Текст книги "Чувствительный человек"

5

Дом был беспорядочным двухэтажным строением – бесконечное количество изгибов и уровней меж пальм. От его фасада остров круто уходил к берегу и доку. Сбоку размещалось поле аэродрома, с другой стороны – бараки охраны. За домом, куда направлялся Далгетти, земля становилась неровной и дикой. Камни, песок, пыльная трава и заросли эвкалипта, простирающиеся на добрые две мили. С каждой стороны он мог видеть бесконечное голубое сияние океана. Где же ему укрыться?

Он не обращал внимания на злобные укусы чоллы и сухие хрипы собственных легких. Но свист пули заставил его бежать еще быстрее, вызвав прилив сил. Беглый взгляд назад выхватил группу преследователей в серой форме, суетившихся у дома. Солнце сверкало на их ружьях.

Он нырнул в заросли, упал на землю и пополз по неровному склону. На дальнем его конце он снова выпрямился и побежал вверх. Еще один выстрел и еще. Он оторвался почти на милю, но их ружья могли достать его и с большего расстояния. Он пригнулся и побежал, петляя. Пули ложились вокруг него, поднимая фонтанчики песка.

Шестифутовый утес громоздился на его пути, черная вулканическая скала, блестевшая, как стекло. Он ударился о камень на полной скорости. Он почти вознесся на вершину, и в то мгновение, когда его движения замедлились, схватился за корень и подтянулся. И снова оказался скрытым от взоров преследователей. Он обогнул еще один камень и остановился, очутившись на краю отвесной скалы; внизу, в ста футах, белела гладкая прибойная полоса.

Далгетти жадно хватал воздух, работая легкими, как мехами. «Долгий прыжок вниз», – пронеслась мысль. Если он не размозжит себе голову, его спрячет море. Больше бежать некуда.

Он проделал быстрое вычисление. Ему пришлось пробежать вверх две мили за время, чуть превышающее девять минут, – явно рекорд для подобной территории. Но он не мог вернуться назад: его увидят и на сей раз хорошенько нафаршируют свинцом.

«О'кей, сынок, – сказал он себе. – Придется нырять».

Светлая водонепроницаемая одежда, испачканная зеленью, не будет помехой, но сандалии он снял и засунул за пояс. Благодарение всем богам за то, что физическая часть его тренинга включала в себя и водный спорт. Он двинулся вдоль края утеса, ища место для прыжка. Ветер выл у его ног.

Там… вон туда. Нет видимых камней, хотя прибой кипит и клубится. Он вновь наполнил себя энергией, подогнул колени, подпрыгнул к небу.

Море, как молотом, ударило по его телу. Он вынырнул на поверхность, задыхаясь, набрал полные легкие воздуха, насыщенного соленой взвесью, и снова ушел под воду. Камень царапнул ему по ребрам. Он вновь выбрался наружу, к слепой белой дрожи света, лег на гребень волны и вознесся вместе с ним, острым, как лезвие бритвы.

Масса воды. Ослепленный соленым туманом, оглушенный грохотом и ревом моря, он побрел к берегу. Узкая полоска гальки бежала вдоль подножья утеса. Он двинулся по ней, ища укрытия, пока не увидел на пещеру, футов десяти в глубину. Дно ее примерно на ярд было покрыто совершенно спокойной водой. Он забрался внутрь и лег, истощение наложило на него свою руку.

Было шумно – резонанс, как внутри барабана, – но он не обращал на это внимания. Он лежал на песке, и разум его по спирали уходил в забытье, и он позволил телу самому восстанавливать силы.

Наконец сознание вернулось к нему, и он огляделся. Пещера была темной

– лишь слабый зеленоватый свет позволял разглядеть часть черных стен и медленно вращающуюся воду. Никто не может хорошо видеть под поверхностью, и это ему на руку. Он оглядел себя. Порванная одежда, тело в ссадинах, длинная кровоточащая царапина на одном боку. Плохо… Пятно крови на поверхности воды может его выдать.

Морщась, он прижал друг к другу края раны и напряг волю, заставляя кровотечение остановиться. К тому времени, как образуется достаточной величины сгусток и он сможет ослабить концентрацию, охранники будут карабкаться вниз. Оставалось несколько минут. Сейчас ему следовало проделать нечто обратное энергизации: замедлить метаболизм и биение сердца, понизить температуру тела, притушить работу мозга.

