Текст книги "Глаза, устремленные на улицу. Жизнь Джейн Джекобс"

Глава 10
Десять минут в Гарварде

Джейн уже начала высказывать некоторые из своих еретических идей в журнале. За кухонным столом на Гудзон-стрит Боб с друзьями тоже слушали, как она говорит. Но конференция в Гарварде – это другое[469]469
  Krieger and Saunders.


[Закрыть]. Она большая и публичная. Среди двух сотен посетителей будет много заметных фигур в мире архитектуры, планирования и дизайна.

Прежде всего, Хосе Луис Серт, который пригласил их в Кембридж. Серт, родом из Барселоны, в юности работал на самого Ле Корбюзье. «Городское планирование развивается как новая наука»[470]470
  Ibid., p. 3.


[Закрыть],– заявил он в своей приветственной речи. Планировщикам теперь надо думать о самой «структуре города, процессах его роста и упадка».

Приехал Эд Бэкон из Филадельфии, которого Джейн назовет «большой шишкой» американского планирования. Австрийско-американский архитектор Рихард Нойтра[471]471
  Рихард Йозеф Нойтра (Richard Joseph Neutra, 1892–1970) – австрийский и американский архитектор, ученик Адольфа Лооса, один из родоначальников модернизма XX века. В 1929 году эмигрировал в США, где работал в том числе с Фрэнком Ллойдом Райтом. – Прим. ред.


[Закрыть], известный аккуратным, четким модернизмом своих калифорнийских домов. Ллойд Родуин[472]472
  Ллойд Родуин (Lloyd Rodwin, 1919–1999) – американский архитектор, теоретик городского планирования, профессор городских исследований MIT, специалист по региональному и городскому развитию стран третьего мира. В январе 1956 года, за несколько месяцев до описываемой в этой главе конференции в Гарварде, вышла его первая крупная работа «Британская политика новых городов» (British New Towns Policy), посвященная анализу распространившегося в Англии движения за новые города, в которой он выступил с критикой последователей идеи «Города-сада» Эбенизера Говарда, в том числе Льюиса Мамфорда. – Прим. ред.


[Закрыть] из Массачусетского технологического института (MIT); Дэвид Лоуренс, мэр Питтсбурга; Чарльз Абрамс, создатель жилищного управления Нью-Йорка; уроженец Венгрии теоретик дизайна Дьёрдь Кепеш[473]473
  Дьёрдь Кепеш (György Kepes, 1906–2001) – американский художник, дизайнер, фотограф, режиссер и теоретик искусства венгерского происхождения. С 1937 года преподавал дизайн в школе «Новый Баухаус» (позднее Иллинойский институт дизайна). – Прим. ред.


[Закрыть]; Хидео Сасаки[474]474
  Хидео Сасаки (Hideo Sasaki, 1919–2000) – американский архитектор, один из основоположников ландшафтного дизайна. Во время Второй мировой войны пережил депортацию в лагерь для интернированных японцев в Аризоне. С 1953 по 1970 год – профессор и декан факультета ландшафтного дизайна в Гарвардской высшей школе дизайна. В числе ключевых принципов при проектировании ландшафтов призывал учитывать историко-культурные, экологические и социальные факторы. – Прим. ред.


[Закрыть], первый ландшафтный архитектор. И, конечно, Льюис Мамфорд, недавно ушедший со своего поста в The New Yorker, его преосвященство американской архитектурной критики, автор более дюжины книг по искусству, архитектуре, технике и культуре – надменный, респектабельный, гордый. Практически все – мужчины: дипломированные, с научными степенями, длинными резюме, подтверждающими их выдающиеся карьеры; мужчины, которые проектировали важные здания, меняли лицо города. Джейн не нужна была шпаргалка, чтобы узнать тех, кого она встретит в Гарварде; многие были ей известны по меньшей мере по именам и благодаря их репутации.

В течение нескольких месяцев на фоне поездок в Филадельфию и Восточный Гарлем Джейн беспокоила огромная пропасть между тем, как вещи предположительно должны были работать в новом модернистском городе и как они работали на самом деле. Ей хотелось рассказать об этом; ей не давал покоя интеллектуальный зуд, авторская необходимость выразить. У нее было две, может быть, три недели на подготовку доклада. Сначала она его записала, как будто писала обычную статью. Она не собиралась зачитывать его вслух, это было бы ужасно. В то же время конспект или карточки оставляли слишком много пространства для катастрофы на трибуне, когда она выйдет говорить. Поэтому она выучила свою речь наизусть, все полторы тысячи слов. Боб заставил ее потренироваться произносить речь перед ним.

