Текст книги "Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств"

Сердца бьются в такт

Не так давно я побывал проездом в одном мекленбургском городке, чтобы поучаствовать в выезде скорой помощи. В оперативном центре службы спасения я узнал, что одна пациентка на 34-й неделе беременности и что ей грозят преждевременные роды. В больших городах есть врачи скорой помощи, специализирующиеся на новорожденных и имеющие специальное образование для ухода за недоношенными младенцами. «Обычный» врач скорой помощи вроде меня, как правило, обслуживает взрослых. Во время такой смены я всегда в пути с водителем, и тот предположил:

– Наверняка ложная тревога. В наше время беременности с осложнениями всегда под хорошим наблюдением.

Я тоже на это надеялся, но на всякий случай уточнил в оперативном центре, где ближайшая больница с гинекологическим отделением. Она находилась в 30 км от дома пациентки.

Для прибрежного региона вечер был очень тихий, и это в начале мая. Многие вышли на пикники и барбекю, и весь этот субботний вечер был пронизан ожиданием финала лиги чемпионов. Включив синий проблесковый маячок, мы мчались к пациентке, проехали по району с панельными домами, свернули на улицы с садовыми домиками, окутанными легким дымком от гриля, затем снова район с панельной застройкой и наконец припарковались возле машины скорой помощи, которая приехала за несколько минут до нас. Наше прибытие не осталось незамеченным, в трех окнах мелькнули любопытствующие лица, одно обрамленное локонами, другое, наверху, без локонов. На первом этаже стоял свежий и вкусный аромат поджаренного чеснока, на втором этаже пахло кофе, а на третьем мы увидели приоткрытую дверь. Прочитав фамилию рядом с кнопкой звонка, я понял, что мы явились по адресу. Два санитара скорой помощи уже суетились в маленькой спальне вокруг пациентки, светловолосой женщины лет 25. Ее лицо раскраснелось, влажные волосы липли ко лбу. Почему она накрыта одеялом до самого горла, удивился я. Она мне улыбнулась, я улыбнулся в ответ. Справа от кровати на коленях стоял санитар и измерял ее артериальное давление. Слева прищепка на пальце измеряла уровень кислорода в крови. Мой водитель готовил ЭКГ. Одну капельницу уже поставили, а проба сахара показала, что значения в норме. Все были чем-то заняты и от этого чувствовали себя комфортно. Лишь бы не стоять на месте. Помогать. Отработать список медицинских манипуляций. Но в этой маленькой спаленке с фотообоями на стене (неужели они еще существуют?!) трое мужчин в ботинках со стальным носком, экипированные для разбора аварии на скоростном шоссе, выглядели нелепо и неуместно. И где вообще живот, в котором находится мой второй пациент? Будущая мать пряталась от наших взглядов, натянув до подбородка одеяло. Она улыбалась и выглядела довольной – значит, у нее все хорошо. Но стоило все-таки спросить.

– Как самочувствие? – осведомился я.

Улыбка стала еще шире.

– Хорошо.

– Схватки есть?

– Да.

– Как часто?

– Каждые пару минут.

– Значит, до клиники мы доехать успеем, – с облегчением сказал я.

– Вряд ли, – вдруг возразила она и откинула одеяло.

Я не поверил своим глазам. Головка младенца уже показалась из тазового дна, я разглядел покрытые пенкой волосы. Глядя на эту расслабленную женщину, я и подумать не мог, что родовой процесс зашел так далеко. Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя.

– Пойду вымою руки, – услышал я свой голос.

Мне нужно было подумать. Преждевременные роды на 34-й неделе. Я несколько раз проводил операции на сердце новорожденным, часто они весили не более 500 граммов. Но роды – это совсем другое. Кроме того, мы находились не в операционной с кучей неонатологов и детских врачей, а в прямом смысле слова в глухомани.

