Текст книги "На обочине мира"

Глава 46

За несколько следующих минут лётик исполняет этот свой дрожащий кашель ещё четыре раза. Приборная панель мигает, и фары гаснут. Теперь мы летим в темноте, и дорогу нам освещают только Луна и звёзды. С каждым кашлем лётик делает рывок вниз, и мы опускаемся на два-три метра. Я сворачиваю от суши, и мы летим над водой – медленнее, чем раньше, хотя без рабочей приборной панели сказать трудно – строго держась линии берега.

Дрожащей онемевшей рукой я отстёгиваю ремень безопасности. Если мы упадём в воду, я не сомневаюсь, что лётик утонет как камень, хоть он и напоминает гидроцикл. Не хочу быть к нему пристёгнута, когда это произойдёт.

Мы продолжаем кое-как лететь, каждый километр или около того опускаясь на несколько метров. К этому моменту я уже четыре часа как кручу педали, и каждый новый толчок пронзает ноги болью, поднимающейся от лодыжек к бёдрам. Я тяжело дышу и потею.

Вскоре мы снижаемся настолько, что уже можем разглядеть детали домов, стоящих вдоль побережья. Я вижу движения океана под нами, из ровного чёрного зеркала превратившегося в трепещущий шёлковый шарф, и мы теперь так низко, что можем рассмотреть белые барашки волн. Из-за того что лётик замедлился, я волнуюсь, что мы пропустим высокий прилив, поэтому когда я замечаю празднично освещённый маяк Святой Марии в отдалении, я выдыхаю от облегчения и жму на педали ещё усерднее. Тем не менее мы продолжаем опускаться.

Я вымотана; я слышу, как Мэнни сопит и стонет с каждым поворотом педалей. Любая мысль, которая могла у меня возникнуть насчёт того, чтобы сделать победный круг над парком отдыха, – ну знаете, маша маме, папе и толпам, – давно позабыта, когда мы пролетаем мимо; луч маяка теперь уже выше, чем лётик.

Потом я вижу впереди огни на воде и испускаю громкий стон. В бухте Браун на празднование собрались рыбацкие лодки из Калверкота, целые десятки, плюс яхты и самые разные прогулочные катера: весь этот ярко освещённый мини-флот как будто сторожит вход в пещеру. К тому времени как мы добираемся дотуда, мы едва ли находимся над водой выше, чем лодки. Мэнни их тоже заметил.

– Они нас увидят, – пыхтит он мне в ухо.

Слишком поздно. Одна из лодок уже поймала нас в луч поискового прожектора.

– Ты готов, Мэнни? Нам придётся спрыгнуть с лётика и плыть!

Он хлопает меня по плечу, соглашаясь. Кажется, он слишком вымотан, чтобы разговаривать.

Набережная Уитли-Бэй по правую руку от нас ярко освещена: там устроили ярмарку с колесом обозрения и празднуют вовсю. На громадном белом куполе «Испанского Города» мигают разноцветные огни, рядом с ним перед огромной толпой выступает музыкальная группа.

К этому времени от поверхности воды нас отделяют всего метра четыре, и я круто сворачиваю к берегу. Прилив затопил почти весь пляж, кроме узкой полоски песка у самой скалы – в которую мы непременно врежемся со всего размаха.

Поисковой прожектор лодки всё ещё держит нас в своём луче: теперь все нас видят. Мы в сотне метров от берега, несёмся прямо к бетонной стене набережной, на пару миллиметров разминувшись с мачтой какой-то яхты. Люди на лодках под нами кричат и машут.

– Готовимся… готовимся… готовимся… отпускаем педали!

До воды всего три метра, два метра, стена набережной всё приближается и приближается…

– Прыгаем!

И мы оба прыгаем. Я падаю лицом вниз, всем телом погружаясь в неглубокую воду и больно царапаясь подбородком о песок. Мой самонадувающийся жилет вообще не надувается, а мощная волна переворачивает меня, прежде чем я ухитряюсь встать на ноги – как раз вовремя, чтобы увидеть, как бедный «Шевроле Суперлёт Спорт 212» дедушки Нормана ударяется о песок и кувыркается, врезаясь в основание набережной с металлически-резиново-деревянным хрустом и громким впечатляющим грохотом.

