Текст книги "Ягоды. Сборник сказок"

– Заткнись, – один из санитаров со всей силы ударил старика по лицу. Он ударил его так, что было видно, что тот теряет сознание. Игнат испуганно прижался к стенке, обхватив колени руками и прижимая к коленям голову.

– Что вы делаете? – закричал я и бросился на помощь старику.

– Еще один, зови Сашку, скручивай их, – услышал я.

– Ему больно, вы, гады, ему больно, – я попытался оторвать руки санитара от старика.

И тут все вокруг поплыло. Лишь помню странные звуки, будто откуда-то из труб. Казалось, у меня в голове все рассыпается под этот странный звук. Я теряю всякий контроль над реальностью и просто проваливаюсь…

– Самойленко, что произошло? Почему ты буйствовал вчера?

Я очнулся от ударов по щекам. Передо мной стояла наша врач, но я лежал не на своей кровати.

– Самойленко, я думала, раз ты кушать хорошо стал, то пошел на поправку. А теперь тебя приходится на дополнительный курс перевести. Будешь пока что в первой палате находиться.

Я не сразу понял, где я. А когда понял, то стало необычайно страшно. До этого мне снилась один раз первая палата, был даже не сон, а какой-то кошмар. Туалет располагался прямо в палате, там, за перегородкой. Было ужасно накурено, и кто-то постоянно там находился, поэтому я старался ходить туда, когда все засыпали. В первый же день ко мне подошел Черный.

– Ну что, братка? Ты видишь эту наколку? Ты видишь? Ты, шестерюга, я всю зону держал, ты понял? – сказал он, снова показывая свою татуировку.

– Черный, отвянь от него, – сказал кто-то из лежавших в другой стороне. – Ты что, не видишь, шизик это.

– Шизик? Мы его вылечим. Ты понял, шестерюга, мы тут всех вылечим.

– Черный, да отвянь, смотри, он же дистрофан. Ты еще на старика-отморозка понаезжай. Это же клиников к нам перевели. Они полные кексы, растения на клумбе, ты че, не рюхаешь, что ли?

Черный отошел, нервно поглядывая на меня и старика. А санитар не обратил никакого внимания на весь этот диалог. Казалось, он там присутствовал просто для фона. Сидел и читал очередную газету. Старик был снова привязан, только его запах теперь смешивался с табаком, доносившимся из туалета. Нас в палате было восемь человек. Сразу стало понятно, что те трое, что лежали у дальней стены, были друзьями Черного. Еще помимо меня и старика с нами лежали двое странных парней. Один, видимо, совсем больной. Он ни разу ничего не сказал. А второй постоянно ходил по палате, лишь иногда только садился на кровать и, раскачиваясь, издавал странные звуки.

Тогда пришла пятница. Как только стемнело, санитар посмотрел на часы, отложил газету и вышел за дверь.

– Так, братва, играем в прятки, – засмеялся Черный.

Он подошел к тому парню, что ходил по палате, схватил его и повел к двери. Потом достал ручку, открыл дверь и вывел его. Вернулся один. Подошел к тому, что всегда молчал, и проделал с ним то же самое. Потом он подошел ко мне.

– Черный, да брось ты, – крикнул ему мужчина у стены. – Это же растения, зря ты и тех-то выводишь по жизни. Они не рявкнут врачихе. Ты погляди на дистрофана, он же клиника, куда ты его потащишь? Он по дороге упадет и переломится напополам. А старик вообще уже овощ. Кинь ты их.

