Текст книги "Дневник алкоголички"

Бог за нами наблюдает. Моргает, конечно, отвлекается по своим делам, но все равно следит. Потому что тогда что-то внутри приказало уходить с чердака прямо сейчас, несмотря на сильное головокружение, тошноту и необычный похмельный синдром после жалкой четверти стакана водки. Я почувствовала, что место это нехорошее и надо уносить ноги немедленно. Так испугалась, что увижусь с Женей снова, что выбралась через люк на крыше и спустилась через другой подъезд.

Как не поверить в мистику после этого? Выхожу, точнее, медленно открываю дверь и гляжу, как целый наряд полицейских, как в американских боевиках, несется к подъезду моей бывшей ночлежки. Бежали они с громко лающими собаками на привязи, так что, скорее всего, собрались искать наркотики или взрывчатку, зачем тогда еще собаки нужны.

Пока бродила по центральным дворам, ноги сами привели к родной школе. На посту сидел недружелюбный охранник, который аж подскочил от радости, когда я по наивности хотела пройти дальше холла.

– Куда пошла? – особыми манерами он не отличался. Мы таких быстро ставили на место в супермаркетах, когда вваливались большой толпой. Подобные охранники – пустышка и фикция, мне их даже жалко, хотя кто из нас бездарнее проживает свою жизнь? Они хотя бы здоровье не убивают.

– Мне к директрисе, – рявкнула я в ответ.

– Она ждет? – он мерзко усмехнулся, что мне так и хотелось подойти да вмазать, я была учителем высшей квалификации, а этот без роду, без племени вздумал паясничать.

– Ждет-ждет. Вызывайте. Это Ольга Абносова. Она в курсе.

Он все также, не сводя с меня взгляд, позвонил секретарю и надменно произнес в трубку:

– Тут к вам Ольга Абносова, – он смерил меня взглядом. – Нет, вряд ли родительница. Рвется к директору, точнее к директрисе. Да, почем мне знать? – Последний вопрос чем-то разозлил человека на том конце провода.

– Ждите, – распорядился охранник и уставился на меня с нескрываемым интересом, будто собрался смотреть финальную серию телесериала. Навстречу прибежал парень на вид не больше лет тридцати. «Ну, ничего себе, в секретари и парней уже берут». Пока мои мысли выстраивались в логическую цепочку, парень выпалил, что он очень спешит и у него мало времени, и я должна прямо сейчас сказать, по какому я поводу.

– Я к Нине Петровне, директору школы, – оторопев, слегка растянуто проговорила я. – Я работала много лет в этой школе. Мне нужна ее помощь. Вы передайте ей, что я здесь, она выйдет, – заверила я паренька.

– Передать не смогу, – ответил парень, и я приготовилась отчитывать этого салагу, который заслуженному учителю вздумал хамить. – Она на пенсии несколько лет. Сняли ее, точнее. Это и неважно. Так что передать не могу.

Все, на сегодня подарки Бога закончились.

– А что за помощь-то была нужна?

– Билет на поезд купить. У меня украли билет, а мне очень надо попасть в одно место и как можно быстрее.

Паренек с секунду задумался:

– Куда?

– В монастырь.

– В монастырь? – переспросил парень и немного повеселел. – Вот так сразу и в монастырь. Может, передумаете?

– Уже не передумаю, – я схватила котомку, которую успела положить на соседний стул, и привстала.

– Да погодите вы! Друзья, родственники у вас есть? Кто-то, кроме бывшего работодателя, – некоторых так и забавляет собственное остроумие. Сказать и тут же посмеяться своей шутке. – Бывшие ученики, например?

– Людка, – автоматически вылетело из меня. – Староста класса – Люда, только ее телефона и в помине нет. Малифеева, точно. Видела ее много лет назад.

Парень боязливо и неуверенно приказал идти за собой. Мы вошли в кабинет, который когда-то занимала Нина:

– Лет ей сколько примерно?

