Текст книги "Дело Гэлтона"

Глава 15

Дверь нам открыл доктор Динин. Он был одет в старомодный смокинг из красного бархата, напомнившего мне плюш, которым раньше обивали спальные вагоны на железной дороге. Его морщинистое лицо было сосредоточенным. Он недовольно посмотрел на меня.

– В чем дело?

– Думаю, мы установили, кому принадлежал ваш скелет.

– Действительно? Каким образом?

– По перелому в предплечье. Доктор Динин, это мистер Сейбл. Мистер Сейбл – адвокат, представляющий семью погибшего.

– А что это за семья?

Сейбл ответил:

– Его настоящее имя Энтони Гэлтон. Его мать – миссис Генри Гэлтон из Санта-Терезы.

– Что вы говорите? Раньше я часто встречал ее имя в газетах в рубрике светской жизни. В свое время она была известной дамой.

– Думаю, что да, – подтвердил Сейбл. – Но сейчас она старая женщина.

– Мы все постарели, ведь так? Но заходите, джентльмены. – Он отошел, чтобы пропустить нас. Я спросил в прихожей:

– Джон Браун у вас?

– Да, у меня. Он пытался найти вас, но не смог. А сейчас он у меня в офисе изучает шахматную доску. Но это ему не поможет. Я намерен выиграть у него в шесть ходов.

– Вы не можете оставить нас с ним наедине на минутку, доктор?

– Конечно, если это важно. А я думаю, что важно.

Он провел нас в столовую, обставленную прекрасной старинной мебелью красного дерева. Свет от пожелтевшей хрустальной люстры освещал темное дерево и блестящий чистотой чайный сервиз, стоявший на буфете. У меня опять возникло чувство, которое я уже испытал утром. Я почувствовал, что дом доктора – это крепость с солидным прошлым.

Он сел за стол и посадил нас по обе стороны от себя. Сейбл облокотился об угол стола. События сегодняшнего и вчерашнего дня обострили черты его лица.

– Вы можете высказать свое мнение о моральных качествах юноши?

– Я принимаю его у себя дома. Это ответ на ваш вопрос.

– Вы считаете его своим другом?

– Да, считаю. Я не принимаю у себя кого попало. В моем возрасте нельзя себе позволять тратить время на второсортных людей.

– Значит, вы считаете, что он первосортный человек?

– Видимо, так. – Доктор чуть-чуть улыбнулся. – Во всяком случае, в нем есть такие признаки. Нельзя требовать большего от двадцатидвухлетнего юноши.

– Как давно вы его знаете?

– Всю его жизнь, если принять во внимание то, что я принимал роды у его матери. Мистер Арчер, возможно, рассказывал вам об этом.

– А вы уверены, что это именно тот парень?

– У меня нет причин сомневаться.

– Вы поклянетесь, что это так, доктор?

– Если будет такая необходимость.

– Вопрос о его личности – очень важный вопрос. Дело идет об очень большой сумме денег.

Старик улыбнулся или нахмурился, нечто среднее.

– Простите, если на меня это не производит слишком большого впечатления. Деньги – это всего только деньги. Не думаю, что Джон особенно заинтересован в деньгах. Дело в том, что такое развитие событий будет для него большим ударом. Он приехал сюда найти своего отца живым.

– Но если он получит наследство, это принесет ему благополучие. Как вы считаете, его родители оформили свой брак?

– Так случилось, что я могу ответить на этот вопрос положительно. Джон пытался кое-что узнать. И на прошлой неделе он узнал, что Джон Браун и Теодора Гейвин сочетались в Бениции гражданским браком в сентябре 1936 года. Значит, он законный ребенок.

С минуту Сейбл молчал. Он смотрел на Динина, как прокурор, пытаясь решить, говорит ли этот свидетель правду.

– Ладно, – сказал старый доктор. – Вы удовлетворены? Я не хотел бы выглядеть негостеприимным, но мне завтра нужно рано вставать. Я должен лечь спать.

– Еще пару вопросов, доктор, если вы, конечно, не возражаете. Я все думаю, как это произошло, что вы приняли так близко к сердцу дела этого парня?

– Так захотел, – ответил доктор резко.

– Почему?