Черный отошел от меня. Была полная тишина. Такой тишины и не было раньше никогда. Все чего-то ждали. И вдруг зашел этот странный парень в капюшоне. Он молча протянул Черному что-то завернутое в газету и быстро ушел. Потом они что-то усердно делали. Все вчетвером. Они достали зажигалки, какую-то бумагу, шприцы. Я не понимал, что происходит. Только потом увидел, что они вкалывают себе все это, кто в ногу, кто в предплечье. В тот момент я почувствовал, что гаснет свет. Я сидел, прижавшись к стене, со страхом наблюдая за происходящим. Они, казалось, меня совсем не замечали. Черный лег прямо посреди палаты почему-то, а не на свою кровать. А тот, что у стены, открыл рот и стал глубоко дышать, издавая неприятные звуки. Да, свет действительно начал мерцать. Старик лежал практически неподвижно, глядя в потолок, лишь иногда шепча что-то совсем неслышное. Мне стало страшно. Показалось, что вместе с этим парнем в капюшоне сюда зашел кто-то невидимый и сейчас он гасит нашу лампочку на потолке. Страх становился все ощутимее, а лампочка светила все более тускло. Мне начало казаться, что мы все умираем. А неподвижная улыбка старика только усилила эти опасения. Я спрятался с головой под одеяло. Там было не так страшно. Но эти звуки, это дыхание, доносившееся от той стены, напоминало о том, что происходило поверх одеяла. Я очень боялся высунуть голову. Хотел заснуть и проснуться, когда это все кончится, или не проснуться вообще, но только чтоб не быть там. Показалось, что стало холодно, мое тело даже задрожало. Я решил совсем не двигаться, чтоб забыть о нем, забыть совсем о своем теле и о том, что происходит вокруг него. Уже через несколько мгновений был в лесу. Я часто гулял этими тропинками. Еще с детства эти места стали особо любимыми. Вот там, я знаю, если пойти, то будет речка. А там еще дальше какая-то стройка. А я дотуда и не доходил никогда. Раньше случалось идти, идти, а все равно не надоедало. Да и что делать-то на этой стройке? Она ведь заброшена, да, точно, она с детства моего там была, значит, заброшена. И тут, немного вниз, там, где забор когда-то стоял, по той тропинке… Это была она. Я решил пройти мимо, как бы не заметив ее, но она меня окрикнула:

– Андрей! – она улыбалась и шла в мою сторону. Я остановился. – Андрей, привет.

– Привет, – тихо сказал я.

– Андрей, ты прости, что я тогда так резко сказала тебе, ну, про те яблоки, – Оксана улыбалась. – Я и правда не хотела. И видела, что ты огорчился.

– Да ничего.

– Ну хочешь, пойдем, здесь недалеко есть сад. Хозяева уже давно не живут. У них растут очень вкусные яблоки. Белый налив. Пойдем?

Тут я открыл глаза. Было уже утро, в коридоре были слышны покрикивания санитарок на кого-то из наших. Было слышно, как гремит посуда на кухне. Этот сон никак не выходил из головы. Больше всего на свете мне хотелось спрятаться снова под одеяло и пойти за теми яблоками. Все были на месте. От вчерашнего ужаса не осталось и следа. Как и прошлым вечером, рядом со мной лежал старик, тихо пришептывая что-то лишь себе слышное.

Жизнь в первой палате была несравнимо хуже, чем в пятой. Целые дни я проводил, глядя в окно. Я изучил абсолютно все, что было в окне. Не осталось ни одной незамеченной детали. А что было самое лучшее в моем дне? Это время прогулки. Нет, нам не разрешали выходить. Но я видел, как гуляют у пруда Игнат с Леусем. Они каждый день подходили к моему окну и махали мне руками. А я просто улыбался им. И ждал следующего дня, когда снова их увижу.

Из палаты нас выводили редко. Только в душ и на сдачу анализов. Сразу стало понятно, что Черный какой-то особый безумец. Он был очень агрессивен. Но меня никогда не трогал. Только иногда подходил и со злобой в лице смотрел на меня. А я отводил взгляд и смотрел в окно. А те трое его друзей казались более разумными. Они были просто наркоманами, живущими от пятницы до пятницы.

Пятниц я стал очень бояться. Как только приходил этот странный парень в капюшоне, я сразу же прятался под одеяло, боясь увидеть, что будет потом. Я знал, что снова лампочка будет дрожать, что Черный будет лежать среди палаты, что вокруг будет страх и дыхание того, у стены.

Проходили целые недели, я не говорил ни слова. Я не хотел разговаривать с врачом. Даже тот парень, который тоже сначала не говорил, даже он заговорил как-то, а я остался молчать. И каждую ночь я хотел вернуться туда, в лес. А может, она меня там ждала и мы могли пойти собирать яблоки.

Иногда Игнат подходил к окошку в коридоре и смотрел на меня. Мне всегда становилось так радостно из-за того, что он меня не забывает. И мы несколько раз пересеклись с ним в коридоре, где нас водили на анализы. И вот в третий раз он сел рядом со мной.

