Текст книги "Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств"

Хор хирургов

Когда двое человек выполняют сложное задание, например вместе оперируют пациента, играют в оркестре или танцуют, это требует высшего мастерства, духовной и телесной хореографии. Что касается вариабельности сердечного ритма, то есть один физиологический параметр, позволяющий установить, насколько похоже мы тикаем. Меня уже немало удивило то, что сердца матери и ребенка синхронизируются и что в этом, возможно, задействован слух младенца. Но чтобы созвучие возникало у взрослых мужчин, оперирующих сердце? На данный момент имеется лишь один доклад о стыковке хаотичных колебаний, таких как сердце и дыхание. Этот доклад был опубликован уважаемым Лондонским королевским обществом [89]. Путем нечеловеческих усилий инженерам электроники и врачам удалось доказать, что в сработавшихся командах ритмичность сердец повышается, когда они сталкиваются с особо сложными ситуациями. Эта фазовая синхронизация сердец также приписывается хоровым исполнителям, и мне она кажется логичной. Исполняя песню, они должны дышать примерно в одно и то же время. Возможно, согласованное дыхание является движущей силой, которая приводит к единому такту другие колеблющиеся системы, например сердца хоровых исполнителей. Чем медленнее дыхание, тем лучше действует механизм этих так называемых резонансных дыхательных частот [90, 47, 43].

Слаженная работа сердец взрослых людей проявляется особенно явно при пении мантр и гимнов, что могло бы пролить новый свет на исполнение гимнов футбольными игроками. Способна ли команда собраться с духом и почувствовать себя в процессе исполнения гимна единым целым? Или же отдельные участники перед игрой слишком взволнованы? Впрочем, сам текст в данном случае не имеет никакого значения. Созвучие возникает как во время исполнения «Боже, славим мы тебя», так и во время исполнения «Ом мани падме хум» или совместного йоговского дыхания [91]. Научные исследования показывают, что в рамках совместной деятельности мы отказываемся от своих эгоцентрических установок в пользу всеобщей перспективы [92, 93]. В этом концерте созвучия играют многие наши внутренние и внешние чувства. Рецепторы расширения легких, автономная нервная система, рецепторы в сердце, слух, гормональная система, мышцы и движения и, разумеется, мозг стремятся в своих колебаниях навстречу друг другу и сливаются в едином танце. Совместная деятельность и совместный опыт приводят к образованию общих перспектив и целей [43].

Счастливый конец

– Промокнуть тебе пот? – Вопрос Гюйен адресован Юкселю, и он с благодарностью поворачивается к ней.

Судя по всему, в этой реанимации синхронизировались и другие сердца, не только сердца хирургов. Юксель и я продолжаем зашивать. Узел имеет решающее значение. Если мы завяжем его слишком плотно, он может перерезать сосуд, а если слишком слабо, то артериальный проток, возможно, закроется не полностью.

– Кислород и давление растут, – сообщает нам детский анестезиолог, то есть содержание кислорода в крови растет вместе с кровяным давлением.

Затем анестезиолог снова исчезает со своим слуховым рожком за гематоэнцефалическим барьером. А через 2 минуты появляется:

– Шума поезда в тоннеле больше не слышно.

Пффффффф.

Мое собственное дыхание выливается в сдержанный выдох. «Пфффф» – такой звук появляется, когда из легких вырывается максимальное напряжение, извергая пар, как локомотив. В операционных я слышу его очень часто. Бывают такие разрезы и швы, при которых у пациента есть только один шанс.

Остальная часть операции – сплошная рутина. Тщательно проверяем, все ли «плотно», как мы привыкли говорить. Поскольку я в этом вопросе особенно щепетилен, Юксель не в первый раз в шутку предлагает мне пересчитать красные кровяные тельца. При этом он то и дело посматривает на Гюйен. Она улыбается. На ее лице больше нет напряжения и тревоги за Марию – их больше нет и в наших лицах и, прежде всего, в наших взглядах. Хотя глаза – единственное, что мы могли друг у друга видеть. Накладываем дренаж, гибкую пластиковую трубку, через которую сможет вытекать секрет из раны, медленно и тщательно зашиваем все слои разреза. Останется лишь маленький шрам.

