Текст книги "Аватара"

Глава 29

Я была шимпанзе, и родилась там, где лес встречался с саванной. Первое, что я помню, – это как моя мать прижимала меня к себе. Теплота и запах ее тела смешивались с острым благоуханием волос, с ароматами почвы и растительности, повсюду окружавшей нас. Зеленое золото листвы светилось над головой, солнечные лучи вновь пробивались сквозь них на землю, где она сидела. Губы мои искали в лохматой шерсти и обнаружили сосок, усладивший мой желудок.

А потом я бегала, свободная и шумная, как все остальные; мы затихали, только когда кто-нибудь из старших показывал зубы. Тогда следовало почтительно отступить. Старейший, Он, был для нас подобием неба, которое посылало дождь и солнце… иногда оно гремело и вспыхивало, и мы вопили от ужаса: потому что Он вел нас к безопасным деревьям и восхитительным плодам. Он предводительствовал и в том грозном – с гримасами и воплями – плясе, что заставлял отступить леопарда.

Я научилась находить бананы, птичьи гнезда, насекомых и прочую пищу. А потом увидела, как увлажнять палку и засовывать ее в муравейники, возвышавшиеся под ослепительным небом саванны. Я начала выстаивать на страже, когда стая пила возле реки. Потом я стала единственной самкой, которая присоединилась к случайным охотам, когда стая гонялась за небольшим животным, ловила его и разрывала на части, безумея от мяса, соленой крови и хрустящих костей. Еще большую радость – чистое блаженство – приносили деревья: забываясь, я прыгала, качалась, перепрыгивала с ветки на ветку, становилась скоростью и воздухом, схватывала и отпускала деревья, словно любовника.

Первым оседлал меня Он. Руки его были сильны как у питона, Он рычал и налегал, от запаха его у меня кружилась голова. Потом, когда началась моя пора, я полюбила другого среди самцов, самого ласкового. Мы подолгу нежничали и любезничали, проводя ленивый очаровательный досуг, или сидели рука об руку на толстой ветви, разглядывая выбеленную луной равнину.

Здесь было чему удивиться – солнцу, погоде, бабочкам, слонам, львиному рыку, аромату цветов, тварям, появлявшимся в ярких ракушках, а потом расхаживавшим на двух длинных ногах, далекому зареву огней, которые они разводили в сумерках. Мы смотрели, нюхали, лизали, слушали… кричали от восторга, трещали в гневе или безмолвно удивлялись.

Самым большим чудом было, когда я тяжелела, в боли появлялся младенец и припадал ко мне. Потом он вырастал и оставлял меня… или затихал, и я таскала его с собой, расстроенная и озадаченная, пока наконец он не надоедал мне; впрочем, новые младенцы, новая любовь следовали за старой. Однажды самец, который мне нравился, захотел меня, когда этого хотел Он, и воспротивился. Но скоро он был сокрушен и визжа подставил свой зад. Его низверг другой самец и сам сделался Им. Поздно вечером, проснувшись, мы обнаружили тело того, кто столь долго правил над нами, на краю нашей лужайки. Ветерок теребил седую шерсть, не имея сил прогнать из нее муравьев. За ними последовали коршуны. Мы отправились прочь; страх почему-то охватил нас.

Моего возлюбленного поймал крокодил, и я перешла в другую стаю. Ранг за рангом я поднималась к положению первой самки. Среди нас иерархия была менее четкой и осознанной, чем среди самцов, но все знали, кто кого старше. Став зрелой, я больше не боялась самцов: ни Его, ни всех остальных. Они приходили и уходили по своим дурацким делам, мы оставались, и стая принадлежала нам – точнее мне. Я ела избраннейшую еду и занимала лучшие места для отдыха среди самок, но часто приглядывала за детьми – только за своими собственными, – отгоняя их от опасности.

Все реже и реже приходила ко мне пора любви. Все менее и менее являлось желание двигаться; я начала глядеть по сторонам: в тени, дождь, на равнину, в ночное небо, смутно догадываясь, что за ним кроется не то, что мы видим.

