Текст книги "Нейтронный Алхимик: Консолидация"

– Похоже, что киинты нас предупреждали, – заметила Лалвани. – Все расы рано или поздно узнают истинную природу смерти. Похоже, что леймилы этого откровения не перенесли.

– Прежде они не обмолвились ни словом, – горько бросил Паркер. – Шестеро киинтов помогали нам на Транквиллити, я работал с ними десятилетиями, они всегда были рады помочь и подсказать, я даже считал их друзьями… и они ни словом не обмолвились об этом. Пропади они пропадом! Они с самого начала знали, почему леймилы уничтожили себя и свои обиталища.

– Посол Роулор обронил нечто в том духе, что каждая раса должна решить этот вопрос для себя.

– Очень это нам поможет, – буркнул доктор Гилмор. – Должен сказать, учитывая их расовую психологию, это вполне типичное отношение. К мистике они не склонны.

– Думаю, каждая раса, раскрывшая тайну смерти и пережившая это столкновение, должна обрести некую высшую духовность, – заметил первый адмирал. – Вряд ли они стали исключением, доктор. А теперь, господин директор, похоже, что дисфункция реальности леймилов и наше одержание суть одно и то же?

– Да, адмирал. Собственно, в свете наших нынешних знаний становится совершенно ясным отсылка кораблеводителя леймилов к «смертной сущности клана Галхейт». Когда он сходил с орбиты, одержимые уже распространялись по Унимерону.

– Думаю, я в силах это подтвердить, – заметила адмирал Лалвани и обернулась к первому адмиралу за разрешением. Тот молча кивнул. – Только что прибыл с Омбея курьер-черноястреб. Там вырвались на свободу несколько одержимых. К счастью, власти поразительно быстро выследили их, но, несмотря на этот успех, пришлось оставить одержимым часть территории планеты. У нас есть запись этого феномена.

Паркер затребовал клип, составленный из орбитальных съемок со спутников омбейской стратегической обороны. Поразительно ровный полог алых туч постепенно заволакивал Мортонридж. Клип прокручивался в ускоренном режиме, линия терминатора на глазах ползла по океанским просторам. Ночью покров над полуостровом горел зловещим вишневым огнем, края его тревожно колыхались над изгибами береговой линии.

– Господи, – прошептал он, отключая визуализацию.

– Совпадают, – проговорил доктор Гилмор. – Одно и то же.

– Конечно, Латон очень торопился и был весьма встревожен, – заметила Лалвани, – но если мы правильно его поняли, как только красное облако полностью покроет планету, одержимые в силах выдернуть ее из нашей вселенной.

– Не совсем так, – возразил Гилмор. – Имея возможность манипулировать пространством-временем, как это, похоже, делают они, ничего не стоит сформировать вокруг планеты удобный микроконтинуум. Поверхность ее просто не будет доступна из обычного пространства. Мы могли бы попасть туда через червоточину, если бы сумели рассчитать квантовые свойства выходной точки.

– Родная планета леймилов не была уничтожена, – медленно проговорил Паркер. – В этом мы уверены. Мы предполагали, что она могла быть передвинута, но думали, естественно, о движении в физической вселенной.

– Значит, одержимые леймилы провернули этот фокус с исчезновением, – ответила Лалвани. – Это действительно возможно.

– Господи Боже, – пробормотал первый адмирал. – Мало того, что нам предстоит еще найти способ обратить одержание, теперь еще надо будет искать способ возвращать целые планеты из какого-то шизофренического рая.

– А леймилы в космоградах предпочли покончить с собой, но не подчиниться, – сухо проговорила Лалвани. – Аналогия между Кольцом Руин и островом Перник меня пугает. Одержимые ставят перед нами простой выбор – сдаться или погибнуть. Умирая, мы присоединяемся к ним. Но Латон избрал смерть – похоже, что она его ничуть не страшила. В самом конце он сказал Оксли, что начинает то, что окрестил «великим путешествием», хотя в детали не вдавался. Но очень похоже на то, что он не собирался вечно мучиться в бездне.

