Текст книги "Северная Пальмира"

Глава V
Игры в Северной Пальмире

«Не только Киев, но и Москва, и Новгород Великий отрицательно относятся к союзу Готского царства с Римом».

«Акта диурна», канун Календ мая[46]46
  30 апреля.


[Закрыть]

I

«Гаю Элию Перегрину Норма Галликан. Привет.

Пишу тебе уже не из Рима – с Крита. С осени меня держали на Пандатерии – местечко отвратительное, как ты знаешь. Но потом (я узнала: Валерия заступилась) перевели сюда. Приехала только вчера. Вещи раскиданы. Домишко – дрянь. Денег – сестерциев сто, не больше. Со мной только мой маленький Марк. Ни прислуги, ни друзей, ни знакомых – вообще никого. Соседи даже не пришли проведать. Но кто-то оставил у порога кувшин с молоком. Стала спрашивать, кто? Не сознаются. Боятся.

Не из-за денег пишу или из желания пожалобиться. Нет. Пишу для того, чтобы сообщить: Элий, я по-прежнему твой друг и преданный союзник. Что бы обо мне ни говорили, какие гадости ни писали – я с тобой против Бенита до конца. Впрочем, не знаю, пойдёшь ли ты до конца. Но я пойду. И уверена – Бенит не выстоит.

Выслали меня за мои статьи в «Вестнике старины» да ещё за то, что отказалась дать присягу на верность Бениту. Остальные сотрудники моей клиники согласились. Я – нет. Они заявили, что сделали это ради больных. Но я не могу. Исполнители разбили все вещи у меня в доме и разорили таблин в клинике и библиотеку. Я смотрела, как они уничтожают отчёты. Элий, ведь они – бывшие гении! Так почему же такие скоты?

«В последнее время рукописей развелось слишком много, – усмехаясь, сказал мне человек в чёрном, тоже гений. – Сначала Кумий оскорблял Рим своими мерзостными сочинениями, теперь – ты. Все вообразили себя литераторами. Многовато стало любителей портить бумагу».

«Гений, – сказала я ему. – Ты умрёшь, как человек. Так зачем же ты уничтожаешь наш человеческий мир?»

А он расхохотался мне в лицо.

«Я умру как гений. То есть навсегда. И вашего человеческого мира нет. Есть мир богов. А людям разрешили немного напакостить в вестибуле. И знаешь почему? Потому что этот мир богам больше не нужен. Они выбросили его на помойку. А зачем беречь выброшенное на помойку, скажи? Ты бережёшь старое платье, которое выбросила на помойку? А?»

Был ещё такой человек – Марцелл. Он выманил у меня рукопись статьи и передал…»

Эта последняя незаконченная фраза была вымарана, но не слишком тщательно – при желании её можно было прочесть. Или догадаться, куда передал рукописи Нормы «человек Марцелл».

«Знаю, письмо придёт уже после того как ты узнаешь о моей ссылке из вестников. Мы, оба изгнаны из Рима – ты и я. Но не отвергнуты Римом. Нет, не отвергнуты.

Остров Крит. 12-й день до Календ апреля»[47]47
  21 марта.


[Закрыть].

Элий отложил письмо. Взял стило, чтобы писать ответ, и не смог. «Отвергнуты Римом…» Норма будто кинжалом полоснула по сердцу. Ведь она знала, что пишет и кому. Намеренно написала, дабы причинить боль. Чтобы ему стало больно так же, как больно ей. Он прекрасно понимал и мотив, и порыв. В его возрасте многое можно научиться понимать. Даже слишком многое. По греческим понятиям он приближался к возрасту акме. То есть к своему расцвету. По римским представлениям он был ещё молод[48]48
  Римлянин считался молодым до 45 лет.


[Закрыть]. Он сам от себя чего-то ждал. Чего-то такого, чего прежде никогда не мог совершить. И заранее удивлялся своему будущему свершению.

И Норме Галликан он все-таки ответил. Хотя и не в тот же день.

II

Несколько минут Квинт наблюдал, как Элий тренируется в гимнасии с новичком Гесиодом. Парень был молод и силён. Но рядом с Элием казался неуклюжим. У Элия руки буквально летали. Гесиод двигался медленно, едва-едва. Но этот парень выйдет на арену только осенью. Когда Элий уже не будет драться. Никого из нынешних бойцов Элий тренировать не стал бы.

Гимнасий в доме был хорош, впрочем, как и все в этом доме. Мозаики на стенах, мраморные колонны портиков с капителями коринфского ордера. И песок на полу – яркий, речной.