– К тридцати точно, – директорский кабинет больше не внушал страх. Вместо массивных штор, которые больше подходили, как мне всегда казалось, для спальни, висели практичные белые жалюзи. На столе возвышался монитор компьютера, из-за которого не видно было молодого директора школы. Он махнул мне рукой и показал на экран, чтобы я подошла посмотреть, а сам отодвинулся от монитора. На экране красовалась отличница Людка в белом платье, в скобках была ее девичья фамилия.

– Правду говорят, что теперь в этом интернете можно все найти, – обрадовалась я.

– Это было несложно, – с плохо скрываемым удовольствием от собственной важности произнес мальчишка. – Ну, что пишем ей? У вас телефон есть, как с вами связаться? Была пятнадцать минут назад в сети, надеюсь, она частый пользователь «Одноклассников».

– Нету у меня телефона. Паспорт есть, а телефона нет.

– Не знаю, что и делать, что и делать, – засуетился молодой директор. Черт, я даже не спросила до сих пор, как его зовут, а спустя двадцать минут общения спрашивать было неловко. Надо же быть такой дуре, чтобы все деньги в одном месте хранить. Я отвернулась от директора, пошурудила руками под кофтой и вытащила паспорт и трудовую, чтобы воочию убедиться, что они настоящие, а не подсунутый ночью муляж.

Паспорт был в обложечке, которую подарила Марина: на бежевой искусственной коже красовалась надпись «У тебя все получится», а на обороте нарисованное, словно детской рукой, – солнце. Марину приводили в восторг такие мотивационные мелочи, она считала, что теперь, когда я буду брать в руки паспорт, то буду заряжаться необъяснимой силой и уверенностью в себе. Что тут сказать? Молодость! Меня и похлеще вещи не брали, а тут обложка из кожзама должна была вдохновить на подвиги. Что там подвиги – сразу закодировать. Я открыла паспорт, чтобы пролистать и лишний раз полюбоваться на свою фотографию, и краешком глаза заметила кусочек цветной бумажки, торчащей из бокового кармашка паспортной обложки, потянув за него, вытянула пятисотрублёвую купюру и чуть не взвизгнула от восторга. Пятьсот рублей, которые я припрятала еще от сына Романа, и забыла о своем кладе.

– Вот, – с гордостью покрутила я ценную бумажку, еще не веря, что я обладательница такого подарка. – Пятьсот рублей хватит на телефон?

– На б/у и хватит. Приходите завтра в двенадцать с подключенным телефоном, а я пока вашей Люде напишу, чтобы завтра ждала звонка или сразу сюда в двенадцать подходила, если время у нее будет. Вместе и купите билет. Решите, в общем. – С легким раздражением проговорил директор.

Я поблагодарила молодого мужчину и вылетела из школы, в голове судорожно перебирая, где можно купить недорогой телефон и подключиться. Я снова почувствовала себя тем ослом, перед которым вешают морковку, а он восторженно собирается поймать добычу, ухватить и заполучить приз. Еще немного и дотянешься. Еще немного и я буду в безопасности.

С этим городом меня связывало единственное место – могила сына. Мне обязательно надо было с ним попрощаться перед отъездом, убраться на могилке, поговорить напоследок. Я приехала на кладбище к закрытию, но успела проскочить перед зазевавшимся сторожем. У Пашки было убрано, в пластиковой баночке с водой стояли свежесрезанные цветы. Очередную годину я опять пропущу. Да и не нравились они мне. Что за глупость вспоминать человека в день его смерти. Праздновать окончание жизни? Для меня важнее – день рождения, день, когда человек пришел в этот мир. И не понимаю, когда украшают столбы на дорогах при автомобильных авариях, зачем люди так показательно почитают место смерти?

Миша облагородил могилку. Поставил небольшой памятник и скамейку. Все у Миши получалось правильно и добротно сделать, даже тут. Я присела на лавочку и на меня обрушился поток слез. Я забыла, как давно столько не плакала. Наверное, с Пашкиных похорон.

