной техники. Счет вышлите им.

– Обязательно, обязательно. – И похлопав по портфелю, добавил: – У меня с собой для вашего сведения копии документов с постатейными расходами.

– Хорошо. Мой старший помощник их изучит. Можете вернуться к исполнению своих обязанностей.

– И еще, адмирал, – сказал Роудс, поднимаясь. – Корабли эскорта должны прибыть завтра.

– Знаю. Согласно моему приказу.

11

На следующий день листы были приварены, док затоплен, «Йонага» снялся с якоря и двинулся к югу от острова Форда, хотя из чрева корабля еще; доносились звуки молотков и пневматического инструмента – подчиненные капитана третьего ранга Фукиоки выправляли поврежденные переборки и ставили на место силовые балки. Герметичность третьего машинного отделения была восстановлена.

– Мы снова можем идти самым полным, – пробормотал Фудзита с мостика, откуда он смотрел, как восстанавливается целостность корабля. В этот момент первый из семи элегантных «Флетчеров» обогнул мыс Хоспитал и направился к военно-морской верфи к югу от места стоянки «Йонаги».

– Сигнальному мостику, – обратился Фудзита к телефонисту, – дать флажный сигнал: капитанам кораблей сопровождения – на флагман с докладом. – И покинул мостик.

Флагманская рубка была настолько заполнена людьми, что Брент Росс и Йоси Мацухара вынуждены были стоять. На другом конце стола, напротив адмирала Фудзиты, сидел кэптен Джон Файт, крупный, похожий на медведя мужчина с сильно поседевшими волосами над темными бровями, под которыми скрывались близко посаженные голубые глаза, светившиеся мягким юмором, но вместе с ним скрывавшие жесткость, если в таковой возникала необходимость. Бренту нравился этот человек. Он проявил огромное мужество в бою с «Бруклином» и даже вошел в Трипольскую бухту, что было связано со значительным риском, в бесплодной попытке спасти заложников. Брент узнал Райта, Люси и Козлова. Но присутствовали не все: отсутствовали Огрен и Уорнер, погибшие страшной смертью вместе со своими командами, атакуя «Бруклин» смелым торпедным ударом. Не было и Джексона, разорванного на куски, когда бортовой залп вражеского корабля попал в погреб с боеприпасами.

Совещание открыл Фудзита.

– Кэптен Файт, представьте ваших новых подчиненных.

Поднявшись, командир эскорта заговорил низким звучным голосом:

– Я сам подбирал их, – гордо сообщил он. – Все они выпускники Аннаполиса и опытные командиры эсминцев. – Потом Файт представил их. Хабер, Уайт, Маршалл, Фортино, Томпсон, Филбин, Джиллилэнд. Названные вставали, а их командир кратко рассказывал биографию. В них было много общего: у каждого по три нашивки, воевали в трех войнах и имели личные причины бороться с арабами. Одним из них было унизительно видеть Америку снисходительно относящейся к надменно усмехающимся диктаторам, другие ненавидели Каддафи и террористов. Жена Джиллилэнда погибла, когда арабы захватили DC—10 авиатранспортной компании «Трансуорлд эрлайнз». Все капитаны, судя по лицам, разменяли пятый десяток. Но, несмотря на возраст, их глаза и волевые подбородки выказывали силу и решимость. Настоящие бойцы, подумал Брент. Как Огрен и Уорнер.

– Вы загрузились топливом и провизией, кэптен Файт? – спросил Фудзита.

– Да, сэр.

– Вооружение?

– Каждое судно имеет пять пятидюймовых орудий главного калибра, кроме того, у нас есть скорострельные пушки вспомогательных – двадцати– и сорокамиллиметрового – калибров.

– Торпеды?

– «Марк-14».

Фудзита побарабанил пальцами по столу и обратился к адмиралу Аллену:

– Как насчет наших «Марк-48»?

Капитаны эсминцев начали возбужденно переговариваться.

– Мне сообщили, что они ждут нас в Йокосуке, сэр, – ответил Марк Аллен.

– Отлично! Теперь у нас будут настоящие торпеды, – заметил Файт.

– Вы знаете, что нас подбили русскими «пятьсот тридцать третьими» торпедами, – напомнил Фудзита, обращаясь к Файту.

– Да, сэр.

– С лодки класса «Виски».