Доктор посмотрел на Сейбла, и по глазам его было видно, что Сейбл ему не очень нравится.

– Мои решения – это не ваша забота. Месяц назад этот мальчик постучал ко мне в дверь в поисках своей семьи. Я сделал все от меня зависящее, чтобы помочь ему. У него есть моральное право получить защиту и поддержку от своей семьи.

– Если он сможет доказать, что он член этой семьи.

– В этом нет никаких сомнений. Мне кажется, вы слишком подозрительны к нему. И я не вижу никаких причин для такого вашего поведения. Нет никаких оснований для того, чтобы считать его самозванцем. У него есть свидетельство о рождении, доказывающее факт его появления на свет. Под свидетельством стоит моя подпись. Поэтому он и пришел ко мне.

– Свидетельство о рождении получить очень легко, – вступил я в разговор. – Вы можете заплатить деньги и получить такое свидетельство, какое хотите.

– Думаю, это можно сделать, если вы мошенник. Но я не думаю, что этот мальчик мошенник.

– Давайте не будем обижаться, – сказал Сейбл. – Как адвокат миссис Гэлтон, я обязан скептически относиться к такого рода требованиям.

– Но Джон ничего не требует.

– Пока нет. Но будет. И здесь замешаны очень важные факторы, человеческие и денежные. Миссис Гэлтон очень больной человек. И я не хочу, чтобы она излишне волновалась, если окажется, что все это обман.

– Я не думаю, что в данном случае мы имеем дело с обманом. Вы спросили меня о моем мнении? Я ответил. Но предсказать с абсолютной точностью, к чему это приведет, нельзя, ведь так? – Доктор нагнулся, чтобы подняться. Его лысый череп блестел при свете люстры. – Вы хотите поговорить с Джоном? Я скажу ему, что вы здесь.

Он вышел из комнаты и вернулся с Джоном. На нем были фланелевые брюки, свитер, рубашка с открытым воротом. Он выглядел как студент, только что закончивший колледж, каким он, видимо, и был, но чувствовалось, что он не в своей тарелке. Джон смотрел то на меня, то на Сейбла. Динин стоял рядом с ним, как бы пытаясь защитить его.

– Это мистер Сейбл, – сказал он нейтральным тоном. – Мистер Сейбл адвокат из Санта-Терезы, и он интересуется вами.

Сейбл подошел к нему и быстро пожал его руку.

– Рад с вами познакомиться.

– Я тоже рад. – Его серые глаза смотрели на Сейбла очень внимательно. – Как я понимаю, вы знаете моего отца?

– Знал, Джон, – сказал я. – Мы установили, что кости, которые находятся в полиции, принадлежали вашему отцу. Они принадлежали человеку по имени Энтони Гэлтон. И есть основания полагать, что он был вашим отцом.

– Но моего отца звали Джон Браун.

– Он использовал это имя. Это был его псевдоним. Он подписывал им свои стихи. – Я посмотрел на адвоката, стоявшего рядом со мной. – Мы можем считать бесспорным фактом то, что Гэлтон и Браун одно и то же лицо и что он был убит в 1936 году?

– Кажется, да. – Сейбл взял меня за руку, чтобы остановить мои рассуждения. – Мне бы хотелось самому вести это дело. Здесь многое связано с законом.

И он повернулся к молодому человеку, который выглядел так, как будто бы он не мог еще полностью осмыслить тот факт, что отец его умер.

– Мне очень жаль, Джон, что все так получилось. Я знаю, как много для вас значило все это. Как вы хотели найти своего отца?

– Странно, но для меня это ничего не значит. Я никогда не знал своего отца. Это просто слова, касающиеся незнакомого человека.

– Я бы хотел поговорить с вами наедине, – сказал Сейбл. – Где мы можем это сделать?

– Думаю, в моей комнате. А о чем мы будем говорить?

– О вас.

Он жил в пансионате для рабочих на другом конце города. Это был видавший виды панельный дом, стоявший среди других таких же домов. Хозяйка встретила нас у дверей. Это была полногрудая португалка с кольцами в ушах, пахнувшая пряностями. Что-то в выражении лица парня заставило ее спросить:

– В чем дело, Джонни, неприятности?

