Текст книги "Ловушка для Дюпюитрена"

Может, хотя бы на органы разберем? Пересадим кому-нибудь! У него вообще целое хоть что-нибудь осталось? Семенники, скажем. Сейчас это популярное направление. Как и раньше. Фильм еще есть такой, – он пощелкал пальцами, – по Булгакову.

– «Собачье сердце»? – подсказал киноманьяк.

– Вот-вот! – по-хамски хохотнул главный врач. – Как говорится, собаке – что? Ха, ха, ха! Не угадал! Собачье сердце. Ладно, хватит работать, пошли ко мне, тяпнем вискарику. Обсудим подробности. Покурим.

А вы, – обратился к Елене Борисовне, – сторожите пока. Никого не подпускайте! Даже техничку, почтальона и этого, кого еще? – повернулся он за разъяснениями к автору сценария.

– Электрика! – напомнил тот.

– Вот-вот! И чтобы ни гу-гу! И ни о чем не помышляй даже, – вдруг вспомнил что-то главный врач.

Зевакин молча плакал, давясь дыхательной трубкой. Ему было ужасно страшно. Жалко себя. Горько было так бесславно заканчивать жизнь. Его часы были сочтены, а последние минуты в красках расписаны по деталям.

Он уже давно очнулся и отчетливо слышал все разговоры, попеременно переходя от надежды к отчаянию.

* * *

Охиренко удовлетворенно выслушал донесение о том, что объект обнаружен в больнице. Но когда услышал продолжение, раздраженно отключился. Скрипнул зубами.

Сентиментально взглянул на фотографию в рамке, стоящую на столе, привычно погладил и убрал в ящик. Чтобы не отвлекала от работы.

Откинулся в кресле и потянулся к мундштуку кальяна. За спиной за его действиями с фотопортретов строго наблюдали глава правительства и президент в их лучшие молодые годы.

«Опять опередили! Везде потери. Только нашли пропавшего агента, как его тут же убивают. Наверное, действительно слишком много знал, иначе их действия необъяснимы. Спрятали, как говорится, концы в больнице.

Кто же вы, мистер Зевакин, и кто стоял за вами? – взглянул он на папку с собранными сведениями. – Ничего не представляющий собой человечек живет-поживает и вдруг – бац! В один момент оказывается в эпицентре борьбы больших сил.

Эх, чувствую длинные руки Дюпюитрена. Везде суется, бестия, пакостит! Бастард-рукосуй! Вечно у нас в России англичанка мутит!

Мы ведь, собственно, из чего исходили, – он затянулся, медленно выдохнул. – Люди с берегов Темзы планируют через подставных лиц взять под контроль группу предприятий, играющих важную роль в обеспечении безопасности страны. На одном из секретных уфимских заводов ученые разработали способ напыления защитного термостойкого состава на лопатки двигателей реактивных самолетов 5-го поколения.

Нам была поставлена задача не допустить никаких эксцессов перед очередным съездом нашей партии и саммитом глав правительств. Чтобы не слямзили секретную техническую документацию с завода. Так.

К нашему сожалению, мы узнали, что часть технической документации и коды доступа к денежным средствам уже уведены в швейцарский банк. Одним из исполнителей акции являлся некий Левинский. Теневой магнат, разбогатевший при помощи покровителей с Запада, имевший широкие связи в промышленных кругах на Урале. Через Левинского мы вычислили руководителей проекта, а затем планировали воздействовать и на лондонских затейников. Мы провели хитроумную операцию по внедрению в его окружение расконсервированного агента «Медузу», бывшую ученицу Левинского.

Для отвода наших глаз, якобы все идет по-старому и он не планирует перебраться на Запад, Левинский предложил ей законным образом оформить брак. Одного мы его не выпустили бы, это точно. «Медузе» удалось совершить почти невозможное дело. Тут он допустил ошибку, просчитался! В случае его смерти она становилась законной наследницей и должна была в будущем передать под контроль государства огромные средства и самое главное пресечь военно-промышленный шпионаж.

Хотя ему-то, действительно, какая разница, что будет после его смерти. Он ее точно не планировал. Вот и подженился.

Наши аналитики заподозрили, что он решил досрочно уйти на покой. Начал сворачивать дела, перебрасывать средства. Мы усилили наблюдение.

