Текст книги "Кукольник из Кракова"

Маленький Арон тут же попытался убежать, но Мыш вовремя его поймал. Он изо всех сил держал малыша, а тот думал, что это такая веселая игра, и пытался вырваться из лап мышонка.

Элиаз привстал на носочки.

– Волшебник и тебя тоже превратит в человека? – Он потрогал свои нитяные кудри, а потом ухватился за косы Каролины. Но он не дергал за них – это был не ведьминский мальчик.

– Я никогда не была человеком, – ответила она.

Сара, не раздумывая, подошла к отцу Каролю и спросила:

– Мы останемся тут, в церкви?

Священника не смутила ее настойчивость.

– Вы пробудете здесь недолго, – ответил он. – Я нашел место, где вы сможете жить. О вас будут заботиться, пока не закончится война и за вами не придут родители.

– Надеюсь, она скоро закончится, – сказала Перла. – Я скучаю по маме. – Она не поднимала глаз от каменного пола, по которому со дня постройки церкви Святой Марии прошли уже сотни тысяч людей. Каролина чувствовала, будто в одно и то же время они и окружены историей, и творят ее.

– Она наверняка тоже по тебе скучает, – сказал Мыш, которому наконец удалось успокоить Арона. – Так что тебе надо держаться и быть сильной ради нее. И она тоже будет сильной ради тебя.

Перла подняла голову и посмотрела на Мыша.

– Я постараюсь, – сказала она.

– Мы все постараемся, – пообещал Давид. Он по-прежнему держал за руки Рену и свою сестру, и Каролина подумала, что он не скоро их отпустит.

Кукольник откашлялся и сказал детям:

– Я понимаю, что все это… ммм… очень ново и непривычно для вас, но мне придется вернуть вам ваш настоящий облик.

– Мы должны снова стать людьми? – спросила Лея, темноволосая девочка со шрамом под глазом. – Мне нравится быть куклой. Я чувствую себя в безопасности. – И она закружилась на полу.

– Когда-нибудь вы захотите вырасти, – сказал Кукольник. Его улыбка была мягкой, как вельветовая шкурка Мыша. – А для этого нужно быть людьми.

– Наверное, – ответила Лея не очень уверенно. Но, похоже, она все же увидела смысл в словах Кукольника, потому что, взмахнув руками, подошла к остальным детям и встала в одну линию с ними.

Кукольник сложил руки так же, как и отец Кароль во время мессы, а Каролина стояла позади него и смотрела, как напрягаются его мышцы. И снова фигурки кукол окружил свет, в котором их форма стала меняться, пока не остались лишь неясные контуры. Сияние постепенно угасало, а потом потухло совсем, и вот перед ними посреди комнаты стояли тринадцать мальчиков и девочек. Они потирали глаза, похлопывали себя по рукам и ногам, стараясь вновь привыкнуть к телу, которое было и новым, и знакомым одновременно.

Каролина захлопала в ладоши, но ее радость продолжалась недолго, потому что ноги Кукольника стали подгибаться. Отец Кароль, неотрывно глядевший на детей, очнулся от потрясения, подбежал к Кукольнику и подхватил его, не дав упасть на пол.

Рена, еще не совсем пришедшая в себя после превращения, тоже подошла и встала рядом с Кукольником, присоединившись к Каролине и священнику.

– Господин Бжежик, вам больно? – спросила она. – Пожалуйста, скажите, что вам не больно!

– Не волнуйся за меня. Я в порядке, – заверил Кукольник.

Но морщины вокруг его глаз и рта углубились, а в волосах появились серебряные пряди, которых раньше не было. За несколько минут он заметно постарел, и при мысли, что у его сердца, как у часов, может закончиться завод, у Каролины сжалась болью грудь. Она всегда считала, что первой уйдет из этого мира она, а не Кукольник.

Теперь она поняла, что может быть и иначе.

Однако ей не хотелось привлекать внимание к его изможденному виду. Дети, разглаживая одежду и нервно покусывая губы, смотрели на Кукольника, и ради них он сделал усилие и улыбнулся.

– Я в порядке, – снова сказал он. – И вы теперь будете в безопасности. Правда ведь, отец Кароль?

