Текст книги "Ультиматум Борна"

– Подсунул бы тебе вместо таблеток от гриппа пакет со стрихнином, – ответил Де Соле. – А где сейчас Панов?

– В отеле «Брукшир», в Балтиморе, поселился там под именем Моррис, Филипп Моррис. Я звонил ему сегодня, он подцепил грипп.

– В таком случае приступаем к работе, – сказал директор, раскрывая перед собой широкий толстый блокнот в желтом переплете. – Между прочим, Алекс, настоящие полевики за работой обычно забывают звания и чины. По-настоящему можно доверять только тому, кого ты называешь просто по имени. Ты, наверно, знаешь, что меня зовут Холланд, Питер Холланд. Отныне мы с тобой будем друг для друга Питер и Алекс. Идет?

– Идет, Питер. Ты, наверно, там, в своем флоте, был еще тем сукиным сыном?

– Ну уж коли оказался здесь, не в этом кресле, конечно, а в Лэнгли, то, наверно, разбирался кое в чем.

– Вот это настоящий полевик – наш человек, – удовлетворенно проворчал Конклин.

– Теперь, когда мы отбросили всю эту дипломатическую шелуху, мешающую работе, вам следует иметь в виду, что я еще и строгий и упрямый сукин сын. Алекс, я хотел бы подвести под это дело профессиональную основу, чтобы избежать эмоциональных срывов. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Согласен, Питер, я тоже обычно работаю так. Посылки могут быть эмоциональными, но исполнение должно быть четким и строгим… Знаешь, ты, упрямый сукин сын, хоть я и не служил во флоте, но ведь я из Лэнгли, и это означает, что я – тоже профессионал.

Холланд усмехнулся. Эта улыбка могла принадлежать совсем молодому человеку, по ошибке природы убеленному сединами. Человеку, с удовольствием возвращающемуся в свою родную среду обитания, освободившемуся на время от гнетущих его условностей.

– Мы управимся с этим сами, – сказал директор и, отбросив последний налет начальственного имиджа, отложил в сторону трубку, вытащил из бокового кармана пиджака пачку сигарет, сунул одну в рот и аппетитно прикурил от зажигалки. После этого начал быстро писать в блокноте.

– Бюро мы посылаем ко всем чертям, – продолжил он, щурясь от сигаретного дыма. – Будем работать только с нашими людьми. Проверим под лупой каждую рожу, отирающуюся возле вас, Алекс.

Чарльз Кассет, стройный, всеми признанный наследник директорского кресла ЦРУ в Лэнгли, откинулся на спинку стула:

– Понять не могу, джентльмены, почему я сразу не догадался, что вы одного поля ягоды?

– Просто ты прирожденный аналитик, Чарли, вот и все, – ответил директор, не поднимая головы от блокнота.

Предстоящая операция вкратце сводилась к незаметному сопровождению двух свидетелей-приманок, при максимальном обеспечении их безопасности. Операция должна была раскрыть людей Шакала, действовавших около стрелкового зала и направивших телеграммы Алексу и Панову. Работая всю следующую ночь и большую часть дня, сотрудники ЦРУ в Лэнгли сформировали тщательно подобранную команду из восьми опытных агентов и строго выверили маршруты, по которым Конклин и Панов должны будут, вместе и по отдельности, передвигаться по городу в течение следующих двадцати четырех часов.

Все точки этих маршрутов прикрывались людьми из созданной бригады, перемещающимися по тем же маршрутам в соответствии со своим параллельным скользящим графиком. Необходимым условием плана являлось строгое соблюдение мест и времени заранее оговоренных рандеву вооруженных агентов и двух добровольных приманок. Концы маршрутов упирались в Смитсоновский мемориал, в глухое и изолированное место, в ранний час следующего утра. Это место должно было стать Dionaea muscipula, растением-мухоловкой.

