Текст книги "На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 2"

Все это еще далеко от того, что представляется необходимым, далеко также от той цифры, которой, по словам Вивиани, требует парламент. Комиссии палаты – военная, бюджетная и по иностранным делам – обратились к председателю совета министров с письменными возражениями против слишком слабых, по их мнению, мер, намечаемых правительством. Газеты в один голос протестуют заранее против того, чтобы войска посылались небольшими партиями. В довершение я узнаю, что Саррайль со своей стороны требует три или четыре армейских корпуса; об этом говорится в новом рапорте, который Мильеран вручил мне после нашей поездки в Шантильи.

Пока что Жоффр начнет послезавтра свое новое наступление. Как всегда, он очень оптимистично смотрит в будущее. Однако, по проверенному подсчету, оказывается, что в результате первых операций в Шампани и Артуа мы эвакуировали 70 тысяч раненых. Жоффр полагает, что мы потеряли здесь 20 тысяч убитыми и 5 или 6 тысяч взятыми в плен. Это огромные цифры в сопоставлении с достигнутым результатом. Если готовящееся теперь наступление будет стоить нам столь же дорого, то куда мы идем?

Возвратившись в Париж, я снова погружаюсь в чтение депеш наших представителей за границей. Венизелос был весьма удовлетворен нашими заявлениями (Афины, № 503). С согласия короля Венизелос послал генералу, командующему 3-м греческим армейским корпусом в Салониках, телеграмму следующего содержания: греческое правительство сочло нужным заявить формальный протест против высадки французских и английских сил, однако после заверений, данных союзниками, оно считает теперь эту высадку отвечающей интересам Греции, поэтому следует не только перестать чинить ей препятствия, но, напротив, облегчить ее всеми возможными мерами.

Как уже упоминалось, лорд Берти предложил Делькассе обещать Греции Смирну. Делькассе изъявил на это свое согласие. Эта идея нисколько не улыбается Соннино. «Это значит, – сказал он Барреру (Рим, № 779), – подвергать Венизелоса искушению играть роль Братиану в миниатюре: делать мало, а получать много». По этому пункту Грей, видно, не одобряет предложения своего посла (№ 2281).

Меня посетил русский министр финансов Барк. У него весьма радостный вид, он в восторге от переговоров, которые вел в Лондоне и Париже с Рибо и Мак-Кенна. Ему обещаны ссуды, которых он домогался. Он надеется, что с их помощью русская армия добудет себе ружья и снаряжение, в которых испытывает недостаток³*.

Вечером Делькассе сообщил мне телеграмму Поля Камбона, в которой говорится, что британское правительство изменило свое мнение и одобряет теперь русский ультиматум Болгарии. Английский посланник в Софии получил инструкции снестись с французским и итальянским посланниками и поддержать это предостережение. Если по истечении двадцати четырех часов болгарское правительство не изменит своей позиции, он должен выехать из Софии, Поль Камбон полагает, что де Панафье должен присоединиться к своим коллегам. Делькассе, который со времени моего вступления на пост президента церемонно отказался обращаться ко мне в письмах на «ты», прислал мне набросок телеграммы к де Панафье и спрашивает меня, может ли он отправить ее до завтрашнего заседания совета министров. Я ответил утвердительно. Свое письмо он закончил следующими словами, которые внушают мне беспокойство: «Чувствую себя очень плохо, так как весь день опять был сильно загружен. Прошу прощения поэтому, что не явился к вам лично».

Вторник, 5 октября 1915 г.

Вивиани и я докладываем в совете министров о нашей поездке к Жоффру. Согласно желанию, выраженному мне вчера Жоффром, постановлено наградить генерала Дюбайля военной медалью, а генералов Фоша и Кастельно большим крестом ордена Почетного легиона.

Рибо зачитывает соглашение, заключенное с Барком³⁹. Мы остаемся во время войны, как и в мирное время, банкирами нашей союзницы России, но теперь нам нужны банкиры для нас самих, и мы вынуждены искать их в Англии и Америке.

