Текст книги "Ядовитый плющ"

Глава 10
ПАУЗА ДЛЯ ЭФФЕКТА

– О'кей, приятель, – сказал он. – Вот какие у меня планы.

Он встал и открыл иллюминатор, находящийся сзади меня, потом мотнул головой, чтобы я посмотрел в иллюминатор. Я увидел Атлантический океан – огромные" водные просторы, простирающииеся на тысячи миль. Особой красоты я в нем не увидел – огромное, холодное, серое и вроде как липкое.

– Сегодня утром мне пришла в голову великолепная идея, – сказал он. – Один из наших ребят, он матрос на нашеем корабле, рассказал мне, как они в добрые старые времена поступали с такими уж слишком умными парнями, как ты. Когда парень начинает грубить, брали длинную веревку, одним концом обвязывали под мышками, второй прикрепляли к кормовым перилам, бросали парня в воду и так тащили его за собой по воде до тех пор, пока вот-вот должен был загнуться от холода и истощения. Тогда его снова поднимали наверх, поили горячим грогом, пичкали всякими лекарствами, а как только парень более или менее приходил в себя, его снова бросали за борт. В конце концов парень не выдерживал и умирал, но учти, это купанье продолжалось довольно длительное время, и, конечно, самому парню никакого удовольствия не доставляло. Ну, как тебе это нравится?

– Я не в восторге от этой идеи, – заметил я. – Ну, а для чего все это? Что это тебе даст?

Он улыбнулся. Он сейчас был похож на двух тигров, ненавидящих друг друга, и встал.

– Я считаю, что это великолепная идея, – сказал он, и пока что это единственное, что мы в отношении тебя придумали. А сейчас ты пойдешь в каюту и хорошенько подумаешь об ожидающей тебя водной процедуре. Может быть, мы начнем ее завтра, может быть, послезавтра, а может быть, даже сегодня вечером. А пока что я переведу тебя в приличную каюту скажу, чтобы за тобой ухаживали, немного подкормили, чтобы подольше не помирал, чтобы мы могли вдоволь посмеяться над болваном-копом, который воображает себя гениальным сыщиком.

Он ушел. Вошли два парня, отвели меня в другую каюту и заперли. На руки мне опять надели наручники, но только теперь их застегнули впереди. Это все-таки лучше. Потом они заперли дверь и смылись.

Я лежал и думал. Невеселые это были думы. Думай ты хоть целый день и ночь и еще день и ночь, и ничего не придумаешь, чтобы выпутаться из этой переделки.

Да, видать жить мне остается недолго, только до тех пор, пока Руди не хлебнет лишний глоток виски и не решит, что ему пора поразвлечься и проделать надо мной это издевательство с купанием в океане, а океан, когда я взглянул на него в иллюминатор, показался мне не очень-то ласковым.

Я лежу на койке, гляжу в потолок и думаю о том о сем. Может быть, вы скажете, что я какой-то чудак, ломаю голову над всякими пустяками в то время, как в любую минуту ко мне могут войти эти бандиты и излупить просто так, ради развлечения. Но, по правде говоря, во время моей работы федеральным агентом я не раз попадал в такое же, казалось бы, безвыходное положение, как и сейчас, но всегда мне удавалось тем или иным способом вырваться. И я из тех парней, которые верят, что до тех пор, пока есть жизнь, есть и надежда. Поэтому я и собираюсь, пока во мне жизнь, заниматься своим делом, то есть попытаться разгадать эту аферу с похищением золота.

Интересно было бы знать, что это пронюхал «Хмельной», отчего он срочно, как метеор, умчался куда-то, даже не намекнув мне, в чем дело. Я понимаю, при каких обстоятельствах он послал мне письмо. По-моему, дело было так:

«Хмельной» пошел к Харбери Чайзу, поинтервьюировал относительно убийства Вилли. Старик рассказал «Хмельному» о Сен Райме и заявил, что если полиция так ничего и не узнает, он собирается устроить этот сеанс и таким образом найти убийцу. «Хмельному», вероятно, очень понравилась эта идея, он уговорил старика обязательно ее провести в жизнь, после чего куда-то удрал, предварительно известив меня о предполагаемом сеансе. И, может быть, вскоре после «Хмельного» к старику пришла Мирабель, и Харбери Чайз и ей сообщил о сеансе. На что она, вероятно, сказала, что это сплошная чепуха, и что даже если Сен Райма укажет убийцу, ну и что? Одно дело, когда вещает пророк и называет имя убийцы, а другое дело доказать обвинение в суде.