– Мэнни! Мэнни! – Я озираюсь, стоя по колено в воде. – Где ты? Мэнни?

Он выныривает прямо рядом со мной, еле-еле встаёт на колени и хватает меня за ноги, кашляя, а потом его рвёт морской водой. Он ничего не говорит, но бредёт по волнам к полоске песка, а там падает, сипя.

– Я не могу… не могу… – выдыхает он.

– Можешь, Мэнни! До пещеры рукой подать! Мы так долго летели. Ты не можешь сдаться! – уговариваю я, опускаясь на колени с ним рядом на узком пляже и стискивая его за плечо.

– Я не могу… не могу это почувствовать, – говорит Мэнни, заставляя себя приподняться на локте. Волосы прилипли к его лбу, всё лицо в песке, и даже зелёные глаза растеряли свою яркость. – Луну, эту… штуку, Уилла. Она такая слабая. – Он печально качает головой, потом снова кашляет. – Я такой слабый. Думаю, дело в этом полёте, в кручении педалей, понимаешь?

– Нет. Нет, Мэнни. О чём ты говоришь? Мы же столько всего сделали! Давай-ка, вставай! – Я тяну его изо всех сил, и он кое-как поднимается. С него ручьями течёт морская вода. – Вот так… Идём со мной. Смотри – пещера совсем близко.

Прилив уже залил вход, но мы и так мокрые.

Я замечаю небольшую вёсельную лодку, направляющуюся в нашу сторону, и людей, спустившихся по ступенькам на набережную, встревоженных крушением лётика. Кто-то кричит:

– Вы в порядке? Что происходит?

Я машу в ответ, вопя:

– Да, да – нормально, – но это их не останавливает. Теперь по ступенькам спускается уже трое или четверо – им явно не терпится оказать нам помощь, о которой мы не просили.

– Давай же, Мэнни, быстрее! Мы должны хотя бы попробовать! – Я уже просто тащу его вперёд. Он глубоко вдыхает, выпрямляется и начинает мучительно бежать по грубому песку к пещере.

За нами гонятся мужчина и женщина с фонариками и воплями:

– Остановитесь! Туда нельзя! Там опасно!

Когда мы пробираемся в пещеру, вода доходит нам до бёдер, а крики потенциальных спасателей эхом отдаются в тёмном устье.

Мы с Мэнни бредём по воде дальше во тьму, и я чувствую знакомый запах водорослей, лишайника и дохлой рыбы.

Прилив сильный: каждый раз, когда волна отступает из пещеры, она грозится утянуть нас с собой, но метр за метром вода становится мельче, пока не начинает доходить мне только до щиколоток. В черноте я кое-как могу различить заднюю стену и тащу Мэнни к ней.

Крики людей на набережной смолкли. Кажется, за нами никто не гонится. Мы с Мэнни остались вдвоём в тёмной пещере.

У нас получилось!

– Ты готов, Мэнни? Мы возвращаемся вместе, а потом ты снова отправляешься сюда один, как мы и договаривались. Так? Чтобы… чтобы быть с мамой?

Он ничего не говорит, настолько он вымотан. Не дожидаясь ответа, я хватаю его за запястье и шлёпаю ладонью по задней стене.

А потом жду, когда нас окутает серым туманом.

Глава 47

Ничего не происходит. Ну – не совсем ничего. Какое-то серое облако наполовину появляется, а потом отступает. Это уже что-то, но явно не то, что нам надо.

Я снова шлёпаю по стене.

Происходит то же самое. Стискивая мою руку, Мэнни тоже кладёт ладонь на стену. Мы пробуем трогать разные её места: повыше, пониже, левее, правее, отчаянно и хаотично колотим по камню, снова и снова, словно выстукивая какой-то безысходный ритм. Мэнни хлопает по стене сильнее и сильнее, быстрее и быстрее, пока не начинает ударяться о камень всем телом, издавая стоны отчаяния.

