Текст книги "Дело Гэлтона"

– Я стараюсь быть честным с честными людьми.

– Вы сказали это, чтобы заставить меня говорить?

– Совершенно верно.

Она посмотрела на озеро и дальше. Казалось, она пыталась увидеть Калифорнию. Последние парусники приближались к берегу, убегая от темноты, которая наступала со стороны горизонта. Свет покидал небо, и его последние отблески поблескивали на воде.

– А что ему будет, если удастся доказать, что он самозванец?

– Посадят в тюрьму.

– На какой срок?

– Трудно сказать. Было бы лучше для него, если бы это дело раскрылось как можно раньше. Он еще ничего не требовал и не получал никаких денег.

– Вы действительно считаете, что я помогла бы ему, если бы разоблачила? Честно?

– Да, я такого мнения. Если все это ложь, рано или поздно мы разоблачим его. Лучше для него, чтобы это было раньше.

Она заколебалась. Ее профиль обострился. На шее вздулась вена.

– Вы говорите, он рассказывал, что вырос в приюте в Огайо?

– Кристал-Спрингс, Огайо. Он когда-нибудь говорил вам об этом месте?

Она отрицательно покачала головой. Я сказал:

– Есть некоторые признаки, указывающие на то, что он вырос здесь, в Канаде.

– Какие признаки?

– Произношение. Правописание.

Она вдруг встала, прошла в конец сада, сорвала львиный зев и бросила его далеко за загородку. Потом вернулась ко мне. Не глядя на меня, отвернув лицо в сторону, она сказала:

– Только не говорите ему, что узнали это от меня. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел, даже если никогда его больше не увижу. Этот глупый дурачок родился и вырос здесь, в Онтарио. Его настоящее имя – Теодор Фредерикс, а его мать – управляющая пансионатом в Питте, в шестидесяти милях отсюда.

Я встал и попытался заставить ее посмотреть мне в глаза:

– Откуда вы это знаете, мисс Рейчлер?

– Я разговаривала с миссис Фредерикс. Это была не очень приятная беседа. Она ничего не дала ни мне, ни ей. Я не должна была туда ездить.

– Он возил вас туда, чтобы познакомить со своей матерью?

– Нет, я сама туда поехала две недели назад. Когда он пропал, я решила, что он поехал домой в Питт.

– А откуда вы узнали о его доме в Питте? Он вам рассказал?

– Да. Но мне кажется, это получилось случайно. Он рассказал об этом, когда был у нас здесь в выходные дни. Он был у нас здесь в Кингсвиле всего один раз. Для меня это было ужасно. Мне не хочется вспоминать об этом.

– Почему?

– Если это так обязательно, я скажу. Он сказал, что не любит меня. В воскресенье утром мы с ним поехали покататься на машине. Машину вела я. Он не дотрагивался до руля моей машины. Так он себя вел со мной. Держал себя очень гордо, а я должна была поступиться своей гордостью. Вся эта природа, цветы, бабочки настроили меня сентиментально, и я предложила ему жениться на мне. Он отказался.

Возможно, он увидел, как я расстроилась, и попросил меня отвезти его в Питт. Мы были недалеко от Питта, и он решил мне показать что-то. Когда приехали в город, он сказал, чтобы я поехала по дороге, которая шла рядом с негритянским районом вдоль реки. Это было ужасное место: грязные дети всех цветов возились в мусоре, неопрятные женщины кричали на них. Мы остановились напротив старого кирпичного дома. На ступеньках дома сидели мужчины в майках и распивали вино.

Джон сказал, чтобы я внимательно посмотрела на все это, потому что он вырос здесь, в этом районе и в этом красном кирпичном доме. На крыльцо вышла женщина и позвала мужчин обедать. У нее был голос как труба, и она была толстой и неопрятной. Джон сказал, что это его мать.

Я не поверила ему, решила, что он меня обманывает, проверяет меня. Он действительно проверял меня. Но не так, как я думала. Он хотел, чтобы я поняла его. Он хотел, чтобы я приняла его таким, каков он есть. Но к тому времени, когда я это поняла, было уже поздно. Он ушел в себя. – Она дотронулась тонкими пальцами до своего скорбного рта.

– Когда это было?

– Этой весной. По-моему, в марте.

