Текст книги "Дело Гэлтона"

Глава 3

Горничная провела нас с Сейблом в гостиную на втором этаже, где миссис Гэлтон уже ждала нас. В комнате пахло лекарством, ее атмосфера напоминала больницу. Тяжелые портьеры наполовину закрывали окна. Миссис Гэлтон отдыхала в полутьме на шезлонге.

Она была полностью одета. Белое жабо прикрывало ее увядшую шею. Она держала свою седую голову прямо. Голос ее был резким и на удивление громким. В нем, казалось, была сконцентрирована вся оставшаяся сила ее личности.

– Вы заставили меня ждать вас, Гордон. Мне уже пора на ленч. Я ждала вас перед визитом доктора.

– Извините, пожалуйста, миссис Гэлтон, но меня задержали домашние дела.

– Не извиняйтесь. Ненавижу, когда извиняются. Извинения – это скорее просьба проявить еще больше терпения. – Она скосила в его сторону один блестящий глаз. – Опять неприятности с этой вашей женой?

– О, нет. Ничего подобного.

– Хорошо. Вы знаете, что я думаю о разводе. Однако вы должны были прислушаться к моему совету и не жениться на ней. Мужчина, который не женился до пятидесяти, не должен жениться вообще. Мистеру Гэлтону было под пятьдесят, когда мы поженились. И вот результат – я вдова уже почти двадцать лет.

– Я знаю, это тяжело, – заметил он с подчеркнутой уверенностью.

Горничная собиралась выйти, когда миссис Гэлтон остановила ее.

– Подождите минутку. Скажите мисс Хилдрет, чтобы она сама принесла мне ленч. Она может сделать себе сандвич и поесть вместе со мной. Скажите это ей.

– Да, миссис Гэлтон.

Пожилая леди предложила нам сесть в кресла, стоявшие по обе стороны ее шезлонга, и повернулась ко мне. Ее глаза оказались блестящими и живыми, но в них было что-то нечеловеческое – они напоминали глаза птицы. Она смотрела на меня одним глазом, как будто я был каким-то чудищем. Потом спросила:

– Это тот человек, который собирается найти мне моего блудного сына?

– Да, это мистер Арчер.

– Попытаюсь это сделать, – сказал я, помня совет доктора. – Ничего заранее не обещаю. Ваш сын пропал очень давно.

– Прекрасно все понимаю. Лучше, чем вы, молодой человек. В последний раз я видела Энтони 11 октября 1936 года. Мы ужасно разозлились, просто ненавидели друг друга. С тех пор эта злость и ненависть разъедали мое сердце. Но я не могу умереть, не избавившись от этих чувств. Хочу простить его и хочу, чтобы он простил меня.

По ее голосу чувствовалось, что она глубоко переживает. Я не сомневался, что ее чувства, во всяком случае наполовину, были истинными. И все же что-то было в них наигранным. Я полагал, что она играет своими эмоциями. И уже очень давно. Поэтому они и утратили свою естественность.

– Простить вас? – спросил я.

– За то, что я так к нему относилась. Он был молодым и глупым, совершил много ужасных ошибок, но ни одна из них не оправдывает поведения мистера Гэлтона и мое тоже, мы не должны были отказываться от него. Мне стыдно за наше поведение. И если еще не поздно, хочу все исправить. Если его жена все еще жива, я согласна признать ее. Хочу, чтобы вы сказали ему об этом. Хочу увидеть своего внука или внучку перед смертью.

Я посмотрел на Сейбла. Он неодобрительно качнул головой. Его клиентка вела себя не совсем так, как должна была бы вести себя представительница общества, к которому она принадлежала.

– Я знаю, о чем вы оба думаете. Вы думаете, что Энтони мертв. Если бы он умер, я бы почувствовала. – Она приложила руку к сердцу. – Он мой единственный сын, и он должен быть жив. Он живет где-то, и его можно найти. Ничто не исчезает бесследно во Вселенной.

«За исключением людей», – подумал я.

– Я сделаю все, что смогу, миссис Гэлтон. Но вы можете мне помочь. Дайте мне список людей, с которыми он дружил в момент своего исчезновения.

– Я никогда не знала его друзей.

– Но у него должны были быть друзья в колледже. Разве он не учился в Сэнфорде?