– Да, – сказал священник. – Вы будете в безопасности.

Рена взяла Кукольника за руку и сказала:

– Когда закончится война, вы найдете нас с папой, да? И тогда все будет как раньше, до того, как пришли немцы.

– То лето, что я провел с тобой, твоим отцом и Каролиной, было лучшим временем в моей жизни, – ответил Кукольник. Наконец-то друг Каролины высказал то, что чувствовал, и вся любовь, заключенная в этих словах, наполнила сердце Каролины теплом. – Я надеюсь, что однажды мы снова будем счастливы.

Рена бросилась к нему в объятия.

– Спасибо вам. И спасибо тебе, Каролина.

В этот миг, глядя на Рену, Каролина увидела женщину, которой станет когда-нибудь эта девочка. И ей показалось, что, как и Кукольник, Рена тоже стала старше за те минуты, что провела в подвале.

– Ты не должна ни за что нас благодарить, – сказал Кукольник, обнимая ее.

– Он прав, – сказала Каролина. – Мы тебя любим. Мы сделали бы для тебя все, что в наших силах.

Рена нагнулась и обняла свою маленькую подругу.

– Я тебя тоже люблю, – сказала она.

Лишь одна мысль беспокоила Каролину: Кукольник не сказал Рене, что они снова будут вместе. Каролина вспомнила обещание Джозефа и свое темное, острое, будто нож, предчувствие, что оно не будет выполнено.

Может быть, поэтому Кукольник не стал ничего обещать? Возможно, он боялся, что не сможет выполнить свои обещания?

Пока Кукольник обменивался последними несколькими словами с отцом Каролем и детьми, Каролина ухватилась за лямку его рюкзака и попыталась забраться внутрь. Но рюкзак был слишком большим, и она со стуком упала вниз.

Мыш увидел ее старания и подскочил к ней.

– Вам нужна помощь, моя госпожа?

– Да, пожалуйста. – ответила Каролина.

Мыш подставил лапу, чтобы, встав на нее, как на ступеньку, Каролина могла взобраться на рюкзак, словно на скалу.

– Почему ты не попросишь Кукольника, чтобы он посадил тебя внутрь? – спросил он, пока она перелазила через лямку рюкзака.

– Я знаю, что он хочет, чтобы я осталась с тобой и Реной, – сказала Каролина. – Может, он думает, что так будет безопаснее, но я не могу оставить его одного. Ему будет слишком грустно – и мне тоже.

– Понимаю, – сказал Мыш. – Я тоже не хотел бы расставаться с Реной. Мы столько вместе пережили.

– Да, именно. – Каролина одернула юбку и добавила: – Я рада, что познакомилась с тобой, Мыш. Ты не похож на других грызунов.

Мышонок снял фуражку и поклонился.

– Я тоже рад был познакомиться с вами.

* * *

Наконец все слова прощания были сказаны, и Кукольник начал взбираться по ступеням, а за его спиной в пустом рюкзаке ехала Каролина. Он поднимался медленно и часто останавливался передохнуть. Детские голоса внизу затихали, и они с Каролиной снова были одни, как в самом начале их дружбы.

Кукольник в последний раз попытался ее переубедить, сказав:

– Я могу оставить тебя с отцом Каролем, и ты…

– Я уже сказала, что остаюсь с тобой. Не спорь со мной – я могу быть такой же упрямой, как и ты, – отрезала Каролина. И с тревогой добавила: – Ты выглядишь усталым. Тебе нужно пойти домой и отдохнуть.

– Я чувствую, что мог бы проспать сто лет, как кое-кто из одной моей книги, – признался Кукольник, опустив голову. Каролина подумала, что он какой-то сонный, но тут он медленно произнес: – Я думаю… я думаю, что это было последнее чудо, которое я совершил, Каролина. Я истратил все свое волшебство. Прости меня. Я хотел помочь тебе и Стране Кукол. Но думаю, что уже не смогу.

– Может, мы и не спасем моих соотечественников, но я не думаю, что ты зря истратил свое волшебство или что я зря потратила время в этом мире, – сказала Каролина. И чем дольше она говорила, тем все более правдивым казалось ей каждое слово. – Ты спас Рену и детей, а я помогла тебе в этом. Может, именно это мы и должны были сделать.