По пути в тесную, темную и душноватую ванную комнату я подумал, что здесь не хватает человека, который бы прокипятил полотенце. В старых вестернах, которые я любил смотреть у своей бабушки, иногда так делали. Это единственное, что пришло мне в голову в тот момент. После рождения моих собственных детей это были первые роды, в которых я был задействован – на этот раз в качестве врача. Но и здесь речь шла о жизни и смерти, а в таких ситуациях я был подкован. Маленький человечек решил появиться на свет на 6 недель раньше срока, и мне совсем не хотелось представлять себе, какими страшными осложнениями это может сопровождаться. Когда я вернулся в спальню, пациентка сказала:

– Опять начинается.

Санитар скорой помощи протянул мне перчатки. Я их натянул, подошел ближе и вытянул руки вперед, чтобы защитить промежность и медленно «раскрутить» ребенка. Мать три или четыре раза издала какой-то звук, похожий на сдержанный чих, и меня ждало новое потрясение. Младенец вылетел из своей матери как из пушки – прямо мне в руки.

У меня едва не остановилось сердце. Ребенок выглядел синим и вялым. И не шевелился. Что делать? Можно 20 лет работать врачом скорой помощи и ни разу не принять роды. А ведь у меня даже имелось дополнительное образование по реанимации детей. Но в ту минуту меня как будто обухом по голове ударили. Я беспомощно держал на руках новорожденного крошечного человечка. В какой-то момент рефлексы врача все-таки сработали. Я услышал, как произнес «отсос», чтобы удалить слизь изо рта. Во время учебы я несколько недель отработал в Бангкоке в гинекологии, там дети появлялись на свет как на конвейере, один за другим, днем и ночью, тридцать кроватей в родительной палате, отделенных друг от друга занавесками. Эти мысли за долю секунды пронеслись в моей голове, и я встревожился не на шутку, потому что малыш по-прежнему не дышал. Ему срочно требовался кислород. Один санитар протянул мне дыхательный аппарат для младенцев. Мой застывший от шока мозг оттаял. Младенец наверняка дышит. Если бы он не дышал, его сердце бы остановилось. А оно вообще бьется? Руки вспомнили моих собственных новорожденных детей. Я повернул его, впервые осознал, что передо мной мальчик, и тогда – нет на земле более прекрасного звука! – он закричал. Он кричал громко и, как мне показалось, очень возмущенно. Я понимал его негодование. Вот ты покачиваешься в приятном затемненном месте под модную ритмичную музыку сердца в теплых околоплодных водах и ничего не подозреваешь. Вдруг тебя начинают пропихивать по узким трубам, ты едва не задыхаешься и внезапно оказываешься в светлом, холодном и жестоком новом мире. Он выкрикивал в этот мир свою боль, и этот первобытный крик спас ему жизнь. Жизнь – боль, говорят буддисты. Но в данном случае страдание привело к жизни.

– Якоб, – сказала мать.

– Что? – не понял я.

– Я-коб, – повторила она.

– Да. Якоб.

Красивое имя. Я – в начале. Да еще какое! Малыш Якоб теперь не просто кричал, а орал, как разъяренный зверь. Все его тело вопило, и сердце его в этом поддерживало. Дыхательный аппарат мне был больше не нужен. Легкие Якоба раскрывались все больше, и это напрямую воздействовало на его сердце. Давление на грудную клетку молниеносно менялось, и его сердце стремительно перестраивалось из состояния до родов в состояние после. Правые отделы сердца теперь закачивали в легкие кровь. В животе у мамы легкие не были задействованы для этого, а кислород поступал от матери через пуповину. С первыми вздохами эти новые кровотоки от сердца к легким открылись, а прежние обходные пути кровообращения закрылись, что является для сердечно-сосудистой системы фундаментальным изменением. В жизни Якоба открылась новая глава с большим «Я» в начале. Он был всего пяти минут от роду, а его сердце билось уже 8 месяцев. А почти 9 месяцев назад началась его жизнь.

