Текст книги "Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII – начала XX века"

В некоторых же случаях представители духовенства нарушали и более строгие обеты – в частности, отказ от мирских благ, включая претензии на власть. Так, Гомбожаб Цэбекович Цыбиков описывает события 1900 г. в аймаке Тушету-хана, когда после смерти правителя, не оставившего прямого наследника, разгорелась борьба за власть, в ней приняли участие два ламы, являвшиеся родичами покойного[302]302
  Цыбиков Г.Ц. Дневник поездки в Китай в 1909 г. // Цыбиков Г.Ц. Избранные труды. Т. 2. Новосибирск: Наука, 1991. С. 120.


[Закрыть]. В.Ф. Новицкий описывает встречу в одном из хошунов с ламой, которого подвергли тюремному заключению за воровство и даже надели на него цепи[303]303
  Новицкий В.Ф. Путешествие по Монголии… С. 314–315.


[Закрыть].

Вероятно, надеясь на свои льготы и привилегии, многие буддийские монахи откровенно нарушали закон – вплоть до совершения явных преступлений, о чем свидетельствуют многие путешественники. Так, Михаил Васильевич Ладыженский, сопровождавший в качестве пристава православную духовную миссию в Пекин в 1830–1831 гг., сообщает, что один из монгольских князей получал необходимые ему русские товары через ламу, жившего на границе, т. е. откровенно занимавшегося контрабандой[304]304
  Ладыженский М.В. Дневник, веденный в Пекине с 1-го декабря 1830-го года // Китайский благовестник. 1908. № 31–32. С. 19.


[Закрыть]. Его коллега Е.Ф. Тимковский, проезжавший с такой же миссией через Монголию несколькими годами ранее, описывает как у него на глазах один лама украл кузнечный инструмент и верхом на коне умчался в степь, где его так и не сумели настичь[305]305
  Тимковский Е. Путешествие в Китай… С. 220.


[Закрыть]. Священник Верхнеудинского собора Иоанн Никольский, побывавший в Урге в 1864 г. подробно описывает массовую драку монголов с китайцами и ее последствия. Зачинщиками стали ламы, приближенные главы монгольской церкви Богдо-гэгэна VII (1850–1868), поссорившиеся с китайскими торговцами и пожаловавшиеся на них своему главе. Буддийский иерарх, которому в это время было не более 14–15 лет, недолго думая, приказал своим священнослужителям поколотить китайцев, в результате чего началось настоящее побоище с участием сотен людей. Ламы не отреагировали даже на приказы монгольских чиновников прекратить избиение китайцев, и оно было остановлено лишь три часа спустя маньчжурским дзаргучи[306]306
  Никольский И. Записки русского священника… С. 76–77.


[Закрыть].

Однако далеко не всегда принадлежность к духовному сословию гарантировала ламе освобождение от ответственности за подобные деяния. Например, Алексей Матвеевич Позднеев приводит пример, как был убит один лама, продавший другому фальшивый документ на право торговли, но потом изобличенный свидетелями: торговцы и покупатели так его избили, что он умер, и это не привело ни к закрытию торга, ни даже к вмешательству властей[307]307
  Позднеев А.М. Монголия и монголы… Т. I: Дневник и маршрут 1892 г. 1896. С. 114–115. Еще более сурово карали лам за нарушение закона в Южной Монголии, см. подробнее главу V.


[Закрыть].

Правда, справедливости ради, нельзя не отметить, что характеристики вызывающего поведения лам принадлежат преимущественно путешественникам, посетившим Монголию с миссионерскими целями. Это дает основание предполагать, что они могли и преувеличивать число и состав проступков священнослужителей религии, «конкурирующей» с христианством…

§ 3. Налоги, сборы и повинности

Система налогов и повинностей в Северной Монголии характеризуется многими путешественниками, причем разные авторы обращали внимание на разные их виды. Сравнение и систематизация их сведений позволяет сформировать достаточно полное представление о налоговой системе монгольских вассалов империи Цин и ее эволюции в имперский период.

Большинство путешественников отмечают, что население Халхи формально обладало налоговым иммунитетом, что делало северных монголов привилегированной частью жителей империи. Они стояли по статусу ниже маньчжуров, но неизмеримо выше китайцев-ханьцев, что отмечают путешественники как в XVIII – начале XIX в., так и на рубеже XIX–XX вв.[308]308
  [Степанов А.П.] Путешествие в Кяхту из Красноярска. С. 29; Larson F.A. Larson Duke of Mongolia. Р. 12. См. также: Березницкий С.В. Караванная торговля России… С. 127.


[Закрыть] Привилегированное положение монголов было связано с их главной повинностью в пользу империи Цин – военной службой, которую они несли как непосредственно в Монголии, так и в других частях империи и, благодаря этому, не платили в имперскую казну никаких налогов[309]309
  Белевы путешествия… С. 21; Гвоздев П. Правление и политическое состояние… С. 121–122; Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. I. Приложение. С. 704; Etherton P.T. Across the Roof of the World; A Record of Sport and Travel through Kashmir, Gilgit, Hunza, the Pamirs, Chinese Turkistan, Mongolia and Siberia. London: Constable and Company, Ltd, 1911. Р. 354. При этом Й. Реман остроумно сравнивает монголов как военную силу Цинской империи с российскими казаками: они точно так же с детства привыкают к воинскому делу и служат в собственных полках или «знаменах», см.: Гвоздев П. Правление и политическое состояние… С. 110.


[Закрыть].

«Внутренняя» служба была связана с охраной границ[310]310
  Для службы в пограничных отрядах числом 30–50 всадников монголы обычно призывались на три года, см.: Постников А.В. Работы по организации охраны и картографирования территорий, разграниченных между Российской империей и цинским Китаем по условиям Нерчинского договора (1689 г.) и Кяхтинского (Буринского) трактата 1727 г. // Известия Иркутского гос. ун-та. Сер. История. 2016. Т. 17. С. 15.


