Текст книги "Ягоды. Сборник сказок"

Золотаревские болота

Песню эту поем мы вместе на Золотаревских болотах. Есть места в глубинке, где небо меняется редко – остается таким же. Поля колосистые, морские, с хлебом, подобным волнам, только золотистым. Среди колосьев тропинки протоптаны, а по краям кусты, а еще дальше лес. Хлебные тропинки так и переходят в лесные, тянутся к самим озерам, а иногда и возвращаются.

Стояла осень, холодная до жути, по своему леденящему ветру не уступающая ознобом самой глубокой зиме. Дембель Володя поеживался внутри камуфляжной куртки. Вагон сквозил. Сдвинув целиком меховую шапку на правое ухо, чтоб не надуло, Володя прилег к стенке. Закрыв глаза, он увидел родную часть, друзей по службе, нелепых духов, только что пришедших, усатого командира и душевную старую уборщицу. Вагон был практически пуст, впрочем, как всегда: на этой станции заходило мало людей. Открыв глаза, Володя увидел через несколько пустующих рядов скучающую девушку, небрежно жующую жвачку. Два года, проведенные без общения с женским полом, заставляли встать и подойти к ней. Смущал тот факт, что он уже давно не мылся и, возможно, от него исходил запах армейской грязи. Незаметно обнюхав себя и убедившись, что ничего страшного не нюхается, он подсел к ней.

– Ах, ну и дубак… Девушка, далеко едете? – улыбаясь, спросил он.

– Далеко, – небрежно ответила девушка и отвернулась к окну.

– Что, и поговорить не хотите? – продолжил Володя.

– Не хочу, – с той же небрежностью ответила она.

– И не скучно вот так сидеть?

По ее лицу промчалась легкая улыбка. Промчалась быстро, исчезла почти сразу же, но этого было достаточно, чтобы Володя понял, что девушка не так уж против знакомства. В вагоне на соседнем ряду сидела бабушка, постоянно что-то перебиравшая в своей корзинке. Еще в противоположном конце вагона сидел грязноватый мужичок, а больше не было никого. Девушка выдавила несколько фраз навстречу знакомству и, наконец, открыто улыбнулась, что вызвало у Володи настоящую дрожь в теле. Он и забыл, когда ему последний раз улыбалась девушка.

Электричка остановилась, вошли три человека. Двое увлеченно болтали. Они сразу же у входа плюхнулись на первые попавшиеся места. Третий же человек уверенно направился к Володе. Без какого-либо стеснения он сел рядом с девушкой, прямо напротив Володи.

– Меня вот что поражает, – начал он. – Вот заходят люди на новой станции. И каждый занимает свободное место. А если вокруг много свободных мест, то он выберет именно то, которое подальше от людей. Причем он знает, что на следующей станции народу навалит столько, что его со всех боков прижмут. Все равно он так ценит эти моменты уединения, что ходит, рыщет, как волк голодный, рыщет в поисках места подальше от людей.

Володя и девушка уставились на нового пассажира.

– Вот вы здесь сидите, беседуете. А я вошел в вагон, вижу – люди. И радостно так стало на душе, радостно оттого, что могу с людьми посидеть, прижаться к ним душой, а не сидеть, зябнуть тут под сквозняками в одиночестве. А ты дембель, что ли?

Он был из тех, про кого говорят, что они неопределенного возраста. Ему можно было дать от двадцати до сорока пяти. Говорил он так же странно, как и был одет. За несколько мгновений, что он произнес всю эту нелепицу, он успел раз десять улыбнуться и столько же раз сделаться серьезным. На нем неряшливо болтались штаны неизвестной моды, а из-под короткой куртки вылезал красный безвкусный свитер.

– Да, дембель, – Володя снова поежился.

– А мож не дембель, а так, форму нацепил девок клеить? – человек захохотал. Эта фраза вызвала у девушки тоже короткий смешок, а Володю привела в небольшое недоумение.

– Ты что? Нарываешься? – с дембельской уверенностью выдал он.

– Ага, нарываюсь, – еще больше захохотал он. – Ну что, признаешь, что куртку у друга взял, чтоб девок по электричкам клеить? – он просто залился смехом. Девушка от этой фразы тоже звонко рассмеялась. Было смешно всем, кроме Володи.

– Короче, пошли в тамбур на минутку, – строго сказал Володя.

– Пошли, – со смехом ответил он и направился в тамбур.

Выйдя в тамбур, Володя схватил незнакомца за рукав куртки.

– Что несешь-то, козел? – гневно сказал он.

