Текст книги "Челн на миллион лет"

29

Итак, «Пифеос» нашел гавань, выйдя на орбиту вокруг Ксеногеи.

Задача эта оказалась не такой уж простой: здесь же кружили иные небесные тела, с которыми следовало разминуться. Прежде всего, речь шла о луне. Покрытая кратерами и выжженная наподобие земной Луны, она была раз в десять легче последней, но зато в перигее приближалась к своей хозяйке раза в три ближе, а в апогее удалялась до трех пятых радиуса лунной орбиты. Должно быть, причиной тому послужила некая космическая катастрофа, случившаяся куда позже потрясения, родившего эту планету.

Кроме того, тут же сновали своими дорогами многочисленные искусственные спутники. Ни один из них ничем не напоминал созданные в Солнечной системе. Шлюпки, как окрестил их Ханно, приходили и уходили. Экипаж «Пифеоса» не знал толком, сколько же их на самом деле, потому что двух одинаковых шлюпок им на глаза не попадалось; лишь мало-помалу они осознали, что вид шлюпок меняется соответственно миссии и обусловлен не хрусталем или металлическим плетением, а силовыми полями.

Диаметр орбиты аллоийского корабля-матки (еще одно человеческое выражение) значительно превышал диаметр лунной. Сам корабль вроде имел неизменную форму – цилиндр почти десяти километров в длину и двух в диаметре, величественно вращавшийся вдоль длинной оси, блистая, словно перламутровый. На его корме (корме ли?) стоял комплекс изящно переплетенных конструкций, которые вполне могли оказаться генератором двигателя; эти конструкции навели Ханно на мысль об узорах из сплетенных виноградных лоз на древних скандинавских рунических камнях и в ирландских евангелиях. Нос (?) корабля сперва раздавался вширь, а потом сходился к острию, напомнив Патульсию и Свободе минареты или шпили церквей. Юкико строила догадки о возрасте корабля. Миллион лет казался вполне допустимой цифрой.

– Наверно, они живут на корабле, – предположил Странник. – Э-э, какой вес обеспечивает подобная скорость вращения?

– Шестьдесят семь процентов стандартного земного притяжения, – ответил корабль.

– Смахивает на то, что они выросли как раз в подобном мире. Выходит… Так, поглядим: ты говорил, что Ксеногея притягивает в одну целую четыре десятых раза сильнее, чем Земля, а для них это… Нет-нет, позволь, я сам, – рассмеялся Странник. – В два раза больше, чем для них привычно. Сумеют они это выдержать?

– Мы могли бы, если придется, – заметила Макендел. – Но аллоийцы кажутся такими хрупкими… – Она помедлила. – Как хрустальные, или как деревья, насквозь промерзшие в ясный зимний день. Как только научишься правильно смотреть на них, понимаешь, что они чрезвычайно красивы.

– Пожалуй, у нас нет иного выбора, – хрипло провозгласил Ду Шань. – Придется таскать добавочные сорок килограммов на каждые сто.

Все взгляды обратились к экрану, по которому плыла Ксеногея. «Пифеос» огибал дневную сторону планеты, занимающую сейчас почти весь видимый диск. Яркая, будто мраморная из-за большого числа облаков Ксеногея светилась ярче Земли. Среди бурлящей, вздымающейся валами белизны тоненькими прожилками проглядывали синева воды и коричневато-зеленые вкрапления суши. Хотя ось ее была наклонена ни много ни мало – на тридцать один градус, ни на одном из полюсов не было ледяного покрова, да и снеговые шапки виднелись лишь изредка, на самых высоких горных пиках.

Алият содрогнулась. Движение ослабило хватку за край стола, и она медленно всплыла в воздух. Ханно поймал ее, и Алият вцепилась в его руку.

– Спуститься туда? – переспросила Алият. – А надо ли?

– Ты же знаешь, что мы не можем долго выносить невесомость без вреда для здоровья, – напомнил Ханно. – Конечно, дольше, чем рожденные смертными, к тому же у нас есть медикаменты, компенсирующие ее последствия, но рано или поздно наши мышцы и кости тоже ослабеют, а там откажет и иммунная система.

– Да, да, да! Но там-то что?

– Нам нужен хоть минимальный вес, а этот корабль недостаточно велик, чтобы создать его посредством вращения. Чересчур велик радиальный градиент, чересчур большое кориолисово ускорение.

Она взглянула на него сквозь слезы:

– Я же не идиотка! Я этого не забыла. Но п-п-помню заодно, что роботы могли бы это поправить.