Я надеюсь, что совсем скоро Мария сможет полежать на животе своей мамы и послушать биение ее сердца. Когда такой возможности нет, в некоторых случаях для успокоения новорожденных в реанимации используются записи материнского сердцебиения [75]. Рядом с маминым сердцем они чувствуют себя как дома.

Я снимаю свое зеленое одеяние и радостно предвкушаю кофе в компании Юкселя и Гюйен, как мы договаривались. Тема «зябликов» еще не исчерпана. Тут я с изумлением замечаю, что они уходят без меня. Между ними так мало расстояния, создается впечатление, что без меня им скучно не будет. Остаться на несколько минут наедине с собой – мне это тоже пойдет на пользу. Я по-прежнему нахожусь под давлением, хотя внутреннее напряжение постепенно ослабевает. И мое сердце меня поддерживает.

Что умеет чувствовать сердце

У сердца имеется сложная и очень тонкая сенсорика для определения давления в его желудочках и предсердиях. Оно знает, как сильно растянуто, а его полости даже оснащены датчиками для анализа химической среды и состава крови [39, 26]. Эти данные передаются в мозг, и от них также зависит, какое количество крови и информации будет извергнуто со следующим ударом. Даже такой крепкий орган, как сердце, порой не выдерживает нагрузок. Когда давление в котле достигает максимальных значений, и он переполняется, сердце способно выпустить пар. Тогда оно выплескивает гормоны под названием предсердный натрийуретический пептид (ПНП) или мозговой натрийуретический пептид (МНП). В результате мы ощущаем необходимость сделать перерыв, сходить в туалет и выпустить из себя воду, количество жидкости в теле уменьшится, кровеносные сосуды расширятся, и повышенное давление в сердце понизится [42].

ПНП также называют гормоном равновесия, поскольку он сокращает выброс гормонов стресса и оказывает положительное воздействие на нашу иммунную систему и поведение [79]. Его способность к физическому восприятию позволяет сердцу при любых экстремальных состояниях возвращаться обратно к среднему уровню, к равновесию между напряжением и расслаблением. Некоторые ученые говорят, что сердце умеет действовать разумно [94].

То, что разбивает сердца

Интересно, Юксель и Гюйен уже выпили кофе? В кафетерии я их не нашел, а обнаружил, лишь когда с подносом и чашкой капучино искал, куда сесть. Они расположились в самом дальнем углу. Чтобы поспорить, поссориться? О, нет, только не теперь. Они очень взволнованно что-то обсуждали. И это было похоже на что-то гораздо большее, чем флирт. Ухмыляясь, я решил им не мешать, однако сел на таком расстоянии, чтобы можно было их окликнуть. Они этого не заметили. Я с наслаждением пил кофе, позволив мыслям умчаться далеко-далеко.

Если двое влюблены, им достаточно посмотреть друг другу в глаза, и частота их сердцебиения и дыхание приспособятся друг к другу [95]. Тем временем Юксель и Гюйен сидели так близко друг от друга, что мой профессиональный врачебный взгляд тут же разоблачил гормон объятий окситоцин. В главе «Универсальный клей любви» я уже упоминал о том, что сердце способно вырабатывать окситоцин самостоятельно. Поэтому происходящее не удивило, однако немногие кардиологи знают о том, что именно наше сердце оснащено датчиками гормона любви. Тот, кто считает, что любовь возникает только в мозгу, пусть спросит себя, зачем тогда сердцу эти рецепторы? Наше тело – это в высшей степени сложный, тонко настроенный шедевр. Все рецепторы в нем, все связи имеют смысл, и ничто не оставлено на милость случая.

Как вы уже читали, гормон любви является детонатором первого удара сердца. Но также он защищает ваше сердце на протяжении всей жизни. Ученые называют этот гормон кардиозащитным: он препятствует выбросу медиаторов воспаления и тем самым задерживает развитие артериосклероза. В ходе экспериментов было обнаружено, что огромное количество отмершей сердечной ткани, то есть масштаб инфаркта миокарда, может быть сокращен на две трети, если перед этим пропустить через сердце окситоцин, поскольку он снижает потребность сердца в кислороде и расширяет его кровеносные сосуды. Кровяное давление понижается, пульс замедляется [97]. Применяя терапию стволовыми клетками, ученые выращивают на сердце новые кардиомиоциты, если старые оказались повреждены вследствие инфаркта. Прежде чем имплантировать в сердце, их окунают в окситоцин, поскольку с ним клетки растут особенно хорошо [96, 97].

