Текст книги "Сто одна причина моей ненависти"

Конечно, ее домыслы полный абсурд, но Сергей приглашение примет. Уже его принял. И пойдет к ней. Чтобы просто еще раз посмотреть на нее вблизи. Кто знает, может, в последний?

Время перевалило за половину одиннадцатого, а Ступин все не появлялся. «Припрется без пяти – не пущу», – решила Людмила, подходя к кухонному окну.

Не хватало еще, чтобы из-за какой-то несчастной тысячи рублей была сорвана запланированная провокация. Никитович, увидев ступинскую рожу, тут же отчалит, пообещав зайти другим разом. И вот тогда Людкины шансы выбраться сухой из воды уменьшатся до минимального размера.

Напрасно она отказалась привлечь к делу Портнова. Все ж таки не для собственного удовольствия она эту авантюру затеяла, а исключительно чтобы Серегу выручить из беды. Вот только говорить ему об этом не нужно, потому что нельзя. Он очень гордый и помощи от нее не примет. Заодно все испортит. Как именно испортит? Да уж придумает – как.

А привлечь, не объясняя цели и задачи, тоже не получится. Он не дурак, чтобы оказывать помощь вслепую. Тем более тебе.

Раздвинув жалюзи на окне, Людмила окинула взглядом дворовый пейзаж. Пространство меж двух пятиэтажек было малолюдно. Только на детской площадке имелся народ – два пацаненка трех-четырех лет и одна девочка постарше. И, конечно, мамаши на скамейках по краям площадки, уткнувшиеся в смартфоны. Две – в смартфоны, а одна, консервативно так – в вязание.

Скрипучую и покосившуюся мини-карусель оккупировал единолично Витюша. Напряженно вытянув шею, смотрел куда-то поверх кустов, растущих по обе стороны пешеходной дорожки, пролегшей вдоль подъездов дома напротив. При этом ветровка у него на груди странно топорщилась.

Посмотрев, куда пялился компьютерный мастер, Людка увидела Альдочку, счастья ей и всяческих благ. Витюшина половина вышла из-за торца пятиэтажки и остановилась в нерешительности на углу.

Витюша пригнулся.

Клоунада.

И что дальше? Кинется к супруге? Или наутек?

Интересно, а Эсмеральда как-то ощущает, что за ней следят аж две пары глаз? Может, что-то и ощущает, судя по тому, как тревожно озирается.

Госпожа Ступина дошла до первого от нее подъезда и скрылась за металлической дверью с ржавыми пятнами поверх серой масляной краски. Прежде чем войти, задрала голову кверху, чтобы, видимо, рассмотреть что-то в окнах лестничных пролетов. Тухлый номер. Когда их там мыли в последний раз, окошки эти?

Не успела дверь за супругой притвориться, Витюша снялся с низкого старта и, втянув голову в плечи, метнулся в противоположную сторону. Людка проследила, как тот скрылся под козырьком ее подъезда, и приготовилась открывать дверь. Хотя поздновато он идет. Но причина вполне уважительная. Людмила хмыкнула.

Тут она вспомнила, что так и расхаживает в пижаме, и кинулась переодеваться. Звонок заливался, а она все еще копалась в шкафу с дикой мыслью, а вдруг сегодня придет Серега. Отчаявшись принять решение, обругала себя слабоумной: потому что с какой стати он должен прийти, – и напялила обычные спортивные штаны и футболку, в меру ношеные и совершенно неглаженые.

– Здорово, Валерьевна, – озабоченно проговорил Витюша, втискиваясь в прихожую и плотно прикрывая за собой дверь. – Еле ушел. Я хотел сказать, чуть было не опоздал. Ты же до одиннадцати прийти разрешила, а у меня дела срочные случились. И за тортиком заходил.

При этих словах его физиономия расплылась в самодовольной улыбке, и он вытащил из-за пазухи слегка потерявшую форму картонную коробку с шоколадно-вафельным деликатесом.

– Вот! – торжественно произнес Ступин, вручая презент Людмиле. – Ставь чайник, Людок, праздновать будем примирение.

Людмила молча смотрела на посетителя, никак не выразив восторга по поводу гостинца.

– А! Чуть не забыл, – фальшиво улыбнулся Витюша, извлекая из кармана сложенную вчетверо тысячную купюру. – Вот, долг возвращаю. С процентами, – и он подмигнул, многозначительно указав взглядом на торт в руках Людмилы.