– Рука свободнее! – в который раз крикнул Элий, легко отбивая удар Гесиода. – Рука расслаблена. А у тебя она закрепощена.

– Да я так и делаю… – пожал плечами Гесиод. – Это сейчас у меня не выходит, потому что я бью вполсилы.

– А ты бей в полную силу. Как на арене.

Элий снял защитный шлем, провёл ладонью по лицу. И тут Гесиод ударил. То есть не на самом деле, а вроде бы как в шутку, видя, что «учитель» расслабился. И тут же получил в грудь так, что отлетел к колоннаде гимнасия. Если бы меч был боевым, его не спасли бы даже доспехи.

– Никогда так не делай! Это глупый поступок новичка, который думает: «Как же я крут, старика сейчас умою!» Ещё раз так сделаешь – искалечу. Просто потому что в такие мгновения работает одна реакция. На меня нападают – я защищаюсь. Ты понял?

Гесиод судорожно сглотнул и кивнул. Он стиснул зубы, чтобы не застонать, – удар получился чувствительный.

– Вот и хорошо. Коли я снял шлем, то тренировка закончена. Это – правило. По-моему, я тебе уже об этом говорил.

Гесиод вновь кивнул. Вид у него был как у побитой собаки.

– Ты будешь опять биться с Сенекой? – спросил Квинт, когда Элий подошёл к скамье и взял полотенце.

Элий вытер лицо и шею, потом сказал:

– В этот раз бой будет нетрудным. – Голос его сделался ледяным – как всегда, когда разговор заходил о Сенеке. – Это последний бой в сезоне, – попытался закончить разговор Элий.

– Ты все ещё надеешься сразить его? – не скрывая издёвки, спросил Квинт. – Ведь он возрождается вновь после каждой смертельной раны. В этом вы схожи. Ты тоже копишь отметину за отметиной… Но он – не ты. – Квинт ожидал возражений, но Элий молчал. – Послушай, я знаю давно, что ты задумал. Но ведь это безумие! Сколько ты сможешь продержаться? Год? Два? Три?

– Нужен один только год.

– Ты вместо богов хочешь исполнить своё заветное желание. Сам.

Гладиатор не ответил.

– Остановись, Элий.

– Чего ты боишься, Квинт? Что я не выдержу?

– Я боюсь… – Квинт покосился на Гесиода. Молодой боец уже пришёл в себя и размахивал мечом, желая показать учителю свою силу, и приходил в восторг от своей неуклюжести, которую он почему-то принимал за умение. – Я боюсь не за тебя. Ладно, не будем говорить. Все! Или я сойду с ума, что, в принципе, не сложно. Кстати, баня истоплена, можешь искупаться после тренировки.

– Вода в бассейне тёплая?

– Разумеется.

– Послушай, Квинт. Вот что я тебе скажу: ты ошибаешься. Моё возвращение на арену – это не исполнение моего желания. Это – другое. И ради другого. Разумеется, все происходит не так, как мы хотим. Всегда – не так. Но что-то сбывается. Сбывается, если удаётся продержаться на секунду дольше. Главное – продержаться на секунду дольше, чем позволяют собственные силы.

Квинт понимающе кивнул.

– Где ты черпаешь силы, Элий?

– В себе. Когда я сражаюсь, я становлюсь сильнее.

– Я тебе завидую. Честно – завидую.

Квинт оглянулся – почудилось ему, что кто-то стоит за спиной. Но, верно, в самом деле почудилось – не было никого подле. Куда ушла его странная люба, кого теперь обнимает таинственная красавица – неведомо. Вот бы увидеть её одним глазком. Но нельзя.

Квинт тяжело вздохнул.

III

У ворот поместья остановилось открытое авто – потрёпанное, видавшее виды «нево». Человек вышел из машины и направился к дому, перепрыгивая через лужицы, что остались на дорожке после ночного дождя. Человек был немолод, но прыгал через лужи ловко – сказывалась многолетняя тренировка. Элий смотрел на прыгуна и не узнавал. И только когда гость был уже у дверей, когда выкрикнул: «Здравствуй!», Элий наконец понял, кто перед ним.

– Клодия! – Элий изумлённо глядел на гладиаторшу.