– Все в порядке, миссис Горгелло, – ответил он, стараясь придать своему голосу беззаботность. – Эти люди – мои друзья. Можно, я проведу их в комнату?

– Это ваша комната. Вы за нее платите. Сегодня я ее убрала, там все в порядке. Заходите, джентльмены, – сказала она, как если бы была королевой.

И совсем не по-королевски она толкнула Джона локтем, когда он проходил мимо нее, и сказала:

– Улыбнись, Джонни, ты выглядишь, как в судный день.

Его комната, пустая и квадратная, находилась в задней части дома. Думаю, что это была комната для прислуги, когда этот дом принадлежал одному хозяину. Обои с выцветшими розами были кое-где порваны.

В комнате стояла железная кровать, покрытая солдатским одеялом, сосновый, весь в пятнах комод, над которым висело мутное зеркало, шкаф для одежды и стол со стулом. Несмотря на то, что на столе лежали книги, что-то в этой комнате напомнило мне комнату покойного Каллигана. Возможно, это был запах – смесь скрытой грязи, сырости и давнего мужского пота.

Я вспомнил грандиозное имение миссис Гэлтон. Это будет большой скачок вверх – отсюда в ее шикарные апартаменты. И я подумал: сможет парень прыгнуть так высоко или нет?

Он стоял у единственного окна в комнате и смотрел на нас с вызовом. Это была его комната, говорила его поза, вот и все. А нравится она нам или нет, это его не касается. Он выдвинул стул, стоявший у стола, и предложил нам:

– Садитесь, если хотите. Кто-нибудь из вас может сесть на кровать.

– Спасибо, я постою, – ответил Сейбл. – Я долго ехал сюда в машине, и мне предстоит еще добираться обратно.

Парень сказал:

– Извините, что я доставил вам такие неприятности.

– Глупости. Это моя работа, я никому не делаю никаких одолжений. Как я понимаю, у вас есть свидетельство о рождении? Можно мне взглянуть на него?

– Конечно.

Он выдвинул верхний ящик комода и достал свидетельство. Сейбл надел очки в роговой оправе и стал читать. Я подошел к нему и стал читать свидетельство через его плечо. В свидетельстве говорилось, что Джон Браун-младший родился на Блаф Роуд, графство Сан-Матео, 2 декабря 1936 года; отец – Джон Браун, мать – Теодора Гейвин Браун; принимал роды врач – доктор Джордж Т. Динин.

Сейбл поднял голову и снял очки. Он выглядел как политический деятель.

– Вы понимаете, что этот документ сам по себе ничего не значит. Любой может потребовать свидетельство о рождении, любое свидетельство о рождении.

– Но это свидетельство о рождении принадлежит мне, сэр.

– Я обратил внимание, что оно выдано в прошлом марте. Где вы были в марте месяце?

– Тогда я еще жил в Энн-Арбор. Я жил там больше пяти лет.

– И все это время учились в университете?

– В основном, да. Полтора года учился в средней школе, потом поступил в университет. Закончил его этой весной. – Он замолчал и прикусил свою полную нижнюю губу. – Думаю, все это вы будете проверять. Поэтому скажу, что я учился не под своим настоящим именем.

– Почему? Вы что, не знали своего настоящего имени?

– Конечно, знал. Всегда знал. Но если хотите, объясню вам, почему все так получилось.

– Было бы желательно, – ответил Сейбл.

Парень взял одну из книг, лежавших на столе, и открыл первую страницу. На ней было написано: Джон Линдси.

– Я учился под этим именем, – сказал он, – Джон Линдси. Имя было мое собственное, а фамилия принадлежала человеку, который принял меня в свой дом.

– Он жил в Энн-Арбор? – спросил Сейбл.

– Да, его адрес – Хилл-стрит, дом 1028. – Парень говорил несколько насмешливым тоном. – Я прожил с ним несколько лет. Его полное имя – мистер Габриэль Р. Линдси. Он был учителем и советником в средней школе.

– А вам не кажется странным, что вы взяли его фамилию?

– Нет, не кажется. Обстоятельства были довольно странными, мягко говоря, они и заставили меня это сделать. Мистер Линдси принял в моем деле большое участие.

– В вашем деле?

Парень криво улыбнулся.