– Нет! Нет! Нет! – кричит он, задыхаясь от слёз.

В полутьме я вижу, как он отводит руку назад и стискивает ладонь в кулак, и хватаю его за предплечье, пока он не разбил себе костяшки.

– Мэнни! Остановись!

Он медленно опускается на колени, всхлипывая, а потом садится, прислонившись спиной к стене. Прилив лижет нам ноги.

Я едва осмеливаюсь спросить, но всё же спрашиваю:

– Что происходит, Мэнни? Ты же можешь сейчас пойти со мной, а потом вернуться, правда?

Он выдёргивает свою руку из моей ладони. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я чётко вижу его силуэт. Глаза у него блестят от слёз.

– Разве ты не понимаешь, Уилла? Я не могу вернуться, после того, как ты всё объяснила. Мне бы очень хотелось остаться, но это не мой мир. Ты была права. Она не моя мама, так ведь? – Он перекрикивает бурление и плеск морской воды под нашими ногами. – Ты слышала её? Как она кричала «Мне нужен мой сын»?

Я слышала. Это было душераздирающе.

– До меня дошло, когда мы говорили по телефону, и ты сказала, что есть другие мы – ты и я, которые оказались в ловушке в этой пещере. Они там – здесь – прямо сейчас, Уилла. Я как будто… могу их чувствовать.

Я озираюсь и изо всех сил пытаюсь тоже почувствовать это – призрачное присутствие двух перепуганных детей в тёмной пещере.

Мэнни втягивает воздух.

– Я чувствую себя обманщиком, Уилла. Я чувствую себя так, будто что-то украл у своей мамы. Украл её настоящего сына и подменил собой. Понимаешь? И оставил того, другого, в этой пещере. Он наверняка до смерти перепуган. Думает, что видит какой-то кошмар, а может, пытается выбраться, рискуя утонуть. Это его мама, не моя.

Сквозь всхлипы он продолжает:

– Но оно… оно недостаточно сильное. Я тебе говорил.

– Оно сильное! Должно быть сильным, Мэнни! Нам просто надо подождать. Оно надвигается – я его видела. Ты видел? Она была там, эта серость. Она…

Мэнни перебивает, отмахиваясь от меня рукой.

– Нет. Я знаю, Уилла. Я это чувствую. Нам не хватит этого… чем бы оно ни было, чтобы пройти обратно. Мне… мне жаль. Мы опоздали.

Меня охватывает такая паника, что я не могу толком соображать, и я просто стою перед Мэнни, пытаясь поднять его на ноги.

– Что ты такое говоришь, Мэнни?

У меня уходит секунда-другая, чтобы уложить в голове его слова.

– Но… мы же застрянем здесь. Навсегда!

Он безрадостно смеётся, но мне не кажется, что он злорадствует – просто смотрит на всё реально.

– Ага. Ты будешь торчать здесь с Мининой мамой, Мининым папой, Мининым братом. А я – с чужой мамой, и он – я – мы оба – будем вечно страдать в мире, которого не понимаем. – Я слышу, как его голова с громким стуком ударяется о камень. – Луна уже выходит из перигея, но я всегда чувствовал, что было что-то ещё. Помнишь, как мы вымотались, пока летели сюда? Так вот это и было то «что-то ещё». Мы слишком слабы, Уилла. Этот полёт – он нас просто вымотал. Мне очень жаль – правда жаль – но…

Он не заканчивает предложение. Вместо этого он встаёт и бредёт к воде.

В пещеру врывается мощная волна и омывает его ноги, а потом и мои. Я уже почти не замечаю этого. Я делаю шаг к Мэнни, и меня пронизывают отчаяние и усталость.

– Да ладно, нет, должен быть ещё способ, – скулю я. – Куда ты?

От устья пещеры доносятся голоса и плеск вёсел.