Сначала у меня дрожали колени, и голос дрожал, потому что мне надо было через это переступить. Но он заставлял меня повторять снова и снова, пока я не научилась избегать подобных казусов… Так что когда пришло время произнести речь, я вошла во что-то вроде… Я загипнотизировала себя. Я не помню, как я это сделала. Просто говорила. Я забылась и произнесла речь без всей этой дрожи и прочего, я справилась[475]475
  Alexander and Weadick, p. 16.


[Закрыть].

Она начала с Восточного Гарлема и с того, как при переселении 50 тысяч человек в новые дома из района исчезло более тысячи магазинов[476]476
  Текст речи Джейн, цитаты из которой приводятся на нескольких следующих страницах, можно найти в Architectural Forum (June 1956) в виде статьи «The Missing Link in City Redevelopment»; в Matter, p. 39–40; выдержки приводятся также в Progressive Architecture (August 1956), p. 102–103; Krieger and Saunders, p. 9–11.


[Закрыть]. Труднее стало добывать не только потребительские товары и услуги; трудно добыть сообщество. «Магазин, – заявила она, – это еще и его владелец. Один супермаркет может заменить тридцать соседних кулинарий, ларьков с фруктами, бакалейных и мясных лавок… Но он не может заменить тридцать владельцев магазинов или даже одного».

Кондитерские, закусочные и бары служили общественными центрами. Когда они не справлялись, то общественные и политические клубы, церкви занимали их место. А если они тоже уйдут? Легко шутить о мелком политикане, которому теперь не у кого быть на побегушках. Но, предупреждала Джейн, «на самом деле это совсем не весело». Она продолжала:

Если вы никто и не знаете кого-то, кто не является никем, единственный способ, которым вы можете заставить услышать себя в большом городе – через определенные хорошо налаженные каналы. Эти каналы начинаются в мелких лавчонках. Они начинаются в парикмахерской Майка или в офисе человека, которого называют Судья, они ведут в демократический клуб Томаса Джефферсона, где Фавини, член Городского совета, вершит суд, и отсюда начинается движение наверх.

Не получится формализовать механизм действия. Весь вес ее рассуждения заключался в том, что обшарпанные, дешевые, неиспользуемые помещения в бедных районах просто необходимы. Так не получится в новых домах, в безопасных, спокойных и упорядоченных местах.

Таких, как Стайвесант-таун[477]477
  См.: Projects, part II; отсылки к ним Джейн в ее гарвардской лекции и позже в «Смерти и жизни»; интервью с Кэрол Биер.


[Закрыть].

Джейн неплохо знала Стайвесант-таун: там жила ее сестра. В конце 1940-х, в 1950-е годы и позднее они с мужьями и детьми ходили друг к другу в гости, их разделяли полчаса ходьбы или пара остановок на городском автобусе. Семьями они часто ходили вместе в музеи, на бесплатные концерты, в зоопарк. Бетти и Жюль Мэнсоны и трое их детей (в 1955 году – в возрасте от трех до восьми лет) жили в одном из больших районов новостроек из тринадцатиэтажных жилых домов, названных по имени Питера Стайвесанта, последнего мэра Нового Амстердама, прежде чем он стал Нью-Йорком. Комплекс построили после войны, чтобы помочь решить проблему нехватки жилья, перед тем как вернутся домой американские солдаты. Стайвесант-таун не был федеральным проектом в том смысле, что он не был продуктом деятельности государственных жилищных агентств. Его построили не для бедных. Специально спроектированным он был во всех остальных смыслах – просторный, занимающий 62 акра, с тремя дюжинами почти идентичных башен из красного кирпича, вмещающих 20 тысяч человек.

В 1942 году из своего гнезда в шести сотнях футов над Мэдисон-авеню в главном управлении Metropolitan Life Insurance Company[478]478
  Projects, p. 73.


[Закрыть] (как рассказывает эту историю Сэмюэл Зипп в своей шедевральной книге Manhattan Projects) денежные мешки компании посмотрели на юг и странным образом увидели, что весь Ист-Сайд за 20-ми Западными улицами «свободен». То есть они увидели разрушающиеся многоквартирные дома, созревшие для инвестиций, сноса и реконструкции. В итоге бригады рабочих очистили целый восемнадцатиквартальный Газхаус-дистрикт, как назывался этот район, неотличимый от опустошенных войной европейских городов. Но прежде чем они это сделали, люди из MetLife[479]479
  MetLife (Metropolitan Life Insurance Company) – крупная американская страховая компания. – Прим. ред.