– Он ушел из колледжа весной. Даже не получил диплома. Во всяком случае, никто из его соучеников не знал, что с ним произошло. Его отец опросил их всех в свое время.

– А где жил ваш сын после того, как бросил колледж?

– В квартире в районе трущоб Сан-Франциско. Вместе с этой женщиной.

– У вас есть адрес?

– Думаю, где-то есть. Я попрошу мисс Хилдрет поискать.

– С этого можно будет начать поиски. Когда он ушел отсюда со своей женой, они собирались вернуться в Сан-Франциско?

– Не имею понятия. Я не видела их перед тем, как они ушли.

– Как я понял, они приехали, чтобы повидаться с вами?

– Да. Но они даже не остались ночевать.

– Мне бы очень помогло, – сказал я осторожно, – если бы вы подробно рассказали мне об обстоятельствах их визита и отъезда. Все, что говорил ваш сын о своих планах, все, что говорила девушка, все, что вы помните о ней. Вы помните, как ее звали?

– Он называл ее Тедди. Не знаю, было это ее имя или прозвище. Мы очень мало разговаривали. Не помню о чем. Атмосфера была ужасная, у меня остались очень неприятные воспоминания. Она мне очень не понравилась. Сразу было видно, что это дешевая искательница денег.

– Почему вы так думаете?

– У меня есть глаза. – Она стала злиться, и это отразилось на тоне ее голоса. – Она была одета и накрашена, как уличная девка. А когда открывала рот, то тоже было ясно, что она с улицы. Она грубо шутила о ребенке, которого носила в своем чреве, и о том, – голос ее стал совсем тихим, – как он туда попал. Она не уважала себя как женщину, ничего не знала о морали. Эта девушка уничтожила моего сына.

Миссис Гэлтон совершенно забыла о своей надежде на примирение. Она тяжело дышала. Сейбл смотрел на нее с беспокойством, но молчал.

– Вы сказали – уничтожила?

– Уничтожила морально. Она сглазила его, вселилась в него, как злой дух. Мой сын никогда бы не взял чужих денег, если бы она его не околдовала. Я в этом совершенно уверена.

Сейбл нагнулся вперед.

– О каких деньгах вы говорите?

– О деньгах, которые Энтони взял у отца. Разве я не рассказывала об этом, Гордон? Нет, не рассказывала. Я никому не говорила об этом. Мне было стыдно. – Она подняла руки и вновь опустила их на свои закрытые халатом колени. – Но теперь я ему и это прощаю.

– А сколько денег он взял? – спросил я.

– Не могу назвать точную сумму. Несколько тысяч долларов, во всяком случае. Как только банки стали закрываться, мистер Гэлтон стал держать дома на всякий случай некоторую сумму.

– А где он держал эти деньги?

– В своем личном сейфе, в кабинете. Комбинация цифр, чтобы открыть сейф, была написана на бумажке и приклеена внутри ящика письменного стола. Энтони, вероятно, нашел эту бумажку и открыл сейф. Он взял все, что там было, и даже часть моих драгоценностей, которые я там держала.

– А вы уверены, что это он взял?

– К сожалению, да. Все это пропало в тот же день, когда пропал он сам.

Хмурое выражение на лице Сейбла стало еще более хмурым. Возможно, он подумал то же самое, что и я: несколько тысяч долларов наличными в трущобах Сан-Франциско в период депрессии вели прямым путем к смерти.

Но ведь не мог же он рассказывать об этом всем и каждому. Со своими деньгами, больным сердцем, астмой миссис Гэлтон была далека от реальности. Конечно, так оно и было.

– У вас нет фотографии сына, сделанной незадолго до его исчезновения?

– Кажется, есть. Нужно попросить Кэсси поискать. Она сейчас придет.

– А тем временем, не могли бы вы сообщить мне еще что-нибудь? В частности куда мог отправиться ваш сын, с кем и где он мог видеться?

– Я ничего не знаю о его жизни после того, как он оставил университет. Он перестал вращаться в приличном обществе. Мне кажется, моего сына просто тянуло в грязь, тянуло к подонкам. Он пытался прикрыть это свое стремление разговорами о том, что нужно быть ближе к земле, стать народным поэтом, и прочей чушью. А интересовался он только грязью. Я прививала ему любовь к чистоте мыслей и желаний, но он почему-то был поглощен грязью, которая развращает человека. И эта грязь развратила его. – Дыхание ее стало тяжелым. Она задрожала и стала царапать своими восковыми пальцами халат, лежавший на коленях.