– Ну да, разделив жилые и моторные отсеки, связав их длинным кабелем и придав им вращение. Беда в том, что разобранный «Пифеос» лишается подвижности. По-моему, все со мной согласятся, что лучше сохранить все его рабочие возможности, кстати, как и возможности шлюпок – по крайней мере, до тех пор, пока мы не начнем ориентироваться в ситуации получше.

– А что нам, искать убежища на первой планете? – вмешался Ду Шань. – Это ж опаленная преисподняя. Третья тоже не так уж велика, но являет собой вымороженную голую пустыню, равно как и любая луна или астероид.

Взгляд Свободы по-прежнему был устремлен на Ксеногею.

– Здесь есть жизнь, – сказала она. – Сорок процентов дополнительного веса не повредят нам, принимая в рассмотрение нашу прирожденную несгибаемость. Мы приспособимся.

– В прошлом мы приспосабливались к куда более тяжким ношам, – тихо добавила Макендел.

– Я что хочу сказать, если только вы дадите мне вставить словечко, – завопила Алият, – это вот: разве аллоийцы не могут ничего для нас сделать?!

К этому моменту оба экипажа уже обменялись массой информации: графиками, внутренними видами судов и прочим, что люди и инопланетяне сочли необходимым для размышлений материалом, вплоть до звуков. От аллоийцев пришли высокие, полные холодной мелодичности ноты, которые могли оказаться музыкой или чем-то иным, совершенно непостижимым. Похоже, они собирались наладить регулярную связь; но наивные новоприбывшие еще не постигли ее системы, осмеливаясь лишь надеяться, что переданные обеими сторонами сообщения взаимно откровенны и честны: «Мы пришли с добрыми намерениями и хотим быть вашими друзьями».

– Ты полагаешь, что они овладели гравитацией? – нахмурился Ханно. – Как твое мнение, «Пифеос»?

– Судя по всему, подобной техникой они не владеют, – отозвался корабль. – Кроме того, это расходится с известными нам физическими законами.

– Если такая техника существует, если они на это способны, следует предположить, что в их распоряжении так много иных могущественных сил, что они не станут утруждаться нашими пустяками. – Ханно потер подбородок. – Но они могли бы построить вращающуюся орбитальную станцию по нашим спецификациям.

– Чудненький искусственный мирок, чтоб мы там сидели и обрастали жирком, как на корабле? – вспылил Странник. – Вот уж нет, клянусь Господом! И это когда мы прибыли к планете, по которой можно пройтись босиком!

Свобода радостно вскрикнула, Ду Шань просиял, Патульсий энергично кивнул.

– Правильно, – мгновением позже поддержала их Макендел.

– При условии, что мы сможем там жить, – возразила Юкико. – Химия и биохимия планеты могут оказаться смертельными для нас.

– А может, и нет, – заметил Странник. – Давайте займемся делом и выясним все доподлинно.

Корабль и высланные им роботы приступили к выполнению этой задачи. Поначалу люди были лишь заинтересованными наблюдателями, а инструменты проводили поиск, брали образцы, анализировали, компьютеры оценивали и сопоставляли. Шлюпки вошли в атмосферу. После нескольких разведывательных полетов, обеспечивших сведения об атмосфере, они приземлились. Высадившиеся разумные машины передавали о своих находках кораблю. Затем, по мере знакомства с ситуацией, люди мало-помалу стали членами исследовательской команды; сначала они лишь высказывали предложения, но постепенно стали принимать решения и отдавать указания. Они не были учеными специалистами, да этого и не требовалось. Корабль располагал обширной информацией и мощью логики, роботы владели разнообразнейшим инструментальным мастерством. А люди воплощали в себе любознательность, стремление вперед и общую волю.

Ханно почти не принимал в этом участия – мысли его были заняты аллоийцами. Юкико тоже присоединилась к нему. Ханно больше всего интересовало, что они могут рассказать о себе и своих межзвездных странствиях; Юкико же думала об искусстве, философии, трансцендентных материях. Оба обладали даром общения с-чужаками, интуицией, позволявшей из спутанных фрагментарных данных выудить те, которые обретали смысл и значение. Точно так же Ньютон, Планк и Эйнштейн в одно ослепительное мгновение приходили к откровениям, непостижимым образом оказавшимся после того объяснимыми и предсказуемыми. Или Дарвин, де Ври, Опарин. И, наверно, Гаутама Будда.

Когда землепроходцы встречали совершенно незнакомый народ – скажем, европейцы в Америке, – два человеческих племени быстро нащупывали способ взаимопонимания. На Тритосе подобное было просто невозможно. Различия здесь пролегли не только в культуре и истории, и даже не только в биологических особенностях. Встретились две совершенно несхожие эволюции. Существа не только думали по-разному, – они были не способны мыслить одинаково.