– Да, в моем деле. Я очень изменился за эти пять лет. И все благодаря мистеру Линдси. Когда я появился в этой школе, то был в ужасном состоянии, выглядел ужасно. Два дня был в дороге. Одежда истрепана, весь в грязи. Конечно, они бы не приняли меня. У меня не было никаких документов. И я никогда бы не сказал им своего имени.

– Почему?

– Смертельно боялся, что они опять отправят меня в Огайо и поместят в исправительную школу. Так делали с ребятами, которые бежали из приюта. Кроме того, наш директор меня не любил.

– Директор приюта?

– Да. Его фамилия – мистер Мерривезер.

– А как назывался приют?

– Кристал-Спрингс. Около Кливленда. Они не называют его приютом. Они называют его просто домом. Но это не делает его больше похожим на дом.

– Вы сказали, что вас туда определила мать?

– Да, когда мне было четыре года.

– Вы помните мать?

– Конечно. Особенно хорошо помню ее лицо. Она была очень худенькой и бледной. С голубыми глазами. Думаю, она была больна. Сильно кашляла. Голос у нее был хриплый, очень низкий и мягкий. Я помню ее последние слова: «Имя твоего отца – Джон Браун, а родился ты в Калифорнии». Я тогда не знал, что такое Калифорния и где это находится. Но все запомнил. Поэтому и приехал сюда. – Казалось, в голосе слышались отзвуки всей его прежней жизни.

Но его волнение не произвело впечатления на Сейбла.

– Где она сказала вам все это?

– В кабинете директора, когда меня там оставила. Она обещала вернуться за мной, но не вернулась. Я не знаю, что с ней произошло.

– Но вы помните ее слова, хотя вам было всего четыре года.

– Я был умным для своего возраста, – сказал он уверенно. – Я умный и не стесняюсь этого. И это сослужило мне хорошую службу, когда я пытался поступить в школу в Энн-Арбор.

– А почему вы выбрали Энн-Арбор?

– Я слышал, что там можно получить хорошее образование. Учителя в детском доме были тупыми невеждами. А мне хотелось получить хорошее образование. Мистер Линдси проверял мои способности и решил, что мне нужно учиться, хотя у меня и нет документов. Он здорово боролся, чтобы меня приняли в школу. А потом ему пришлось бороться с работниками социального страхования. Они хотели вернуть меня в детдом или найти мне приемных родителей. Мистер Линдси убедил их, что его дом не хуже, чем любой другой, хотя у него и не было жены. Он был вдовцом.

– Вероятно, он был хороший человек?

– Это был прекрасный человек. Я-то знаю. Прожил с ним четыре года. Я топил печь, подстригал траву на лужайке, все делал по дому, чтобы как-то отплатить ему за то, что живу у него и он меня кормит. Но хлеб и крыша над головой – это не все, что он мне дал. Когда я пришел к нему, я был маленьким бродягой. Он сделал из меня порядочного человека.

Джон замолчал. Он смотрел мимо нас куда-то вдаль, за тысячи миль отсюда. Потом посмотрел на меня.

– Я не имел права говорить вам сегодня, что у меня никогда не было отца. Гейбл Линдси был моим отцом.

– Я бы хотел с ним встретиться.

– Чтобы проверить, правду ли я говорю?

– Не обязательно. Не принимайте все это так близко к сердцу, Джон. Как сказал мистер Сейбл, в этом деле не замешаны никакие личные чувства. Это наша работа – проверять факты.

– Слишком поздно для того, чтобы узнать что-либо от мистера Линдси. Он умер позапрошлой зимой. До самого последнего дня он думал обо мне. И оставил мне достаточно денег, чтобы я мог закончить университет.

– А сколько он вам оставил? – спросил Сейбл.

– Две тысячи долларов. У меня еще немного осталось.

– От чего он умер?

– Воспаление легких. Он умер в университетской больнице в Энн-Арбор. Я был с ним, когда он умирал. Вы можете это проверить. Следующий вопрос?

Он был молод и раним. И его ирония не могла скрыть его истинных чувств. И я подумал, что, если он притворяется, ему не нужны деньги Гэлтонов. Он сможет заработать как актер.

– А почему вы приехали сюда, в Луна-Бэй? – спросил Сейбл. – Это могло быть просто совпадение.