– Сколько времени? – ледяным тоном поинтересовалась та, не сдвинувшись с места.

– Времени сколько? В смысле – который час? Без пятнадцати одиннадцать, – все еще бодрясь, ответил Витюша.

– Десять пятьдесят три. За то, что деньги вернул, благодарить не буду, торт можешь сам с супругой потребить, и извини, мне некогда уже.

Ступин посмотрел на нее задумчиво и произнес:

– Обижаешься. Ну, ты знаешь, Людок… Я бы сам обиделся. Точно, обиделся бы на твоем месте. Ну, лоханулся, ну с кем не бывает. Как говорится, повинную голову… Давай мириться, а? Я ж не думал, что тебя подставляю. Век воли не видать… А взглянь-ка, какой я инструментик крутой приобрел! Если понравится – он твой, подарю, мне для дружбы нашей не жалко!

Ступин зашарил по карманам. Людмила, вздохнув, развернулась в сторону кухни. Витюша, бормоча под нос, что ради дружбы с Валерьевной он готов и на жертвы побольше, чем селекционный инструмент, следовал за ней, держа в вытянутой руке кожаный футлярчик с мультитулом внутри.

Положив торт на край столешницы, Людмила произнесла:

– Вить, мне ведь и вправду некогда. Давай так поступим. Подарок твой я уберу и обещаю к нему не притрагиваться до завтра. А завтра, когда ты по клиентам будешь ходить, забежишь на чай. Договорились?

– Значит, не обижаешься больше? – осклабился Витюша. – Тогда ладно, тогда я пойду. Только вот на наборчик взгляни. Правда, круть?

– Китай по лицензии? – деловито осведомилась Людмила, протягивая руку за крошечным пеналом, в котором нераскрытым веером гнездились отвертки, кусачки, шильце, бокорезы и прочее богатство для практикующего технаря.

Ступин ответил самодовольно:

– Обижаешь, Германия.

– Да ладно. Гонишь, – проговорила она недоверчиво.

– Один момент, – с важным видом Витюша забрал у нее пенальчик, бережно выдвинул из кожушка отвертку, потом вторую и принялся изучать на них надписи.

– Во, во, смотри! – возликовал он, возвращая набор и тыча пальцем в основание инструмента. – Вот тут клеймо ударное, видишь? Штучная работа, прикинь.

– Ты пьяный, Ступин?! – негодующе воскликнула Людка, отдергивая руку. – Теперь у меня столбняк будет!

Пустяшная царапина, но как теперь Миколиной посуду мыть? А еду готовить? В перчатках? Несколько дней неудобств и мучений? Перчатки из латекса она не переносила.

– Не шути так, Валерьевна! Двигай к мойке! Мы это дело сейчас водичкой промоем и зеленочкой зальем, – засуетился Ступин. – Где у тебя зеленка? Или перекись? Или лучше я тебе пластырь дам бактерицидный. Где ж он, зараза, запропастился?

И Ступин снова принялся шарить по карманам, приговаривая, что он дико извиняется и загладит.

– Одни от тебя неприятности, – сердито проговорила Людмила, позволяя компьютерщику пристроить к порезу клейкую полоску, которую тот, наконец, обнаружил в бумажнике по соседству с блистером антиполицая.

– Ты присядь, Валерьевна, посиди. Я вижу, ты вида крови боишься. Есть такая болезнь психическая, забыл как называется, когда крови своей боятся, – тарахтел Витюша, подводя Людмилу к табурету у окна.

– Когда это я крови боялась? – возмутилась Людка, усаживаясь на предложенное место.

Посидеть не помешает. Ноги ослабели, ватными стали. И рука с пластырем тоже мурашками пошла.

Порез на правой руке – это нонсенс. Работая отверткой или хоть вон ножом, сам себе такого не обеспечишь. Если, конечно, ты не левша. Или если только о посторонний предмет не поранишься.

Витя Ступин левшой не был.

Тем не менее рваная царапина неопрятной заживающей запятой бугрилась на его правом запястье. Царапину Людмила видела и раньше. Свежую еще.

Проследив ее взгляд, Витюша криво усмехнулся. Стоя у Людмилиного импровизированного верстака, он рассматривал карандашные рисунки, подаренные Натэллой.