Он принялся двигать руками, покачиваясь и бормоча аутогипнотические формулы. Тайи называл их «заклинаниями». Но они лишь включали механизм расслабления глубинных зон мозга. «Теперь я обращаю себя ко сну…»

Тяжелее, тяжелее… веки его смежились, сырые стены заволокла тьма, рука накрыла голову. Шум прибоя превратился в слабое бормотание, в шорох материнской юбки: его мать, которую он никогда не знал, пришла пожелать ему доброго сна. Прохлада сгустилась вокруг него, как покровы, один за другим опускающиеся внутри его головы. Снаружи свирепствовала зима, а он дремал в постели.

Далгетти услышал шорох шагов, едва слышных сквозь шум океана и окутавший его кокон сна. Он почти забыл, что ему следует предпринять. Да, конечно же… Сделать несколько долгих, глубоких вдохов, наполнить кислородом кровь, набрать воздуха в легкие и скользнуть под воду.

Он лежал там, в темноте, почти не слыша неясные звуки голосов.

– Смотрите – пещера… он мог здесь укрыться.

– Нет, я ничего не вижу.

Шлепанье ног по камням.

– Ох! Проклятый палец! Нет, это замкнутая пещера, его здесь нет.

– Гм? Посмотри на это. Пятна крови на камне, верно? Он был здесь, по крайней мере.

– Под водой? – Приклады замолотили по воде.

– Если бы он скрывался там, ему пришлось бы высовываться, чтобы глотнуть воздуха, – произнес женский голос.

– Мы обыскали весь этот распроклятый берег. Дам-ка я залп по воде.

Казимир рассердилась:

– Не будьте идиотом. Мы даже не узнаем, попали ли вы в него. Никто не может удерживать дыхание дольше трех минут.

– Верно, Джо. Сколько мы уже тут?

– Минуту, я думаю. Дадим ему еще пару. Ну и ну! Видели, как он бежал? Да он не человек!

– Во всяком случае, убить его можно. Я вот думаю, что он просто попал в прибой. А кровь может быть рыбьей. Акула охотилась здесь на другую рыбу и сцапала ее.

– Если его тело отнесло течением, то там, внизу, оно в безопасности,

– заметила Казимир. – Не дадите ли сигарету?

– Пожалуйста, мисс. Не хотел спрашивать, но была не была! Как это получилось, что вы с нами пошли?

– Я стреляю не хуже вашего, дружок, хотела убедиться, что дело сделано как следует.

Потянулась пауза, затем Казимир сказала:

– Почти пять минут. Если не появится теперь, значит, не стоит и ждать, учитывая, что его тело истощено бегом.

В замедленно мыслящем мозгу Далгетти возникло холодное любопытство к этой женщине. Он прочитал ее мысли, она была из ФБР, но ей, казалось, очень хотелось оставить его внизу.

– О'кей, пошли отсюда…

– Вы идите, – предложила Казимир. – А я побуду еще здесь, просто на всякий случай. Скоро вернусь в дом. Я просто устала ходить за вами по пятам.

– О'кей. Пошли, Джо…

Прошло еще четыре минуты, прежде чем боль в легких и напряжение стали невыносимыми. Далгетти знал, что будет беспомощным, если встанет, поскольку еще пребывал в полусне, но его тело просто молило о воздухе. Медленно выбрался он на поверхность.

У женщины пресеклось дыхание. Потом пистолет как будто впрыгнул в ее ладонь, нацелившись на уровень его глаз.

– Ладно, дружок. Выбирайся-ка оттуда. – Голос ее звучал тихо и слегка дрожал, но была в нем и твердость.

Далгетти выбрался на уступ и сел рядом с ней, подогнув ноги. Он погрузился в таинство возвращения силы. Овладев собой, Далгетти посмотрел на нее и обнаружил, что она отодвинулась к дальнему краю пещеры.

– Не пытайся прыгнуть, – предупредила она. В ее глазах блеснул огонек. – Не знаю, что с тобой делать.

Далгетти сделал долгий вдох и выпрямился, удобнее устраиваясь на холодном и скользком камне.

– Я знаю, кто вы такая, – сказал он.

– Ну и кто? – спросила она с вызовом в голосе.

– Вы агент ФБР, внедренный в окружение Банкрофта.

Глаза ее сузились, губы сжались.

– Что заставляет вас так думать?

– Неважно… но это так. Это дает мне некоторое преимущество над вами, каковы бы ни были ваши цели.

Белокурая голова кивнула.