Вдруг из темноты ко мне явился Призывающий. Он унес меня прочь, и я стала единой с рассветом и молниями. Дерево, среди ветвей которого я прыгала, оказалось Древом, несущим на себе миры. Меня могли бы возвратить, чтобы я дожила свой срок среди шимпанзе, но тогда меня преследовала бы память о счастье, которого я не могла бы вспомнить. Я была Млекопитающим.

Глава 30

Пошедшая на ущерб Дану парила перед глазами. Красное солнце передвинулось ближе к освещенному полумесяцу. С противоположной стороны блистала пара лун: царские бриллианты среди россыпи самоцветов на тверди небесной.

Мартти Лейно не имел более сил видеть планеты. Один в своей каюте он лежал, привязав себя к койке; руки его были стиснуты так, что побелели костяшки. И он бил ими по перегородке, а ноги бессильно брыкались. Слезы сверкающим облачком кружили вокруг его головы.

– Нет, о Боже, Господи, нет! – хрипел он. – Прошу Тебя. Ты не ведаешь, что творишь, если позволишь ей умереть… – В ужасе:

– Прости меня, Господи, я плохо говорил о тебе. Но спаси ее, Ты можешь сделать это, Ты сделаешь это, а? Прошу Тебя… – Он вдыхал и вдыхал воздух, наконец голова его закружилась, конечности закололо, но он по крайней мере сумел сказать себе по-фински вполне ровным голосом:

– Мартти, мальчик, у тебя классическая истерика. Ты это понимаешь? Прекрати. Этим ты не поможешь Кейтлин. Если хочешь, помолись. Только не лезь в наставники к Господу, займись своим делом.

– О-о-о-о! – взвыл он, извиваясь.

Когда Мартти почти овладел собой, прозвенел звонок.

– Эй? – спросил он дурацким голосом.

Звонок повторился.

– Входите! – крикнул Мартти.

Звонок прозвенел снова. Он вспомнил, что, ощутив дрожь, заперся, чтобы никто не видел его. Хорошо… отбросив привязной фал, он метнулся к двери, промахнулся, ударился о стол… после нескольких ошибок ему удалось отпереть дверь.

Фрида фон Мольтке остановилась у входа, оглядела Лейно и заперла за собой дверь. Мартти, открыв рот, смотрел на нее, и Фрида взяла на себя инициативу.

– Ад и проклятье! Ты ф худшем состоянии, чем я ожидала. Он поджал губы.

– Чего ты хочешь?

Фрида взяла его за руки. Они поплыли, вращаясь, и каюта медленно кружила вокруг.

– Я заметила твое отчаяние, – сказала она. – Ты ушел. Тогда я подумала, что ты, может быть, фыпьешь, примешь успокоительное или задремлешь; когда никто не фидит, челофек успокаифа-ется. Но тебя не было слишком долго.

Он отдернулся.

– Это их нет чересчур долго.

– Да, сфязь нарушена; теперь, если они еще жифы, им пора стартовать с планеты без нафедения. Будет очень плохо, если мы потеряем нашу лодку.

– Жезу Кристе, неужели это существенно? Она крепче ухватила его.

– Мартти, дорогой, слушай. Моя семья, фсе были солдатами, насколько помнит хроника. Они знали, что такое терять друга. Ich hat' einen Kameraden, ja…

Ты скорбишь. Но приходится жить.

Он стиснул кулаки.

– Ты думаешь… просто друга…

Фрида кивнула. Она остановила их полет возле кресла, зацепилась за него лодыжкой и, прижимая Мартти к себе левой рукой, правой приподняла его подбородок.

– Ты знаешь, что ф таком состоянии ты бесполезен, – коротко сказала она.

– Да? А кто же не бесполезен? Весь экипаж ждет, только ждет. Что еще мы можем делать?

– Ободрить друзей, приготофить к зафтрашнему дню, – сказала она. – Мы можем утешить друг друга. Я пришла к тебе ради этого. Плачь, если хочешь. Ты не покажешься мне ребенком. Я не однажды фидела слезы на лице отца, когда мы приносили цфеты на кладбище, где лежали его старые партизаны.

– Фрида, Фрида, – Мартти обхватил ее, уткнулся лицом в грудь и содрогнулся. Она погладила его по голове.

– ВНИМАНИЕ! – бухнул интерком. – Слушайте все! Обе головы повернулись.