Взять хотя бы человеческую руку и ее аллоийский эквивалент. Последний куда слабее, хотя когда все конечности охватывают предмет, назвать их пожатие слабым никак нельзя. Зато он куда более чувствителен, особенно в тончайших крайних ответвлениях – более низкий порог восприятия и значительно более тонкая координация движений. Тонкие, как паутинки, кончики щупалец держатся за счет молекулярного сцепления, и организм ощущает их малейшие движения. Так что мир их тактильного восприятия был несравненно, на много порядков богаче нашего.

Был ли он беднее зрительно? Сказать невозможно, и скорее всего ответ просто лишен смысла. Аллоийские «крылья» частично исполняли роль регуляторов температуры тела, частью служили испарителями избытка воды, но в основном были пронизаны сетью датчиков, в число которых входили и светочувствительные – более примитивные, чем глаза, но если учесть их количество и разнообразие, то, видимо, не уступающие человеческим глазам. Так ли это, зависит лишь от того, как мозг обрабатывает поступающие данные; но у этих существ вроде бы не было никакого органа, соответствующего мозгу.

Впрочем, достаточно. Наверно, у Ханно и Юкико на изучение анатомии ушли бы многие годы, а уж чтобы разобраться в ней – и того больше. Но в данный момент они понимали – пользуясь совершенно неподходящими земными выражениями, – что имеют дело не только с иным программным обеспечением, но и с иным типом живого компьютера. Так что не следует ожидать, что будет легко найти нечто вроде общего языка. Наверно, продвинуться дальше каких-то элементарных основ не удастся вообще никогда.

Однако у аллоийцев, видимо, имелся предыдущий опыт общения с чужаками, и они выработали ряд подходов. Двое землян вскоре познакомились с методикой инопланетян в работе, и не просто старались ее постигнуть, но и вносили свой вклад в общие усилия. Взаимные намерения прояснялись все более и более. Вот уж сложилась некая примитивная система общения. Начались прямые контакты во плоти – поначалу осторожные, но по мере знакомства все более решительные.

Опасались не насилия, или, раз уж на то пошло: «При сложившихся обстоятельствах, – сказал, ухмыляясь, Ханно, – крючкотворства». Обе стороны боялись сюрпризов, заготовленных Вселенной, для которой жизнь была исключением из правил, а разум – исключением из исключений. Быть может, условия, кажущиеся одной расе естественными, могут повредить другой? Может статься, невинный или даже полезный для одних микроб принесет другим смерть.

Роботы встретились в космосе и обменялись образцами, унесенными для изучения в изолированные лаборатории. (Во всяком случае, так сделали на борту «Пифеоса».) Нанотех и биотех быстро вынесли свои заключения. Несмотря на схожий химизм, вплоть до большинства аминокислот, различия оказались таковы, что полностью исключали возможность взаимной инфекции. Да, в присланном аллоийцами образчике содержалось нечто вроде вирусов; но основа жизни напоминала ДНК ничуть не более, чем напильник похож на ножовку.

После повторных экспериментов в этом же роде роботы обменялись визитами на корабли. Аллоийские машины оказались изящными конструкциями, наделенными множеством щупалец; наблюдать за их манипуляциями было одно удовольствие. В корабле аллоийцев воздух оказался сухим и разреженным, но вполне пригодным для человеческого дыхания. Температура там циклически изменялась, как и на «Пифеосе», но только от прохлады до холода. Свет на борту имел тот же оттенок, что и у Тритоса, – не столь яркий, но близкий к наружному. Центробежное ускорение оказалось, как и было предсказано, равно двум третям g, что тоже вполне подходило для землян.

Что же до остального содержимого этого гигантского корабля…

Работы на Ксеногее шли куда более ровной поступью. Планетология, как ни крути, оставалась куда более зрелой наукой и сводилась к ряду методик, формул и математических моделей. Судя по всему, эта планета вполне соответствовала требованиям людей. Метеорология и климатология оставались науками менее точными; кое в каких прогнозах всегда оставалась изрядная доля неопределенности, ибо в уравнения законным их участником вторгался хаос. Однако общая картина вскоре стала вполне ясна.