Вчера началась высадка наших войск в Салониках, их встретили восторженно. По этому поводу Венизелосу сделали запрос в палате. Его объяснения были одобрены большинством 142 голосов против 102 при 5 воздержавшихся⁴⁰.

Пенелон не скрывает от меня, что в окружении Жоффра никто не ожидает больших результатов от продолжения наступления, тем более что немцы, как видно, перебрасывают войска из России.

В десять часов вечера Вивиани сообщает мне по телефону: греческий король объявил Венизелосу, что не может следовать за ним до крайних выводов из его политики. Несмотря на вотум палаты, греческий премьер должен был подать в отставку (Афины, № 520). Итак, по вине Константина открывается опаснейший кризис, который рискует свести на нет все наши усилия. Ах, почему не отправили мы раньше войска на Балканы!

Среда, 6 октября 1915 г.

Вивиани совещался в моем кабинете с Мильераном, Оганьером и Делькассе. Военный и морской министры встретились вчера в Кале с Китченером и Бальфуром. «Что касается меня, – заявил Китченер, – то я не выступлю, если не выступят греки. Пока Греция не решится вступить в войну, мои войска не выйдут из Салоников. Вы, Франция, хотите помочь Сербии, мы, Англия, хотим увлечь Грецию». Однако Бальфур признал, что Англия имеет моральное обязательство по отношению к Сербии. Спорили о распределении контингентов. Англичане требуют, чтобы мы довели свои контингенты с 60 тысяч до 64 тысяч, а сами обещают выставить только 67 тысяч человек.

Русский император, отправившийся на этих днях в ставку, поручил по телеграфу Сазонову приготовить ему ответ на мое последнее обращение. Как нас уведомляет Палеолог, Николай II выразит в этом ответе свое сожаление, что в настоящее время не может послать никаких войск на Балканы (Петроград, № 1106).

Ввиду этих новых трудностей мы созываем по телефону всех министров. Бриан заявляет, что необходимо во что бы то ни стало помочь Сербии. Делькассе предпочел бы, чтобы мы отказались от диверсии на востоке и искали решения на нашем фронте. Он по-прежнему изъясняется с трудом и все более производит впечатление больного человека. Другие министры находят нужным, чтобы мы настаивали перед английским правительством на значительном увеличении его войск в Салониках помимо английских дивизий во Франции, которые предлагает взять Жоффр. Решено, что Вивиани и Оганьер отправятся сегодня вечером в Лондон. Они должны объяснить английскому правительству, что мы считаем опасным бросать Сербию на произвол судьбы и допустить, чтобы Болгария отрезала наши сообщения с Россией и открыла немцам путь в Константинополь. Мы рискуем, таким образом, проиграть войну на (Ближнем) Востоке, причем немцы после своей победы там обрушатся с решающим ударом на нас во Франции.

Возмущенный отказом России, совет министров просит Делькассе тут же набросать телеграмму нашему послу в Петрограде. Так как ему не удается ничего смастерить, я берусь за перо по требованию министров. Обменявшись несколькими замечаниями с советом министров, я зачитываю во всеуслышание написанное мною и передаю Делькассе этот набросок в несколько строк, который одобряется правительством. Делькассе берет его, не делая никаких возражений. «Если, как вы нам сообщили, ответ императора президенту республики носит в настоящем случае отрицательный характер, то нельзя скрывать от себя серьезность положения, создаваемого Россией. Ипотека на Константинополь, которой добилась Россия, вот уже несколько месяцев играет роковую роль в балканском вопросе. Несомненно, она не осталась без влияния на нерешительность Румынии, на враждебность короля Фердинанда, на успех Германии у короля Константина. Когда Англия предприняла дарданелльскую экспедицию, Франция примкнула к ней только в надежде завоевать Константинополь для своей союзницы и только ввиду заверений, что русские войска будут посланы через Черное море. Сегодня, после русского ультиматума Болгарии, императорское правительство взваливает на Францию и Англию все бремя помощи Сербии. А между тем согласно всем сведениям, получаемым нами из Софии, значительная часть болгарской армии заявляет, что не будет сражаться против России. Стало быть, присутствие русских войск в Македонии и морская демонстрация перед Бургасом и Варной имели бы величайшее значение, тогда как бездействие России, несомненно, будет использовано как поощрение болгар. Нам представляется недопустимым, чтобы теперь, когда речь идет об обеспечении наших сообщений с Россией, последняя не участвовала в действиях Франции и Англии. Благоволите передать в дружественно твердом тоне эти серьезные соображения императорскому правительству»⁴¹.