[Закрыть] прошли через него квартал за кварталом, фотографируя городские пейзажи, которые скоро исчезнут.

Один угол района действительно выглядел довольно плохо. Но остальные если и не кипели жизнью, то вполне могли сойти за благополучные, с четырех– и пятиэтажными многоквартирными домами, выстроившимися вдоль ухоженных улиц. Там были театры, две школы, много богато украшенных церквей. Сам Льюис Мамфорд напишет о давшем району имя газовом заводе, что вид его «железного узора на фоне ясного рассветного неба, иногда принимающего цвет лайма»[480]480
  Projects, p. 85.


[Закрыть], предлагал незабываемо эстетический вид. Журналисты, документирующие смертельную агонию района, обнаружили, по словам Зиппа, «живой район… жители [которого] смотрели на него с простой привязанностью, несмотря на бедность и сокращение численности населения… [Это] была сцена для великих событий повседневной жизни, она стала настолько же ценной для них, как и люди, с которыми они разделяли свои жизни»[481]481
  Ibid., p. 95.


[Закрыть].

Гаcхаус-дистрикт сровняли с землей. На его месте вырос Стайвесант-таун. По многим показателям он мог считаться успешным. Предназначенный непосредственно для среднего класса, он славился симпатичными пейзажами, извилистыми дорожками, относительно просторными комнатами и тщательным отбором арендаторов, годами исключавшим черных и другие меньшинства. В этом, а может и во всем остальном, он был похож на новые пригороды, выраставшие вокруг в это время. Дочь Бетти Мэнсон, Кэрол, племянница Джейн, будет с любовью вспоминать, как из окна ее спальни в квартире 10F в одном из зданий, выходящего на север, были видны Эмпайр-стейтбилдинг и Крайслер-билдинг. Окно комнаты ее брата выходило на юг, на 14-ю улицу, старый район многоквартирных домов, где можно было увидеть людей, запускающих с крыш голубей. Стайвесант-таун, будет думать она, отличался, насколько это вообще возможно, от ветхого Гринвич-Виллидж тети Джейн.

И, конечно, насколько это возможно, он отличался от Восточного Гарлема.

Только Джейн считала, что он не настолько уж отличался от Восточного Гарлема, в конце концов, – вот что она хотела рассказать своей аудитории в Гарварде.

Стайвесант-таун казался ей детищем той же самой послевоенной горячки планирования. Как и в Восточном Гарлеме, там не было магазинов: практически ничего, кроме квартир. Как и Восточный Гарлем, он был огромным, занимал большую полосу недвижимости вдоль восточного края Манхэттена, от Первой авеню и почти до Ист-Ривер. Как и в проектах Восточного Гарлема, уличная сетка была разорвана, новые здания сбиты в большой суперквартал. Бодаясь с Стайвесант-тауном, 15-я и 16-я улицы теперь просто растворились в Первой авеню. Часто приезжая к сестре, Джейн гуляла по дорожкам вдоль газонов Стайвесант-тауна и межквартирным коридорам, и ей не нравилось то, что она видела.

«Все мы знаем, как Джейн не любит Стайвесант-таун, – говорит Кэрол, вспоминая атмосферу напряжения, возникавшую между сестрами, когда они его обсуждали. – Я долго не понимала ее нелюбви к этому месту, поскольку здесь было гораздо чище, не так воняло и не было столько крыс и насекомых, как в районе к югу от нас. Мне казалось, что туалеты и ванные были таких приятных очертаний, и окна больше, и мне нравились паркетные полы». Спустя годы слабые ранние побеги и молодая трава Стайвесант-тауна разрастутся в распускающиеся пышные заросли. Для многих ее слушателей в Гарварде о Стайвесант-тауне нельзя было говорить в том же духе, что и о Восточном Гарлеме. Он был для людей со средним доходом, а не для бедных. Он был частный, а не муниципальный. Может, он и не дотягивал до стандартов Верхнего Ист-Cайда или Грамерси-парк, но по сравнению с новыми домами для Восточного Гарлема и комнаты были больше, и уровень отделки и обслуживания выше. Конечно, легко составить список отличий от Восточного Гарлема.