– Да, нам известно и это, сэр. Неплохая торпеда, и даже арабы могут осуществлять радиоуправление ею.

– Мы можем противодействовать им новым походным ордером. – Согнувшись над столом, адмирал обрисовал строй эскорта, разделенный на дальнее и ближнее охранение. Дальнее охранение, контролирующее зону в пятнадцати километрах от авианосца, возглавит лидер эскорта, за ним в пяти километрах пойдут по три эсминца с левого и правого борта, соблюдая дистанцию три километра между собой, таким образом будут защищены не только нос и борта «Йонаги», но и корма. Остальные пять «Флетчеров» пойдут обычным строем: один впереди «Йонаги» и за кормой Файта, а остальные четыре – парами на расстоянии пятисот метров от бортов авианосца. – И, – закончил Фудзита, – старший помощник раздаст вам схемы данного ордера. – Капитан второго ранга Кавамото, пошатываясь, встал и вручил каждому пробитые дыроколом листы.

По-прежнему глядя на кэптена Файта, Фудзита продолжал:

– Пронумеруйте корабли от первого до двенадцатого и нанесите номера на носу. Вы остаетесь первым, кэптен. – Файт кивнул. – Разделите вашу группу на дивизионы: первый, второй, третий, четвертый.

– Для торпедных атак, сэр?

– Да. И для гибкости управления. Назначьте командиров дивизионов и сообщите мне в шесть ноль-ноль.

– Слушаюсь, сэр.

– В случае гидроакустического контакта открывайте огонь орудиями главного калибра и дайте сигнал одной красной ракетой. – Двенадцать голов кивнули одновременно. – Будем находиться в жестком режиме радиомолчания, пока враг не окажется в зоне видимости. Тогда связь «рубка-рубке» и частота FM—10. Вся связь сигнальным прожектором или флажными сигналами. – И снова согласные кивки. Глаза адмирала пробежали по ждущим лицам. – Ваши экипажи… вы удовлетворены ими?

– Отличная команда, – высказал свое мнение Маршалл. – Американцы и японцы.

– Я никогда не видел такого горячего патриотизма и решимости, сэр, – добавил Джиллилэнд.

Редко появляющаяся улыбка привела в движение морщинки в уголках глаз и рта Фудзиты и образовала из них новый узор.

– Хорошо, хорошо! Стоящие перед нами задачи требуют действительно храбрых людей. – Его глаза вернулись к Файту. – Выходим завтра утром в десять ноль-ноль. Старший помощник вручит вам пакеты с расшифровкой кодов, флажных сигналов, которые являются стандартными международными сигналами и сообщит частоту для связи с истребителями и воздушными патрулями, их позывные и маршруты поиска. – Глаза адмирала еще раз прошлись по новым лицам. – Вопросы?

– Расчетное время прибытия, сэр? – спросил Уайт.

– Иногда лучше, если некоторые вещи остаются только в одной голове. – Грохнул смех. Уайт, улыбаясь, кивнул. Фудзита глянул на Брента и показал на дверь. Брент повернул ручку, вошли два матроса с подносами, бутылками и чашечками. Скоро каждый офицер держал белую чашечку, наполненную сакэ. Старик адмирал медленно встал. За ним, громыхая стульями, поднялись и остальные офицеры, высоко, на уровне груди, держа наполненные чашки.

Фудзита улыбнулся Джону Файту.

– Вы помните тост, который мы произносили перед тем, как вырвать тигру зубы в его собственных джунглях, кэптен?

– Разумеется, сэр, – ответил, улыбаясь в ответ, Файт. – За удачную охоту!

Крики «За охоту!» и «Банзай!» смешались в едином ответном реве.

Чашечки опустели и были наполнены снова.

– И по японской традиции, – сказал Фудзита, ставя чашечку на стол. Японцы повторили его движение и дважды хлопнули в ладоши. Повернувшись к алтарю из адамова дерева, Фудзита почтительно и быстро, словно читающий нараспев молитву священник, заговорил:

– О, Идзанаги и Идзанами, чья любовь дала рождение нашим островам, земле, морю, горам, лесам, самой природе – богу огня, богу Луны, богине Солнца Аматэрасу, которая взошла на трон богов Святых Небес, присоединитесь к нам и своему наследнику императору Хирохито, покажите нам путь к уничтожению врага и изгнанию теней страха с лица нашего народа.

Чашечки опустошались в молчании.