Но, по-видимому, нашу игру противники раскусили или просчитали возможные варианты, и, чтобы убрать подставленную «Медузу» со сцены, заразили её радиоактивным веществом. У нее пострадали все женские половые органы. Жаль, что так вышло. Тут они нас переиграли, надо признать».

Он опять глубоко затянулся и задумчиво почесал длинный косой шрам на лбу, оставленный на память навахой одного рубахи-парня в Никарагуа.

«Наконец, когда у нас что-то начало получаться, неожиданно в окружении Левинского появились какие-то подозрительные личности с уголовным душком. Преследуя свои корыстные цели, они побудили его к активным действиям.

Запуганный Левинский, как поднятый с лежки зверь, повел себя неадекватно. Занервничал. Поменял местожительство. Играя роль старого бонвивана, увивался за женщинами. Но мы выяснили через осведомителя районной поликлиники, что у него давным-давно развилась, – заглянул в заметки, – «эректильная дисфункция». Это когда верхи хотят, а низы не могут! Ха! – злорадно хохотнул полковник, вспомнив анекдот:

«На приеме у сексопатолога 80-летний старичок жалуется врачу, что он до сих пор гоняется за молоденькими девушками. – Так это же хорошо!

В вашем-то возрасте? – Да я понимаю, что хорошо, только не помню, зачем?»

После длительного мозгового штурма и всестороннего обсуждения этот медицинский факт и навел наших сотрудников аналитического отдела на мысль о готовящемся побеге из страны.

Иначе, зачем было жениться старому импотенту? Тянул время, как использованный презерватив. Наверное, чувствовал, что не успевает осуществить операцию по переброске всех средств на зарубежные счета. Вспугнули его уголовнички! А он, скорее всего, на нашу работу подумал. Ха-ха! У страха глаза велики!

Скорее всего, затеял собственную игрешку, втайне от хозяев, козлина! Деньги развращают! Скрысятничал! А это всегда было чревато! Всегда! Вот и поплатился.

Ну, хапнул бы маленько и жил. Как другие на испанском побережье живут! Перечислять имена не будем. Так нет! Вот она жадность людская. Уже зоб полон, а глаза все голодны! Тьфу!

Вот так и живем в последнее время, ни в козу, ни в Красную армию!» – предался он глубокомысленным философским размышлениям, почесывая временами многочисленные шрамы.

* * *

– Что у нас нового от московского резидента, Барни? – медленно цедя слова сквозь зубы, спросил мужчина средних лет, внимательно проследив за высоким полетом мяча, который только что упал в двух метрах от дальней лунки.

– Прекрасный удар, сэр! – подобострастно отметил его спутник, отвлекаясь от темы разговора. – Из Москвы сообщают о необходимости скорейшего решения вопроса по «Лямбда-банку».

– «Лямбда-банк», «Лямбда-банк», – проворчал шеф, садясь в кар для передвижения по полю, – везде деньги. Все время деньги. Капитал правит бал!

Хорошо, я позвоню мистеру Локерби. Но вы передайте Симулевски, чтобы он активизировал работу голубого лобби в аппарате третьего вице-премьера. Разрешение на строительство блока атомной электростанции должна получить «Фьюжнэнержи».

Шиш русским!

– Простите, сэр?

– Читайте русских классиков, Барни! Просторечивое идиоматическое выражение, означающее примерно fuck you.

– О-у!

– Произошло от слова «шишка».

Шишка, как вы знаете, – орган размножения голосеменных растений; совокупность стробилов. Стробил, от греческого слова strobilos – сосновая или еловая шишка – орган размножения многих высших растений, таких как хвощи, плауны и голосеменные, – увлекся объяснениями Дюпюитрен. – Выражение «Шиш тебе!» сопровождалось обычно показом кукиша, этого своеобразного аналога демонстрации поднятого вверх третьего пальца в англоязычном мире, и обидными для мужчины словами «Накося – выкуси!» Особенно приводило в ярость собеседника пошевеливание кукиша или высунутый язык, что издавна служило на Руси приглашением к рыцарскому поединку. Победивший на турнире имел право хвастаться перед окружающими людьми и благородными дамами: «Я его натянул на шишку!» – Имеется в виду – победил!