Хорошо. Тогда, предположим, Харбери Чайз все-таки решил устроить сеанс, и, пожалуй, это так и было. Даже если его письмо ко мне было подложным и это не он писал его, тогда где же он? Сен Райма пришел на борт яхты, а почему Харбери Чайз не пришел?

Но с другой стороны, откуда я знаю, был ли Харбери Чайз на борту яхты или не был? Может быть, он пришел, и его тут же пристрелили, так что никто даже не успел толком увидеть его. Совершенно логично рассуждать так, что если эти ребята убили сына, то зачем им особенно церемониться со стариком?

Если это так, тогда я пропал, потому что единственный, кто мог бы начать поиски яхты, – это Харбери Чайз.

Я лежу и думаю – думаю, и никак не могу ни до чего додуматься, думай хоть пять дней и пять ночей.

Со мной стали отлично обращаться, приносят мне три раза в день отличную еду, сигареты, хотя должен признаться, каждый раз, когда открывается дверь, сердце у меня уходит в пятки, я все боюсь, не Руди ли это пришел за мной, чтобы искупать меня в океане.

Я абсолютно ничего не знаю; стюард, или лучше сказать бандит, который приносит мне еду, не отвечает ни на один из моих вопросов, просто улыбается как идиотик.

На пятый день к вечеру, я только что закончил свою очередную трапезу (кстати, обедать со стальными наручниками на руках довольнотаки трудное занятие), как дверь открылась, и в каюту ввалился Руди. Он уже здорово накачался и был страшно доволен всем на свете, особенно сам собой.

– Ну, ты, великий «джимен», как поживаешь? – начал он. – Ты должен признать, я дал тебе в течение нескольких дней отличный отдых. Ну, а как насчет того, чтобы привязать тебя к кормовым перилам? Сейчас отличный холодный вечер, и я с удовольствием послушаю, как ты заскулишь?

– Хватит трепаться, Сальтьерра, – сказал я ему, – хочешь заняться своим грязным делом – валяй. Но только без трепотни, а то у меня от нее уши болят.

– Ах, так? – сказал он. – Продолжаешь грубить? Да? Он сел на вторую койку и закурил сигарету.

– Слушай ты, болван, – сказал он. – Я хочу сделать тебе одно предложение, и если ты достаточно умный парень, так слушай: я полагаю, рано или поздно, но как-нибудь обнаружат, что яхта исчезла, не так Ли? И, вероятно, в связи с этим возникнет целый ряд вопросов.

Я, конечно, надеюсь, что они обнаружат исчезновение яхты не раньше, чем мы закончим свои дела в Англии, погрузим золото на борт и удерем. Но к этому времени, может быть, какому-нибудь парню придет в голову мысль, а куда же собственно делась «Колдунья Атлантики» и тогда всем кораблям будет дан приказ присматриваться, не попадется ли им где-нибудь навстречу это судно. В ход будут пущены рыбачьи, спасательные и сторожевые таможенные суда. Поэтому и нам надо предпринять кое-какие шаги на этот случай.

И вот Карлотта надоумила меня, что некоторые из вас, федеральных шпиков, неплохие радисты. Как насчет тебя, ты знаком с радиотехникой?

– Да, – сказал я. – Я знаком с радиотехникой, ну и что?

– А вот что: если ты хочешь продлить жизнь в своем паршивом каркасе еще дня два, ты можешь это сделать и вот как. Думаю, что послезавтра все уже будет сделано, и золото будет у нас на борту. Как только мы погрузимся, сейчас же дадим тягу подальше от берегов Англии. Вот тутто и выступаешь ты. У тебя, вероятно, есть свой кодированный номер федерального работника? И вот когда мы удерем с золотом, ты будешь внимательно слушать все радиопередачи и сообщать мне обо всем, что услышишь. После чего ты сам пошлешь радиограмму, дашь свой кодированный номер и скажешь, что являешься пленником на нашем корабле и прорвался в радиорубку, воспользовавшись тем, что все перепились до такой степени, что не могут даже стоять на ногах. Потом сообщишь о нашем намерении удрать в Мизантла Вера Круп, и тут же, не дожидаясь дальнейших расспросов, отключишься.