[Закрыть] и сопровождением иностранцев по территории Монголии под общим контролем сначала только местных правителей, а со второй половины XVIII в. – и цинских наместников[311]311
  Примечания о прикосновенных около Китайской границы жителях, как Российских ясашных татарах, так и китайских мунгалах и соиотах, деланные Егором Пестеревым с 1772 по 1781 г., в бытность его под названием пограничного комиссара при сочинении карты и при отыскании пришедших в неизвестность трактованных пограничных знаков и самой пограничной между Российскою империею и Китайским государством черты, лежащей от Иркутской губернии чрез Красноярской уезд, до бывшего Зенгорского владения // Новые ежемесячные сочинения. 1793. Ч. LXXX. С. 50–51. См. также: Березницкий С.В. Караванная торговля России… С. 66.


[Закрыть]. Например, путешественники, побывавшие в Кяхте и китайском Маймачене, упоминают об отряде численностью в 50–100 конных монголов при местном градоначальнике – дзаргучи[312]312
  См., напр.: Мартынов А. Живописное путешествие от Москвы до китайской границы. СПб.: Типография Александра Плюшара, 1819. С. 61.


[Закрыть]. Кроме того, монгольские воины служили в разных частях Китая, в том числе и в столице. С. Рагузинский упоминает о монголах-найманах, которые «из жалованья» служили в Пекине наряду с китайцами, а также о монгольских караулах и во внутренних районах Китая[313]313
  Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. II. № 88. С. 207.


[Закрыть]. Еремей Владыкин также пишет, что в Пекине монгольская гвардия насчитывала 211 рот общей численностью 21 733 человека[314]314
  Березницкий С.В. Караванная торговля России… С. 121.


[Закрыть]. Согласно сообщениям путешественников конца XVIII – начала XIX в., когда монгольские солдаты несли службу в пределах собственных земель, они находились на самообеспечении, да еще и платили подати своим князьям; когда же их привлекали к участию в цинских военных кампаниях, им еще и платили жалованье[315]315
  Примечания о прикосновенных… С. 52; Гвоздев П. Правление и политическое состояние… С. 126.


[Закрыть]. В XIX в. существовала практика периодического вызова монгольских командиров различных рангов в Ургу «для обучения военным экзерцициям»[316]316
  Мордвинов А. Поездка в Монголию // Современник. 1852. № 6. С. 196; Липинский В.О. О ходе беспорядков в Северной Монголии в 1870 г. // Известия СОИРГО. 1871. Т. 2. № 4. С. 22–24.


[Закрыть], что также можно рассматривать как разновидность воинской повинности.

Во второй половине XIX в., несмотря на возросший налоговый гнет на монголов, воинская повинность не отменялась. Определенное число монгольских молодых людей призывалось на службу в гарнизоны ряда крепостей на территории самой же Монголии[317]317
  Шишмарев Я.П. Сведения о халхасских владениях. С. 69. Согласно Н. Элиасу, в Кобдо в составе гарнизона постоянно находилось до 3 тыс. монгольских солдат, составлявших половину от его общего числа, см.: Elias N. Narrative of Journey through Western Mongolia, July 1872 to January 1873 // The Journal of the Royal Geographical Society of London. 1873. Vol. 43. P. 136. Правда, учитывая, что английский разведчик побывал в этом регионе в период мощного антицинского восстания в Кашгарии и Илийском крае, можно предположить, что численность гарнизона была существенно увеличена.


[Закрыть]. При этом четких правил воинского призыва не существовало (за исключением освобождения от него представителей духовенства), и брали в солдаты, как правило, либо бедных (если жребий падал на состоятельных монголов, они могли откупиться), либо в качестве наказания за проступки. Служба длилась шесть лет, но если по истечении этого срока какой-то малочисленный хошун не мог заменить своего солдата новым, то его служба продлевалась[318]318
  Топографическое описание пути… С. 10.


[Закрыть].

В исключительных случаях монгольские войска задействовались в других военных мероприятиях империи Цин. Так, они активно участвовали в подавлении восстания в Восточном Туркестане 1830 г., которое поднял Юсуф-ходжа, потомок прежних местных мусульманских правителей[319]319
  Ладыженский М.В. Дневник, веденный в Пекине… 1912. № 7. С. 21.


[Закрыть]. Ж. Габе и Э.Р. Гюк, а также В.В. Гаупт упоминают об участии монгольских войск в Первой опиумной войне, в которой монголы, по их собственным словам, проявили себя куда лучше, чем сами китайцы[320]320
  Гюк [Э.Р.], Габе [Ж.]. Путешествие через Монголию… С. 27.


[Закрыть]. Ч.У. Кемпбелл пишет о действиях монгольских солдат против русских во время «боксерского восстания» в Китае в 1900 г.[321]321
  Campbell C.W. Journeys in Mongolia. Р. 506.


[Закрыть]

В начале XX в. цинские власти в период обострения ситуации могли сокращать вознаграждение монгольским солдатам. Д.Х. Робертс вспоминал, что, когда во время вышеупомянутого «боксерского восстания» маньчжурский амбань Урги объявил сбор войск для «войны с русскими», монгольские солдаты должны были явиться на пункты сбора с собственной провизией: миссионер сам видел, что каждый призванный на войну монгол вез привязанную к лошади овцу для своего пропитания[322]322
  Roberts J.H. A Flight for Life and inside View of Mongolia. Boston; Chicago: The Pilgrim Press, 1903. Р. 163.


[Закрыть].

Результатом стало существенное снижение боевых качеств некогда грозной монгольской конницы. Н.М. Пржевальский в начале 1870-х годов отмечал, что Монголия выставляла не более 1/10 от того числа воинов, которое следовало выставлять, исходя из численности ее населения[323]323
  Пржевальский Н.М. Монголия и страна Тангутов. С. 51–52.


[Закрыть]. Я.Ф. Барабаш тогда же указывал на беззащитность самой Монголии перед натиском восставших мусульман из Синьцзяна и «почти панический страх» перед ними этих, когда-то бесстрашных, наездников[324]324
  Барабаш Я. Монгольские и китайские войска в Урге // Военный сборник. 1872. № 7. С. 172–173. Примечательно, что для защиты Урги – административного центра Халхи – маньчжурским властям пришлось перебросить дополнительно до 1 тыс. воинов из Чахара (Внутренняя Монголия), см.: Там же. С. 176–177. И это при том, что путешественники неоднократно подчеркивали более низкую боеспособность южных монголов по сравнению с их северными сородичами!