– А после этого вы встречались с Джоном?

– Всего несколько раз. Но хорошего ничего не было. Думаю, он пожалел, что рассказал мне о себе. Я даже знаю это. В то воскресенье в Питте наши отношения прекратились. Сначала мы стали избегать разговоров об этом и о многом другом. А потом вообще не могли ни о чем разговаривать. Наша последняя встреча была унизительной и для него, и для меня. Он просил меня никому не рассказывать о его происхождении, если кто-либо меня когда-нибудь спросит об этом.

– А кто должен был вас спрашивать? Кого он имел в виду? Полицию?

– Иммиграционные власти. Он, кажется, приехал в США незаконно. И это совпадает с тем, что рассказала мне потом его мать. Он убежал с одним из ее постояльцев, когда ему было шестнадцать лет, и, по всей вероятности, пересек границу США.

– А она назвала вам имя постояльца?

– Нет. Я вообще была поражена, что она мне так много о нем рассказала. Вы ведь знаете, как ведут себя бедные люди. Они очень подозрительны. Но я дала ей немного денег, и она разговорилась. – Тон ее голоса был презрительным. Возможно, она сама поняла это. – Знаю… я как раз тот человек, каким меня считает Джон. Я сноб и люблю деньги. Ладно. Я все поняла. Я бродила по трущобам Питта в это жаркое лето, как сучка, у которой течка. И все напрасно. Я могла бы оставаться дома. Его мать не видела его уже пять лет. Она и не надеялась его увидеть когда-либо. И я поняла, что окончательно его потеряла.

– Потерять его было нетрудно, – сказал я. – Да он и небольшая потеря.

Она посмотрела на меня, как на врага.

– Вы его не знаете. Джон в глубине души прекрасный человек, тонкий и глубокий. Это я виновата, что мы расстались. Если бы я могла понять его в то воскресенье, сказать ему те слова, которых он ждал, обнять его, он не встал бы на преступный путь. Это я одна во всем виновата, это я никуда не гожусь.

Она скорчила рожицу, как обезьянка, растрепала волосы, стараясь выглядеть как можно страшнее.

– Я ведьма.

– Успокойтесь.

Она смотрела на меня недоверчиво, держась одной рукой за висок.

– Как вы думаете, с кем вы разговариваете?

– С Адой Рейчлер. Вы стоите пятерых таких, как он.

– Нет, я никуда не гожусь. Я его предала. Никто не может меня полюбить. Никто.

– Сказал вам, успокойтесь! – Я очень разозлился.

– Не смейте со мной так разговаривать! Не смейте!

Ее глаза блестели мрачным блеском, как ртуть. Она побежала в конец сада, опустилась на колени у клумбы и спрятала лицо в цветах.

Спина девушки была изящной и прекрасной. Я подождал, пока она успокоится, и поднял ее. Она повернулась ко мне лицом.

Последние лучи света погасли на цветах и на озере. Наступила теплая и влажная ночь. Трава тоже стала влажной.

Глава 26

Город Питт был погружен в темноту. Исключение составляли редкие фонари на улицах, а также слабый свет, излучаемый звездами, которых было на небе очень много. Проезжая по улице, которую назвала мне Ада Рейчлер, я мог видеть реку, текущую между домами. Когда вышел из машины, я почувствовал ее запах. Громко пел хор лягушек, нарушая тишину летней ночи.

В окне на втором этаже красного кирпичного дома горел слабый свет. Пол на веранде заскрипел под моей тяжестью. Я постучал. Рядом с дверью в окне была выставлена табличка «Сдаются комнаты».

Над моей головой зажегся свет, и бабочки сразу же потянулись к нему, кружась, как снежинки. Из двери выглянул старик, склонив седую голову.

– Что вам угодно? – спросил он хриплым голосом.

– Я хотел бы поговорить с миссис Фредерикс, хозяйкой.

– Я мистер Фредерикс. Если вы хотите снять комнату, могу вам ее сдать.

– А вы сдаете на одну ночь?

– Конечно. Могу сдать прекрасную комнату, выходящую на улицу. Это будет вам стоить… Сейчас скажу. – Он погладил свой подбородок и засопел. Его голубые хитрые глаза изучали меня. – Два доллара?

– Сначала я хотел бы посмотреть комнату.