«Сыночек, я уезжаю. Мне кажется, я близка к тому, чтобы обрести Бога, к тому, чтобы поверить, что тебе там лучше, чем здесь. Поверить в то, что ты приходил в этот мир с особой миссией. Ты ее выполнил и отправился обратно на небеса. Родной мой, ты привнес добро и радость в нашу жизнь. Потому что я была самой счастливой мамой из существовавших, прости, что я этого не осознавала. Не уделяла тебе достаточно времени, не заботилась о тебе, как ты того заслуживал, что не додала ласки и внимания. Пашенька, ведь могла же быть достойной матерью, а оказалась слабой, нестойкой. Думала, что ты всегда будешь рядом под бочком, в соседней комнате. Что вот так можно зайти ночью, подойти к твоей кроватке и поцеловать слипшиеся на лобике волосы, погладить по головке, прошептать, какое же ты у меня чудо.

Сколько мы могли создать с тобой воспоминаний. Вот такая непутевая мать тебе досталась. И почему ты меня только выбрал в матери, Пашенька? Сокровище ты мое. Ладно, пора мне. Надо как-то пережить сегодняшний день и дождаться Люды, попросить у нее помощи. Если она не поможет, то твоего отца разыщу, не знаю как, правда. Мы с развода не виделись. Как тогда его родственники попросили съехать, так вообще он пропал с моего горизонта. Сложно бывает никого не винить, сынулечка, признаться, что я сама все это сотворила собственными поступками. Хочется свалить всю ответственность на других и прикинуться жертвой обстоятельств. У меня много лет так получалось. Труднее жить не по указке других. Уже и неважно, получится или нет, главное – я попробовала что-то изменить.

Я представляю, как смиренно служу в монастыре, выращиваю овощи, подолгу молюсь и работаю в храме. Я никогда до конца службы не досиживала, сколько себя помню. Не сказать, что скептически к Богу относилась, просто у меня к нему всегда были вопросы и претензии. Претензий было так много, что если бы он и отвечал мне, я не смогла бы их расслышать за этими: «Это ты виноват». «Почему я?», «За что мне?». Ты вот тут, сынок, полежи немного, а потом мы обязательно встретимся на небесах. Должна я попасть в рай, чтобы с тобой увидеться. Не могу я снова тебя подвести».

Летние ночи милосерднее к бродягам, чем некоторые люди. Когда сам обитаешь на улице, то пропадает страх жутких маньяков, убийц и преступников. Сам же далеко не добропорядочный – раз живешь на улице, люди, наверное, так думают, поэтому бездомные своих не обижают.

У меня оставалось тридцать рублей, и промотать их на транспорт не хотелось, как и не хотелось встревать в скандал с кондукторами. В троллейбус с Парка Космонавтов я села около одиннадцати часов вечера, знала, что кондукторы сдали смену, а контролеров я в жизни не видела на этой линии. Запах выдавал мое бедственное положение, платье было новым и чистым, но, я ощущала, что от меня за версту разносится шлейфом зловоние несвежего тела. Обоняние, пусть и слабое, постепенно возвращалось ко мне. Я присела недалеко от молодой девчонки, она недовольно смерила меня взглядом и пересела в начало салона. «Да, мне б и самой хотелось очутиться в теплой постели после душа и ужина».

Каждая реечка скамейки впивалась в ребра, любое шевеление оборачивалось внезапной болью, ноги затекли, а к утру отваливалась спина. Я проворочалась всю ночь, но не уснула. Могла спать на голой земле, на неудобных лавочках, при грохоте и музыке, а тут была трезвая и не могла себя вырубить ни внутренней мольбой, ни уговорами немного поспать, чтобы на завтра были силы.

А если она не придет? Искать Михаила? Попробовать разыскать мать, подругу Оксану? Снова попросить помощи у сына Романа? Решиться дозвониться до его помощницы? Только задумаешь великий план, как Вселенная, так и готова прийти на помощь. Может, нам это кажется и Вселенной до тебя дела нет? Она существует не для того, чтобы исполнять твои капризы. Может, ты сам настраиваешься на волну и улавливаешь легкие признаки того, как, кто, чем может тебе помочь осуществить мечту?