– Леусь, Леусь… вып-п-п-п-п

– Выписывают? Правда? – я очень обрадовался. Но потом сразу же как-то стало грустно.

Игнат утвердительно покачал головой.

– А когда?

– Зав-в-в-в

– Завтра? Скажи, пусть к окну моему подойдет, я буду ждать. Очень буду ждать.

Все следующее утро я провел у окна. Был такой солнечный день. Казалось, что и правда наступает новая жизнь, и пусть не для меня, а для одного из самых близких моих людей. Я и не знал, что у него там за жизнь за нашей стеной, но в любом случае та жизнь должна быть интереснее и красивее. Там другие люди, другие пятницы…

Он пришел! Он был такой сияющий, такой счастливый. Он мне махал рукой долго-долго, а потом кричал что-то, но я не слышал ничего. Все-таки был третий этаж и двойное окно. Он простоял напротив окна, наверное, больше часа. Это было самое счастливое мое мгновение за последние несколько месяцев. Мне показалось, что я был ему действительно нужен, действительно стал его другом и у нас даже сложилась единая жизнь. И то, что он выходил сегодня, означало и мой праздник тоже.

Не менялось совершенно ничего. Прошел еще месяц. Я поймал себя на мысли, что за этот месяц не сказал ни одного слова. Каждую ночь я надеялся встретиться с ней, но этого не случалось. Один раз гуляли вокруг пруда с друзьями, а с ней так и не встретились. Мне начинало казаться, что я проведу в таком состоянии всю оставшуюся вечность. Сначала это пугало, а потом свыкся с этой мыслью и ничего, вроде не умер.

Но та пятница была какой-то особой. Еще утром, когда я проснулся, сразу же помрачнел, вспомнив, что сегодня пятница и как только начнутся отбойные молотки, придет этот. Весь день я нервничал, заранее пытался спрятаться под одеялом. Потом смотрел в окно, ждал наступления сумерек.

Как и обычно, он пришел сразу после наступления молотков. Я спрятался под одеяло и, как всегда, старался не шевелиться. И тут я почувствовал, что одеяло с меня кто-то сорвал. Надо мной стоял Черный, держа шприц в руке. Двое тех у стены уже были в отключке, а третий только закатывал себе рукав.

– Черный, что ты к нему лезешь опять?

– Я ему дам полакомиться сегодня, – со страшной гримасой сказал Черный.

Мне стало очень страшно. Я видел, что свет опять тухнет, попробовал забиться подальше к стене.

– Черный, да ты чего? Он же подсядет, а бабла у него нет. Клянчить начнет. Тебе надо? – сказал тот у стены и впустил себе иглу.

– Ничего, отработает, если надо будет, – захохотал Черный. – Ну, иди сюда, шестеренок, лакомство пришло.

Я вскочил с кровати и вцепился ему в волосы со всей силы, которая только у меня была. Он упал на мою кровать. Те у стены не обратили никакого внимания на происходящее, они были уже где-то далеко. Когда Черный падал, у него из кармана выпала ручка от двери.

– Ну шестеренка, убью суку, – сказал он со злобным оскалом, но я его ударил кулаком, и он несильно ударился о стенку.

Я схватил ручку и побежал к двери, не успев надеть даже ничего на ноги. В коридоре не было видно никого. Я захлопнул за собой дверь, наблюдая через окошко, как Черный, полный злобы, встает с моей кровати. Открыть дверь он уже не мог. Я быстро побежал к пятой палате.

– Игнат, вставай, – закричал я.

– Ан-н-н-д…

– Да, побежали, быстрее, у меня ручка есть. Она и к внешней двери подойдет.

Мы выбежали в коридор. По ходу я надел чьи-то тапки из пятой палаты. Но тут произошло что-то страшное. Ручка-то подошла к внешней двери, но она еще была закрыта на ключ. У Игната появились слезы.

– Пойдем к вам, в пятую. Я не вернусь больше туда. Завтра врач придет и я все ей расскажу. Не вернусь туда больше, – повторял я, еле сам не плача.

И тут, подойдя уже к пятой палате, я увидел, что тот самый парень в капюшоне выходит из второй. Он направился к внешней двери, совершенно не замечая нас. Я дал знак Игнату тихо идти за ним. И вот, как только он приоткрыл дверь своим ключом, мы бросились на него, оттолкнули и оказались на свободе.