– Кто сказал, что это совпадение? – Под тяжестью допроса молодой человек начал терять уверенность. – Я имел право приехать сюда. Я здесь родился.

– Так ли это?

– Вы только что видели мое свидетельство о рождении.

– А как вы получили его?

– Я написал в Сакраменто, сообщил им дату своего рождения, и они смогли сказать, где я родился.

– А почему такой внезапный интерес к тому, где вы родились?

– Здесь нет ничего внезапного. Спросите любого сироту, и он скажет вам, как это для него важно. Единственно, что было внезапного во всем этом, так это внезапно пришедшая мысль написать в Сакраменто. Раньше это не приходило мне в голову.

– А откуда вы знаете дату своего рождения?

– Моя мать, вероятно, сообщила об этом работникам приюта. Они всегда дарили мне подарки 2 декабря. – Он косо улыбнулся. – Зимнее нижнее белье.

Сейбл тоже улыбнулся. Он помахал рукой перед лицом, как бы стараясь развеять атмосферу, царившую в комнате.

– Вы удовлетворены, Арчер?

– Пока да. У нас у всех сегодня был тяжелый день. Давайте отложим наше решение до завтра.

– Не могу. У меня важная встреча завтра в десять утра. Кроме того, я еще должен поговорить с судьей. – Он повернулся к парню: – Вы водите машину?

– У меня нет машины, но водить умею.

– Вы не отвезли бы меня в Санта-Терезу? Сейчас.

– И там остаться?

– Да, если получится. А я думаю, что получится. Ваша бабушка будет рада вас видеть.

– Но мистер Тэрнел рассчитывает на меня. Я должен работать на заправочной станции.

– Он может найти себе другого парня, – сказал я. – Советую вам поехать, Джон. Предстоят большие перемены в вашей жизни. И это только начало.

– Даю вам десять минут на сборы, – сказал Сейбл.

Примерно минуту парень был в замешательстве. Он посмотрел на стены этой отвратительной комнаты, как будто не хотел ее покидать. Возможно, он боялся сделать большой прыжок.

– Давайте поторопитесь, – сказал Сейбл.

Джон потряс головой, стараясь сбросить охватившую его апатию, и вытащил из шкафа старый кожаный чемодан. Мы стояли и смотрели, как он пакует свои жалкие пожитки: костюм, несколько рубашек, несколько пар носков, бритву и бритвенные принадлежности, с дюжину книг и свидетельство о рождении.

Я спросил себя, действительно ли мы оказываем ему услугу. В хозяйстве Гэлтонов было много денег, добытых честным и нечестным путем. Они текли туда из неистощимого резервуара. Но деньги и свобода несовместимы. Как и всякий другой товар, они требуют, чтобы за них платили.

Глава 16

Было очень поздно. Я сидел в своем номере мотеля и делал заметки в отношении истории, рассказанной нам Джоном Брауном. Это не была правдоподобная история.

Его искренность делала ее правдоподобной. Это и еще то, что все это легко можно было проверить. В какое-то время, когда он отвечал на вопросы, я решил, что Джон Браун, то есть Джон Гэлтон, говорит правду.

Утром я отправил эти свои заметки в мой офис в Голливуд. Затем навестил полицейский участок. За столом Мангана сидел молодой, коротко остриженный помощник шерифа.

– Да, сэр?

– Могу я видеть помощника шерифа Мангана?

– Извините, он сегодня не работает. Если вы мистер Арчер, вам записка.

Он вынул из ящика длинный конверт и передал его мне через стойку. В нем была записка, поспешно написанная на желтой бумаге:

"Мне передали по телефону кое-какие сведения о Нелсоне. Дело его было начато в Сан-Франциско в доках в двадцатых годах. Намеренное нападение. Истец от обвинения отказался. С 1928 года – член банды Лемпи. В 1930 году арестован по подозрению в убийстве, обвинение в суде доказано не было. Осужден за крупную кражу в 1930 году. Срок отбывал в Сан-Квентине. В 1933 году пытался бежать. Срок заключения был продлен. Бежал в декабре 1936 года. Больше арестован не был, исчез.

Манган".

Я перешел через улицу в гостиницу напротив и позвонил в отель Роя Лемберга «Сассекс Армз».