Нет никаких сомнений, что какой-нибудь корабль поймает это твое сообщение, и дня через два соответствующие суда отправятся в Мексиканский залив в погоне за нашей яхтой. И у них получится неплохая морская прогулка. Но только прогулка…

– А вы тем временем удерете совсем в другое место? – сказал я. – Что ж, мне хочется пожить лишних два дня, и я рад, что Карлотте пришла в голову такая великолепная мысль. Мне больше ничего не остается делать. Но что будет со мной после того, как я пошлю эту радиограмму?

– Я застрелю тебя, как самого паршивого копа, – сказал он, – и брошу тебя за борт. Но во всяком случае, это будет быстрая смерть. Или может быть, – добавил он, зевая, – ты предпочитаешь ныряние за кормой с веревкой вокруг пояса?

– Нет, благодарю, Руди, – ответил я. – Я никогда не любил воды. Если ты не возражаешь, я предпочитаю пулю, только смотри, стреляй точно в цель, а то я рассержусь.

– Ты не глупый парень, – заметил Руди. – О'кей. Значит, договорились?

– Одну минуточку, Руди, – сказал я. – Вот я все тут думал. Ты знаешь, я от природы довольно любопытный парень, и мне очень интересно было послушать, как вы собирались украсть золото. Мне кажется, что у вас сойдет все хорошо. Но мне только непонятна одна вещь: каким образом Вилли-Простофиля был связан с вами и за что вы его убили?

Он улыбнулся.

– Значит, тебе это интересно знать? Что ж, убил его я, потому что он слишком много знал. Между прочим, Вилли был совсем не такой уж глупый, как его многие изображали. Это одна причина. А вторая та, что он слишком упорно вертелся около Карлотты, и мне это не нравилось, потому что Карлотта – это моя собственность. Вилли-Простофиля, – продолжал он, смеясь. – – Знаешь, что я тебе скажу? Если бы я не узнал, что Вилли что-то известно, ты бы, может быть, выиграл и это дело. Но, вероятно, кто-то проговорился, Вилли что-то услышал и буквально сгорал от нетерпения донести обо всем куда следует.

Да, он собирался о чем-то донести, но был таким олухом, что написал сначала Карлотте о том, что ему надо с ней серьезно поговорить. Когда я увидел это письмо, я решил, что Вилли нужно как можно скорее убрать с дороги, все равно, знает ли он что-нибудь или не знает, но так будет безопаснее!

Я с удивлением взглянул на него.

– Постой, а разве он не участвовал в этом деле вместе с вами?

Руди в ответ так и заржал.

– Не будь ослом. Кошен, – сказал он, – какие у нас могут быть дела с таким болваном, как он? Он просто вертелся около Карлотты и все!

Моя мысль быстро заработала.

– Хмм, вот какие смешные штуки выкидывает иногда жизнь, – сказал я. – Значит, если бы ты его не убил, он бы рассказал все Мирасу Дункану и мы бы забрали всех вас, как миленьких?

Он кивнул.

– Может быть, и так, коппер, – согласился он. – Во всяком случае, у вас был такой шанс. Какое счастье, что я узнал о его намерениях!

– Значит, ты висел на волоске, Руди? – спросил я. – А теперь скажи мне, когда ты принял решение убить его? Потому что, ведь если бы он прожил еще два часа, все было бы в порядке, твоя песенка была бы спета.

– Ты прав, Кошен, – сказал он. – Я действительно висел на волоске. А узнал я о его намерениях в тот же вечер, только немного раньше, часов в семь, и сразу решил, что нельзя давать ему возможность разговаривать с кем бы то ни было. Он должен получить пулю сегодня же вечером. И я это сделал! А если бы я этого не сделал, может быть, все дело перевернулось бы в обратную сторону, и может быть, вместо тебя, с наручниками на руках сидел бы я.

Я ничего не ответил. Он повертелся около меня еще несколько минут, все злорадствовал и бахвалился, какой он умный, и потом смылся.

Я лежал, смотрел в потолок и все думал, думал, и вдруг понял, что, очевидно, все время приходил к не правильным выводам, потому что до сих пор никак не мог свести концы с концами.

Ведь я думал, что Вилли с самого начала был в деле, но потом он немного перетрусил и решил во всем признаться, а теперь вот Руди говорит, что Вилли не имел никакого отношения к делу о похищении золота, и я не вижу причин, по которым бы Руди мне врал, потому что Вилли уже умер и в скором времени то же будет и со мной.