Кукольник поднял голову и засмеялся – громким, радостным смехом, который, казалось, прорвался сквозь его усталость, как луч солнца из-за туч.

– Волшебство – странная штука, – сказал он. – Никогда не знаешь, во что оно выльется.

Глава 21. Безрукий человек

Брандт пришел за ними через три дня после того, как Кукольник отвел детей к отцу Каролю.

– Чем могу вам помочь? – спросил Кукольник. Он как раз прибивал подставку к лошадке-качалке, но тут же положил молоток на стол.

Кукольник не пытался скрывать своей неприязни к Брандту. Капитан злых колдунов и друг Каролины уже так много раз исполняли этот танец вежливости, что их слова и движения стали медленными и вялыми; и даже сам колдун выглядел каким-то поношенным – грязноватый набросок углем, а не человек в расцвете сил. Чего он хочет от них теперь?

Секунду спустя они услышали мрачный ответ.

– Герр Биркхольц, вы арестованы за пособничество и подстрекательство врагов немецкого народа, – сказал Брандт, обрушив приговор быстро, словно удар молотка.

Каролина застыла от этого заявления, но Кукольнику удалось изобразить одну из своих самых непостижимых улыбок. Это была улыбка соседа-чудака, каким он много лет был для окружающих.

– Боюсь, вы ошибаетесь, – сказал он. – Я не помогал врагам немецкого народа.

– Никакой ошибки нет, герр Биркхольц, – сказал Брандт. – Я должен был понять, что вы что-то замышляете, когда вам понадобилось пойти в гетто.

Он свистнул, и дверь распахнулась. Двое солдат с искаженными злобой лицами вошли внутрь.

Они держали Джозефа Трэмела.

Он висел между ними, слабый и безжизненный, как тряпичные куклы, которые Каролина помогала Кукольнику зашивать, и его глаза настолько заплыли от ударов, что были почти закрыты. Но в них был виден гнев – та бушующая ярость, что побуждала солдат бесстрашно идти навстречу опасности. Каролина понимала его природу, но она также знала, что ни один человек или кукла не могут в одиночку противостоять целой армии крыс или злых колдунов.

– Сирил, прости меня, – сказал Джозеф.

– Джозеф… – начал Кукольник.

– Я столько раз пытался предупредить, чтобы вы не принимали неверную сторону, – прервал их Брандт. Он подошел к Кукольнику, и тяжелая поступь его шагов заставила Каролину и все лежавшие на столе предметы задрожать. – Но вы проигнорировали мои слова. Этот грязный еврей был пойман, когда пытался пронести в гетто еду, и я знаю, что вы имеете к этому отношение, герр Биркхольц. Вы использовали меня, чтобы помочь ему.

– Сирил ничего плохого не сделал, – сказал Джозеф. – Он понятия об этом не имел. Он просто пришел, чтобы забрать домик, который я ему сделал, вот и все.

Брандт издал хриплый, похожий на лай смешок.

– Вы ждете, что я поверю, будто Биркхольц случайно пришел в гетто за несколько дней до того, как вас поймали? – спросил он. – Ложь – вот что у вас, евреев, лучше всего получается. Среди вас нет ни одного порядочного человека, и в конце концов вы получите то, чего заслуживаете.

Это оскорбление, видимо, было последней каплей, и отец Рены бросился вперед. Это произошло так быстро, что солдаты не успели его схватить. Они только увидели, как Джозеф сжал руку в кулак и ударил Брандта в лицо. Брандт закричал, и тонкая струйка крови потекла по его подбородку.

Удар наверняка был болезненным, но все же Каролине показалось, что Брандт закричал скорее от шока. Неужели он действительно думал, что Джозеф станет покорно слушать оскорбительные слова в адрес своей семьи и своего народа?

Один из стоявших рядом с Брандтом солдат, взмахнув винтовкой, ударил Джозефа в скулу, и тот упал прямо на протянутые руки Кукольника. Второй тоже выхватил оружие, согнув указательный палец на курке.

Брандт не дал ему возможности выстрелить – с быстротой молнии он схватил лежавший на столе молоток Кукольника. В его налитых кровью глазах Каролина видела всех крыс, тащивших в огонь невинных кукол, но не знала, что ей делать.