– Ты тут старше, – небрежно проронил он, откладывая в сторону листок с портретом, и Людмила заметила, как изменился его голос. И тон, которым он произнес короткую фразу, тоже сделался другим.

Людмила обвела медленным взглядом привычное домашнее пространство. Такое родное, теплое, милое.

Кажется, ты здорово влипла, детчка. Кажется, всю эту красотень ты видишь последние минуты. И самодельный таймер, и смешные статуэтки из болтов и гаек. И люльку Клашину, едва заметно раскачивающуюся у тебя над головой.

А свою «забавную механику» так и вовсе не достроишь.

Она попыталась подняться на ноги. Ничего не получилось.

Ступин заметил ее движение и развел руками, как бы сожалея.

– А здесь сосед твой отображен, если я не ошибаюсь? Который несчастную консьержку траванул? – поинтересовался Витюша, изучив второй листок. – Похож, весьма и весьма. Кто же его так отсканировал удачно?

– Это не сосед. Это ты, Ступин, – разлепила губы Людмила. – Узнал себя?

– А теперь и ты узнала? В другой ситуации я бы сказал: жаль, но не в нашей, Людочек. В нашей как раз все складывается удачно. Но ты меня удивила, признаюсь. Ты просто космос, Валерьевна, а я тебя недооценил. Что-то Кирюшка задерживается. Вы же с ним на одиннадцать сговорились? Сейчас одиннадцать.

– Кирюшка? – не поняла Людмила.

– Кирюшка Лапшин. А он тебе так и не представился, обормот? Ты его кочегаром вчера назвала. Тонко подмечено.

– А зачем тебе… кочегар? – вновь спросила Людмила, чтобы пустым ненужным разговором заслониться от убийственной правды. Если срочно от нее не заслониться, то раздавит, уничтожит. Сведет с ума.

Потому что ничего другого сделать Миколина не может. Только спрятаться. Только оттянуть момент осознания и неприятия, абсолютного и бессильного.

Ноги пропали. Хотя вот они, рядышком стоят, колено к колену. Но – пропали. Не чует их Людмила и не владеет. Правая рука тоже сделалась чужой, ее предплечье сейчас замерло холодным валиком на столешнице. Левая пока принадлежит ей, но надолго ли. Разговаривалось с трудом.

Сволочь. Какая же сволочь этот Ступин. И убийца.

– Ну как зачем? – благодушно удивился Витюша. – Чтобы композиция стала завершенной. С точки зрения проектировщика, то есть меня. Да и красивее так получится, я бы даже сказал – изящнее. С точки зрения режиссера-постановщика, не с вашей. Вы с Лапшиным у меня актеры одноразовые, но это ничуть вас не умаляет. Даже, наоборот, возвышеннее делает.

– Ты и проектировщик, и постановщик?

– А что? Одно другому не помеха.

Плохо это или хорошо, что с минуты на минуту Никитович должен прийти? Если с Шариком, то хорошо. Если один…

– И вправду. Не помеха. Только зачем тебе этот сложный спектакль? С точки зрения конечного потребителя? Как я понимаю, зрителем тоже будешь ты?

– Ощущение сильное, веришь? Смотреть, как новый труп рождается. Просто крышу сносит, жаль, что я раньше этого не узнал. Хотя… Какие наши годы, а, Людочек?

И Ступин визгливо рассмеялся.

Все так же посмеиваясь, подошел к мойке, обрадованно хрюкнул, обнаружив несполоснутые чайные чашки. Уверенным движением выдвинул ящик тумбового стола, теперешнего верстака, извлек пару одноразовых полиэтиленовых перчаток. Он знал, что и где тут лежит. Напрасно Людмила его приваживала. Точнее – напрасно не поперла его поганой метлой, когда он повадился к ней забегать не по делу.

Перчатки надел, пошевелил пальцами, разминая, озорно Людмиле подмигнул. Направился к чайнику, стоящему на узенькой тумбочке у окна.

– Надобно водички налить, – оповестил он Людмилу. – Какое же чаепитие без воды? Думаю, можно и нефильтрованной. Возражать не будешь?

Скоро Никитович с Шариком придут, до их прихода дожить как-то надо. Тяни время, Людмила, растягивай. Иначе гоблин напоит тебя чайком по специальному рецепту и понаблюдает… рождение нового трупа. Или чай всего лишь реквизит? Потому что отвертка отравленная была?