– Слушайте, – Бродерсен выталкивал слова какими-то комками, словно бы сквозь недавние слезы. – Получено сообщение от «Вилливо». Они, они… с ними все в порядке. Они возвращаются. Будут здесь через два-три часа. Они не нашли там помощи, но… остались живы! Слышите? Они возвращаются!

– Йааа! – взвизгнула Фрида и прижала к себе Лейно. Тот покорился ей как тряпичная кукла. Губы его шевелились. Между незнакомых ей звуков она услыхала: «Боже, как я благодарен Тебе: Христос, спасибо…»

Через несколько минут Бродерсен сумел произнести объявление поспокойнее. Джоэль приведет бот домой, сам он займется причаливанием. Все остальные могли спать. Троим на «Вилливо» сон был просто необходим. Через двенадцать часов, если на отдых не уйдет больше времени, состоятся завтрак и общее собрание. Потом «Чинук» отправится назад к Т-машине для нового прыжка. На это необходимо более одного земного дня, тогда все и отпразднуют возвращение.

– А теперь доброй ночи, по-настоящему доброй. Все поняли: это будет действительно спокойная ночь. («Чинук» вошел в конус тени, отбрасываемой Дану, и половина неба затмилась.) – А мы отпразднуем прямо сейчас, – расхохоталась Фрида, целуя Лейно.

Тот отодвинулся.

– Что ты имеешь в виду?

Ее фарфоровые голубые глаза округлились.

– А ты как думаешь, дружок? Мы федь рады. Оторвавшись от нее, Лейно отплыл в сторону, отгораживаясь ладонями.

– Нет, так нельзя. Сперва я поблагодарю Бога.

– О да. А потом…

– Выметайся! – завопил Лейно. – Шлюха! – Он овладел собой. – Прости меня. Я не это хотел сказать. Но сейчас, пожалуйста, уйди, Фрида. Ты хочешь мне добра, но, пожалуйста, уйди.

Она поглядела на него несколько секунд и ушла.

Тревогу Бродерсена нужно было унять. «О, Пиджин, Пиджин». Обычно в такие времена он приступал к физическим упражнениям, но теперь они казались ему нестерпимыми. Поэтому он занялся обходом. Естественно, все было в порядке, но действие помогло ему ощутить, что он что-то делает для мирка, который будет принадлежать им с Кейтлин до самой смерти. Не то чтобы он считал себя здешним богом, Иуда-жрец, нет! (Сочетание это вызвало у него короткую улыбку.) Он должен был отдать все, что умел.

"Прощай, Лиз, – думал он, пролетая по безмолвным коридорам. – Прощай, Мики, мой мальчик. У вас все будет в порядке, вы даже не вспомните меня. Прощай и ты, Барбара, моя дорогая. Ты, быть может… Почему не больше всех я волнуюсь за тебя, Бэбси? Ты вырастешь такой же, как твоя мать, – свободной женщиной, которая способна перевернуть мир вверх ногами, если что-то в нем посмеет угрожать тебе.

Мне будет не хватать вас, детишки. Но одного только я не хочу – чтобы вы тосковали по мне. Но будет здорово, если вы сохраните обо мне хорошую память".

Он обогнул угол, ухватившись за стенку, чтобы развернуться. "Лиз… Черт побери! Лиз, я люблю тебя!

Я люблю и тебя, Пиджин! И как мне выбрать среди вас кого-то одного? Почему я вообще должен это делать? Лиз осталась одна, но, когда захочет, она сможет найти себе мужчину или мужнин… прожить долгую и полную жизнь. Пиджин здесь, и, возможно, ей придется погибнуть молодой в космосе вместе со всеми нами, хотя я не стою этого".

Бродерсен выдавил улыбку. «Я не чувствую вины. Война есть война, на ней случается всякое; и если я ошибался, то ошибался и мой противник. Позор, что все так случилось, но и Лиз, и Пиджин искрошили бы меня в куски, начни я только скулить. Обе велели бы мне продолжать».

Триумф охватил его: «Пиджин жива! Я увижу ее через пару часов!»

Перед ним возникла широкая дверь в кают-компанию. Бродерсен знал, что ему незачем залетать в нее, но тем не менее нырнул внутрь. И сразу услышал рыдания.