Конклин задержался на минуту в тесном, тускло освещенном подъезде своего дома и последний раз посмотрел на часы, с трудом разбирая в полутьме цифры. Было 2.35 утра. Он толкнул тяжелую тугую дверь и, прихрамывая, вышел на темную, совершенно безлюдную улицу. Следуя заранее оговоренному маршруту, он свернул налево и, не торопясь, пошел вдоль домов, прикидывая в уме темп своего движения. Он должен был подойти к первому перекрестку по возможности ближе к 2.38. Внезапно он насторожился. Справа, в темном, полукруглом, углубленном в стену дома дверном алькове он заметил едва различимую фигуру. Алекс автоматически сунул руку под куртку, взявшись за рукоятку своей «беретты». В их плане ничего не говорилось о человеке в этом месте улицы! Но так же внезапно он расслабился, разглядев этого человека, ощущая при этом смешанное чувство стыда и облегчения. Фигура в тени стены дома оказалась нищим стариком в потрепанной одежде, по всей видимости, одним из членов многочисленной армии городских бездомных. Алекс прошел мимо не останавливаясь. Дойдя до угла, он услышал за спиной тихий однократный щелчок пальцев. После этого он перешел через улицу и пошел по тротуару дальше, минуя переулок за переулком. В следующем переулке… Еще одна фигура! Еще один нищий старик. Почти та же потрепанная одежда. Человек повернулся к нему спиной и медленно растаял в темноте. Еще один бродяга, без дела слоняющийся по пустынным улицам каменных джунглей. В другое время Конклин не преминул бы догнать его и подать бедняге пару долларов, но не сейчас. Впереди у него лежал еще большой кусок пути, и он должен был выдерживать график.

Моррис Панов подошел к перекрестку, обдумывая столь озадачивший его недавний телефонный разговор. Он ужасно нервничал и постоянно повторял про себя детали маршрута, по которому должен был следовать, испытывая при этом непреодолимое искушение взглянуть на часы, чтобы убедиться, что не опаздывает и не опережает график прохождения контрольных точек. Его заранее предупредили, чтобы на улице он не смотрел на часы. Неужели нельзя было дать им небольшой запас времени для каждого места встречи? Вообще на слух все разработанное расписание сегодняшних суток напоминало ему план вооруженного захвата города Вашингтона. Погрузившись в свои мысли, он продолжал идти, пересекая улицы, которые, как ему сказали, он должен был пересечь, надеясь, что невидимые внутренние часы помогут ему соблюдать нужную скорость. Несколько лет назад он прошел подобную тренировку на загородной базе ЦРУ в Вене, штат Виргиния. Там он должен был пройти по тропинке от одного колышка до другого, рассчитывая только на внутреннее чувство времени. Конечно, он должен сделать что-то для Дэвида, но то, что он делал сейчас, казалось ему безумным, не имеющим ни малейшего смысла. Нет, конечно, здесь все верно. Его не попросили бы делать это, если бы в подобном поведении не было необходимости.

Что это? На него смотрело почти скрытое тенью лицо, точно такое же, как и два предыдущих! Фигура покачнулась, вышла из тени на обочину тротуара и подняла на Панова мутные, налитые вином глаза. Старик в рваной одежде (господи, сколько ему лет?) едва мог двигаться. И он смотрел на него! В воображении Панова предстал целый город, наполненный только вот такими бродягами, бедность и психическое состояние которых вытолкнули их на улицу. Что он может сделать для них? Разве что обратиться по своим профессиональным каналам к бесчувственной администрации Вашингтона… Еще один, вон там! В углублении между двумя железными ночными жалюзи на витринах магазинов стоял еще один бродяга и тоже смотрел на него! Хватит, сколько можно! Ты уже начинаешь терять над собой контроль… Это просто бродяга, нищий. Иди вперед, ты можешь выбиться из графика. Выдерживать его – вот твоя основная задача… Переходи на другую сторону улицы… Иди вперед!

Тусклый лунный свет падал на две приближающиеся с разных сторон перекрещивающихся улиц к Смитсоновскому мемориалу мужские фигуры, искажая их действительный рост и делая их похожими на карликов. Подойдя вплотную друг к другу, мужчины молча прошли к ближайшей скамейке. Конклин сразу же устало опустился на скамью, тяжело опершись на трость. Панов остался стоять, беспокойно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, как будто ожидая чего-то, о чем сам не имел ни малейшего представления. Было 3.23, стояло предрассветное утро, и единственными звуками в ночи было заунывное стрекотание сверчков в кустах и шелест летнего бриза в листве. Наконец Панов решился присесть.

– Все прошло спокойно? – спросил Конклин.

– Не знаю, – ответил психиатр. – Я чувствую себя опять не в своей тарелке, так же как и в Гонконге, только там мы знали, куда идем и кого можем встретить. По-моему, ты и твои приятели немного спятили.

– Ты сам себе противоречишь, Мо, – сказал Алекс, улыбнувшись. – Раньше ты говорил мне, что я полностью излечился.