И оказывается, Руди ничего не знал о намерениях Вилли до семи часов вечера, т.е. до тех пор, пока Карлотта не показала ему письмо Вилли и не сказала, что Вилли что-то известно.

И вдруг меня потрясла колоссальная мысль! Руди заявляет, что убийство Вилли не было заранее запланировано, что он принял это решение внезапно. И вот именно это обстоятельство и навело меня на такую мысль, от которой я чуть не задохнулся, а я не такой парень, который может задохнуться от какого-нибудь пустяка.

Я попытался успокоиться и начал подходить к делу под совершенно новым углом зрения, чем раньше. И поверьте мне, все начало вдруг аккуратненько сходиться, все концы сошлись с концами.

И я понял, насколько гениально было мое решение прийти на борт яхты, если смотреть на этот факт с одной стороны, и насколько глупым оно было, если смотреть на него с другой стороны, хотя все равно сейчас уже я ничего не могу изменить.

Я уже вам рассказывал, что когда я вернулся из Полицейского управления в заведение Джо Мадригала, помните, в ту ночь, когда были убиты Мирас Дункан и Вилли, – мне пришла в голову одна интересная мысль. Эта мысль была совершенно правильной, но она сама по себе ни черта никому не говорила, а вот теперь мне пришла в голову другая мысль, которая вполне согласуется с первой, и если только мне удастся вырваться из моего заточения, я отлично закончу это дело.

Никаких событий не произошло до следующего вечера, когда я вдруг почувствовал, что судно начинает замедлять ход и даже, пожалуй, встало на якорь. Минут через десять после того, как стюард забрал у меня поднос после ужина, дверь отворилась и на пороге показалась Карлотта, улыбаясь во всю свою физиономию. Вид у нее был такой, как будто она нашла миллион долларов и страшно довольна этим.

Вместе с ней пришел какой-то тип в офицерской форме. Он был уже здорово пьян. Вероятно, они только что откушали роскошный обед, а сейчас самодовольно похлопывали Друг друга по спине, так как дела у них шли как по маслу.

Я сижу на краю койки.

– Добрый вечер, Карлотта, – поприветствовал я ее. – Как поживаете? Что вам здесь надо? Пришли подразнить меня?

– Почему бы вам не вести себя прилично, – сказала она. – По-моему, вы должны быть мною довольны. Если бы не я, вас давно уже съели бы акулы где-нибудь на просторах Атлантики!

– Леди, вы правы, – согласился я. – И благодарю вас от всей души! Вас осенила блестящая идея сделать меня радистом на этом плавучем гангстерском судне. Эта идея блестящая хотя бы потому, что она дает мне возможность прожить два-три лишних дня.

– Ладно, – кивнула она. – И вот что я вам скажу. Не вздумайте выкинуть какой-нибудь фортель с посылкой радиограммы. Единственное, что входит в вашу задачу – это слушать все передачи, касающиеся нашего судна и немедленно нам о них сообщать. И вы не смеете дотрагиваться до передаточного ключа до тех пор, пока вам не прикажут. Смотрите, никаких штучек, а то мы с вами не будем церемониться.

– О'кей, леди, – сказал я. – Я буду послушным. Но, по-моему, нет никаких причин лишать меня в эти дни виски. Я сегодня не выпил еще ни глотка. Неужели я чем-нибудь обидел стюарда или еще там кого, кто заведует винным погребом на этом корабле? И еще одна просьба, – продолжал я. – Так как я веду себя примерно, не будете ли вы столь добры снять с меня эти наручники, хотя бы на пять минут. Вы сами должны понять, что не так-то уж приятно и удобно быть закованным в эти штучки в течение нескольких дней.

– Это верно, – согласилась она. – И может быть, у нас найдется для вас бутылочка. А что касается наручников, я согласую этот вопрос с Руди, ведь он у нас хозяин.

Она ушла, оставив меня в компании с парнем и офицером в форме, который стоял, прислонившись к стене и до того был пьян, что можно было подумать, что он выпил несколько галлонов.

Через две минуты она вернулась и принесла на подносике бутылку ржаного и несколько стаканов. Она поставила под-носик на стол, подошла ко мне и отперла наручники.

Я быстро скинул их, и можете мне поверить, почувствовал при этом огромное облегчение.

– Но вы не вздумайте выкинуть какой-нибудь номер после того, как у вас сняли браслетики, потому что у Керца есть оружие и он умеет им пользоваться.