Дэн ухватился за стол, оставленный для различных игр, ощутил реакцию мышц и повис. На видеоэкранах царило полное затмение. Чудовищный диск Дану, имя которой дала Кейтлин, потускнев, еще светился таинственным светом посреди пурпурного кольца, у внешнего края которого сверкали звезды и пара ущербных лун, что кружили возле планеты. Шелест вентиляторов лишь подчеркивал извечную тишину. Обычный, полезный для здоровья цикл ионизации и нагрева принес прохладу, отдающую запахом ночи.

Фигурка Сюзанны Гранвиль чернильным пятном сжалась в углу. Обхватив спинку кресла, она руками закрывала лицо. У света, что лился с небес, не было жалости.

Бродерсен оттолкнулся, и его пронзил холодный воздух.

– Эй, Сью, что случилось?

– О! Мсье капитан… – она вздохнула, пока он цеплялся за кресло. – Прости, ничего страшного, – закашлялась она.

– Ну, не надо. – Бродерсен внезапно вспомнил, какая она милая женщина, как он любит и уважает ее. И едва ли не застенчиво положил руку ей на плечо. – Что тебя тревожит, Сью?

– Я… прости… лучше я пойду к себе в каюту…

– Ну? – Он чуточку прижал ее к себе.

– Здесь так пусто, отсюда видна вся галактика. – Она спрятала свою голову на его груди.

Но ненадолго; она подняла лицо – в звездном свете Бродерсен увидел ее милые черты – и призналась:

– Прости, Дэниэль, добрый друг. Плохо плакать, когда они возвращаются назад, так? Но… – прекрасные глаза вновь обратились к нему. – И не спеши с ответом, ведь у тебя много более важных дел. Но… – она охнула. – Мы затеряны в вечности. Ответь мне, пожалуйста, когда найдешь время, что мне теперь делать?

– Ах, – пробормотал он, заново ощущая в ней женщину (без желания, ведь Кейтлин скоро вернется, но с внезапной симпатией). – Ты осталась вне связи с машиной, так?

– Мне не запрещают подключаться, но Фиделио и доктор Кай сами делают все необходимое… – Она замерла, и Млечный Путь высветил напряжение, с которым она справлялась со своими губами. – Что осталось для меня, Дэниэль? Чем я могу помочь тебе?

Со словесными утешениями и сочувствием Бродерсен отвел Сью в каюту, дал ей успокоительное, по-братски поцеловал. А когда закрылась дверь, принялся размышлять, чем же все-таки занять ее.

Глава 31

Автопилот – опыт утверждал, что это безопасно, – вел «Чинук» к Т-машине. По пути экипаж устроил вечеринку. Для начала Кейтлин вместе с Сюзанной нажарила целую гору хлеба, а Вейзенберг изготовил в своей мастерской новые украшения для кают-компании из цветного металла и пластика.

– Леди и джентльмены, – начал капитан, когда собрался весь экипаж. – Нам предстоит весьма серьезное дело: набраться, нарезаться, нализаться, упиться в стельку… идо чертиков. Я, конечно, имею в виду международную стандартную стельку, соответствующую земному тяготению и атмосферному давлению, и международного стандартного чертика, каковое состояние отвечает энцефалограмме, снятой после потребления одного литра стопроцентного шотландского виски.

– Нет, ирландского, – возразила Кейтлин, поднимая бокал с упомянутым напитком. – Slainte fo fail lent. – Они улыбнулись друг другу. Тело Кейтлин еще болело после перегрузок изнурительного полета, но ей редко удавалось так порадовать его, как прошедшую ночь, предоставив не одну возможность для сравнения.

– Ну, выпьем за наши благородия, – предложил Бродерсен тост.

Все отвечали обычным образом. Он поглядел на экипаж. На видеоэкранах во всем великолепии царила Дану. Озаренная солнечным светом дневная сторона планеты уже успела уменьшиться, солнце сверкало рубином среди звезд возле галактического ручья. Никто не глядел туда, – это было не нужно. Собравшиеся, казалось, повернулись к космосу спиной.