– А, это… Тогда у тебя было небольшое обострение маниакально-депрессивного состояния, близкого к шизофрении. Но то, что мы делаем сегодня, – это же идиотизм! Сейчас около четырех утра. Люди, если только они не идиоты, не затевают ничего в такой ранний час.

Алекс внимательно посмотрел на лицо Панова, освещенное отражениями лучей прожекторов, подсвечивающих массивные фигуры мемориала.

– Ты сказал, что не знаешь, все ли было в порядке. Что это значит?

– Трудно сказать, Алекс. Многие мои пациенты часто грезят наяву, представляя себе различные неприятные для них образы, фигуры людей для вымещения на них собственной паники, оправдания внутреннего страха.

– Черт возьми, Мо. Ты не можешь выражаться яснее?

– Форма перенесения внутренних переживаний…

– Хватит, Мо, – прервал психиатра Конклин. – Что случилось? Что ты там видел?

– Фигуры людей… в изношенной, рваной одежде, медленно, болезненно, с трудом передвигающихся. Не так, как ты, Алекс, не по причине ран, а из-за возраста. Старые оборванцы, прячущиеся в темных углах и подъездах домов. Я видел их пять или шесть раз, пока шел от своего дома сюда. Два раза я останавливался и уже почти собирался звать на помощь твоих людей. Но каждый раз говорил себе: «Доктор, ты просто устал и перенервничал, ты ошибаешься, принимая жалких бездомных за то, чем они не могут быть, пугаешь сам себя».

– Вот оно! – возбужденно прошептал Конклин. – Ты видел в точности то же самое, что видел я, Мо. Я постоянно натыкался на таких же оборванных стариков, жалких, двигающихся очень медленно, медленнее меня… Что это значит? Кто они?

Шаги. Медленно, нерешительно по пустынной, испещренной тенями аллее к ним приближались две низкорослые фигуры. Старики. На первый взгляд их можно было без сомнений отнести к бездомным, во множестве распространившимся в городе. Но вместе с тем они чем-то отличались от обычных бродяг. Какой-то целеустремленностью, может быть. Оба остановились метрах в пяти от скамейки, оставаясь в тени. Лиц их не было видно. Старик слева заговорил. Его голос, с непонятным акцентом, звучал глухо, напряженно:

– Довольно необычное время и странное место выбрали почтенные, хорошо одетые джентльмены для встречи. Несправедливо занимать место отдыха других людей, которым, может быть, не так повезло в жизни.

– Здесь много других свободных скамеек, – вежливо заметил Алекс. – Разве они заняты?

– Нет. Эти скамейки общие. Их нельзя занимать, – ответил второй старик. Он прекрасно говорил по-английски, но все равно было ясно, что это не его родной язык. – Зачем вы пришли сюда?

– Какого черта вы к нам пристаете? – возмутился Алекс. – У нас свои дела, и вас они не касаются.

– Дела в таком месте и в такой час? – Первый старик огляделся по сторонам.

– Повторяю, – продолжил Алекс, – не суйте нос не в свои дела, и лучше проваливайте.

– Большие дела, понятно, – в тон Алексу проронил второй старик.

– О чем это они? – шепотом спросил пораженный Панов у Конклина.

– Уровень – Ноль, – тихо ответил ему Алекс, – помолчи. Отставной разведчик снова повернулся к своим назойливым собеседникам: – Ну ладно, ребята, поговорили и будет. Идите своей дорогой.

– Дела есть дела, – снова сказал второй старик, вынимая руку из-под лохмотьев и дотрагиваясь ею до плеча своего товарища. Лиц их по-прежнему не было видно, и оба они явно старались держаться в тени.

– У нас с вами нет общих дел…

– Не сказал бы, – перебил Алекса первый старик, покачивая головой. – Предположим, я скажу, что мы принесли вам весточку из Макао?

– Что? – воскликнул Моррис.

– Заткнись! – зашипел на него Конклин, не сводя глаз со сгорбленных фигур в тени. – А почему, собственно, вы считаете, что Макао может нас заинтересовать? – твердо спросил он.

– Большой тайпин хочет встретиться с вами. Самый большой тайпин в Гонконге…

– Ну и что?

– Он может заплатить вам деньги. За ваши услуги.

– Я снова повторяю – ну и что?

– Он сказал, что убийца вернулся. Он хочет, чтобы вы нашли его.