Сильный парниковый эффект с избытком компенсировал высокое альбедо; при прочих равных в каждой климатической зоне было жарче, чем на той же земной широте. Конечно, строгие совпадения случаются редко. Скажем, в тропиках имелись и райские острова, и зловонные континентальные болота, и выжженные пустыни. Наклон оси и время обращения – чуть более двадцати одного часа – порождали могучие циклоны, но плотная атмосфера и теплые полярные районы выравнивают погоду почти повсеместно. Хотя по сравнению с земными условия складывались менее стабильные и подвергались частым, непредсказуемым изменениям, опасные штормы случались здесь не чаще, чем на Земле до введения климатического контроля. И состав атмосферы оказался вполне знакомым: высокая влажность, чуточку многовато двуокиси углерода, процентов на пять поменьше кислорода. Но для людей последнего было больше чем достаточно – ведь давление на уровне моря здесь вдвое превышало земное. Этим совершенно не загрязненным воздухом можно было спокойно дышать.

Планета дышала, полнилась, бурлила жизнью. Химизм ее был схож с земным и аллоийским, но имел и свои уникальные отличия. Учитывая, сколько десятков раз роботы сообщали о чем-то подобном на Землю, в этом не было ничего удивительного. Как всегда, поразительными оказались мелочи – бесконечная изменчивость протеинов и изобретательность природы.

Что касается прозаических материй, то люди могли безбоязненно есть большинство местных продуктов, хотя приятными на вкус окажутся очень немногие, некоторые просто ядовитыми, и ни один не обеспечит полноценного питания. Вероятно, хищных микробов и вирусов можно не опасаться; со временем мутации могут изменить положение, но современная биомедицина легко с ними управится. А для Реликтов с их безупречными иммунной и регенеративной системами опасности практически не существует. При желании они могут выращивать земные растения, а затем выкармливать животных травой и зерном.

Да, это не девственная Земля, и не Финиция их снов – но поселиться здесь можно.

С соседями под боком.

– …и ему было так одиноко, – говорила Макендел Патульсию. – Она и Ханно – нет-нет, между ними ничего нет. Может, лучше, если б было. Просто они оба так поглощены своими исследованиями, что для них не существует больше никого и ничего. Алият мне уже жаловалась. Я не могу ей почти ничем помочь, зато у меня возникла мысль насчет Ду Шаня.

Она по одному отзывала в сторонку остальных, наедине внушая им ту же мысль, облекая ее в слова, специально подобранные для каждого. Никто не возражал. И вот в один прекрасный вечер, после того как Макендел весь день почти безрезультатно из кожи вон лезла, чтобы приготовить в невесомости пиршество, она устроила голосование, и Ду Шаню поднесли сюрприз.

Космическая шлюпка села. Поддерживаемый двумя роботами, потому что после столь длительного пребывания на орбите проблемы с тяготением неизбежны, он ступил через порог шлюпки – первый человек на Ксеногее. Туфли его остались на шлюпке. Почва под ногами оказалась теплой и влажной, ее аромат ласкал ноздри, и Ду Шань не мог удержать слез.

Вскоре после того Ханно и Юкико вернулись с самого первого визита на корабль аллоийцев. Шестеро остававшихся на «Пифеосе» сгрудились вокруг них в кают-компании, осторожно проплывая друг мимо друга, будто щуки в озере. Пейзаж на стене – увеличенная копия картины Клода Моне: море, небо, скала, ее тень на воде, золотые от солнца кусты – казался более отдаленным во времени и пространстве, чем сам Моне.

– Нет, я не в состоянии рассказать, что мы видели, – будто во сне, промолвила Юкико. – У нас нет слов, даже для тех изображений, что они пересылали сюда. Но… каким-то образом внутренность корабля живет.

– Это не просто мертвые железки и хитроумная электронная начинка, – подхватил Ханно. Он, напротив, был полон энергии, так и светясь от восторга. – О, они многому могут научить нас! А еще я верю, что у нас тоже найдутся новости для них, как только мы найдём способ ими поделиться. Но похоже, лично они сюда прибыть не смогут. Мы не знаем, почему, чем наша среда обитания им не подходит, но полагаю, они непременно прибыли бы, если б только смогли.

– Несомненно, с планетой у них те же проблемы, – медленно проговорил Странник. – Мы способны сделать то, чего их машины никогда не сумеют. Должно быть, они рады, что мы прибыли.

– Они рады, рады! – взволнованно отозвалась Юкико. – Они пропели нам…

– Они хотят, чтобы мы перебрались жить к ним! – воскликнул Ханно.

По комнате пронесся единодушный вздох.

– Ты уверен? – в вопросе Свободы прозвучало настоятельное требование ответа.