[Закрыть]. Французский путешественник Жюль Легра, побывавший в Монголии в 1897 г., отмечал в своем дневнике, что «монгольские солдаты – личности, не внушающие доверия»[325]325
  Legras J. En Siberie. Paris: Armand Colen, 1899. Р. 291.


[Закрыть]. Урядник забайкальского казачьего войска Прокопий Васильевич Белокопытов в своем дневнике (1900) писал, что монголы уже были «силою поставлены в ряды» китайских войск, отличаясь недисциплинированностью, не желали сражаться (за что их даже казнили китайские офицеры) и часто бежали из армии. Если же монголов ставили в караулы, то они просто-напросто вступали в дружеские и даже торговые отношения с русскими пограничными стражниками, нередко занимаясь контрабандой[326]326
  Записки забайкальских казаков XIX века: Белокопытов П.В. Дневник; Раевский Ю.В. Путевые заметки / подгот. изд. Н.П. Матхановой. Новосибирск: Ин-т истории СО РАН, 2016. С. 106, 107. См. также: Осокин Г.М. На границе Монголии… С. 240; Курас Л.В., Кальмина Л.В., Михалев А.В. Капитаны российской восточной политики: рубеж XIX–XX вв. Иркутск: Оттиск, 2018. С. 13.


[Закрыть]. Вероятно, именно поэтому над каждыми тремя пограничными отрядами монголов, включавшими два-три солдата и командира (зангина), стоял китайский чиновник[327]327
  Попов В. Второе путешествие в Монголию 1910 года. С. 29.


[Закрыть]. В.Ф. Новицкий, побывавший в Монголии в 1905 г., отмечал, что многочисленная монгольская армия существовала «только в воображении монголов да в описаниях легковерных путешественников», тогда как на самом деле хошуны, обязанные выставлять тысячи воинов, выставляли по две-три сотни неопытных и неорганизованных солдат, на которых возлагались только полицейские функции при ставках князей, тогда как при встрече с противником, будь то русские, незаконно пересекшие границу, или китайские разбойники-хунхузы, они не оказывали ни малейшего сопротивления[328]328
  Новицкий В.Ф. По Восточной Монголии // СГТСМА. 1907. Вып. LXXX. С. 29–30; Он же. Военно-географический обзор Восточной Монголии // СГТСМА. 1909. Вып. LXXXII. С. 99.


[Закрыть].

Тем не менее, несмотря на снижение востребованности монгольской конницы в цинских военных кампаниях, воинская повинность, как видим, традиционно сохранялась и продолжала формально служить основанием для налогового иммунитета монголов в отношении цинской казны. Однако налоговыми привилегиями (по крайней мере формально) пользовались лишь монголы Халхи: их не было ни у южных монголов[329]329
  См. следующую главу.


[Закрыть], ни у некоторых малых народов Северной Монголии, живших на границе с Россией. Е.Я. Пестерев, будучи пограничным комиссаром, довольно много внимания уделяет проблеме правового статуса сойотов – небольшого монгольского народа, частично признававшего подданство Российской империи, частично – Цинской[330]330
  Империя Цин унаследовала сюзеренитет над частью сойотов от Джунгарского ханства после его разгрома и включения его территории в состав маньчжурских владений, см., напр.: Модоров Н.С., Дацышен В.Г. Народы Саяно-Алтая и Северо-Западной Монголии в борьбе с цинской агрессией. 1644–1758 гг. Горно-Алтайск; Красноярск, 2009. С. 69–70.


[Закрыть]. Их внутренние отношения базировались на тех же правовых нормах и принципах, что и у монголов Халхи, однако, в отличие от них, сойоты не призывались на военную службу и платили империи Цин ясак пушниной, добываемой во время охоты – «соболями, у которых обрезывают хвосты, рысями, волками, лисицами и белками», а также «марьиным и других трав кореньями», которые они употребляют в пищу. Ясак с одного плательщика в пользу императорской казны составлял три соболя, либо одну рысью, либо шесть волчьих, либо 12 лисьих, либо 100 беличьих шкур; кроме того, один соболь (или соразмерное число других шкур) шел в пользу маньчжурского цзяньцзюня в Улясутае, считавшегося верховным наместником Монголии. Собственно, проблему в глазах Пестерева составляло то, что «китайские сойоты» для добычи шкур нередко пересекали границу и охотились во владениях своих сородичей, находившихся в российском подданстве[331]331
  Примечания о прикосновенных… С. 54–55, 69–70.


[Закрыть]. Этот принцип сохранялся и к концу цинского правления в Монголии: сойоты по-прежнему платили натуральный налог китайским чиновникам[332]332
  Сафьянов [Г.П.]. Эпизод из странствий по Монголии // ТС. СПб.: Б.и., 1883. Т. 331. С. 67.


[Закрыть]. То же касалось и урянхайцев (т. е. тувинцев, даже административное деление которых, в принципе, отражало аналогичную систему улусов – воинских подразделений), которые вместо несения военной службы платили в имперскую казну дань (ясак) шкурками животных[333]333
  Топографическое описание пути… С. 37; Попов В. Второе путешествие в Монголию 1910 года. С. 27–31.


[Закрыть].

Наряду с воинской повинностью путешественники рубежа XVIII–XIX вв. упоминают об еще одной обязанности монголов перед маньчжурскими императорами как монгольскими ханами – организации и проведении облавных охот, – которая, по их словам, являлась своего рода «военными сборами» для монголов в отсутствие военных кампаний, к участию в которых они могли бы быть привлечены. Масштабные охоты, где было до 30 тыс. монголов-загонщиков, устраивались императорами из поколения в поколение поначалу ежегодно, и по их итогам императоры награждали наиболее отличившихся – что еще больше сближало эти мероприятия с военными кампаниями[334]334
  Гвоздев П. Правление и политическое состояние… С. 124.


[Закрыть]. Однако уже в первые десятилетия XIX в. эта традиция перестала соблюдаться столь неукоснительно. Известный дипломат, путешественник и востоковед Егор Петрович Ковалевский, в 1849 г. сопровождавший русскую духовную миссию в Пекин, отмечает, что современный ему император (Даогуан, 1820–1850), в отличие от своих предшественников, не участвовал в этих охотах, и облавные команды из монголов собирались не чаще, чем раз в три года и насчитывали уже не более 10 тыс. человек. Для проверки готовности охотников (а следовательно, и воинов) приезжали амбани[335]335
  Ковалевский Е. Путешествие в Китай. Ч. I. С. 28.