Саррайль, уезжающий сегодня вечером вместе с бельфорской бригадой, говорит мне, что, по его мнению, мы не добьемся никакого решения на французском фронте и что ему, Саррайлю, необходимы для операций в Сербии по крайней мере четыре армейских корпуса. Он желал бы, чтобы англичане сделали своей базой Каваллу, а мы – Салоники, дабы не смешивать наших войск.

Вивиани, который, как решено, уезжает сегодня в Лондон, пришел ко мне в конце дня. Он возмущен Рибо, который, по его словам, сильно нападал перед военной комиссией на военного министра в отсутствие Мильерана и без его ведома. Неужели в недрах кабинета скажется теперь раскол?

В десять часов вечера Мильеран сообщил мне по телефону результаты новых боев в Шампани. Результаты эти посредственны. Мы взяли Тахир, продвинулись вперед близ Наваринской фермы, взяли тысячу пленных. Но мы не прорвали фронта неприятеля.

Король Константин принял английского посланника и заявил ему (Афины, № 522): «Ничего не изменилось. Я не намерен распускать палату, если оппозиция не сделает ее неработоспособной. Мобилизация продолжается. Точно так же продолжается высадка ваших войск в Салониках. Я заявил протест, но нашел успокоительным намерение французского правительства направить свои войска немедленно в Сербию, которая действительно нуждается в вашей помощи. Что касается меня, я всегда заявлял, что не желаю подвергать Грецию столкновению с войсками великой державы, будь то немцы, французы или англичане. Я буду соблюдать нейтралитет до тех пор, пока это будет для нас возможно. Вот моя политика»⁴². Король предложил пост премьера Заимису⁴*.

Четверг, 7 октября 1915 г.

Вчера представители союзных держав вручили Радославову условленный ультиматум. Болгарский премьер не посмел отрицать ни того, что он действует по соглашению с Германией, ни того, что он собирается напасть на Сербию. Он заявил лишь, что ничего не замышляет против великих держав Антанты, и отклонил всякую ответственность за дальнейшие события (№ 565, 566, 570)⁴³.

Несмотря на этот лицемерный ответ, правительство Франции решило не брать на себя инициативы враждебных действий против Болгарии; де Панафье ограничится тем, что потребует свои паспорта.

Больной Делькассе ушел с заседания совета министров в десять часов. Он сказал мне, что у него все вертится перед глазами. Несколько позже, получив копии отправленных им телеграмм, я заметил, что Делькассе снабдил своим примечанием телеграмму Палеологу, составленную мною вчера по просьбе правительства. Делькассе прибавил в начале телеграммы следующие слова: «Президент республики составил эту отправляемую вам телеграмму». Я написал Делькассе, что я составил телеграмму не от своего имени, что я ограничился лишь выражением мнения совета министров, причем некоторые важные фразы даже были мне прямо продиктованы. «Так как, – писал я далее, – ты во время этой совместной работы не высказал никаких возражений, я, естественно, думал, что составленный таким образом общими силами текст тебя удовлетворяет. Вот почему я, взявшись за перо от имени других, потом передал тебе написанное. Если мой набросок не выражал твоего собственного мнения, тебе, конечно, надо было бы только сказать об этом совету министров, и мы вступили бы в прения. Ты во всех отношениях обяжешь меня, если дашь знать Палеологу, что эта телеграмма отправлена ему не мною, а правительством, собравшимся в совете министров».