– Я уже слышал раньше эту историю, она не нова. Повторяетесь.

– Все останется между тайпином и вами. Мы только передаем приглашение. Он ждет вас.

– Где он?

– В большом отеле, сэр.

– В каком?

– С большим залом внизу, в котором находится много людей. Его название связано с прошлым вашей страны.

– Это может быть только «Мэйфлауэр». – Конклин произнес это, наклонившись к левому лацкану куртки, в который был вшит микрофон.

– Как скажете…

– Под каким именем он зарегистрировался?

– Зарегистрировался?

– Так же как вы занимаете скамейки для ночлега, остальные люди занимают номера, комнаты в отеле. Регистрируются. Кого мне спросить?

– Никого, сэр. Секретарь тайпина встретит вас в зале.

– Давайте! – скомандовал Конклин. Он повернул голову и взглянул назад через плечо. Яркий свет прожекторов залил окрестности мемориала, пустынную аллею и окружающую растительность. Двое стариков оказались азиатами. Девять человек из Лэнгли торопливо шли к ним по освещенному пространству со всех сторон, держа руки под пиджаками. Они не любили обнажать оружие без нужды.

Однако такая необходимость все-таки появилась, хотя и оказалась уже слишком запоздалой. Из темноты донеслись два мощных выстрела из оружия большого калибра. Две выпущенные пули разорвали глотки восточных посланцев. Конклин повалил остолбеневшего психиатра за скамейку, как можно дальше от открытого места на свету. Агенты ЦРУ среагировали мгновенно, чего и следовало ожидать от тренированных, обстрелянных, бывалых бойцов, да еще под предводительством старого диверсанта-десантника Холланда. Они попадали на землю, перекатившись несколько раз к ближайшим укрытиям, организовались и начали наступление в сторону зарослей кустарника между стволами деревьев, из-за которых были произведены выстрелы. Петляя и используя тени как прикрытие, с пистолетами наготове, отряд полукольцом охватил участок зарослей. Через несколько мгновений тишину разорвал разочарованный возглас.

– Проклятие! – это был Холланд, шаривший лучом фонарика между стволами деревьев. – Они снова поимели нас!

– Что ты говоришь?

– На траве отпечатки каблуков, сынок. Эти сволочи хорошо подготовлены, просто отлично. По одной пуле на каждого и смылся, видишь следы на лужайке? Этот человек убегал. Теперь все. Искать его бессмысленно. Если он решил занять новую позицию, то при этой иллюминации сможет размазать наши мозги по всему Смитсоновскому мемориалу.

– Настоящий полевик, – проворчал Алекс, с кряхтением поднимаясь с земли, опираясь на трость. Позади него маячило бледное, растерянное лицо Панова. Остановившись на распростертых телах, глаза врача округлились и расширились. Он бросился вперед и склонился над стариками.

– Боже мой, да ведь они мертвы, – воскликнул он, упав рядом с ними на колени и рассматривая ужасные раны. – Господи, стрелковый зал! То же самое!

– Это визитная карточка, – сказал Конклин, дергая щекой. – Крошит за собой хлеб на тропинку, как Мальчик-с-пальчик, – добавил он со злостью.

– Что ты хочешь этим сказать? – дрожащим от волнения голосом спросил психиатр, повернувшись к отставному разведчику.

– Это означает, что мы были недостаточно осторожны.

– Алекс! – Седовласый Холланд бегом возвращался к скамье. – Я слышал тебя по рации, но отель не проходит, – сказал он, задыхаясь. – Сам ты туда не пойдешь. Я не разрешаю тебе. Мы пойдем туда вместе и позже…

– Черт с ним, с отелем. Это не Шакал. Это Гонконг! Нюх меня подвел. Я облажался, ребята. Так облажался!

– А что теперь? – понемногу успокаиваясь, спросил его доктор.

– Даже не знаю, – ответил Конклин. Голос его был полон горечи. – Облажался… Нужно связаться с нашим человеком, и как можно быстрее.

– Я уже говорил с Дэвидом. Я говорил с ним примерно с час назад, – быстро уточнил Панов.

– Ты говорил с ним? – в ужасе воскликнул Алекс. – Ночью и из своего дома? Зачем?

– У меня есть автоответчик, ты знаешь, – объяснил доктор. – Мне столько психопатов звонит по ночам, что если бы я сам бегал к телефону, то не смог бы добраться утром до офиса. Я включил автоответчик перед уходом из дома, и сразу раздался звонок. Все, что он сказал, было: «Позвони мне». Пока я бежал к телефону, он уже повесил трубку. Я решил сразу перезвонить ему.