– К сожалению, в качестве государственной политики массовое самоубийство не подходит, – заметила Мэй Ортлиб. – Народ не поймет.

– Я догадалась, спасибо, – холодно ответила Лалвани. – Но эта информация способна указать нам приоритетные направления исследований. А по их результатам уже можно будет принимать политический курс.

– Хватит, – прервал ее первый адмирал. – Мы собрались, чтобы решить, какие исследования принесут плоды скорей всего. Поскольку суть проблемы мы все уяснили, я бы хотел выслушать предложения. Доктор Гилмор?

– Мы продолжаем обследовать Жаклин Кутер, чтобы определить природу энергий, которыми владеют одержимые. Пока что успехами мы похвастаться не можем. Наши инструменты или не фиксируют ничего, или выходят из строя из-за побочных эффектов подавляющего поля. Так или иначе, в суть ее мы не проникли. – Доктор боязливо покосился на первого адмирала. – Я просил бы вашего разрешения перейти к реактивным тестам.

Паркер не сумел сдержать презрительного фырканья. К образу старого, желчного академика, от которого ученый мечтал избавиться, этот звук очень подходил. Но искренний полуфашистский милитаризм Гилмора был ему омерзителен.

Сейчас никто не осмелился бы его попрекнуть этим, но в молодости Паркер Хиггенс пережил период юношеского радикализма. Ему стало интересно, а хранятся ли эти данные по сию пору в том досье, что, без сомнения, ведет на него контора Лалвани – древние байты на устаревшем языке программирования с записью его протестов по поводу военных исследований, проводимых в университете. Проверяла ли она его досье, прежде чем допустить сюда, в сердце величайшей военной машины, когда-либо созданной человечеством? Возможно, она сочла, что теперь он безопасен. Возможно, она даже была права. Но подобные Гилмору типы до сих пор вызывали у него презрение. Действительно – реактивный тест.

– Вы против, господин директор? – с безучастной формальностью осведомился Гилмор.

Паркер обвел взглядом огромные телеэкраны на стенах, наблюдая, как вокруг Авона собираются боевые звездолеты. Готовясь к бою. К войне.

– Я согласен с первым адмиралом, – проговорил он грустно. – Мы должны найти научное решение.

– А это может случится, только если мои исследования будут продолжены. Я знаю, о чем вы думаете, господин директор, и сожалею, что мы имеем дело с живым человеком, но если вы не сможете предложить разумной альтернативы, нам придется использовать это, чтобы пополнить наши знания.

– Я знаком с вашими аргументами касательно относительного уровня страданий, доктор. Меня тяготит то, что, придерживаясь научного метода в течение семи столетий, мы не придумали более гуманных способов. Перспектива ставить опыты на людях представляется мне омерзительной.

– Вам следовало бы запросить файл отчета лейтенанта Хьюлетта о той миссии, в ходе которой его команда захватила Жаклин Кутер. Тогда вы своими глазами увидели бы, что такое омерзительно.

– Прекрасный аргумент. Они так поступают с нами, значит, и нам можно. Все мы люди, все человеки.

– Извините, господа, – вмешался первый адмирал, – но у нас нет времени на ваши споры об этике и морали. В Конфедерации официально объявлено чрезвычайное положение, господин директор. Если для того, чтобы защитить себя, мы должны превратиться, с вашей точки зрения, в дикарей – пусть так. Не мы развязали этот кризис, мы лишь реагируем на него единственным известным нам способом. И я буду использовать вас не меньше, чем доктор Гилмор – эту одержимую Кутер.

Паркер выпрямился, глянув первому адмиралу в лицо. Спорить с ним, как он только что спорил с коллегой-ученым, ему в голову не пришло. «А Лалвани была права, – кисло признался он себе. – Студенческие убеждения не выдерживали борьбы со старческим инстинктом самосохранения. Гены нами правят».

– Не думаю, что от меня будет большой толк для вашей затеи, адмирал. Свой вклад я внес.

– Не совсем там. – Александрович кивнул Мэй Ортлиб.