Рождение сердца

В момент зачатия семя его отца соединилось с яйцеклеткой его матери. С этого момента каждый человек является единственной в своем роде генетической единицей, которая прежде никогда не существовала и которой впредь никогда не будет. Оплодотворенная яйцеклетка делится на так называемые стволовые клетки, а спустя 22 дня впервые начинает биться крошечное сердце. Всего несколько лет назад выяснилось, что для этого большого взрыва жизни требуется одна особенная составляющая. Исследователи в Монреальском университете обнаружили, что с недифференцированными эмбриональными стволовыми клетками, если их спрыснуть «гормоном любви», окситоцином, происходит настоящее волшебство: они соединяются, превращаются в клетки сердечной мышцы и начинают биться синхронно [62]. То есть гормон любви является эссенцией первого удара сердца. Разве это не поразительно? Сердце и любовь соединяются с первым ударом сердца и остаются неразлучными в течение всей жизни. В главах «Универсальный клей любви» и «То, что разбивает сердца» я подробнее опишу этот гормон и его влияние на сердце.

Никто бы не стал расчленять детские сердца, чтобы провести такого рода эксперимент. Данные результаты, как часто случается в медицине, получены из опытов над животными. Но у людей действует то же волшебство. Гормон любви, заставляющий сердце биться, создает себя сам из собственных стволовых клеток путем извлечения определенных генов, но также поступает и от матери [63, 64].

Когда был ваш первый раз? Может, хрустящей февральской ночью? Или тихим майским вечером? Когда ваше сердце забилось впервые? Никто не сфотографировал, не запечатлел этот важнейший момент; он случился тайком, тихо и незаметно в сокровенном месте, глубоком и защищенном – в животе вашей мамы. С него началась ваша жизнь. Первые движения клеток сердечной мышцы перегоняли небольшое количество крови, превратившееся в поток вашей жизни. Спустя 7 недель после зачатия ваше сердце уже полностью сформировалось. Кровоснабжение и развитие всех органов на протяжении следующих 9 месяцев зависят от сердца. Это бесконечно тихое первое «бум». «Звук, который приходит из тишины». Так называется сердце на древнем языке, санскрите: Анахата.

Когда человек становится человеком? В исследовании стволовых клеток этот вопрос тоже окружен бесконечными дебатами. Сразу после оплодотворения яйцеклетки человек начинает расти, а для этого его клетки должны делиться и размножаться. На этой стадии из каждой клетки еще может получиться все что угодно – глаз или ступня, сердце или язык. Отсюда и название – стволовые клетки: от них ответвляются все остальные. Они несут в себе всю генетическую информацию, и ученые надеются, что при помощи этого источника молодости им удастся восстанавливать органы и части тела и даже их выращивать. Но дозволено ли им этим заниматься? Искусственно зачинать людей и использовать их стволовые клетки, пока они еще эмбрионы, как склад запчастей? Или это убийство? Или вначале это вообще не люди? Философы, теологи и ученые спорят о моральных устоях [13]. Но с помощью одного только мозга ответить на эти вопросы нельзя. Спросите у сердца – оно знает ответ.

Я приложил стетоскоп к сердцу Якоба, закрыл глаза и сосредоточенно погрузился в хрупкий мир звуков. Сердцебиение было чистым. Так его называем мы, врачи, когда не слышим ничего подозрительного. Ни свиста, ни грохота, ни стука, ни машинного шума. Его сердце билось быстро и уверенно. «Сердцебиение чистое», – напишу я затем в протоколе бригады скорой помощи.

Первый удар сердца Якоба определенно не был началом его жизни, но совершенно точно это был очень важный для него день, а еще больше в тот момент – для его родителей. Когда его сердце стукнет в последний раз и обозначит тем самым конец его земной жизни? Или его однажды сочтут умершим и отнимут у него сердце, пока оно еще бьется? Продолжит ли его сердце биться, даже когда он будет мертв в определенном смысле – когда у него умрет мозг, и он превратится в овощ? Эта тема сейчас тоже горячо обсуждается. По мнению многих экспертов, смерть означает гибель мозга [65]. Так что жизнь не обязательно ограничена первым и последним ударом сердца, как вы, вероятно, предполагали раньше. Но тогда в какой момент все начинается и в какой заканчивается? Возможно, существует вечная жизнь 2.0, а мы лишь меняем форму?