Я пожалела, что не прихватила с крыши хотя бы один плед. Можно было забраться в кусты и переночевать на земле. Матка все равно не несла больше задуманных природой функций. Телефон разрядился и попискивал коротким всхлипом, требуя питания. Продавец предупреждал, что телефон надо зарядить хотя бы часов 10—12 первый раз, но где бы я нашла такую роскошь, как розетка на двенадцать часов.

Под утро дрема победила, и я почти провалилось в сон, как со всех сторон залаяли собаки. Хозяева, как сговорившись, вывели в одно время своих питомцев. Уходить было рано, да и ничего незаконного я не делала, сидела на лавочке и боролась со сном, иногда закрывая глаза. И все равно надо мной висел невидимый груз общественного осуждения: «Что она тут в такую рань делает? Небось пила всю ночь, что себя не помнит, а теперь домой боится пойти?». Да, я большая фантазерка принимать чужие мнения за свои собственные.

Я почти допила всю воду из бутылки, которую успела набрать, пока была в туалете в торговом центре накануне. В животе поскрипывали посторонние звуки, призывающие что-то туда положить. Обычно я шла к крупному продуктовому магазину, там во дворах у помойки мы с такими же бродягами, как и я, ждали, когда уборщицы и грузчики вынесут просрочку – овощи, фрукты, молочку, хлеб, и можно было успеть набрать еды на несколько дней, если не мешкать.

Как-то я собственноручно разнимала драку наших бездомных с бодрыми пенсионерками. Вцепился один бомж в арбуз, и бабка решила им полакомиться, она колошматила бедолагу своей клюкой, несчастный только голову успевал закрывать. Моральные принципы не давали бомжу бить хоть и воинственную, но старушку, и бабка силой отвоевала свой арбуз. К этой помойке идти было опасно. Придумала я себе эту угрозу или нет, рисковать я отказывалась, поэтому зашла в ближайший у парка магазин, купила дешевого кефира и буханку хлеба.

Булка была свежей, мягкой, я впилась в нее, словно это последнее, что мне доведется съесть на этой земле. Кефир обволакивал горло, медленно растекался внутри холодом. О будущих планах сытой думается легче.

Я зарядила кое-как телефон в Макдоналдсе: сидела с чужим подносом с пустыми коробками и салфетками, и отмахивалась от девиц и прыщавых парней, которые то и дело подходили с вопросами: «А не убрать ли вам поднос?».

До школы было десять минут пешком, но я вышла из Макдоналдса за сорок. Я шла, словно пробиралась по минному полю, осторожно вступала на забытую землю, искусственно замедлялась. К школе я подходила со стороны остановки, куда много лет назад почти ежедневно приезжала, чтобы попасть на работу. Дома теперь в этом районе были понатыканы, как сорняки, не оставляя ни одного свободного участка. Но сама школа не поменялась, кроме вставленных белых пластиковых окон, которые заметно выделялись на фоне выпавших из стен кирпичей, замазанных граффити и надписей. Школа оставалась прежней, как девица с накрашенными глазами, неопрятная и с сальными волосами. И как бы эта модница ни подводила глаза, прихорашиваясь, первое, что бросается в глаза, – грязные волосы и неухоженность.

Я присела на ступеньку, ведущую к главному входу школы. Еще раз достала телефон, на часах было 11.45. Можно было пялиться в одну точку, дышать почти летним воздухом и жалеть о прошлом, ничего другого я в последнее время и не делала. Без одной минуты двенадцать я поднялась и зашла в холл. На посту сидел вчерашний охранник, не скажу, чтобы он сильно удивился, но по лицу скользнула довольная улыбка, что день пройдет не впустую, и вечером будет, о чем посплетничать с женой. «Опять эта нищебродка приходила. То ли нищая, то ли бродяжка. Спину держит аристократично, подбородок высоко поднимает, а на самом деле – ничего у нее нет. Притащилась, видимо, к директору подаяния просить. Я ее собрался вчера прогнать, так директор ее выслушал, да и получается, на второй раз пригласил. Чудной народец пошел. Все в благотворители записались?».

– Я к вашему директору, – обратилась я. – Он меня ждет.