– Ага, за живое задело? – расхохотался человек. – Признаешь, значит, что куртка-то не твоя, что обманываешь себя и общество, что к девке подсел, мол, во, какой я, по ходу, мужик настоящий, прыгай ко мне под куртку, пригрею на горячей волосатой груди.

Володя ударил незнакомца в лицо. Тот сполз по стенке тамбура и несколько секунд провел в неподвижности. Девушка заглядывала со своего сиденья, рассматривая, что там происходит.

Очухавшись, человек вытер рукавом куртки полившуюся из носа кровь.

– Вот они, шоколадки проклятые. Говорили мне, не ешь шоколад, не пей кофе, давление повышено у тебя, а я все равно каждый день да подомну шоколадку-другую. Вот теперь, видишь, ни с того ни с сего кровь из носа идет.

Володя открыл дверь тамбура и направился обратно.

– Слышь, дембель, а куртка-то чья у тебя? – вытирая лицо, человек встал.

– Тебе мало? – нервно крикнул Володя.

– Мало. Добавь, если не жалко.

– Вот урод, – сказал Володя, присаживаясь напротив девушки. Та внимательно смотрела в сторону тамбура. Человек тоже пришел и снова сел напротив Володи.

– Я вот и говорю. Люди перестали ценить друг друга. Убегают друг от друга. А ведь холод-то какой. Нет, чтобы нам втроем обняться, погреть тела… Нет, мы начинаем ненавидеть друг друга, бежим в разные концы вагона.

Девушка снова засмеялась. Человек явно ей нравился. Володю этот смех только гневил.

– Знаешь, что я с такими, как ты, в армии делал? – нервно спросил он.

– Вот и знакомый один мой нацепил медали деда, мол, ветеран Русско-японской войны, и давай по бабам. А бабы-то дуры, не знают, что ветераны Русско-японской войны уже на глубокой пенсии сидят, если вообще сидят. Давай, рты поразевали: а где вы воевали, а в Японии были? А он заливает про битвы, про Ворошилова, а они все млеют, ждут уже не дождутся, когда он рубашку скинет и ранения покажет.

– Ну ты меня достал, – крикнул Володя и схватил человека за куртку. Он потащил его обратно в тамбур. Человек при этом хохотал. Володя стукнул его еще раз, уже сильнее – так, что тот сполз по стенке и просидел в углу тамбура до следующей станции.

Вошло много народу. Рядом с Володей и девушкой села женщина средних лет. Ни Володя, ни девушка больше не хотели общаться. Они грустно смотрели в окно на внешний холод. Человек, немного пошатываясь, пришел и сел четвертым.

– Матушка, который сейчас час? – улыбаясь, спросил он у женщины.

– Без пяти двенадцать, – ответила она.

– Матушка, я сегодня шел по улице, вдруг закружилась голова. Очнулся здесь в тамбуре. Не помните, я долго там лежал? – с той же обаятельной улыбкой спросил он.

Володя и девушка снова уставились на него.

– Я иду просто по улице, к ларьку подошел какому-то, а там знакомая девка работает, торгует овощами. Я к ней хаживал раньше. Может, вы ее знаете, сытная такая, добрая-добрая, – он продолжал улыбаться, периодически вытирая окровавленным рукавом лицо. – И сегодня иду к ней, вижу, она стоит и смеется. А смех у нее задорный, словно степные колокольчики. Я как раньше ее смех слышал, погружался в сон самый приятный. Она смеется, а я утопаю прямо. Прямо в ней утопаю, даже трясусь весь от удовольствия. Прямо там, у ее ларька. И иду сегодня и вдруг падаю. То ли машина проехалась по мне, то ли что… Очнулся здесь вот.

– Ты, правда, ничего не помнишь? – нерешительно спросил Володя.

– Я помню все. Я помню, как родился, как плакал в люльке, как мать возилась со мной.

Володя испуганно посмотрел на девушку.

– Придурок, – крикнула девушка Володе и, встав, быстро ушла. Человек пододвинулся к окну, на освободившееся место.

– Жена, что ли? – по-доброму спросил он.

– Нет, просто так.

– А вот это плохо, – человек стал серьезным. – Просто так нельзя. Брак есть таинство, и не мы с тобой это придумали. Ты, может, поживешь с ней, обрюхатишь и бросишь. А она любит, страдает. Грешно это, добрый человек, грешно. Вот оттого, что вокруг все «просто так», мы в погибель и движемся.

– Точно-точно, – строго сказала женщина. – Сразу видно, что вы порядочный человек.

– Я Володя, – Володя протянул ему руку.