Различные исследования указывают на то, что люди, находящиеся в стабильных партнерских отношениях, живут дольше [98]. Я убежден, что это как-то связано с любовью и ее влиянием на сердце. И не исключено, что в тот момент Юксель и Гюйен закладывали фундамент своей долгой и счастливой жизни.

Юксель то и дело прерывал свой рассказ и будто невзначай касался руки Гюйен. Словно хотел убедиться, что она внимательно его слушает и ее сердце ему открыто. То, что является жизненно важным для нас в период младенчества, продолжает нравиться нам и после того, как повзрослеем. Нежное прикосновение способно моментально синхронизировать романтически настроенных партнеров. Их электрокожное сопротивление, частота дыхания и сердцебиения уравниваются. Даже промежуток времени, который требуется пульсовой волне, чтобы докатиться от сердца до кончиков пальцев, становится одинаковым [99, 100]. В последние годы было доказано, что кожа обладает особыми нервными волокнами, так называемыми кожными тактильными афферентами типа С (C-tactile afferents), которые запускают выброс гормонов любви [101, 102]. У Юкселя и Гюйен это выглядело так, будто шло прямиком из сердца, а пути сигнала через мозг играли лишь второстепенную роль.

При каждом проявлении нежности со стороны Юкселя Гюйен слегка краснела, ее щеки уже вовсю пылали. Еще немного, и в столовой можно будет выключать свет. Скорее всего, эти двое этого бы и не заметили, ведь они за все время ни разу не огляделись по сторонам и, например, не заметили меня. Конечно, ведь я не играл в их романе никакой роли. То, что я наблюдал со все растущим изумлением и большой радостью, являлось прекрасной актерской игрой, благодаря которой люди уже тысячи лет думают-чувствуют-знают: сердце – это орган любви. Оно стучит так, будто готово выпрыгнуть из груди, и мчится куда-то, охваченное волнением и радостью. Оно трепещет в груди и становится большим и широким. А иногда его преподносят в качестве подарка, как вон там, в пяти столиках от меня. Мы краснеем, давление подскакивает, руки дрожат, ладони потеют. Электрокожное сопротивление снижается, кожа становится более чувствительной, а мы в буквальном смысле слова – более осязаемыми [100].

Появлением этих верных симптомов мы обязаны любовному зелью, смеси из адреналина, норадреналина и гормона счастья допамина. Его ингредиенты известны как нейромедиаторы в мозге и гормоны из надпочечников. То, что они тоже происходят из сердца и вырабатываются там специальными клетками, до настоящего времени в исследовании любви полностью упускалось [103, 104]. Вместо этого любовь в последние годы все решительно помещают в мозг. И неспроста. Там норадреналин следит за тем, чтобы ночи стали бессонными, а чувство голода нас больше не мучало. Допамин вдохновлял синапсы поэтов на создание любовной лирики, а музыкантов – на сочинение песен о любви [105]. По моему мнению, именно дуэт сердца и мозга приводит к созданию величайших произведений искусства. И в нескольких столиках от себя я вживую наблюдал строки многих знаменитых песен о любви.

Я отхлебнул кофе и подумал о своей маленькой пациентке Марии. Скоро я пойду в реанимацию и проведаю ее. Биохимия любви и терапия для спасения тяжело больных сердец в реанимации по сути идентичны. Ведь сердце способно не только вырабатывать норадреналин, адреналин и допамин, но у него имеются для этого и рецепторы [106, 107, 98, 108, 39, 79]. Кардиохирурги об этом знают, и сразу после кардиологических операций эти вещества вводятся внутривенно на протяжении нескольких дней или недель, чтобы поддержать тяжело больное сердце. Однако я сомневаюсь, что сердца Юкселя и Гюйен можно назвать «тяжело больными», хотя в тот момент они выглядели довольно лихорадочными и растерянными, а наш обеденный перерыв тем временем подошел к концу.