Игнат начал смеяться. Мне тоже стало смешно. Мы без труда покинули здание третьего отделения и пролезли сквозь дыру в заборе, так как через вахту было опасно выходить в пижамах.

– Мы же свободны, Игнат, мы не вернемся туда больше.

– Своб-б-бод-д-д-ны, – он плакал от счастья.

– Только надо подумать, куда нам теперь.

Я посмотрел по сторонам. Рядом проходила школьная дискотека. Было много молодежи, но подходить к ним в таком виде было неловко.

– К Леусю, п-п-п-поедем-м к Леусю, – сказал Игнат.

– А где же он? В Минске?

– Д-да.

– Он тебе адрес оставил?

– Я п-п-п-помню, он в Се-с-с-се…

– В Серебрянке?

– Д-да.

– Поехали.

Мы пешком прошли до моста. Долго шли, пели песни, не веря в то, что теперь у нас будет другая жизнь. Этот момент был особым нашим счастьем. Такое счастье ведь недостижимо для тех, кто не видел мерцание лампочки по пятницам. Это счастье особое, счастье ощущения свободы и полноты человеческого бытия.

Машины не останавливались. Больше всего мы боялись, что остановится милиция и попросит показать документы. Наши документы ведь были в больнице, у нас не было с собой ничего, кроме затертых пижам и ни с чем несравнимой радости.

Мы очень замерзли. Было ведь уже холодно, середина октября. И простоять в тонких пижамах полчаса было… Вдруг остановилась машина.

– Ребята, вам куда? В город? Чего стоите, садитесь, – за рулем был пожилой мужчина. Мы молча сели на заднее сиденье, потирая руки от холода.

– А вы что, из дурки сбежали? – он засмеялся.

– Н-н-н-нет, – попытался ответить Игнат.

– Да, сбежали, – перебил я его.

– А я так сразу и понял, – водитель продолжал смеяться. – И я становлюсь соучастником побега?

– Пожалуйста, отвезите нас в город, в Серебрянку, – попросил я.

– Да не боись, я не из пугливых. Я остановился-то из-за того, что увидел, что вы из психов. Отвезу, куда скажете, – смех ему даже мешал говорить.

Мы ехали по той самой старой дороге. Будто из детства осталось воспоминание, что где-то здесь рядом мы собирали ягоды. Тогда еще были живы родители, мы так здорово выезжали в лес. На утреннем автобусе с многочисленными бабульками, у которых на руках еще не смылась вчерашняя черника. А теперь мы мчались в сторону Минска. Я видел свою жизнь совершенно иной, понимал, что никогда больше не вернусь в больницу, ни за что не вернусь к этому мерцающему свету. Почему-то вспомнил о старике. Ведь еще час назад я был там, среди всего этого ужаса и не мог и мечтать о таком счастье, ехать со своим самым лучшим другом домой к другому самому лучшему другу. И еще я знал, что теперь обязательно найду ее. И если даже не решусь подойти, то хоть посмотрю издалека. И сейчас я еду именно к ней, именно к своей любви.

Мы без труда нашли дом и квартиру Леуся.

– Кто там? – послышалось из-за двери.

– Открывай, Леусь, – крикнул я.

– А-а-а-а-а, – он закричал от радости. – Приехали! Как я вас ждал, – он обнял нас, весь полный своих безумных эмоций.

Он жил в однокомнатной квартире, оставшейся ему от матери. Он сразу же предложил нам перекусить, но ничего в холодильнике не оказалось. Мы попили просто чаю с хлебом, а потом уселись на диване в его комнате.

– Сейчас я вам кое-что покажу, – с загадочным взглядом сказал Леусь.

Он начал рыться в старом шкафу, с усердием пытаясь что-то отыскать. Через несколько минут, за которые его поиски сотворили уже порядочный беспорядок, он достал старый альбом с фотографиями.

– Вот, смотрите, – он с гордым видом показал фотографию, на которой был изображен колоритный священник в черной рясе, а рядом с ним маленький мальчик.

– Это я с дядей. А вы мне не верили.

– Почему не верили? – сказал я. – Мы верили тебе.