Кстати, шишкой или шишкарем называют в России нелюбимых начальников, возвышающихся над другими своими природными или приобретенными качествами. Людей, достигших каких-либо высот в общественной иерархии. Так сказать, птица высокого полета, выпячивающая напоказ свое достоинство, превосходство.

На наш взгляд, это существенный признак отсталого общественного развития, где-то на пути от человека разумного до цивилизованного. Находится в одном ряду с другими признаками, как то: кепчонка вождя, малиновый пиджак, служебный маячок на яхте, достигающей размеров «Queen Mary», собственная команда в нашем добром, старом английском чемпионате, золотой унитаз, туалетная бумага с монограммами, эпиляция волос с мужских ног… Одним словом, азиатская нескромность!

Барни с нескрываемым интересом стенографировал речь шефа.

– Ешь мою плешь! Кинул палку! Балда и его елда! О, нет! Sorry! Увлекся. Это из другой оперы. Есть у меня такое. Случается. Эти выражения объясню в следующий раз.

Какие еще новости?

– Эсминец Черноморского флота «Встревоженный» готовится выйти на перехват сомалийских пиратов, собирающихся атаковать 21 сентября в 9.30 минут нефтеналивное судно под флагом Панамы. Координаты сообщить, в какой точке произойдет нападение?

Дюпюитрен отмахнулся:

– Пусть атакуют! Папаша Харви попляшет.

– Шиш русским, сэр?

– Причем тут русские? Я имел в виду Симпсона и его банду пиявок. У них контрольный пакет акций. Может, впредь будут посговорчивее. Дальше.

– Завтрашнее «Обращение» к народу русского президента у вас на столе, сэр!

– Хорошо! Внесите наши поправки в девятый «вызов».

– Вы просили узнать подробности по поводу гибели мистера Левинского, сэр!

– Да, наших друзей из палаты общин, к сожалению, очень обеспокоила эта новость. Они боятся потерять инвестиции. Их серьезные средства под угрозой. Просят гарантий, что у нас все находится под контролем.

– Похоже, мистер Охиренко чем-то сильно раздражен, сэр. Это не характерно для работы его специалистов. Как-то без выдумки, слишком грубо и не интеллигентно, сэр.

Левинскому засунули в рот собственный галстук от Бриони, задушили электрическим проводом и выкинули с третьего этажа. Может, нам в назидание? Предупреждают?! В наших кругах так уже давно никто не действует.

– Хотят свести все к случайному уголовному преступлению. А мы знаем, что случайностей с такими людьми не бывает. Возможно, нам мстят за устранение «Медузы».

Это похоже на Охиренко! Он никогда ничего не прощает. Мол, «Мы раскусили вашу игру. Теперь ваш ход!». Не находите, Барни? Никогда нельзя недооценивать русских, их азиатское коварство и хитрость. Может, таким образом они замаскировали собственные действия? Проверьте, нет ли в доставленных образцах тканей Левинского следов отравляющих или радиоактивных веществ, приводящих к нарушению метаболических процессов в организме.

А что если в игру включились некие третьи силы?

– Вы проницательны, как всегда, сэр. Сообщают о появлении в нашем поле зрения некоего мистера Зевакина, возможно выступающего со стороны этих третьих сил. Может, это работа коллег из «Моссад» или французской DST? Им, в первую очередь, невыгодно строительство третьего блока атомной станции.

Кар бесшумно подвез владельца к лунке на самом краю игрового поля.

На белом мяче, энергично трепеща прозрачными крыльями и наблюдая за ними, сидела большая стрекоза. Любопытно вертела головой в разные стороны.

– У вас появился соперник, сэр! – учтиво произнес подошедший помощник.

Дюпюитрен задумчиво посмотрел на мяч.

– Anax imperator. Дозорщик – император. Стрекоза из отряда хищных хорошо летающих насекомых. Редчайший вид. В России он внесен в Красную книгу, согласно данным «British Dragonfly sodety»[3]3
  Общество одонатологов (энтомологов, изучающих стрекоз) Великобритании.


[Закрыть]. Я знаю этого соперника, – медленно произнес он. – Ну что же, продолжим дальнейшую игру, мистер Охиренко.