– Сейчас позову, – вяло отозвался охранник. И как в замедленной съемке, потянул руку к телефону, отрывисто нажал три кнопки, поднес трубку к уху и неохотно выдавил из себя: «Это охрана. К вам подошли. Да, вчерашняя».

Он опустил руку обратно на рычаг, поднял глаза и взмахом головы показал, куда мне следует отправиться.

Если до сих пор мы не увиделись с Людой, то она не придет, может, она и сообщение не прочитала. Филантропку тоже тут нашла. Только зря пятьсот рублей потратила. Да на кой мне этот телефон теперь.

Молодой директор сидел в кресле, которое было ему не по размеру, он проваливался в него и делался каким-то незначительным.

– Добрый день! Хорошие новости! Ваша ученица не только ответила оперативно, вспомнила вас, так еще изъявила желание помочь. Ну, действительно удача! Десять лет назад такой поиск не представлялся возможным, а теперь до каждого человека в мире требуется шесть человек. Слышали про теорию шести рукопожатий? С любым человеком можно познакомиться через шесть разных людей. Вот, представляете, от меня до жителя деревни где-нибудь в Исландии шесть человек. И каждое новое знакомство сокращает разрыв. Сейчас люди массово переезжают в интернет, поэтому говорят уже о пяти рукопожатиях. А вы что в дверях застыли, может, чаю?

– От чая бы я точно не отказалась. Давайте я сама.

Директор отрицательно покачал головой и выскочил из кабинета. Какая невиданная степень доверия вдруг, оставить меня одну с документами и вещами. Из соседней комнатки доносился нарастающий шум, будто приближался скоростной поезд. Что-то щелкнуло и в туже секунду воцарилась целительная тишина. Директор вернулся с двумя кружками чая и пиалой печенья на подносе:

– Она к 12-ти не сможет сегодня. Будет вас ждать в пять на железнодорожном вокзале, но вы все равно оставьте свой номер, я ей перешлю на всякий случай. Вы же купили мобильный телефон?

– Да, – во рту я держала уже две печеньки, поэтому протянула директору свой телефон.

– Телефон не нужен, номер знаете? – я опять отрицательно покачала головой. Паренек забрал у меня аппарат, что-то натыкал и вернул вместе с одиннадцатизначным кодом на листочке.

– Ваш номер, храните, вдруг понадобится кому-то продиктовать. Номер я Людмиле отошлю, а вам желаю добраться до того места, куда вы мечтаете попасть.

Воцарилась неуютная пауза, потому что я отпила только половину горячего чая и в пиале еще оставались овсяные печенья. Я проигнорировала его последнюю фразу и громко дунула на пар из стакана, закусывая новой сладостью. Директор уткнулся в компьютер, чтобы мы обоюдно не мешали друг другу сосуществовать в одном пространстве еще несколько минут.

Я взяла в руки кружку и пустую пиалу:

– Я помою. Знаю, где туалет, – и была уже в дверях вместе с посудой в руках.

– Нет-нет, – запричитал новый спаситель. – Оставьте, пожалуйста. Я вымою сам. Мне надо работать.

Две последние реплики звучали вместе нелогично, но я не стала с ним спорить.

– Спасибо вам еще раз за помощь. Я пойду.

– Провожать не буду. Вы вроде знаете, как отсюда выйти, – разулыбался молодой директор и перевел взгляд в компьютер.

– Счастливо!

Я обманула его и покинула не сразу стены школы, сделала небольшой крюк на третий этаж, чтобы постоять рядом со своим родным кабинетом. Кабинет был закрыт. И вообще внутри мало что напоминала школу при мне. Стены каждого этажа были выкрашены в слащавые неестественные цвета – желтый этаж, фисташковый, ярко-розовый, как будто краски закупали для комнаты девочки-подростка, а не для средней образовательной школы. Коридор первого этажа был увешан портретами под нескромным названием «Гордость школы» – экспозиция, видимо, касалась всех, кто чего-то достиг за пределами школы, но школа считала, что это глубоко ее личная заслуга. Одна стена была посвящена стенгазете с последними событиями. В большом холле висела доска с объявлениями и стендом – «Лучший ученик недели». Господи, ну кто придумал вернуть эту советчину?