[Закрыть]. Тем не менее об отмене этой повинности монголов в пользу цинских императоров говорить не приходилось: еще и в середине XIX в. китайские императоры время от времени приезжали в Халху для ритуальной охоты, и в этих случаях монгольские ханы и князья выставляли полагающееся количество загонщиков для облав[336]336
  Гюк [Э.Р.], Габе [Ж.]. Путешествие через Монголию… С. 12.


[Закрыть].

Впрочем, de facto ряд сборов с монгольской правящей элиты и населения в пользу империи Цин все же существовал. Прежде всего, северомонгольские вассалы раз в четыре года доставляли дань к императорскому двору. Н.Я. Бичурин достаточно подробно характеризует эту дань, которая была «малозначаща по ее количеству, но важна по цели», т. е. свидетельствовала о признании монгольскими владетелями сюзеренитета Цин и выражении ими своей лояльности империи, обещая поддерживать его силой своего оружия. Как правило, дань была символической, зато сам император в ответ одаривал князей куда более щедро[337]337
  См.: Elverskog J. Our Great Qing… Р. 70–71; Heuschert-Laage D. From Personal Network… Р. 658.


[Закрыть]: за каждую лошадь, предоставленную в качестве дани, он выдавал по 10 лан серебра и два куска атласа, за барана – 9 или 10 лан серебра, за дрессированного кречета или борзую – 10 лан серебра и четыре куска атласа и т. д.[338]338
  Записки о Монголии… Т. I. С. 168; Игумнов А.В. Обозрение Монголии // Сибирский вестник. Ч. V–VIII. 1819. С. 23. Ср.: Ковалевский Е. Путешествие в Китай. Ч. I. С. 48.


[Закрыть]

Более того, несение воинской повинности не освобождало монголов и от ряда чрезвычайных сборов и повинностей непосредственно в пользу маньчжурских властей – как правило, в связи с очередными воинскими кампаниями империи Цин. Так, главный пограничный управитель в Забайкалье Иван Дмитриевич Бухгольц на основе сведений, полученных от информаторов, сообщал в Коллегию иностранных дел в 1729 г., что после неудач в войне с Джунгарией цинские власти ввели огромные поборы с монголов для содержания войск в пограничных крепостях, что полностью противоречило прежним налоговым иммунитетам и заставляло монголов подумывать о бегстве в пределы России[339]339
  Андриевич В.К. Краткий очерк истории… С. 152.


[Закрыть]. Дипломатический курьер Василий Федорович Братищев, ездивший в Пекин через Монголию в 1757 г., также сообщает, что монголы буквально были разорены сборами в связи с очередной войной империи Цин против джунгар[340]340
  Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. VI. № 68. С. 201–202.


[Закрыть]. Вследствие этого существенно уменьшилось количество перебежчиков «ясачных» из российских владений в Монголию, поскольку они «боятся… от китайцов и мунгальцов лишних запро-сов»[341]341
  Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. II. № 163. С. 338. См. также: Трепавлов В.В. Белый царь. Образ монарха и представлении о подданстве у народов России XV–XVIII вв. М.: Восточная литература, 2007. С. 108.


[Закрыть]. Во время мощного антикитайского мусульманского восстания в Восточном Туркестане в 1860–1870-х годах монголам приходилось нести тяготы, связанные с переброской цинских войск: они предоставляли транспортные средства для перевозки оружия и боеприпасов, несли расходы по принятию войск на постой и т. д.[342]342
  Интересно отметить, что на этот раз монгольские войска не были задействованы в подавлении восстания, как это было во время предыдущих мятежей в регионе. Тем не менее маньчжурские власти объявили мобилизацию монгольской конницы, и хотя обычно войска монголов при неучастии в боевых действиях содержались за собственный счет, на этот раз правительство ассигновало на их содержание 50 тыс. лан, см.: Липинский В.О. О ходе беспорядков в Северной Монголии в 1870 г. С. 21. Вероятно, эта мера была предпринята, чтобы не допустить восстания и среди монголов, в лояльности которых к этому времени цинские власти уже не были столь уверены.


[Закрыть] А.М. Баранов сообщает, что летом 1905 г. цинские власти заставили монголов Халхи поставить для китайских войск 6 тыс. лошадей «за обязательную принудительную низкую цену»[343]343
  Баранов [А.М.]. Северо-восточные сеймы Монголии. Харбин: Типо-литография Штаба Заамурского округа пограничной стражи, 1907.


[Закрыть].

При этом монгольские дзасаки и монастыри зачастую не имели средств для уплаты соответствующих чрезвычайных налогов и были вынуждены занимать деньги у китайских ростовщиков под грабительские проценты[344]344
  Донесение русского консула в Урге… С. 155.


[Закрыть]. Соответственно, для уплаты основного долга и процентов им приходилось впоследствии облагать дополнительными налогами собственных подданных – по сути, опять же в пользу китайцев. Специальные сборы с монголов в императорскую казну вводились также после подавления восстания ихэтуаней («боксеров») 1900 г. и Русско-японской войны 1904–1905 гг.[345]345
  Корсаков В.В. Пекинские события. Личные воспоминания участника об осаде в Пекине. Май-август 1900 года. СПб.: Типография А.С. Суворина, 1901. С. 126–127; Осокин Г.М. На границе Монголии… С. 240.


[Закрыть]

Освобождение монголов от уплаты налогов в пользу императорской казны отнюдь не означало аналогичной льготы в отношении собственных правителей. Путешественники отмечают, что монгольская знать («истинные помещики», как их характеризовал Н.Я. Бичурин) налогов не платила, тогда как остальные монголы, по сути, обладавшие лишь полусвободным статусом, платили налоги своим владетелям. Кроме того, они несли «земские повинности»: содержали почтовые станции, дороги и проч., а также снабжали призванных в армию земляков лошадьми, продовольствием и т. д.[346]346
  Записки о Монголии… Т. I. С. 161; Россия – Монголия – Китай. С. 18–19, 22.