– Эй? Вы в порядке? – кричит кто-то. Я вижу, как на своде пещеры мелькают лучи фонариков, вцепляюсь в Мэнни и опускаюсь на колени в воду.

Всё было напрасно.

Я думаю обо всём, что мы сделали, обо всём, чем рискнули. Думаю о другом Мэнни и о Мине, оказавшихся в нашем мире – мире конфликтов, мире войны. Думаю о маме, папе и сестре, о том, что больше никогда их не увижу, и начинаю неудержимо рыдать. Я трясусь и скулю от необъятных печали и страха и крепко зажмуриваюсь, надеясь, что когда открою глаза, окажусь у себя дома, в кровати, очухиваясь от чересчур реалистичного кошмара, хоть и знаю, что этого не произойдёт.

Рядом со мной в тёмной воде раздаётся всплеск, но я не поднимаю головы: это наверняка какой-то человек в лодке, а я просто не хочу никого видеть.

Потом кто-то с мягким хрустом идёт по песку и нежно пихает меня в плечо, и я медленно выпрямляясь, ожидая увидеть одного из спасателей.

И точно не ожидая увидеть то, что вижу.

Глава 48

Кобака низко и мурчаще рычит мне в ухо, а потом снова пихает, уже сильнее, словно говоря «Поднимайся!» Я распрямляю руки и поднимаю голову, и кобака приближает морду к моему лицу, будто хочет заглянуть мне прямо в душу. Янтарные глаза существа словно светятся изнутри, а пахнущее рыбой дыхание странно ободряет.

– Мэнни, – медленно зову я, не в силах отвести глаз от кобаки. Он перестаёт брести по воде и поворачивается. Лицо у него серое, из глаз исчезла вся жизнь, будто он уже сдался.

Плеск вёсел слышится уже совсем близко, а лучи фонариков стали ярче.

– Эй? Там кто-нибудь есть? Оставайтесь на месте – сейчас мы вас вытащим. – Но от людей нас словно отделяет миллион миль – будто они где-то в другом мире.

Как в трансе, я встаю, и кобака за моей спиной поднимается на задние лапы, навострив крупные треугольные уши и как будто подгоняя нас передними лапками к дальней стене пещеры. До меня резко доходит.

– Кобака тоже может ходить через измерения! – кричу я Мэнни. – Кобака отведёт нас обратно! Она как будто хочет это сделать! Она знает!

Кобака намеренно это делает?

Я не хочу выяснять.

– Идём! Возьми меня за руку, Мэнни! Сейчас же! – ору я.

Теперь всё зависит от меня – только от меня. Мэнни привёл нас сюда, а я верну нас домой. Я стискиваю липкую, полумёртвую ладонь Мэнни в своей.

Когда лучи фонариков начинают мелькать ближе, свободной рукой я хватаю крохотную, похожую на человеческую, ладошку кобаки и прикладываю наши руки к полосе тёмного песчаника. Кобака не сопротивляется, а терпеливо ждёт, пока за считаные секунды серая дымка становится плотнее и плотнее, заполняя пещеру, и мою голову, и мой рот, и моё сердце…

Работает! Сила кобаки возвращает нас домой!

Внезапно серый туман вокруг нас начинает вращаться, а существо слабо вырывает у меня свою лапку, будто потратило всю до капли энергию, всю свою жизнь.

– Нет! – кричу я в отчаянии. – Нет, пожалуйста – не сейчас!

Кобака хромает в туннель, ведущий к устью пещеры, с тихим плеском падает на воду и опускается на дно. Я осознаю, что она отдала жизнь за нас с Мэнни – но тщетно. Она попыталась перенести нас через преграду между измерениями обратно в наш мир, но ей это не удалось. Лучи фонариков светят теперь прямо на нас.

Мужской голос с ноткой нетерпения зовёт:

– Что ты делаешь, Уилла?

Ещё один голос восклицает:

– Ого! А это что такое? Ты это видел, Дел?