– Сидор, – добродушно ответил человек, пожав Володе руку. – Я направлялся на заработки в Мытищи, на стройку. Там красильщики нужны, платят столько, что закопаться в деньгах можно. Будешь ходить по ресторанам каждый день, покупать машины, а все равно денег останется много.

– Это где же так платят? – удивленно спросила женщина.

– А в Мытищах, – уверенно ответил Сидор. – А где точно, я не знаю. Вчера, помнится, собирался ехать в Мытищи, искать эту работу.

– Кому? Маляру, что ли, платят? – еще с большим удивлением продолжила она.

– Ага, маляру. Белочку убили, кисточек наделали из нее. Берешь эти кисточки и маляришь, маляришь. А по кругу стоят и восхищаются. А еще и знакомым своим расскажут: «Вы бывали в Мытищах, видели малярство? Ну что вы! Совершенно замечательное зрелище. Посетите обязательно».

Женщина рассмеялась. На этот раз Володе все сказанное тоже показалось смешным, и он также выдавил из себя улыбку.

– Ох, и заливаешь, – смеясь, сказала женщина.

– А вот еще история, – продолжил Сидор. – Были, приставши к вокзалу, где я вчера ночевал, челноки из Монголии. Добрые люди, хоть и глаза узкие у них. Хоть и по-русски не понимают ничего, а поговорили и поняли друг друга. И после ночи этой стали они мне как братья и сестры, будто у одной матери сиську сосали. Вот такие они люди сердечные. А кто-то говорит, чтобы челноки не ехали в Москву, что от них зло одно. А я скажу вам, как есть: добро от них одно. Душами добрыми своими наполняют столицу. Это же чистые радостные люди, и за что их не любить?

– А я все равно против того, что они все в Москву едут, – строго сказала женщина.

– Так они не в Москву, а из Москвы поезд ждали. Говорят, не нравится нам зло московское, поедем обратно к себе. А я их стал умолять, говорить, что трудно будет мне без них, просил остаться, а они все равно уехали. Поцеловали меня в щеку и уехали. Сказали, что будут ждать меня. Что когда приеду, они мне лучшего коня подберут, что полетим по степям, что найдем клады, что станем одним целым.

– И чего же не едешь к ним? – недовольно спросила женщина.

– Думал помалярствовать в Мытищах, купить на все деньги подарков и податься к ним. Без подарков-то некрасиво. Весь день думал, что же им подарить. Решил, что сам им коня подарю, да самого лучшего. Жеребца, которого мир не видел, про которого в сказках русский люд читал.

– Ох, ну и болтун же ты, – женщина снова рассмеялась.

Электричка подходила к Карачарову. За окном были бесконечные серые лужи. Володя повторил про себя нужный адрес, который на протяжении всей дороги пытался не забыть. Нужно было выходить на Калитниках, а дальше идти невесть куда. Когда объявили следующую станцию, он еще раз поежился, предвкушая скорое погружение в ветер, и встал.

– Погоди, друг Володя, ты куда? – спросил Сидор.

– Мне выходить надо. Рад был познакомиться. Ты прости, если что не так.

– А куда ты сейчас? – все с той же доброй улыбкой спросил Сидор.

– К тетке.

– Какой тетке?

– Ну, у меня тетка здесь живет.

– А, понятно, – ответил Сидор и грустно уставился в окно.

* * *

Володя вышел и, спросив нужный адрес у первого подвернувшегося прохожего, пошагал по указанной улице. Он достал бумажку с карандашом из затрепанной куртки и на всякий случай записал адрес, чтобы не забыть, а также то, что сказал прохожий. Пронзающий ветер не утихал. Володя немного сгорбился и попробовал получше укутаться в своей камуфляжной куртке.

– Володя, подожди, – услышал он вдруг. Обернувшись, он увидел Сидора. – Хочешь, вместе в Монголию поедем. Они и тебя как брата примут, они добрые.

– Слушай, Сидор, ты иди домой, – настоятельно сказал Володя. – Ты где живешь?

– Ты ведь тоже ждешь коня своего, что помчит тебя по степи бесконечной, – Сидор продолжал улыбаться. – И в армии перед сном закрывал глаза и мчался по степи. А конь дикий был, неуемный, вороной такой красавец, наливной весь, гордый. Было ведь? Признайся, ну было же! – Сидор даже перешел на крик.

– Было, было, – Володя решил успокоить Сидора. – Но ты иди домой лучше, а мне надо идти.

Володя пошел быстрым шагом. Сидор поплелся сзади, повторяя что-то про коня и степь. Они подошли к стене, за которой виднелись могилки. Это было кладбище, присутствие которого порадовало Володю, потому что тот прохожий на вокзале сказал, что нужно будет пройти мимо него. У стены сидел мужичок бомжеватого вида с растянутой по земле сумой.