Делькассе добросовестно поспешил послать Палеологу поправку. Надо думать, текст телеграммы показался ему несколько резким, а упрек относительно ипотеки на Константинополь, думается мне, противоречил его сокровенным взглядам. Впрочем, ответ царя на мое обращение, любезный по форме, вполне оправдывал наши жалобы и нашу настойчивость. Он ответил мне, что разделяет мой взгляд относительно чрезвычайной важности Салоникской железной дороги для обеспечения сообщения между Россией и ее союзниками. Он придает крайне важное значение оккупации этой дороги английскими и французскими войсками, он желал бы, чтобы отряд его войск действовал совместно с нами, но в настоящий момент он лишен возможности снять с русского фронта какие-либо силы. «Я оставляю за собой, – писал он, – вернуться к вашей мысли, основательность которой вполне признаю, как только обстоятельства позволят мне это, и пользуюсь этим случаем, чтобы выразить вам удовлетворение.» и т. д.

Вечером в военном министерстве получена телеграмма из Мудроса, что высадка наших войск в Салониках протекает в превосходных условиях.

В процессе начатого нами вчера наступления мы достигли железной дороги Сомм-Пюи. Нами взяты пригорок Тахир и деревня того же названия. Вот и все.

Пятница, 8 октября 1915 г.

Бельгийский город Лоо, где я был 2 августа с королем Альбертом, подвергся бомбардировке. Один снаряд попал в колокольню собора, причем проник через самое окошко наблюдательного пункта, на который мы тогда поднялись.

Клемансо выступил сегодня с очень резкой статьей против правительства. Цензура сочла нужным ее сильно урезать. Каждый раз, когда Клемансо становится жертвой цензуры, он обязательно обрушивается на меня, хотя отлично знает, что цензурное ведомство ничуть не зависит от президента республики и никогда не советуется с ним. Сегодня он в первую очередь разделывает под орех Делькассе. Он не может простить, что несколько лет назад Делькассе сверг его. Он пишет про «манию» Делькассе и расправляется с ним на протяжении двух столбцов. Это верх несправедливости. Но разве не сказал Ларошфуко: «Только великие люди имеют великие недостатки»? По словам Мальви, Клемансо собирает в кулуарах сената подписи под требованием закрытого заседания. Ему удалось собрать несколько имен, тем не менее заседание было отложено до 14 октября, причем дело обошлось без инцидентов.

Возвратившись из Англии, Вивиани отправился вместе с Китченером в Шантильи к Жоффру. Он сообщает мне, что оба генеральных штаба пришли к соглашению на следующей основе: в Сербию посылается 150 тысяч человек, из них 64 тысячи французов и 86 тысяч англичан. Жоффр и Китченер считают эти цифры достаточными для охраны железной дороги и соблюдения оборонительной позиции. Для перехода в наступление понадобится вдвое больше войск. Англичане не отказываются считаться с этой возможностью, причем не потребуют от нас самих увеличения нашего контингента. На сей раз Китченер показал себя безупречным союзником, каким он и является в действительности. «Я, – заявил он, – не делаю различия между англичанином и французом. Мы преследуем одну и ту же цель. Я отлично понимаю, что вы предпочитаете сохранить свои войска на территории Франции». Однако Жоффру он сказал: «Чем больше я посылаю вам войск, тем больше вы заявляете, что не можете обойтись без них, и тем больше желаете сохранить их под своим началом. Если вы так упорно стремитесь оставить их у себя, я не буду больше посылать их вам. Я оставлю их в Англии с тем, чтобы посылать их туда, куда сочту необходимым».