Но Джейн выявляла их сходства и считала их более показательными. Она делала это довольно странно: через своего рода переворот «фигуры и фона», рассматривая не Стайвесант-таун, а окружающие его улицы: спуститесь на лифте вниз из квартиры в вашей башне, пройдите по широкой извилистой дорожке на 14-ю улицу, пересеките ее, и вы попадете в другую страну. Теперь это четырех– или пятиэтажные дома без лифтов, с пожарными лестницами на уличных фасадах и подвальными решетками, выходящими на тротуары; улицы переполнены людьми, магазинчиками на любой вкус. Праздник чувств (хотя для некоторых – насилие над ними). Джейн изобразила «никем не распланированный, хаотический, процветающий пояс магазинов, стоящий лагерем вокруг казарм Стайвесант[-тауна]»[482]482
  Matter, p. 39.


[Закрыть]. И за ними еще более хаотический пояс «едва сводящих концы с концами кооперативных детских садов, балетных классов, мастерских „сделай сам“, экзотических магазинчиков». Все это, что составляет «главное очарование города», лежит вне Стайвесант-тауна.

«Вы понимаете, что это означает?» – спрашивала Джейн публику. Некоторые из самых существенных и характерных элементов городской жизни были выкорчеваны как из Стайвесант-тауна, так и из Восточного Гарлема, «потому что при новом порядке для них буквально нет места».

Вот этот «новый порядок» и был настоящей темой Джейн. Представления архитекторов и планировщиков послевоенного периода сметали существующие районы и заменяли их однотипными, негибкими, нечеловеческими и скучными территориями. Вот каким был новый порядок. Эта «нелепая ситуация, – сказала Джейн, – должна пробрать планировщиков до мурашек».

Как-то раз, по ее словам, Union Settlement искал помещение среди новостроек Восточного Гарлема, где можно было бы просто встретиться со взрослыми жителями района. Такого места не нашлось нигде – нигде невозможно встретиться и поговорить, кроме, может быть, прачечной в подвале. Понимают ли архитекторы данного проекта, что задвигание социальной и публичной сферы в недра подвала приводит к «социальной нищете, какой трущобы и не видывали»?

Джейн не закончила. Она отметила, что некоторые из проектов для Восточного Гарлема реализованы десять лет назад. Прошло уже достаточно времени, чтобы наладить новые социальные сети, а жители все еще ходят в свои старые районы, в то время как немногие извне приходят их навестить. Почему? Да потому что там для них ничего нет, делать нечего. Планировщикам стоило поучиться у подъездов и тротуаров самых живых старых районов города. Открытые пространства в большинстве городских реконструированных районов – «гигантская дыра», тогда как они «должны были быть по меньшей мере такими же живыми, как и тротуары трущоб».

«Мы серьезно заблуждаемся, – заключила она, – когда говорим об объединении пригорода с городом». Город имеет свои собственные, очень разные достоинства, «и мы не сослужим им никакой службы, пытаясь добить их до какой-то невнятной имитации не-города».

Когда она вышла из этого почти что транса или по крайней мере из того, что помогло ей через это пройти, Джейн узнала, что ее речь стала «громким хитом, очевидно, потому что было неслыханно, чтобы кто-то говорил такое прежде»[483]483
  Kunstler, II, p. 13.


[Закрыть]. Льюис Мамфорд после подошел к ней, пожал руку и «с энтузиазмом приветствовал», якобы приобнял ее и пригласил в клуб. «Как свежий морской ветер, – напишет он позже, – она ворвалась в туманную атмосферу профессионального жаргона, которая обычно окутывает такие мероприятия, нарисовав драматичную, но достоверную картину»[484]484
  Lewis Mumford, The Urban Prospect, p. 185; цит. по: Витольд Рыбчинский, Городской конструктор. Идеи и города (Москва: Стрелка-Пресс, 2014), с. 66.


[Закрыть] цены, которую люди платят за проекты городского переустройства. Ее появление

…представило ее как личность, с которой надо считаться. Это был новый вид «эксперта»… Эта способная женщина пользовалась глазами и, что еще поразительнее, сердцем, чтобы проанализировать результат масштабного строительства для простого человека, и на самом деле она говорила, что эти высокомерные казармы… не подходят для жилья.

В последующие годы в Гарварде будут проводить другие конференции по городскому дизайну. Но эта была первой; именно о ней будут говорить, именно здесь Джейн Джекобс впервые вышла произнести речь. Секунду назад она была невидимкой, теперь у нее было имя. Она была как дублер в шоу на Бродвее, которую привели в последнюю минуту, чтобы заменить настоящую звезду. Они хотели Дуга Хаскелла, а получили вместо него Джейн Джекобс. И большинство из них никогда этого не забудут.