– Пожалуйста. Но постарайтесь не шуметь. Старушка, миссис Фредерикс, спит.

Сам он тоже, видимо, собирался спать. Рубаха его была расстегнута, и я мог пересчитать все ребра. Его широкие яркие подтяжки были спущены. Я пошел за ним по лестнице. Он старался подниматься очень тихо. На площадке приложил палец к губам. Из-за света, горящего в холле внизу, тень от его сгорбленной фигуры на стене напоминала орла.

Из глубины дома послышался женский голос:

– Куда это ты крадешься?

– Я не хотел беспокоить жильцов, – ответил он своим хриплым шепотом.

– Жильцы еще не вернулись домой, и ты это знаешь. Ты не один?

– Только я и моя тень.

Он улыбнулся мне, показав свои желтые зубы, надеясь, что я разделю с ним его шутку.

– Тогда иди спать, – позвала она.

– Сейчас приду.

Он на цыпочках пошел по коридору и позвал меня за собой. Мы вошли в дверь, и он тихонько закрыл ее. Какое-то время мы находились одни в темноте, как заговорщики, я даже слышал его взволнованное дыхание.

Старик зажег свет, потянув за веревочку у лампы, висевшей на потолке. Лампа закачалась на шнуре, отбрасывая тень до самого потолка и то освещая, то оставляя в темноте содержимое комнаты. В ней стоял письменный стол, столик с чашкой и кувшином для умывания и кровать с продавленным матрасом. Мебель напомнила мне мебель в комнате Джона Брауна в Луна-Бэй.

Джон Браун? Джон Никто.

Я посмотрел на лицо старика. Трудно было себе представить, что гены этого человека могли произвести на свет Джона. Если Фредерикс и был когда-то красивым мужчиной, то время унесло всю красоту. Его лицо стало пятнистой кожей, натянутой на кости и держащейся на них благодаря черным шляпкам гвоздей – его глазам.

– Ну как комната, годится? – спросил он смущенно.

Я посмотрел на обои в цветочек. Выцветшие вьюнки ползли по стенам вверх к потолку с пятнами от бесконечных протеков. Я подумал, что не смогу спать в комнате с вьюнками, которые всю ночь будут ползти к потолку.

– Если вы боитесь клопов, – сказал он, – не беспокойтесь. Этой весной мы делали дезинфекцию.

– О! Прекрасно!

– Сейчас я немного проветрю помещение. – Он открыл окно и вернулся ко мне. – Заплатите мне заранее, и я возьму с вас всего полтора доллара.

Я не собирался проводить здесь ночь, но решил заплатить ему. Достал бумажник и вытащил две долларовых бумажки. Когда он их брал, руки его дрожали:

– У меня нет сдачи.

– Сдачи не нужно. Мистер Фредерикс, у вас есть сын?

Он подозрительно посмотрел на меня.

– Ну и что из этого?

– Мальчик по имени Теодор.

– Он никакой не мальчик. Сейчас уже взрослый мужчина.

– Как давно вы его не видели?

– Не знаю. Года четыре или пять. А может быть, и дольше. Он убежал от нас, когда ему было шестнадцать. Нехорошо так говорить о своем родном сыне, но я скажу – скатертью дорога.

– Почему вы так говорите?

– Потому что это правда. Вы знакомы с Тео?

– Немного.

– У него опять неприятности? Поэтому вы и явились сюда?

Я не успел ему ответить. Дверь в комнату распахнулась. Невысокая полная женщина в байковой ночной рубашке проскользнула мимо меня и направилась к Фредериксу:

– Что ты здесь делаешь? Тайком от меня сдаешь комнату?

– Нет.

Но деньги старик все еще держал в руке. Он пытался сжать руку в кулак, чтобы спрятать деньги, но она потянулась за ними.

– Отдай мне деньги.

Он прижал свой драгоценный кулак к напоминающей стиральную доску груди.

– Это такие же мои деньги, как и твои.

– О, нет! Я целый день вкалываю в этом доме, стараясь удержаться на поверхности, не утонуть. А что ты делаешь? Пьешь и пропиваешь все, что я могу заработать.

– Я уже неделю ничего не брал в рот.

– Не ври! – Она топнула босой ногой, вся задрожала. Ее седые косы раскачивались за спиной, как электрические провода. – Вчера ночью ты пил вино с ребятами с первого этажа.