Сейбл участливо наклонился к ней:

– Вы не должны волноваться, миссис Гэлтон. Все это было давно и уже в прошлом.

– Нет, не в прошлом. Я хочу, чтобы Энтони вернулся. У меня никого и ничего нет. Его у меня украли.

– Мы вернем его вам, если это возможно.

– Да, я знаю, вы сделаете это, Гордон. – Ее настроение изменялось, как неустойчивый ветер. Она наклонила голову в сторону Сейбла, как бы пытаясь положить ее ему на плечо. Она говорила, как маленькая девочка, хотя прожила долгую жизнь, многое потеряла, хотя волосы ее стали седыми, лицо морщинистым, и чувствовалось, что она боится смерти. – Я глупая и злая женщина. Вы всегда так добры ко мне. И Энтони тоже будет добр ко мне, ведь правда? Когда приедет. Хоть я и говорила о нем плохо, он прекрасный мальчик. Он всегда хорошо относился к своей бедной матери. И сейчас будет так же, как раньше.

Миссис Гэлтон как бы читала молитву, надеясь, что она исполнится. Если часто молиться, то все может наладиться.

– Вы совершенно правы, я уверен в этом. – Сейбл встал с кресла и пожал ей руку. Я всегда подозрительно относился к мужчинам, которые были слишком любезны со старыми богатыми леди или даже с бедными. Но у него была такая работа.

– Я голодна, – сказала она. – Где мой ленч? Что там происходит внизу?

Она наполовину поднялась со своего кресла и взяла в руки электрический звонок, лежавший рядом с ней на столике, нажала кнопку и держала ее до тех пор, пока не принесли еду. Это длилось минут пять, не меньше.

Глава 4

Еду принесла на подносе, закрытом салфеткой, женщина, которую я видел играющей в бадминтон. Она сменила шорты на гладкое льняное платье, скрывавшее фигуру, но не красивые загорелые ноги. Ее синие глаза внимательно смотрели на нас.

– Я заждалась тебя, Кэсси. Чем ты занималась?

– Готовила вам еду. А до этого играла в бадминтон с Шейлой Хауэл.

– Конечно, что и следовало ожидать. Вы двое развлекались, а я умирала здесь с голоду.

– Бросьте, зачем преувеличивать.

– Не тебе говорить это. Ты не мой доктор. Спроси Августа Хауэла, и он тебе скажет, как важно, чтобы я хорошо питалась.

– Извините, тетя Мария. Я не хотела вас беспокоить, пока вы беседуете.

Кэсси стояла в дверях, держа перед собой поднос, как щит. Она не была молода. Около сорока, судя по морщинам на ее лице и выражению глаз. Но держалась она, как неловкий подросток, охваченный чувствами, которые не может выразить.

– Ну, ладно. Не стой, как манекен.

Кэсси пришла в движение. Она быстро поставила поднос на стол и сняла салфетку. Миссис Гэлтон стала отправлять в свой рот салат с помощью вилки. Еды на подносе было много. Она ела быстро и как бы механически, без удовольствия, видя, что все мы наблюдаем за ней.

Мы с Сейблом вышли в коридор, а оттуда к лестнице, которая вела в прихожую. Сейбл облокотился о витые перила и зажег сигарету.

– Что вы думаете обо всем этом, Лью?

Я тоже закурил, прежде чем ответить ему.

– Думаю, это потеря времени и денег.

– Я говорил вам то же самое.

– Но вы, тем не менее, хотите, чтобы я этим занялся?

– У меня нет другого выхода. Я не могу с ней справиться. У миссис Гэлтон твердый характер, она любит командовать.

– А ее памяти можно доверять? Создается впечатление, что она переживает все заново. Иногда старики смешивают воображаемое с действительным. Эта история с деньгами, например, вы ей верите?

– Она никогда не лгала мне. И сомневаюсь, что она что-то путает, как это может казаться. Может быть, излишне драматизирует… Это единственное развлечение, которое у нее осталось.

– А сколько ей лет?

– Семьдесят три, кажется.

– Не так уж много. А ее сыну?

– Ему должно быть сорок четыре, если он жив, конечно.

– Кажется, она этого не понимает. Она говорит о нем, как о ребенке. Сколько времени она сидит в этой комнате?