Двадцатисемилетний японский архитектор Фумихико Маки[485]485
  Фумихико Маки (Fumihiko Maki, 1928) – американский архитектор японского происхождения, теоретик архитектуры, лауреат Притцкеровской премии (1993), одна из основных черт его архитектурного творчества – ориентация на человека. – Прим. ред.


[Закрыть], будущий обладатель Притцкеровской премии, тогда учившийся в Гарвардской школе дизайна, будет вспоминать «страстное выступление»[486]486
  Fumihiko Maki, «Fragmentation and Friction as Urban Threats: The Post-1956 City», in Krieger and Saunders, p. 88.


[Закрыть] Джейн от имени исчезающих районов. Но страсть шла не от избытка эмоций и не из-за присутствия на сцене; тогда и позже Джейн Джекобс не была блестящим оратором. Скорее то, что она говорила, увлекало людей: важные слова, сами идеи – они передавали страсть. «Я загипнотизировала себя, – скажет она позже в интервью, – но, очевидно, загипнотизировала и их».

Нельзя это считать и искусным трюком. Джейн наблюдала за городами и писала о них с того времени, как впервые приехала в Нью-Йорк – сначала на страницах Vogue, потом в «Америке», и теперь, с 1952 года, в Forum, она не была несведущей выскочкой. Ей было что сказать, так как она серьезно размышляла о том, что видела и о чем читала; и поскольку она была в теме достаточно давно, ей было о чем поразмышлять из жизни города – множество зданий, городских пейзажей, замыслов архитекторов, карт и чертежей, книг и статей, художественных манифестов и эстетических принципов, множество характеров районов, городских чиновников и девелоперов, владельцев магазинов, мам и пап. Когда она вышла перед аудиторией в Гарварде, варево ее идей уже давно кипело.

Через неделю после конференции Дуг Хаскелл получил известие от архитектора Виктора Груена[487]487
  Виктор Груен (Victor David Gruen, 1903–1980) – американский архитектор австрийского происхождения. Один из пионеров дизайна торговых моллов в США, известный также проектами переустройства ряда американских городов. Автор ряда книг о ревитализации городских центров. – Прим. ред.


[Закрыть], чья работа стала темой статей Джейн в Forum. Он тоже был на конференции. Джейн была «великолепна»[488]488
  Виктор Груен – Дугласу Хаскеллу, 16 апреля 1956 г., HaskellPap.


[Закрыть], писал он.

Все использовали выражения «человеческий масштаб» и «тепло», но Джейн единственная на самом деле об этом говорила, даже не употребляя высоких слов. Она была свежим ветром в душной комнате… Ее простота и искренность, ее вдумчивость поразила всех в самое сердце. Нет сомнений, что она была звездой шоу.

В Гарварде Джейн оказалась среди гигантов этой сферы; невозможно было прыгнуть в небеса городского дизайна выше, чем ее аудитория. Не то чтобы ничто из сказанного ею в те десять минут не говорилось раньше. Как намекнул Груен, современная архитектура и планирование начали понемногу истощаться; темой части обсуждений на конференции стала интимность масштаба. И все же Джейн оставила свой след. На обороте письма Груена Хаскелл подписал карандашом: «Мой самый мудрый поступок за долгое время – отдать это приглашение ей!»

Независимость, даже бесстрашие Джейн не означает, что у нее был иммунитет к похвалам или ей было не важно, что о ней подумают. Конечно, похвалы, которые настигли ее теперь, помогут уничтожить остатки неуверенности в ценности ее идей или в способности их выразить. Подготовка речи и столь теплый отклик на нее ясно отмечают поворотную для Джейн точку. В письме Кэтрин Бауэр[489]489
  Кэтрин Бауэр (Catherine Krouse Bauer Wurster, 1905–1964) – американский архитектурный критик, один из лидеров движения за качественное и дешевое жилье для населения с низким доходом. Автор влиятельной книги «Современное жилье» (Modern Housing, 1934) и один из главных соавторов американского жилищного законодательства 1937 года. – Прим. ред.


[Закрыть], эксперту по государственному жилью, она напишет, что идеи «варились во мне последние пару лет», позаботившись добавить: «но не раньше»[490]490
  Дж. Дж. – Кэтрин Бауэр, 29 апреля 1958 г., LaurenceDiss, p. 348.