– Значит, договорились, Сережа? Я зайду за тобой минут через тридцать, согласен?

– Не вопрос, – широко улыбнулся Сергей. – Заходите. Буду готов.

В приятном расположении духа, которого давно за собой не замечал, напевая под нос мотивчик про хруст французской булки, он вернулся на кухню, завершать неначатое.

Вид мойки, до краев заваленной вчерашней немытой посудой, настроения не загасил. Однако появилось сомнение: нужно ли приниматься за неблагодарный труд прямо сейчас или лучше отложить на вечер, чтобы потом в один присест разделаться со всем мытьем единовременно, когда к груде тарелок, кружек и кастрюль прибавится сковородка из-под яичницы, а также замасленный нож и вилка? Позавтракал он бутерами, разложив их рядком на разделочной доске, а обедать дома не собирается, дабы не множить хаос. Выйдет в город, где-нибудь перекусит. Или Миколетта щами угостит. Шутка.

Здравый смысл двоился, склоняя хозяина то к тому, то к этому. Лень тоже задавалась вопросом, хорошо ли будет откладывать работу, если потом ее делать будет еще противнее. Хозяин с выбором варианта медлил.

Чтобы взвесить все «за» и «против», принялся бродить по квартире. Вспомнил, что ему следует во что-то переодеться к приходу соседа, полез в шкаф.

Затренькал телефон в прихожей. С неожиданным веселым чувством Портнов кинулся к аппарату.

Конечно, это Миколетта. А кто еще? Из полиции в воскресенье названивать не будут, и пацаны, которых он тренировал в течение последних недель, тоже не позвонят, затаились. Больше некому, только Миколетта. Наверное, желает поделиться подозрениями насчет соседа-пенсионера. Чудачка. Дорогая, милая чудачка.

Сергей снимет трубку и произнесет усталым голосом «алле», а она растеряется слегка от его чужого тона и скажет: «Привет, это я», а он ей: «Какие трудности?», а она…

– Сережа, это опять Калугин тебя беспокоит, – раздался голос того самого пенсионера. Голос у него был обескураженный и виноватый. – Задергал я тебя совсем, извини. Откладывается наша миссия на неопределенное время. В смысле, прямо сейчас я к Людмиле пойти не могу. Шарик в яму свалился. Я ему говорю: «Не смей туда бегать», а он рванул вместе с каким-то пуделем и съехал прямо в канаву. А там глинозем и воды по щиколотку. Знаешь, за тридцать шестым домом траншею разрыли? Менять трубы собрались. Вот Шар туда и ахнул. Хорошо, что не покалечился, дурилка, но вывозился так, что смотреть страшно. Сейчас в ванну его загоню, отмывать буду. А потом и пол за ним придется мыть, он же все изляпает, пока до ванны доберется. Ну что за день, что за день… То Людмила со своими фантазиями, то Гортензия с аспарагусом, теперь еще и Шарик…

Из трубки неясным фоном доносился шум проезжающих машин и человеческие голоса. Басом проскулил ньюф, давая понять Никитовичу, что сожалеет.

Сергей бодро произнес:

– Бывает, дядь Коль, все путем. Хорошо, что предупредили, а то я уж собрался…

Он запнулся, придумывая на ходу, а что же он собрался делать такое. Ничего ведь он и не собирался. Просто стоял на кухне над немытой посудой, бродил по комнатам и ждал, когда сосед дядя Коля позвонит ему в дверь. Позвонит и скажет, что пора идти к Миколетте.

А сосед не в дверь позвонил, а по телефону. И сказал совсем не то, что Портнову желалось услышать.

– Да? – растерянно спросил Николай Никитович. – Уходить собрался? Или что ты собрался?

– Собирался вам звонить. Чтобы уточнить, к которому часу вас Людмила ждет. Запамятовал. Вернее – мимо ушей пропустил.

– К одиннадцати приглашала. Но только… Ты знаешь… Передумал я. Вот прям только что передумал. Неприятности на моих животных неспроста посыпались. Знаки судьба подает, что не стоит к Людмиле заходить. К тому же бредни бабьи слушать не желаю. Извини, нехорошо я про нее выразился. Но только если ей что-то померещилось, пускай в полицию заявит. А меня увольте, не расположен.