– Должно быть, леймилы пытались остановить одержание в своих космоградах, прежде чем совершить самоубийство, – проговорила она. – Вероятно, для этого на борту корабля присутствовали суть-мастера.

– Да, но это им не помогло.

– Нет. – Мэй с иронией покосилась на адмирала. – Так что я бы хотела воспользоваться научным методом, господин директор: отсеки все невозможное, и останется ответ. Нам бы очень помогло, если бы мы знали, что именно против одержимых бессильно. Это сэкономило бы массу времени. И спасло немало жизней.

– Н-ну… да. Но наши знания весьма ограничены.

– Полагаю, многие файлы из леймильских электронных стеков до сих пор не переформатированы под человеческий сенсорный стандарт?

– Верно.

– Это было бы хорошим началом. Если бы вы, вернувшись на Транквиллити, попросили Иону Салдана провести для нас срочный поиск…

– Когда я отбывал, мы уже начали форматирование.

– Изумительно. Мой офис и научное бюро флота на Трафальгаре могут выделить вам в помощь свежие команды специалистов. Вероятно, им легче будет распознать оружие.

Паркер раздраженно глянул на нее:

– Леймилы мыслили иначе. Их культура не строилась на применении силы. Их меры противодействия сводились в основном к распространению психологических ингибиторов в гармонических гештальтах космоградов. Они попытались бы прийти к согласию с противником.

– А когда это не получилось, они вполне могли от отчаяния попробовать другой способ. Одержимые леймилы считали насилие вполне приемлемым – это мы видели в записи. Их дисфункция реальности выжигала огромные участки земли.

Паркер сдался, хотя и понимал, что она ошибается. Как легко этим людям было поверить в некое супероружие, таящееся в космическом мусоре Кольца Руин, – deus ex machina, только и ждущий, чтоб спасти человеческую расу. Военные!

– Все возможно, – ответил он. – Но для протокола я заявляю, что крайне сомневаюсь в этом.

– Конечно, – отозвался первый адмирал. – Но проверить надо, и вы, думаю, сами понимаете это. Можем мы отправить с вами наших специалистов?

– Безусловно.

Паркеру не хотелось даже думать, что скажет об этом Иона Салдана. Единственным ограничением, которое она ставила перед участниками проекта, было право вето на распространение любых оружейных технологий. Но эти типы обошли его с ошеломительной легкостью. Вот вам разница между политическими маневрами в столице Конфедерации и на самом безобидном из окраинных ее мирков.

Самуэль Александрович взирал на то, как сдается старик директор, без малейшего удовольствия. Ему неприятно было подминать под себя человека настолько мирного и вопиюще порядочного. Конфедерация существовала, чтобы защищать таких вот Паркеров Хиггенсов.

– Благодарю вас, господин директор. Не хочу показаться негостеприимным, но если вы сможете быть готовы к отлету через пару часов – прошу. Наши люди уже собираются. – Он сделал вид, что не замечает брошенного при этих словах Хиггенсом ядовитого взгляда. – Они могут воспользоваться флотскими космоястребами, так что по дороге на Транквиллити у вас будет подобающий эскорт. Я не могу позволить, чтобы вашу группу перехватили по дороге. Для нас вы слишком ценны.

– А это вероятно? – озабоченно спросил Паркер. – Я хочу сказать, перехват?

– Очень надеюсь, что нет, – ответил первый адмирал. – Но общая ситуация для нас менее благоприятна, чем я мог надеяться. Предупреждение распространилось слишком поздно. Несколько вернувшихся космоястребов сообщили, что одержимые захватили плацдармы на нескольких мирах и самое малое семь астероидных поселений. Самые тревожные вести поступили из системы Шринагара: одержимые захватили обиталище Валиск, а это значит, что в их распоряжении находится флот черноястребов. Одно это дает им возможность провести против нас успешную военную операцию.

– Понятно. Не знал, что одержание распространилось так широко. Записи с Мортонриджа сами по себе ужасны.