– Да, уверен! Мы добились кое-какого взаимопонимания, а это, в конце концов, не такое уж сложное сообщение, – запинаясь, ответил Ханно. – Разве есть лучший способ узнать друг друга по-настоящему и научиться работать вместе? Они показали нам отсек, где мы могли бы расположиться. Он весьма велик, мы можем привезти с собой, что пожелаем. Вес там вполне достаточный, чтобы мы не теряли формы. Воздух и прочие условия жизни ничуть не хуже, чем у нас в горах. Мы непременно к ним привыкнем и– сможем уютно устроиться. Кроме того, мы будем проводить массу времени в космосе – исследуя, делая открытия, быть может, будем строить…

– Нет, – отрезал Странник.

Это единственное слово упало в тишине, как удар молота, и эхом ему зазвенело наступившее вослед молчание. Взгляды скрестились; лица каменели одно за другим.

– Мне очень жаль, – продолжал Странник. – Все это просто чудесно. Я испытываю сильнейшее искушение. Но мы слишком много лет плыли под парусами «Летучего голландца». И вот перед нами открылся мир, и мы намерены принять его.

– Погодите, погодите! – запротестовала Юкико. – Конечно, мы собираемся изучать Ксеногею. Фактически говоря, это наша главная цель. Это, то есть разумные существа, и является причиной задержки здесь аллоийцев. Мы оснуем базы, будем работать с них…

– Мы построим дома, – тяжело покачав головой, возразил Ду Шань.

– Это решено, – подхватил Патульсий. – Мы будем сотрудничать с аллоийцами, когда у нас возникнет в том нужда. Осмелюсь сказать, живя на планете, Мы исследуем ее лучше, чем во время… выездов на природу. Быть может, сегодня как раз тот самый случай, – он холодно улыбнулся, – je suis, je reste*. [Я есть и останусь (фр.).]

– Постойте, – не унимался Ханно. – Вы говорите так, будто собрались остаться тут навсегда. Вы же знаете, что об этом и речи быть не может. Пусть Ксеногея пригодна для обитания, но она далека от того, на что мы настроились. Со временем мы наберем свежий запас антивещества. Мне кажется, у аллоийцев имеются производственные мощности возле светила, но они помогут нам в любом случае. Мы отправимся на Финицию, как и намеревались.

– Когда? – с вызовом в голосе поинтересовалась Макендел.

– Когда покончим с делами тут.

– И сколько же времени на это уйдет? По крайней мере, десятилетия. Быть может, столетия. Вам двоим это доставит наслаждение. А вот нам, остальным… Да, несомненно, мы будем зачарованы этим, поможем вам, когда это будет нам по силам. Но кроме и прежде того мы имеем право распоряжаться собственной жизнью. И жизнью наших детей.

– И если в конце концов мы улетим, – негромко сказала Свобода. – Нам не впервой бросать обжитой дом – но прежде надо этим домом обзавестись.

Ханно встретился с ней глазами и, не позволяя ей опустить глаз, напомнил:

– Ты же сама хотела заняться исследованиями.

– И займусь, но на живой земле. Кроме того… нам потребуется каждая свободная пара рук. Я не смогу бросить товарищей.

– Вы в меньшинстве, – заявила Алият, – и на этот раз тебе ничего не поделать. – Протянув руку, она ласково коснулась щеки Ханно. Ее улыбающиеся губы дрожали. – Там есть моря, по которым ты мог бы плавать.

– Давно ли ты записалась в число несгибаемых первопроходцев? – поддел он ее. Она вспыхнула.

– Да, я дитя города, но я способна учиться. Или ты думаешь, что я предпочитаю бить баклуши? Я была о тебе более высокого мнения. Ничего, в прошлом мне довелось одолевать пустыни, горы, океаны, я сумела пережить не один брак, войну, чуму и голод. Так что ступай ко всем чертям!

– Нет, пожалуйста, – взмолилась Юкико, – нам не следует ссориться!

– Правильно, – согласился Странник. – Не будем торопиться, подумаем, по-дружески обсудим это со всех сторон.

Ханно выпрямился так, что воспарил над скалой на фоне неба.

– Обсуждайте, если хотите, – бесцветным голосом сказал он. – Но могу сказать тебе прямо сейчас, в пику твоей древней тяге к племенному согласию, мы ни к чему не придем. Вы решительно намерены пустить корни на планете. А я… Я ни за что не отрекусь от возможности, предоставленной нам аллоийцами. Просто не могу! Чем ссориться, давайте лучше решим, как лучше всего распорядиться в сложившейся ситуации.

Лицо Ду Шаня скривилось.

– Юкико, а ты? – выдавил он из себя. Юкико бросилась к нему в объятия, и он прижал ее к себе. Она смогла проронить лишь:

– Прости…