Перед лицом собственной истории она чувствовала себя маленькой и беспомощной как никогда.

Единственным, кто сумел что-то сделать, оказался Кукольник. Он бросился между Джозефом и Брандтом и, подняв руки, закрыл ими своего друга.

– Стойте! – закричал он.

Каролина не видела, как Брандт опустил молоток, но слышала свист, когда молоток рассекал воздух, и треск кости, когда он опустился на руки Кукольника. Этот звук, пустой и неприятный, был похож на треск сосульки, которую переламывают пополам, и от ужаса из груди Каролины вырвался крик. Он облетел комнату, как недавно игрушечная бабочка, и Брандт уронил молоток на пол.

– Gott in Himmel… – прошептал солдат. Его рука, державшая оружие, ослабела, и Каролине показалось, что сейчас он его уронит.

Его напарник, вероятно, тоже был в панике. Он не нажимал на курок, но и не опускал трясущийся пистолет. Глаза его были выпучены, как у жабы.

– Это фокус, – сказал испуганный солдат. – Куклы не говорят. Просто мастер знает, как заставить их издавать звуки.

– Это не фокус, – сказал Брандт. – Эта кукла умеет разговаривать, как вы и я.

Говоря это, он не смотрел на Каролину – его взгляд был прикован к дрожащим и, очевидно, переломанным рукам Кукольника. Выражение потрясения и неприязни сделало обычно бледное лицо капитана пунцовым и придало ему лихорадочный, болезненный вид.

Не заботясь о своей безопасности, Джозеф повернулся спиной к Брандту и осторожно опустил сломанные руки Кукольника.

– Зачем? Зачем вы это сделали? – спросил он.

Сознание Кукольника было затуманено страданием, и из-за этого, наверное, его ответ был самым искренним.

– Я не хотел, чтобы еще кому-нибудь причинили боль, – сквозь сжатые зубы ответил он.

– Вот, – сказал Брандт, – именно поэтому я предупреждал, чтобы вы держались подальше от евреев, герр Биркхольц. Вы и эта кукла не можете ясно мыслить; они вас… испортили. Вы могли бы… Мы могли бы… – Он сжимал и разжимал пальцы, словно пытаясь ухватить будущее, которого, как он верил, они могли бы достичь, если бы стали друзьями.

– Брандт, пожалуйста, остановите это… – попытался Кукольник снова, но было уже поздно. Солдат, опустивший пистолет, снова схватил Джозефа и, вынув из кармана наручники, защелкнул их у него за спиной.

Не успел Кукольник сделать шаг к Джозефу, как Брандт схватил его.

– Не трогай его! Не трогай его, ты, колдун! – закричала Каролина и стукнула его кулаком. Но не успела она поднять руку для следующего удара, как капитан схватил ее со стола.

– Не надо, – сказал Кукольник. – Брандт, пожалуйста. Не трогайте Джозефа и Каролину.

– Закон есть закон. Я должен наказать еврея, – ответил Брандт. – Но вы – немец. Вам полагается то, чего не полагается полякам.

– Суда не будет! – прорычал Джозеф. – Его никогда не бывает.

– Для таких, как вы, – согласился Брандт.

На Джозефа он не смотрел, но Каролина понимала, что это не от чувства вины.

Жизнь Джозефа Трэмела мало волновала Эриха Брандта.

* * *

Двое солдат выволокли Кукольника и Джозефа из магазина. Брандт с видом хозяина жуткой вечеринки нес в руке извивающуюся Каролину, которая дрыгала ногами, пытаясь пнуть его. В окне булочной она поймала взгляд широко раскрытых глаз детей Домбровского, но лишь на краткий миг. Сам Домбровский бросился к окну и задернул шторы. Видимо, его позиция невмешательства не изменилась.

Каролине хотелось, чтобы Мыш был сейчас с ними, а не далеко, с детьми. Он бы проткнул Брандта мечом и потребовал сдаться. Но рядом не было ни Мыша, ни доброго ветра, который мог бы унести Джозефа и Кукольника в безопасное место. Волшебство заканчивалось, и Каролина знала, что скоро оно исчезнет совсем.