– Брат, как погода? – крикнул ему Сидор.

– Благодать, – промямлил мужик.

– Чем угостишь? – весело спросил Сидор.

Володя прошел несколько шагов и обернулся, чтобы посмотреть, отстал ли Сидор.

– А все забирай, – ответил мужик.

– А что есть?

– Ну вот буханка, вот масло растительное, бутылка неполная, – он начал копошиться в суме.

– Давай сюда буханку и масло, – заявил Сидор. Тот протянул ему обгрызанный, немного засохший кусок хлеба и грязную бутылку с маслом. Сидор откусил хлеб, открыл бутылку и сделал глубокий глоток. Потом еще раз. – Ай, вкуснотища. Ты сам-то откуда? Я на север иду ежевикой торговать. Хочешь, пойдем со мной.

– Погоди, сегодня хоронят тут кого-то. Когда хоронят, добрыми становятся. Убогих жалеют, ибо прикосновение смерти чуют. Понимают, что и они помрут когда-нибудь, а если убогим помогали, то им лучше на том свете будет. Пойдем к ним, они и угостят нас, и на дорогу денег дадут.

– Пойдем, – обрадовался Сидор. – Эй, Володя, идем с нами. Тут хоронят кого-то, нам денег дадут, так как подобрели сегодня. Берем деньги и сегодня же на север. Чего ты у тетки маяться-то будешь? А на севере вообще все замечательно. Пойдем нефтяные скважины рыть да нефтью мазаться. Говорят, нефть целебная, организм укрепляет.

– Не, идите сами, – Володя махнул рукой и быстро пошагал дальше, обрадовавшись, что отстал от Сидора.

Он шел, не оборачиваясь, закутавшись в куртку, иногда придерживая ушанку, чтобы не сдуло. Это было старое кладбище. Вдалеке сквозь ветер он услышал голос поющего священника. «Видимо, отпевают кого-то, – подумал он. – Ну что же, ждите гостей сейчас, раз добрыми становитесь во время похорон. С ними скучно вам не будет». Володя захихикал.

Ворота были открыты. Володя, проходя мимо, случайно бросил взгляд на стоявшую рядом часовенку, откуда раздавалось пение. Из часовни вышла старушка в черном платке, а за нею девушка, тоже одетая в черное. Ее внешность бросилась в Володю. Она показалась ему необычайно, даже дико красивой. И этот длинный наряд, и платок на голове никоим образом не рушили ее красоту. Володя остановился на момент, а потом решил подойти поближе, чтобы получше ее рассмотреть. «Ах, как же нехорошо, у людей горе, а я тут…» – думалось ему, но все равно его притянуло прямо к часовне.

Внутри было человек тридцать. Все мужчины с приличными колоритными бородами. У священника вообще, казалось, борода была до пола. Девушка плакала. Она зашла обратно в часовню и стала недалеко от гроба. Тут Володя услышал приближающийся хохот.

– Володя, решил-таки с нами? – радостно спросил Сидор.

– А вот вам не стыдно? У людей горе, а вы тут пришли не к месту, – строго сказал Володя.

– А сам-то чего приперся, – грубо сказал мужичок.

Володя не нашел, что ответить, просто отвернулся от весельчаков.

– Давай внутрь зайдем, глянем, что там? – сказал Сидор.

– Не, не надо, так не делается, тут их подождем. Как только выйдут, начнем просить. Вот увидишь, каждый третий давать будет. Они напуганы сейчас, что помрут когда-нибудь. А завтра позабудут и не дождешься от них доброго дела.

– А я все равно пойду, – смеясь, сказал Сидор.

Володя попытался его остановить, но было бесполезно. Сидор смело зашел в часовню и встал среди остальных. Он немного молча постоял, смотря вверх, а потом посмотрел на гроб. Лицо его в один момент перекосилось. Он подбежал прямо к гробу и положил голову на грудь покойника. Он начал выкрикивать что-то невнятное и прямо вопить. Он плакал, отрывался от гроба, кричал, потом снова ложился головой на грудь покойника. Володя обомлел от неожиданности. Что делать, было непонятно. Как ни странно, никто из собравшихся не предпринял попытки оттащить Сидора. Люди просто несколько удивленно на него смотрели, а священник вообще не обращал никакого внимания и продолжал петь.

Володя нерешительно зашел в часовню и, поймав на себе кусочек взгляда очаровавшей его девушки, подошел к Сидору.