– Я много думала о вас. Замечание, которое вы сделали там… в общем, я не могу полагаться на случайности. Особенно когда вы выказываете себя существом, совершенно необычным, разрывая путы и разбивая двери. Я пришла сюда вместе с поисковой группой в надежде обнаружить вас.

Он с восхищением оценил быстроту разума, скрытого за этим широким, гладким лбом.

– Можно подумать, что вы работаете на них, – укорил он.

– Я не могла рисковать, – возразила она. – Но поняла, что не отчаяние толкнуло вас с утеса. Вы искали укрытие, скорее всего – под водой. Памятуя о ваших подвигах, я была уверена, что вы способны не дышать аномально долго. – Улыбка выдавала степень ее удивления. – Хотя я и не предполагала, что это будет так нечеловечески долго.

– Голова у вас хорошо работает, – похвалил он, – а как насчет сердца?

– Что вы имеете в виду?

– Собираетесь ли вы швырнуть доктора Тайи и меня на растерзание волкам? Или же поможете нам?

– Это зависит от некоторых обстоятельств, – медленно проговорила она.

– Для чего вы здесь?

Рот его печально искривился.

– Я здесь вообще безо всякой цели, – признался Далгетти. – Я просто пытался подобрать ключ к поведению похитителей доктора Тайи. Они перехитрили меня и привезли сюда. Теперь я должен спасти его. – Он встретился с ней взглядом. – Похищение – преступление, караемое Федерацией. Ваш долг помочь мне.

– Может быть, у меня есть более важные обязанности, – возразила она. Подавшись вперед, она спросила:

– Но как вы собираетесь это сделать?

– Черт меня подери, если я знаю. – Далгетти задумчиво посмотрел на берег, на волны, на прибой. – Но вот этот ваш пистолет мог бы оказать мне большую помощь.

Она постояла несколько мгновений, что-то обдумывая.

– Если я быстро не вернусь назад, меня будут искать.

– Нам придется найти другое укрытие, – согласился он. – Тогда они заключат, что я все же выжил и схватил вас. Они станут прочесывать весь остров. Если нас не обнаружат до темноты, они распылят свои силы настолько, что дадут нам шанс.

– Мне кажется, что было бы разумнее вернуться, – возразила она. – Тогда я смогла бы помочь вам изнутри.

– Угу. Как детектив из телешоу. Если бы вы оставили мне ваш пистолет, заявив, что потеряли его, это наверняка возбудило бы против вас подозрение. Если вы этого не сделаете, я по-прежнему останусь безоружным. А что могли бы сделать вы, женщина, против всего осиного гнезда? Теперь же нас двое, и у нас есть оружие. Я думаю, что это самый лучший выход.

Через некоторое время она кивнула.

– О'кей, ваша взяла. Допустим… – полуопущенный пистолет снова дернулся, – что я соглашусь вам помочь. Кто вы? Кто вы такой, Далгетти?

Он пожал плечами:

– Скажем, ассистент доктора Тайи. Я обладаю некими необычными возможностями. Вы достаточно много знаете об Институте, чтобы понять, что речь идет не о междоусобице двух гангстерских групп.

– Интересно… – Внезапно она снова убрала пистолет в кобуру. – Ладно. Пусть будет так!

Облегчение залило его, подобно большой волне.

– Благодарю вас, – прошептал он. – Куда мы можем пойти?

– Я здесь немало поплавала, – ответила она, – и знаю одно место. Подождите тут.

Она обогнула пещеру и подошла к выходу. Что-то, должно быть, насторожило ее, потому что она отпрянула назад. Далгетти видел, как солнечный отблеск заиграл на ее волосах. По прошествии пяти минут, тянувшихся бесконечно долго, она снова обернулась к Далгетти:

– Все в порядке. Последний как раз прошел по тропе. Идемте!

Они пошли вдоль берега. Ярость моря заставляла его дрожать. Сквозь рокот прибоя пробивался скрежет, будто океан вгрызался в камень.

Берег изогнулся, образовав маленький заливчик, защищенный выступающими шхерами. Вверх от него бежала узкая тропа, но женщина показала в сторону моря.

– Туда, – прошептала она. – Идите за мной. – По его примеру она сняла туфли и проверила кобуру: пистолет был водонепроницаемым, но мог выпасть. Она вошла в море и поплыла кролем, уверенно работая руками.