– Ты звонил ему? По своему телефону?

– Ну… да, – смущенно ответил Панов. – Он говорил очень коротко и сжато. Он просто хотел узнать у нас, что нам удалось выяснить, и сказал, что первым делом он отвезет «М», он назвал ее «М», и детей утром в аэропорт. Вот и все. Он повесил трубку не прощаясь.

– Наверно, у них уже есть адрес и имя вашего парня, – сказал Холланд, – разговор им тоже, вероятно, удалось прослушать.

– Район звонка – может быть, – ответил ему Конклин. Он говорил быстро и очень тихо. – Но адрес и имя – вряд ли.

– Они будут знать это к утру…

– К утру, если надо, он уже может быть на Гавайях.

– Господи, да что же я наделал? – всхлипнул психиатр.

– Ничего особенного. Обычная вещь. Ты делаешь подобное каждый день, – ответил Алекс. – Тебе позвонили в два часа утра, кто-то, о ком ты весьма беспокоишься, может быть, он себя плохо почувствовал. Ты перезвонил ему, настолько быстро, насколько мог. Теперь нам необходимо позвонить ему еще раз. И чем быстрее, тем лучше. Теперь ясно, что это не Карлос, но кто-то, явно не жалеющий пуль. И он рядом с нами и наносит удары, откуда мы меньше всего их ожидаем.

– Можешь позвонить ему из моей машины, – сказал Холланд. – Я поставил там автошифратор, скремблер, так что этот аппарат чистый.

– Отлично. Давай скорее!

Конклин торопливо захромал через лужайку к машине, принадлежащей Управлению.

– Дэвид, это Алекс.

– Что ты звонишь спозаранку, перепугал всех. Мы уже уходили. Если бы Джеми не ушиб коленку, мы уже давно были бы в машине.

– В такую-то рань?

– А разве Мо не говорил ничего? Я звонил тебе, но телефон не отвечал.

– Мо сейчас немного не в себе. Расскажи мне все еще раз. Что там у вас?

– Этот телефон не прослушивается? В своем я не уверен.

– Все нормально, говори.

– Я хочу отправить Мари и детей на юг. Она здорово ругалась по этому поводу, но я ее не слушал и заказал билеты на самолет компании «Рокуэлл», вылетающий из аэропорта Логан. Спасибо тебе еще раз, дело не заняло и пяти минут благодаря тому, что ты обо всем позаботился еще четыре года назад. Я назвал им компьютерный код, и они моментально оформили нам места. Отлет в шесть часов, еще до рассвета. Я хочу побыстрей отправить их отсюда.

– А ты, Дэвид? Сам-то ты что собираешься делать?

– Честно говоря, я собираюсь приехать к вам в Вашингтон. Если через столько лет Шакал опять начал меня донимать, я хочу сам заняться этим. Вместе с вами, конечно. Думаю, помочь кое в чем я еще смогу…

– Нет, Дэвид. Не надо. Только не сейчас. Улетай вместе с Мари и детьми. Покинь страну. Тебе нужно быть рядом со своей семьей. Кстати, Джонни Сен-Жак с вами?

– Да. Алекс, я не могу так поступить, и если бы ты был на моем месте, ты бы меня понял. До тех пор пока Карлос достает нас, моя семья не сможет жить спокойно…

– Это не Карлос, – прервал его Конклин.

– Что? Вчера ты говорил, что…

– Забудь про вчера. Я ошибся. Это связано с Гонконгом и Макао.

– Не может быть, Алекс! С Гонконгом покончено, и с Макао тоже. Они все мертвы, и там не осталось никого, кто имеет причины преследовать меня.

– Выходит, кто-то остался. Большой тайпин, «самый большой тайпин в Гонконге», в соответствии с полученной информацией из наиболее свежих, но теперь уже мертвых источников.

– Но там никого больше нет. Весь гоминдановский карточный домик развалился. Никого не осталось!

– Я повторяю, таково полученное нами сообщение.

Дэвид Вебб замолчал. Следующим, кто взял слово, был Джейсон Борн. В его голосе звучала сталь.

– Расскажи мне все, что тебе удалось узнать. Все детали. Я так понимаю, сегодня вечером у вас что-то произошло. Что это было?