Брандт остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и этот жест культурного человека поразил Каролину. Она попробовала достучаться до него:

– Не губите Кукольника, – попросила она. – Он похож на вас. Может быть, вы – два последних волшебника в этой стране. А Джозеф – его друг.

– Если ты приглядишься, то увидишь, что Биркхольц и я похожи гораздо меньше, чем я вначале думал, – отрезал Брандт. И, ткнув согнутым пальцем в солдата, державшего Кукольника, приказал: – Посадите его в машину. Мы отвезем его в полицию.

Солдат, ведущий скованного Джозефа, спросил:

– А еврей?

– Вы знаете закон, – ответил Брандт. – Он преступник.

Лицо Кукольника исказилось от боли.

– Нет… – сказал он. – Не надо, пожалуйста!

А Джозеф ни о чем не просил. Он перевел взгляд с Каролины, оставившей попытки вырваться, на Кукольника и сказал:

– Спасибо за то, что вы были моими друзьями. Спасибо за Рену.

– Джозеф, я вам помогу… – пообещал Кукольник, не обращая внимания на Брандта, который толкал его к стоявшей на улице машине. – Я поговорю с Брандтом. Я добьюсь суда, я могу…

Они все больше и больше отдалялись друг от друга.

– Это не ваша вина, – заверил его Джозеф. – Вы помогли мне, и я всегда буду вам благодарен.

– Джозеф…

Брандт помешал Кукольнику произнести последние слова любви и дружбы. Капитан открыл дверцу и втолкнул его в машину, а следом швырнул Каролину.

Последнее, что видела Каролина, когда машина, взревев, развернулась и поехала прочь, – как солдат толкнул Джозефа на мостовую. Губы Джозефа шевелились, но Каролина поняла, что он разговаривал не с солдатом.

Он молился.

Таким она и запомнила его навсегда – под голубым летним небом Джозеф молил Господа принести мир всему свету и его дочери.

* * *

Комната для допросов, куда Брандт привел Кукольника, располагалась в подвале мрачного полицейского здания. Когда они вошли внутрь, по стенам, словно голодные звери, зароились тени.

Колдун подвел Кукольника к столу и стульям, стоявшим под единственной лампочкой, свисавшей с потолка на голом проводе.

Кукольник сел на стул, и Брандт бросил Каролину ему на колени. Даже со сломанными руками Кукольник не мог позволить ей упасть на грязный бетонный пол и бережно сложил руки вокруг нее.

Брандт вынул сигареты из кармана и сначала взял одну себе, а потом протянул пачку Кукольнику.

– Я могу зажечь вам сигарету, если хотите, – сказал он.

– После того, что сделали с Джозефом, как вы смеете разговаривать так, будто мы друзья? – воскликнул Кукольник. От боли в руках он тяжело дышал, и его грудь вздымалась, как меха. – Джозеф был моим другом. Вы…

– Я этого никогда не желал, – ответил Брандт. – Но мы живем в новом мире, а вы намерены оставаться в старом. Здесь теперь нет места евреям и предателям.

– Ваш деревянный солдатик сказал бы иначе, – возразил Кукольник.

– Может быть. Но его больше нет, а мнение тех, кого больше нет, вряд ли имеет какое-то значение, – ответил Брандт. Кончик его сигареты горел в темноте, как глаз чудовища. – Я пришлю доктора, чтобы он осмотрел ваши руки. Считайте это одолжением. Я не стал бы делать этого для кого попало, и вы это знаете.

Он ушел, не попрощавшись, оставив их в темноте, и очень скоро силы оставили Кукольника. Он опустил голову на сложенные на столе руки и к тому времени, как пришел врач, уже спал.

* * *

Каролина ждала в холодной темной комнате, и спустя несколько часов Кукольник проснулся.

– Каролина? – слабым голосом окликнул он, поднимая голову.

– Да? – Она приложила руку к его животу, чтобы он почувствовал, что она здесь.

– Как хорошо, что Брандт не забрал тебя, – сказал Кукольник. Благодаря доктору и лекарству речь его была замедленной, растянутой, и каждое слово звучало, словно вздох. – Я… я не хочу оставаться один.