[Закрыть] В число налогоплательщиков не включались рабы, полностью зависимые от хозяев, и престарелые монголы, по возрасту освобожденные от несения воинской повинности, а также (как упоминалось выше) буддийское духовенство. В связи с этим при проведении переписей населения (которые каждые три года осуществляли сеймы монгольских аймаков) эти категории не включались в ведомости, передаваемые в Палату внешних сношений[347]347
  Записки о Монголии… Т. I. С. 160; Россия – Монголия – Китай. С. 47.


[Закрыть].

Несмотря на то что размер налогов был «точно определен законом»[348]348
  Барабаш Я.Ф. Записка о Монголии. С. 130.


[Закрыть], исследователи неоднократно отмечают злоупотребления монгольских властей в налоговой сфере, произвольное установление имеющихся ставок и введение новых налогов и сборов. Так, согласно китайскому законодательству для монголов, в пользу местной знати с населения взимался натуральный налог: один баран с каждых пяти коров или 20 овец[349]349
  Учитывая кочевой образ жизни монголов, подобная форма натурального налога представляется вполне оправданной. Тем не менее некоторые исключения имели место. Например, знаменитый российский и советский монголовед Б.Я. Владимирцов, побывавшей в научной командировке в Северо-Западной Монголии в 1911 г., обнаружил, что небольшое племя хотонов (тюркского, а не монгольского происхождения) занималось земледелием и потому платило своему правителю Далай-хану налог не скотом, а зерном, см.: Владимирцов Б. Новые данные о хотонах // ЗВОРАО. 1915. Т. XXIII. С. 268. Вероятно, именно от них переняли земледелие и окружающие их монголы-дэрбэты, см.: Он же. Поездка к кобдосским дэрбэтам… С. 77.


[Закрыть]. Однако каждый владетельный потомок ханского рода облагал своих подданных дополнительными налогами и сборами, носившими экстраординарный характер, включая как удовлетворение собственных нужд, так и уплату княжеских долгов (нередко весьма крупных) китайским купцам и ростовщикам. В результате с каждого хозяйства ежегодно взималось налогов в натуре, соответствующих от 50 до 150 лан серебра. А учитывая, что львиная доля этих сборов шла в пользу китайцев, получалось, что монголы Халхи, формально не платя налоги имперским властям, ежегодно отдавали китайцам около 3,5 млн лан серебра или до 20 % скота[350]350
  Бутины [М.Д. и Н.Д.]. Исторический очерк сношений… С. 70–71; Беннигсен А.П. Несколько данных о современной Монголии. СПб.: Типография А.С. Суворина, 1912. С. 47, 58; Попов В. Через Саяны и Монголию. С. 157.


[Закрыть].

Как мы убедились выше, дары, которые монгольские князья должны были подносить маньчжурскому императору в качестве «дани» от вассалов, для них самих не только не были обременительны, но и обеспечивали им еще и выгоду за счет ответных даров со стороны императорского двора. Однако для рядовых монголов они являлись весьма тяжким бременем, поскольку именно с простонародья князья осуществляли поборы для приобретения даров и обеспечения своих поездок ко двору императора. Так, собираясь в Пекин к императорскому двору, на сейм или устраивая свадьбу, князь дополнительно взимал одну телегу с волом с каждых 10 юрт, один кувшин молока с трех дойных коров, один кувшин водки с пяти коров, один войлок с каждых 100 баранов. М.В. Певцов вспоминает, что один князь затребовал с подданных в связи с такой поездкой 5 тыс. лан серебра. Неудивительно, что порой князья прибегали к услугам китайских откупщиков, которые предоставляли им необходимые средства, потом с лихвой компенсируемые ими за счет подданных таких правителей[351]351
  Певцов М.В. Путешествия по Китаю и Монголии. М.: Государственное изд-во географической литературы, 1951. С. 121.


[Закрыть]. При этом некоторые путешественники специально оговаривают, что взамен плательщики не получали от князей ничего – в отличие, например, от европейских властей, которые использовали часть налогов на общественные нужды[352]352
  Барабаш Я.Ф. Записка о Монголии. С. 135–136.


[Закрыть].

Помимо налогов, монголы должны были нести в пользу своих князей и духовенства еще и натуральные повинности – почтовую, дорожную и т. п.

Как и в XVII в., на протяжении большей части XVIII в. в Монголии еще не была возрождена система почтовых станций, существовавшая в Монгольской империи и пришедшая в упадок после ее распада. Даже в 1760-е годы дипломаты должны были менять лошадей и верблюдов и получать продовольствие либо в «урочищах», либо же, если животные уставали, просто-напросто делать длительные привалы и давать им отдых[353]353
  Русско-китайские отношения в XVIII веке. Т. VI. № 126. С. 294–295.


[Закрыть]. Однако в последней трети XVIII в. маньчжуры, стремясь упорядочить систему коммуникаций в своих вассальных владениях, начали ее восстановление: поручик Арефий Незнаев, посетивший Западно-Монгольский регион Кобдо в 1771 г., сообщает, что в этом регионе уже действовала четко организованная ямская система, и что он официально получал подводы и лошадей, которых ямщики должны предоставлять из собственных средств[354]354
  Поездка Арефия Незнаева в Хобдо в 1771 г. / сооб. П.А. Гельмерсеном // Известия ИРГО. 1868. Т. IV. Отд. II. С. 298, 299.


[Закрыть]. А в первой половине XIX в. маньчжурские власти стали уделять значительное внимание восстановлению системы ямских почт, фактически пережившей «второе рождение» (после империи Чингис-хана)[355]355
  Станции с указанием числа лошадей на каждой из них вносились в специальные реестры, см.: Ладыженский М.В. Дневник, веденный в Пекине… 1910. № 4. С. 29.


[Закрыть]. П.И. Кафаров в середине XIX в. насчитывает 48 постоянных «военных» почтовых станций, находившихся под контролем гусай-амбаня или дутуна – военного чиновника, напрямую подчинявшегося главнокомандующему, при этом хотя станции содержали сами халхасцы, смотрителями над несколькими из них назначались маньчжурские чиновники, сосланные в Монголию за преступления[356]356
  Дневник о. иеродиакона Палладия… С. 51–52.