Генерал Байу телеграфировал военному министру, что высадка наших войск в Салониках проходит вполне нормально и греческие власти оказывают всемерную поддержку. Он имел свидание с полковником Левичем, управляющим сербскими железными дорогами, и рассмотрит вместе с ним, сколько составов потребуется для перевозки наших войск в Ниш.

В Афинах представители иностранных держав были приняты новым премьером Заимисом. Он объявил Гильмену, что Греция будет и далее соблюдать весьма благожелательный нейтралитет по отношению к четвертному согласию и облегчать высадку наших войск.

Получил от Делькассе письмо, которое крайне меня взволновало: «Париж, 8 октября 1915 г. Господин президент. С того дня, когда я вам жаловался, что состояние моего здоровья все более затрудняет мне исполнение моих обязанностей, мое состояние лишь ухудшается. Вчера утром мне пришлось уйти с заседания совета министров, так как я не в силах был прочитать ни одной телеграммы. Тем не менее я хотел отправиться во второй половине дня в комиссию сената по иностранным делам, куда я был приглашен вместе с председателем совета министров. Однако силы мои истощились, и я имею честь приложить при сем мое прошение об отставке. Прошу вас назначить мне аудиенцию для представления моих счетов. Примите, господин президент, уверение в моем глубоком уважении». Прошение об отставке составлено в следующих выражениях: «Господин президент республики! Ввиду того что по состоянию своего здоровья я не в силах справляться со своими не терпящими отлагательства обязанностями, имею честь вручить вам прошение об отставке. Примите и пр.». Я немедленно ответил: «Дорогой друг! Я получил твои два письма и настоятельно прошу тебя, позволь мне считать их несуществующими. Если действительно только состояние твоего здоровья заставляет тебя быть осторожным и щадить себя, то мы все облегчим тебе твою задачу и постараемся облегчить ее бремя. Если ты расходишься с правительством или со мною по какому-нибудь вопросу, то скажи мне об этом открыто и не колеблясь, и я уверен, что короткий разговор рассеет все недоразумения, которые могли вкрасться между нами и которые я, впрочем, никогда и ни в чем не обнаруживал. Но подумай о том, что твой уход будет иметь самые серьезные последствия во Франции и за границей, в особенности после недавних событий в области внешней политики, и нанесет тяжкий удар нашей стране. Ты слишком хороший патриот, чтобы даже из соображений здоровья принять решение, которое может принести ущерб Франции. Поэтому, что бы ты ни говорил мне, я не приму твоей отставки, но все-таки прошу тебя как можно скорее зайти ко мне побеседовать, взять свое письмо обратно и успокоить меня. Преданный тебе и т. д.». Он не пришел и прислал мне еще одно письмо: «Париж, 8 октября 1915 г. Господин президент! Ах, если бы я мог, жертвуя своим здоровьем, продолжать выполнять свои обязанности… Но я буквально дошел до такого состояния, что не могу ничем заниматься. Сегодня вечером, так как на мне все еще лежит ответственность, я хотел заняться бумагами политического департамента, которые мне принес заведующий моим секретариатом. Но я не в силах был прочитать ни одного документа и ничего не подписал. У меня все время головокружение, оно прекращается только тогда, когда я лягу. А тогда я ни на что не способен. Повторяю, силы мои пришли к концу, я не могу более нести ответственность за функции, которые я не в состоянии исполнять. Прошу вас, господин президент, принять уверения в моем совершенном уважении. Делькассе».

Как мне кажется, Вивиани, который все время жаловался на инертность Делькассе, не очень огорчен этим решением. Но я указываю ему на опасности: уход Делькассе произведет удручающее впечатление в Англии и России, в Германии будут торжествовать. Мои доводы убедили Вивиани, и он обещал мне, что попытается склонить Делькассе отказаться от своего решения.

Суббота, 9 октября 1915 г.