6

Они вскарабкались на крутой утес, возвышавшийся над берегом на добрых двенадцать футов. В середине его была небольшая впадина, скрытая от взоров

– как со стороны воды, так и со стороны земли. Они забрались в нее и сели, тяжело дыша. Море громко ворчало им в спины, а воздух казался прохладным для мокрой кожи.

Далгетти прислонился к гладкому камню, глядя на женщину, которая молча считала, сколько патронов осталось еще в ее патронташе. Тонкая намокшая блуза и брюки подчеркивали каждый изгиб ее тела.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Казимир, – ответила она, не поднимая глаз.

– Нет, меня интересует имя. Мое имя – Симон.

– Елена, если вам так уж нужно знать. Четыре пачки по сто плюс десять уже в магазине. Если нам понадобиться перестрелять их всех, то придется держаться на высоте. Это не «магнум», так что нельзя мазать, если хочешь парализовать противника.

– Что ж, – пожал плечами Далгетти, – сделаем все, что можем. Клянусь, уж мы себя в обиду не дадим.

– О нет! Только не теперь.

– Боюсь, вы не слишком высокого мнения обо мне. Это естественно. Но, как говорят во Франции, мы одни с тобой, моя вишенка, а кроны деревьев так густы.

– Не забивайте себе голову ничем таким, – отрезала она.

– О, моя голова полна идеями, хотя допускаю, что сейчас не место претворять их в жизнь. – Далгетти закинул руки за голову и посмотрел на небо. – Эх, сейчас бы стаканчик мятного джулепа.

Елена нахмурилась.

– Не пытайтесь убедить меня, что вы всего лишь простой американский парень, – тихо сказала она. – Нечто вроде… эмоционального контроля в такой ситуации лишь делает вас менее человечным.

Далгетти выругался про себя. Она слишком быстро соображала, вот и все. И ее ума могло хватить на то, чтобы она узнала…

«Не придется ли мне ее убить?»

Он отогнал от себя эту мысль. При желании он мог бы отмести все установки, которые дал ему тренинг, включая и табу на убийство, но он не желал этого. Нет, это исключено.

– Как вы сюда попали? – спросил он. – Что известно ФБР?

– Почему я должна говорить вам об этом?

– Просто хотелось бы знать, можем ли мы рассчитывать на подкрепление.

– Мы не можем на него рассчитывать. – Голос ее был бесцветным. – Я вправе сообщить об этом. Институт мог бы что-нибудь сделать, во всяком случае, использовать свои связи в правительстве… – Она посмотрела в небо. Взгляд Далгетти скользнул по изгибу ее щеки. Необычное лицо – не часто случается видеть столь странно-приятные сочетания. Слабый отход от симметрии…

– Некоторое время тому назад мы заинтересовались Бертраном Мидом. Каждый мыслящий человек заинтересовался бы, – бесстрастным тоном начала она. – Плохо, что в стране так мало мыслящих людей.

– Именно это обстоятельство и пытается исправить Институт, – вставил Далгетти.

Елена проигнорировала его слова.

– Наконец было решено внедрить в его организацию агентов. Я сотрудничаю с Томасом Банкрофтом вот уже около двух лет. Мое прошлое было фальсифицировано самым тщательным образом; сейчас я признана полезной помощницей. Тем не менее я лишь совсем недавно вошла в доверие настолько, чтобы получить некоторые намеки на то, что происходит. Насколько мне известно, ни одному агенту ФБР так много узнать не удалось.

– И что же вы узнали?

– Именно то самое, о чем вы рассказывали в камере, плюс большое количество деталей о работе, которой они занимаются в настоящее время. Очевидно, Институт узнал о планах Мида задолго до нас. Каковы бы ни были ваши намерения, подозрительно, что вы раньше не попросили о помощи.

Решение похитить доктора Тайи было принято лишь пару недель тому назад. Я не могла связаться с моими помощниками в организации. Всегда поблизости кто-то есть. Эта шайка очень хорошо организована, так что всякий, кто имеет доступ к информации, не избавлен от слежки. Каждый шпионит за каждым и периодически подает рапорты.

Она бросила на него жесткий взгляд.

– Вот так. Ни одно официальное лицо не знает, где я, и мое исчезновение было бы расценено как прискорбный несчастный случай. Ничего нельзя бы было доказать, и я сомневаюсь, чтобы ФБР представилась другая возможность внедрить еще одного шпиона.

– Но у вас есть достаточно оснований для налета, – напомнил он.