Не обращая внимания на все эти вопросы, маленькое сердце растет, и очень быстро. Спустя 7 недель после оплодотворения его развитие завершено. Примерно с 84 дня после оплодотворения за ростом сердца можно следить с помощью ультразвуковых волн в процессе сонографии. Тот момент, когда я впервые увидел сердцебиение своих детей, навеки запечатлен в моей памяти. Это была любовь с первого взгляда. Большинство родителей на этой серо-черной картинке УЗИ могут разглядеть разве что биение сердца. Ребенок так хорошо защищен самой природой, что даже самым современным медицинским методам исследования тяжело к нему подобраться. В нашем распоряжении имеется лишь несколько параметров для оценки его развития. Сердцебиение и рост сердца являются важнейшими критериями.

Сердце и нервная система продолжают развиваться, и примерно с 6-го месяца беременности младенец начинает общаться с окружающим миром. Теперь он пинается и толкается. Частота сердцебиений увеличивается, а затем, когда ребенок находится в состоянии покоя, снова снижается. Однако частота сердечных сокращений эмбриона меняется не только в зависимости от его поведения, но и от психологического и физического состояния матери. Сердце ребенка приспосабливается к смене материнского режима ночь – день. Частота сердечных сокращений и количество движений ребенка возрастают, когда мать чувствует себя неважно и у нее, например, недостаток кислорода в крови. Если мама испытывает стресс или страх, маленькое сердечко начинает биться быстрее. Недостаток кислорода, а также гормоны сна и стресса передаются через пуповину, и через несколько минут на них реагирует и кровообращение эмбриона. Навредить ребенку может и глоток алкоголя, даже один-единственный, как показывают самые современные исследования.

Данная синхронизации средней частоты сердечных сокращений, которая может длиться до 24 часов, позволяет сделать вывод, что между сердцем матери и ребенка существует тесная взаимосвязь [66, 67, 68].

Однако то, что их сердца могут полноценно общаться друг с другом, стало настоящим научным открытием.

Язык сердца

Мать и дитя – это два разных человека, и у каждого свой особенный сердечный ритм и свой собственный голос сердца, а именно вариабельность сердечного ритма. Как мы уже говорили, при ближайшем рассмотрении оказывается, что частота сердечного ритма не является постоянной и неизменной и что она разная во время каждого удара сердца, и эта разница составляет доли секунды. Эти постоянные изменения хаотичны и непредсказуемы, по крайней мере, для наших аппаратов и математических моделей. Мать и ребенок, равно как и все люди, тикают по-разному – так считалось еще недавно. Но также они могут синхронизироваться, и их сердечный ритм сходится до мельчайших делений временной шкалы. К концу беременности, начиная с 36-й недели, появляются фазы, в которых два независимых сердца бьются точно в такт. Как одно сердце. Это бесконечно более тонко и точно, чем приблизительная настройка средней частоты сердечного ритма, которая была известна до сих пор. В рамках исследования шесть раз измерялись отрезки времени в 5 минут, и в этом промежутке были выявлены примерно 30 эпизодов синхронизации длительностью около 15 секунд [69]. Это невероятно, поскольку мать и дитя – совершенно независимые, самостоятельные люди. Они не связаны быстрой нервной системой, и ребенок не подключен напрямую к кровообращению матери. Только через пуповину происходит обмен веществами, но для столь стремительной синхронизации этот путь был бы слишком медленным. Когда я это прочитал, меня как будто током ударило. Как могут синхронизироваться сердца, которые не соединены напрямую? Над этим феноменом ломают головы и физики, и медики знаменитого Гарвардского университета в Бостоне [70]. Может ли в его основе лежать тот же принцип, что описал нидерландский естествоиспытатель Гюйгенс в 1656 году? Если прикрепить две пары часов с маятником к одной балке, то через определенное время они начнут биться в такт. Гюйгенс уже тогда предположил, что оба маятника синхронизируются через мельчайшие, «неуловимые» движения в общей подвеске часов. Однако мать и дитя – не часы с маятником, и их сердцебиение нерегулярно и неритмично и происходит в их собственной, неповторимой манере. Поэтому представьте себе двое «часов», которые в каждый момент времени бьются с разной частотой, но при этом попадают в такт.