Проблемы, всегда приходиться решать проблемы. Есть человек – есть проблема! – он сделал паузу.

– Понял, сэр! – вытянулся догадливый помощник. – Разрешите передать господину Симулевски разрешение на устранение этой маленькой преграды. Пусть поручит группе Бесшарова, – предложил он исполнителя акции.

– И еще, – добавил Дюпюитрен, – сообщите Симулевски из «Лямбда– банка», что деньги поступят, когда не будет никаких претендентов. Никаких!

Восстановите наш утраченный доступ к банковской ячейке Левинского.

Он встал в стойку. Высоко поднял клюшку и нанес молниеносный удар. Фьюить!

Секретарь посмотрел по направлению удара, но полета мяча даже не заметил. Вдруг сверху упала голова стрекозы с огромными фасетчатыми глазами, следом медленно кружа, опустились крылья. Тела нигде видно не было. Мяч продолжал спокойно лежать на траве, даже не шелохнувшись от страшного удара.

Барни похолодел, наблюдая, как шеф убирает клюшку и выбирает следующую. Вспомнились глухие ужасающие слухи, передаваемые под большим секретом в отделе.

Шеф невозмутимо посмотрел на останки стрекозы. Достал разовый бумажный платочек с цветочками, вежливо сплюнул туда и аккуратно сложив, кинул его в пакет для мусора.

* * *

Охиренко оторвал взгляд от зарябившего монитора компьютера и потер вдруг зардевшиеся уши. Понюхал воздух и безошибочно определил его источник. Даже на таком расстоянии. Поискал глазами по сторонам муху, которую ему сейчас неудержимо захотелось прихлопнуть, и вдруг ассоциативно вспомнил погибшего Мухобоя.

«Почему его убрали? Что-то пошло не так! Он должен был просто доставить Зевакина в управление. Так сказать, на инструктаж!

Зевакин Евгений Жанович, ничем не примечательная личность. Официальный супруг нашей пострадавшей сотрудницы, обычный инженер по холодильным установкам. Отстранен на время проведения операции туда, куда Макар телят не гонял, к черту на его рог. Ему разрешили посетить материк, буквально, только для посещения могилы жены и оформления бумаг. В армии не служил из-за плоскостопия. В руках никогда огнестрельного оружия не держал. За границей не был. Как же он так ловко расправился с нашим лучшим специалистом и ушел от наружки?

Неужели ребята мистера Дю успели просчитать ситуацию раньше нас? И после устранения «Медузы» сразу завербовали его на свою сторону. Когда успели? Что за бардак творится на атомном флоте? – раскипятился он.

– Значит, Зевакин работает под хорошим прикрытием?

Или все-таки он сам запаниковал? Одиночка. Вряд ли. Агенты такого уровня не паникуют. В присутствии стольких свидетелей убивать человека просто глупо. Мы его быстро вычислим.

Значит, его подставили! Сдают нам, под шумок, как ненужную пешку. Чтобы не зевнули. Следовательно, с ним играют втемную. Или же он носитель ненужной информации. Какой? – полковник щелкнул суставом искуроченного мясорубкой пальца левой кисти. Давным-давно. После пытки в Иране.

«Медуза» о проводимой операции ничего не должна была ему сообщить. Подписку дала. Все переговоры прослушивались. Хотя сердце женское непредсказуемо. Ему не прикажешь! Служба службой, а дружба дружбой. Могли у нее свои мотивы быть? Могли. Двадцать лет, как никак, вместе прожили. Как там говорится, муж и жена одна сатана? Да, шарада!

Хотят нас направить по ложному следу, чтобы мы потеряли драгоценное время. А у нас времени, как всегда, нет. Саммит на носу, – он энергично почесал раздвоенный кончик носа. Память об укусе страдающей эпилепсией знакомой девушки из Нагасаки времен давней юности.

А если мы по вашей подсказке не пойдем?! Просто уберем с шахматного поля и все. Пусть делают следующий ход. А я чую, я всегда чую, где он будет. Наверное, опять в Иране! Извечная сфера интересов англичан. Там тепло, там яблоки!