Она постарела. Сделалась ещё шире в плечах. Ещё больше стала походить на мужчину. На ней, постаревшей, мужская туника и мужские башмаки смотрелись вульгарно. В коротко остриженных волосах поблёскивали седые нити. Вокруг глаз появились морщины. Странно видеть друзей постаревшими. Хочется немедленно вернуться в прошлое, в то прошлое, когда они были молоды. И ты вместе с ними. Но вернуться невозможно.

– В Риме – мерзко, – заявила она. – Решила здесь немного поразвлечься. Тебе охрана не нужна? А то я с превеликим удовольствием. Но на арену я не пойду – так и знай. Смертельные поединки не для меня. – Клодия засмеялась и хлопнула его по плечу. – Ну и дела, Элий. Вот уж не думала, что ты вновь станешь гладиатором.

Из дома вышла Летиция. Юная женщина в светлом платье, с лентами в волосах. Теперь, с наступлением весны, она стала больше походить на прежнюю Летицию, будто под новой личиной проступало прежнее лицо. Только волосы у неё оставались чёрными и вьющимися – точь-в-точь волосы Марции. Элий всем врал, что Летиция их красит. Рядом с нею Элий казался старше своих лет. Она расцвела, а он был уже полностью сед.

– Ты как раз вовремя, – сказала она Клодии, будто давным-давно её ждала, но Элий заметил, что Летиция не узнала гладиаторшу. И Клодия тоже это заметила, но не подала виду. – Бани натоплены. А к обеду мы ждём гостей.

– А кто мне составит компанию в банях? Ты? Или Элий?

– Элий, – не задумываясь, отвечала Летиция.

– Не боишься? – усмехнулась Клодия.

Вместо ответа Летиция лишь приподняла бровь.

– Ну что ж, пойдём попаримся, Элий, – предложила Клодия. – В прошлом мы всегда парились перед играми, помнишь?

Не любила Клодия спускать чужие выпады, уколола прошлым, хотя ничего в этом прошлом не было. Даже этих совместных походов в баню не было. Но ведь Летиция ничего не знала об этом. Она даже о своём прошлом ничего не ведала.

– О да, я помню, – неожиданно поддержал её игру Элий, и дерзкая улыбка скользнула по губам его – совершенно мальчишеская, проказливая.

И хотя он уже искупался после тренировки, но решил отправиться в баню вместе с женщинами. Уж не хочет ли он заставить юную жёнушку ревновать? Клодия заговорщицки подмигнула.

– Я с вами, – сказала вдруг Летиция, в этот раз брови её строго нахмурились.

«Молодец, парень, – мысленно поздравила старого товарища Клодия. – Вишь, как привязал её к себе, будто цепью приковал».

Бани покойный Гарпоний Кар построил на славу – с мозаичными полами, с цветными стёклами в маленьких оконцах, с серебряными кранами, а ванны напоминали по форме огромные чаши цветов. В стране, где полгода зима, а лето сырое и дождливое, должны быть роскошные бани с жаркими парилками и тёплыми бассейнами. Прохлады хватает снаружи.

Летиция, раздевшись, намеренно повернулась перед Клодией, демонстрируя стройное тело и длинные ноги. И ни единой отметины – после облучения шрам на ноге исчез. Стройная юная красавица с чёрными, будто нарисованными бровями – право же, даже смешно ей ревновать к гладиаторше, чьё тело покрыто шрамами и начало заплывать жирком, несмотря на постоянные упражнения в гимнасии. Элий завернулся в простыню, женщины же отправились в терпидарий голые.

– Элий, чего ты стесняешься? – смеясь, спросила Клодия. – Я столько раз видела тебя нагим. Да что я. Нагим тебя видел весь Рим – Марция ваяла с тебя Аполлона.

Элий улыбнулся. Эта давняя сомнительная слава оказалась самой живучей.

– Сейчас я вряд ли сойду за Аполлона, – заметил Элий.

– А в бассейн ты тоже полезешь в простыне?

– Да не собираюсь я купаться, – с напускным раздражением отвечал Элий.

– А не искупать ли нам его? – предложила Летиция.

Клодия вместо того чтобы отвечать «да», тут же вцепилась в Элия и сделала ему подсечку так ловко, что вдвоём они рухнули в бассейн. Плеск воды, визг. И кто говорит, что они старики? Они молоды, и шрамы не в счёт. Да, шрамы только украшают гладиатора. Элий вырывался, но не в полную силу. Ну а Летиция просто плескалась по-ребячьи. Простыня почему-то оказалась на голове Клодии, и Элий умудрился ещё завязать её узлом. Попробуйте-ка выбраться из мокрой простыни в бассейне, да ещё когда вас при этом пытаются утопить, пусть и в шутку. И все же Клодия вырвалась. Хохоча и визжа от восторга.