– Именно. Так что вы понимаете, почему мы так торопимся наложить руки на архивы леймилов.

– Я… понимаю.

– Не тревожьтесь, господин директор, – промолвила Лалвани. – На текущий момент мы имеем одно преимущество – одержимые разрозненны, им не хватает координации. Только когда они смогут организоваться на межзвездном уровне, у нас начнутся настоящие проблемы. Наложенный Ассамблеей запрет на коммерческие межзвездные рейсы даст нам пару недель. Самим по себе одержимым трудно будет рассеяться незаметно. Все их межсистемные передвижения по необходимости будут отныне масштабны, а это значит, что мы сможем их отследить.

– Для флота это станет величайшим вызовом в его истории, – добавил первый адмирал. – Или величайшим поражением. В космическом бою не бывает ничьих – или победа, или смерть. А мы будем стрелять по невинным людям.

– Сомневаюсь, что до этого дойдет, – заметила Мэй Ортлиб. – Как вы заметили, одержимые – неорганизованная толпа. Мы контролируем межзвездные перелеты, и этого должно хватить, чтобы они и остались таковыми и не представляли серьезной угрозы.

– Вот только… – начал Паркер, но спохватился и смущенно вздохнул. – В бездне томятся наши величайшие военачальники и вожди. Они понимают в тактике не меньше нашего. И они найдут путь обойти нас.

– Мы будем к этому готовы, – пообещал первый адмирал, стараясь скрыть вызванную словами Паркера тревогу.

«А смогу ли я выстоять перед союзом Наполеона с Ричардом Салдана?»

Одолев последний лестничный пролет, Дариат выбрался в вестибюль звездоскреба «Суше». Лифтами одержимые больше не пользовались – слишком опасно, силовые цепи обиталища до сих пор контролировал Рубра (о метро можно было просто забыть). Некогда обставленный стильно, вестибюль ныне напоминал зону военных действий. Покрытые сажей стеклянные стены растрескались, повсюду валялись обломки мебели, под ногами хлюпала вода и зернистая серая пена из потолочных форсунок, а в ней мокла просыпавшаяся из разбитых цветочных горшков земля.

Говорить своим пробирающимся через этот хаос соратникам: «Если бы вы меня только послушали» Дариат не собирался. Они слышали от него эти слова так часто, что уже не обращали внимания. Ныне они рабски повиновались Кире. Дариат не мог не признать, что собранный ею совет вполне эффективно поддерживал порядок среди новых жителей Валиска. К сожалению, это было единственное, что совету удавалось. Дариату показалось очень характерным, что никто из одержимых не догадался своими энергистическими силами привести вестибюль в порядок. В конце концов, не с тряпкой же им по углам ползать! Но постоянное незримое присутствие Рубры и война нервов оказывали свое пагубное влияние.

Перешагнув через вывороченные двери, Дариат ступил на мощенную камнем площадь перед вестибюлем. Окружающий здание парк по крайней мере сохранил буколический вид. Изумрудный ковер травы, не оскверненный ни единым сорняком, тянулся до древнего корявого леска в двух сотнях метров от входа в звездоскреб, изрезанного посыпанными щебенкой дорожками, ведущими вглубь внутренней территории обиталища. Вокруг росли тугие полушария кустов с темно-лиловой листвой и мелкими серебристыми цветочками. Над головой игриво порхали бирюзовые и янтарные чешуйчатые птички, представлявшие собой живые дельтапланы.

Идиллический пейзаж несколько нарушал валявшийся на дорожке труп – мужской или женский, разобрать было уже невозможно. Ноги его были согнуты под немыслимым углом, а голова выглядела так, точно ее засунули в термоядерную дюзу.

На траве шагах в двадцати дымились останки преступников – пары домошимпов-служителей. Один еще сжимал в руке оплавленный жезл, в котором Дариат опознал электрошокер. Безобидные с виду служители застали врасплох немало одержимых. После того как непредсказуемые и неожиданные нападения продолжались на протяжении нескольких дней, большинство уничтожало домошимпов, едва завидев.