И сосед повесил трубку. «Ничего-ничего», – пробормотал коротким гудкам Сергей и тоже нажал отбой.

Он медленно, чтобы не расплескать недоуменную горечь, стремительно залившую все внутри, двинулся к дивану. Улегся, закинув большие руки за голову, замер. Вскочил, кинулся к холодильнику, достал банку пива. Вернулся, поставил пиво на подлокотник. Снова лег, прикрыв широкой ладонью лоб и глаза.

И чего распсиховался?

Отдыхай. Полежи маленько, а потом тяпни пивка.

Как слону дробина?

Это легко исправить.

Мазнув рукавом рубахи по зажмуренным векам, Серега расхохотался. До слез расхохотался. До колик в животе. До дрыганья пятками по дивану.

Жестянка глухо свалилась на пол. А он все хохотал, размазывая по щекам выступившие от смеха слезы…

– Отвертка отравленная была? – без особой надежды на ответ спросила Людмила.

– Пластырь пропитан, – обронил Ступин, изображая невозмутимость, но не нужно быть знатоком человеческих душ, чтобы увидеть, как его распирает от гордости и самодовольства. – Дозировка мизерная, только чтобы из тебя говорящую куклу сделать. А для Кирюши я вот что предусмотрел.

Ступин вытащил из внутреннего кармана куртки жестяную коробочку из-под монпансье, приоткрыл, показал содержимое Людмиле. Ничего особенного – пара крошечных шприцев, оснащенных иголками и начиненных жидкостью мутно-розового цвета, и несколько ампул с тем же содержимым на свернутой вчетверо бумажной салфетке.

– Ты только не вздумай мне помешать! – погрозил ей пальцем Витюша. – Своей судьбы ты уже не изменишь, а усугубить можешь. Я «кочегара» твоего в прихожей встречу, за руку с ним поздороваюсь, по плечу хлопну. А по ходу в плечо через одежду ему укольчик впаяю. Можешь не сомневаться, получится. Он, может, и дернется, да поздно будет. Подведу его аккуратненько к столу и напротив тебя устрою. Так и будете сидеть, как голубки. Не слишком пошло? Пошлости в искусстве ненавижу.

– Ты бы, Ступин, хотя бы объяснил, за что мне такая честь, – стараясь держаться спокойно, проговорила Людмила. – Чем, так сказать, заслужила в твоем шоу участвовать. Вдруг вовсе не я тебе нужна. Обидно же будет, если ты препараты впустую истратишь.

– Все шутишь? Ну, так и быть, давай покалякаем, – усмехнулся Витюша, усаживаясь на табурет. – Ты вчера проговорилась, что у тебя с Кирюхой свиданка. А это не в моих интересах. Почему я догадался, что с Кирюхой? Потому что Кирюха по работе с графитом возится, и пыль графитовая с его клешней никогда не смывается и ничем. Въелась пыль в клешни его, прикинь? Лапшин за нычкой охотится, а я не забыл, как ты меня с чердаком подколола. Не помнишь? Не верю. Не важно. Значит, сболтнула, не подумав, вот и забыла. А я запомнил и сделал вывод. Я заподозрил, что ты отследила мою лежку. Вчера я узнал, что у тебя встреча с «кочегаром», и понял, что правильно заподозрил. Ты выследила и узнала, где мой тайник, а теперь собираешься с Лапшиным торговаться. Как я догадался, что ты про нычку узнала? Я умею мыслить логически, ласточка, это мой конек. Если бы не прознала, то не о чем вам с Кирюхой было бы базарить. И что любопытно, неделю назад он перехватил меня именно у твоего подъезда. В тот день вы и заключили сделку, угадал? Или хочешь сказать, что совпало так?

«Фигневый расклад. Вон как у него все по полочкам, и не разубедишь. Ты тоже хороша. Сказала бы вчера: с сантехником встреча, а ты все – кочегар, кочегар, дался тебе кочегар. А что будет, когда в дверь позвонит не «кочегар», а Никитович? Какие ступинские действия последуют? – с беспокойством размышляла Людмила. – И что предпримет Никитович, когда вместо меня ему откроет компьютерный мастер? И почему Калугина нет до сих пор?! Наверное, мне нужно будет закричать что-нибудь? Что-нибудь наподобие «помогите», и погромче? Или я подставлю под удар старика? Вон у этого маньяка взгляд какой… страшный».