– Ну что? Остались сомнения, что я племянник священника?

– Нет, не осталось.

Игнат начал смеяться и попытался что-то сказать, из чего мы поняли, что он предлагает сыграть в песни. Меня так обрадовало это предложение. Ведь последнее время я не мог о таком даже мечтать. Я пел песни с самыми лучшими на свете друзьями, далеко от страшных стен, и еще у меня была любовь. Да, я был счастлив. По-настоящему счастлив. Как дано счастье человеку, так и счастлив. И они тоже радовались, пели, смеялись. Это поистине была новая жизнь, которая, наверное, и называется в религиях жизнью вечной.

Когда я проснулся, то никак не мог понять, где нахожусь. Вокруг было все иное. Не было кроватей и привычного запаха. Только спустя мгновение в голове пронеслась вчерашняя история, и я вскочил с кровати, до конца придя в себя и осознав, что я не в больнице. Я с радостью прибежал на кухню. Игнат и Леусь уже пили чай.

– Ну ты и спишь… Уже же день, ты проспал часов четырнадцать. Ты что? Садись кушать. Я уже в магазин сходил.

Я сел с ними за стол и с жадностью съел все, что там было. Я ел так быстро, как мог, ел и смеялся. Игнат, видя, как я кушаю, тоже начинал смеяться, и так у нас обед превратился в комнату смеха. Я никогда не ел с таким удовольствием. Мне нравилось абсолютно все из того, что Леусь положил на стол.

– Так, давайте строить планы на жизнь, – с серьезным видом сказал Леусь. – У меня много денег. Я миллионер. У меня есть миллион.

– Чего? Зайчиков? – спросил я.

– Ну конечно, не долларов. Но этот миллион я скопил за полгода. Его нам хватит на первое время. Мы можем на эти деньги прожить месяца три. А потом надо будет снова зарабатывать.

– Да, я послесарить могу. Игнат тоже, наверное, а давай фирму откроем типа строительной или ремонты в квартирах будем делать?

– Это идея, – загадочно сказал Леусь. – Давай фирму. Только надо еще с твоей женитьбой определиться.

– С какой женитьбой? – немного испуганно спросил я.

– Ну как же? На Оксане? Или ты передумал? – эмоционально сказал Леусь.

– Нет, не передумал. Но как ты это сделаешь?

– Я же священник, ты чего, забыл? Ты думаешь, я тебе просто так два месяца назад зубы заговаривал?

– Ну, ведь это не ты, а дядя твой священник был?

– Ну и что? – Леусь даже встал из-за стола. – Какая разница? Это же по наследству передается. А у дяди только дочка была, она не может быть священником. Значит, после его смерти я стал полноправным священником. Я все помню, что он делал, мы с сестрой играли в церкви тогда. Да, я и есть теперь священник, самый настоящий.

– Ну ладно, пусть ты священник. И как же мы ее найдем? И почему она вообще за меня замуж выйдет?

– Ха-ха, – он засмеялся. – Ты скажи, ты что, совсем глупый? Ты не понимаешь?

– Не понимаю.

– Не понимаешь такого простого, – он начал немного безумно смеяться. Игнат тоже смеялся, глядя на него. – Очень просто. Ты включи телевизор. Все там, твой ответ.

– Какой ответ? Леусь, я вообще ничего не понимаю. Причем тут телевизор?

– Как причем? Там война, – резко сказал он и уставился на Игната, от его странного взгляда Игнат даже перестал смеяться. – Там каждый день война, каждый день убивают, там зло вокруг.

– И что?

– Как что? Бог не справляется с этим. Вот так. А мы поможем Богу, сделаем что-нибудь хорошее, а взамен попросим, чтоб вы поженились.

Я не знал, что ответить. Игнат тоже задумался. Мы просидели молча минут пять, не решаясь нарушить тишину. Мне показалось, что Леусь прав. Может, было не все так банально, но он был прав! В его словах чувствовалась особая… Не знаю, как сказать, может, мистика… Когда он все это сказал, то и впрямь стал похож на того священника на фотографии.

– Я знаю, что делать, – я первым прервал молчание. – Знаю, что сделать для Бога.