Охранник косился на меня и демонстративно покашливал, намекая, чтобы я убиралась подальше от его рабочего места. Я вышла за порог школы, спустилась по входной лестнице и присела на ступеньку. Школа мне была ближе, чем вокзал, поэтому я не спешила там снова оказаться. Рядом внезапно загудела и слегка зашевелилась моя сумка, от чего я успела про себя перекреститься и отскочить от котомки на полметра. Звук не утихал, я открыла ее и увидела свой телефон, подмигивающий зеленым глазом. Выдохнула и нажала зеленую кнопку:

– Ольга Юрьевна, – донеслось из трубки. – Это Люда. Вы где сейчас? У меня планы поменялись, не смогу приехать в пять на вокзал. Алло, Ольга Юрьевна?

– Люда, ничего страшного, – я поднесла аппарат ко рту, но так переставала слышать, что говорит Люда.

– Подождите, вы где? – Люда кричала в трубку, а на заднем фоне грохотала музыка. Я не успевала разобрать всех слов, которые спешила вместить за одну минуту бывшая староста.

– У нашей школы, Люда, – выдохнула я, мечтая нажать на сброс, чтобы закончить бесполезный разговор.

– Еду к вам. Ждите меня. Поняли? Дождитесь там! – И нас разъединило. Морковка снова замелькала перед моим лицом.

Огромный черный джип за воротами такси притормозил минут через двадцать. Водитель махины проворно выскочил и медленно открыл дверь заднего пассажирского сиденья, из-под дверей появились две ноги, а потом и выкатилась вся Людмила, так что я не сразу признала, что это она.

– Люда, да ты бы хоть сказала, – всплеснула я руками, не отрывая взгляда от ее огромного живота. – Зачем еще эти хлопоты?

– Ольга Юрьевна, все хорошо, не переживайте. В больницу мне надо. Новый директор написал, что вам деньги на билет нужны. Должно хватить, – она протянула четыре синие бумажки. – Думала, сама вам купить. Поболтать. Но малыш решил по-своему.

– Я вернуть пока не смогу, – замялась я, но деньги из рук Люды взяла.

– Ольга Юрьевна, то, что вы пережили и не сломались, это ведь мало кому удается. Вы в какой монастырь? Очень хорошо, что вы обрели Бога. Вы запишите номер, который высветился, обязательно напишите, как доберетесь. Если вдруг, что не получится, вы возвращайтесь, мы здесь работу вам найдем. Все хорошо будет. Вот увидите. Пора мне.

Люда обняла меня крепко, не отстранилась в первые же секунды, а выдержала долгое объятие. Водитель попридержал дверь, и я помогла Люде усадить ее обратно в новомодное чудо иностранного автопрома. Она помахала из машины, я опустила глаза и увидела в руке свернутые купюры, которые крепко сжимала в кулаке.

На вокзале из двенадцати работали две кассы. Я оборачивалась по сторонам, ожидая, что вот-вот ляжет на плечо тяжелая рука, и я услышу из-за спины: «Мы тут давно тебя ждем, Олька», обернусь и увижу хохочущего Женю.

Очередь почти не двигалась, за мной вырос изогнутый хвост из будущих путешественников и пассажиров и упирался вплоть до входа в здание вокзала. Руку я держала на животе, прощупывая на месте ли паспорт.

До меня к кассе оставался один человек, когда билетерша повесила объявление будущего технического перерыва в 15 минут. Передо мной она обслуживала суетливую девушку, без конца задающую вопросы: где место, далеко ли от туалета, сколько идет поезд, известно ли к какому пути подойдет.

– Девушка, – не выдержала я. – Пожалуйста, не задерживайте очередь.

– Забыла вас спросить? – рявкнула она, не глядя. – Как это вы банковские карты не принимаете? Почему аппарат не работает? Я не обязана читать все, что у вас тут написано. Где банкомат? Понабирают тут идиотов, – и девушка процокала в сторону банкомата.