Карлос Руэда казался оживленным: Фрида фон Мольтке поприветствовала его по-королевски. Впрочем, сегодня она исполнила свою партию для Стефа Дозсы более лучшим образом, но тот держался кисловато. На лице Фила Вейзенберга застыла привычная вежливая улыбка. Сью Гранвиль чуть приободрилась, помогая Кейтлин; тем не менее на лице ее Бродерсен читал горе. Джоэль Кай сидела в кресле чуть в стороне, нарочито подчеркнуто общалась с Фиделио, что было не в ее стиле. Нетрудно было заметить, что Мартти Лейно спал скверно и, вопреки всем стараниям, не мог не смотреть на Кейтлин.

«Влюбился, – подумал Бродерсен. – Понятно. Наверно, ей следовало бы… а может, и нет, не знаю. Что, если тогда возникнут лишь новые неприятности, ведь он так глубоко все переживает. Потом, что делать с Джоэль? Ее что-то грызет. И я не знаю, что именно». Обняв свою девушку, он ощутил податливое гибкое тело, вдохнул аромат ее юности. «Ненавижу терять время, которое я мог бы провести с Пиджин». Он расхохотался.

– Что здесь смешного, сердце мое? – спросила она.

– Ничего, – поспешно отвечал Бродерсен. "Пожалуй, зарвался, решив, что представляю собой истинный Божий дар страдающим от одиночества женщинам и проведенная со мной ночь мгновенно заставит Джоэль мурлыкать. Это Джоэль-то – Как насчет музыки? Твоей, конечно. Теперь, когда ты вернулась. – Он прикоснулся губами к удивительно нежной щеке и буквально ощутил, как Лейно пронзил его взглядом. «И, должно быть, не он один. Пора остановиться; не надо больше показывать, что у меня есть такое, чего нет у них. Но как суметь это сделать?»

– Ну, если все хотят, – Кейтлин помедлила. – А может быть, вместо песен спляшем? Нет лучшего способа, чтобы разогнать печаль.

– У нас не хватает дам, – заметил Вейзенберг. – Их четверо. И нам с Фиделио придется торчать у стены.

– Посидим втроем, – сказала Джоэль, – вычеркни и меня.

– Что за ерунда, – отвечал Бродерсен, – с чего бы? Джоэль оставалась на месте, он подошел к ней, склонился пониже и прошептал:

– Ты всегда любила танцевать, когда мы были вместе. Что же случилось с тех пор? – Взгляд ее показался ему вдвойне мрачным. – Ты нужна людям, разочарование у Дану явилось жестоким ударом. Если мы не приободримся, то не сможем выстоять. Прошу тебя, Джоэль.

– А как насчет Фиделио? – отвечала она тоже на английском. – Никого не беспокоят его чувства.

И, словно подслушав, Кейтлин ответила:

– Нам не нужны партнеры, заведем хоровод, джигу… пусть участвует и Фиделио, почему бы и нет? Неужели на Бете не любят попрыгать, чтобы потешиться? – Она хмыкнула. – Ей-богу, это будет особый танец. Первый межвидовой танец во всей человеческой истории.

Бродерсен спросил по-испански, что думает об этом инопланетянин. И с удивлением немедленно получил положительный ответ.

– Значит, все улажено, – сказала Кейтлин. – А теперь посмотрим, как это устроить. Дайте мне несколько секунд, чтобы придумать фигуры, которые подойдут всем. – Взяв свой сонадор, она запрограммировала его на звуки аккордеона и с музыкой закружила по палубе. Зеленое платье вздувалось, обрисовывая стройные ноги, бронзовые волосы рассыпались по плечам.

Зрелище это, за которым последовали наставления, каким-то образом разрушило мрачное настроение. Начался танец, сонадор извлекал музыку из памяти, и все начали смеяться, сперва собственной неловкости, скажем когда Руэда споткнулся о хвост Фиделио, потом, отвечая на шутки и прыжки при всей их неуклюжести. Кровь вновь становилась горячей. Легкий запах пота позволил ощутить человеческую плоть, топчущиеся ноги, соприкасающиеся руки задавали ритм, вселяющий жизнь. Сделав несколько кругов, некоторые начали садиться, чтобы попить, поговорить и отдохнуть. Невесть откуда явился пинг-понг – ведь вернулся и вес. И Кейтлин завела свою «Летнюю песню» для Вейзенберга, Руэды, Сюзанны и Фриды. Потом пары сошлись для более медленного танца. (Бродерсен и Сюзанна вели себя благопристойно, Дозса и Фрида скорее наоборот, прочие пары являли другие достоинства. Заполучив Кейтлин, Лейно погрузился в алкоголическое блаженство. Джоэль прижалась к Бродерсену.) Вечеринка удавалась.