– Я тебя не оставлю, – пообещала Каролина. Для этого она и была создана: чтобы успокоить испуганного мальчика, солгать ему, пообещав, что будет сражаться с каждым, кто попробует его обидеть. Но, как уже доказал Брандт, она мало от чего могла защитить Кукольника и кого бы то ни было.

– Джозефа больше нет, – невесело сказал Кукольник. Он заплакал, но слезы его были не от бессилия. Друг Каролины не был трусом, несмотря на все слабости, и если бы она могла, то присоединила бы к его слезам и свои.

Для Каролины потеря Джозефа еще не стала реальностью: все, что было связано с ним в ее памяти, – это Джозеф в расцвете сил, Джозеф, чья музыка была прекрасна, как музыка звезд, кто каждый вечер приходил в магазин игрушек и при виде Рены и друзей улыбался от радости и любви.

– Однажды, – сказала Каролина, – кто-нибудь заставит Брандта заплатить за то, что он сделал с Джозефом.

– Думаешь? Сомневаюсь. Я не уверен, что в мире еще осталась справедливость. – И с любопытством, которое, казалось, не имело отношения к жгучей боли в руках, он принялся рассматривать свои переломы. – Была такая история о девочке, руки которой отобрал дьявол. Кажется, это немецкая сказка. Какая ирония!

– Она делала руками что-то особенное? И поэтому дьявол захотел ее наказать? – спросила Каролина.

– Ты знаешь, я не помню, – засмеялся Кукольник. – Может, он испугался, что своими руками она принесет миру больше добра. Но он проиграл. Девушка вышла замуж за доброго короля, и он сотворил для нее прекрасные серебряные руки. Она прожила с ним всю жизнь, окруженная кольцом соли, чтобы сохранять свои руки. – И на пыльном полу он нарисовал каблуком ботинка круг. – Вот таким, – сказал он.

– Ты никогда не рассказывал мне эту сказку.

– Я и сам ее позабыл, – ответил Кукольник. – Прости. Мне нужно было уговорить тебя идти с Мышем. Но теперь они нас не отпустят. Брандт слишком зол на меня. И после того, что он сделал с Джозефом…

– Он уже получает свою награду! – запротестовала Каролина. – Он…

Тяжелая металлическая дверь со скрипом отворилась, и, прервав обвинительные слова Каролины, на мрачный пол острым лезвием упал луч желтого света. Вошел розовощекий солдат, которого Каролина прежде не видела.

– Вас переводят, – запинаясь, объявил он, заложив руки за спину в попытке выглядеть властным. Но эта комната была царством Брандта, а солдат – всего лишь рядовым пехотинцем.

– Переводят? – спросила Каролина. – Куда?

– Гауптштурмфюрер Брандт не сказал куда, – ответил солдат. – Только сказал, что вы оба переезжаете в другое место.

Кукольник поднял руки над головой, как делала Каролина, когда хотела, чтобы ее подняли.

– Хорошо, но вам придется помочь мне, – сказал Кукольник. – Я думаю, что сам не справлюсь.

Молодой колдун колебался, не зная, как поступить. Но что мог ему сделать Кукольник? Он был не в состоянии напасть на солдата и разоружить его.

– Посадите куклу в нагрудный карман моего жилета, когда будете меня вести, – попросил Кукольник. – Слева, поближе к сердцу.

– А может она… забраться туда сама? – спросил молодой колдун.

Он не хотел их касаться, поняла Каролина. В глазах этого парня она и Кукольник были опасными, не такими, как он и его товарищи.

– Вы нас боитесь? – спросил Кукольник.

– Да, – прямо ответил парень. – Вы…

– Колдуны? – спросила Каролина. Она не могла удержаться, чтобы не фыркнуть. – Ты все перепутал. Это Брандт – колдун. Но не я. И не Кукольник.

– Она права, – сказал Кукольник. – Я совершаю чудеса, но это не делает меня злым.

– Вы помогли людям, которым незачем было помогать, – ответил парень. – Это делает вас злым.

– Я могу то же самое сказать и о вас, – холодно ответил Кукольник. – А теперь посадите Каролину ко мне в карман, и мы можем идти.