Сердце не лжет

В одном исследовании участвовали 32 влюбленные и частично этнически смешанные пары: 6 % были азиатами, 74 светлокожими американцами, 2 % имели африканское происхождение и 18 были латиноамериканцами. Участников поставили друг напротив друга и стали измерять их дыхание и вариабельность сердечного ритма. Вначале они должны были в течение 3 минут пронзительно смотреть друг другу в глаза, не прикасаться, не разговаривать, не гримасничать. Сердца совершенно естественным образом следовали общей траектории от быстрой к медленной, а затем почти одновременно снова ускорялись. Независимо от того, в какой части света родились наши участники. Судя по всему, покоренные амуром сердца, пульсируют на универсальном языке, который все понимают и который всюду одинаков [95]. Во второй части исследования участники должны были попытаться сымитировать дыхание и частоту сердечных сокращений партнера. Что касается дыхания, тут все прошло гладко, поскольку его можно наблюдать невооруженным взглядом. Но, пытаясь повторить сердечный ритм, партнеры выбивались из такта и частично даже добивались противоположного эффекта. Например, мужские сердца ускорялись, когда женские замедлялись. Другими словами, участники не могли усилием воли добиться этой бесконтактной телесной синхронности. И как бы я ни боялся, что это прозвучит пошло, я все-таки скажу: сердце не лжет.

Телефонный звонок вырвал меня из размышлений. Звонила мама. Уже какое-то время мой папа неважно себя чувствовал. Родители женаты более 50 лет и теперь стояли, так сказать, в конце того пути, на который, возможно, только ступали Юксель и Гюйен.

– Можешь поскорее приехать домой? – попросила мама. – Папе нехорошо. Врач говорит, что его сердце становится все слабее.

Пляска смерти

Несколько дней спустя я сидел в поезде, который вез меня домой. Возможно, это моя последняя поездка к отцу. Несколько лет назад один знакомый кардиохирург имплантировал ему новый сердечный клапан. И до операции, и после мы часто беседовали о его жизни и смерти. Не исключено, что скоро я услышу его последний вздох, а ведь он жил на свете задолго до моего зачатия. Вы наверняка задаетесь вопросом, почему не я оперировал своего отца. Потому, что чувства непредсказуемы. У кардиохирургов тоже. Страх и боль могли бы возобладать и негативно повлиять на мое профессиональное поведение, поскольку в данном случае ситуация касалась конкретно моей жизни.

Смерть – это спица в колесе жизни. Человек умирает постоянно и каждую секунду рождается заново. Каждый день в нашем организме погибают 50 млрд клеток, и им на смену приходят новые. С точки зрения статистики, в течение одного года заменяется множество клеток и 98 % атомов и молекул [109]. Однако мы эту запрограммированную клеточную смерть не замечаем, поскольку остаемся такими, какими были. На первый взгляд. Однако наша душа и самость изменяются в процессе жизни на основании ощущений и познания.

В различных духовных традициях смерть эго, а иначе говоря, его трансформация считается высшей ступенью познания. Не все достигают такой сознательности, и чаще всего эго умирает последним. Помимо всего прочего, в этом можно убедиться благодаря гигантским могильным памятникам, с помощью которых некоторые из современников стремились бросить вызов тленности жизни. На средневековых картинах смерть представлена в виде жуткого скелета: он танцует среди людей и забирает любого, кого захочет. У танца смерти в современной медицине больше вариантов: клиническая смерть, естественная, насильственная, гибель от остановки сердца, смерть мозга и некроз клеток – ее главные действующие лица. И не каждое из них считается окончательным. А одна из «разновидностей» особенно осложняет жизнь эмпирическим ученым в области естественных наук: клиническая смерть.

Когда смерть – реальность?

Согласно распространенному мнению, пациент, у которого произошла остановка сердца, который не дышит и мозг которого не снабжается кровью, находится без сознания. Но не все пациенты придерживаются такой схемы.