Примерно в середине Кейтлин услышала, что говорят остальные.

– Поймите все: нам повезло, поймите. Все видели ленты с Дану. Того, кто не восхищен ими, можно спокойно выбрасывать из шлюза, как мертвого. Но фильм ничто рядом с реальностью.

– Я видела все своими глазами, я не буду эгоистичной; следующее чудо увидит кто-то другой, потом последуют новые. Если Мы никогда не вернемся домой, боги предоставят нам больше приключений, чем кому-либо из рода людского. – Она извлекла звонкий аккорд из своего инструмента. – Кто попробует возразить мне? Вселенная наша, я не вижу никакого предела.

– А ты еще не сочинила балладу на эту тему? – спросил, быть может, излишне подвыпивший Бродерсен. – Помнится, я видел тебя за этим делом после возвращения.

Тогда он не стал настаивать, потому что Кейтлин не любила разговаривать о незаконченных произведениях, утверждая, что преждевременный интерес уносит с собой вдохновение. К тому же она немедленно отвлекла его на другое занятие.

Она согласно кивнула:

– Да.

– Так ты закончила ее, Кейтлин? – выпалил Лейно. – Прошу тебя, ради Бога, спой!

– Ну, если вы хотите, – отвечала она, услышав аплодисменты, – песня эта не о нас, о будущем, когда все люди будут путешествовать свободно, как мы сегодня. Потому что так будет, так обязательно будет. – Подпрыгнув, она села на край стола и, качая босыми ногами, перестроила сонадор на гитару. Млечный Путь на экране за спиной увенчал ее поднятую голову.

 
Ветер трубит, машут руки,
Настало время разлуки.
Прощайте все: облака, лес, небеса и река,
Молний, громов чудеса и лунной ночи роса.
Но куда б ни привел меня путь,
Песне дальше лететь, пушинкой порхнуть,
Нотой, мелодией чистой,
Памятью светлой, лучистой.
Суровы звезды, пусть ласков их свет
На тверди над нашей Землей,
Но дорога моя на тысячу лет
Пойми – я прощаюсь с тобой.
В небе звезды горят
И планеты кружат.
Пляшет жизнь среди утр и ночей,
Бурна как океан, или звонка как ручей.
Путь мой лег наугад – Ждет ли рай, ждет ли ад,
Я отвечу мелодией чистой,
Памятью светлой, лучистой.
Кто сочтет чудеса,
Что сулят небеса?
Среди несчетных планет
Приди и бери – вот ответ.
И встретит нас новый дом,
И радостный ударит гром.
И запляшут девицы – зарницы, ей-ей!
Встречая желанных гостей.
И я воспою небеса,
Улыбку твою и глаза.
Пусть звездный несет хоровод
Вперед за народом народ.
Нотой, мелодией чистой,
Памятью светлой, лучистой
Я останусь в родной стороне
Только помни ты обо мне.
Но настанет конец и пути,
Ты прошедшего рай и ад
Поцелуй и прости,
Когда я вернусь назад.
 

Прошло несколько часов, и Вейзенберг объявил себя стариком и направился на уже нетвердых ногах в постель. Вскоре за ним последовал и Фиделио. (Интересно, нуждается ли каждая разумная раса в периодическом погружении в сон?) Фрида повела прочь Дозсу. Бродерсен увел Джоэль в уголок, там они посидели и переговорили негромко и откровенно. Лейно развлекал Кейтлин. А потом преднамеренно игнорировал Руэду и Сюзанну, хотя она с ним разговаривала; сухо улыбнувшись, перуанец предложил линкерше заново наполнить бокалы, после чего подтолкнул ее локтем к видеоэкрану, на котором светилась Дану, там они и уселись, поставив рядышком стулья. Свет приглушили, теперь он проникал только снаружи. Негромко играл один из Бранденбургских концертов Баха.