– Давненько я так не веселилась! – выкрикнула она, откидывая мокрые волосы со лба.

– Замечательно, когда у тебя есть друзья! – отозвался Элий.

Вода доходила Элию до груди. Плечи его были по-прежнему красивыми, руки – сильными. Клодия не сдержалась и поцеловала Элия в губы. Вот если бы здесь не было Летиции…

На теле Элия было немало шрамов. Клодия помнила некоторые из них. На плече, на боку… Но сейчас они почему-то казались умело наложенным гримом.

– Отдай мою тогу, – Элий потянул плывущую по воде простыню к себе.

– Однако если вы не хотите, чтобы остальные гости к нам присоединились, пора выбираться из бассейна, – заметила Летиция и, выскочив из воды, побежала одеваться.

– Я не против остальных гостей, – засмеялась Клодия. И, проводив Летицию взглядом, спросила: – Она что-нибудь помнит о прошлом?

Элий нахмурился:

– Иногда мне кажется, что она лишь притворяется, что беспамятна.

Элий легко выпрыгнул из бассейна. И хотя отвратительные шрамы по-прежнему уродовали его ноги, Клодии показалось, что Элий даже не хромает. Никогда прежде он не был столь ловок и быстр. Даже до поединка с Хлором.

IV

День был тёплым, но вечер – прохладным. Стояла необыкновенная тишина. Совершенно невозможная. Будто все умерли, а он, Элий, остался на Земле один. Он накинул куртку на плечи, вышел на улицу и присел на мраморные ступени. Ветра не было. Деревья ещё не начали распускаться. Чёрное кружево из голых ветвей на фоне гаснущего неба вызывало недоумение. Почему так трудно в этих краях возрождается жизнь?

Вышла Клодия и села рядом. Закурила. Она переоделась в женское платье. Но в платье она выглядела куда нелепее, чем в мужской тунике и в брюках. Немолодая грузная женщина с коротко остриженными волосами.

– О чем ты думаешь? – спросила гладиаторша.

– О Постуме, – ответил Элий. – Я всегда о нем думаю.

– А Летиция?

– Она забыла.

– Затаила обиду?

– Нет. Просто забыла.

– Элий, я скажу тебе честно-честно. Я тебя всегда любила. Хотя ты не для меня. Но какое это имеет значение?

– Ты же пришла в школу ради жениха. Хотела его спасти, – напомнил Элий.

– Должно быть, так. Но увидела тебя – и влюбилась. Ничего не могла с собой поделать. Может, я и проиграла тот бой из-за этой проклятой любви.

– Ну вот, я виноват ещё и в этой смерти, – вздохнул Элий.

– Ты ни в чем не виноват. Запомни это. Желания – это ловушки. Элий, ты всегда был поклонником стоиков. Так скажи, что делать с этими дурацкими желаниями? Неужели надо научиться не желать вовсе?

– Если не желать, можно стать неуязвимым. Но если не желать – то, значит, и не сделаешь ничего. Будешь лишь исполнять то, что прикажут. То есть служить чужим желаниям.

– Так что же делать?

– «Справедливость во всех действиях, причиной которых являешься ты сам…»[49]49
  Марк Аврелий. «Размышления». 9.31.


[Закрыть]

– А, ну конечно же, Марк Аврелий! А сам-то, что ты сам думаешь о своей жизни?

– Играю в кости.

– Не поняла.

– Видишь ли, я так и не знаю, какое желание для меня заклеймил Юний Вер. Но это желание защищает меня, пока не исполнилось. Оно спасает меня раз за разом. Исполнение ждёт своего часа, но час не наступил. И я жду. Но чем больше чудесных избавлений, тем больше напряжены нити судьбы. Я столько раз спасался в самых невозможных ситуациях, что нить моей судьбы натянулась тетивой. Лишь только загадочное желание исполнится, я умру. Я постоянно о нем думаю. Оно стало моим дамокловым мечом и моими танталовыми муками. Сначала полагал, что задуманное – это рождение сына. Но сын родился, а я не погиб. Потом явилась другая версия. Может быть, это смерть Руфина? Нет, я не желал смерти императору, хотя он бросил нас погибать в Нисибисе. Но Вер мог пожелать, чтобы я пережил и Руфина, и Александра. Опять не то! А что если желание звучит «увидеть сына»? То есть увижу Постума и умру? Скорее всего, я опять ошибаюсь. Но стремясь к чему-то, внезапно ощущаю в груди мертвенный холод. Из тысяч желаний одно несёт смерть – но я не знаю, какое. Оно, как зрачок невидимой винтовки, который постоянно нацелен на меня.