[Закрыть]. Кроме того, если в Монголию прибывали особо важные чиновники из Китая или посланцы с указами о назначении князей на должность, на пути их следования могли создаваться и временные станции, ответственность за содержание которых ложилась на самих князей[357]357
  Гаупт В. Заметки на пути из Кяхты… С. 23.


[Закрыть].

Служители станций несли ямскую повинность по жребию, определявшему не только тех, кто будет работать на станции, но и срок его службы. Правда, это отнюдь не означало, что эти служащие должны содержать станции за свой счет – напротив, они получали жалованье из казны за свою работу, а лошадей, верблюдов и продовольствие поставляли в качестве повинности соседние монгольские улусы. Это также отражает политику «сбережения сил монгольского народа», поскольку впоследствии, после ее отмены, никакого жалованья монгольские почтовые служащие не получали и нередко содержали станции именно за свой счет. Чиновники, проезжавшие через станции, имели право на получение лошадей или верблюдов, продовольствия, а также «съестных денег». При этом количество продовольствия зависело от статуса проезжающего официального лица – это мог быть целый баран, половина или баранья нога; то же касалось и «съестных денег» – например, битикчи, сопровождавший П.И. Кафарова, получал «чин» серебра (приблизительно 80 коп.)[358]358
  Дневник о. иеродиакона Палладия… С. 37, 55. См. также: Игумнов А.В. Обозрение Монголии. С. 24–25.


[Закрыть]. Впрочем, сами чиновники нередко злоупотребляли своими полномочиями: в 1830 г. монголы жаловались О.М. Ковалевскому, что, проезжая через их стойбища, те требовали от них лошадей, которых оставляли либо в следующем стойбище, либо на ближайшей почтовой станции[359]359
  Россия – Монголия – Китай… С. 22.


[Закрыть].

Согласно сведениям российских путешественников, иностранцы, даже обладавшие дипломатическим статусом, на почтовых станциях поначалу не обслуживались. Так, Никита Яковлевич Бичурин (о. Иакинф) вспоминает, что еще в 1808 г. миссия была вынуждена платить по два чина серебра за верблюда и одному чину за лошадь. А во время его обратной поездки в 1821 г. монголы вообще отказывались предоставлять верблюдов членам российской духовной миссии даже за деньги – лишь вмешательство маньчжурского чиновника, сопровождавшего миссию, позволило им не остаться без транспортных средств, после чего монголы были «одарены»[360]360
  Записки о Монголии… Т. I. С. 64–65.


[Закрыть]. При этом Бичурин подчеркивал, что речь идет именно о поднесении даров почтовым служащим, а не взимании ими платы. Е.Ф. Тимковский также вспоминал, что за предоставление верблюдов и провоз багажа сопровождаемой им миссии чиновники взимали оплату, причем не фиксированную, «а соразмерно по обстоятельствам»[361]361
  Тимковский Е. Путешествие в Китай… С. 181.


[Закрыть]. Иркутский чиновник Александр Александрович Мордвинов, ездивший в 1840-х годах курьером в Ургу, сообщает, что вознаграждение почтовых служащих осуществлялось в форме «приличных подарков», причем эта практика стала настолько регулярной, что ему с сопровождающим его казачьим офицером на эти «подарки» была выделена «некоторая сумма»[362]362
  Мордвинов А. Поездка в Монголию. С. 182.


[Закрыть]. По-видимому, подобный подход монгольских почтовых служащих стал следствием политики империи Цин, которая, как отмечалось выше, в этот период времени старалась изолировать монголов от иностранцев. Следовательно, предоставление транспорта, продовольствия и оказание иных услуг иностранцам, проезжающим через Монголию, скорее всего, воспринималось монголами как нарушение этих предписаний маньчжурских властей, и поэтому они предпочитали оказывать услуги за «подарки».

Во второй половине XIX в. уртонная (почтовая) повинность стала, пожалуй, основной для монголов, наряду с воинской. Число почтовых станций в этот период времени становится в Монголии весьма значительным. Вся инфраструктура была хорошо развита – особенно на крупных торговых путях, например между Кяхтой и Ургой, где постоянно встречались станции обычно по пять-шесть (а иногда до 20) юрт и до сотни лошадей. Повинность в пределах одной станции исполняли выходцы из разных хошунов и даже аймаков, причем одни отбывали ее неподалеку от родного стойбища, другим же приходилось отправляться за сотни километров. При этом ямские служащие и их семьи (которые пребывали при них) не несли никаких других повинностей в пользу князей[363]363
  Соответственно, князья и настоятели монастырей не имели права давать разрешения иностранцам на пользование почтовыми станциями даже в пределах собственных владений – оно могло быть дано только представителями маньчжурской администрации, см.: Немчинов. От Калгана до Хобдо. Дневник прикащика при чайном караване (16 октября 1888 – 7 марта 1889 г.) // Труды русских торговых людей в Монголии и Китае. Иркутск: Типография К.И. Витковской, 1890. С. 169.


[Закрыть]. Когда часть животных на станциях умирала, работники были вынуждены нанимать вместо них новых в соседних хошунах, причем плату за аренду должен был вносить их собственный хошун, что делалось, впрочем, нечасто и заставляло работников станций даже обращаться в суд в случае длительного неполучения арендной платы[364]364
  Шишмарев Я.П. Сведения о халхасских владениях. С. 76–77; Позднеев А.М. Монголия и монголы… Т. I. С. 179, 297–298, 602–603; Новицкий В.Ф. Путешествие по Монголии… С. 310; Попов В.Л. Пути сообщения // Московская торговая экспедиция в Монголию. М.: Типография П.П. Рябушинского, 1912. С. 190; Козлов П.К. Монголия и Амдо… С. 30. Я.П. Дуброва, впрочем, упоминает, что на почтовой станции, на которой остановилась на отдых его экспедиция, смотритель получал за свою работу от хошунного князя четыре лошади и 30 лан серебра в год. При этом обязанности смотрителя заключались в содержании десятка лошадей, а сбрую должны были обеспечивать сами пользователи, см.: Дуброва Я.П. Поездка в Монголию… Т. XV. 1884. № 3–4. С. 20.


[Закрыть].