Я рассказал им про пятницы в нашем отделении. Игнат ничего этого не знал и периодически хватался за голову. Он попытался сказать, что видел несколько раз этого странного парня, который приходил по пятницам, но не понимал, что тот приносит наркотики. Я рассказал про Черного на полу, про дыхание у стены, про старика, про лампочку, про все.

– Правильно, – решительно сказал Леусь. – Мы поедем туда, отберем наркотики, уничтожим их. Богу это понравится, и Он нам поможет.

Мне стало немного страшно от того, что придется возвращаться в больницу. Даже не немного. Это было самое страшное место на земле. Я так прямо и сказал им об этом. Игнат тоже начал нервничать. Было видно, что он тоже боится туда возвращаться.

– Ха-ха, – рассмеялся Леусь. – Да вы религии не знаете совсем. Вы чего? Не понимаете? В пятницу Бога распяли, и Он в ад сошел. Не знали? И поэтому это особый день. В пятницу мы тоже в ад вернемся, возьмем с собой зло, потом уничтожим его. Так правильно будет.

Это была очень странная идея. Но она показалась настоящей, правильной и чуть ли не единственной. В том, что мы нашли этот путь, тоже представилось какое-то волшебство.

Мы решили провести эту неделю в разработке плана захвата наркотиков. Каждый вечер мы посвящали обсуждению всяких деталей и даже несколько раз репетировали. Игнат играл роль того парня в капюшоне, мы подходили к нему у забора больницы, отбирали сумку с наркотиками и убегали в сторону моста. Иногда Игнат не выдерживал и начинал смеяться.

Тогда репетиция срывалась и мы начинали играть в песни. За эти дни мы спели все вообразимые песни, причем по несколько раз.

– Так, но этого мало, – сказал Леусь. – Нам же еще надо узнать, где она живет, ведь так?

– Кто живет?

– Ну, как кто? Оксана твоя. Мы-то с Богом поговорим, но потом-то самим тоже надо будет что-то делать. К ней подойти-то тебе надо будет. Понимаешь?

– Понимаю, но боюсь как-то.

– Ну, прежде чем бояться, надо найти, где она живет. А для этого мы все пойдем в твою старую школу и попробуем узнать, где она раньше жила. А там нам скажут, где ее сейчас найти. Вот и все. В жизни все просто.

Как ни странно, все оказалось действительно просто. Мы поехали в тот район Минска, где находились моя школа и старый дом. Леусь дал нам кое-какую свою одежду, правда, она болталась на мне, ведь он был достаточно полным. Я не стал заходить вовнутрь, не захотел, чтоб меня видели старые учителя. А уже через двадцать минут появились Леусь и Игнат с сияющими лицами.

– Вот и все. Вот ее адрес, – улыбаясь, сказал Леусь. – Все, она там живет. Сразу после пятницы, прямо в субботу и пойдем к ней.

Некоторый страх перемешивался с неописуемой радостью. Это казалось настолько необычным, настолько переворачивающим всю мою суть… Ведь все и вправду могло измениться уже совсем скоро. Это не умещалось в голове, не умещалось даже в сердце. И когда я был среди этого тусклого света, то ведь думал, что все… А теперь иное, теперь настоящее, теперь жизненное. И люди вокруг показались такими открытыми, такими благими, какими я раньше их никогда не видел. Это как внезапное изменение мира, как бы мир становится дневным, озаренным невидимым светом вместе с людьми и даже животными. И когда стоишь в таком мире, то не можешь простить себя за мысли, что когда-то тебе не хотелось жить. Ведь надо было подождать совсем немного, всего несколько дней… И все изменилось. Тусклая пятничная лампочка поменялась на чудесное солнце, а лица и дыхание у стены на тепло самых дорогих на свете людей.

В пятницу я проснулся очень рано, на улице еще было темно. Пролежал несколько минут, прокручивая в голове сегодняшний сценарий, как услышал, что из коридора раздаются странные звуки. Там был Леусь. Он суетился вокруг старой тумбочки, выбрасывая из нее какой-то хлам и протирая ее сверху влажной тряпкой.

– Доброе утро, – удивленно сказал я.

– А, Андрюха, ты уже встал? – сказал он, ни на секунду не отрываясь от своего занятия.

– Что ты делаешь так рано? Чего не спишь-то?