– Не гадай, – попросила Клодия. – Мы все так живём – самые дерзкие желания нам сходят с рук, невинные шалости оборачиваются внезапными бедами. Наверное, каждый из нас должен что-то исполнить, чтобы умереть. А может, и не каждый, но только некоторые.

– А вдруг десятитысячный Венерин спазм приговорит меня к смерти? – усмехнулся Элий.

– Ну нет! – запротестовала Клодия. – Вер не мог загадать для тебя такое малое число. Уж как минимум тысяч пятьдесят.

– Не многовато ли?

– А ты их не считаешь часом?

Они засмеялись.

– Элий, можно тебя спросить? – Он кивнул. – Зачем ты наказал себя изгнанием? По-моему, это…

– Нет, друг мой, я не наказывал себя. Я заключил с богами договор. Чтобы обезопасить мир – только и всего. Я не возвращаюсь в Рим – они не позволяют Триону взорвать его бомбу вновь. Понимаю, это несколько старомодно – пытаться с помощью богов решить свои проблемы. Но я ещё не научился полностью обходиться без их помощи. Хотя и стараюсь.

Весь мир спал. Время остановилась. Никого вокруг. Тишина. В такую ночь легко говорить о богах и заветных желаниях.

– Ты надеешься, что твоего договора, твоей жертвы хватит для того, чтобы удержать в узде этого безумца?

– Это была не такая уж малая жертва, – заметил Элий.

– Ну хорошо, изгнание. Но зачем выходить на арену?

– Я – гладиатор. А гладиаторы слышат зов арены. Будто отдалённый немолчный шум прибоя, – улыбнулся Элий. – Но это так, отговорка… Сказать правду? – Он вновь долго молчал. – Знаешь, я этого никому ещё не говорил. Ни Квинту, ни Летиции. Я сделал то, что делали римляне в старину, если хотели победить, а победа казалась невозможной. Они посвящали себя подземным богам. Себя и вражеское войско вместе с собой. Я посвятил себя Сульде. И теперь он вынужден постоянно сражаться со мной. И пока мы бьёмся друг с другом, нигде в мире нет войн. Все враждуют, ссорятся, плетут интриги, но нигде не воюют. Я будто держу войну на поводке. – Он вспомнил слова Сократа, и его охватила внезапная беспричинная тревога.

– Но Сульде же тебя убьёт. Он же бог! – изумилась Клодия.

– И опять – нет. Заклеймённое Вером желание оберегает меня. И потом на земле бог не может пребывать в божественном обличье. Он принимает вид человека. А Сульде в образе человека – человек. И с каждым поражением он становится слабее.

– Знаешь, что я тебе скажу, Элий! – Клодия разозлилась. – Мне кажется, ты зашёл куда-то не туда. Ты не можешь победить бога. Даже если этот бог слабеет, борясь с человеком.

– Любой бог слабеет, борясь с человеком, такая у богов натура. Когда небожители ввязываются в мелкую драчку с людьми, они становятся так же мелки, как и мы. Но стоит им наплевать на людей, не обращать внимания на наши выпады, на наши дерзкие обиды, и они уже недостижимы. Но Сульде – мелочный бог. Ему надо непременно опрокинуть каждого и заставить каждого встать на колени. И потому… потому… я могу победить.

Ему стало не по себе от этого разговора. И Квинт, и Клодия твердят, что он делает что-то не то. Может быть так, что они правы, а он, Элий, ошибается?

– Знаешь что, Элий… Я тоже пойду на арену, – сказала Клодия.

– У нас же смертельные поединки.

– А в Риме как будто нет!

Элий не стал её разубеждать.

Он вернулся в спальню. Летиция уже спала. Спала, по-детски подложив ладошку под щеку. И по новой своей привычке разговаривала во сне.

– …Для меня ты самый лучший. Все равно самый лучший… Почему ты мне не веришь?

Элий лёг рядом. Шёпот Летиции не давал ему заснуть. Так она могла разговаривать долго, порой часами. Но он знал, что будить её нельзя. И уйти в другую комнату и там лечь спать – тоже не мог.