– Сколько я ее знаю. Десять лет. Иногда, когда у нее бывает хорошее настроение, она разрешает мисс Хилдрет покатать ее на машине. Но это не способствует возвращению из прошлого в настоящее. Обычно они едут на кладбище, где похоронен ее муж, который умер вскоре после того, как Энтони исчез. Миссис Гэлтон считает, что исчезновение сына убило ее мужа, а мисс Хилдрет говорит, что он умер от сердечной недостаточности.

– Мисс Хилдрет их родственница?

– Далекая. Троюродная или четвероюродная племянница. Кэсси знает эту семью всю свою жизнь. Она еще до войны стала жить с миссис Гэлтон и, думаю, сможет рассказать кое-что, что вам поможет.

– Хорошо бы.

Где-то резко зазвонил телефон. Он звонил и звонил, как сверчок за стеной. Кэсси Хилдрет быстро вышла из комнаты миссис Гэлтон и направилась к нам.

– Вас к телефону, мистер Сейбл. Это миссис Сейбл.

– Что ей нужно?

– Ничего не сказала. Но она чем-то расстроена.

– Она всегда расстроена.

– Вы можете поговорить с ней внизу, если хотите. Телефон под лестницей.

– Знаю. Я так и сделаю, пожалуй. – Сейбл говорил с ней сухо, как со служанкой. – Это мистер Арчер, кстати. Он хочет задать вам несколько вопросов.

– Прямо сейчас?

– Если у вас есть несколько минут, – вмешался я. – Миссис Гэлтон сказала, что вы можете дать мне несколько фотографий и кое-что рассказать.

– Фотографий Тони?

– Если они у вас есть.

– Я храню их для миссис Гэлтон. Она иногда любит их рассматривать. Когда у нее бывает настроение.

– Вы у нее работаете?

– Если это можно назвать работой. Я ее компаньонка и получаю за это деньги.

– Я считаю это работой.

Наши глаза встретились. У нее были темно-синие, как вода в океане. Кэсси серьезно сказала:

– Миссис Гэлтон неплохая женщина. Просто сегодня у нее неважное настроение. Ей тяжело вспоминать прошлое.

– Зачем же тогда она это делает?

– Миссис Гэлтон очень испугалась недавно. Сердце чуть не отказало. Ее поместили в кислородную камеру. Она хочет помириться с Тони перед смертью. Хочет, чтобы он простил ее. Она плохо к нему относилась.

– Как плохо?

– Она не хотела, чтобы у него была своя личная жизнь, старалась держать его у своей юбки, как будто он вещь. Лучше не будем об этом.

Кэсси Хилдрет прикусила нижнюю губу. Я вспомнил, что говорил доктор о ее чувствах к Тони. Все жители этого дома, казалось, вращались вокруг пропавшего человека, словно он исчез только вчера.

Кто-то быстро прошел по холлу под лестницей. Я наклонился и увидел, как Сейбл быстро открыл и захлопнул за собой дверь на улицу.

– Куда это он?

– Вероятно, домой. Эта его жена… – Она заколебалась, думая, каким образом лучше закончить предложение. – С ней всегда что-то случается. Она живет этим. Если вы хотите посмотреть фотографии, они у меня в комнате.

Дверь в ее комнату была рядом с гостиной миссис Гэлтон. Она была заперта на английский замок. Кроме ее размера, формы и высокого потолка, комната ничем не напоминала остальные помещения в доме. Она была обставлена современной мебелью. На стенах висели репродукции картин Пауля Клее[1]1
  Пауль Клее – швейцарский живописец и график, один из лидеров импрессионизма.


[Закрыть]. На книжных полках стояли книги современных авторов. Безобразные окна скрывались занавесками. Кровать стояла в углу за деревянной резной ширмой.

Кэсси Хилдрет подошла к стенному шкафу и вынула оттуда пачку фотографий.

– Покажите вначале те, где он больше всего похож на себя.

Она порылась в фотографиях и протянула мне портрет, сделанный в фотоателье. Энтони Гэлтон был красивым парнем. Я смотрел на фотографию и старался запомнить его черты: широко расставленные светлые глаза, умный лоб, короткий прямой нос, маленький рот с довольно пухлыми губами, круглый девичий подбородок. В нем не видно было характера, личности, чего-то, что объединяло бы все эти его черты. Единственной чертой, указывающей на его характер, была косая улыбка. Она, казалось, говорила: пошли вы все к черту. А может быть, и черт со мной тоже.