– Ох, Андрюха, ну и повезло же тебе. Будет жена у тебя. А она хоть красивая? – он с особым усердием продолжал протирать тумбочку.

– Кто?

– Ну, Оксана, кто же еще.

– Да, она очень красивая.

– Везет людям.

Тут у меня родилось странное подозрение насчет этой тумбочки. Сначала я его отогнал, но его усердие все же заставило задать этот вопрос:

– Леусь, скажи, мы эту тумбочку с собой в больницу сегодня повезем?

Он бросил тряпку и подскочил ко мне. Его глаза блестели.

– Ну и везет же тебе, Андрюха, – сказал он, улыбаясь. – Будет жена красивая. Я тебе сейчас все расскажу. Только ты мне ответь сначала на один вопрос. Но только честно.

– Хорошо.

– Ты веришь, что я в религии хоть немного, но разбираюсь? Да и не немного, вообще говоря? – он пристально смотрел на меня.

– Верю.

– А что ты скажешь, если тебе скажет кто, что Леусь ничего в религии не понимает?

– Скажу, что это неправда, – вздохнув, сказал я. – Что он понимает и что дядя его был священником. Правильно?

– Да, все правильно. Я сейчас все расскажу. Буди Игната, пусть он все слышит, я сейчас все расскажу.

Я разбудил Игната. Мы взяли стулья и сели в коридоре. Леусь сидел на полу, облокотившись на эту тумбочку.

– Ну вот, слушайте. Как вы думаете, почему я сегодня встал в пять утра и стал чистить эту тумбочку?

Игнат рассмеялся. Не рассмеяться было трудно из-за серьезности, с которой Леусь говорил об этом.

– Не знаем, рассказывай, – я сделал знак Игнату, чтоб он не смеялся. Было видно, что Леусь хочет рассказать что-то важное.

– Ну так вот, сегодня я увидел сон. А вы знаете, как в народе говорят – с четверга на пятницу сны сбываются? Народ-то, он не дурак, у людей сны сбывались, вот они и стали так говорить. И вот вижу я дядю во сне. Он стоит такой строгий, с крестом большим на шее. И говорит: «Вы все правильно делаете, Богу нравится. Бог послал меня сказать, что все правильно. Только у вас алтаря нет. Помнишь мою старую тумбочку? Она и будет вам алтарем». И тут я понимаю, что все дело в ней. Это дядина тумбочка была. И я понимаю, что если ее правильно поставить, правильно повернуть, то все по-другому увидишь. Мы просто не знаем, как повернуть. А если правильно повернем, то сразу отсюда прямо Оксану увидим. А если так повернем, то Бог нас увидит. Понимаете, о чем я?

– Смутно.

– Ну как же? В церкви есть алтарь. А если нет алтаря, то Бог не слышит. Если бы Бог слышал и без алтаря, то никакого алтаря и не делали бы. Ведь люди не дураки, они не зря алтари делают.

– И что? Тумбочка будет нашим алтарем? – с удивлением спросил я.

– Именно. Как же вы еще ничего не поняли. Мы ее правильно повернем и все.

– Слушай, Леусь, ты только скажи, ты хочешь, чтобы мы ее тащили сегодня вечером в больницу?

Игнат снова рассмеялся.

– Нет, зачем в больницу. Зачем она там. Мы ее сейчас отвезем туда, к школе, где наркотики будем уничтожать. Там и будет сегодняшняя вечерняя служба у нас.

Я вздохнул с облегчением. Мы позавтракали. Потом Леусь притащил откуда-то из подвала старую тележку. Мы привязали к ней тумбочку и вынесли из подъезда. Под общее негодование мы запихнулись в автобус. Возмущались почти все, но мы старались не обращать внимания. Кому-то тумбочкой придавило ногу, и он начал открыто материться. А через час мы были около школы.

– Так, показывай, где ты письма свои сжигал, – суетливо спросил Леусь.

– Вот там, около школьного сарая.

– Хорошо, туда и отнесем ее. Сегодня вечером сюда вернемся. Так… Что еще нам надо… – Леусь задумался.

– А как мы будем уничтожать наркотики? – спросил я.

– Да, да, да, – еще больше засуетился Леусь. – Нужен будет костер. Много спичек, зажигалок, много дров. Этим мы сейчас и займемся.