– Но я за него не платил. Они меня угостили, – сказал он возмущенно. – И не разговаривай со мной в таком тоне. Мы не одни. Здесь посторонние.

Она как бы впервые меня увидела:

– Извините, мистер, вы ни в чем не виноваты, но он не умеет обращаться с деньгами. – И добавила: – Он пьет.

Пока она от него отвернулась, Фредерикс направился к двери. Но она задержала его. Старик слабо сопротивлялся в ее объятиях. Ее руки были толстые, как свиные окорока. Она разжала его кулак и положила измятые доллары куда-то на грудь. Он смотрел, как от него уходят деньги, такими глазами, как будто от него уходила надежда попасть в рай.

– Дай мне хоть пятьдесят центов. Пятьдесят центов. Ты от этого не обеднеешь.

– Ни одного цента, – ответила она решительно. – Если ты думаешь, что я помогу тебе снова заработать белую горячку, то ошибаешься.

– Я хочу выпить всего одну рюмочку.

– Конечно. А потом другую. А потом еще одну и так далее, пока тебе не покажется, что по тебе бегают крысы, и я должна буду за тобой ухаживать, лечить тебя.

– Крысы бывают разные. Женщина, которая не дает своему законному мужу выпить, чтобы подлечить желудок, самая страшная крыса из всех крыс.

– Извинись. – Она пошла на него, сжав кулаки. Он отступил в коридор.

– Хорошо. Извиняюсь. Но я выпью, не беспокойся. У меня есть друзья в этом городе. Они знают, чего я стою.

– Да, они знают. Они дают тебе выпить какую-то дрянь, а потом приходят ко мне за деньгами. Не смей выходить сегодня из дома!

– Нечего мне приказывать! Я не виноват, что не могу работать с дыркой в животе. Я не виноват, что не могу спать от боли, если не выпью.

– Замолчи, старик. Иди спать.

Он ушел, шаркая, его подтяжки тянулись за ним.

Толстая женщина повернулась ко мне:

– Извините моего мужа. Он стал таким после несчастного случая.

– А что с ним произошло?

– Он сильно пострадал. – Ответ ее был уклончивым. Под складками жира в ее лице проглядывали черты упрямого ума ее сына. Она сменила тему: – Я заметила, что вы заплатили американскими деньгами. Вы из Соединенных Штатов?

– Я только что приехал из Детройта.

– Вы живете в Детройте? Я никогда там не была, но слышала, что это интересный город.

– Возможно, да. Я просто проезжал через него. А еду из Калифорнии.

– Зачем вы приехали сюда из Калифорнии? Ведь это так далеко.

– Человек по имени Пит Каллиган был убит там несколько недель назад. Его зарезали.

– Зарезали?

Я кивнул и заметил, что собеседница почти незаметно тоже кивнула головой. Не сводя глаз с моего лица, она обошла меня и села на край кровати.

– Вы знаете его, миссис Фредерикс, ведь так?

– Он снимал у меня комнату. Это было давно. Жил как раз в этой комнате.

– А что он делал в Канаде?

– Не спрашивайте меня. Я не спрашиваю у моих жильцов, откуда у них деньги. Большую часть времени он сидел в комнате и изучал результаты бегов. – Она хитро посмотрела на меня из-под нахмуренных бровей. – А вы, случайно, не полицейский?

– Я работаю вместе с полицией, А вы точно не знаете, почему Каллиган сюда приехал?

– Думаю, что ему все равно было, где жить. Он был одиноким бродягой. У меня таких бывает немало. Он, возможно, побывал во многих местах за свою жизнь. – Она посмотрела на тени на потолке. Лампочка больше не шаталась и отбрасывала теперь концентрические тени, напоминающие круги на воде от брошенного камня. – Послушайте, мистер, а кто его зарезал?

– Молодой бандит.

– Мой сын? Это мой сын его убил? Поэтому вы и пришли сюда?

– Думаю, ваш сын замешан в этом.

– Я так и знала. – Щеки ее задрожали. – Когда он учился в школе, бросился с ножом на своего отца. Чуть не убил его. А теперь стал настоящим убийцей. – Она сжала кулаки и скрестила на груди руки, так сильно прижав их, что ее полное тело выпирало между ними, как тесто. – Мало мне было в жизни неприятностей. Теперь, оказывается, родила на свет убийцу.