Если ранее в рамках политики «сбережения сил монгольского народа» служащие таких станций получали вознаграждение из имперской казны, то с середины XIX в. эта практика была прекращена. В результате все затраты на содержание станций также ложились на местное население, и там, где официально полагалось содержать станцию в 12 юрт, нередко фактически действовало не более трех. Более того, в некоторых малонаселенных регионах станции, существовавшие на бумаге, фактически отсутствовали, и чиновникам, гонцам и прочим, проезжавшим через эти местности, приходилось связываться с ближайшими улусами, чтобы местные жители заранее подготовили к их приезду верховых животных и припасы.

Неудивительно, что в ряде случаев контроль за содержанием дорог брали на себя заинтересованные в них иностранные торговые компании – преимущественно российские. Дж. М. Прайс упоминает о почтовой станции в местечке Удэн (Oud-en), на пути из Урги в Калган, где располагалась почтовая станция всего из двух юрт, устроенная русскими[365]365
  Price J.M. From the Arctic Ocean to the Yellow Sea: The Narrative of a Journey, in 1890 and 1891, across Siberia, Mongolia, the Gobi Desert, and North China. London: Sampson Low, Marston & Company, 1892. Р. 321.


[Закрыть]. По-видимому, он говорит о резиденции российского военного чиновника А.Е. Петрова, с середины 1880-х годов контролировавшем проход чайных караванов через Гоби[366]366
  Петров А.Е. Дороги из Урги в Калган // Труды русских торговых людей в Монголии и Китае. Иркутск: Типография К.И. Витковской, 1890. С. 189, примеч.


[Закрыть].

Но даже в таких ухудшившихся условиях деятельности почтовых станций хошунные правители и маньчжурские чиновники находили возможности для злоупотребления. Монгольские администраторы, как правило, возлагали повинность по поддержанию станций на более-менее состоятельных подданных, а поскольку сроков ее несения не было определено, то те фактически ее исполняли до своего полного разорения. Чиновники же требовали предоставления им на станциях (естественно, бесплатно) не только лошадей или верблюдов, но и полагающихся им баранов и продуктов питания, установленных нормативами; а поскольку эти нормативы существенно превышали реальные потребности проезжающих, чиновники нередко «соглашались» заменять их эквивалентом в серебре или плиточном чае, опять же, за счет местного населения[367]367
  Баторский А.А. Опыт военно-статистического очерка Монголии. Ч. II. С. 133–134; Стрельбицкий И.И. Отчет о семимесячном путешествии по Монголии и Маньчжурии в 1894 году (Хулумбур и Хинган) // СГТСМА. 1896. Вып. LXVII. С. 59.


[Закрыть]. Естественно, в подобных условиях монголы охотнее оказывали аналогичные услуги торговцам (в том числе и иностранным, особенно российским), которые по крайней мере платили работникам почтовых станций и населению хошунов за предоставленные телеги и верховых животных[368]368
  См.: Фрицше Г. О дорогах, ведущих от Кяхты через Монголию в Ургу и Калган // Известия ИРГО. 1879. Т. XV. Отд. II. С. 101–103; Путята Д.В. Заметка об операционном направлении в районе Хингана // СГТСМА. 1892. Вып. L. С. 185; Клеменц Д. Краткий отчет о путешествии по Монголии за 1894 год // Известия Императорской Академии наук. 1895. Октябрь. Т. III. № 3. С. 261; Дамаскин Н.И., Палибин И.В. Поездка в юго-восточную Монголию в 1899 году (Предварительная заметка) // Известия ИРГО. 1900. Т. XXXVI. Географические известия. С. 134; Боголепов М.И., Соболев М.Н. Очерки русско-монгольской торговли: Экспедиция в Монголию 1910 года. Томск: Типо-литография Сибирского т-ва печатного дела, 1911. С. 50; Price J.M. From the Arctic Ocean… Р. 304. Ассистент (впоследствии профессор) Гельсингфорсского университета Гавриил Иванович Гранэ, побывавший в научной экспедиции в Монголии в 1906 г., каким-то образом сумел договориться с маньчжурским амбанем Кобдо, который предоставил ему право пользования почтовыми станциями, каким обладали китайские чиновники, см.: Отчет о поездке в северо-западную Монголию, Минусинский край и Алтай магистра Г.И. Гранэ, ассистента при географическом заведении Имп. Гельсингфорского университета // ИРКИСВА. 1907. № 7. С. 54. А руководители другой научной экспедиции, Н.И. Дамаскин и И.В. Палибин, в 1899 г. предпочли не искушать судьбу и попросили доставить свою корреспонденцию до российской границы монгольских же гонцов, что и было исполнено, см.: Палибин И.В. Предварительный отчет о поездке в восточную Монголию и застенный Китай // Известия ИРГО. 1901. Т. XXXVII. Географические известия. С. 20.


[Закрыть]. Правда, в ряде случаев взимание платы за пользование услугами почтовых станций превращалось в настоящее вымогательство со стороны служащих, надеявшихся «содрать» с иностранцев весьма солидное вознаграждение[369]369
  Вяземский К.А. Путешествие вокруг Азии верхом. С. 729. Впрочем, порой имела место и обратная ситуация: например, в газете «Кяхтинский листок» 1862 г. сообщалось о том, что русские курьеры по дороге из Кяхты в Ургу довольно жестко требовали от служащих монгольских почтовых станций предоставлять им соответствующие услуги, см.: Русские курьеры в Монголии // Кяхтинский листок. 1862. № 2. С. 1.


[Закрыть].

При этом чиновники не всегда пользовались станциями: проезжая через улусы, они также требовали от жителей лошадей, подводы и питание. Эта традиционная повинность (албан) была столь разорительна для монголов, что они всячески старались уклоняться от нее, но не всегда преуспевали в этом[370]370
  Козлов П.К. Монголия и Амдо… С. 85.


[Закрыть]. Алексей Васильевич Бурдуков вспоминает, что в 1911 г. для встречи цзянь-цзюня (маньчжурского наместника Северной Монголии и номинального главнокомандующего ее войсками, имевшего ставку в г. Улясутай) на пути его следования через каждые 25–30 верст ставили по 20–30 белых юрт, собирали лошадей и серебро для подношений. Встречающие были вынуждены ожидать высокого гостя в течение месяца, за это время часть лошадей и верблюдов пала, и пришлось нанимать дополнительных в соседних хошунах за отдельную плату, что заставило хошунных князей влезть в долги к китайским торговым фирмам[371]371
  Бурдуков А.В. В старой и новой Монголии. Воспоминания. Письма. М.: Наука, 1969. С. 32–33.