Вдруг это не Дюпюитрен? – Охиренко замер, и все его логические построения полетели в тартарары. – Так, так, так, – встревоженно забились мысли под крышкой черепа. Он дернул себя за оселец на лысой голове. Волосы после ожога напалмом в Лаосе густо цвели лишь на темени. Вновь потер зардевшиеся, искуроченные борьбой уши и надолго задумался, мертвой хваткой вгрызаясь в мундштук кальяна.

* * *

В больничную палату с шумом пчелиного роя ввалилась группа представителей средств массовой информации во главе с директором клиники.

– Специально для прессы сообщаем, что для пострадавших в трагических событиях на улице «День памяти жертв французской коммуны» проводятся все, подчеркиваю, абсолютно все необходимые в таких случаях мероприятия. В известность поставлены соответствующие органы, доложено, как полагается, по цепочке в райздравотдел, горздравотдел, начальнику департамента, министру здравоохранения, социального развития и пенсионного обеспечения нашего округа. Пресс– секретарь постоянно обновляет поступающую информацию на нашем сайте. Предлагаю почтить память жертв минутой стояния и молчания, – проявил инициативу Шамиль Загитович. Через несколько секунд, по– видимому, устав от молчания, продолжил тоном гида, демонстрирующего музейный экспонат:

– А вот, господа, перед вами наш самый тяжелый пациент. Недавно мы установили его личность. Это Зевакин Евгений Жанович, – он указал на беднягу Умрилова. – Вот его билет из Игарки, который мы нашли в кармане, – он брезгливо принюхался к билету, услужливо поданного Григорием Абрамовичем, придерживая кончиками пальцев за уголок, – его испачканного пиджака. – Торопливо вернул билет обратно и протер руки о халат возмущенного врача.

– Как можете сами удостовериться, не подает никаких внешних признаков жизни. Мы тут его недавно прооперировали, – он вспомнил полученные Зевакиным травмы и незаметно для других, как ему показалось, машинально помассировал свой невзрачный мужской бугорок сквозь брючину. Видеокартинка тут же ушла в прямой эфир новостных каналов «Вся Уфа», БСТ и BBC.

– Надеемся на положительный исход, – он со значением посмотрел в объектив переносной кинокамеры «Бетакам». – Наши специалисты просто кудесники, могут вытащить безнадежного пациента, буквально с того света. В нашей тяжелой работе мы применяем оригинальные передовые технологии и инновационные методы лечения и профилактики инфекций, передаваемых половым путем, – присел на любимого конька главный врач.

Господа! Пропустите, пожалуйста, медсестру для введения чудодейственной сыворотки пациенту. Давайте не будем мешать лечебному процессу и пройдем в следующую палату. Пусть она спокойно поставит капельницу.

* * *

По соседству слышалось мучительное пыхтение медсестры-чародейки, пытавшейся ввести иглу в спавшуюся вену трупа, какая-то возня, звяканье. Наконец все стихло. Комната опустела. Ненадолго.

Вскоре Зевакин услышал, как кто-то прошел к его изголовью.

«Наверное, читает исходные данные, следит за показателями жизнедеятельности. Думают, что я Умрилов. Это хорошо или плохо? Хотели прикончить меня, а пострадал сосед. Это хорошо! Но директор во всеуслышание заявил прессе, что Зевакин Евгений Жанович – все еще живой! Это плохо! Могут возобновить операцию по моему устранению. Надо тикать отсюда при первой возможности. Кто же это меня преследует? На кой ляд я им сдался! Неужели мадам со своим братцем Колямом? Ух, какая харя, страшная, забинтованная. Сразу на меня подозрительно косился. А что я им сказал-то! Тяжело, говорю, Юрочку в гробу лицезреть, любоваться. И все!

А может это дело рук очкастых тонтон-макутов? Точно, мне их лица сразу не понравились. Гиббоны. И начальник не лучше. Любитель поэзии. Намекал еще, припугивал: – «Посияй, говорит, напоследок насмотрись на свет, на склоне лет!» Как его зовут-то? Бесшаров. Странная фамилия. Им, наверное, делиться не хочется. Видать деньги огромные. Ну да, он так и сказал. Угрожал, что кому-то может не понравиться, если не подпишу отказ от наследства. Точно, точно, предупреждал, что если не приду на встречу, то прикончат. Запугивал, сволочь! Вот они и стараются!