– …Почему ты говоришь, что у тебя нет друзей?… Так не бывает… Есть, но он не человек? Ну и что? Это замечательно, когда у тебя есть друзья… Да, я не могу погладить тебя по голове… я не могу. Прости… Неужели никто не может сделать это вместо меня?… Прости.

От этих разговоров у Элия перехватывало горло. Он давно догадался, с кем в своих снах разговаривает Летиция. И однажды утром спросил её об этих ночных разговорах. Она удивилась. Искренне. Ибо не помнила ничего.

– …Нет, не делай этого. Нельзя так презрительно ни к кому относиться. Тебе не нравится, когда тебя оскорбляют? Не нравится? Так и ты не оскорбляй никого… Нет, ты не обижайся, ты выслушай меня… Да, ты император. Но все равно ты не имеешь права никого оскорблять.

Элий не удержался и погладил Летицию по голове.

Глава VI
Игры в Северной Пальмире (продолжение)

«Все пророчат конфликт с Биркой».

«В связи с угрозой войны сенат принял новый закон: стратегические предприятия могут быть национализированы с выплатой владельцам символической платы в один сестерций. При этом диктатор Бенит сообщил, что пока в планах правительства национализировать лишь одну компанию».

«Акта диурна», Календы мая[50]50
  1 мая.


[Закрыть]

I

Элию казалось, что он проживает свою жизнь по второму кругу. После Колизея – амфитеатр в Северной Пальмире. Здесь все другое – даже куникул, маленький, тесный, пропахший потом. Неудобные раздевалки. Вновь сражаешься на арене, зрители вопят в ожидании крови. Репортёры бегают за тобой по пятам, поклонники караулят у входа. А рядом – твои друзья. Друзья, которые мечтают тебя прикончить. Которых ты можешь убить на арене. А если ты не убиваешь, публика перестаёт тебя любить, репортёры карябают презрительные статейки в своих вестниках. Ты пытаешься делать вид, что тебе все равно, но ничего не получается. Нельзя быть гладиатором и не жаждать зрительской любви. Такое просто невозможно. Даже умница Сократ расцветает, слыша вопли восторга.

Сократ сидел в куникуле в гордом одиночестве, уже облачённый в доспехи.

– Умные ребята были эти стоики, – вздохнул Сократ. – Говорили: неважно, что всю жизнь сидишь по уши в фекалиях, главное, чтобы душа расцветала.

– Что повергло тебя в столь печальное настроение? – спросил Элий.

Мрачность мысли была не свойственна Сократу – в этом он походил на своего знаменитого тёзку. В самых опасных ситуациях бывал он весел и обожал задавать вопросы.

– Печальное? Напротив – я счастлив! Наконец-то сегодня дерусь с Сенекой.

– Ты? Но ведь должен был я…

– «Пусть не хватает сил, желание действовать заслуживает похвалы» – гласит римская поговорка, – усмехнулся Сократ. – Вот я и решил: не все тебе, Император, грести лавры. Должно и другим достаться. Мне тоже хочется потягаться с Сенекой.

– Ты с ума сошёл!

– Почему? – Сократ поднялся со скамьи и похлопал Элия по плечу. – Послушай, Император. Ты неплохой парень. Но, как всякий римлянин, ужасный задавака. Вообразил, что лучше тебя бойца в Северной Пальмире нет. Ты старше меня на шесть лет. Ты искалечен. И все равно воображаешь себя самым лучшим. Так вот – сегодня ты посмотришь издалека, как я проткну брюхо Сенеке. К тому же последние опросы показывают, что наши зрители хотели бы увидеть именно этот поединок: я и Сенека. Так что сегодня дерёмся мы. А ты отдыхай и любуйся хорошей работой.

Элий замотал головой:

– Сократ, послушай. С чего ты взял, что я считаю себя лучше? Просто так сложилось, что только я…

– Вот-вот, «только я»! – перебил Сократ. – Сам послушай, как это звучит: «Только я!»

– Сократ, откажись от поединка. Дай мне сразиться с Сенекой ещё в этот раз. А потом – он твой. Потом – пожалуйста…

– Потом. Тогда уже будет неинтересно. А вот сейчас – в самый раз. Я же вижу: с каждым поединком он слабеет. Так ты хочешь, чтобы я сражался со слабаком?

– Ты же Сократ, мудрейший из людей!