В биологии синхронизация независимо колеблющихся систем наблюдалась уже не раз. Здесь и синхронный стрекот кузнечиков, и синхронный разряд нервных клеток в нашем мозгу, например когда они понимают язык, и когда одновременно загораются светлячки [71, 72]. Синусовый узел в правом предсердии – это крошечный узелок в нашем сердце, такой маленький, что даже кардиохирург его не увидит и не прикоснется к нему. Он стимулирует движение сердца и состоит из миллионов клеток. Каждая отдельная клетка – это маленький осциллятор, и, прежде чем одно сердце хоть раз произведет «Бу-Бумм», все они должны вместе и синхронно разрядиться [73]. Но какой скрытый механизм приводит к унисону двух сердец, матери и ребенка? Представьте себе: это неизвестно!

Возможно, определенную роль играют уши. К этому времени малыш уже может слышать биение сердца матери и шум ее пульсовой волны. Возможно, это и является искомым слабым импульсом, который заставляет сердце ребенка биться в такт материнскому. Если развитие человека рассматривать как непрерывный процесс, разделенный на период до рождения и после, то синхронизацию сердечного ритма эмбриона с ритмом матери можно считать предродовой коммуникацией ребенка с его окружением [74, 75]. Наши первые сообщения мы отправляем, еще будучи нерожденными детьми в материнской утробе! Язык, которым мы пользуемся – это язык нашего сердца, а для меня это – коммуникация между людьми в ее самой фундаментальной, ранней и чистой форме. Когда не два мозга обмениваются информацией, а два сердца.

Будь то синхронное вспыхивание светлячков, стрекот кузнечиков или когда одновременно активируются клетки нашего мозга – здесь везде речь идет о коммуникации и связи, всюду зашифрованы сообщения. Предполагается, что в основе синхронизации сердец лежит особое отношение матери к ребенку. Своими измерениями ученые лишь подтвердили древние знания: матери знают, когда ребенку в их утробе хорошо, а когда плохо. Источником этой особой осведомленности может являться коммуникация посредством сердечного ритма.

То, что ритм задает материнское сердце, – это лишь предположение. Возможно, такт задает орган малыша или же оба сердца стремятся навстречу друг другу в очень точном и синхронном танце. Сердцебиения своего ребенка мать не слышит, но, вероятно, ее сердце воспринимает его (почти с сейсмологической точностью) с помощью сигналов, которые нами пока не открыты. В системах, находящихся в резонансе со своим окружением, малые колебания могут усиливаться до единственной большой амплитуды. Она бывает такой мощной, что от нее обрушиваются мосты, а маленькие волны порой превращаются в громадные. Интересно, многие сердца на такое способны? И как обстояли дела у сердца Якоба?

Он успокоился, затих настолько, что я на какой-то момент испугался, все ли с ним в порядке. С большой осторожностью я начал его осматривать. Тогда он зашевелился и схватил мой мизинец, как будто желая поздороваться. И снова закричал. Но не так сильно, как прежде, и теперь его крик был похож на хныканье. Возможно, что-то подсказывало ему, что разделение с матерью смертельно опасно. Ему требовалась защита, тепло и питание, а не холодный стетоскоп на груди. Но ведь он был не один. Его мать лежала рядом и с нетерпением ждала, когда я закончу осмотр. И когда ей, наконец, позволят прижать к себе сына.

– Якоб, теперь тебе можно к маме, – сказал я и передал новорожденного сияющей женщине.

Она сдула со лба челку и положила младенца к себе на живот. Его лицо порозовело, он задышал спокойнее, больше не кряхтел. Он находился в безопасности и чувствовал это. Лежание на животе матери называется «контактом кенгуру». Этот контакт кожи с кожей – лучшее средство для матери и новорожденного. Температура тела, дыхание и сердечный ритм снова подстраиваются друг под друга.

Универсальный клей любви

Связь матери с ребенком – это самые тесные отношения, какие только бывают в жизни. В сфере естествознания и психологии это называется воссоединением (или «бондингом»). А бондинг – это то же, что и склеивание. То есть родители, а прежде всего мать, склеены со своим ребенком. Ученые избегают слова «любовь». Возможно, потому, что оно слишком мощное, а в его значении скрыто множество нюансов. Исследователи предпочитают определения, поскольку с их помощью можно разделить бесконечно сложный мир на маленькие и довольно простые понятия. В мире науки родители не любят своих детей – они с ними склеены.