А как я приду на встречу, если мне на ногу наступили? – он вспомнил ворону. – Она, сволочь, сглазила! Она виновата! С нее все началось. Накаркала! А другим она песни поет. В такое дерьмо попал! Не в свое дело полез. Ну, кто меня за язык тянул речь произносить!? Наверное, черт дернул, в прямом смысле. Попутал. А сам-то я не виноват.

И медсестра тайская тоже хороша. Чуть до смерти не затрахала! Вдруг ее наняли, чтобы меня страстью уморить?! Кровью бы изошел, если бы не подошедший вовремя доктор. Точно! Еще повторная попытка была. Тем же способом! Какой дурак откажется? Беречься ее надо. Избегать. Ловкая, изворотливая. Гибкая, – с несвоевременным наслаждением вспомнил он ее тело. – Ей только волю дай! Еще кольнет что-нибудь или подсыплет.

Дежурный доктор, Григорий Абрамович, скорей всего не причем. Не при делах. Он может помочь выбраться отсюда. Да только и он хорош, парень не промах, свою выгоду не упустит. Помыться хочет в Красном море за мой счет. Даже пальцем не пошевелил, а просто подсказал директору, Шамилю Загитовичу, как обо мне по телевизору рассказать, чтобы легче было убийцам найти.

Как они билет из пиджака достали-то, не побрезговали?

Да у них тут банда целая собралась! Бонни и Клайда, – с горечью понял Зевакин. – Никому верить нельзя. Один на белом свете. Сирота горемычная! – опять подступили соленые непрошенные слезы.

– Срочно надо сматывать удочки, – сглотнул он, – но как?»

Размышления попавшего в тупиковое безнадежное положение Зевакина были прерваны самым бесцеремонным образом. А именно.

Кто-то разрезал прикрывавшие его лицо бинты с противным треском, обнажил лоб и изумленно выдохнул запахом жевательной резинки Wrigley's Spearmint:

– Опаньки!?

Кожу в центре лба холодно поцарапали чем-то железным. Уже знакомый голос прошептал: – Вот, кудесники, зашили! Так, что даже следов не видно! – затем куда-то в сторону уже погромче произнес: – Шеф, у нас проблемы! Его заштопали! Живее всех живых. Лежит себе и в маску дует.

– Ты что контрольного не сделал, твою маму?!

– Какой контрольный, какой контрольный? Причем тут моя мама? – раскипятился киллер, обвиненный в непрофессионализме. – Я прямо в лоб попал! Сюда! – чуть не пробил лобную кость объекта стволом пистолета. Объект закряхтел от сильной боли и вспыхнувшего перед глазами калейдоскопа цветных мушек. – Я не виноват, что у нас медицина такая пошла! По нанотехнологиям! Чуть что, так мама!

А ну-ка, сейчас соседа посмотрю! Может, мы опять не того по ошибке кокнули?

Вновь послышался сухой треск разрываемой ткани, металлическое постукивание о кость и изумленный возглас: – Ну ничего себе?! И этот живой, вот капельница висит. Капает. Это он, шеф! Я свою руку узнал! Вот же у этого объекта кожа на лбу зашита. Аккуратно, как вышивка мулине. Оживили, черти! – восхищенно выдохнул киллер.

– Никогда прежде такого не видел! Надо таких специалистов иметь в виду! На всякий случай.

А вот этот жмурик с дыхательным аппаратом, выходит, «овощ»!

– Прочитай хотя бы табличку с фамилией, кретин! Чему тебя в школе учили? Как его фамилия? В кого ты стрелял, урод? Те-бе ну-жен Зе-ва-кин! Понял? Твою мать и батю!

– Понял, понял, шеф! Что уж такими последними словами обзываться? Не урод я и не кретин. Да и что тут непонятного? У Зевакина уже одна дырка есть! Попал прямо в десятку-яблочко. Сам Михаил Таль позавидует[4]4
  Путает с Вильгельмом Теллем (прим. ред.)


[Закрыть]. Красота необыкновенная.

Ладно. Принял! Будет тебе сейчас контрольный! Не зашьют! Ниток не хватит! Конец связи!

Раздались глухие хлопки.

– Пук-пук-пук!!! – Сильно запахло порохом.

– Ну, вот и красота! Еще лучше стало. Четверка бубновая! – дверь захлопнулась.