– Послушай-ка меня, – трубка Бродерсена очертила дугу, оставив за собой пахучий дымный след. – Ты обращаешься с бедной Сью совершенно бесстыдно. Она уже не может терпеть. Мы не можем позволить тебе такого.

– И чего ты хочешь от меня? – вопросила Джоэль. – Согласна, я однажды накричала на нее, когда она не была ни в чем виновата. Но потом извинилась, так? Что еще я должна сделать?

– Не лишай ее работы. Одной помощи квартирмейстеру мало. Кейтлин говорила – строго между нами, – что ей приходится изображать, что она не может управиться с таким количеством дел, чтобы Сью чувствовала себя нужной. Это трудно уже для Кейтлин, у нее есть своя гордость. В любом случае по хозяйству у нас работы немного и лишних дел не придумаешь.

– Ты хочешь, чтобы работу придумывала я? Я просто не могу этого сделать. Она сразу поймет, что я затеяла, и будет дважды оскорблена… правда? К тому же я не могу лишить работы Фиделио; мне было неудобно, уже когда пришлось взять управление «Вилливо», потому что он не слишком хорошо выговаривает испанские слова. – Джоэль взяла Бродерсена за руку. – Я обещала Фиделио, что он будет проводить все необходимые вычисления, начиная с самого элементарного подсоединения. У него больше ничего не осталось, Дэн. Его смерть близка.

Он молча поглядел на нее; на заострившиеся черты и на переменившуюся лепку под ними.

– Вот что, – проговорил он наконец. – Выходит, ты теперь не тот острый как сталь и непреклонный разум, которым некогда стремилась стать.

– Разве? Должно быть, так вышло непреднамеренно, клянусь тебе.

– Наверно, так, – он задумался. – Вот что, Джоэль, после всех лет нашего знакомства я начинаю думать, что не встречал более невинного, чем ты, человека.

Она прильнула к нему: не с обманчивой мягкостью Кейтлин, не с сердечностью Лиз, но памятным ему резким движением; Джоэль так и не научилась нежности.

– И ты… и ты, выходит, тоже не из железа… – она осеклась. Руэда и Сюзанна обменивались воспоминаниями о Европе, сохранившей достаточно много кафедральных соборов и музеев, о которых стоило поговорить. Истинное же удовольствие пришло, когда они поняли, что могут разделить и воспоминания о крохотных гостиницах и кафе. Вспоминая их, она оживилась. Сюзанна бывала и в Перу, но только в общеизвестных местах. Карлос с наслаждением повествовал ей о прочих.

– Если мы вернемся домой – а это не исключено, – я свожу тебя в Перу, – обещал Руэда.

– Ты очень добр, – проговорила Сюзанна. Он развел руки:

– Я буду рад. Откровенно говоря, до нынешнего вечера ты казалась мне бесцветной, и я с восторгом признаю ошибку. – Она покраснела и опустила глаза.

Заметив ее смущение, Карлос принял более серьезный тон, чтобы помочь ей:

– Мы ведь в одной лодке, правда? И оба мы не нужны… в лучшем случае можно считать себя запасной частью.

Она повернулась к Дану:

– Нет, ты хотя бы летал на планету.

– Именно потому, что меня можно потерять. И нет никакой уверенности в том, что я потребуюсь для аналогичного предприятия. Но даже если будет иначе, пройдут дни и недели, прежде чем нам обоим предоставится такая оказия.

Она вздрогнула:

– Как?

– А это нужно вычислить, – он принялся загибать пальцы, обдумывая идею. – Дело в том, Сюзанна, что наш корабль не имеет на борту опытных ученых. У нас есть лишь полевая лаборатория. «Чинук» обладает базой данных, содержащей большую часть человеческих познаний, не говоря уже о том, что Фиделио, вне сомнения, хотел бы поделиться своими познаниями. Почему бы нам с тобой не сделаться экспертами?

Она подняла глаза:

– Имя Господне!

– Сперва придется подумать, – заторопился он. – Прикинуть, поэкспериментировать и… ты можешь стать химиком, я планетологом… все полезное, что мы найдем, станет нашим… Сью! – воскликнул он. – У нас будет куча работы.

Лейно набрался храбрости и принялся поддразнивать Кейтлин.