Перед заседанием совета министров Вивиани сказал мне, что был у Делькассе. Последний поднялся с постели при его приходе и безапелляционно объявил ему, что совсем болен и не может вернуться к министерским обязанностям, за последние дни он два раза впадал в полуобморочное состояние. Вивиани, очевидно, довольно охотно мирится с таким поворотом событий. Он уже задается вопросом, кому предложить министерство иностранных дел. Он желает предложить его по порядку Фрейсине, Буржуа и Пишону, прежде чем передать его Бриану, если придется. Я снова повторяю ему, что уход Делькассе произведет самое удручающее впечатление в Англии, России и Италии, а также в нейтральных странах и что необходимо любой ценой избежать этого. Кажется, мне не удалось убедить его. Однако, когда он в совете министров поставил всех в известность о случившемся, все присутствующие, начиная с Думерга и Бриана, определенно заявили, что отставка в настоящих обстоятельствах будет иметь катастрофическое значение. Решено было, что Рибо и Мильеран отправятся к Делькассе до конца заседания и дадут ему понять, что этот уход будет равносилен «оставлению поста перед лицом неприятеля».

Они ушли с этой миссией и, возвратившись, сообщили, что по их настоянию Делькассе в конце концов согласился не подавать в отставку, с тем чтобы временно его заменял Вивиани. Рибо говорил нам: «Делькассе боится разделить ту ответственность, которую мы берем на себя. Я думаю, что он в душе против восточной экспедиции». «Ладно. Но почему он не выступает против нее? – спрашивает Вивиани. – Почему он не предлагает что-либо другое или полный отказ от операции на Ближнем Востоке?» «Потому, – отвечает Рибо, – что по состоянию своего здоровья он физически не способен сам взять на себя ответственность».

Совет министров рассматривает затем парламентскую ситуацию, которая весьма плоха. Вивиани не намерен соглашаться на закрытое заседание, но выступит с декларацией в палате и сенате.

Во второй половине дня он пришел ко мне и откровенно поделился со мной волнующими его политическими вопросами. «Я, – говорит он, – вынужден считать Делькассе ушедшим в отставку. Я не могу работать с министром, который никогда не говорит того, что думает, и постоянно противопоставляет мне силу инерции». Впрочем, в конце дня Вивиани предложил мне на подпись декрет, которым ему поручается замещать Делькассе во время болезни последнего. Но он еще раз заявил мне при этом: «Я скорее уйду, когда настанет срок, со своего поста, нежели соглашусь на возвращение Делькассе».

Никогда еще я не видел Пенелона таким мрачным и обескураженным. Он даже дошел до того, что выпалил мне следующее: «Лучше было бы заключить мир, чем продолжать войну так, как мы это делаем. Генерал Жоффр уже не слушает никого. Он рушит все планы, представляемые ему 3-м бюро. Полковники Ренуар и Гамлен чувствуют себя уязвленными. Они уйдут, если Жоффр останется один. Надо поставить его в рамки, присоединить к нему выдающегося генерала вроде Кастельно. Я говорю вам от имени всех своих товарищей». Если Пенелон, всегда столь корректный и сдержанный, обращается ко мне с такого рода речами, то, значит, в главной квартире происходит своего рода бунт. Я просил его поговорить с Вивиани и Мильераном и сам поговорю с последним. Но при этом мне приходят на ум слова Теккерея: «Одним из главных качеств великого человека является успех; это качество вытекает из всех прочих. Это скрытая сила в человеке, которая подчиняет ему милость богов и покоряет фортуну». Итак, в глазах некоторых сотрудников Жоффра он потерял ту скрытую силу, которую с таким правом дала ему победа на Марне?

Тогда как дела принимают, таким образом, дурной оборот в парламенте, в главной квартире и в правительстве, на фронте они тоже нисколько не лучше. Мне известно, что мы были отброшены на вершину Вими. В официальной сводке не говорится ни слова об этой неудаче. Вчера мы были отброшены на участке между Лоос и шоссе, ведущим из Лана в Бетюн.