Ответил дежурный:

– "Сассекс Армз". Мистер Фарнсворд у телефона.

– Это Арчер. Лемберг у себя?

– Кто, вы сказали, говорит?

– Арчер. Я дал вам вчера десять долларов. Лемберг в номере?

– Мистер и миссис Лемберг вчера выехали из гостиницы.

– Когда?

– Вчера, сразу же, как вы ушли.

– Почему же я их не видел?

– Возможно, потому, что они ушли через заднюю дверь. Даже не оставили своего будущего адреса. Но Лемберг звонил в другой город перед тем, как уехать. Он звонил в Рено.

– Кому он звонил в Рено?

– Человеку, торгующему машинами, по имени Дженеруз Джо. Кажется, раньше Лемберг на него работал.

– И это все?

– Это все, – сказал Фарнсворд. – Надеюсь, что именно это вас интересует.

Я поехал в международный аэропорт, вернул машину, которую взял напрокат, и успел на самолет, улетавший в Рено. В полдень я припарковал другую взятую напрокат машину у входа в принадлежавшие Джо мастерские.

На огромной вывеске был нарисован улыбающийся тип, напоминающий Деда-Мороза, сорящего серебряными долларами. Это был двор с чем-то вроде киоска в одном углу. Примерно на пол-акра в ряд стояли машины последних моделей. В глубине двора виднелся огромный волнистого железа ангар с вывеской «Окраска машин».

Услужливый молодой человек в плетеном галстуке из сыромятной кожи выскочил из будки еще до того, как я остановил машину. Он похлопал и погладил крыло машины.

– Прекрасная машина, великолепная. Чистая внутри и снаружи. В зависимости от того, что вы хотите, вы, можете поменять эту машину и еще получить за это деньги.

– За это меня посадят в тюрьму. Я взял эту машину в прокат.

Он глотнул, немного подумал и опять оказался в своей тарелке:

– Так зачем платить деньги? Мы можем продать вам машину за меньшие деньги.

– А вы случайно не Дженеруз Джо?

– Мистер Кулотти в сарае. Вы хотите поговорить с ним?

Я ответил утвердительно, он провел меня к сараю и закричал:

– Эй! Мистер Кулотти, покупатель!

Появился седовласый мужчина в кремовом костюме. Лицо его было морщинистым, испорченным оспой и напоминало бронзу. Кроме того, оно было перекошено. Когда я подошел поближе, то увидел, что один его карий глаз искусственный. Это делало лицо удивленным.

– Мистер Кулотти?

– Да, это я. – Он улыбнулся улыбкой продавца, надеющегося продать свой товар. – Что вам угодно? – Небольшой средиземноморский акцент делал его произношение мягким.

– Вчера вам звонил человек по фамилии Лемберг.

– Совершенно верно. Раньше он работал у меня и теперь хотел получить свое старое место. Но у него ничего не вышло. – Он развел руками, как бы сметая Лемберга со своего пути.

– А он сейчас в Рено? Я пытаюсь найти его.

Кулотти поковырял в носу. Лицо его, оставаясь удивленным, приняло хитрое выражение. Он широко улыбнулся и обнял меня по-отечески за плечи.

– Пойдем в сарай. Там поговорим.

Он подтолкнул меня к двери. Из сарая доносился шипящий звук разбрызгивателя и запах краски. Кулотти открыл дверь и отступил назад. Человек в защитных очках с разбрызгивателем в руках повернулся в нашу сторону от синей машины, которую он красил.

Я пытался узнать его, когда Кулотти ударил меня плечом, как буфером грузовика, в поясницу. Я споткнулся и начал падать в сторону человека с разбрызгивателем в руке.

Синее облако застлало мои глаза. В обжигающей синей темноте я вспомнил, что дежурный в отеле не попросил у меня больше денег. Затем я почувствовал мягкий удар по затылку и заскользил по синим склонам боли в дыру, разверзшуюся передо мной. Несколько позже я услышал разговор:

– Вымой ему глаза, – сказал первый могильщик. – Иначе он ослепнет.

– Пусть ослепнет, – ответил второй. – Это будет ему наукой. У меня тоже выбит глаз.

– Ну и что, это тебя чему-нибудь научило? Делай, что я тебе говорю.