Поморщившись от вони, Дариат прошел мимо. Заходя в лес, он увидел примостившуюся на верхней ветке дельтаптаху. Оба опасливо покосились друг на друга. Дариат был почти уверен, что тварь не связана с Руброй сродством – в конце концов, это был ксенок. Но почти не значит совсем. Дариату вдруг пришло в голову, что служители – это еще и идеальный способ держать под присмотром население Валиска, на который никак не повлияют все его попытки обойти следящие подпрограммы нейронных слоев. Он скривился; птица дернула крылом, но не улетела.

Одержимый торопливо двинулся сквозь лес к избранной Кирой поляне. По обе стороны широкой речки неприступными стенами вставали поросшие пушистым псевдомхом черные стволы могучих деревьев с серо-зеленой листвой. В высокой траве, покрывавшей берега, проглядывали дикие маки.

Поляну заняли две группы людей. Одна состояла целиком из молодежи в возрасте около двадцати лет, и члены ее выбирались за красоту. Парни все носили только шорты или плавки, девушки – подчеркивающие фигуру легкие летние платьица или бикини. Вокруг них болталось четверо или пятеро зеленых от скуки детишек – девочки в платьицах с кружавчиками и бантами в волосах и мальчики в штанишках и ярких майках. Двое шестилеток жадно затягивались сигаретками.

По другую сторону поляны четверо в обычных костюмах о чем-то громко и сердито спорили, размахивая руками и тыча пальцами друг другу в грудь. Вокруг них были разбросаны по траве электронные модули, принадлежности профессиональной мультисенс-записи.

Заметив рядом с операторами Киру Салтср, Дариат направился туда. Глава одержимых была одета в белый топ с мелкими жемчужными пуговками спереди, расстегнутый до половины и едва не обнажавший грудь, и тонкую белую юбочку, открывавшую загорелые босые ноги. Волосы ее рассыпались по плечам. Выглядела она непередаваемо сексуально. Ровно до тех пор, пока не обернулась к Дариату. Тело Мэри Скиббоу было воплощенной фантазией любого мужчины, но светившийся в ее глазах недобрый ум пугал до судорог.

– Слышала, ты слетаешь с катушек, Дариат, – резко заметила она. – До сих пор я была терпелива, потому что ты нам был очень полезен. Но если случай в том служебном туннеле повторится, я решу, что твоя полезность истощилась.

– Если здесь не будет меня, чтобы противостоять Рубре, с катушек слетишь ты, причем очень быстро. Он вышибет назад в бездну всех одержимых до последнего, стоит вам расслабиться на минуту. На людей, чьи тела вы занимаете, ему плевать.

– Ты занудствуешь, Дариат. Насколько я слышала, ты не просто потерял терпение – это был нервный срыв. Ты параноидальный шизофреник, и людей это пугает. Теперь вот что: займись тем, как вышибить Рубру из его нейронных слоев, любой ценой, но диссидентство свое прекрати, а то пожалеешь. Ясно?

– Как стекло.

– Молодец. Я правда ценю твою работу, Дариат. Тебе просто надо научиться менее суровым методам. – Она одарила его шаблонной сочувственной улыбкой.

Дариат заметил, как за ее спиной уселась на ветку инопланетная дельтаптаха и принялась оглядывать поляну с высоты. Коснувшуюся его настоящих губ улыбку надежно скрыл поддерживаемый им энергистический образ.

– Думаю, ты права. Я попробую.

– Хорошо. Я не больше твоего мечтаю, чтобы Рубра выжил нас из Валиска. Мы оба неплохо здесь устроились, и оба сохраним свое положение, если не наделаем глупостей. Если эта запись поможет, к нам начнут слетаться тела. И тогда мы сумеем перенести Валиск туда, где Рубра потеряет свою власть. Навсегда. Просто не дай ему причинить нам серьезных неприятностей до этого, а прочее оставь мне. Ладно?

– Да-да. Я понял.

Она кивнула, отпуская его, вздохнула и обернулась к операторам:

– Ну, готовы наконец?