– Император, не зуди, а! Я дрался на арене не меньше твоего. А может, и больше. И вся разница в том, что ты выступал в Колизее, а я здесь, в провинции. Ну и что из того? Арена – одна и та же. И кровь – одна и та же. И мечи. Так что погляди сегодня, как дерусь я. Погляди и скажи себе честно: «Не так уж я и хорош». Знаешь, чем человек отличается от бога? – спросил Сократ и сам ответил: – Не знаешь. А отличается он тем, что бог знает наверняка. А человек – нет. Человек говорит: «может быть». Говори как человек, думай как человек, когда берёшься учить. Сомнения, может, и не полезны для бога, но человеку не повредят. Да, я обычный человек. И ты – обычный человек. Нам с тобой не попасть в анналы. Но сегодня я сделаю нечто особенное.

Элий положил Сократу руку на плечо.

– У Сенеки очень сильный удар сверху. Береги голову. И постарайся, чтобы он не сбил тебя с исходной позиции.

– Не бойся, Император, я выиграю, – Сократ в ответ похлопал Элия по плечу. – Ты отличный боец. Но ты устарел… прости… Теперь другие приёмы. Увидишь, как я надеру Сенеке задницу. Надо же и мне когда-нибудь отличиться. А то столько лет бьюсь на арене – и все какие-то бледные поединки. И в вестниках обо мне не пишут. Да плевать на вестники! Хочу показать, что я – настоящий гладиатор. А без риска такое не докажешь.

– Я не стар, Сократ. Гладиаторы не стареют – они погибают. Раз я жив, значит – ещё молод.

Сократ подмигнул Элию:

– Сегодня будет пир. Готовься. Я всех угощу…

– Сократ! – У Элия перехватило горло. Он-то знал, на что способен Сенека.

– Вечером пир, не забудь! – смеясь, крикнул Сократ, уже стоя у выхода на арену. – Всех зову – Летицию, Клодию, Квинта с женой и Платона. Платона непременно. Хотя он и приписал мне фекальные высказывания в прошлой жизни. Но я его прощаю. До вечера!

И Сократ ушёл, насвистывая старинную песенку. Песенка эта была времён Элиевой молодости. Про гладиатора, который взялся исполнять желания для трех своих любовниц, да все перепутал.

Элий кинулся в каморку Диогена. Ланиста рассматривал новые доспехи и одобрительно улыбался. Доспехи в самом деле были великолепными – лёгкие и прочные, новая модель из Норика. Вторжение Элия оторвало его от столь приятного занятия.

– А, это ты! – Ланиста повернулся так, чтобы в лучах светильника на доспехах засверкала позолота. – Посмотри, как здорово! – Он всеми силами делал вид, что занят новым нагрудником и ни о чем другом разговаривать не будет.

Элий вырвал доспехи у него из рук и отшвырнул в угол.

– Ты должен остановить Сократа! Или Сенека его убьёт! Я заплачу. Сколько ты хочешь? Я буду биться весь будущий год бесплатно. Останови их… Дай сегодня мне сразиться с Сенекой. А в другой раз – пусть Сократ. Тогда – уже не страшно. Тогда можно. Но не сегодня!

Диоген посмотрел на него с удивлением: никогда прежде он не видел Элия в таком состоянии – он был как будто не в себе. Диоген едва понимал, что кричит ему лучший гладиатор центурии. Но пусть он и лучший, только к ланисте нельзя врываться, выкрикивая чепуху и потрясая кулаками.

– Ты плохо выглядишь, римлянин. Уж сегодня точно я не поставлю тебя против Сенеки.

– Тогда отмени бой!

– Что ты переживаешь? – Диоген поднял доспехи. – Сократ сам попросил об этом. И потом, в самом деле… Уж больно ты возомнил себя недостижимым. Сократ ничуть тебя не хуже. А Сенека только-только очухался после ранения. Перестань дурить.

Элий смотрел на него исподлобья. Сказать или нет? Выхода не было. Надо сказать, чтобы спасти Сократа.

– Диоген, Сенека – не человек, – произнёс Элий с мрачной решимостью.

– Ну а кто он? Берсерк?

– Он бог войны Сульде.

– Ха! Римлянин, ты точно спятил. Разве может человек меряться силами с богом?

– Иногда может. Отмени поединок, я тебя прошу. Сократ не победит. Ты бы поставил своего сына против Сенеки?

– У меня нет детей. Гладиаторам лучше их не иметь. Я – Диоген, киник. Или ты позабыл? Но в отличие от своего тёзки не собираюсь остаток жизни проводить в пифосе. Я веду дело и веду его хорошо. А у хорошего ланисты хорошее зрелище. А кто погибнет – неважно.

У Элия красный туман поплыл перед глазами.