Глаза Вити Ступина светились озорством. Каким-то зеркальным блеском светились. А за глянцевой его перепонкой угадывались пустота и мертвость. Не бездна, а глухая пустота. И мертвость.

Людмилу пробрал озноб. Ступин заметил, как ее передернуло, и улыбнулся едва заметно. А мертвость не улыбнулась. Она смотрела на Люду пристально и оценивающе. Не смотрела, а изучала.

Когда Ступин поймет, что гостей больше не будет, он займется Людмилой без промедления и индивидуально.

Давай, думай, детка, как его отвлечь, тяни время. Шанс спастись невелик, но имеется. Если Калугин придет вместе с ньфом.

А если без?..

– А вдруг мы говорим о разных «кочегарах»? – сделала попытку Людмила. – Давай обсудим эту возможность. И тогда никого устранять тебе не придется. И препараты сэкономишь.

– Людочек, ну, какая ты смешная, право слово! Тебя устранить мне по-любому придется! Ты вычислила, что это я к Зинаиде в гости заходил, а вовсе не твой вояка, а значит, жить тебе дольше не полагается. Кстати, а как ты дотумкала? Неужели только из-за царапины? – Ступин, развернув руку, внимательно осмотрел почти зажившую ранку на своем правом запястье.

– Из-за царапины. Убийца руку поранил об дверной косяк, вернее, об гвоздь на косяке. На который Зина сумки вешала, когда замки отпирала. Есть свидетельни… свидетели тому имеются. И еще… Видишь ли, Витя, бороды у Сергея в то утро уже не было. Сбрил ее Портнов, одни только усы оставил. На Конституции присягну.

– Да ты что?! – поразился Ступин. – Надо же, как оно бывает иногда… А я старался, клеил.

И засмеялся. Весело и от души.

Отсмеявшись, продолжил:

– Выходит, очень кстати я к тебе заглянул. Ты ведь не успела доложить про этот факт полисменам? Не успела, по глазам вижу. И не доложишь.

– Зачем ты Сережу подставить решил? Что он тебе сделал? Тем более фактуры у вас разные, да и роста в тебе… – она запнулась.

– Хотела сказать, что ростом мал и телосложения хлипкого? А то я этого не знаю, – недобро усмехнулся Ступин. – Никаких проблем, Валерьевна. Приобрел на блошином куртку камуфляжную на четыре размера больше и напялил поверх пуховика. Штаны пошире надел. А в берцы ваты сунул под пятки, чтобы росту прибавить. Шагал, как на ходулях, но оно того стоило. А касаемо того, сделал мне что-то вояка или нет, то вот что я тебе отвечу. Ничего не сделал. Но мне он не нравится. На физиологическом уровне не нравится, веришь? До спазмов в горле. А подставить кого-то надо было, согласна? Чтобы ментам жизнь упростить. Чтобы поменьше маялись, ментяры, расследуя висяк. К тому же бугай твой с Зинаидой на ножах был, я сам слышал, как он орал на нее аж до хрипа. И самое, пожалуй, главное, я знал, как его изъять из обращения, чтобы он без алиби остался. Училка ваша, старушенция, подсказала, хоть и не подозревала о том. Говорливые мы становимся на старости лет, нужно запомнить, чтобы, когда года накроют, ошибок чужих не повторять. Так и сложилось все одно к одному. А ты, выходит, меня и не подозревала?

– Не подозревала.

– Думала, у меня крутизны не хватит?

Людмила помолчала. Ответила тихо:

– Я плохо разбираюсь в людях.

– Теперь мнение поменяла?

– Поменяла ли я о тебе мнение? Еще бы, – и, помедлив, спросила: – А если я тебе скажу, что о твоей какой-то лежке в первый раз слышу, ты отстанешь от «кочегара»?

И зачем тебе за «кочегара» заступаться, если знать его не знаешь и даже не видела никогда, и не придет он сегодня вовсе? Рассчитываешь время растянуть, а по факту только разозлишь маньяка.

– Ой, не гони, Людочек, не надо! – заржал Витюша. – Я весь такой простодушный и доверчивый, прям повелся на твой треп. На чердаке ты, может, и не шарила, поэтому не знаешь, что у меня в схроне лежит, а в каком доме чердак и на уровне какого подъезда, точно разнюхала. Для Кирюхи этой инфы будет больше, чем достаточно. Особенно если он не побоится «папе» стукануть.