Халед Жарос покосился на упрямый сенсорный блок:

– Думаю, да. В этот раз должно заработать. Рамон перепрограммировал его так, что остались только базовые функции. Олфакторного и теплового сигнала мы не получим, но аудиовидеоприем стабильный. Если повезет, потом добавим еще эмоциональных активаторов.

– Ладно, дубль два, – объявила Кира.

Под руководством Халеда молодежь занимала позиции. Одна парочка принялась плескаться в воде, другая тискалась на берегу. Детишки загасили сигареты и принялись с дикими воплями и хохотом носиться друг за другом по поляне.

– Потише! – гаркнул Халед.

Кира присела на траву, прислонившись спиной к прибрежному валуну и подперев голову левой рукой, и откашлялась.

– Еще пару пуговок расстегни, милочка, – скомандовал Халед. – И колени подогни.

Он не сводил глаз с голопроектора над одним из блоков.

Кира раздраженно сосредоточилась. Пуговицы на топе потеряли плотность и выскользнули из петель, позволяя полупрозрачной ткани разойтись.

– Это так необходимо? – поинтересовалась она.

– Поверь мне, милочка. Я в свое время столько реклам наснимал! Секс всегда продается – вот первое правило. А мы делаем, как ни называй, рекламу. Так что мне нужны ноги и грудь, чтобы парни пускали слюни, и уверенность, чтобы вдохновить девчонок. Так что и те и другие будут у нас с руки есть.

– Ладно, – буркнула Кира.

– Погоди…

– Что еще?

Он поднял голову от проектора.

– Не впечатляет.

Кира скосила глаза на свой выставленный напоказ бюст.

– Дурацкая шутка.

– Нет-нет, я не про сиськи, с ними все в ажуре. Общее впечатление какое-то… вялое. – Он пожевал нижнюю губу. – Знаю. Будем дерзки. Вот так лежи как лежишь, и чтобы на лодыжке у тебя был повязан алый шарф.

Кира воззрилась на него, как на идиота.

– Пожалуйста, милочка. Доверься мне.

Она снова сосредоточилась. Вокруг ее лодыжки материализовался кусок ткани – завязанный тугим узлом шелковый платок. Кроваво-красный – интересно, этот кретин уловит намек?

– Изумительно. Ты смотришься чудесно, экзотично, буйно. Я в тебя уже влюбился.

– Начинать?

– Мы готовы.

Кира промедлила миг, собираясь с мыслями и придавая лицу выражение совершенного девичьего лукавства. Рядом мелодично журчал ручей, позади улыбались и обнимались пары, мимо валуна пробегали дети. Кира снисходительно улыбнулась и помахала им, продолжающим свою веселую игру. Потом она медленно обернулась к сенсорному блоку.

– Знаете, вам ведь скажут, чтобы вы ни в коем случае не смотрели эту запись, – проговорила она задумчиво. – И сделают все, чтобы вы этого не видели – ваши мама с папой, старший брат, те власти, что правят там, где живете вы. Почему? Понятия не имею. Разве что потому, что я одна из одержимых, демонов, угрожающих бытию мира. Вашего мира. Я, надо полагать, ваш враг. Хотя тут и полагать нечего, Ассамблея Конфедерации так прямо и заявляет. Так что… наверное, они правы. Да? Ну то есть президент Хаакер явился сюда, осмотрел меня со всех сторон, поговорил со мной и все про меня вызнал: чего я хочу, что ненавижу, кто мой любимый певец и чего я боюсь. Я, правда, не помню, когда это мы беседовали, но, наверное, у меня просто склероз, потому что этого не могло не быть. Послы всех миров Конфедерации официальным голосованием объявили меня чудовищем. Ну неужели все эти мудрые, серьезные люди могли так поступить, не имея на руках серьезных доказательств?

На самом деле единственный факт, на котором основывалось их решение, был таким: Латон убил десять тысяч одержимых эденистов. Латона вы помните. Он, как мне сказали, показал себя героем где-то в обиталище под названием Джантрит. Интересно, спросил ли он жителей острова Перник, хотят ли они быть уничтоженными? И все ли они ответили «да»?