– Кстати, об этой последней песне, – проговорил он. – Я-то думал, что ты против всех предрассудков относительно роли обоих полов. Но в твоем стихотворении в космос отправляется мужчина. Постыдись.

Она сморщила нос.

– Чтобы ты знал, парниша: мужчина в контексте не обязательно обозначает взрослого человека мужского пола – здесь это все человечество. Такие строки могут принадлежать и женщине, отправившейся в космос и обращающейся к нему, оставшемуся на Земле… – Она задумалась. – Но я тебе это припомню, Мартти Лейно. Подожди следующей песни.

– Прости! – воскликнул он, болезненно напрягаясь. – Я не хотел обидеть тебя.

Она взяла обеими руками ту его ладонь, которая была к ней поближе:

– Никаких обид! Никаких. Не будь таким ранимым, милый! Лейно нагнул голову и пробормотал:

– Таков я, когда речь о тебе.

Кейтлин протянула правую руку к голове, провела по виску, щеке, скуле к уху, кончики пальцев шевельнули его волосы.

– Какой ты у нас милый мальчик!

Лейно смутился и хлопнул себя свободной рукой по бедру.

– Кейтлин, не надо – я зять Дэна и Лиз, ты это помнишь, и Лиз… но ты не такая, какой я себе представлял тебя. Ты очаровательна, ты отдаешь, ты достойна восхищения. – Он задохнулся. – Прости меня. Это говорит виски.

– А ты молчишь? – спросила она ласковым голосом.

– Какая разница?

Кейтлин отодвинулась и обняла его. Через плечо она видела, как Бродерсен обнимал Джоэль. Они поглядели друг на друга и коротко, – чтобы никто не увидел, – обменялись одобрительными знаками.

Последними ушли Сюзанна и Руэда. Разговор был оживленным, но в конце концов усталость взяла свое. Он проводил ее до двери.

– Спокойной ночи, Карлос, – сказала она. – Или скорее доброго утра…

Услыхав нервные нотки в ее голосе, он пригнулся и поцеловал ей руку.

– Спокойной ночи, Сюзанна, – сказал он и отправился к себе. Как требовала программа, автопилот вывел корабль на орбиту на известном расстоянии от Т-машины; переход к невесомости пробудил некоторых членов экипажа, все еще отсыпавшихся после нарушения режима. Более опытные пристегнулись.

Бродерсен находился в своем кабинете и производил вычисления: «Вилливо» потратил бездну реакционной массы в своем путешествии, и капитан хотел знать, что еще можно позволить себе, когда в дверях показалась Кейтлин.

– Ну, привет, – сказала она обрадовавшись. – Как дела? Заметив ее смятение, Бродерсен отстегнулся от кресла и метнулся навстречу, чтобы обнять ее. Она ответила объятием.

– Милая, что случилось?

– Ох, не знаю, не знаю, – сказала она, припадая к плечу. Они плыли вместе. – Ты лучше скажи, как сложилось у вас с Джоэль.

– Все хорошо. Два или три раза. Конечно, она не столь хороша, как ты, макушла, но все в порядке. Не думаю, что потребуются частые повторения. Не обижая Джоэль, откровенно говоря, надеюсь, что они не потребуются. Я предпочитаю тебя.

– А я тебя, – она поежилась.

– Ты хочешь сказать, что Мартти грубо обошелся с тобой?

– Нет, нет и нет. Он был пьян, но пытался обращаться со мной, как с хрустальной принцессой. А во всем прочем был ни на что не способен… ни на что. Не спрашивай, что я делала. Потом мы спали, и хмель уже оставил его. Он плакал. Только не говори ему, что я рассказала тебе, ладно?

– Конечно, нет.

– Как ты думаешь, продолжать? Он сказал «нет», но плоха та любовница, которая не может помочь своему любовнику… – Кейтлин ощутила, как Бродерсен напрягся. – Нет, лучше пусть поскорбит немного.

– Я предлагаю тебе то же самое. И, пожалуйста, подтверди, что я не жадюга.

– Да, мой драгоценнейший, ты не жадюга. Он рассмеялся и обнял ее.

– Ну, Пиджин, пока я еще капитан этого летучего голландца, и могу диктовать свои условия. Итак, сегодня мы отдыхаем, а потом приступим к своим обязанностям… м-м-м-м-м-м.