– Нейтронную бомбу заныкал? – брякнула Людмила.

– На фига? – удивился Ступин. – Нет, не бомбу, не «калаши» и не наркотики. Не моя тема. Там у меня приспособа одна хранится. Ну, так и быть. Пока Кирюша не подвалил, расскажу, чтобы оценила. Я, Людок, тебя как технаря сильно уважаю. Ты точно оценишь. А для вступления я вот что тебе скажу. Чтобы человек развивался, ему нужно быть собой недовольным. Собой, заметь, а не окружающей средой. И тогда недовольство начнет есть твой мозг и подталкивать к действию. Я на одном вебинаре слышал. Решил испытать. Тем более что недовольство у меня было готовое, но я его не с тем знаком ощущал. Предков винил, что не отправили на стоматолога учиться, капиталистов, что мизер платят, государство, что цены растут. А я типа не при делах.

Витю изводила мысль, что не тем он по жизни занимается, если нет у него денежных средств каждый сезон обновлять айфон и тачку, как того требуют приличия тусовки, в которую ему страшно хотелось влиться, но нищебродов там не признавали. В погоне за понтами, такими желанными, но очень дорогими, кредитную историю он испохабил, и ни один столичный банк в ступинские мечты больше вкладываться не желал. Заработок же компьютерного мастера позволял реализовывать лишь самое насущное – одежду, обувь, косметический ремонт квартиры и кое-что по мелочам.

Фирма, которая обеспечивала Витюшу заказами и за это имела половину с каждого клиента, специализировалась на прокладке интернет-сетей. Ступин расширил личный спектр услуг и за дополнительную плату выполнял ремонт ПК, лечил операционные системы от вирусов, инсталлировал сложные программы и даже натаскивал «чайников», но таковых находилось немного. Итого – гроши.

Однако за работодателя он покамест держался, потому что доход от наемной работы мог стать подстраховкой на случай коммерческих неудач или ширмой на случай успеха, только не придумывалось пока Витюше, что за данной ширмой ему прятать, а коммерческие замыслы были все какие-то невзлетные и бесперспективные.

Недавно его осенило. Шарил по интернету бездумно и наткнулся на интересную тему – нумизматику. И не простую, а антикварную. Ступина изумило, что клацаный медный пятак, затертый и уродливый, но одна тысяча шестьсот какого-то мохнатого года тиража, стоил деньжищ немерено, и главное – находились придурки с аукциона его выкупать, накручивая цену еще выше.

Для умного и не боящегося риска чувака, коим Ступин себя видел, эта тема могла стать настоящим кладом. Приспособу под названием «монетный аттракцион», при помощи которой чеканились сувенирные медальки и жетончики, приобрести легко, немного сложнее, но решаемо, выйти на спеца, чтобы он изготовил несколько съемных клише для матрицы и пуансона. Затем арендовать в промзоне гараж или сарай, чтобы не слышно было, как кувалдой лупишь – и все дела. Да, чуть не забыл, кувалду тоже нужно купить, но это вообще смешной вопрос.

Лохам медные кругляки можно будет продавать за антиквариат, а если вдруг с экспертом столкнешься, следует самому притвориться лохом и прогнать, будто знать не знал, что это фальшивка, и чтоб им пусто было, аферистам этим, у которых Витюша данную фальшивку приобрел. Точно прокатит.

Сначала все шло как по маслу. Пресс был приобретен на деньги, взятые в долг у Зинаиды. Она ведь, Зина-покойница, деньги людям ссуживала, но, собака, под нехилый процент. Да Вите-то что, ему главное было, чтобы ссудила, а потом разберемся. Борзыми щенками отдадим.

Только он призадумался, кому заказать клише – а работа была мало того ювелирная, так еще и не к каждому обратишься, чтобы вопросов не задавал, а выполнив, все забыл, – как случайно в столовке для шоферни столкнулся с Кирюхой Лапшиным – школьная кликуха Доширак. Витя Ступин такие столовки предпочитал фастфудовым обжоркам, но был удивлен, что туда же заглядывает и Кирюха. Оказалось – зарулил случайно, а после, скорее всего, пожалел.