Клей состоит преимущественно из определяющих поведение генов и разных гормонов. Самым опьяняющим ингредиентом в этом волшебном зелье является гормон любви окситоцин. На протяжении почти сотни лет считалось, что окситоцин вырабатывается только в мозгу. Но уже несколько лет мы знаем, что гормон любви выделяет и сердце, и причем в довольно внушительных дозах [76]. Он отвечает не только за то, чтобы наши сердца начали биться, но и за то, чтобы они продолжали развиваться и стали, наконец, большими и сильными. Поэтому крошечное сердечко малыша-эмбриона производит даже больше окситоцина, чем сердце взрослого человека. Окситоцин в сердце действует независимо от влияния мозга. Не исключено, что этот орган даже может выделять гормон любви вместо мозга, если его производство в неронах ограничено [62, 77]. Меня эта мысль очень тронула: что бы мы ни называли любовью, органом любви с чисто биологической точки зрения является не только мозг, но и сердце. Поскольку гормон любви влияет на наши чувства, поведение в паре и выбор партнера. Он служит не только стартером для двигателя жизни, но и соединяет нас с другими сердцами. Но делает он это гибко, а не при помощи клея. В этом большая разница. В нашем сердце за каждым напряжением следует расслабление, а в природе за каждым соединением – расставание.

Чем ближе день родов, тем больше окситоцина выделяет мать, и это пробуждает ее материнское сердце [78]. Одновременно с этим детское сердце также производит все больше окситоцина. И тут происходит нечто безумно интересное. Это сладкое гормональное опьянение, этот кайф приводит к тому, что они оба готовы друг друга отпустить. Высокий уровень окситоцина запускает механизм схваток! Разве это не поразительно и не преподает нам урок о мудрости природы? Любовь – это также способность отпустить кого-то на свободу, когда наступает нужный момент. Поэтому окситоцин заслуженно называют гормоном любви. Он склеивает и дарит свободу и пространство для самостоятельных вдохов. Так же, как и в сердце, и в любых колеблющихся биологических системах, за напряжением следует расслабление.

В те мгновения Якоб и его мама буквально тонули в окситоцине, который помимо всего прочего приглушает боль, позволяет быстрее забыть о напряженном периоде родов и наполняет мозг счастьем.

Некоторые ученые приходят к выводу, что мозговые волны матери могут синхронизироваться с сердцебиением ребенка. Причем им не обязательно касаться друг друга, достаточно, чтобы мама обратила на своего ребенка внимание. Они предполагают, что электромагнитные поля обоих органов оказывают влияние друг на друга [79]. В случае с Якобом у меня даже сложилось впечатление, что его сердечный ритм настроил на свою частоту мозговые волны всех присутствующих. Я расслабился, и сотрудники скорой помощи расслабились вслед за мной. Я занимался тем, что редко делаю в роли врача скорой помощи. А точнее, никогда. Я не занимался ничем. Я просто ждал, позволяя мгновению состояться во всей его полноте. Якоб порозовел и явно чувствовал себя хорошо. Тогда мой взгляд упал на бледное лицо отца, который все это время отважно и молча сжимал руку своей жены. Основываясь на своем опыте, я представлял, какой шквал эмоций на него обрушился. К этому моменту он уже немного пришел в себя, ему захотелось нам помочь и непременно разрезать пуповину, тем самым окончательно разделив то, что и без того уже разделилось. Его рука дрожала так, что мне пришлось ее направлять. Интересно, как обстояло дело с выбросом окситоцина у него? Сегодня мы знаем, что и папы, прикасаясь к своим новорожденным младенцам, вырабатывают окситоцин [80]. А маленький Якоб теперь уже присутствовал в этом мире в плоти и крови.

– Все же прошло хорошо, – сказал отец, обращаясь ко мне. – Почему нам все равно нужно ехать в клинику?

– Ради безопасности, – ответил я. – В клинике Якоба еще раз внимательно осмотрят.

– Мне упаковать сумку для них двоих?

– Да, было бы неплохо, – сказал я и тоже кое-что упаковал.

А именно – Якоба в теплозащитную пленку. Маленький король в позолоченной мантии.