– Пойдем, Сидор, – он схватил его все за тот рукав. – Пойдем, нехорошо так.

– Батя, батенька ты мой, – рыдал Сидор. – Это батя мой, не тронь меня, – закричал тот, но все же поддался силе Володи.

– Ты что же делаешь, дурень, – закричал на него Володя, – когда вывел из часовни. – У людей горе, а ты цирк устраиваешь.

– Это батя мой, – плакал Сидор.

– Это батя его, – с холодным лицом добавил мужичок, который наблюдал за всем происходящим, не сходя с места.

– Вот уроды, ничего святого у вас нет, тьфу на вас всех, – Володя тряхнул Сидора за рукав так, что тот упал.

Тут из часовни вышла та самая старушка, что несколько минут назад беседовала с девушкой. Она уверенно, со строгим видом подошла к Сидору.

– Я сейчас уведу его, простите его, – сказал ей Володя.

– Ну что, детина? – старушка, казалось, не услышала слов Володи. – Иди к сестре и стой спокойно, – она прикрикнула.

– Батя! – закричал Сидор.

– Что – батя? – уже спокойно сказала старушка. – Будто не знаешь, Сидорушка, что помереть он собирался. Иди, сестру поддержи, всем тяжело нам, не только тебе.

– Это его отец? – удивленно спросил Володя.

– А кто же? – сказала старушка и помогла Сидору подняться. – Пойдем.

Они зашли вместе в часовню. Сидор перекрестился двумя пальцами, а потом подошел к девушке и взял ее за руку.

– Ничего, сейчас закончат, погоди немного, – пробубнил мужичок. – Вот увидишь, сегодня много нам достанется.

Володя ничего не мог ответить. Он смотрел в темную толпу в часовне, не понимая, что происходит. Вынесли гроб. За ним пошли бородачи с опущенными головами. В конце толпы увиделась старушка, а прямо за ней зашел Сидор, крепко сжимавший в своей руке руку девушки.

– Бежим, во, сейчас время, – шепнул на ухо Володе мужичок. – Люди добрые, – подбежал он к идущим за гробом. – Живем и не ведаем, когда тело сбросим и на тот свет пойдем. Люди добрые, сердечные, Христа ради, поесть бы мне сегодня, а то маслицо разлилось, хлебушек птички склевали, – он тоже опустил голову и протянул руку к толпе.

– Держи, добрый человек, – раздалось откуда-то, и в руке у мужичка оказалась денежка. Потом это повторилось. Мужичок взглянул на Володю и махнул ему рукой, чтобы тот подходил. Володя подошел. – Давай, дурак, рядом стой, сейчас и тебе достанется, – мужичок силком взял Володину руку и выставил ее открытой ладонью кверху. – Люди добрые, спаси Христос вас и домашних ваших, – он продолжил.

Володя стоял как в тумане и не отрывал глаз от идущих в конце толпы. Они приблизились.

– Возьми, добрый человек, – старушка протянула Володе бумажку. Мужичок выхватил ее, положил на ладонь Володи и зажал ее. Пройдя мимо, ни Сидор, ни девушка не взглянули на Володю. Тот проводил их взглядом.

– А кто это такие? – удивленно спросил Володя мужичка.

– А кто их знает, кто они, – мужичок жадно пересчитывал добычу. – Все добреют, когда помирает кто. Иди, купи чего себе, хоть чаю выпей.

Володя присел на стоящую рядом скамейку. Мужичок сел рядом и вытащил из сумы недоеденную горбушку. Так они просидели с час, пока Володя уже совсем не продрог.

– Здесь когда-то чумных хоронили, а теперь во как, по-людски все. И больница тебе тут, и дом специальный для убогих добрых людей. За чертой огороды, можно и зайти, если за оградкой вишенки свисли, – мужичок разжевал горбушку. – Озяб уже? Крутит погодка-то.

– А ты давно тут? – спросил Володя.

– Годов тридцать.

– Да ну! – удивленно воскликнул Володя. – И живешь тут?

– Да, в доме специальном. Для добрых людей, дурачков всяких. Оставайся, пристрою. Голодным не останешься.

– Не, я… – Володя рассмеялся. Он представил, как друзья отреагируют, если узнают, что он остался жить в приюте для дураков, а на пропитание зарабатывать, побираясь около кладбища. – Я к тетке иду, она недалеко здесь живет. Думаю пару дней покантоваться в Москве, друзей навестить, а потом и к себе. Я с Урала.

– Ну, смотри сам, а то оставайся. Я тебе огороды здешние покажу, все без утайки. А ты держи хлебушек-то, – мужичок сунул ему новую горбушку, вынутую из сумы. – Промокнешь в маслицо, ах как сладко.