[Закрыть].

Во второй половине XIX – начале XX в. монголы практически перестали нести дорожную повинность, ранее традиционно считавшуюся одной из основных: маньчжурские власти не были заинтересованы в развитии монгольской торговли с соседними странами и считали, что плохое состояние торговых путей отпугнет иностранных предпринимателей от ведения дел в Монголии[372]372
  Француз Ж. Легра прямо говорил, что состояние дорог – причина многочисленных потерь товаров торговых караванов, см.: Legras J. En Siberie. Р. 295–296. А.М. Позднеев отмечал, что китайцы уделяли внимание состоянию дороги, организации почтовых станций в Северо-Западной Монголии во время антицинского восстания в Джунгарии и Восточном Туркестане в 1862–1877 гг. Как только контроль маньчжурских властей над регионом был восстановлен, почтовые станции на нем были упразднены, см.: Ермакова Т.В. Письмо из Монголии А.М. Позднеева // Письменные памятники Востока. 2017. Т. 14. № 4. С. 84.


[Закрыть]. Кроме того, сами монголы предпочитали не селиться вблизи от дорог, поскольку проходившие по ним караваны вытаптывали траву, и нечем было кормить скот[373]373
  Бутины [М.Д. и Н.Д.]. Исторический очерк сношений… С. 59.


[Закрыть]. В связи с этим монголы разбивали свои лагеря далеко от дорог; соответственно, было весьма затруднительно определить, на кого следует возложить дорожную повинность – ведь прежде она возлагалась на жителей близлежащих стойбищ!

Из-за такой ситуации российские торговцы еще в 1860-х годах были готовы отказаться от поездок с товарами через Монголию, предпочитая торговать через Шанхай с англичанами[374]374
  См.: Венюков М.И. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии. Хабаровск: Хабаровское книжное изд-во, 1970. С. 189.


[Закрыть]. Однако ближе к концу столетия они изменили свою позицию и стали сами вкладывать средства в поддержание дорог[375]375
  Беннигсен А.П. Несколько данных о современной Монголии. С. 22.


[Закрыть]. Чиновник Британской Индии и путешественник, Харальд Джордж Карлос Суэйн, упоминает о хорошо обустроенной дороге от российской границы до Урги – «монгольской части» знаменитого Чуйского тракта, которая поддерживалась в надлежащем состоянии на русские средства[376]376
  Swayne H.G.C. Through the Highlands of Siberia. London: Rawland Ward, 1904. Обратим внимание, что поддержание и «российской части» этого пути во второй половине XIX в. также ложилось на плечи самих торговцев, см., напр.: Пустогачева Т.С. Проблема развития Чуйского тракта в 60–90-е годы XIX в. // Вестник Томского гос. ун-та. История. 2011. № 1 (13). С. 44.


[Закрыть].

Путешественники отмечают, впрочем, что дороги в Монголии были двух видов: «казенные», т. е. для чиновников, имеющие сеть почтовых станций-уртонов, и купеческие, которые были гораздо длиннее и хуже обустроены. Ими пользовались как, собственно, торговые караваны, так и большинство иностранцев (включая российские научные экспедиции). И хотя, согласно условиям русско-китайского Петербургского договора 1881 г., русские консульские работники могли пользоваться «казенными» дорогами, однако, как отмечают путешественники, они не злоупотребляли этим правом и зачастую платили служащим станций за услуги[377]377
  Палибин И.В. Предварительный отчет о поездке… С. 33–34; Краткий отчет о поездке на крайний северо-восток Монголии летом 1903 г. командированного Русским Комитетом прив. доц. А.Д. Руднева // ИРКИСВА. 1904. № 2. С. 8; Морозов И.М. Из путевого дневника. С. 154–155; Попов В.Л. Пути сообщения. С. 192; Обручев В.А. От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай. 3-е изд. М.: Изд-во АН СССР, 1956. С. 32–33.


[Закрыть].

Аналогичным образом на полноводных реках практически не было паромных переправ, что приводило к постоянным потерям переправлявшимися торговцами товаров и вьючных живот-ных[378]378
  Морозов И.М. Из путевого дневника. С. 143. См. также: Elias N. Narrative of Journey… Р. 122.


[Закрыть]. Русский агент в Монголии Алексей Евграфович Петров под 1888 г. упоминает о переправе через реку Толу «на карбазах, построенных русскими, и батах, построенных монголами», однако не уточняет, делалось ли это в организованном порядке и за установленную пошлину или нет[379]379
  Петров А.Е. Дороги из Урги в Калган. С. 189–190. См. также: Сизова А.А. Консульская служба России в Монголии (1861–1917). М.: ИВ РАН, 2015. С. 160.


[Закрыть]. Джон Шипшэнкс сообщает, что для переправы через ту же Толу просто-напросто договорился со старым монголом, чтобы тот ему помог при переправе, причем запрошенная сумма показалась архиепископу весьма завышенной[380]380
  John, bishop of Norwich. My Life in Mongolia and Siberia… P. 59.


[Закрыть]. В.Ф. Новицкий также упоминает, что некоторые монголы у полноводных рек держали для собственных нужд лодки, но настолько узкие и ненадежные, что русские путешественники предпочитали переправляться вброд. Только на реке Иро, неподалеку от золотых приисков, разрабатывавшихся российской компанией «Монголор»[381]381
  См. о нем подробнее в следующем параграфе.


[Закрыть], были организованы две паромные переправы: одна – за счет китайской администрации, отвечающей за почтовое сообщение между Ургой и Кяхтой; другая же – самим управлением прииска. Аналогичным образом именно российским предпринимателям приходилось решать проблему и с болотами: по словам того же Новицкого руководство упомянутого золотого прииска было вынуждено устроить гати по болотистой местности для обеспечения транспортировки добытого металла[382]382
  Новицкий В.Ф. Военно-географический обзор… С. 8, 10–11.


[Закрыть].