Кулотти дышал, как буйвол. Он сплюнул, но спорить не стал. Руки мои были связаны за спиной. Я лежал на цементном полу лицом вниз. Когда попытался моргнуть, то обнаружил, что веки плотно склеились.

Страх ослепнуть – самый ужасный страх. Он охватил меня всего, пополз по лицу и добрался до рта. Я хотел умолять их спасти мои глаза. Но яркое блестящее пятно перед моими глазами упорно смотрело на меня и стыдило, и я продолжал молчать. Потом услышал, как в банке плещется жидкость.

– Не бензином, дурак.

– Не называй меня так.

– Почему? Ты одноглазый дурак, гамбургер, который раньше был быком. – Голос, говоривший это, был легкомысленный и бесцветный, бесчувственный и почти что бессмысленный. – У тебя есть оливковое масло?

– Дома сколько хочешь.

– Сходи и принеси масла. Я подожду тебя здесь.

Вероятно, я опять потерял сознание. Масло текло у меня по лицу, как слезы. Я вспомнил друга по имени Анжело, который делал масло из оливок, росших на его пригорке в долине. Мафия убила его отца.

Я увидел расплывчатое лицо. Это было лицо Кулотти с открытым ртом, наклонившееся надо мной. Я перевернулся с бока на спину и ударил его изо всей силы ногами. Попал ему пяткой в подбородок, и он упал. Что-то подпрыгнуло и покатилось по полу. Он поднялся и нагнулся ко мне, глядя одним глазом. Изо рта у него текла кровь. Он поднял мою голову и стукнул ее об пол. Я опять погрузился в темноту.

Со второй половины дня все складывалось для меня неудачно, а вечер оказался еще хуже. Кто-то разбудил меня своим храпом. Некоторое время я к нему прислушивался. Храп прекратился, когда я перестал дышать, и возобновился опять, когда задышал. Я долго не понимал, в чем дело.

Было много других, более интересных вещей, о которых стоило подумать. Блестящее пятно опять появилось. Оно двигалось, и мои руки двигались вместе с ним. Они дотронулись до моего лица. Мне это не понравилось, стало скучно. Мне всегда бывает скучно, когда сталкиваюсь с чем-то неприятным.

Я лежал в комнате. Комната была окружена стенами. В одной из стен было окно. Горы со снежными вершинами вырисовывались на желтоватом небе, которое вначале позеленело, а потом посинело. В комнате, как синий дым, царила полутьма.

Я сел на кровати, пружины заскрипели. Человек, прислонившийся к стене, которого я сразу не заметил, отошел от стены. Я спустил ноги на пол и повернулся к нему лицом, очень медленно и осторожно, чтобы не потерять равновесия.

Это был широкоплечий молодой человек с блестящими черными кудрями, прикрывавшими лоб. Одна рука его была на перевязи. В другой он держал револьвер. Его горящие глаза и холодный глаз револьвера смотрели мне в грудь.

– Хелло, Томми, – попытался сказать я, но у меня получилось: Хелло, Тауи.

Во рту у меня была запекшаяся кровь. Я попытался ее выплюнуть, но это вызвало цепную реакцию, и я снова повалился на кровать, рыгая и крякая. Томми Лемберг стоял и смотрел на меня.

Когда я успокоился, он сказал:

– Мистер Шварц хотел поговорить с вами. Не хотите немного почиститься?

– А где можно это сделать? – спросил я на своем непонятном жаргоне.

– Здесь по коридору есть ванная. Вы сами ходить-то можете?

– Ходить могу.

Но мне пришлось идти до ванной комнаты по стенке. Томми Лемберг стоял и смотрел, как я умываюсь и отхаркиваюсь. Я же старался не смотреть в зеркало, висевшее над умывальником. В конце концов я все-таки посмотрел в него, когда вытирал полотенцем нос. Один передний зуб сломан. Нос выглядел как вареная картошка.

Все это разозлило меня, и я пошел на Томми. Он отодвинулся, и я, потеряв равновесие, упал на колени. Он стукнул меня рукояткой своего револьвера по затылку. Мне стало так больно, что я испугался. Я встал, держась за раковину.

Томми смотрел на меня, возбужденно улыбаясь.