Они поступили с нами так, как по всей вселенной поступают с детьми: нас собрали в кучу и назвали негодяями. Один громила ударил кого-то, и вот уже все парни в округе – гнусное хулиганье. Вы знаете, что это правда, что такое случается и у вас. Для них вы никогда не будете личностями. Ошибся один – не правы все. Вот так относятся и к нам.

Только не здесь, на Валиске. Может быть, кто-то из одержимых хочет завоевать мир. Если так, надеюсь, флот Конфедерации будет сражаться с ними – и победит. Такие одержимые пугают меня не меньше, чем вас. Мы не для этого вернулись – слишком это глупо и старо. Больше нет нужды так мыслить, так действовать. Больше – нет.

Мы на Валиске видели, что может сделать власть одержания, если использовать ее в деле. Не на разрушение пустить ее, а на помощь людям. Вот что пугает президента Хаакера, потому что угрожает его драгоценному миропорядку. А если рухнет его мир, он лишится и богатства своего, и власти. Потому что дело всего лишь в деньгах. На деньги покупают людей, оружие, политическую власть, деньгами платят взятки, деньги вкладываются крупными корпорациями в производство и потребление. Деньги – это способ поделить то, что дарит нам вселенная. Но вселенная безгранична, зачем ее делить?

Те из нас, кто вернулся из полуночной тьмы, способны сломить оковы прогнившего общества. Мы способны жить вне его и процветать. Мы можем сжечь ваши продуктовые карточки Юпитерианского банка и освободить вас от наброшенных на вас цепей.

Улыбка Киры превратилась в бесовски лукавую. Она протянула руку к сенсорам, сжала кулак, потом разжала – на ладони лежала горстка льдисто-голубых бриллиантов, перетянутых платиновыми цепочками.

Кира улыбнулась невидимым зрителям и отшвырнула алмазы в траву.

– Все так просто. Все предметы, товары, накопления капиталистов существуют лишь чтобы дарить радость. Для нас, живущих на Валиске, это лишь проявление чувств. Экономика мертва, и из ее праха восстанет истинное равенство. Мы отвернулись от материализма, отвергли его, ибо в нем нет больше смысла. Теперь мы можем жить как пожелаем, копить не капиталы, а счастье. Мы можем любить друг друга без страха, потому что на место жадности пришла честность, жадность мертва, как и прочие пороки прежних дней. Валиск стал местом, где исполняются любые желания, малые или большие. И не только для нас, вернувшихся. Ведь оставить эту мощь в нашем распоряжении было бы предельным проявлением жадности. Эта сила – для всех! И за это нас больше всего станут презирать и ненавидеть власть имущие. Мы уведем Валиск из этой физической вселенной в тот континуум, где наша энергистичсская сила станет доступной всем. Там я смогу облечься в плоть и вернуть это одолженное мною тело. И все мы, заблудшие души, снова оживем без тех страданий и боли, что нужны были, чтобы мы появились здесь.

Я говорю вам: наш Валиск открыт для всех людей доброй воли, для всех, кто чист сердцем, кому обрыдли борьба за выживание и мелочные преграды, поставленные властями и обычаем перед нашими стремлениями. Присоединяйтесь к нам на нашем пути! Скоро мы уйдем, раньше, чем явятся боевые звездолеты и выжгут нас за наше преступление – за то, что мы хотим мира.

Я клянусь вам, что всякий, кто достигнет Валиска, найдет среди нас свое место. Это будет нелегкий путь, но вы попробуйте. Удачи! Я жду!

Белая ткань потемнела, наливаясь всеми цветами радуги, точно юбка и топ были сделаны из мириад бабочкиных крыльев. Улыбка Мэри Скиббоу грела сердца невидимых зрителей. Вокруг Киры собрались дети, хихикая и подбрасывая в воздух лепестки маков, взвихрившиеся алым бураном. Они подхватили ее за руки и потянули за собой, вовлекая в игру. Запись окончилась.