– Не, спасибо. Я пойду уже.

Володя встал и направился к воротам. Мужичок остался сидеть на скамейке и жевать хлеб. Тут Володя увидел, что вся толпа возвращается. Они шли к выходу со столь же грустными и опущенными лицами, как и час назад. Они двигались примерно в том же порядке: сначала бородачи, потом женщины в платках со скорбными лицами, в конце старушка и Сидор с девушкой. Они по-прежнему шли, крепко держась за руки. Вскоре толпа сравнялась с Володей, сравнялся и Сидор.

– Сидор, слушай, ты прости меня, – сказал Володя.

Сидор и девушка остановились и посмотрели на Володю. От их молчания Володе стало неловко.

– Сидор, ну понимаешь, в жизни бывает всяко, – оправдывался Володя. Он себя поймал на мысли, что чувствует себя глубоко виноватым перед Сидором, но не за то, что побил его в электричке, и не за то, что оттаскивал от гроба отца, а за что-то иное.

– Володя? Ты? – Сидор улыбнулся.

– Да, я, – Володя улыбнулся в ответ.

– Друг мой добрый, где же ты был? – Сидор бросился на шею Володе. – Мой отец умер, я знал, что ты придешь, что не оставишь меня. Пойдем с нами. Это сестра моя родная, Екатерина, – девушка кивнула. Володя кивнул в ответ и представился.

Володя присоединился к толпе и пошел к выходу.

– Ты не представляешь себе, Володя, – сказал Сидор, и в его глазах появились слезы. – Отец делал мне из разноцветных бумажек птичек. А одна не удалась, и он сказал, что это инвалид у нас получился. Он выбросил ее, а я нашел, пригладил, подошел к отцу и сказал, чтоб он исцелил инвалида. Он склеивал весь вечер, старался. – Сидор упал на колени и уткнулся головой в асфальт. Он зарыдал. Сестра грустно смотрела, а толпа не обращала никакого внимания. Володя с сестрой переглянулись. Сидор встал и строго посмотрел на Володю.

– А ты дембельнулся, что ли?

– Да.

– Соскучился по ласкам женским? Катька приглянулась? Говори, не лукавь, – Сидор закричал. – Понравилась сестра моя?

– Сидорушка, ну полно уже, – Катя снова взяла его за руку и потащила к выходу.

– Ты, сестренка, думаешь, он тебя в жены собрался брать? Нет, попользоваться телом наливным твоим захотел, а потом укатит к себе, а ты останешься плакать на пороге, мы с бабкой тебя успокаивать будем. Этого ты захотела? – резко сказал Сидор.

Обернулась старушка.

– Сидорушка, ну что ты на человека наговариваешь, – сказала она.

Девушка подошла к Володе.

– Вы простите его, он чудит иногда. Но душа добрая у него, чистая. Езжайте с нами, – она произнесла эти слова с какой-то особой чувственностью. Володя замер от ее голоса. Тут Сидор вернулся и схватил Володю за куртку.

– Ты думаешь, я глаз твоих похотливых не заметил? Как ты посмотрел на нее, – он снова упал на землю и зарыдал. Старушка пошла со всеми, а Катя и Володя остались молча смотреть на плачущего Сидора.

– Люди добрые, возьмите хоть маслица с хлебушком, – услышали они голос за спиной. Мужичок протягивал свою суму.

Володя немного нерешительно взял суму, порывшись там, вынул горбушку и бутылку масла.

– На, Сидор, покушай, – протянул он бутылку и горбушку лежащему на асфальте Сидору.

Сидор закрыл лицо руками и ничего не отвечал.

– Вставай, Сидорушка, – сестра взялась его поднимать. – Ждут ведь нас, тебя ждут особо. Сидорушка, вставай. – Всеми силами она попыталась поднять его. Володя помог. Сидор снова был на ногах.

– Не оставляй нас, Володя, пойдем с нами, – сказал Сидор. – Пойдем, родные ждут нас с тобой. – Он взял одной рукой руку сестры, а другой руку Володи.

* * *

– Первый символ! – крикнул Сидор, и все сидящие за столом замолчали. Все бородачи уставились на него, боясь дыханием нарушить тишину и упустить что-нибудь важное. Володя сидел рядом с Катей и поглядывал то на нее, то на сидящего неподалеку Сидора, то на бородачей. – Иоанн Богослов с ангелом на левом плече. Ангел шепчет слова самого чудесного Евангелия. Видали его сегодня? Шепчет-то так, что никто кроме Иоанна и не слышит его. Не время слышать.