Согласно заключению исследовательского сектора совета народной обороны, надо ожидать, что нападение австрийцев и немцев на Сербию последует в самом скором времени: они будут спешить до наступления зимнего времени как можно скорее снабдить снаряжением армии турок и болгар, в кратчайший срок освободить свои силы в предвидении возобновления наступления русских и, наконец, будут торопиться немедленно отрезать сообщение России с Румынией.

Принц Александр Сербский послал мне телеграмму, в которой горячо благодарит за помощь, оказываемую нами его армии.

Если верить телеграмме из Галле, переданной нам Аллизе через Гаагу, лейтенант Делькассе, содержащийся в одном из концентрационных лагерей для военнопленных, осужден на год заключения в крепости за оскорбление германской армии и неповиновение. Это известие не улучшит состояние здоровья его отца.

Воскресенье, 10 октября 1915 г.

Я поставил в известность Вивиани и Мильерана о своем разговоре с Пенелоном. Впрочем, последний и сам поделился своими тревогами с военным министром. Мильеран находит нужным подойти к этому делу с осторожностью, и он прав. Впрочем, он полагает, что из-за перегрузки Жоффра ответственной работой последний должен иметь при себе и под своим началом человека умного, энергичного и опытного. Это также мнение Вивиани. Мильеран склоняется в пользу Гуро, Вивиани – в пользу Кастельно.

Другой инцидент. Оганьер сообщает мне, что адмирал Буэ де Лапейрер подал в отставку. Министр поручил ему принять меры по охране транспортов наших войск в Салоники. В той телеграмме министр говорит о наших пароходах, потопленных немецкими подводными лодками южнее острова Сериго: «Крайне прискорбно, что пароходы могли быть потоплены подводными лодками, находящимися на поверхности, а наши истребители, вместо того чтобы защищать наши пароходы и открывать перископы, искали неприятеля в другом месте». Лапейрер не пытался оправдаться и ответил: «Так как здоровье мое не позволяет мне продолжать занимать мой пост, прошу вас освободить меня от командования». По всей вероятности, адмирал просто воспользовался предлогом; его авторитет среди подчиненных так упал, что, по словам Оганьера, большинство офицеров не будет проливать слез по поводу его ухода. В согласии с адмиралом де Жонкьером, начальником морского генерального штаба, министр предлагает заменить Лапейрера адмиралом Дартиж дю Фурнэ, который отличился во главе сирийской эскадры, затем в последние дни в Дарданеллах.

Я не возражаю, но, так как назначение должно пройти через совет министров, я предупредил Вивиани; он созвал министров к трем часам в Елисейский дворец. Совет министров одобрил назначение адмирала Дартиж дю Фурнэ.

Мильеран и ближневосточное бюро военного министерства считают, что мы не должны отзывать все свои силы с полуострова Галлиполи. «Это, – пишет Мильеран министерству иностранных дел (9 октября 1915 г., № 5939), – было бы равносильно признанию нашего окончательного фиаско в Дарданеллах и повело бы к серьезным последствиям в Турции, Румынии, Греции и мусульманских странах. Кроме того, тринадцать английских дивизий и одна французская дивизия, остающаяся на мысе Геллес, в Габа-Тепе и в бухте Сувла, связывают турецкую армию в 150 тысяч человек. Они вынуждают Порту держать в резерве армию в районе Кешан и прикрывать Босфор. Они оставляют Порту под угрозой диверсии в районах Адрамита, Смирны или Александретты. Турки вынуждены держать там на всякий случай значительные резервы».