– Я не сказал этого, миссис Фредерикс. Пока что он виновен в мошенничестве. Сомневаюсь, что он совершил убийство. – Когда я сказал это, то подумал, а где, интересно, он находился во время убийства Каллигана, будет ли у него алиби на этот день. – У вас есть фотография сына?

– Есть его фотография школьных лет. Он убежал от нас, не окончив школы.

– Можно мне посмотреть на фотографию, миссис Фредерикс? Вполне возможно, что мы говорим о разных людях.

Но надежда на это рассеялась как дым. На фотографии, которую она принесла, был Джон, только на шесть лет моложе. Он стоял на берегу реки спиной к воде, улыбаясь в камеру чарующей улыбкой.

Я вернул миссис Фредерикс фотографию. Она поднесла ее к свету и стала изучать, как бы пытаясь по этой фотокарточке восстановить прошлое.

– Тео был красивым мальчиком, – сказала она мечтательно. – Он прекрасно учился в школе, пока у него не появились эти его идеи.

– Какие идеи?

– Безумные идеи. Например, что он сын английского лорда и что его в детстве выкрали цыгане. Когда был совсем маленьким, называл себя именами рыцарей из книжек, которые читал. Он всегда думал, что слишком хорош для таких родителей, как мы. Я всегда беспокоилась, куда его могут завести эти мечты.

– Он все еще продолжает мечтать, – сказал я. – Сейчас представляется внуком очень богатой женщины из Южной Калифорнии. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Ничего о нем не знаю. И как могу знать? Я давно его не видела.

– Вероятно, Каллиган подтолкнул его на это. Как я понимаю, он бежал отсюда вместе с Каллиганом?

– Да, этот грязный мерзавец уговорил его, восстановил против собственного отца.

– Вы говорите, он ударил ножом отца?

– Да, в день своего побега. – Глаза ее расширились и затуманились. – Он ударил его кухонным ножом в живот. Рана была ужасной. Фредерикс несколько недель лежал на спине, не двигаясь. Он так и не оправился окончательно от этой раны. Впрочем, как и я. Мой собственный сын совершил такой поступок.

– А почему это произошло?

– Дикость и упрямство. – Она помолчала. – Он хотел уйти из дома и жить, как ему нравится. Каллиган настроил его. Он делал вид, что благополучие Тео – это все, о чем он заботился. Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Вы считаете, что Тео правильно сделал, покинув дом своего отца – подонка и жильцов, которым я сдаю комнаты. Но что потопаешь, то и полопаешь. А что теперь с ним случилось, разве это лучше?

– Я действительно думал об этом, миссис Фредерикс.

– Я знала, что добром это не кончится, – сказала она. – У него не было любви к своим близким. Он ни разу не написал нам с тех пор, как уехал. Где он был все эти годы?

– В колледже.

– В колледже? Учился в колледже?

– Ваш сын – честолюбивый парень.

– О, да. Честолюбия у него всегда хватало. Это в колледже он научился обманывать людей?

– Думаю, где-то в другом месте.

Возможно, именно в этой комнате, подумал я, когда Каллиган поддерживал его фантазии и сделал ставку на его случайное сходство с человеком, которого убили. Комната до сих пор носила на себе следы Каллигана.

Женщина смущенно поежилась, как будто я обвинял ее в чем-то.

– Не утверждаю, что мы были для него хорошими родителями. Он хотел иметь больше того, что мы могли дать. Он всегда считал, что он какой-то особенный.

Лицо ее стало хмурым, она пыталась добраться до истины в своих чувствах. Опершись руками о кровать, женщина откинулась назад и посмотрела на свое раздувшееся тело, огромные обвисшие груди и большой живот, в котором когда-то носила сына. Над ее опущенной головой вокруг одинокой лампы кружились насекомые, не боясь обжечься.

Ей все же удалось как-то себя успокоить:

– По крайней мере, он никого не убил.

– Да, – ответил я.

– А кто зарезал Каллигана? Вы сказали, что это молодой бандит.

– Его зовут Томми Лемберг. Томми и его брат Рой, возможно, скрываются в Онтарио…

– Вы сказали – Лемберг?