– Это он сфотографировался для получения диплома.

– Я думал, что он не окончил университет.

– Вы правы. Он не окончил колледж. Но сфотографировался до того, как бросил учиться.

– А почему он не окончил колледж?

– Назло отцу. Или матери. Они заставили его поступить на факультет инженеров-механиков, а Тони это не интересовало. Он учился этому четыре года, но под конец не выдержал и бросил.

– Его выгнали?

– Нет. Тони был очень способным. Некоторые преподаватели даже считали его талантливым.

– Но не как инженера-механика?

– Он все мог делать прекрасно, если хотел, конечно. Но интересовался только литературой. Хотел стать писателем.

– Я вижу, вы хорошо его знали?

– Конечно. Я тогда не жила с Гэлтонами, но часто приезжала к тете, когда у Тони были каникулы. Мы с ним много разговаривали. С ним было очень интересно говорить.

– Опишите мне его.

– Но вы же видели его фотографию. И здесь есть другие фото.

– Я потом посмотрю их. А пока хочу, чтобы вы рассказали о нем.

– Постараюсь, если вы так настаиваете. – Она закрыла глаза. Лицо ее стало гладким. Казалось, она опять стала юной. – Он был прекрасен. Очень пропорциональный, стройный и сильный. Голову держал гордо. Волосы светлые и вьющиеся. – Она открыла глаза. – Вы когда-нибудь видели Гермеса работы Праксителя[2]2
  Пракситель – известный древнегреческий скульптор.


[Закрыть]?

Я чувствовал себя немного неудобно. Ее описание Тони было равносильно страстному признанию в любви. Такого я не ожидал. Волнение Кэсси было как внезапная вспышка огня в давно погасшем костре надежды.

– Нет, – ответил я. – Какого цвета были у него глаза?

– Серые. Прекрасного мягкого серого цвета. Глаза поэта.

– Понимаю. Вы были в него влюблены?

Она удивленно на меня посмотрела.

– Вы, надеюсь, не рассчитываете, что я отвечу на этот вопрос?

– Вы уже ответили. Вы сказали, что он беседовал с вами. Вы когда-нибудь обсуждали с ним планы на будущее?

– Только в общем. Он хотел уехать и писать.

– Уехать куда?

– Куда-нибудь, где спокойно и тихо.

– Покинуть страну?

– Не думаю. Тони не одобрял тех, кто уезжал из страны. Он всегда говорил, что хочет быть ближе к Америке. Тогда была депрессия, как вы знаете. Он всегда выступал за права рабочего класса.

– Он был радикалом?

– Думаю, его можно так назвать. Но не был коммунистом, если вы это имеете в виду. Он считал, что богатство мешает ему жить настоящей жизнью. Тони презирал социальных снобов – вот одна из причин, почему ему не нравилось в колледже. Он часто говорил, что хочет жить, как все простые люди, смешаться с массами.

– Кажется, ему это в конце концов удалось. А он когда-нибудь говорил что-либо о своей жене?

– Никогда. Я даже не знала, что он женат или собирается жениться. – Она очень стеснялась. Не зная, какое выражение придать своему лицу, Кэсси улыбнулась. Ее зубы казались белыми костями, проглядывающими сквозь красную рану губ.

Чтобы отвлечь от себя мое внимание, она протянула мне другие фотографии. Большинство из них – любительские снимки Тони, занимавшегося разными делами: он верхом на лошади, сидящий на камне у бассейна, с теннисной ракетной и улыбкой победителя на лице. Судя по этим фотографиям и по тому, что мне рассказывали, у меня создалось впечатление, что это был мальчик, делавший то, что нужно было делать. Иногда Тони улыбался, но чувствовалось, что он был очень скрытным. Это было видно даже по фотографиям. Я начал немного понимать, почему ему захотелось уйти.

– А чем он любил заниматься?

– Писать. Читать и писать.

– А кроме этого? Он любил теннис или плавание?

– Нет. Тони презирал спорт. Он смеялся надо мной, зная, что я обожаю спорт.

– А как насчет выпивки и женщин? Доктор Хауэл сказал, что он был шалопаем.

– Доктор Хауэл никогда его не понимал, – сказала она. – У него были связи с женщинами, и он выпивал. Но делал это из принципа.