В конце дня Вивиани, сопровождаемый де Маржери, принес мне телеграммы из Ниша (№ 780, 783, 784), полные отчаяния. Сербское правительство ожидало, что вчера прибудут первые отряды наших войск; население города приготовилось оказать им восторженный прием. Известие о том, что прибытие наших войск задержалось, вызвало глубокое разочарование. Известия с дунайского фронта неутешительны. Первые атаки немцев и австрийцев были в большинстве пунктов отбиты, но неприятель удержался в Раме и в самом Белграде. В последнем тяжелая артиллерия произвела чрезвычайные опустошения и продолжаются жестокие бои. Мы попытаемся успокоить несчастных сербов, но мы вынуждены ждать с отправкой наших войск в Ниш, пока не прибудет дивизия английского правительства; одних наших войск будет недостаточно, чтобы противостоять натиску, который угрожает Сербии.

Понедельник, 11 октября 1915 г.

Клемансо с шумом и треском занял позицию, враждебную восточной экспедиции. Пока не было принято решение о ней, он воздерживался от определенного суждения, от подачи своего голоса, а теперь обрушивается на правительство с оскорбительными упреками. Он помолодел и вернулся к своим старым приемам. Говорит о моллюсках в елисейском болоте и требует парламентских прений в открытом или закрытом заседании.

Между тем если Австрии и Германии удастся проложить себе путь к Константинополю, то, выгоним ли мы их из Франции, они все равно останутся хозяевами Европы. Их войска еще вчера продвинулись дальше на Дунае. Они заняли Костолац и взяли Липар на юге от Рама.

Вивиани присоединился к мнению Мильерана и телеграфировал в Лондон, что мы не намерены полностью эвакуировать Галлипольский полуостров.

В России новые перемены. Палеолог телеграфирует (№ 1217), что в окружении царя с каждым днем усиливаются ретроградные влияния. Без всяких объяснений уволены министр внутренних дел и обер-прокурор Святейшего синода⁴⁴. Эти сановники занимали свои посты без малого только три месяца, общественное мнение относилось к ним с симпатией ввиду их либеральных тенденций. Да, уж все же лучше парламенты и комиссии, несмотря на их злоупотребления.

В результате телеграммы, составленной мною от имени совета министров, Палеолог был принят императором в Царском Селе. Николай II наконец обещал ему, что в скором времени через Архангельск будут посланы русские войска на помощь Сербии и что отдан приказ бомбардировать форты Варны и Бургаса, как только последует какой-нибудь враждебный акт со стороны Болгарии⁴⁵.

По поручению Вивиани наш посол в Берне обратился к испанскому послу в Берлине с просьбой навести справки об осуждении лейтенанта Делькассе.

Вторник, 12 октября 1915 г.

Сегодняшнее заседание совета министров было почти целиком посвящено зачитыванию правительственной декларации и внесению в нее поправок. Декларацию составил Вивиани, предварительно согласовав главные пункты ее с Греем. Сегодня после обеда она будет прочитана в палате.

Министр внутренних дел обеспокоен недовольством, порождаемым среди населения Парижа дороговизной. Завтра у Бриана состоится совещание министров торговли и земледелия с Мальви и Тьерри для принятия необходимых мер.

Палата холодно приняла декларацию, прочитанную Вивиани в начале заседания. Прения тотчас были отложены на завтра. Вивиани телефонировал моему генеральному секретарю, что желает собрать совет министров в половине шестого. Я немедленно созвал министров. Перед их приходом Вивиани явился в Елисейский дворец и сообщил мне, что желает немедленно реорганизовать кабинет.

Вопрос этот ставится перед советом министров. Бриан энергично выступает против реорганизации министерства в настоящий момент. Лучше выждать, пока Делькассе уйдет, а в нынешнем кризисе солидаризировать его с товарищами по кабинету. Это мнение было поддержано Рибо и Самба и принято. Переутомленный и нервный Вивиани негодует против Делькассе и сравнивает его с покойным генералом Шануаном. Кабинет решает принять завтра, если придется, интерпелляцию в открытом заседании, но противится закрытому заседанию.