– Так ты ненавидишь Сократа?

– Ненависть – это сильно сказано. Так, расходились во взглядах. Но он сам выбрал свою чашу с цикутой. – И тут с арены донёсся звук труб. И следом зарокотал голос комментатора. – Поздно что-либо изменить. Пойдём на трибуну, посмотрим, как они будут сражаться.

II

– Сенека! – вопили зрители.

Как все зрители одинаковы! Или не одинаковы? Говорят, в Риме теперь зрители тоже приходят в восторг, когда гладиаторы погибают. А раньше приходили в ужас. Или только делали вид, а внутренне жаждали смерти и крови? Всегда только смерти и крови?

Всеслав вышел на арену и занял своё место. Сквозь решётку шлема Элий не мог разглядеть его лица, но казалось ему, видит он злобную усмешку, застывшую на губах Всеслава.

«Слав, друг мой, прости!» – обратился он мысленно к молодому человеку. Хотя в чем Элий виноват? Всего лишь в том, что когда-то пожелал остановить все войны на земле. И только. А другой услышал и исполнил. Но не так, как желалось. Всегда не так, всегда, всегда…

Победить Сенеку Сократ не сумеет. Но закончить бой на ногах – кто знает, вдруг получится – Сократ искусен и силён. Он же мастер клинка. Прежде Элий молился бы гению. Но гении теперь не берегут людей. Или здесь, в Северной Пальмире, они что-то могут? Впрочем, зовут в этих землях гениев иначе. Ведогонем кличут или ортом. Сбереги его, гений-ведогонь, сбереги.

Всеслав напал. И сразу же Сократ пропустил удар. Однако броненагрудник выдержал. Сократ лишь вскрикнул от боли, отшатнулся, потерял равновесие, едва не растянулся на песке. Всеслав не торопился закрепить успех – чувствовал своё превосходство.

«Соберись с силами», – мысленно попросил Элий Сократа.

Всеслав двинулся по кругу. Сократ – тоже. Элий посмотрел на стрелку огромных часов, висящих над ареной. Она будто прилипла к циферблату. Сократ попытался атаковать. Всеслав без труда отбил удар и сам сделал выпад, но тут же отскочил назад – прощупывал противника. Сократ замешкался, тогда Всеслав вновь ударил. Загудел щит, принимая удар.

Элий вцепился в барьер. Замер.

Опять напал Всеслав – метил в голову. Его излюбленный приём. Сократ отбил. Очень неплохо. Удача окрылила Сократа. Он кинулся атаковать и слишком открылся. За мгновение до удара Элий предугадал смертельный выпад. Ему почудилось, что его душа распростёрла бестелесные руки и рванулась на арену, чтобы защитить Сократа. И меч Всеслава пронзил эту призрачную защитницу и вошёл в грудь Сократа – там, где доспехи не закрывали тело – под мышкой. Элий содрогнулся от боли и закричал…

А Сократ очень медленно опустился на песок. Не упал – присел. А потом прилёг. Будто притомился.

III

Всеслав выследил змею, но она ускользнула. В который раз! Едва удавалось ему настигнуть тварь, только хотел протянуть руку, чтобы схватить, – и нет её. Пальцы всякий раз сжимали воздух. Вот и сейчас эта дрянь юркнула в решётку канализации. И кто бы мог подумать, что такая толстенная змея сможет проскользнуть в крошечное отверстие!

Всеслав зашёл в таверну и взял сыченого мёда. Сегодня он хотел ехать к Элию. Но не поехал. Да, он хотел отправиться к Элию в гости. Утром, проснувшись, он думал об этой поездке и уже собрался, и оделся… и тут только вспомнил, что с Элием они ныне враги навсегда. А ведь раньше он обожал Элия, буквально поклонялся ему. Мечтал повсюду сопровождать Цезаря. Почему они стали врагами? Всеслав не мог сообразить. Что-то пошло не так. Будто случилось землетрясение, будто Везувий ожил и заплевал весь мир чёрным пеплом. И храмы разрушились, и статуи рухнули. Что же случилось? Всеслав не понимал. Он знал лишь одно: в эту минуту ему больше всего хотелось поговорить с Элием. Или все-таки поехать? Может, Элий его не выгонит, может, выслушает… Только что Всеслав ему скажет? Что Всеслав может сказать Элию после того как убил Сократа? Но разве Всеслав в том виноват, что Сократ полез на арену? Полез и получил своё. Фекально все. Фекально – что ещё скажешь!