– Можно мне билет до Печор? – взмолилась я, стараясь нагнуться ниже, чтобы кассирша лучше услышала меня в узкую щелочку.

Зашипел приемник и загромыхал искусственным голосом о том, что у нее программа открыта на другом билете, висит операция, и она не сможет завести новую, пока не закроет старую. И у нее все равно сейчас перерыв.

– Пожалуйста, мне нужно взять билет прямо сейчас, – я наклонялась ниже, почти прикасаясь губами к стеклу, разделяющему нас.

– Не мешайтесь, – сзади возникла дотошная девица. – Я здесь вообще-то билет покупаю.

Несколько минут ушло на то, что эта мадмуазель два раза пересчитала сдачу, медленно прочитала все, что было на распечатанном билете, сверила цифры с паспорта и только тогда отошла от окошка.

– Я не буду вас мучить вопросами. Мне любой билет, хоть у туалетов.

Билетный кассир сжалилась и попросила повторить, куда еду. Я ответила.

– На сегодня в 21.10. Плацкарт есть. Будете брать?

– Такое популярное направление? – поделилась я с билетной кассиршей своим открытием.

– Простите, вы о чем? Оформлять?

– Конечно, – и я протянула ей свой новенький паспорт.

До отправления оставалось семь часов. Я поспешила убраться от вокзала подальше, пока не попалась кому-то на глаза. Не сказать, что я была где-то далеко от прошлой жизни. Привокзальные лавочки наводнили фигуры в темной одежде, я отвернулась, чтобы не разглядывать и тем более, чтобы кто-то не успел разглядеть меня, и побежала вглубь привокзальных дворов. У меня было достаточно денег, чтобы поесть и добраться до монастыря, да что там – при желании я могла вернуться обратно в этот город, хотя ничего, кроме могилы сына, меня тут не держало.

Я купила в продуктовом колбасу, хлеб, лимонад и упаковку леденцов – этого должно было хватить, чтобы больше суток продержаться в поезде.

Поезд был проходящий. Вагон ночного плацкарта успел наполниться спертым воздухом несвежих ног и застарелого перегара, от которого меня слегка подташнивало, едва я сделала несколько шагов внутрь вагона. Пока шла до своей боковушки, разглядывала спящих пассажиров. У похрапывающих мужиков на столиках стояли недопитые баклажки с пивом.

Я расстелила постель и провалилась в сон. Я проспала часов двенадцать, сродняясь со стуком колес, укачивающим меня словно в колыбели. В животе заурчало и звуки, исходящие из меня, казалось, перекрикивают грохот движущегося поезда. Я стащила себя с верхней полки, чтобы дойти до туалета, ополоснуть лицо и перекусить приготовленными бутербродами.

Женщина, моя соседка по боковушке, освободила место, свернув одеяло в рулон, и я присела напротив нее. Я отхлебывала чай из граненого стакана, держа за железный подстаканник. Мужики в соседнем проходе пили пиво из таких же стаканов. Они гоготали, матерились, к ним через несколько рядов прибегали молодые мамочки и просили громко не ругаться: «Тут же дети». Мужики разводили руками, клятвенно обещали больше никаких плохих слов, а через пять минут от этой компашки летели матерные ругательства.

Я с остервенением жевала свой бутерброд, запивала несладким безвкусным чаем, вкусовые рецепторы или притупились или все были направлены в сторону пшеничного, который с запахом пота, дешевых духов, грязного белья заполнил целиком воздух вагона. Я отпивала глоток, но в горле мгновенно пересыхало. «От одной кружки пива никому хуже не станет. К тому же я в поезде, никуда не сбежать. И может, это моя последняя кружка пива в жизни».

Я прошла мимо веселящейся компании мужиков, они, видно было, собрались со всего вагона, слишком они были разношерстные, несмотря на их походный стиль одежды. Я продефилировала в туалет туда-сюда несколько раз, но осталась незамеченной, толпа веселилась и не думала заглядываться по сторонам. Я забралась на свою полку и закрыла глаза. Что-то внутри тянуло спуститься, пройтись мимо еще раз или отправиться на поиски вагона-ресторана. Взять себе полторашку пива, выпить и уснуть до прибытия.