Клиника по пересадке имплантов, несмотря на то что основана была добрых полвека назад, могла похвастаться современным, весьма впечатляющим оборудованием. Медицина – а особенно некоторые ее приложения – была на астероиде Кули выгодным бизнесом.

Закуток, куда поместили Эрика Такрара (на отдельную палату Дюшамп не раскошелился), располагался посреди центрального прохода отделения, стандартной комнаты с жемчужно-белыми композитными стенами и бестеневыми осветительными панелями на потолке – шаблон, которому следовали госпитали во всей Конфедерации. За состоянием больных следили две медсестры за консолью у главного входа. Нужды в их присутствии не было – процессорная сеть отделения куда быстрее засекала метаболические отклонения, – но больницы издавна стремились всячески угождать пациентам, а тех успокаивало человеческое присутствие. Медицина оставалась не только одним из самых доходных видов деятельности, но и одним из последних, требовавших людской занятости, противостоя автоматизации почти с луддистским фанатизмом.

Операция по вживлению искусственных тканей началась через пятнадцать минут после того, как Эрика извлекли из ноль-тау, а в операционной он провел шестнадцать часов. Был момент, когда над разными частями его тела трудились одновременно четыре команды хирургов. Когда его перевезли в отделение, искусственная ткань составляла тридцать процентов его веса.

На второй день после операции к нему пришла гостья – женщина за тридцать с непримечательной монголоидной внешностью. Дежурной сестре она с улыбкой заявила, что приходится Эрику троюродной сестрой и могла бы подтвердить это идентификатором, если б ее попросили. Но сестра только махнула рукой, указывая ей дорогу.

В закутке, куда она зашла, из шести коек две пустовали, на одной лежал пожилой мужчина, который покосился на вошедшую в надежде поговорить с кем-нибудь, остальные же были закрыты ширмами. Безразлично улыбнувшись одинокому старику, гостья датавизировала отпирающий код на койку Эрика, и ширма отворилась в изножье, уйдя в стены. Гостья шагнула внутрь и поспешно закрыла ширму соответствующим кодом.

Увидав лежащую на активном матрасе фигуру, женщина постаралась сдержать дрожь. Медпакет скрывал Эрика целиком, точно из прозрачно-зеленой ткани скроили облегающее трико. В шею и подреберья лежащего уходили трубки, связывая его с грудой медицинского оборудования в изголовье, снабжая нанонику специфическими реагентами, способствующими росту поврежденных тканей, и вымывая токсины и мертвые кровяные тельца.

Из отверстий в покрывающем лицо пакете на гостью смотрели налитые кровью тоскливые глаза.

– Кто вы? – датавизировал он.

Пакет не предусматривал отверстия для рта – только дырочки на месте ноздрей.

Гостья датавизировала свой опознавательный код и добавила:

– Лейтенант Ли Чан, разведка флота. Здравствуйте, капитан; мы в местном отделении получили ваш код-требование.

– Тогда где вас черти носили? Я отправил код вчера.

– Простите, сэр. Последние два дня были для всех служб очень напряженными. В системе паника. А вокруг отделения болтались члены вашей команды. Я решила, что лучше не попадаться им на глаза.

– Очень умно. Вы знаете, на каком корабле я прибыл?

– Да, сэр. На «Крестьянской мести». Вы вернулись с Лалонда.

– Едва-едва. Я составил отчет о случившемся. Эти данные должны как можно скорей попасть на Трафальгар. Мы имеем дело не с Латоном. Это что-то иное… что-то ужасное.

Ли Чан пришлось блокировать лицевые нервы через нейросеть, чтобы не выдать себя. После всего, через что он прошел…

– Да, сэр, это одержание. Три дня назад мы получили клип с предупреждением от конфедеративной Ассамблеи.

– Вы знаете?

– Да, сэр. Похоже, что одержимые покинули Лалонд еще до того, как вы туда попали, предположительно на борту «Яку». Они уже начали проникать на другие планеты. Нас предупредил Латон.