– Возможно, они скрываются под этим именем. Вы знаете Томми и Роя?

– Я вам скажу. Вот уже две недели они снимают у меня комнату на первом этаже. Они сказали мне, что их фамилия Лемберг. Откуда я могла знать, что они скрываются.

Глава 27

Я ждал Лембергов на темном крыльце. Они вернулись после полуночи, немного пошатываясь. Моя машина, запаркованная напротив дома, привлекла их внимание. Они перешли улицу и стали ее рассматривать. Я спустился с крыльца и направился к ним.

Они повернулись ко мне и стояли так близко друг к другу, что казались одним аморфным телом с двумя головами. Лица их были бледными, глаза – удивленными. Томми направился ко мне, двигаясь несколько боком. Рука его все еще висела на перевязи под курткой.

Рой поднял голову и быстро крикнул ему безнадежным голосом:

– Вернись, брат.

– Как же! Этот старик сам нарывается на скандал! – Он подошел ко мне и плюнул в пыль у самых моих ног.

– Успокойся, Томми, – уговаривал его Рой. – Поговори с ним. – Он шел следом за братом.

– Я сейчас с ним поговорю. – А мне он сказал: – Ты что, недостаточно получил от Шварца? Приехал сюда, чтобы тебе добавили?

Не раздумывая особенно, я изо всей силы ударил его в челюсть. Он упал и лежал, не двигаясь. Брат опустился около него на колени, что-то приговаривая тихим голосом, а потом произнес:

– Вы не имели права бить его. Он хотел с вами поговорить.

– Я слышал, что он сказал.

– Он пьян и очень испуган. Он просто хотел немного припугнуть вас.

– Ваша скрипка сладко поет, но ей нечего делать рядом с ножом, которым убивают людей.

– Томми никогда никого не убивал.

– Ну конечно. Его безвинно обвинили в убийстве. Виноват Каллиган, он пригласил его и специально упал на нож, чтобы зарезаться. А Томми был просто невинным свидетелем.

– Я не утверждаю, что он ни в чем не виновен. Его послал туда Шварц, чтобы он немного напугал там кое-кого. Но никто и не думал, что он встретит там Каллигана. Да еще с ножом и револьвером в руках. Он был ранен, когда пытался отнять у Каллигана револьвер. Потом он ударил Каллигана, тот упал. Вот и все, что там было.

– В это время с гор спустилось индейское племя апачей.

– Я думал, вы хотите узнать правду. А вы такой же, как и все остальные, – сказал Рой дрожащим голосом. – Если парень раз оступился, он уже не имеет никаких прав.

– Совершенно верно, я несправедлив к организованной преступности.

Эта моя фраза показалась даже мне неостроумной. Рой немного откашлялся. Томми застонал как бы в ответ ему. Глаза его закатились. Белки с кровяными прожилками проглядывали сквозь полуоткрытые веки. Рой приподнял одной рукой голову брата.

Когда я смотрел сверху вниз на лежащего без сознания Томми, мне показалось, что его лицо действительно выглядит как лицо невинного человека. Сердце мое ёкнуло. Я был возмущен не только Томми Лембергом. Когда ударил его, то думал не только о нем, но и о другом парне тоже, о всех этих мелких жуликах, мешающих порядочным людям спокойно жить на нашей земле и верить в справедливость.

Я собрал всю оставшуюся у меня веру в правду или всю мою наивность, центов на пять, и спросил Роя:

– Вы действительно верите всей этой белиберде, которую рассказал вам ваш брат?

– Да.

– Хотите проверить, правда ли это?

– Я вас не понимаю. – Но его бледное лицо стало еще бледнее от страха. – Если вы хотите, чтобы мы вернулись в Калифорнию, то нет. Они посадят его в газовую камеру.

– Этого не будет, если он говорит правду. Он здорово себе поможет, если добровольно вернется со мной домой.

– Томми не может этого сделать. Он уже раз сидел.

– То, что он уже сидел, для вас очень важно, не так ли? Гораздо важнее, чем для других людей?

– Я вас опять не понимаю.

– Почему вы не перестанете играть эту роль старшего брата? Подумайте о себе, о своем будущем. Подумайте о своей жене, наконец. Она тоже имеет право на ваше внимание. Ей плохо, Лемберг.