Керц посмотрел на меня и похлопал себя по боковому карману.

– Не беспокойтесь, леди, – сказал я. – Я ничего не собираюсь делать. Как насчет того, чтобы выпить немного?

Я встал, подошел к столу и налил три четверти стакана. Она встала около стола с другой стороны и положила на него ключи от наручников. А как раз передо мной на этом же столе лежал какой-то толстый журнал, а за ним пепельница. И мне пришла в голову блестящая мысль: если я надвину пепельницу на ключи, так, чтобы она их не увидела, а потом разозлю ее хорошенько, может быть, она от злости выскочит из моей каюты и забудет про ключи. Конечно, они перед уходом снова наденут на меня наручники, но они с автоматическим запором. Керц просто их защелкнет, и никто ничего не заметит.

И я начал разговор, сначала тихо и вежливо, потом начал спорить с Керцем о том, какую скорость может развить это судно. Я начал ему возражать, и он ужасно вскипятился. Карлотта сначала не принимала никакого участия в нашем споре, просто стояла в дверях и улыбалась, поэтому не представляло никакого труда все время локтем потихоньку двигать журнал. Журнал в свою очередь подтолкнул пепельницу и примерно через пять минут пепельница уже накрыла ключ. Пока все идет отлично.

Но тут вмешалась Карлотта.

– Эй, слушайте, что вы так раскричались! А вы ничего не понимаете в этих вещах. Кошен. Вы шпик, а не моряк. А что касается тебя, Керц, то ты до того пьян, что едва ли поймешь разницу между Италией и четвергом! Слышите, заткнитесь оба, вы мне надоели. Теперь настала моя очередь.

– А ты думаешь, что никому не недоела, драная кошка? Вероятно, думаешь, что очень красива, когда стоишь так в дверях и показываешь всем свою роскошную фигуру! А ты просто гангстерская девка!

– Слушай, Карлотта, продолжал я. – Я на своем веку видывал и не таких красавиц! Ты по сравнению с ними просто жалкая жаба, которая выползает из вонючего болота в начале весеннего сезона. Мне противно смотреть на тебя. Это такие бабы, как ты, рожают дохлых крыс, как эта тварь, – я указал на Керца. – Может быть, для такого дешевого гангстера, как Руди, ты первоклассная бэби! Он что-то уж очень расхорохорился: какой он умный да ловкий. А что это тебе даст? И куда тебя это приведет?

Сейчас вы гладите себя по головке, считаете, что отлично провернули свое дельце. О'кей! Вот послушайте-ка, что я вам скажу. Вы не можете выиграть это дело. Вы убили несколько копов в Нью-Йорке, вы убили Мираса Дункана, первоклассного парня, вы убили Вилли-Простофилю. Что ж, кажется, вы собираетесь убить и меня. Но все же говорю тебе, вы не можете выиграть это дело. Ты отлично знаешь также, что такие, как я, феды настигнут вас, где бы вы ни были, и тогда они поджарят вас, всех до единого.

Я думал, она лопнет от ярости.

– Ах, как бы я хотел присутствовать, когда вас будут поджаривать, – продолжал я. – Как бы я хотел посмотреть, когда тебя приволокут из камеры смертников только в одном чулке и разрезанной сбоку юбке, чтобы присоединить электрод к твоему голому телу! Я бы очень хотел посмотреть, как они швырнут тебя на стульчик и как из твоей шапочки только дымок пойдет, когда тебя поджарят.

– Ах, если бы мне удалось увидеть все это, я купил бы себе на радостях огромную бутылку виски! Она смотрит на меня, как все черти ада.

– Одень ему браслеты, Керц, – наконец сказала она, – и дай ему как следует по роже за меня.

Я встал. Керц достал из-за пазухи револьвер.

– Спокойно, парень, – сказал он. – Одно движение, и я всажу в тебя дюжину пуль. Ну-ка, всовывай руки в наручники!

Я протянул руки, он надел наручники и защелкнул. Потом отложил в сторону револьвер и смазал меня по лицу. Я упал на койку, но, падая, схватил руками подушку и изо всей силы швырнул ее в Карлотту и попал. Она так и шлепнулась о дверной косяк. Потом полила меня целым потоком грязных слов… и… мой план сработал.

Керц, громко смеясь, вышел из каюты, она вслед за ним, с силой захлопнула дверь и заперла ее.

Но она оставила ключи от наручников.