– Сидорушка, ты истолкуй нам, не разумеем мы многого, – вежливо сказал один из бородачей. За столом стало еще тише.

– Второй символ! – закричал Сидор громче прежнего. – Во время чумы один из бездомных свалился с ног. Его отволокли к завалу и думали кинуть в общую моровую яму. Но оставили. А через день сам епископ был на отпевании, – Сидор взглянул на сестру. Та молчала, как и все остальные.

– Оказалось, что это царь потерянный? – нерешительно спросил один из бородачей, нарушив молчание. – Наши тоже все позабыли. Роднятся с латинами. Теряют себя среди роскоши, среди мрака внешнего.

– Эти двое из Южной Америки. Они из сбежавших до революции, – Катя шепнула на ухо Володе. – Каждый раз сетуют на своих детей.

– А что их дети? – шепотом спросил Володя и посмотрел на бородачей.

– Непослушничают, – улыбаясь, сказала Катя.

– Простите, – вдруг сказала Володе рядом сидящая женщина средних лет в черном платке. – Судя по одежде, вы военный.

– Ну как… Дембель, – ответил Володя. – Да, военный.

– А кому служите: царю или красным?

Володя задумался.

– Скорее царю, – ответил он.

– Разумно, – сказала женщина и отвернулась.

Снова воцарилось молчание. Сидор жадно поедал стоящее на столе. Катя искоса поглядывала на Володю. Ему было несколько неловко сидеть за столом из-за запаха, еле заметно, но все же исходящего от него. Он отодвинулся от девушки, чтобы этот запах не дошел до нее.

– Третий символ! – еще громче закричал Сидор.

– Да остынь ты со своими символами, притомил уже, – перебил его один из бородачей, сосед того, что говорил о царе. – Думать надо, кому лавку оставить теперь. Гаврила умер, что теперь с лавкой и лесом делать? Кто смотреть за лесом будет и лавку держать? – говорил он очень строго, все вокруг уставились на него. – Не этому убогому ведь лес оставлять, – он кивнул головой в сторону Сидора. Катя опустила глаза. – Давайте решать, кому лавку и лес оставляем. Мы уезжаем, вы остаетесь. Предлагайте сами кого хотите, – закончил он.

Все стали переглядываться. Сидор посмотрел на сестру, та по-прежнему сидела с опущенными глазами. Катя подняла глаза, увидела взгляд Сидора и улыбнулась. Они смотрели друг на друга, будто беседуя о чем-то, известном только им. Сидор тоже улыбнулся. Их немую беседу, казалось, никто не видел, кроме Володи. Внезапно Катя посмотрела на Володю.

– Володя, – сказала она громко. – Тебе нужно взять лес и ларек со свечами. – Все посмотрели на Володю. Сидор молча улыбнулся и закивал Володе. Володя совершенно растерялся. Он скорее хотел исчезнуть, чем узнать о том, чего же вся эта удивительная толпа хочет от него.

– Володя, отец наш владел ларьком, где продавались свечи, – продолжила Катя. – Им должен владеть мужчина, у которого чистые мысли, трезвый ум, который умеет вести дела, договариваться с людьми. Это просто. Договоришься с восковиками, с парафинщиками, сам научишься фитили крутить.

– Я? – выдавил Володя. Это единственное, что он смог сказать в ту минуту.

– Конечно, ты, Володя, – сказал Сидор. – Папа мне завещал лавку и лес, но я в Сибирь уезжаю, кедр искать. Посему ты остаешься. Завтра тебе лавку отдадут во владение, все ключи, деньги, свечи оставшиеся, бумаги всякие. – Бородачи утвердительно покачали головами, глядя на Володю.

– Человек ты степенный, рассудительный, напусто добро в расход не пустишь, с нечестивцами не свяжешься, – сказал тот самый бородач, что не дал Сидору сказать третий символ. – Бери лавку и лес тогда. Тем более ты друг нашей семьи, друг Сидорушки, как тебе не доверить.

Женщина, что сидела рядом, взяла руку Володи и сжала в своей руке, при этом тоже подбадривающе кивнув головой. Володя посмотрел по сторонам и увидел, что все смотрят на него и улыбаются. Такого поворота не было ни в каких его планах. Он скорее думал о возвращении на Урал к матери, думал устроиться работать на завод или, если повезет, в милицию. А тут судьба менялась в один момент. Если ему по какой-то необъяснимой случайности предстояло возглавить, как он понял, деятельность, связанную с продажей свеч, это гарантировало как минимум небедное существование. Отказываться от этого было равносильно отказу от выигрыша в лотерею, о котором многие мечтают всю жизнь и так и не достигают.