– Что? А-а-агх, что это я задел ногой? О – вижу! Вон оно! Это собака?

– Господь всемогущий, это акула! Глянь на плавник! Вон как поплыла – ну и быстра. Что за фигня?

Я, пожалуй, рада, что кобаке удалось убраться, и теперь снова устало выпрямляюсь и жду, вымотанная, обессиленная и онемевшая от холода, когда двое людей, которые видели, как мы с Мэнни заходим в пещеру, выведут нас отсюда.

Луч фонарика светит мне в глаза.

– Ага, Дел. Это она.

С мели на песок выходит человек в жёлтых болотных сапогах – он мне откуда-то знаком.

– Уилла Шафто. Какого дьявола тебя всё несёт в эту пещеру? Держись за меня.

Дел? Словно из глубин какого-то колодца, в моей голове всплывает воспоминание. Дел. Дел Малик. Папа Дины. Человек, который спас меня в прошлый раз?

Голос Дела рокотом прокатывается по пещере: он кричит своим спутникам:

– Нашёл их. Они здесь!

– Вы что… это что…? – Я не могу даже толком сформулировать вопрос. – Это что… настоящий мир? – спрашиваю я.

– «Настоящий мир», чёрт возьми. О чём ты говоришь? Я тебе покажу «настоящий мир», мисс. Зачем вы опять сюда полезли?

Он хватает меня за пояс и поднимает – не грубо, но и не особо аккуратно, как мешок с чем-нибудь. Он бормочет – словно бы сам себе, но на самом деле нет:

– Ты, милая моя, должна здорово объясниться. Надо было там тебя к чёрту и оставить. Парочку часов посидела бы – мигом бы в себя пришла. Арчи – ты бери паренька.

Дел недовольно шагает по воде к выходу из пещеры, освещая путь фонариком. Мы выходим, и Дел ставит меня в воду – она доходит мне до коленей. Я таращусь на бетонную набережную и дорогу – там нет ни музыки, ни огней, ни фейерверков, ни людей…

Никто не празднует ВВВ.

– Браво фокстрот дельта один девять два. Они у нас. Мальчик и девочка. Да, те же самые.

– Кто-нибудь, позвоните их родителям. Снова. Скажите, что они в норме. Хотя девчонка одета странновато.

Я стою на набережной в комбинезоне дедушки Нормана, а под подбородком у меня болтаются защитные очки. Перчатки и шапку я где-то потеряла. Я трясусь от холода, замешательства и страха.

По крайней мере телефон при мне. Я стискиваю его заледеневшими пальцами и вытаскиваю из промокшего кармана.

Полицейский осторожно пытается забрать у меня телефон.

– Ну-ка, милая. Я это возьму.

Я выдёргиваю руку, ещё плотнее сжимая кулак.

– Нет! Отстаньте!

– Хорошо, хорошо, всё нормально. Вот – надень-ка это.

На плечи мне опускается какая-то тяжесть: полицейская куртка. Я даю отвести себя вверх по каменным ступенькам, ведущим от набережной к дороге. Я оглядываюсь кругом, не в силах ничего сказать, – всё снова стало нормальным: проезжающие мимо машины, поломанная табличка на обшарпанном Калверкотском отеле.

Мы с Мэнни сидим на задней ступеньке полицейской машины. Кто-то суёт мне бутылку с водой, и я подношу её ко рту трясущимися руками и делаю глоток.

С тех пор как нас вытащили из пещеры, я почти ничего не говорила. Вокруг нас собрались люди и таращатся, пока чей-то строгий голос не велит:

– Эй! Хватит, народ, хорош – отстаньте от ребятишек.

Зубы у меня больше не стучат, и я делаю ещё глоток воды. Я смутно осознаю, что кто-то успокаивающе гладит меня по спине. Оглянувшись, я вижу, что это женщина в жёлтой куртке с надписью «НОРТУМБЕРЛЕНДСКАЯ ПОЛИЦИЯ» и в шляпе с чёрно-белой клетчатой лентой.