– Нет, это не так. До того самого времени, как я узнала, что доктор Тайи будет похищен, я не была уверена, что происходит нечто нелегальное. Закон не запрещает людям пытливого ума, объединенным общими воззрениями, создать клуб, даже если они нанимают каких-то грубиянов и вооружают их. Закон от 1999 года с полной определенностью запрещает личные армии, но было бы трудно доказать, что у Мида есть таковая.

– У него ее и нет, – подхватил Далгетти. – Эти наемники всего лишь телохранители. Основная борьба идет на… э… умственном уровне.

– Так заключила и я. Но может ли свободная страна запрещать споры или пропаганду? Не говоря уже о том, что у Мида есть могущественные единомышленники в правительстве. Если бы я и выбралась отсюда живой, вы могли бы повесить на Банкрофта обвинение в похищении, отягощенном угрозами, нанесением увечий и нелегальной деятельностью, но главную часть группы это не затронуло бы. – Она сжала кулаки. – Это все равно, что бороться с тенями.

– «Ты ведешь войну с солнечным светом. Осуждение последует быстро, господин мой!» – процитировал Далгетти. «Поток Гериота» был одной из немногих любимых им поэм. – Если бы удалось вывести из игры Банкрофта, это уже было бы что-то, – добавил он. – С Мидом следует бороться не физически, но изменяя условия, при которых он должен работать.

– Каким образом? – Взгляд ее был полон вызова. Он отметил, что в серой глубине глаз сверкали маленькие золотые искры. – Чего хочет Институт?

– Здорового мира, – ответил он.

– Интересно, – протянула она. – Возможно, Банкрофт менее опасен, чем вы. Может быть, мне бы следовало в конце концов встать на его сторону.

– Я понимаю так, что вы предпочитаете либеральное правительство, – заметил он. – В прошлом такое правительство всегда распадалось, раньше или позже, в основном потому, что никогда не хватало людей умных, бдительных и быстрых, способных сопротивляться неизбежному натиску силы на свободу.

Институт пытается сделать две вещи: объединить людей подобного рода и одновременно построить общество, в котором они взращиваются, которое способно пестовать эти их черты. Это возможно, но потребует времени. При идеальных условиях – мы вычислили – это заняло бы около трехсот лет для целого мира. На самом деле это будет дольше.

– Но какие конкретно люди нужны? – холодно спросила Елена. – Кто это решает? Вы решаете. Вы – такие же, как и другие реформаторы, включая Мида. Поборники изменения всей человеческой расы согласно собственным идеям, не интересующиеся мнением этой расы.

– О, им это понравится, – улыбнулся он. – Это часть процесса.

– Это тирания худшая, чем кнуты и колючая проволока, – отрезала она.

– Однако вы не испытали ни то, ни другое.

– Вы должны представлять, что это такое, – сказала она укоризненно. – У вас в руках знание, позволяющее изменить общество.

– В теории. На практике, все обстоит сложнее. Социальные силы так велики, что… нас могут одолеть раньше, чем мы доведем дело до конца. И есть еще много вещей, которых мы не знаем. Это займет десятилетия, возможно, столетия, – создание полностью динамичного человека. Мы отказались от политического правила давления, но не подошли еще к тому этапу, когда можно будет использовать правило скольжения. Нам нужно еще прокладывать себе путь.

– Тем не менее вы положили начало знанию, которое ведет к истинной структуре общества и процессу ее достижения. Получив это знание, человек может со временем построить собственный мир порядка желанным ему путем, стабильную культуру, которая не будет знать ужасов подъема и спада. Но вы скрыли сам факт существования подобной информации. Вы используете ее тайно.

– Мы вынуждены. Если бы стало широко известно о том, что мы используем свое влияние и даем советы, ведущие к желанному для нас пути, все бы разлетелось, и осколки были бы брошены нам в лицо. Люди не любят орудующих за их спинами.

– И все же вы это делаете! – Одна ее рука опустилась на рукоять пистолета. – Какая-то сотня человек…

– Больше. Вы были бы удивлены, узнав, как нас много.

– Вы возомнили себя божественными судьями. Ваша высшая мудрость должна вывести бедное слепое человечество на путь к небесному блаженству. А я бы назвала это дорогой в ад! Последнее столетие видело диктат элиты и диктат пролетариата. На сей раз зарождается диктат интеллектуалов. Мне не по вкусу любая тирания!

– Послушайте, Елена. – Далгетти прилег на локоть и посмотрел на нее.