– Ведите себя прилично. Я не хочу делать вам больно.

– Как не хотел делать больно Каллигану. – Я говорил уже лучше, но глаза мои были не в фокусе.

– Каллиган? А кто это? Никогда не знал никакого Каллигана.

– И никогда не были в Санта-Терезе?

– Никогда. А где это?

Он провел меня по коридору и вниз по лестнице в большую темную комнату. Сквозь ее большие окна виднелись горы. Теперь они казались черными на темном небе. Я узнал эти горы. Они находились к западу от Рено. Томми включил свет, и гор видно не стало. Он прошел по комнате, как будто это был его дом.

Это, вероятно, была гостиная в доме Отто Шварца, но она напоминала скорее вестибюль отеля или комнату отдыха в учреждении. Мебель была расположена странными группами, покрыта пластиком, чтобы не испортилась. В одном углу стоял старинный бар и полки с бутылками. Патефон-автомат и электрическое пианино, стол с рулеткой и несколько игровых автоматов стояли у задней стены.

– Вы можете сесть, – сказал Томми, указав револьвером на одно из кресел.

Я сел и закрыл глаза, которые все еще были не в фокусе. Все, на что я смотрел, двоилось. Я боялся, что у меня сотрясение мозга. Я всего боялся.

Томми включил электрическое пианино. Оно стало играть мелодию песни об одном маленьком испанском городке. Томми сделал несколько па, повернувшись ко мне лицом и держа револьвер наготове. Он не знал, чем ему заняться.

Я стал мечтать, что он отложит свой револьвер и даст мне возможность поквитаться с ним на равных. Однако Томми этого не сделал. Он любил держать в руках оружие. Вертел его и так и сяк, глядя на свое отражение в стекле окна. Я начал составлять в уме черновик моего письма конгрессмену, выступающему за законодательство, запрещающее производство оружия, за исключением оружия для военных целей.

В это время в комнату вошел мистер Дж. Эдгар Гувер. Он, должно быть, умел читать чужие мысли, потому что он сказал, что одобряет мой план и намерен представить его президенту. Я дотронулся до лба. Он был горячий и сухой, как печка. Мистер Гувер исчез. Пианино продолжало играть ту же мелодию: музыку, под которую хорошо бредить.

Человек, который вошел потом, излучал прохладу своими зелеными, холодными, как лед, глазами. У него был орлиный нос и под ним рот, который, улыбаясь, растягивался в прямую линию. Ему, должно быть, около шестидесяти, но у него хороший загар и подтянутая фигура. На нем была светлая шляпа и пальто.

Так же выглядел и человек, который вошел вслед за ним. Только он был на голову выше. У этого человека – невыразительные глаза неопределенного цвета, лицо, выдержавшее не одну драку, и патологическая нервозность, присущая охранникам Дальнего Запада, сейчас совершенно вышедшая из моды. Когда его хозяин остановился около меня, он отошел в сторону и стал смотреть на него с собачьей преданностью. Томми подошел к нему, как ученик.

– Вы ужасно выглядите, – сказал Шварц холодно и одновременно мягко. Так говорят люди, которые уверены, что их слушают. – Я Отто Шварц, если вы этого не знаете. У меня нет времени, чтобы тратить его на каких-то частных детективов. У меня много других дел.

– Каких дел? Убийств?

Он весь напрягся. Вместо того чтобы ударить меня, снял шляпу и бросил ее Томми. Голова его была совершенно лысая. Он положил руки в карманы пальто, качнулся на пятках назад и посмотрел на меня, предварительно взглянув на кончик своего длинного горбатого носа:

– Я думал, что вы оказались здесь, не зная, с кем имеете дело. А вы продолжаете вести себя в том же духе, говорите об убийствах и все такое прочее. – Он осуждающе покачал головой. – Озеро Таху очень глубокое озеро. Вам придется долго нырять, без акваланга и с камнем, привязанным к ногам.

– А вам, возможно, придется сидеть на горячем кресле, без подушек, с электродами на вашей лысой голове.

Высокий охранник сделал шаг в мою сторону, глядя на Шварца собачьими глазами, расправляя свои огромные плечи. Шварц удивил меня. Он засмеялся, и смех его был как колокольчик.