Рой ничего не ответил мне. Он заботливо держал на своем плече голову брата. При свете звезд они казались близнецами. Или отражениями в зеркале. Рой удивленно смотрел на Томми, как будто не мог различить, кто настоящий человек, а кто его отражение в зеркале. Или кто из них кого использует.

За моей спиной послышались шаги миссис Фредерикс. Она была в халате, а в руках держала кастрюльку с водой.

– Вот, – сказала она, протянула мне кастрюлю и вернулась в дом, не желая вмешиваться в уличные происшествия. Происшествий было достаточно в ее доме.

Я побрызгал водой в лицо Томми. Он захрапел и сел, моргая.

– Кто меня ударил? – Потом увидел меня и вспомнил. – Это вы меня стукнули. Напали на калеку.

Он попытался встать. Рой обеими руками старался удержать его.

– Ты сам напросился. Я разговаривал с мистером Арчером. Он готов тебя выслушать.

– Готов выслушать правду. Все остальное – пустая трата времени, – сказал я.

С помощью брата Томми поднялся на ноги.

– Говори, скажи ему, – подталкивал его Рой. – И ничего не придумывай.

– Запомните, всю правду, включая отношение Шварца к этому делу, – еще раз повторил я.

– Хорошо, хорошо, – ответил Томми, будучи все еще в полуобморочном состоянии. – Во-первых, это Шварц меня нанял. Он послал одного из своих парней найти меня и обещал сто долларов, чтобы кое-кого напугать.

– Вы имеете в виду убить.

Он отрицательно закачал головой:

– Нет, просто немного напугать.

– А чем Каллиган не угодил Шварцу?

– Каллиган не имел к этому никакого отношения. Он не должен был там находиться. Он случайно вмешался в это дело.

– Вот видите, я говорил вам, – сказал Рой.

– Молчите. Пусть говорит Томми.

– Ладно. Конечно, – сказал Томми. – Речь шла об этой шлюхе. Это ее я должен был поставить на место. Я не должен был ее бить или что-то в этом роде. Просто напугать ее, чтобы она вернула Шварцу, что была ему должна. Я просто должен был получить с нее долг. Понимаете? Все законно.

– А как ее звали?

– Элис Сейбл. Они послали меня, потому что я знал, как она выглядит. Прошлым летом в Рено она путалась с Каллиганом. Но мы не думали, что он находится в ее доме. Ей-богу. Они мне сказали, что она бывает одна в своем доме целый день. Когда из дома вышел Каллиган, вооруженный до зубов, меня как бульдозером сбило.

Я пошел на него, поскольку очень быстро на все реагирую, и все время разговаривал с ним. Вырвал у него револьвер, но он нечаянно выстрелил. Пуля попала мне в руку, когда он выпустил револьвер. Я его поднял. А он в это время достал нож. Что мне оставалось делать? Он бы меня зарезал. Я ударил его револьвером по голове, и он упал, потерял сознание. А я бежал.

– А вы видели Элис Сейбл?

– Да, она выбежала из дома и стала на меня кричать. Я начал заводить машину и не слышал, что она кричала. Не остановился и даже не обернулся. Хотел поскорее убраться.

– А вы, случайно, не подняли нож Каллигана и не пырнули его?

– Нет, сэр. Зачем мне нужно было это делать? Боже, я был ранен. Я хотел удрать.

– А что делал Каллиган, когда вы убегали?

– Он лежал. – Томми посмотрел на брата. – Лежал, не двигаясь.

– Кто посоветовал вам так отвечать?

– Никто.

– Это правда, – подтвердил Рой. – Он и мне так рассказывал. Я ему поверил.

– Он должен убеждать не меня. Он должен убедить шерифа Трэска из Санта-Терезы. А самолеты вылетают отсюда очень часто.

– О, нет. – Глаза Томми забегали. Он смотрел то на меня, то на брата. – Они меня посадят, если я вернусь.

– Рано или поздно вы все равно должны будете вернуться. Сейчас можете вернуться спокойно, по своему желанию. Или же вас потребуют выслать из страны, и вы вернетесь в наручниках. Так какой путь выбираете, легкий или трудный?

Единственный раз за свою недолгую пока жизнь Томми Лемберг выбрал легкий путь.