Лапшин, разламывая вилкой общепитовский шницель и отправляя кусок за куском в рот, растрепал в промежутках между жеванием, что недавно нанялся в одну хитрую контору металлистом-лекальщиком, а поскольку, еще учась в школе, окончил художку и навыки остались, то и сложную гравировку тоже ему доверяют. Витя ничего не понял, Лапшин, окинув приятеля снисходительным взглядом, объяснил, что он гравирует на стальных плитках, которые станут потом главной частью литейных пресс-форм, сложные рисунки, чтобы в дальнейшем с их помощью отливать… Тут он запнулся, прикусив язык и косо взглянув на Ступина.

Но Витек уже все понял и возликовал. Перегнувшись через стол, он изложил бывшему однокласснику свою идею и сумел ею Кирилла зажечь, хоть тот и упирался поначалу. Видите ли, «папа» не потерпит, что кто-то из челяди работает на стороне.

Ступин переубедил, резонно заметив, что разовый заказ еще не работа на стороне, и пообещав гонорар, от которого глаза Доширака алчно заблестели.

Компаньоны рассудили, что с драгметаллами затеваться не стоит, а лучше освоить технологию на цветных сплавах. Медные прутки нужного размера выкупил Лапшин на каком-то складе металлопроката, а екатерининский пятак приобрел Ступин через интернет. Вновь пришлось влезть в кабалу к консьержке, да еще с распиской с паспортными данными. Обстоятельная женщина была.

А какой еще у Вити был выход? Не рассказывать же о проекте Альдочке? Она, конечно, из семейного бюджета могла бы средства отслюнить, только поначалу все жилы бы вытянула, выясняя, что да как, а потом, когда дело в колею бы вошло, вытянула бы все пенязи, до самого донышка, а Ступину это надо?

Короче, процесс пошел. Кирюха клише изготовил и про термообработку не забыл. С того разговора недели не прошло, как привез показать результат. А Витя стальные шайбы по карманам шустро рассовал и говорит: «Отлично, брателло, я опробую и тебе расскажу. И давай-ка ты мне мой пятак обратно, чтобы было с чем сравнивать».

Кирюха растерялся и пятак отдал, а когда до него дошло, как оно все может обернуться, запротестовал, зашумел, начал требовать, чтобы Ступин вернул ему оснастку, за руки принялся хватать и чуть не за грудки. Ступин лапшинские пятерни от ветровки отодрал и прошипел: «Тише ты, не кипишуй. Зырят на нас со всех сторон. Пойдем выйдем. Сначала я, ты следом. Встречаемся в сквере напротив, на третьей от входа скамейке».

Как же Витюша хвалил себя за предусмотрительность, сидя на пассажирском сиденье желто-полосатого таксомотора!

Встречались компаньоны все в той же столовке за столиком в углу – по инициативе Ступина, из соображений конспирации. Лапшин не знал, а Ступин не докладывал, что продал доставшуюся от родителей квартиру, съехавшись с женой, и теперь проживает в новой квартире в другом доме! В другом районе Москвы! А прописка у него вообще подмосковная, в бабки, покойницы, доме, который он на теплое время горожанам бездачным сдает.

Но выяснилось, что радовался Ступин рано. Наблюдательный и памятливый – работа такая, с глазомером связана – Кирюха Лапшин «сфотографировал» за долю секунды выскользнувшую из нагрудного кармана компьютерщика визитку, где имелись координаты фирмы-работодателя, и на этом Витя чуть было не погорел. Но не погорел ведь!

Потому что этот лекальщик сейчас явится к Людмиле, и дело будет завершено.

Однако все по порядку. Не найдя Ступина по старому адресу и не дозвонившись, потому что напарник, естественно, разговаривать с ним не собирался, Кирилл позвонил ему на фирму и выяснил у офис-менеджера Оли Мелюковой, по каким адресам данный конкретный мастер будет трудиться в ближайшие дни. Какую историю он преподнес Мелюковой, чтобы та слила ему инфу, теперь не важно. Секрета в них, конечно, не было, однако задаваемый вопрос сам по себе звучал нестандартно и должен бы насторожить официальное лицо, да и классическая женская вредность была не на лапшинской стороне, однако сведениями он разжился. И подстерег Витю Ступина на выходе из Людкиного подъезда. А сориентироваться Кириллу помогла та же говорливая училка, надо же – то нашим, то вашим.