Зевакин даже не смотрел в сторону многократно невинно убиенного Умрилова и плакал. А на что смотреть-то? «На его месте должен был оказаться я!»

Не успел выветриться запах пороха и жевательной резинки, как с громким стуком в палату вошла следующая личность мужского пола, огляделась, поставила на пол стремянку и прямиком направилась к табличкам с выходными данными пациентов. Затем пригляделась к развороченному лицу Умрилова и тихо произнесла:

– Товарищ полковник! Докладывает второй! Крысоед, говорю! Да. Миссия невыполнима! Объект ликвидирован прежде нас. Выстрелами в лицо. Изрешетили, как сито! По-видимому, сработал не профи! Совсем патроны не экономят!

Где-то я такое уже встречал.

Может, он все-таки не причем? Несерьезно как-то. Так точно! Не рассуждаю. Слушаюсь, действовать по инструкции и на всякий случай ввести «лекарство» в капельницу!

По соседству послышались неясные звуки, а после небольшой паузы:

– Прости, брат, охирели они там! Царствие небесное!

Затем кто-то наклонился над Зевакиным, вгляделся и опять спросил незримого собеседника:

– А с Умриловым что делать? Соседа в коме. На искусственном дыхании. М-м, понял. Отключаю! Так точно! Без свидетелей. Принял. Слушаюсь!

Мужчина глубже придавил к лицу Зевакина кислородную маску, перерезал и затем перевязал узлом пластиковые трубки, выключил тумблеры аппаратов и со словами:

– Прости, брат, совсем они там охирели! – вышел из палаты.

* * *

Очнулся Зевакин от боли в пораженных органах, которую разбередила тряска каталки. «Куда меня везут? Опять на операцию?» Ничего не было видно, свободно дышать мешали трубочки в носу и во рту, а также маска на лице. Голова и тело были плотно зафиксированы ремнями.

Полностью, вместе с потрохами был укрыт белой, как саван, простыней. Внезапно Зевакин понял, что изменилось в его состоянии и отчего так трудно дышать. В легкие больше не поступал воздух, нагнетаемый ранее аппаратом искусственного дыхания. Даже промычать было невозможно, воззвать о помощи, так как по-прежнему был интубирован. «А вдруг меня на кладбище везут? – промелькнула мысль, – Так живого и похоронят!» Он рванулся что было сил, но ремни не ослабли ни на йоту. «А вдруг они здесь покойников кремируют? И сейчас прямиком в печь? Вот она, геенна огненная! А-м-м!»

Ритмичный перестук колес каталки по плиточному полу прекратился. Затем средство передвижения с его телом дернули влево-вправо, от чего нестерпимо закружилась голова. Замутило. И, наконец, провезли немного вперед. Похолодев, Зевакин в смертном ужасе отметил: «Все! Ногами вперед везут!» Тело ухнуло вниз. Душа полетела вверх.

Послышалось приглушенное гудение лифта, затем звук открываемых дверей. Некоторое время его еще куда-то везли и, вскоре, пытка вестибулярного аппарата закончилась вместе со словами:

– Что, Васек, еще одного упокойника привез? – послышался чей-то веселый голос.

«Морг!» – догадался страдалец. Хуже просто быть не могло! – «Сейчас вскрывать начнут. По живому резать! А может, наоборот. Заметят, что я ожил и отпустят! А вдруг у них смена закончилась и ночью они не работают? Лежи сейчас рядом с трупаками до утра, нюхай, мерзни!» В страхе закрыл глаза, боясь, что кто-нибудь снимет простыню, и он увидит в упор склонившееся над ним пьяное лицо прозектора. «А вдруг я не успею его предупредить, чтобы не резал?! – он вновь широко распахнул глаза. – Ну, патологоанатом же – специалист. Профи. Наверное, сначала потрогает тело, пощупает пульс, проверит сердцебиение.

Ага, – возразил он сам себе, – кто же у покойника пульс проверяет? Если маску так и не снимут и трубку из трахеи не вынут – труба!»

Он вспомнил, как однажды присутствовал на вскрытии.

Резким, сильным движением ножа прозектор рассек кожу от грудинноключичного сочленения до симфиза. Толстый слой желтого подкожного жира вывернулся наружу, обнажая грудину, а ниже гладкую блестящую поверхность париетальной брюшины.