Несколько часов мы собирали всякие прутики по окрестностям. Народу в этом месте почти не было, этот сарай находился немного вдалеке от самой школы. Поэтому наши действия оставались никем не замеченными.

– Слушай, Леусь, а давай еще цветы подарим Богу, – сказал я внезапно.

– Зачем? – повернулся он ко мне.

– Ну мало ли, а вдруг Бог женщина.

– Ты что, дурак? – резко сказал он. – Нет, ну ты сказал, дурья твоя башка.

– Ну а откуда ты знаешь-то?

Леусь замолчал. Было видно, что он о чем-то серьезно задумался.

– Давай, а? Ну не помешает же, – сказал я после небольшой паузы.

– Хорошо, пусть тогда Игнат цветы держит. Я уже все придумал, а ты тут… Да, пусть Игнат держит. Но нам вечером некогда будет цветы покупать, сейчас купим и тут положим, а, да, прямо в тумбочку.

За два часа до заката мы сели в автобус и поехали в том самом направлении. Было очень странное ощущение. Мы молчали всю дорогу. Было видно, что Игнат и Леусь переживают не меньше меня. Леусь был очень сосредоточен. Таким я его ни разу не видел. От импульсивного человека с оригинальными мыслями ничего не осталось. Вернее, мысли, может, и остались, но они сейчас были все глубоко внутри. Мы так же молча вышли за мостом и пошли этот кусок пешком, чтобы незаметно войти в поселок.

Отбойных молотков еще не было слышно, мы прибыли вовремя. Стены больницы издалека наводили ужас. Игнат даже побледнел, как стены появились. Мы так рассчитали, что парень в капюшоне должен проходить по дороге от школы к больнице. С другого входа он не мог заходить. И мы спрятались в кустах, недалеко от больничной стены. Даже было слышно, как колотится сердце Игната. Мы были страшно напряжены, боялись и пошевелиться. И тут я услышал первые звуки школьной дискотеки. Отсюда музыка совсем не казалась звуками отбойных молотков. Играли какие-то веселые песни. Я тихо шепнул, что по времени ему уже пора появиться.

Так все и вышло. Мы заметили темный силуэт в конце стены. Сомнений не было – это был он, тот самый странный парень в капюшоне, с рюкзаком. Мы подождали, пока он подойдет поближе. Я прошептал, что через пять секунд надо выскакивать. Леусь с Игнатом кивнули. И тут, когда он совсем поравнялся с нами, мы выскочили на него с криками.

Мы обступили его втроем, Леусь держал его за куртку.

– Психи, я вас узнал, что вам надо? – трясясь, спросил парень.

– Наркотики или жизнь, – сказал я.

– Да, наркотики отдавай сюда, – грозно сказал Леусь.

– Да вы чего? – испуганно сказал он. – Я же продаю всего лишь. Вас же убьют, если вы отберете.

– Ты знаешь, кто мы? – Леусь засмеялся. – Я священник, пришел от имени Бога, чтоб уничтожить зло на земле.

– Погоди, не надо об этом, – тихо сказал я Леусю. – Ты слышишь, мы психи, ты понял? Нам терять нечего. Отдавай сюда весь рюкзак или мы тебя здесь же съедим, а кости закопаем.

Парень напугался не на шутку. Он был совсем молодой и щупленький. Он молча протянул нам рюкзак.

– А можно я пойду? – спросил он.

– Нет, нельзя, – сказал Леусь. – Бог говорит, что наркотики – это плохо. И если снова будешь их продавать, то мы вернемся и точно тебя съедим. Ты понял?

– Отпустите, пожалуйста, – он весь дрожал. – Я точно не буду больше.

Мы его отпустили. Он отбежал метров двадцать и крикнул:

– Ну все, психи, вам не жить теперь. Я знаю, из каких вы палат. Я все расскажу, вам не жить, – он бежал все дальше и дальше, снова оглядываясь и повторяя последнюю фразу.

– Побежали теперь отсюда, он кого-нибудь позовет сейчас, – сказал я.

Мы быстро добежали до остановки. К нашему везению автобус сразу же подошел, и через два часа мы были уже около школы.

– Так, – серьезно сказал Леусь. – Теперь главное – все правильно сделать. Разжигайте костер, а я начну готовиться.