– Это не просто. Хорошо, у нас есть некие особые знания. Когда мы впервые обнаружили, что кое-чего достигли, мы вынуждены были решать, публиковать ли все или наименее важные из материалов. Неужели вы не понимаете, что мы стояли перед необходимостью выбора? Даже уничтожив всю нашу информацию, мы все равно приняли бы какое-то решение. – Голос его окреп. – И тогда мы сделали выбор, который я считаю верным. История с такой же убедительностью, как и наши вычисления, показывает, что свобода не является «естественным» условием для человека. В лучшем случае это переходное состояние, чреватое тиранией. Тиран может быть навязан извне хорошо организованной армией победителей или же возведен на трон самими людьми, защищающими свое право на поклонение, лидеру-божеству, абсолютное государство.

Какую пользу извлечет Бертран Мид из наших открытий, если сможет ими завладеть? Положит конец свободе, подведя людей к тому, чтобы они сами этого захотели. И проклятье в том, что цель Мида гораздо легче объяснима, чем наша.

Итак, предположим, мы бы открыли людям наше знание, посвятили в него каждого, кто пожелал бы им овладеть. Неужели вы не понимаете, что произошло бы потом? Неужели не видите, какая борьба завязалась бы за контроль над человеческими умами? Она могла бы начаться самым невинным образом, например с желания бизнесмена спланировать наиболее эффективную рекламную кампанию. А кончилась бы она сумятицей пропаганды, контрпропаганды, социальными и экономическими манипуляциями, коррупцией, соревнованием между чиновниками, занимающими ключевые посты, – и так бесконечно, до насилия.

Все когда-либо записанные психодинамические тензоры не остановят автоматический пистолет. Насилие, овладевшее обществом, ведет к хаосу, а затем – к вынужденному миру. И устроители мира, руководствуясь самыми лучшими намерениями, прибегнут к технике Института, чтобы восстановить порядок. Так один шаг потянет за собой другой, сила начнет все больше концентрироваться, и вскоре вы снова получите полностью тотализированное государство. Только это государство, никогда не будет разрушено!

Елена Казимир прикусила губу. Легкий ветерок скользнул по каменной скале и растрепал ее яркие волосы. После долгого молчания она сказала:

– Может быть, вы и правы. Но сегодняшняя Америка имеет в целом хорошее правительство. Вы должны дать им знать.

– Слишком рискованно. Раньше или позже какой-нибудь идеалист сделал бы все достоянием гласности. Мы держим в секрете даже сам факт того, что существуют особо важные вычисления, – вот почему мы не попросили о помощи, когда детективы Мида стали совать нос в наши дела.

– Откуда вы знаете, что ваш драгоценный Институт не станет просто одной из тех олигархий, которые вы описывали?

– Я не знаю, – ответил он, – но это невероятно. Видите ли, все, кто вливаются в наши ряды, неизбежно обращаются в нашу веру. И мы изучили достаточно индивидуальных психологий, чтобы создать учение! Оно перейдет в следующее поколение, и так далее.

Тем временем, мы надеемся, социальная структура и психологический климат изменятся таким образом, что станет очень трудно, почти невозможно, установить абсолютный контроль. Ибо, как я уже сказал, даже крайне развитая динамика не решает всех проблем. Обычная пропаганда, например, весьма неэффективна в применении к людям, умеющим критически мыслить.

Когда достаточное количество людей во всем мире будут обладать психическим здоровьем, мы сможем сделать знание всеобщим. До того времени мы вынуждены держать его под спудом и препятствовать тому, чтобы кто-то еще завладел им. Наши предосторожности большей частью сводятся к привлечению в наши ряды многообещающих исследователей.

– Мир чересчур велик, – очень мягко проговорила она. – Вы не в силах предвидеть всего. Слишком многое может пойти не так.

– Может. Но это шанс, который нельзя упустить. – Его взгляд был мрачен.

Помолчав, она сказала:

– Все это звучит очень мило. Но… как вас зовут, Далгетти?

– Симон, – напомнил он.

– Кто вы такой? – снова повторила она. – Вы сделали вещи, в возможность которых я просто не поверила бы. Вы – человек?

– Так мне говорят, – он улыбнулся.

– Да? Как странно! Как стало возможным, что вы…

Он поднял палец:

– Ага! Право неприкосновенности личности, – и со внезапной серьезностью добавил: – Вы и так знаете слишком много. Я должен быть уверен в том, что вы сможете держать услышанное вами в тайне всю вашу жизнь.

– Поживем – увидим, – обронила Елена, не глядя на него.