– Он вам так объяснял это?

– Да. Но это так и было. Он пытался проверить на практике теорию Рембо о насилии над чувствами. Он считал, что ему, как поэту, необходимо испытать в жизни все. Именно так поступал Рембо. – Она увидела по моим глазам, что я ее не понимаю, и добавила: – Артюр Рембо – французский поэт. Он и Шарль Бодлер были любимыми поэтами Тони.

– Ясно. – Мы начали уходить от практики в теорию, где я не чувствовал себя уверенно.

– А вы когда-либо встречались с его женщинами?

– Что вы! Никогда. – Такая мысль ее шокировала. – Он никогда не приводил их сюда.

– Но он привел свою жену.

– Да, я знаю. Когда это произошло, меня здесь не было. Я была в школе.

– Когда это произошло?

– Этот скандал? Мистер Гэлтон сказал ему, чтобы он никогда больше не появлялся в этом доме. Все это было так несовременно, по-домостроевски. И Тони больше здесь не появлялся.

– Давайте посмотрим. Это было в октябре 1936 года. Вы видели Тони после этого?

– Никогда. Я была в школе на востоке страны.

– И ничего о нем не слышали?

Она собиралась сказать «нет», потом передумала:

– Я получила от него маленькую записку где-то в середине зимы. Кажется, перед Рождеством. Я получила ее, когда еще была в школе. А после Рождества уже не вернулась в школу. Это должно было быть в начале декабря.

– Что он вам писал?

– Ничего особенного. Просто, что у него все в порядке. Что его начали печатать. Журнал в Сан-Франциско напечатал его стихотворение. Он прислал мне, и я его сохранила. Если хотите, дам прочитать.

Она держала журнал в конверте на верхней книжной полке. Он был тонким, печать размазана, бумага плохая. Назывался «Зубило». Она открыла его где-то посередине и протянула мне. Я прочел:

ЛУНА

Джон Браун

Ее груди белы, как прибрежная

Пена волны.

Чайки видят в ней отдых,

Но вовсе не дом свой.

Зелень глаз ее,

Как зеленая тень глубины.

Дом рождения тихих приливов,

Но вовсе не штормов.

Но когда надвигается шторм

И небо сливается с морем,

Я, моряк,

Начинаю дрожать за судьбу.

Потому что я твердо уверен:

Она может уйти

И оставить меня,

Пока сплю.

– Это написал Тони? Но здесь подписано: Джон Браун.

– Это его псевдоним. Он не хотел подписываться своей фамилией. Имя Джон Браун имело для него особое значение. Он считал, что в нашей стране будет еще одна гражданская война – между богатыми и бедными. Он считал, что бедные люди – это белые негры. И хотел сделать для них то, что сделал Джон Браун для рабов. Освободить их от бремени – в духовном смысле, конечно. Тони был против насилия.

– Ясно, – сказал я, хотя все это казалось мне очень странным. – А откуда он прислал вам этот стих?

– Журнал издавался в Сан-Франциско, и Тони прислал его оттуда.

– Он вам писал всего один раз?

– Всего один раз.

– Можно, я возьму эти фотографии и журнал? Постараюсь все это вам вернуть.

– Если это поможет найти Тони, возьмите.

– Как я понимаю, он уехал жить в Сан-Франциско. У вас есть его последний адрес?

– Он был у меня. Но ехать туда не стоит.

– Почему?

– Потому что я туда ездила. Через год после того, как он исчез. Это был старый, разрушенный дом. Его тогда как раз ломали.

– А вы делали дальнейшие попытки найти его?

– Я хотела, но боялась. Мне было тогда всего семнадцать лет.

– А почему вы не вернулись в школу, Кэсси?

– Мне не очень хотелось. Потом мистер Гэлтон заболел, и тетя Мария попросила меня пожить у нее. Это она отправила меня в школу, поэтому я не могла ей отказать.

– И с тех пор вы здесь?

– Да, – сказала она напряженно.

Как бы подтверждая ее слова, за стеной послышался громкий голос миссис Гэлтон: «Кэсси! Кэсси! Где ты? Что ты там делаешь?»

– Пожалуй, я лучше пойду.

Она заперла дверь в свое убежище и ушла, опустив голову.

Если бы мне пришлось прожить двадцать с лишним лет такой жизни, я бы, наверное, уже только ползал.