В рамках одного интереснейшего исследования были изучены переживания 344 пациентов с остановкой сердца. Когда электромагнитные волны ЭКГ демонстрируют нулевую линию, чаще всего не проходит и 10 секунд, как пациент теряет сознание. После этого и в мозгу электроэнцефалограмма (ЭЭГ) больше не обнаруживает никаких электромагнитных потоков. Как ясно уже из самого понятия «потеря сознания», оно означает, что у человека темнеет перед глазами, и он отключается. Однако 18 % пациентов, напротив, видели свет и готовились отправиться в путешествие: они чувствовали, как покидают свое тело, и это чувство было очень приятным, сопровождалось осознанием того, что они теперь мертвы. Некоторые из них двигались по тоннелю навстречу свету, видели яркие цвета и божественно прекрасные пейзажи, встречали умерших родственников. Перед другими, как в фильме, промелькнула вся их жизнь, или же они находились на своего рода границе. Никто не переступил границу безвозвратно: все они были успешно возвращены к жизни. Поэтому они не умерли, а пережили клиническую смерть. По ту сторону границы за их жизнь боролись их близкие, фельдшеры скорой помощи, медсестры и врачи.

Нидерландский специалист-кардиолог Пим ван Ломмель интересовался переживаниями пациентов в этом пограничном состоянии и рассказал об услышанном в уважаемых научных изданиях и в своей книге «Бесконечное сознание» [110, 109, 111]. Согласно актуальным данным, 4–5 % населения западных стран заглянули по ту сторону жизни. И ничто иное, как ультрасовременная высокотехнологичная кардиология открывает нам окно в потусторонние измерения. Ей все чаще удается возвращать к земному бытию обреченных на смерть, тяжело больных пациентов, оказавшихся на пороге. На пороге к чему? Действительно ли там «та сторона», другой мир, новое измерение? Некоторые ученые считают такие «видения» последними содроганиями умирающего мозга. Но что произойдет, если специалист по мозгу испытает это на своей шкуре? Так случилось с американским профессором нейрохирургии по имени Эбен Александр, который лежал в глубокой коме с тяжелейшим воспалением мозговой оболочки. В своей книге «Взгляд в вечность» он описывает состояние своей клинической смерти, которое продолжалось много дней [112]. Порой такое состояние наступает после аварии вследствие значительной потери крови или тяжелой травмы головы. О нем рассказывают даже дети, которые едва не утонули, а временами умирающие способны заглянуть со своего смертного ложа по ту сторону.

Для многих смерть – это жизненный этап, переходная стадия, при которой дух отделяется от тела. Наше тело, кости и органы состоят из элементов земли и возвращаются в нее обратно. После процесса умирания мы мертвы. Однако наш дух, душа или чистый разум продолжают жить дальше в качестве континуума, без начала и без конца. К подобному заключению пришли и такие ученые, как Эбен Александр и Пим ван Ломмель. Однако новизны в этом заключении мало. Такое видение присуще древним учениям христианства, исламу и множеству других духовных традиций. «Какую визу получит душа» и куда приведет дальнейшее путешествие, об этом существуют самые разные представления [113]. Однако бесплатный вход гарантирован каждому человеческому созданию, независимо от пола, расы, происхождения, а также от того он бедный или богатый, добрый или злой. Но кем мы являемся и где находимся, когда наше сердце молчит?

Опыт переживших клиническую смерть мог бы пролить свет на эти вопросы. Рассказы таких людей вне зависимости от их национальности и культуры на удивление схожи. В упомянутом исследовании они ощущали «небесное» путешествие как что-то прекрасное. Через 2 года и через 8 лет их спросили об этом снова и сравнили ответы с теми, у кого опыт клинической смерти отсутствует. Хотя в большинстве случаев данный опыт длился не более минуты, выжившие и спустя много лет очень хорошо его помнили. Он оказал существенное влияние на их дальнейшую жизнь. После пережитого им лучше удавалось демонстрировать свои чувства. Любовь, сочувствие и духовность приобрели для них особый смысл. Люди с опытом клинической смерти рассказывают, что значительно возросла их вера в жизнь после смерти и большинство из них утратили страх перед уходом. Они на личном примере убедились в том, что осознанное бытие не прекращается, даже когда их мозг и сердце замирают [110, 109, 111].