– Ты, Галеич, не дрейфь! У нас все налажено. Директор сам мне первый ручку тянет. Уважает! Я здесь, брат, за главного. Я ведь много чего знаю. Могила!

Давай тяпнем сначала, упокоим бутылочку.

Ну-ка посмотрим, что у нас на сегодня. Хорошо! Вот эту давай изведаем. «Мартельянцу» шарахнем. ХО! Экстра. Хороший, значит. Куда, куда стакан тянешь? Поставь! Вон из того шкапчика бокалы достань. Да не те! Эти высокие для шампусика. У меня с него изжога и пердеж мучит! Вон те бери с широким дондышком. Это специальные бокалы, чтобы теплом своей ладони разогревать коньяк. Да подожди ты! Сначала понюхай.

Да! Какой аромат! Вот. Ах, хорошо!

– Ну, ты Василь Мухарямович совсем забурел! – послышался прежний голос. – Забыл, как прежде портвешок «Три семерки» истребляли?

– Хе, что вспомнил. Да, лихое было время. Кто вовремя не перестроился, тот давно на дне «Архимандритского» озера с батарейкой на ногах лежит. Царствие им небесное. Давай, помянем. Х-ха!

Другие срок отбывают. Руслан в Германии автомехаником устроился. Сергей банком, как девицей, в столице вертит. Молодец! Этот, м-м, как его, забыл, все время по телевизору маячит. Большаков в депутаты выбился!

Сейчас уметь вертеться надо. Но – осторожно! А-то, могила! Понял?!

Я ведь как сейчас живу? Зарплату с карточки не снимаю. Пенсия на книжку идет, пусть тоже копится. В зарубежном банке счетец завел. Подумываю рядом с морем на склоне лет домик прикупить.

Живу, как говорится, на свои трудовые-гробовые! Хе-хе! – он мерзко хихикнул. – Как у Христа за пазухой! Здесь я, брат, даже на «Виагру» перестал тратиться. Есть тут у нас одна умелица. У мертвого поднимет! И все задаром. Хе-хе!

Я за свое место держусь, как старик за палку. Такое редко где найдешь. Давай, давай, тяпай Галеич, не стесняйся!

Ну, работать надо, конечно, не покладая рук.

Вот, глянь, привез я упокойника. Царствие ему небесное! Лежит себе и в ус не дует, а я сейчас буду пятки у него срезать и сухожилия.

– О-осподи! – выдохнул невидимый Галеич с ужасом. – Зачем же ты это делать будешь?

– Хэ! Он еще спрашивает! А чей ты коньячок попиваешь? Фирма есть такая, «Аллогомоплантум» называется. Они из хрящиков всякие препараты делают и суют куда ни попадя. Это все официально, по договору! Премиальные подбрасывают. По весу сдаем. Брутто-нетто. – Он понизил голос. – А вес-то разный у всех. Вот избыточек мне на счет и капает. Капитализм, брат, в чистом виде!

К тому же другие частички вообще без договора сдаем. Для науки!

– Это какие же частички? – поинтересовался Галеич.

– Вот, глянь сюда, – Василь Мухарямович отдернул простыню с ног напряженно вслушивающегося в свою предстоящую участь Зевакина, – вот, – он пошевелил его большие пальцы стоп. Зевакин от боли безмолвно взвыл. – О! – удовлетворенно отметил Василь Мухарямович. – Мягонькие еще, чуть теплые. Недавно, видать, упокоился! – произнес он с видом знатока. – Мы их сейчас с тобой чикнем и вон, в тот контейнерок приберем.

Недавно, говорят, новое открытие сделали.

С моей помощью! Да! Выяснили, что грибок ногтевой не только ногти ест, но и прямо глубь костно-мозгового канала проедает. «Образуя мицетомы», – повторил он чье-то научное выражение.

– Этот-то упокойник, на первый взгляд, как будто здоров. Как живой! Видишь, – продолжил он свою лекцию, – на ногтях пальцев стоп никаких пятнышек, продольных полосок нет. Ногти гладкие, ровные, «без подногтевого гиперкератозу». Ну, прям, цаца-херувим! Е-мое! Царствие небесное!