[Закрыть]. Письмо датировано 29 апреля 1958 года – прошло ровно два года, вплоть до месяца, с той гарвардской речи. Громкие почести вроде Нобелевской премии часто приходят на закате карьеры. Но второстепенные награды приходят раньше и могут помочь достижению поставленных целей и росту их общественной пользы, укрепляя чувство собственного достоинства человека, поддерживая его амбиции, помогая продвинуть его самого или его идеи людям. Что-то вроде этого теперь произошло с Джейн.

Выступление в Гарварде упрочило ее позиции в Forum, ей давали самые ответственные задания, многие статьи теперь подписаны ее именем. Джим вспоминает, как мать пришла домой с новостями, значение которых в девятилетнем возрасте от него ускользнуло. Джейн объяснила, что ее имя теперь будет появляться в статьях, которые она пишет; она в буквальном смысле больше не была безымянной. Журналу было выгодно публиковать работу женщины, которая наэлектризовала Кембридж, да и Джейн было неплохо – стать свободнее, расправить свои интеллектуальные и редакторские мышцы.

В номере за сентябрь 1956 года существенная часть журнала была посвящена вопросу: «Какой будет структура города к 1976 году?» Джейн написала передовицу:

Последние десять лет принесли нам бардак в землепользовании, освоении земли, застой и уродство. Но это ничто по сравнению с тем, что обещают нам следующие двадцать. Исключительное уничтожение городской среды, глубокая депрессия городов – или мы в сжатые сроки придумаем нечто, что вытеснит из города автомобили; у нас нет иного пути предотвратить этот кризис роста[491]491
  Jane Jacobs, «By 1976 What City Pattern?», Architectural Forum (September 1956), p. 103.


[Закрыть].

В статье за март 1957 года она рассматривала офисный бум в Нью-Йорке, где после войны было построено 64 крупных офисных здания, среди которых Левер-хаус, Сигрем-билдинг, дом 430 по Парк-авеню. «Что, – спрашивала она, – случилось с теми разумными послевоенными лозунгами о „рассеивании“ и „децентрализации“? Что случилось с картиной счастливых клерков, жующих сэндвичи на траве вдали от обезумевшей толпы?»[492]492
  Jane Jacobs, «New York’s Ofice Boom», Architectural Forum (March 1957), p. 106.


[Закрыть], [493]493
  Отсылка к роману английского писателя Томаса Харди «Вдали от обезумевшей толпы». – Прим. пер.


[Закрыть]

В мае она вновь написала о классической для города модели – квартальной застройке: «Большим переоткрытием для нас является то, что эта основная схема, восходящая к эпохе Помпей, когда все ходили пешком, и эре карет, когда Филадельфия еще была столицей, кажется прекрасной альтернативой автомобилю»[494]494
  Jane Jacobs, «Row Houses for Cities», Architectural Forum (May 1957), p. 149.


[Закрыть].

В августе она перешла от улиц и аллей к регионам. Проблемы управления мегаполисом можно решить «не абстрактной логикой или элегантностью структуры, а комбинированием подходов, методом проб и ошибок и широким маневрированием между вопросами целесообразности и конфликтующими интересами. К чему бы мы ни пришли, мы встанем на этот путь»[495]495
  Jane Jacobs, «Metropolitan Government», Architectural Forum (August 1957), p. 125.


[Закрыть].

Высказывание мнений вышло в издании, которое долгие годы давало Джейн журналистский кров. Но Forum не мог держать ее вечно. Это был младший ребенок в семье Time Life, у него был самый маленький тираж. Гораздо больше, с большим охватом и более широким профилем, был Fortune, крупный бизнес-журнал Генри Люса, запущенный в 1930 году. В первую неделю января 1957 года, через девять месяцев после речи Джейн в Гарварде, Дуг Хаскелл получил дружескую записку от редактора Fortune, Холли Уайта, с просьбой о помощи[496]496
  Холли Уайт – Дугласу Хаскеллу, 17 января 1957 г., HaskellPap, 78:6.


[Закрыть].

Уильям Холлингсворт Уайт, выпускник Принстона и офицер морской пехоты, служивший на Тихом океане, годом ранее произвел фурор эпохальной книгой «Организационный человек» о корпоративной жизни в новом американском пригороде. Теперь, в Fortune, он обратил свое внимание на проблемы городов. Он задумал целую серию статей, которые должны были выйти позже в том же году. Он искал темы и приглашал авторов.

Джейн была одной из его находок. «Я слышал об этой Джейн Джекобс, – расскажет он. – Я пошел с ней познакомиться и был чрезвычайно впечатлен. Я подумал, что она настоящий гений»[497]497
  Matter, p. 16.


[Закрыть].