– А где ларек этот находится? – спросил Володя у всех.

– Недалеко совсем, два часа отсюда, около подворья, – ответили все.

– Ну, расскажите тогда, что мне делать надо и как, – полный серьезности сказал Володя.

– Главное, – закричал Сидор, – беги от лукавого, если зайдет. Ему свеч не давай. Сам он не возьмет, не может. Увидишь его – бросай все, беги. Он порыщет там и уйдет. Сам вернешься на следующий день. Только людям с надеждой свечи отпускай.

– Не понял, какой еще лукавый? – спросил Володя.

– Ха-ха-ха, – засмеялся бородач, – Гаврила, когда увидал его впервые, бежал как ветер. А когда ему отец завещал ларек, тот тоже спрашивал, мол, как узнаю да что делать. А само все сделалось. Узнаешь, Володя, узнаешь. Не отпускай свечки ему, он не в добрые дела их употребляет.

Володе стало не по себе. Его смущала перспектива встречи с кем-либо, от кого надо так откровенно убегать. Он всерьез засомневался, стоит ли впутывать в свою жизнь все это. Навалилась еще усталость. Как-никак, позади была долгая дорога, а до нее так вообще два года беспокойств и бессонниц. Все за столом стали тихо шептаться, а о нем, кажется, забыли. Видимо, вопрос с ларьком был решен, и у них были еще темы для немедленного обсуждения. Слипались глаза…

– Ты засыпай, Володя, – услышал он откуда-то.

– Третий символ! – раздался крик Сидора. – Никола приходит и свечу зажигает. Покуда свеча будет гореть, Никола будет рядом, будет в сердце смотреть. Увидит огонек – зажжет свечу вечную, которая не гаснет. В сердце будет гореть и не гаснуть. Сердцем думать, сердцем помнить, знать, уметь, работать, смеяться будешь… – раздалось уже издалека.

– Спи, Володя, спи…

* * *

– Какие самые красивые цветы ты видывал? Уверяю тебя, если соберутся лучшие мастера слова все вместе, слов у них не хватит, чтобы описать их красоту. Просто истребляющая красота! Красота, закрывающая собой даже смысл, даже истоки. Я там хаживал. Поначалу утонул в этом во всем, а потом бдительность взяла верх и я решил закрыть глаза. Так и шел вслепую. А ты, Володя, и не видывал красоты настоящей. Думаешь, баба смазливая сидит – это и есть красота? Вот брат мой ветроголовый как делал. Идет баба посмазливее, а он пристроится рядышком. Идет и, казалось бы, на нее не смотрит, но всем кажется вокруг, что они вместе идут. Ну, та-то взглянет на него: довольно или нет. Если довольно взглянула, то дело сделано. А если нет, он скажет что-то вроде: «Что же, вы, девушка, на меня стыд нагоняете». А она и не понимает, о чем речь. А потом объяснит все: «Стыжусь такой красоты, боюсь взглянуть даже». Любая в улыбке расплывется на такое. А он никакой красоты и не видывал, как и ты. Просто телом баба понравилась, вот и подлез к ней. Говорил я ему, мол, добром не кончится, зло творишь ведь. Да ветроголовый и есть ветроголовый. Ты, Володя, не будь таким… Как я на переправу попал? Служил я тогда в первой части, что под Казанью стояла. Добрая часть была, с половины крепыши, отлитые такие. Чего ни спросишь, у всех ответы есть на все. Удивительно! Думаю, неужели человечество дошло наконец до точки, когда все всё знать стали. Ты любого спроси о строительстве гидроэлектростанции какой-нибудь. Он и расскажет, и покажет, как строится, и сводит еще, и позовет, и накормит в придачу. Вот такие добрые люди. А когда на переправу начали набирать, все эти умники рванули со строя, только пятки сверкали. Им кричат, что это приказ, мол, что расстреляют, если на переправу не пойдут. А они говорят, что пусть стреляют. Лучше целым помереть, чем жить невесть каким. Вот как они рассуждали, ты подумай только! Меня одного и послали. Не спал с неделю, все думал, как это будет. Думал, пройду или нет. Со мной эти крепыши и говорить стали бояться, когда выяснилось, что я иду. Обходили меня. Бывало, на кухню иду, завидят меня и дерут. Подойду к кому поговорить как раньше, а он стеночкой от меня. А потом вслед смотрели. Выстроились все, смирные стояли такие. Шел долго, страшно было. А потом такая красота! Знали бы они! Да ты спи, Володя, спи…