Она кивает другому полицейскому, и тот начинает прогонять людей, говоря что-то в духе:

– Давайте, уходите, пожалуйста, – мы ещё работаем.

Когда устанавливается какая-никакая тишина, у меня появляется ощущение, что во всём мире остались только я и женщина из полиции, сидящие на ступеньке машины. У неё доброе лицо, и она тихо спрашивает:

– Ты в порядке, милая? – и я киваю – скорее машинально, потому что я совсем не чувствую себя «в порядке».

А потом у меня опускаются плечи, и я начинаю плакать – даже рыдать. Женщина обнимает меня обеими руками, и я не знаю, сколько сижу так, а потом меня уже везут в полицейской машине к маме и папе.

Я так и не выпустила из рук телефон. У меня побелели костяшки пальцев – так крепко я его стискиваю. Потому что в телефоне – все доказательства.

Доказательства того, где я побывала. Доказательства того, что Другой Мир реален.

Никто мне не поверит, я уже знаю. Потому что если я думала, что это конец, в некотором роде это ещё только начало…

Часть пятая

Глава 49

Я просыпаюсь в своей постели. Я не осмеливаюсь открыть глаза, так что просто лежу несколько секунд, пытаясь понять, всё ли в порядке.

Кругом очень тихо. По-прежнему зажмуриваясь, я нюхаю покрывало. Оно пахнет правильно, так что я рискую открыть глаза. Первое, что я вижу, – это постер с Фелиной на стене. Это хорошо. Я решаюсь оглядеться ещё немного.

Моя странная разноцветная школьная одежда лежит на стуле. Но – постойте – она насквозь мокрая. Я была в ней, когда меня привезли прошлой ночью домой, ошеломлённую и усталую, в маминой машине. Нормальной машине. С колёсами… Комбинезон тоже тут, а защитные очки валяются на полу.

Я плохо помню, как вошла в дом, хотя память по кусочкам возвращается. Вот меня обнимает папа. Алекс что-то говорит. Девочка-Алекс, что важно… Я помню, как разделась и легла в постель…

Я спала как убитая, но теперь, кажется, совершенно проснулась. Всё остальное в моей комнате такое, каким и должно быть. Стены правильного цвета. Я в своей обычной пижаме. На часах 6:30 утра. Слишком рано, остальные ещё не проснулись.

В руке я по-прежнему стискиваю телефон.

Палец за пальцем я разжимаю хватку и переворачиваю телефон. Он сел. Сел ещё тогда, когда…

Когда я записывала речь Джона Ф. Кеннеди.

Это правда было?

Всё ещё немного ошалело, я кладу телефон на зарядную панель у кровати и жду. Я обнаруживаю, что едва могу сглотнуть – настолько я нервничаю, так что поднимаюсь и пью воду из-под крана, а потом замечаю, что мои щётка и паста снова стали нормальными.

Несколько секунд спустя моё сердце подпрыгивает: телефон мелодично звякает, оживая.

Дрожащим пальцем я включаю его и первым делом открываю галерею.

Вот оно: видео с гигантским экраном, на котором выступает человек, которому сто с лишним лет. Последнее из того, что я сняла. Я нажимаю «воспроизведение». Я почти не дышу.

– Мои соотечественники американцы, мои соотечественники… люди!

Я лихорадочно пролистываю остальную галерею. Всё на месте. Все мои фотки. Все видео. Ничего не пропало!

Вот теперь я могу вдохнуть! Если точнее, я дышу слишком быстро и пытаюсь замедлиться.

Вдох, два, три, четыре…

Ой, да пофиг.

– Мам! Пап! Алекс! АЛЕ-Е-Е-Е-Е-ЕКС! – ору я во весь голос. – Ма-а-а-ам! – Я выбегаю из комнаты в коридор, визжа, вопя, смеясь как безумная и колотя в их двери. У меня есть доказательства!

– Получилось! Получилось! Крышкануться, ПОЛУЧИ-И-ИЛОСЬ!