Я вижу себя, спускающейся с верхней полки, как нахожу свои ботинки и запихиваю в них ноги, бреду через вагоны, меня раскачивает, шатает, я ювелирно прохожу между торчащих с верхних полок ног и почти падаю, но удерживаюсь, хватаясь на блестящие стальные поручни на пути. Как стою перед барменом и долго выбираю, какое пиво взять, но выбираю, разумеется, самое дешевое. Как бармен в замызганном переднике брезгливо дает мне стакан и спрашивает про закуску, и я соглашаюсь взять «Московский картофель», а он настаивает на каком-то иностранном слове. Мне не хочется никого обижать, но и не хочется рисковать. «Московский» мне ближе. Я уже открываю бутылку и она пшикает, словно сообщает какую-то тайну, а я уже не слушаю ее признаний, до краев наливаю в стакан и отпиваю глоток, затем другой и ставлю стакан только, когда он пустеет. Я быстро расправляюсь с тремя кружками за раз, забывая насладиться вкусом, меня поглощает алкогольная жажда.

Меня грубо расталкивает проводница и объявляет, что прибытие через два часа и просит сдать белье. Я с трудом соображаю, где я и был ли поход в бар. Отворачиваюсь к окну, вынимаю деньги из тайника и смотрю, что ничего не потрачено. Немного успокаиваюсь.

Я успеваю умыться в туалете, намываю голову и радуюсь своему отражению впервые за долгое время. Вот как далеко меня завело упорство и сила воли. Я способна на настоящие смелые поступки. И после трагедий жизнь может заиграть красками, несмотря на всю боль. В дверь колошматят, орут, чтобы я поторапливалась.

Поезд замедляет ход, я вижу крупное название, светящееся желтыми буквами «Печора». Здесь я никого не знаю, но вокзалы устроены одинаково, так что я надеюсь переночевать в зале ожидания, а утром сесть на автобус до монастыря. Может, у местных удастся сразу узнать, какой номер автобуса искать.

Я сижу напротив женщины лет за сорок и вдруг понимаю, что я сама женщина за сорок. Она говорит с кем-то по телефону. Наверное, это муж, потому что она уверяет, что доберется на такси и не надо ее встречать, ему же завтра на работу, а он, видимо, давно приехал и ждет на перроне, она улыбается, теребит бумажку в руке и послушливо ему кивает.

Пьяная компания сидит наготове: на ком-то спортивный костюм, кто-то в джинсах, один в деловом костюме – вероятно, это единственная чистая вещь, которая у него осталась в конце путешествия. Те, кто с чемоданами стараются, побыстрее встать к выходу в проходе, мешают пройти проводнице, которая проверяла туалеты перед прибытием. Она пробирается сквозь препятствия, тихо матерится, но не скандалит с пассажирами. Я все еще сижу на нижней боковушке, обхватив сумку руками, и жду окончательной остановки. Когда людская масса тянется по проходу, я решаюсь спросить у мужчины в джинсах, местный ли он. От него разит перегаром и глаза поплывшие, но при этом веет необъяснимой доброжелательностью, в которую я хочу верить. Он братается с каким-то парнем, не особо обращая внимания на мои «простите».

Его приятель толкает вбок и только тогда этот мужчина замечает, что я обращаюсь к нему.

– Вы местный, говорю? Я хотела узнать, может, вы знаете, как до церкви доехать?

– До какой церкви? – он выглядит искренне непонимающим, о чем я толкую.

– Известный монастырь, церковь, приход. К вам же со всей России едут, – мы двигаемся в колонне, почти доходя до купе проводника.

Тут паренек лет тридцати вклинивается в наш разговор:

– Я тоже в монастырь приехал, в послушники собираюсь, – ему на вид не больше тридцати, нос такой смешной, сплюснутая вареная картофелина почти на все лицо.

– Не понимаю, – мужик в джинсах, которого я остановила с минуту назад, трет правый висок, будто это быстрее поможет ему соображать. – Есть, вроде, монастырь, но он женский, насколько мне известно.