– Хорошо, все детали, – ответил Конклин. Быстро и сжато, с отточенной годами четкостью отставной разведчик описал разработанный план выявления и захвата гипотетических людей Шакала. Он рассказал, как они с Моррисом встречали на своих маршрутах старающихся держаться в тени стариков, появляющихся явно не случайно, причем в отдаленных друг от друга местах. Затем рассказал о финальной встрече около Смитсоновского мемориала, где такие же старики-азиаты передали им приглашение от гонконгского тайпина и упомянули при этом Макао. В заключение Конклин описал подробности последовавшей за этим кровавой развязки, заставившей посланцев замолкнуть навсегда.

– Получается, что это Гонконг, Дэвид. Упоминание о Макао подтверждает это. На территории этой страны находился лагерь твоего самозваного двойника.

Некоторое время в трубке было слышно только напряженное дыхание Борна.

– Ты не прав, Алекс, – наконец сказал он. Голос его по-прежнему был уверенным и жестким. – Это Шакал. Каким-то образом связанный с Гонконгом и Макао, но это точно Шакал.

– Дэвид, теперь ошибаешься ты. У Карлоса нет ничего общего с тайпином из Гонконга или с посланцами из Макао. Эти старики были китайцами, а не французами, итальянцами или немцами. Они были азиатами, а не европейцами.

– Он доверял только старикам, – продолжал Вебб, в его голосе все еще звучали стальные и холодные интонации Борна. – Парижские старики, вот как их называли. Они были его агентурной сетью, курьерами в Европе. Кто заподозрит дряхлого старика, будь он просто оборванцем или еле ползущей развалиной? Никому и в голову не придет допросить его, а тем более засадить за решетку или применить хоть малейшее насилие. Но даже при этом они обычно не говорят ни слова. Они едут, куда им сказали, и делают то, что было им приказано Карлосом, абсолютно безнаказанно.

Прислушиваясь к глухому, странно звучащему голосу друга в телефонной трубке, Конклин почувствовал, как его охватил страх. Он смотрел на приборный щиток машины и не знал, что сказать.

– Дэвид, я понимаю тебя. Я знаю – сейчас тебе нелегко, но, пожалуйста, постарайся выражать свои мысли яснее и подробнее.

– Что? Ох… извини, Алекс, я немного задумался и увлекся. Короче говоря, Карлос разыскивал в Париже стариков, преимущественно умирающих или тех, которые знали, что им осталось жить немного из-за болезней или возраста. Он старался выбирать тех, кто имел когда-то дела с полицией, сидел в тюрьме и остался под конец жизни в нищете. У многих из этих стариков были дети, родственники или просто люди, которых они любили. Шакал приходил к таким вот пожилым людям и клятвенно обещал им, что позаботится о дорогих им людях, если старцы, уже находящиеся на пороге смерти, поклянутся посвятить остаток своей жизни ему – Шакалу. На месте этих бедняг, зная, что после себя они не оставят ничего, кроме преступного прошлого и нищей жизни, любой из нас пошел бы на подобную сделку.

– И они ему верили?

– У них были на то веские основания. Они и сейчас у них есть. На счета указанных стариками наследников, где бы они ни находились, от Средиземного моря до Балтики, ежемесячно поступали денежные переводы с многочисленных анонимных швейцарских банковских счетов. Источники оплаты этих переводов определить не удавалось, но наследующие деньги родственники всегда знали, кто позаботился о них и почему… Твои секретные документы здесь ни при чем, Алекс. Карлос вышел на нас через Гонконг, там он нашел кого-то или что-то, что указало ему на тебя, на меня и на Мо.

– Ничего, теперь наша очередь. Мы сами выйдем на него. Мы прочешем все китайские кварталы, азиатские букмекерские конторы и ресторанчики и прочие заведения во всех населенных пунктах в районе пятидесяти миль от округа Колумбия.

– Дождитесь меня. Пока не делайте ничего. Я знаю, что нужно искать, а вы нет… Это важный момент, поверь мне. Шакал может не знать о том, что я забыл или помню. Вероятно, он упустил из виду, что я хорошо помню его парижских стариков.

– Может быть, и нет, Дэвид. Может быть, он как раз и рассчитывал на то, что ты помнишь про это. Может быть, то, что сейчас случилось, было только частью его дьявольской шарады, представляющей собой ловушку для тебя.

– Тогда он снова ошибается.

– Почему?

– Я не поймаюсь на это. Джейсон Борн не таков.